Дан Маркович. Последний дом

   Что эти торгаши понимают в жизни нашей...
   А потом исчезли новые хозяева, ни звука о них... И квартира стоит.
   ...........................................................
   У меня остался ключ, я часто прихожу сюда, в Генкину квартиру, стою у окна, читаю его стены...
   Иногда думаю, вот настоящая его могила. Недаром фараоны выдумали себе пирамиды.
   А в другие моменты сомневаюсь, зачем?.. Какая разница, похороны процедура для отвода глаз. Тело вообще значения не имеет, нечего хлопотать о нем, суетиться, правила выдумывать... Где Гена?.. В воздухе нашем, мельчайшим осадком упал в овраг, смыло водой весенней, поплыл с грязью и мусором по реке к морю... Что здесь осталось? Тонна грязи и черным фломастером слова. Несколько воспоминаний. Надписи замажут, прикроют обоями. Грязь смешают с землей, а воспоминания...
   Пока я жив, они живы. А дальше - не знаю... На людей не надеюсь, а зверям не обязательно помнить, и без этого их люблю.
   *** Перед кухонным окном, оно на север, на реку смотрит, растут десятка два сосенок, дятел сюда прилетал из леса. К осени появлялся, не раньше. Когда был жив Феликс, я про дятла узнавал в тот же день, потому что провожал кота после ужина. Феликс шел на вечерний моцион, всегда мимо этих деревьев проходил. И я слышал твердый стук и шорох, летели чешуйки от ствола, кусочки коры... Тот дятел необычный был, я его отличал - что-то с крылом. Правое хуже складывалось, слегка кривоват. Но ему не мешало, летал как все. Дятлу важно крепкую голову иметь, и ноги сильные... Он поглядывал на нас, я заметил. Феликс когти точил здесь, становится на задние лапы, вытягивается стрункой... когти высоко доставали. Скребет кору, щепочки летят... а сам посматривает на дятла, а тот - на кота... Привет - привет... Друзья.
   Я видел, потом дятел спускается по стволу, исследует царапины от кошачьих лап, нет ли в них живой еды...
   *** Каждый человек, зверь и куст должны оставаться на своей земле, это мое главное правило. Оно редко выполняется. Но если разобраться, таких правил немало, которые не исполняются. Они как мечта... как нужно жить, и не живет никто... Но каждый в отдельности способен выполнить свое небольшое правило. Вот я, хранитель памяти обо всех живых на клочке земли, островке в чуждом океане.
   Мы не выбираем, что храним - как получится. Гена говорит - "никому не нужно теперь..." Он прав, память не складывается, не умножается, она как звук, который... я слышал как-то... рождается на пластинке под иглой...
   Слышно тому, кто близко.
   Я про Валю-медсестру хотел рассказать, а потом засомневался, друг ли она мне...
   Ни разу не говорил с ней, хотя видел, как растет, ходит на работу, гуляет с ребенком... старится... и так тридцать лет.
   Я помню, в начале, иду вдоль старой дороги к магазину, встречаю ее каждый день. Девочка лет пятнадцати, все время улыбается. Худенькая, светлые волосы, довольно высокая... Потом исчезла на несколько лет, наверное, поехала учиться... Снова встречается, вижу, что старше, пополнела, подурнела... Лица у наших обычно озабоченные, не улыбаются без причин. И она - печальная... Так несколько лет ходила мимо. Она меня, кажется, узнавала, взглянет, пройдет. Я думаю, был для нее привычным предметом, постарше ее человек, ничего интересного во мне...
   Потом снова исчезла, а появилась с ребенком в коляске. Мужа не видел, наверное, не было. Потом мальчик вырос, куда-то исчез, говорят, посадили его. Потом другие неприятности текущей жизни...
   Как-то очнулся, ясный день, навстречу мне старуха идет.
   Неожиданно случилось. Подлость времени. По себе не замечаешь, по другим видно.
