Я открыл окно и постоял, глубоко вдыхая свежий воздух, поднимавшийся от канала и доносящий до меня запах стоялой воды. Под окном проходили счастливые парочки, бесцельно слонявшиеся по самому живописному кварталу Милана и рискующие быть облапошенными в самых сомнительных заведениях города.
Пока я ничем не мог помочь Скиццо. Оставалось только пошарить в немногих темных углах в надежде, что бог сумасшедших протянет мне свою руку. Если таинственный Раффаэле существует в природе, я должен найти его, а также должен выяснить, какого черта делал Скиццо между вечером пятницы и утром понедельника. Надо приниматься за дело.
Для ответа на второй вопрос необходима была помощь старых друзей из «Леонкавалло», и для этого я подходил больше, чем мой Компаньон. Что же касается охоты на человека, то здесь ему с его сомнительными методами не было равных. Тем более что пора будить его, поскольку пришло время его смены. Я быстро написал короткий отчет о событиях прошедшего дня и изложил собственные жалкие соображения по их поводу, положил написанное поверх папок Мирко и устроился поудобнее в кресле.
Спать еще не хотелось, но я научился засыпать по команде, это полезный навык. Глубоко задышал и принялся считать удары сердца, заставляя его замедлять свою работу согласно ритму, отсчитываемому мною. Из-под отяжелевших век, которые начали медленно опускаться, я бросил последний взгляд в зеркало, пытаясь уловить изменения в себе.
И, как обычно, это мне не удалось.
Часть вторая. Мордой о стол
Вступление
1
Пока я ничем не мог помочь Скиццо. Оставалось только пошарить в немногих темных углах в надежде, что бог сумасшедших протянет мне свою руку. Если таинственный Раффаэле существует в природе, я должен найти его, а также должен выяснить, какого черта делал Скиццо между вечером пятницы и утром понедельника. Надо приниматься за дело.
Для ответа на второй вопрос необходима была помощь старых друзей из «Леонкавалло», и для этого я подходил больше, чем мой Компаньон. Что же касается охоты на человека, то здесь ему с его сомнительными методами не было равных. Тем более что пора будить его, поскольку пришло время его смены. Я быстро написал короткий отчет о событиях прошедшего дня и изложил собственные жалкие соображения по их поводу, положил написанное поверх папок Мирко и устроился поудобнее в кресле.
Спать еще не хотелось, но я научился засыпать по команде, это полезный навык. Глубоко задышал и принялся считать удары сердца, заставляя его замедлять свою работу согласно ритму, отсчитываемому мною. Из-под отяжелевших век, которые начали медленно опускаться, я бросил последний взгляд в зеркало, пытаясь уловить изменения в себе.
И, как обычно, это мне не удалось.
Часть вторая. Мордой о стол
Вступление
Ее парень пришел с подарком. Без повода. Не было никакого праздника, никакой годовщины, никакого дня рождения – абсолютно ничего. Но он явился с огромной плюшевой игрушкой, и это вызвало у нее слезы. «Ну почему он мне постоянно все усложняет?» – спросила она себя. Почему он явился с этой дурацкой гусыней именно в тот самый день, когда она решила бросить его? Уже за неделю до Дня святого Валентина она поняла, что у нее не хватит сил провести с ним праздник: делать вид, что ничего не случилось, наблюдая, как счастливые пары обмениваются цветами, кольцами и коробками с шоколадками, будет для нее жестокой пыткой.
Да она просто завопит, если он опять станет смотреть на нее глазами, полными обожания. Она уже ненавидела этот взгляд, которым он будто обволакивал ее, делясь своими проектами по поводу дома, где они счастливо заживут вместе, путешествия в Америку, совместных дел, которые им предстоят в будущем и в которых она больше не желала принимать участие.
Они целый час напряженно просидели на диване в ее доме, с трудом находя темы для беседы. Наконец она собралась с духом и начала:
– Я должна тебе кое-что сказать…
– Да я вижу, – ответил он глухо. – Ты не умеешь притворяться.
– Хочу, чтобы ты знал: мне тяжело это говорить… Я…
– Я тебе помогу. Это было прекрасно, но все кончено и так далее…
– Не перебивай меня! Я устала. Не знаю, как тебе это сказать, но я больше не доверяю тебе и ничего не могу с этим поделать. Я пыталась убедить себя, что преувеличиваю, но это не так. Ты раздражаешь меня, мне тяжело рядом с тобой…
Он вскочил, отошел к окну и стал смотреть на улицу. Затем повернулся, бесстрастно глядя на нее. Лицо его побледнело, как всегда, когда ему причиняли боль.
– Почему? Что я тебе сделал? Я понимаю, что выяснение отношений бесполезно, но все-таки я хотел бы знать, что плохого я тебе сделал?
Она почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза, и сделала усилие, чтобы не дать им политься ручьем.
– Ты не сделал мне ничего плохого. Но мне страшно!
– Что ты имеешь в виду?
– Ты никогда не спишь! – Неожиданно ее страдание превратилось в ярость. – Каждую ночь я вижу, как ты лежишь с открытыми глазами и пялишься в потолок. А когда тебе кажется, что я заснула, ты встаешь и черт знает чем занимаешься! Я все замечаю, я не дура!
– Так все из-за того, что я страдаю бессонницей? Я тебе об этом сказал сразу же, и мне это не кажется такой уж серьезной проблемой.
– Прекрати вешать мне лапшу на уши, бесполезно. Никакой бессонницей ты не страдаешь, ты просто не спишь. Это совсем другое дело. – Она достала смятую бумажку, которую уже почти месяц носила в кармане. Она читала и перечитывала написанное на ней, пытаясь отыскать смысл. – Это – описание одного дня, который мы провели вместе. В подробностях, включая то, что мы делали с тобой в постели.
Он продолжал бесстрастно смотреть на нее:
– Ага, вот до чего ты дошла. Я действительно веду личный дневник. И что в этом плохого?
– Прошу тебя, перестань! Это не дневник. Теперь я поняла, почему ты такой рассеянный, почему всегда будто с неба свалился. Ты ничего не запоминаешь. Без этих записок ты не помнишь ничего из того, что делал вчера. Я права?
Он не ответил, глядя на нее словно из бесконечности.
