Д. Табачник. Убийство Столыпина. 1911

   На этом эпизоде следует остановиться подробнее – он как будто является «генеральной репетицией» 1 сентября 1911 года.
   Думается, вообще никакие революционеры (обращает на себя внимание, что Курлов использует подобное размытое определение, не упоминая о партийной принадлежности террористов) никого убивать не планировали. Слишком все выглядит картинно и демонстративно – секретный агент в театре, и рядом с ней бдит начальник охранки. Подобным образом покушения не предотвращают, но показать свое рвение в глазах ничего не понимающих в полицейских делах высоких сановников очень удобно. Скорее всего, Кулябко или сам организовал инсценировку, или сделал вид, что поверил своей агентессе, преследовавшей какие-то собственные цели (вероятней всего, получение награды за усердие).
   Впрочем, еще более возможен вариант, что Кулябко действовал по договоренности с Курловым или последний сам прекрасно понимал происходящую на его глазах комедию. Дело в том, что каждое покушение (разумеется, неудавшееся) было для губернаторов и других высших должностных лиц чем-то вроде ордена – оно свидетельствовало о том, насколько враги престола считают их опасными для революции. За этим неизменно следовала царская милость и блестящие карьерные перспективы.
   Есть и еще целый ряд принципиальных моментов. Если дама действительно была секретным агентом, то произошла ее прямая расконспирация, что является должностным преступлением. Отдельно обратим внимание на сам факт того, что Кулябко не считал чем-либо неприемлемым предотвращение террористического акта посредством непосредственного визуального обнаружения террористов секретным сотрудником, хотя инструкция Департамента полиции категорически запрещала использовать агентуру для целей охраны.
   В последующем было довольно распространено мнение, что подобную имитационную схему Кулябко неудачно пытался реализовать и в отношении Столыпина, что стоило последнему жизни.
   Следующий этап служебной карьеры Курлова – и. о. вицедиректора Департамента полиции. На этой должности генерал пробыл недолго – с 14 апреля по 26 октября 1907 года, что дало ему потом основание считать себя знатоком политического сыска (которым, конечно, он ни в коей мере за несколько месяцев кабинетной бюрократической работы стать не мог).
   Уже находясь в эмиграции, Курлов представлял себя чуть ли не ближайшим другом и соратником Столыпина, приписывая министру инициативу своего назначения в Департамент полиции, а потом и на должности товарища министра и шефа жандармов. В мемуарах «Гибель императорской России» (вышедших в свет в Берлине в 1923 году) он рисует идиллическую картину взаимоотношений со Столыпиным, ставшим культовой фигурой в среде монархической эмиграции: «Я вижу, – сказал улыбаясь П. А. Столыпин, – что вы имеете особое влечение к полицейской службе, и у меня явилась мысль использовать вас в этом направлении. Я сам не знаток полицейского дела, и А. А. Макаров (бывший в то время товарищем министра внутренних дел), пользующийся моим полным доверием, – прекрасный юрист, но тоже не может считаться обладающим в этом деле практическим опытом, а очень даровитый директор департамента полиции М. И. Трусевич (в 1911 году возглавивший расследование киевских событий. – Авт.) – крайне увлекающийся человек и лишен необходимой в этой деятельности выдержки… Мне кажется, что Департамент полиции настолько большое и сложное учреждение, что для руководства им нужна серьезная предварительная подготовка не сверху, а снизу, а в особенности – близкое его знакомство с личным его составом, что очень трудно сделать уже в положении начальника. Если вы не откажетесь, то попрошу вас принять на себя исполнение обязанностей вице-директора Департамента полиции».
   Приведенный отрывок является лживым от первого до последнего слова. Столыпин изо всех сил сопротивлялся назначению Курлова. И дело не только в том, что министр крайне не хотел назначения на один из руководящих постов в Департаменте полиции полного дилетанта (курловские слова об «особом влечении к полицейскому делу» звучат анекдотично). Столыпин хорошо знал истинные причины лоббирования данного назначения со стороны дворцового коменданта генерал-адъютанта Владимира Дедюлина (занимавшего в 1903–1905 годах должность начальника штаба ОКЖ).
   Последний был одним из наиболее влиятельных лиц в ближайшем окружении царя и возглавлял антистолыпинскую придворную группировку. Дворцовый комендант делал все от него зависящее, чтобы дискредитировать премьера в глазах императора и добиться если не смещения, то хотя бы максимального ограничения властных возможностей главы правительства и МВД. Именно с этой целью Дедюлин пытался добиться через царя назначения Курлова в Департамент полиции, который возглавлял близкий Столыпину Трусевич. Назначение Курлова позволило бы Дедюлину через свою креатуру контролировать деятельность политической полиции, что лишало Столыпина одного из главных рычагов власти и влияния.