   Я Генке много раз говорил о ней. Смеется - "познакомься, что же это... не говорил ни разу... а еще друзья..."
   Зачем знакомиться, что я ей скажу...
   Однажды сказали, хоронят Валю. Я спросил, какую, даже не знал фамилию. Мне рассказали, и я понял, это ее всю жизнь встречал. Пошел.
   Она. Застенчивое лицо в пышном тряпье, которое суют им в ящик. Обострились следы времени, но узнал. Мне при жизни-то не о чем было говорить с ней, а теперь и подавно. И все равно смотрел, вспоминал. Человек все время рядом был, я ее знал, и она меня тоже. Я догадывался по взглядам. Я был для нее... как дерево или куст на дороге, который всегда здесь, от этого спокойней на душе. И жизнь не кажется такой чужой.
   *** В нашем доме на втором этаже жил мой друг Федос, он химиком был.
   У него интересное лицо - лоб и нос на одной линии. Глаза водянистые, веселые, выпученные, он не смотрел, а взирал с удивлением. И вечно смеялся. А говорил быстро, захлебывался словами. У него трое детей, жена эстонка. Когда Эстония отделилась, жена уехала на родину с детьми, а Федос остался. Странная история, я не могу ее объяснить. Гена говорит:
   - Ты должен ее понять...
   - Почему это я должен...
   - Сам такой, сидишь как сыч на своем клочке.
   Он прав - сижу. Но я же никого не бросил!.. Нет, мне ее не понять.
   Наверное, и Федос понять не мог. Они неплохо жили, хотя говорили на разных языках. Она русский так и не освоила за двадцать лет, но понимала. А он эстонский не знал, и не понимал. Они познакомились на экскурсии, в Москве, случайно. Зачем она осталась у него, не знаю. Дома она жила на отдаленном хуторе, может это?.. А здесь - какой никакой, а город... Может, он ее очаровал?.. Не похоже. В жизни встречаются странные поступки, каждый знает... Жили тихо, порядочно, потом началась катавасия с разделом страны, демократия для воров, и жизнь пошла прахом. А, может, проявились скрытые трещины?.. Генка все твердил про скрытые семейные обстоятельства, а я говорю:
   - Какого черта их проявлять, пусть бы жили с ними...
   -Когда-нибудь сами проявились бы...
   - Ну, это еще когда... можно было трижды жизнь прожить.
   За неимением денег Институт разогнали, Федоса уволили, и он устроился дворником у нас. Частенько заглядывал на первый этаж, спичку дай, или десятку стрельнуть. Иногда встретимся во дворе... Глаза такие же, удивленные, только смеяться перестал. "Надо ехать... - говорит, - все-таки дети... " Я кивал головой - "конечно, поезжай..."
   Он так и не уехал, погиб. Мотался в Москву, решил сначала в гости съездить, поговорить... Виза, билеты... Как-то возвращался вечером. Его ограбили и выкинули из электрички. Скорость небольшая, но он, падая, налетел на столб и сразу умер.
   Иногда я думаю, он избежал ответа на вопрос, за него решили. Никуда он ехать не хотел. И в то же время хотел... Это беда...
   Моментальная смерть привлекательная штука. Сразу решаются все вопросы. Ускользаешь от враждебных сил. Вот и Федос ускользнул.
   Иногда я думаю - вот бы так самому, только чтобы моментально, да?.. Но как зверей оставить, и все вокруг? Мои родные существа еще быстрей начнут пропадать. Сам себе возражаю - земля, если заброшена, не пропадает. Хуже, если возьмутся за нее. Кто знает, может и возьмутся... строить новый мир, великий и бесполезный... Тогда конец. Генка надо мной смеялся:
   - "... не жаль, что я умру, а жаль, что родину оставлю... " Про тебя стишата...
   - Нечего хихикать! - отвечаю, но не обижаюсь, он не со зла смеялся.