– Я тебя обманывала, – продолжила она, – а ты этого никогда не замечал. Я выдумывала события, а ты делал вид, что помнишь их. Если я говорила тебе, что вчера ты был сердит на меня, ты превосходно играл роль человека, который до сих пор обижен, а если я тебе рассказывала, что мы якобы веселились до слез, ты утвердительно кивал. Я стала по ночам тайком подсматривать за тобой. Ты всегда выглядел бодрым и писал свои записочки. Я находила их, роясь в твоих карманах, всякий раз обнаруживая одну…
– Помолчи минуточку, дай мне сказать. – Несмотря на его спокойный тон, она поняла, в каком он отчаянии. – Ты права, такое может вывести из себя, но попытайся понять, мне тоже очень трудно об этом говорить. По сути это что-то вроде периодически повторяющейся амнезии. Поэтому я все записываю. Не потому, что не помню ничего, хотя и такое случается, а для надежности…
– Хватит врать! Терпеть этого не могу! – закричала она, и слезы, которые она еле сдерживала, полились из ее глаз. – Черт бы побрал все на свете! – Она попыталась успокоиться. – Сначала я пробовала себя утешать. Говорила себе, что должна с этим свыкнуться, что ты просто суперрассеянный. Немного похожий на мою маму, которая постоянно забывала, куда положила очки, только у тебя все намного серьезнее. Но когда я стала замечать, что… – Она замолчала на секунду, шмыгнула носом. – Замечать, что это не так, я стала присматриваться к твоему поведению, к перепадам твоего настроения. И я поняла все, что ты пытаешься скрыть от других. Знаешь, что это?
– Нет, – сказал он, но по его тону было ясно, что он знает ответ.
– Я поняла: то, что удается мне увидеть, – всего лишь маска. Ты все время притворяешься. И поэтому жестко контролируешь себя, всегда демонстративно спокоен. Вся твоя жизнь – сплошное лицемерие…
– Роберта, ты преувеличиваешь. Я не такой…
– Не ври мне! – рыдала она, уже не сдерживаясь. – Не ври мне, прошу тебя! Я все про тебя поняла! Правда в том, что ты не только все забываешь, ты все время меняешься. Ты каждый день другой: твои вкусы, твое поведение… Одна и та же книга то увлекает тебя, то наводит тоску. Иногда ты понимаешь немецкий язык, иногда нет. По четным дням тебе нравится плавать, а по нечетным противно лезть в воду. Пожалуйста, скажи мне правду! Ты что, не понимаешь, как мне плохо? Не заставляй меня думать, что я сошла с ума!
Неожиданно силы полностью оставили его, и он, словно пустая оболочка, осел на пол, глядя на нее снизу вверх. Было видно, как ему больно, как он мучается.
– Ладно, – чуть слышно сказал он. – Хватит. Хорошо. Врать не буду. Если б ты знала, как это трудно. И ты не сошла с ума.
– Значит, все правда?
– Да.
– И ты никогда не спишь?
– Я не могу, не знаю почему. И никто этого не знает…
– А то, что ты… все время меняешься?
– Как тебе объяснить… На самом деле я не меняюсь. В книгах по такому случаю говорится о раздвоении личности. Термин, лишенный эмоций…
– Ты – шизофреник? – Слово, которое крутилось в голове все это время и наводило на нее ужас, наконец сорвалось с ее губ.
– Нет, но что-то похожее… – Он провел рукой по лбу. – Нас двое, здесь, внутри меня. Мы похожи, но не совсем одинаковые. Я не забываю ничего, я просто помню свою часть. А другая моя половина помнит остальное. Мы все делим пополам, я и он. И я ничего не могу с этим поделать. Мне жаль…
– Ты и он… Не говори так, ты один человек! – Это был кошмар, хуже, чем она могла себе представить.
– Тело одно, но мозг…
– Надо лечиться!..
– Ты хочешь, чтобы меня заперли на замок? – Было видно, что он рассердился. Но это была холодная ярость, обращенная не на нее. – А если это ничего не даст? Ты думаешь, мне хочется, чтобы меня подвергли электрошоку или лоботомии?
– Ведь не все врачи – мясники. Они могли бы подобрать подходящее лечение.
– Наверное, лечение могло бы дать результат. Но в таком случае я рискую потерять часть себя, причем не исключено – именно ту, что сейчас разговаривает с тобой. Для меня это было бы равнозначно смерти. И меня больше бы не существовало.
– Нет, ты бы существовал. Только… как единое целое. И здоровый…
Он медленно покачал головой и сказал:
– Это не так, поверь мне, ты не знаешь, о чем говоришь. Такими, какими мы являемся, мы обречены оставаться, и я научился сосуществовать с этим. С трудом, через страдания, но научился… – Он посмотрел на нее, и она прочла в его глазах скрытую мольбу. – Может быть, и ты со временем тоже смогла бы научиться принимать все, как есть…
– Нет! – вырвалось у нее непроизвольно.
– Я – тот, что всегда был с тобой. И мы многое делили вместе. И ведь было же нам хорошо. Мы могли бы попробовать…
– Нет, я не хочу. Прости, но не могу.
Ему было всего двадцать три года, однако внезапно он показался ей стариком.
– Понимаю, – проговорил он негромко. – Мне очень жаль, что у нас все так кончилось, мне стоило бы все сказать тебе раньше. Я привык держать это в себе… Это нелегко…
– Да, конечно…
Они сидели молча. Наконец, собравшись с силами, после некоторого колебания, она решилась задать ему вопрос, который крутился у нее на языке:
– Можно спросить тебя еще кое о чем?
– Обо всем, о чем хочешь…
– Когда мы начали встречаться, первый раз, когда мы занялись любовью… это был ты? Я хочу сказать, был тот, с кем я сейчас разговариваю, или тот, другой?
– Какое это имеет значение?
– Для меня сейчас имеет.
– Но…
– Ответь мне. Он вздохнул:
– Хорошо. Это был не я. Это был он.
Этого она и боялась, и это было ужасно.
– Уйди из моего дома. – Она почувствовала, что у нее закружилась голова. – Сейчас же, быстро!..
– Поверь мне, нет никакой разницы. Я тоже хотел…
– Вон отсюда! Я не хочу тебя видеть! Пошел прочь! – Она вскочила и схватила его за руку, вынуждая встать с пола. – Я не хочу больше слышать тебя! Вон! – Она толкнула его к выходу, преодолевая его слабое сопротивление.
– Роберта, послушай меня. Я не хочу, чтобы все так закончилось. Это несправедливо.
Но она не слушала, продолжая то толкать, то тянуть его к двери. Он прекратил сопротивляться и дал вытолкнуть себя на лестничную площадку.
– Роберта, но я же люблю тебя!..