   Премьер сопротивлялся, но единственное, чего он смог достичь – назначения Курлова не вице-директором, а исполняющим обязанности. Однако через несколько месяцев Столыпин все-таки добивается от Николая II устранения Курлова, предложив тому формальное повышение – должность начальника Главного тюремного управления. И все же 1 января 1909 года Дедюлин взял реванш – Курлов был назначен его товарищем и шефом жандармов. Достаточно быстро, пользуясь огромной загруженностью Столыпина на посту главы правительства, Курлов становится фактическим руководителем МВД и выводит из-под влияния министра Департамент полиции.
   Об отношениях, сложившихся между министром и командиром ОКЖ, свидетельствует в изданных в Нью-Йорке в 1953 году воспоминаниях об отце дочь Столыпина Мария фон Бок. Будучи замужем за морским агентом (военно-морским атташе) России в Германии лейтенантом Борисом Боком, она стала участницей таинственных событий, произошедших в 1909 году: «Из нашего консульства поступило ко мне сообщение о неблагонадежности генерала Курлова по отношению к моему отцу. Сообщение было настолько серьезно, что мы решили выехать в тот же день в Петербург, чтобы сообщить об этом моему отцу и предупредить его.
   Приехав в Петербург утром, я просила папа за завтраком уделить нам время для важного разговора с ним. Мой отец назначил в пять часов в саду Зимнего дворца, где он совершал в это время прогулку. Когда мой муж передал все полученные нами сведения, папа, нахмурившись, сказал:
   – Да, Курлов единственный из товарищей министров, назначенный ко мне не по моему выбору; у меня к нему сердце не лежит, и я отлично знаю о его поведении, но мне кажется, что за последнее время он, узнав меня, становится мне более предан».
   Спустя 42 года после смерти Столыпина, 30 лет после смерти Курлова и 26 лет после падения монархии дочь Столыпина так и не рассказала, что это были за столь серьезные сведения о «неблагонадежности» Курлова, заставившие вовсе не наивно-доверчивого морского агента с супругой немедленно выехать в Петербург. Понятно, что не обычная информация об общеизвестной нелояльности Курлова по отношению к своему формальному начальнику. Подобную реакцию могло вызвать только известие о чем-то конкретном, готовившемся шефом жандармов. И возможно, что речь шла об угрозе жизни Столыпина.
   Обращает на себя внимание указанный источник информации – «из нашего консульства». Российское консульство в Берлине было одним из «подкрышных» учреждений Заграничной агентуры Департамента полиции. Поэтому намек фон Бок можно истолковать следующим образом. Кто-то из состава сотрудников Заграничной агентуры получил сведения о готовившихся Курловым действиях против Столыпина. Естественно, что официальным путем он их передать не мог, и совершенно логичным было ознакомить с информацией дочь министра.
   Объяснение странного умолчания дочери премьера может быть следующим. Действия Курлов а, согласно полученной информации, объяснялись не только его личной волей – в ней каким-то образом упоминался и император или императрица. Понятно, что сказать об этом (особенно учитывая отсутствие неопровержимых доказательств) убежденная монархистка фон Бок не могла, что более всего объясняет ее недоговоренность о том, что Курлов был способен на многое, свидетельствует и генерал Владимир Джунковский, командовавший ОКЖ в 1913–1915 годах. Как он написал в своих «Воспоминаниях»: «Ума от Курлова отнять нельзя было, но это был человек с шаткими принципами. Последнее проявилось в нем особенно сильно, когда он сделался товарищем министра внутренних дел… Он и своим подчиненным показал пример неустойчивости в нравственных принципах».
   Правда, справедливости ради, стоит заметить, что не человеку, пошедшему консультантом в ВЧК-ОГПУ и спланировавшему дезинформационную операцию «Трест» по нейтрализации монархической организации, разлагольствовать о нравственных принципах.
   Один из опытнейших охранников, успешно руководивший столичным охранным отделением, генерал-майор Александр Герасимов (именно его Столыпин хотел сделать товарищем министра вместо Курлов а) прямо называл шефа жандармов ставленником Григория Распутина, пытавшегося с его помощью взять под контроль политическую полицию: «Высокопоставленные друзья Распутина, недовольные репрессиями против него со стороны политической полиции, приложили все усилия к тому, чтобы поставить во главе последней своего человека. Они правильно понимали, что только распоряжение аппаратом полиции даст ключ к действительной власти. Подходящим кандидатом на пост высшего руководителя политической полиции в этих сферах сочли Курлова… Он в это время был видным деятелем крайних правых организаций и делал себе в высших кругах карьеру тем, что обличал «мягкость» и «либерализм» правительства Столыпина. Последний некоторое время противился назначению Курлова, но должен был уступить, после того как Государыня во время одной из аудиенций сказала ему:
   – Только тогда, когда во главе политической полиции станет Курлов, я перестану бояться за жизнь Государя».