   Не родину, а кусок земли. Десяток зверей, несколько деревьев. Кусты. Траву, она каждый год стремится на простор, пробивается из тесноты, из духоты... Я ей не могу помочь, но сочувствую ежедневно. Никто не знает, как действует сочувствие, я думаю, в нем небольшая сила, но упорная...
   Гена говорит:
   - Ты ненормальный, чем ты поможешь, если здесь...
   Я ему про то, про это... Слова. На самом же деле не знаю, как объяснить.
   Но я каждый день говорю своим - "ребята, живите, я еще здесь..."
   Чувствую, это важно.
   Такая глупость...
   ..........................................
   Потом у нас в подъезде появился ниоткуда новый кот. После смерти Федоса. Черный, большой, с белыми лапами и галстучком аккуратным. Ходит по ступенькам и мяучит. Я посмотрел - и ахнул: лоб у него и нос на одной линии...
   Сразу понял - Федос вернулся. В его квартире уже занято, и я устроил ему у мусоропровода местечко. И кормлю. Коты сразу его признали, а Зося ворчит, шипит на него... Но он держится по-мужски, не отвечает.
   А я хожу и думаю. Нет, ничего особенного не придумал. Но ЗНАЮ, если б спросили - "хочешь, сейчас, в момент умрешь?.. зато вернешься на свою землю НАВСЕГДА. Но котом... Черным. Или другого цвета..."
   Даже не задумаюсь.
   Днем буду спать, летом в траве густой, осенью на опавших листьях, зимой - в подвале, место на теплой трубе присмотрел... А ночами к себе на балкон приходить. Прокрадусь на мягких лапах, когда люди спят, спокойно все, тихо... Посижу там, где Феликс и Пушок сидели... Месяц зыбится в тумане... Пойду на берег к своим дурачкам родным, которые там в земле... с ними посижу, поговорю... Обойду землю по малому и большому кругу. По оврагу буду гулять... скользить бесшумно, слушать шорохи листьев, шелест трав... На меня холодные капли будут падать, на мохнатую спину... отряхнусь, и дальше...
   .........................................................................
   Нет, не получится вечной жизнью жить!..
   Подумаю так, и заплачу.
   А потом встрепенусь, скажу себе:
   - Не все так печально, ведь белочки были у меня!..
   *** На юг от моей земли седьмой дом стоит. Нас отгораживает от него ряд толстых лиственниц, на них жили белки. Вроде неплохой дом, дружелюбный, и все равно, нашлись в нем белкам враги. Белки терпели, терпели - и ушли. Старуха из седьмого, тоже с первого этажа, возвращалась утром от дочери, видит - множество белок, больших и маленьких, больше двадцати... Скачут по земле, бегут от нас подальше, на юг... Там другой овраг, по нему легко добраться до леса. Говорит, убежали все.
   Я не поверил, пошел туда, на границу свою. Ходил меж стволов... стоял, слушал - нет знакомого цокота. Правда, зачем старухе врать. Ушли белки, и стало пусто и скучно на краю моей земли.
   Я без них тоскую. Они мне помогли однажды, в самом начале.
   Все у меня шло не так, как мечтал. Для молодого человека тяжко, если жизнь не подчиняется желаниям, да?.. Сначала казалось, ничего, выжил, работу нашел по вкусу, кисточкой да пером... Обманываешь себя надеждами. А к тридцати выясняется - мечты, звук пустой! Одно не получилось, другое не случилось... а до третьего не дотянуться, таланта маловато. Но признаться себе, что "н.х"... Нелегко.
   И я шел мимо лиственниц с тяжелым сердцем, с тяжелым... Лето, раннее утро, прохладно еще и тихо.
   И слышу цокот, веселый звук. На стволе старой лиственницы множество белок, большие и маленькие, все вниз головами, хвосты распушили, расположены по спирали вокруг ствола, и перемещаются - быстро и одновременно - все! Каждая делает прыжок чуть в сторону и наверх, и вся живая спираль движется вверх по стволу до мелких веток - и вниз... и снова вверх, и снова вниз. И делают это они так весело и деловито!.. У меня захватило дух, хотя не пойму, не пойму, отчего это меня так тронуло и задело... Наверное, простота и радость жизни в них были - такие... что я стоял и смотрел, смотрел...