Хлопнула дверь, прервав фразу на полуслове. Сотрясаемая рыданиями, она соскользнула по двери на пол. И с ее губ сорвалось еще одно ужасное слово, которое уже несколько дней кружилось в мозгу:
– Урод!
Да она просто завопит, если он опять станет смотреть на нее глазами, полными обожания. Она уже ненавидела этот взгляд, которым он будто обволакивал ее, делясь своими проектами по поводу дома, где они счастливо заживут вместе, путешествия в Америку, совместных дел, которые им предстоят в будущем и в которых она больше не желала принимать участие.
Они целый час напряженно просидели на диване в ее доме, с трудом находя темы для беседы. Наконец она собралась с духом и начала:
– Я должна тебе кое-что сказать…
– Да я вижу, – ответил он глухо. – Ты не умеешь притворяться.
– Хочу, чтобы ты знал: мне тяжело это говорить… Я…
– Я тебе помогу. Это было прекрасно, но все кончено и так далее…
– Не перебивай меня! Я устала. Не знаю, как тебе это сказать, но я больше не доверяю тебе и ничего не могу с этим поделать. Я пыталась убедить себя, что преувеличиваю, но это не так. Ты раздражаешь меня, мне тяжело рядом с тобой…
Он вскочил, отошел к окну и стал смотреть на улицу. Затем повернулся, бесстрастно глядя на нее. Лицо его побледнело, как всегда, когда ему причиняли боль.
– Почему? Что я тебе сделал? Я понимаю, что выяснение отношений бесполезно, но все-таки я хотел бы знать, что плохого я тебе сделал?
Она почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза, и сделала усилие, чтобы не дать им политься ручьем.
– Ты не сделал мне ничего плохого. Но мне страшно!
– Что ты имеешь в виду?
– Ты никогда не спишь! – Неожиданно ее страдание превратилось в ярость. – Каждую ночь я вижу, как ты лежишь с открытыми глазами и пялишься в потолок. А когда тебе кажется, что я заснула, ты встаешь и черт знает чем занимаешься! Я все замечаю, я не дура!
– Так все из-за того, что я страдаю бессонницей? Я тебе об этом сказал сразу же, и мне это не кажется такой уж серьезной проблемой.
– Прекрати вешать мне лапшу на уши, бесполезно. Никакой бессонницей ты не страдаешь, ты просто не спишь. Это совсем другое дело. – Она достала смятую бумажку, которую уже почти месяц носила в кармане. Она читала и перечитывала написанное на ней, пытаясь отыскать смысл. – Это – описание одного дня, который мы провели вместе. В подробностях, включая то, что мы делали с тобой в постели.
Он продолжал бесстрастно смотреть на нее:
– Ага, вот до чего ты дошла. Я действительно веду личный дневник. И что в этом плохого?
– Прошу тебя, перестань! Это не дневник. Теперь я поняла, почему ты такой рассеянный, почему всегда будто с неба свалился. Ты ничего не запоминаешь. Без этих записок ты не помнишь ничего из того, что делал вчера. Я права?
Он не ответил, глядя на нее словно из бесконечности.
– Я тебя обманывала, – продолжила она, – а ты этого никогда не замечал. Я выдумывала события, а ты делал вид, что помнишь их. Если я говорила тебе, что вчера ты был сердит на меня, ты превосходно играл роль человека, который до сих пор обижен, а если я тебе рассказывала, что мы якобы веселились до слез, ты утвердительно кивал. Я стала по ночам тайком подсматривать за тобой. Ты всегда выглядел бодрым и писал свои записочки. Я находила их, роясь в твоих карманах, всякий раз обнаруживая одну…
– Помолчи минуточку, дай мне сказать. – Несмотря на его спокойный тон, она поняла, в каком он отчаянии. – Ты права, такое может вывести из себя, но попытайся понять, мне тоже очень трудно об этом говорить. По сути это что-то вроде периодически повторяющейся амнезии. Поэтому я все записываю. Не потому, что не помню ничего, хотя и такое случается, а для надежности…
– Хватит врать! Терпеть этого не могу! – закричала она, и слезы, которые она еле сдерживала, полились из ее глаз. – Черт бы побрал все на свете! – Она попыталась успокоиться. – Сначала я пробовала себя утешать. Говорила себе, что должна с этим свыкнуться, что ты просто суперрассеянный. Немного похожий на мою маму, которая постоянно забывала, куда положила очки, только у тебя все намного серьезнее. Но когда я стала замечать, что… – Она замолчала на секунду, шмыгнула носом. – Замечать, что это не так, я стала присматриваться к твоему поведению, к перепадам твоего настроения. И я поняла все, что ты пытаешься скрыть от других. Знаешь, что это?
– Нет, – сказал он, но по его тону было ясно, что он знает ответ.
– Я поняла: то, что удается мне увидеть, – всего лишь маска. Ты все время притворяешься. И поэтому жестко контролируешь себя, всегда демонстративно спокоен. Вся твоя жизнь – сплошное лицемерие…
– Роберта, ты преувеличиваешь. Я не такой…
– Не ври мне! – рыдала она, уже не сдерживаясь. – Не ври мне, прошу тебя! Я все про тебя поняла! Правда в том, что ты не только все забываешь, ты все время меняешься. Ты каждый день другой: твои вкусы, твое поведение… Одна и та же книга то увлекает тебя, то наводит тоску. Иногда ты понимаешь немецкий язык, иногда нет. По четным дням тебе нравится плавать, а по нечетным противно лезть в воду. Пожалуйста, скажи мне правду! Ты что, не понимаешь, как мне плохо? Не заставляй меня думать, что я сошла с ума!
Неожиданно силы полностью оставили его, и он, словно пустая оболочка, осел на пол, глядя на нее снизу вверх. Было видно, как ему больно, как он мучается.
– Ладно, – чуть слышно сказал он. – Хватит. Хорошо. Врать не буду. Если б ты знала, как это трудно. И ты не сошла с ума.
– Значит, все правда?
– Да.
– И ты никогда не спишь?
– Я не могу, не знаю почему. И никто этого не знает…
– А то, что ты… все время меняешься?
– Как тебе объяснить… На самом деле я не меняюсь. В книгах по такому случаю говорится о раздвоении личности. Термин, лишенный эмоций…
– Ты – шизофреник? – Слово, которое крутилось в голове все это время и наводило на нее ужас, наконец сорвалось с ее губ.