   Как бы то ни было, одно не вызывает сомнений: до конца Столыпин информации от дочери и зятя не поверил, вероятно, посчитав, что шеф жандармов не перейдет определенных границ. Возможно, что именно это и сделало возможными выстрелы в Киеве…
   Не менее любопытной личностью был и полковник Спиридович. В отличие от Курлова, он действительно являлся незаурядным мастером политического сыска, что признавали даже его недоброжелатели.
   38-летний начальник охранной агентуры родился в семье офицера Пограничной стражи и прошел обычный путь для сына военного – Аракчеевский кадетский корпус, Павловское военное училище, служба в Оренбургском пехотном полку в Вильно. Отметим – ближайшим другом Спиридовича в кадетском корпусе и училище был Кулябко, который позднее еще и женился на его сестре.
   После шести лет полковой службы Спиридович переводится в жандармы (жалованье которых было более чем вдвое выше, чем у армейских офицеров), для чего сдает необходимые экзамены.
   После окончания специальных курсов (имевших формальный характер и не дававших практических розыскных навыков) новоиспеченный жандармский офицер по собственному желанию отравляется на стажировку в Московское охранное отделение. Последнее на тот момент было наиболее сильным в России – его деятельность распространялась не только на Москву но и на всю страну. Начальником отделения был знаменитый Сергей Зубатов, прошедший путь от секретного сотрудника до наиболее авторитетного и влиятельного деятеля политического сыска империи. Красноречивый факт – хотя Зубатов был статским чиновником, его авторитет безоговорочно признавался всеми офицерами-охранниками, ощущавшими себя отдельной кастой.
   Главной заслугой Зубатова являлось то, что он поставил на прежде невиданную высоту две главных составляющих тогдашнего, еще не знавшего технических средств, политического сыска – наружное наблюдение (внешнее освещение) и агентурную работу (внутреннее освещение). Наружное наблюдение было выведено Зубатовым на высочайший уровень, и его филеры по праву считались лучшими в Европе. Спиридович так писал о филерах созданного позднее Зубатовым в Департаменте полиции Летучего отряда (по его образцу была перестроена и вся филерская служба в охранных отделениях): «По деловитости, опытности и серьезности филеров, которые в большинстве брались из московских филеров, Летучий отряд был отличным наблюдательным аппаратом, не уступавшим по умению приспособляться к обстоятельствам, по подвижности и конспирации, профессиональным революционерам… филер мог пролежать в баке над ванной (что понадобилось однажды) целый вечер; он мог долгими часами выжидать на жутком морозе наблюдаемого с тем, чтобы провести его затем домой и установить, где он живет; он мог без багажа вскочить в поезд за наблюдаемым и уехать внезапно, часто без денег, за тысячи верст; он попадал за границу, не зная языков, и умел вывертываться. Его филер стоял извозчиком так, что самый опытный профессиональный революционер не мог бы признать в нем агента. Умел он изображать из себя и торговца спичками, и вообще лотошника. При надобности мог прикинуться он и дурачком и поговорить с наблюдаемым, якобы проваливая себя и свое начальство. Когда же служба требовала, он с полным самоотвержением продолжал наблюдение даже за боевиком, зная, что рискует при провале получить на окраине города пулю браунинга или удар ножа, что и случалось».
   Еще более важным было то, что Зубатовым были разработаны основные принципы работы с агентурой, которыми до сих пор пользуется большинство спецслужб мира. Начальник Московского охранного отделения учил подчиненных следующим основам работы с секретными сотрудниками: «Вы, господа, должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой вы находитесь в нелегальной связи. Берегите ее как зеницу ока. Один неосторожный ваш шаг, и вы ее опозорите. Помните это, относитесь к этим людям так, как я вам советую, и они поймут вас, доверятся вам и будут работать с вами честно и самоотверженно. Штучников гоните прочь, это не работники, это продажные шкуры. С ними нельзя работать. Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму… Помните, что в работе сотрудника, как бы он ни был вам предан и как бы он честно ни работал, всегда, рано или поздно, наступит момент психологического перелома. Не прозевайте этого момента. Это момент, когда вы должны расстаться с вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпускайте его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из революционного круга, устройте его на легальное место, исхлопочите ему пенсию, сделайте все, что в силах человеческих, чтобы отблагодарить его и распрощаться с ним по-хорошему… Помните, что, перестав работать в революционной среде, сделавшись мирным членом общества, он будет полезен и дальше для государства, хотя и не сотрудником; будет полезен уже в новом положении. Вы лишаетесь сотрудника, но вы приобретаете в обществе друга для правительства, полезного человека для государства».
   Обратим особое внимание на зубатовские указания «никому и никогда не называть имени секретного сотрудника» и необходимость предвидения момента психологического перелома. Хотя Спиридович и считался талантливейшим учеником Зубатова, но зубатовские заветы он (как и его протеже Кулябко) в ходе киевских торжеств сознательно нарушал.
   После успешной работы в Москве Спиридович в 1902 году назначается начальником Таврического охранного отделения с центром в Симферополе. Это отделение имело специфические задачи – оно было учреждено в основном для охраны императорской семьи во время ее пребывания в Крыму. Находясь на этой должности, Спиридович приобретает навыки обеспечения безопасности царской семьи, в том числе и во время ее выездов за пределы резиденций.
   За успешную службу в Таврическом охранном отделении Спиридович был отмечен императором – в 1903 году он был повышен в должности и назначен начальником Киевской охранки. Находясь в Киеве в сложный предреволюционный период, благодаря прекрасно поставленной агентурной работе, он добился многого: держал под контролем все революционные партии, раскрыл лабораторию по подготовке бомб и арестовал опасного эсеровского боевика Мельникова. Но его звездный час розыскника наступил 14 мая 1903 года: тогда Спиридовичу удалось достичь огромнейшего успеха – арестовать создателя и первого руководителя эсеровской БО Григория Гершуни, которого безуспешно ловила вся полиция России (фотографию руководителя БО министр внутренних дел Вячеслав фон Плеве демонстративно поставил на рабочий стол).
   Этот успех был достигнут профессиональным сочетанием внутреннего и внешнего освещения. Начальник охранного отделения получил от своего секретного сотрудника «Конька» информацию о приезде к киевским эсерам «кого-то очень важного» и интуитивно понял, что испуганный агент недоговаривает и речь идет о приезде самого Гершуни. Спиридович решил не давить на агента и перевел разговор на другую тему, но после этого немедленно просмотрел всю перлюстрированную корреспонденцию на адреса лиц, подозреваемых в связях с эсерами. Его внимание привлекла одна из телеграмм: «Папа приедет завтра. Хочет повидать Федора. Дарнициенко». Поняв смысл этого послания, Спиридович выставил на все железнодорожные станции Киева и пригородов наряды филеров. На станции Киев-2 ими и был схвачен Гершуни, который так удачно загримировался, что имевшееся описание его примет не помогло в опознании.
   Однако там же, в Киеве, начальник охранного отделения допустил ошибку, едва не стоившую ему жизни. Одним из его лучших секретных сотрудников по освещению деятельности местной большевистской организации был слесарь Петр Руденко. Спиридович непосредственно вел его и просмотрел момент психологического перелома, о котором предупреждал Зубатов. В результате он получил две пули от пытавшегося реабилитироваться перед товарищами большевика почти напротив охранного отделения, располагавшегося на Бульварно-Кудрявской улице, 29. Пройдет шесть лет, и Спиридович, согласно одной из версий, также не заметит (или не захочет заметить) такого же надлома в будущем убийце Столыпина.
   Так, один из опытнейших розыскников, сохранивший и развивший зубатовские традиции, начальник Московского охранного отделения полковник Александр Мартынов считал, что побудительные мотивы Руденко и убийцы Столыпина были одинаковы, как одинаковы были и допущенные Спиридовичем ошибки: «…у Спиридовича не оказалось налицо ни интуиции, дабы предвидеть намерение собственного же сотрудника, ни другой агентуры, достаточно осведомленной, дабы предупредить готовившееся покушение. В другом случае, позднее, а именно в 1911 году, в том же Киеве у того же Спиридовича не оказалось налицо ни той же необходимой всегда интуиции для понимания намерений и настроения Богрова, ни другой, осведомленной агентуры!»