– Нет, но что-то похожее… – Он провел рукой по лбу. – Нас двое, здесь, внутри меня. Мы похожи, но не совсем одинаковые. Я не забываю ничего, я просто помню свою часть. А другая моя половина помнит остальное. Мы все делим пополам, я и он. И я ничего не могу с этим поделать. Мне жаль…
– Ты и он… Не говори так, ты один человек! – Это был кошмар, хуже, чем она могла себе представить.
– Тело одно, но мозг…
– Надо лечиться!..
– Ты хочешь, чтобы меня заперли на замок? – Было видно, что он рассердился. Но это была холодная ярость, обращенная не на нее. – А если это ничего не даст? Ты думаешь, мне хочется, чтобы меня подвергли электрошоку или лоботомии?
– Ведь не все врачи – мясники. Они могли бы подобрать подходящее лечение.
– Наверное, лечение могло бы дать результат. Но в таком случае я рискую потерять часть себя, причем не исключено – именно ту, что сейчас разговаривает с тобой. Для меня это было бы равнозначно смерти. И меня больше бы не существовало.
– Нет, ты бы существовал. Только… как единое целое. И здоровый…
Он медленно покачал головой и сказал:
– Это не так, поверь мне, ты не знаешь, о чем говоришь. Такими, какими мы являемся, мы обречены оставаться, и я научился сосуществовать с этим. С трудом, через страдания, но научился… – Он посмотрел на нее, и она прочла в его глазах скрытую мольбу. – Может быть, и ты со временем тоже смогла бы научиться принимать все, как есть…
– Нет! – вырвалось у нее непроизвольно.
– Я – тот, что всегда был с тобой. И мы многое делили вместе. И ведь было же нам хорошо. Мы могли бы попробовать…
– Нет, я не хочу. Прости, но не могу.
Ему было всего двадцать три года, однако внезапно он показался ей стариком.
– Понимаю, – проговорил он негромко. – Мне очень жаль, что у нас все так кончилось, мне стоило бы все сказать тебе раньше. Я привык держать это в себе… Это нелегко…
– Да, конечно…
Они сидели молча. Наконец, собравшись с силами, после некоторого колебания, она решилась задать ему вопрос, который крутился у нее на языке:
– Можно спросить тебя еще кое о чем?
– Обо всем, о чем хочешь…
– Когда мы начали встречаться, первый раз, когда мы занялись любовью… это был ты? Я хочу сказать, был тот, с кем я сейчас разговариваю, или тот, другой?
– Какое это имеет значение?
– Для меня сейчас имеет.
– Но…
– Ответь мне. Он вздохнул:
– Хорошо. Это был не я. Это был он.
Этого она и боялась, и это было ужасно.
– Уйди из моего дома. – Она почувствовала, что у нее закружилась голова. – Сейчас же, быстро!..
– Поверь мне, нет никакой разницы. Я тоже хотел…
– Вон отсюда! Я не хочу тебя видеть! Пошел прочь! – Она вскочила и схватила его за руку, вынуждая встать с пола. – Я не хочу больше слышать тебя! Вон! – Она толкнула его к выходу, преодолевая его слабое сопротивление.
– Роберта, послушай меня. Я не хочу, чтобы все так закончилось. Это несправедливо.
Но она не слушала, продолжая то толкать, то тянуть его к двери. Он прекратил сопротивляться и дал вытолкнуть себя на лестничную площадку.
– Роберта, но я же люблю тебя!..
Хлопнула дверь, прервав фразу на полуслове. Сотрясаемая рыданиями, она соскользнула по двери на пол. И с ее губ сорвалось еще одно ужасное слово, которое уже несколько дней кружилось в мозгу:
– Урод!
1
Я проснулся со ссадиной на скуле и опухшими костяшками пальцев правой руки. Хороший знак – вероятно, Компаньон нарыл чего-то интересненького. Быстро! Я даже не успел заскучать в ожидании результатов, насладиться теми немногими часами, какие, пробудившись, мог использовать для безделья: ведь он уже обшарил город вдоль и поперек в поисках ублюдка по имени Раффаэле. В таких делах он не особо церемонится, поскольку не посещал школу джентльменов Скотланд-Ярда.
Следуя разработанной им тактике, он, образно говоря, сует нос во все мусорные баки, взбаламучивает грязь в канавах, чтобы посмотреть, какие черви выползут из отбросов. Когда он прекращает работать «собакой, ищущей трюфели» в самых мерзких местах, он начинает крутиться среди друзей и врагов, подкупая, обещая, попрекая старыми долгами и договариваясь о новых. И, проанализировав собранную информацию, ориентирует себя во времени и пространстве.
Мне абсолютно непонятно, как ему удается втираться в доверие к самым, казалось бы, осторожным людям. Они и не подозревают, что он что-то разнюхивает, вытягивает из них информацию, – настолько он может быть обаятельным, когда это необходимо. К сожалению, среди его обычных контактов не оказалось ни одного сутенера, и первые попытки поиска не дали результатов. «Папашки», «мамки», «покровители» – одним словом, сутенеры всех мастей – считаются подонками из подонков, и представители других слоев преступного мира стараются не общаться с ними без крайней нужды из опасения потерять уважение себе подобных. Потершись среди последних и получив нулевой результат, Компаньон сделал паузу, и ему в голову пришла прекрасная идея составить словесный портрет Раффаэле с помощью Патти, королевы зверопанков. Он позвонил ей, назвавшись дядей Пеппино, и пригласил залакировать жизнь бутылкой «Мартини».
После третьего стакана – если бы вы знали, какая это пытка для моего непьющего Компаньона! – ему удалось заставить ее воскресить в памяти лицо нужного человека. Патти, как оказалось, была свидетелем безобразной ссоры между Алисой и Раффаэле за год до того, как Алиса решила окончательно порвать со своим красавчиком и всерьез женихаться со Скиццо. Дело дошло до драки, и Раффаэле бегал то за Алисой, то за Патти с ножом, обещая искромсать их на куски и скормить собакам.
Из слов Патти нарисовался следующий портрет Раффаэле: довольно симпатичный и изящный блондин лет тридцати пяти, греческий профиль, светлые глаза, рост – метр восемьдесят. Владелец «фиата-баркетта» и завсегдатай ипподрома. Описание довольно общее, но достаточно детальное для девушки, которая давно об этом не вспоминала.
Отталкиваясь от этих немногих деталей, мой дражайший Компаньон взял нужный след, находя раз за разом кого-нибудь, кто знал еще кого-нибудь. Он истратил кучу денег на чаевые и выпивку, хотя, судя по обнаруженным утром синякам и шишкам, не все были расположены сотрудничать с ним добровольно. К тому же он разбил уже четвертую в этом году пару очков (увы, эти были от Армани), подняв наши траты почти до миллиона, который мы больше никогда не увидим. Я начал тревожиться: сколько же мне будет стоить эта история? Еще несколько дней назад я рыдал от безденежья, а сейчас выкинул кучу денег из-за любви к авантюрам.