   Впрочем, у руководства репутация Спиридовича как мастера политического сыска нисколько не пострадала (после ранения его наградили орденом Святого Владимира 4-й степени) и вскоре он назначается заведующим охранной агентурой, выполнявшей функции охраны императорской семьи (но не проводившей самостоятельной агентурной работы). Необходимо подчеркнуть, что охранная агентура находилась в подчинении дворцового коменданта, а не МВД, и, таким образом, Спиридович был единственным из ответственных за охрану киевских торжеств, кто не был подчиненным Курлова. Но это не значит, что он чувствовал себя независимым от шефа жандармов, в котором видел будущего министра внутренних дел. Курлов был доверенным человеком непосредственного начальника Спиридовича – дворцового коменданта Дедюлина, а сам начальник охранной агентуры хотел вернуться с повышением в систему МВД (которому подчинялись и власти на местах, а не только общая и политическая полиция). О том, с какой предупредительностью Спиридович относился к генералу, свидетельствует тот факт, что по просьбе последнего он откомандировал одного из служащих охранной агентуры в распоряжение супруги Курлова, чтобы «подтянуть всю прислугу и шофера» и «обеспечить порядок» на даче.
   На фоне Спиридовича начальник киевской охранки Кулябко не блистал ни малейшими розыскными способностями, да и репутация его оставляла желать лучшего. Еще за два года до убийства премьера Киевское охранное отделение инспектировал уже упоминавшийся генерал Герасимов (к этому времени – генерал для поручений при министре внутренних дел). Он констатировал полный развал агентурной работы (характерны были агентурные псевдонимы, даваемые Кулябко агентуре, – «Водочный», «Пивной», «Ликерный»), бесцельное разбазаривание выделенных на нее средств и общий низкий профессиональный уровень служащих отделения. Оставленный предшественниками немалый задел был полностью разрушен.
   Всей своей карьерой Кулябко был всецело обязан Спиридовичу, который сначала перевел его из московской полиции в жандармы, а потом проталкивал бесталанного родственника все выше по охранной иерархии и даже чуть было не добился его назначения руководителем Московского охранного отделения.
   Не блистал талантами и и. о. вице-директора Департамента полиции 33-летний статский советник Веригин. После окончания Императорского училища правоведения он служил в Департаменте полиции на канцелярских должностях, никогда розыскной работой не занимался, а своей высокой должностью был обязан исключительно Курлову (по некоторым сведениям, за ведение финансовых дел патрона). Последний, кроме продвижения Веригина по службе, выхлопотал ему через Дедюлина и придворное звание камер-юнкера.
   Но все эти очень разные люди составляли по современной терминологии «команду», в интересах которой было скорейшее устранение Столыпина с должности главы правительства и министра внутренних дел. В придворных сферах даже открыто называли их предполагаемые должности после ухода Столыпина. Курлов считался будущим министром внутренних дел, Спиридович – столичным градоначальником, Веригин – директором Департамента полиции, Кулябко – заведующим охранной агентурой.

Начало. Явление «Аленского»

   Прежде чем рассказать о начале череды странных событий, закончившихся смертью Столыпина, следует упомянуть о некоем происшествии, хотя внешне и мистическом, но, возможно, имевшем вполне реальную подоплеку.
   Упоминавшийся ранее Шульгин приводит рассказ киевского знакомого Распутина, на квартире которого тот ночевал во время киевских торжеств: «Вот, значит, коляска государя уехала… А второй экипаж – Петр Аркадьевич Столыпин ехал… Так он, Григорий Ефимович, вдруг затрясся весь… «Смерть за ним!.. Смерть за ним едет!.. За Петром… За ним…» А всю ночь я вместе с ним ночевал, это значит перед театром… Он в соседней комнате через тоненькую стеночку спал… Так всю ночь заснуть мне на дал… кряхтел, ворочался, стонал… Ох, беда будет, ох, беда». А он все свое: «Ох, беда, смерть идет». И так до самого света… А на следующий день – сами знаете… в театре… Убили Петра Аркадьевича».
   Конечно, можно было бы не обратить внимания на данный рассказ. Но в свете заявлений Герасимова о тесной связи Курлова с Распутиным определенные подозрения не могут не возникнуть. Особенно в свете настойчивых попыток Столыпина выслать «старца» из Петербурга. Когда премьер начал настаивать на необходимости этой меры перед Николаем II, тот лишь вздохнул и произнес знаменательную фразу: «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы».
   Заставляет задуматься и свидетельство Алексея Хвостова, который незадолго до Февральской революции был назначен министром внутренних дел: «В 1911 г., дней за десять до убийства Столыпина, в Нижний Новгород, где я в то время был губернатором, неожиданно приехал бывший издатель «России»… Сазонов и вместе с ним Распутин, которого я ранее никогда не видел. Во время беседы со мной стал говорить… что он прислан царем «посмотреть мою душу», и, наконец, предложил мне место министра внутренних дел. На мое замечание, что это место занято, Распутин ответил, что это все равно, что Столыпин все равно уйдет».