Ни хрена себе – не хлебом единым!
И тем не менее, результат этих трат и усилий был прижат магнитом-поросенком к дверце нового холодильника – записка с адресом и именем, точнее, прозвищем искомого Алисиного дружка – Блондин. Очень оригинально. Согласно собранной информации, у Блондина имелась новая подружка, «которую он обожал» и которой время от времени делился с самыми близкими друзьями. Уже некоторое время он вел замкнутый образ жизни, лишь изредка высовывая свой греческий носик из квартиры в доме по соседству с бульваром Тунисия, в подозрительном квартале, битком набитом арабскими иммигрантами.
Этот квартал я знал неплохо. Когда-то частенько ходил туда, чтобы полакомиться блюдами арабской кухни в маленьких дешевых ресторанчиках, которые можно было обнаружить на каждой улице среди магазинчиков, торгующих специями, продуктами, живописной одеждой, резьбой по дереву и дисками с восточной музыкой.
Там, теперь уж век назад, жила одна из моих подружек, и мы ночами шлялись из бара в бар в компании приятелей, постепенно обраставшей новыми людьми всех рас и расцветок. Кончилось тем, что она оставила меня ради более экзотичного парня, чем я. Иногда она присылает мне открытки.
Вдыхая забытые запахи, в три утра я припарковал машину перед многоэтажным домом, где проживала моя новая жертва. Чтобы было с кем разделить охотничий азарт и скоротать время в ожидании момента действовать, я привлек к делу Алекса с его машиной, а он, в свою очередь, так, на всякий случай, притащил с собой нашего общего приятеля Марко по прозвищу Слон.
Ростом под два метра, с всклокоченными волосами и физиономией, заросшей щетиной, Марко являл собой полную противоположность Алексу. Обладая свирепой внешностью, он не смог бы ударить даже парализованного карлика, настолько был неуклюж и робок, но в качестве психологического сдерживающего фактора был просто незаменим. Когда его спрашивали о профессии, он отвечал: «Специалист по компьютерному обеспечению». Он действительно знал в этом толк и мог бы зарабатывать хорошие деньги, если б решил принять хотя бы одно из многочисленных предложений работы. Но он этого не хотел и предпочитал заниматься краткосрочными проектами, которые не мешали его любимейшему хобби: валяться на диване, покуривая «косяки» и читая комиксы.
Собравшись с духом, я объяснил приятелям, что денег за эту работу мы скорее всего не получим, на что они заявили, что готовы помочь мне бескорыстно. Колесо кармы: на одном его витке ты хрен найдешь кого-нибудь, кто подал бы тебе стакан воды, а на другом – все готовы ради тебя в лепешку расшибиться, за просто так, лишь потому, что ты им симпатичен.
Какими бы ни были истинные мотивы их доброты, сейчас мы сидели в машине, болтая о том о сем, читая газеты и журналы, или прогуливались по очереди по тротуару в надежде застукать Блондина в то время, когда он выйдет из дома или войдет в него. Прогулки эти не вызвали большого энтузиазма у моих помощников.
– Ты точно уверен, что он здесь живет? – спросил Алекс спустя три часа. Он сидел за рулем, тогда как я развалился на заднем сиденье.
– Надеюсь, информация верная. – Я опустил стекло, чтобы выбросить пустую коробку из-под печенья, которое Слон, в этот момент подпиравший фонарный столб, слопал, а упаковку бросил на коврик. – Это не его дом, это дом его приятеля, который пустил его пожить на время.
– А если он смылся из города? Этого нельзя исключить.
– Нельзя, – согласился я. – Но еще вчера он был здесь, следовательно, вероятность отловить его у нас есть. Не забывай, что его доход связан с девушкой и кругом его миланских дружков.
Алекс повернулся ко мне:
– Очень симпатичный тип. Но не можем же мы торчать здесь до второго пришествия.
Я об этом уже подумал и сказал:
– Если он не появится до утра, то завтра вечером я приду один, постараюсь определить квартиру, опрашивая соседей. Хотя есть опасность, что Блондин почует запах жареного, если кто-нибудь из соседей сболтнет о моих расспросах. Но у меня нет другого выбора, как ты понимаешь.
– Ты можешь поставить в известность полицию.
– Полиция плевать хотела на Блондина. Они арестовали Скиццо и считают дело законченным, а остальное их не колышет. Да я и сам не знаю, о чем его спросить, если встречусь с ним.
– Да, тяжело будет доказать, что он имеет отношение к убийству Алисы, если он ее не видел уже больше года.
Я кивнул и поерзал на сиденье в поисках более удобного положения.
– Доведись мневыбирать возможного убийцу девчонки, – поделился я, – он просто-таки идеальный кандидат, хотя на признание надеяться, конечно, глупо. Я постараюсь припугнуть его, чтобы заставить рассказать побольше об отношениях с Алисой. И если вдруг нарою факты, которые могут помочь официальному расследованию, тогда уж можно будет пойти к Феролли и все ему рассказать.
– Да он тебя живьем съест!
К машине быстрым шагом подошел Слон и распахнул дверцу.
– Смена! – гаркнул он. – У меня уже ноги горят.
Я выбрался из машины, запахивая куртку.
– Лапы, ты хотел сказать. И не ори на весь квартал, веди себя скромнее. Теоретически нас здесь нет.
Слон уселся на мое место.
– Хорошенькое «нет», – проворчал он. – Особенно если учесть, что мы торчим здесь уже столько времени. На нас обратил бы внимание даже слепой.
Я отошел, не ответив. Началась моя смена топтать тротуар, и мне повезло: в шесть вечера появился Блондин. Я был уверен, что это он: настолько точно парень совпадал с описанием. Он шел под руку с девушкой, которой явно было не больше пятнадцати лет. Я подождал, когда они войдут в подъезд, затем вскочил в него раньше, чем пневматический доводчик захлопнул за ними дверь. Увидел, как парочка поднимается по лестнице, и последовал за ней, сохраняя дистанцию в два пролета и старясь ступать бесшумно. На третьем этаже они остановились. Я сосчитал до десяти и стал подниматься, рассчитывая засечь, в какую из четырех дверей, выходящих в коридор, они вошли. Это была последняя дверь в самом углу.
Я спустился, открыл дверь подъезда и подал знак приятелям. Мы тихо поднялись на нужный этаж. Слон с безразличным видом расположился на лестничной клетке, загородив своей тушей дверь от любознательных соседей, проводящих вечера за подглядыванием в дверные глазки. Алекс встал рядом с дверным косяком. Я позвонил. Из квартиры доносились приглушенные звуки. Я позвонил вновь.
– Кто там? – спросил баритон.
– Послушайте, ваш автомобиль перекрыл вход в подъезд, – на ходу придумал я.
– Я не парковался у подъезда.
– Вы шутите? Я же видел, как вы выходили из машины.
– Я вам уже сказал, что это не моя машина, мне очень жаль.
– Разве у вас не «баркетта»?
– Да, но… – В его голосе прозвучало сомнение: может, кто-то случаем попытался угнать его дол-баную машину?
– Тогда это вы, – наступал я. – Спуститесь и быстро уберите ее, она блокирует движение.
– Я не понимаю…
И тут он совершил ошибку, приоткрыв дверь с накинутой цепочкой. На этот случай у меня было заготовлено несколько возможных способов убедить его впустить меня добром, однако я воспользовался не предусмотренным заранее. Я просто врезал ему кулаком в лицо. В свое оправдание могу сказать, что это не было осознанным действием. Лишь только я увидел торчащий в щели его хваленый нос, как странная магнетическая сила овладела мной, развернув меня сначала левым плечом, а затем послала вперед руку, самостоятельно сжавшуюся в кулак.
Кулак был не так чтобы уж очень большой, а щель в двери – узкая, поэтому удар оказался несильным, однако этого хватило, чтобы Блондин отлетел от двери, прикрывая руками лицо. И прежде чем он успел захлопнуть дверь, Алекс со всего маху двинул по ней своим тяжелым башмаком. Цепочка с выломанным куском косяка отлетела в сторону, и я впрыгнул в квартиру вслед за Алексом, пронесся через маленькую прихожую до кухни нашего друга, который начал соображать, что его надули. Слон закрыл за нами дверь и остался в коридоре.
– Вы кто такие?! Чего вам надо? – Парень прислонился к стене, ощупывая разбитый нос.
– Мы только хотим задать тебе парочку вопросов, брат. Извини за стремительность, но ты знаешь, как случается, могла появиться консьержка…
– Извинить? Мать вашу!..
Он сунул руку в карман элегантного, а теперь немного помятого пиджака кремового цвета. Я не стал дожидаться, чтобы увидеть, что он там ищет, схватил его за запястье, вырывая руку из кармана, и одновременно прижал его голову к столу, чтобы он не разнес мне последние очки.
Он вырвался, хрюкнув, упал на задницу, и из его правой руки выпал складной нож. Я поймал нож на лету, и в это время несостоявшийся д'Артаньян вскочил и бросился к двери. Я не беспокоился: на пороге его встретил Слон с улыбкой от уха до уха. Оценив внушительные размеры нашего приятеля, Блондин попятился, и Слон аккуратно прикрыл дверь.
– Эй, минуточку, минуточку, – тяжело задышал Блондин. – Поговорим как цивилизованные люди. Что вам от меня надо? Я вас не знаю.
– Зато мы о тебе знаем достаточно, – ответил я ему. – Давай садись рядом со мной за стол и не рыпайся.
Я уселся на кухонный табурет, а Алекс, развернув Блондина от двери, двинул его в ребра ногой так, что тот влетел в кухню. В подобных ситуациях Алекс не произносит ни звука, ограничиваясь тем, что ведет себя как убийца-психопат. В пиджаке Блондина он нашел бумажник и бросил его мне.
– Ведь вы не собираетесь сделать мне ничего плохого? – с дрожью в голосе спросил Блондин, медленно подходя к столу.
– Разумеется, если ты только нас к этому не вынудишь. Давай садись и успокойся.
Он испуганно смотрел на меня.
– Нет, конечно, если ты опасаешься за свою жизнь, то можешь прямо сейчас позвонить в полицию. Мы тебе не будем мешать. Это у нас что, телефон, если я не ошибаюсь?
Из всех возможных вариантов выхода из создавшегося положения звонок в полицию Блондин уж точно выбрал бы в последнюю очередь. Он опустился на стул с другой стороны стола и стал промакивать нос бумажным полотенцем, которое оторвал от рулона, стоящего на буфете в стиле позднего рококо.
– Черт, как больно… – Он осторожно дотрагивался до носа, полотенце покраснело от крови, на лбу наливалась здоровенная шишка. – Так чего вы хотите?
Прежде чем я открыл рот, из коридора раздался женский крик.
– Что вы делаете, отпустите его! – Девчонка появилась, видимо, из ванной, поскольку была в одном нижнем белье и с мокрыми волосами. Смуглая и тощая, словно гвоздь. Я сразу же сбросил несколько месяцев с тех, что дал ей с первого взгляда. Под шум душа она пропустила наше вторжение. Разъяренной фурией она бросилась на меня, размахивая руками с длинными ногтями, но Алекс был начеку и успел схватить ее, стараясь, чтобы она его не укусила. Девчонка начала дергаться и лягаться, но ее голые пятки не причиняли большого вреда ногам Алекса, защищенным высокими солдатскими башмаками.
Следуя разработанной им тактике, он, образно говоря, сует нос во все мусорные баки, взбаламучивает грязь в канавах, чтобы посмотреть, какие черви выползут из отбросов. Когда он прекращает работать «собакой, ищущей трюфели» в самых мерзких местах, он начинает крутиться среди друзей и врагов, подкупая, обещая, попрекая старыми долгами и договариваясь о новых. И, проанализировав собранную информацию, ориентирует себя во времени и пространстве.
Мне абсолютно непонятно, как ему удается втираться в доверие к самым, казалось бы, осторожным людям. Они и не подозревают, что он что-то разнюхивает, вытягивает из них информацию, – настолько он может быть обаятельным, когда это необходимо. К сожалению, среди его обычных контактов не оказалось ни одного сутенера, и первые попытки поиска не дали результатов. «Папашки», «мамки», «покровители» – одним словом, сутенеры всех мастей – считаются подонками из подонков, и представители других слоев преступного мира стараются не общаться с ними без крайней нужды из опасения потерять уважение себе подобных. Потершись среди последних и получив нулевой результат, Компаньон сделал паузу, и ему в голову пришла прекрасная идея составить словесный портрет Раффаэле с помощью Патти, королевы зверопанков. Он позвонил ей, назвавшись дядей Пеппино, и пригласил залакировать жизнь бутылкой «Мартини».
После третьего стакана – если бы вы знали, какая это пытка для моего непьющего Компаньона! – ему удалось заставить ее воскресить в памяти лицо нужного человека. Патти, как оказалось, была свидетелем безобразной ссоры между Алисой и Раффаэле за год до того, как Алиса решила окончательно порвать со своим красавчиком и всерьез женихаться со Скиццо. Дело дошло до драки, и Раффаэле бегал то за Алисой, то за Патти с ножом, обещая искромсать их на куски и скормить собакам.
Из слов Патти нарисовался следующий портрет Раффаэле: довольно симпатичный и изящный блондин лет тридцати пяти, греческий профиль, светлые глаза, рост – метр восемьдесят. Владелец «фиата-баркетта» и завсегдатай ипподрома. Описание довольно общее, но достаточно детальное для девушки, которая давно об этом не вспоминала.
Отталкиваясь от этих немногих деталей, мой дражайший Компаньон взял нужный след, находя раз за разом кого-нибудь, кто знал еще кого-нибудь. Он истратил кучу денег на чаевые и выпивку, хотя, судя по обнаруженным утром синякам и шишкам, не все были расположены сотрудничать с ним добровольно. К тому же он разбил уже четвертую в этом году пару очков (увы, эти были от Армани), подняв наши траты почти до миллиона, который мы больше никогда не увидим. Я начал тревожиться: сколько же мне будет стоить эта история? Еще несколько дней назад я рыдал от безденежья, а сейчас выкинул кучу денег из-за любви к авантюрам.
Ни хрена себе – не хлебом единым!
И тем не менее, результат этих трат и усилий был прижат магнитом-поросенком к дверце нового холодильника – записка с адресом и именем, точнее, прозвищем искомого Алисиного дружка – Блондин. Очень оригинально. Согласно собранной информации, у Блондина имелась новая подружка, «которую он обожал» и которой время от времени делился с самыми близкими друзьями. Уже некоторое время он вел замкнутый образ жизни, лишь изредка высовывая свой греческий носик из квартиры в доме по соседству с бульваром Тунисия, в подозрительном квартале, битком набитом арабскими иммигрантами.
Этот квартал я знал неплохо. Когда-то частенько ходил туда, чтобы полакомиться блюдами арабской кухни в маленьких дешевых ресторанчиках, которые можно было обнаружить на каждой улице среди магазинчиков, торгующих специями, продуктами, живописной одеждой, резьбой по дереву и дисками с восточной музыкой.
Там, теперь уж век назад, жила одна из моих подружек, и мы ночами шлялись из бара в бар в компании приятелей, постепенно обраставшей новыми людьми всех рас и расцветок. Кончилось тем, что она оставила меня ради более экзотичного парня, чем я. Иногда она присылает мне открытки.
Вдыхая забытые запахи, в три утра я припарковал машину перед многоэтажным домом, где проживала моя новая жертва. Чтобы было с кем разделить охотничий азарт и скоротать время в ожидании момента действовать, я привлек к делу Алекса с его машиной, а он, в свою очередь, так, на всякий случай, притащил с собой нашего общего приятеля Марко по прозвищу Слон.
Ростом под два метра, с всклокоченными волосами и физиономией, заросшей щетиной, Марко являл собой полную противоположность Алексу. Обладая свирепой внешностью, он не смог бы ударить даже парализованного карлика, настолько был неуклюж и робок, но в качестве психологического сдерживающего фактора был просто незаменим. Когда его спрашивали о профессии, он отвечал: «Специалист по компьютерному обеспечению». Он действительно знал в этом толк и мог бы зарабатывать хорошие деньги, если б решил принять хотя бы одно из многочисленных предложений работы. Но он этого не хотел и предпочитал заниматься краткосрочными проектами, которые не мешали его любимейшему хобби: валяться на диване, покуривая «косяки» и читая комиксы.
Собравшись с духом, я объяснил приятелям, что денег за эту работу мы скорее всего не получим, на что они заявили, что готовы помочь мне бескорыстно. Колесо кармы: на одном его витке ты хрен найдешь кого-нибудь, кто подал бы тебе стакан воды, а на другом – все готовы ради тебя в лепешку расшибиться, за просто так, лишь потому, что ты им симпатичен.
Какими бы ни были истинные мотивы их доброты, сейчас мы сидели в машине, болтая о том о сем, читая газеты и журналы, или прогуливались по очереди по тротуару в надежде застукать Блондина в то время, когда он выйдет из дома или войдет в него. Прогулки эти не вызвали большого энтузиазма у моих помощников.
– Ты точно уверен, что он здесь живет? – спросил Алекс спустя три часа. Он сидел за рулем, тогда как я развалился на заднем сиденье.
– Надеюсь, информация верная. – Я опустил стекло, чтобы выбросить пустую коробку из-под печенья, которое Слон, в этот момент подпиравший фонарный столб, слопал, а упаковку бросил на коврик. – Это не его дом, это дом его приятеля, который пустил его пожить на время.
– А если он смылся из города? Этого нельзя исключить.
– Нельзя, – согласился я. – Но еще вчера он был здесь, следовательно, вероятность отловить его у нас есть. Не забывай, что его доход связан с девушкой и кругом его миланских дружков.
Алекс повернулся ко мне:
– Очень симпатичный тип. Но не можем же мы торчать здесь до второго пришествия.
Я об этом уже подумал и сказал:
– Если он не появится до утра, то завтра вечером я приду один, постараюсь определить квартиру, опрашивая соседей. Хотя есть опасность, что Блондин почует запах жареного, если кто-нибудь из соседей сболтнет о моих расспросах. Но у меня нет другого выбора, как ты понимаешь.
– Ты можешь поставить в известность полицию.
– Полиция плевать хотела на Блондина. Они арестовали Скиццо и считают дело законченным, а остальное их не колышет. Да я и сам не знаю, о чем его спросить, если встречусь с ним.
– Да, тяжело будет доказать, что он имеет отношение к убийству Алисы, если он ее не видел уже больше года.
Я кивнул и поерзал на сиденье в поисках более удобного положения.
– Доведись мневыбирать возможного убийцу девчонки, – поделился я, – он просто-таки идеальный кандидат, хотя на признание надеяться, конечно, глупо. Я постараюсь припугнуть его, чтобы заставить рассказать побольше об отношениях с Алисой. И если вдруг нарою факты, которые могут помочь официальному расследованию, тогда уж можно будет пойти к Феролли и все ему рассказать.
– Да он тебя живьем съест!
К машине быстрым шагом подошел Слон и распахнул дверцу.
– Смена! – гаркнул он. – У меня уже ноги горят.
Я выбрался из машины, запахивая куртку.
– Лапы, ты хотел сказать. И не ори на весь квартал, веди себя скромнее. Теоретически нас здесь нет.
Слон уселся на мое место.
– Хорошенькое «нет», – проворчал он. – Особенно если учесть, что мы торчим здесь уже столько времени. На нас обратил бы внимание даже слепой.
Я отошел, не ответив. Началась моя смена топтать тротуар, и мне повезло: в шесть вечера появился Блондин. Я был уверен, что это он: настолько точно парень совпадал с описанием. Он шел под руку с девушкой, которой явно было не больше пятнадцати лет. Я подождал, когда они войдут в подъезд, затем вскочил в него раньше, чем пневматический доводчик захлопнул за ними дверь. Увидел, как парочка поднимается по лестнице, и последовал за ней, сохраняя дистанцию в два пролета и старясь ступать бесшумно. На третьем этаже они остановились. Я сосчитал до десяти и стал подниматься, рассчитывая засечь, в какую из четырех дверей, выходящих в коридор, они вошли. Это была последняя дверь в самом углу.
Я спустился, открыл дверь подъезда и подал знак приятелям. Мы тихо поднялись на нужный этаж. Слон с безразличным видом расположился на лестничной клетке, загородив своей тушей дверь от любознательных соседей, проводящих вечера за подглядыванием в дверные глазки. Алекс встал рядом с дверным косяком. Я позвонил. Из квартиры доносились приглушенные звуки. Я позвонил вновь.
– Кто там? – спросил баритон.
– Послушайте, ваш автомобиль перекрыл вход в подъезд, – на ходу придумал я.
– Я не парковался у подъезда.
– Вы шутите? Я же видел, как вы выходили из машины.
– Я вам уже сказал, что это не моя машина, мне очень жаль.
– Разве у вас не «баркетта»?
– Да, но… – В его голосе прозвучало сомнение: может, кто-то случаем попытался угнать его дол-баную машину?
– Тогда это вы, – наступал я. – Спуститесь и быстро уберите ее, она блокирует движение.
– Я не понимаю…
И тут он совершил ошибку, приоткрыв дверь с накинутой цепочкой. На этот случай у меня было заготовлено несколько возможных способов убедить его впустить меня добром, однако я воспользовался не предусмотренным заранее. Я просто врезал ему кулаком в лицо. В свое оправдание могу сказать, что это не было осознанным действием. Лишь только я увидел торчащий в щели его хваленый нос, как странная магнетическая сила овладела мной, развернув меня сначала левым плечом, а затем послала вперед руку, самостоятельно сжавшуюся в кулак.
Кулак был не так чтобы уж очень большой, а щель в двери – узкая, поэтому удар оказался несильным, однако этого хватило, чтобы Блондин отлетел от двери, прикрывая руками лицо. И прежде чем он успел захлопнуть дверь, Алекс со всего маху двинул по ней своим тяжелым башмаком. Цепочка с выломанным куском косяка отлетела в сторону, и я впрыгнул в квартиру вслед за Алексом, пронесся через маленькую прихожую до кухни нашего друга, который начал соображать, что его надули. Слон закрыл за нами дверь и остался в коридоре.
– Вы кто такие?! Чего вам надо? – Парень прислонился к стене, ощупывая разбитый нос.
– Мы только хотим задать тебе парочку вопросов, брат. Извини за стремительность, но ты знаешь, как случается, могла появиться консьержка…
– Извинить? Мать вашу!..
Он сунул руку в карман элегантного, а теперь немного помятого пиджака кремового цвета. Я не стал дожидаться, чтобы увидеть, что он там ищет, схватил его за запястье, вырывая руку из кармана, и одновременно прижал его голову к столу, чтобы он не разнес мне последние очки.
Он вырвался, хрюкнув, упал на задницу, и из его правой руки выпал складной нож. Я поймал нож на лету, и в это время несостоявшийся д'Артаньян вскочил и бросился к двери. Я не беспокоился: на пороге его встретил Слон с улыбкой от уха до уха. Оценив внушительные размеры нашего приятеля, Блондин попятился, и Слон аккуратно прикрыл дверь.
– Эй, минуточку, минуточку, – тяжело задышал Блондин. – Поговорим как цивилизованные люди. Что вам от меня надо? Я вас не знаю.
– Зато мы о тебе знаем достаточно, – ответил я ему. – Давай садись рядом со мной за стол и не рыпайся.
Я уселся на кухонный табурет, а Алекс, развернув Блондина от двери, двинул его в ребра ногой так, что тот влетел в кухню. В подобных ситуациях Алекс не произносит ни звука, ограничиваясь тем, что ведет себя как убийца-психопат. В пиджаке Блондина он нашел бумажник и бросил его мне.
– Ведь вы не собираетесь сделать мне ничего плохого? – с дрожью в голосе спросил Блондин, медленно подходя к столу.
– Разумеется, если ты только нас к этому не вынудишь. Давай садись и успокойся.
Он испуганно смотрел на меня.
– Нет, конечно, если ты опасаешься за свою жизнь, то можешь прямо сейчас позвонить в полицию. Мы тебе не будем мешать. Это у нас что, телефон, если я не ошибаюсь?
Из всех возможных вариантов выхода из создавшегося положения звонок в полицию Блондин уж точно выбрал бы в последнюю очередь. Он опустился на стул с другой стороны стола и стал промакивать нос бумажным полотенцем, которое оторвал от рулона, стоящего на буфете в стиле позднего рококо.
– Черт, как больно… – Он осторожно дотрагивался до носа, полотенце покраснело от крови, на лбу наливалась здоровенная шишка. – Так чего вы хотите?
Прежде чем я открыл рот, из коридора раздался женский крик.
– Что вы делаете, отпустите его! – Девчонка появилась, видимо, из ванной, поскольку была в одном нижнем белье и с мокрыми волосами. Смуглая и тощая, словно гвоздь. Я сразу же сбросил несколько месяцев с тех, что дал ей с первого взгляда. Под шум душа она пропустила наше вторжение. Разъяренной фурией она бросилась на меня, размахивая руками с длинными ногтями, но Алекс был начеку и успел схватить ее, стараясь, чтобы она его не укусила. Девчонка начала дергаться и лягаться, но ее голые пятки не причиняли большого вреда ногам Алекса, защищенным высокими солдатскими башмаками.