   А они, меня не замечая, веселились.
   Я осторожно попятился, ушел. И унес с собой картину, которую не нарисовать. И не надо, есть вещи посильней картин. Вдруг понял, не все в картины-то уперлось. Есть вещи в жизни, ради которых стоит потерпеть.
   И у меня отлегло, представляете - все отлегло.
   И всегда потом, когда плохо, вспоминал - пусть "н.х.", а белочки все-таки - были!..
   Генке как-то рассказал, он молчит. Молчал, молчал, потом говорит:
   - Завидую тебе...
   Чего особенного... Так и не понял.
   А про кота под лестницей забыл ему рассказать!..
   *** Вхожу в дом и тут же смотрю направо, под лестницу - там никого.
   Знаю, что пусто, и все равно каждый раз бросаю взгляд. Посмотрю, и сворачиваю к себе, мне наверх ни к чему.
   Много лет тому назад под лестницей в темном углу появился большой серый кот. Пришел откуда-то, и уселся. Никто его не заметил, кроме меня, он с темнотой слился. А я увидел, конечно, - глаза!.. День сидел, и второй... Как неживой, не шевелится. Я пытался с ним поговорить, даже не смотрит... Потом начал понемногу оживать... уходит, но недалеко, по своим делам, и обратно является. Усы белые, спина с проседью - старый зверь. Сидит и молчит. Я спрашиваю, откуда ты... Только рот беззвучно разевает, очень устал. Может, завезли подальше и кинули, бывает, и он теперь домой идет. Выбился из сил, вот и решил передохнуть, отсидеться до весны. На днях выпал снег, ноябрьский ветер крутит листья, коричневое и желтое тонет в холодной белой крупе... А здесь батарея теплая, темно, тихо.
   Я хотел его в квартиру пригласить, он не пошел. Тогда притащил ему ящик, постелил тряпочку... Он обрадовался, прыгнул, обнюхал... Признал место, и так жил до весны. Начал ходить вокруг дома. Феликс не возражал, видит, что старик. Коты это сразу замечают, делают выводы.
   А в начале апреля начал исчезать - на день, на два... Однажды не вернулся. Не нашел его ни на севере, ни на юге. Не хочу думать о плохом. Наверное, дальше пошел. Я знаю, так бывает с котами. И с людьми.
   Сколько лет прошло, а вот как войду в дом, сразу направо смотрю. Не то, чтобы жду... И не просто привычка. Я не странник, я их жалею. Как ему было помочь?.. Пусть бы жил со мной, я бы его кормил... Нет, ему нужно было взял и ушел.
   А я ему имя дать хотел. Это непростое дело, не сразу получается. Так и исчез без имени.
   И все равно - помню.
   А Генке рассказать забыл.
   *** Он как-то говорит:
   - Я понял, как вселенная устроена, и почему у нас не получилось.
   Я удивился, он еще и философ. Вообще-то он полуеврей. Я случайно узнал, меня спросили:
   - Что ты с ним якшаешься, он же полуеврей...
   -Ну, и что?..
   Ничего не ответили, посмотрели как на идиота.
   Он алкаш, какой он полуеврей! Они не пьют, мама говорила - избранный народ.
   Как-то спросил его:
   - Гена, ты алкаш... сам говорил, не обижайся... А сплетничают, ты полуеврей...
   -Я русский полуеврей. Свободно могу быть алкашом, и пикнуть не посмеют.
   Он смелый был человек.
   - Как крымский татарин?..
   Он засмеялся:
   -Нет, как птица-носорог.
   Но я отвлекся, он мне про Вселенную говорил. Что мы приходим из черных дыр. В них все живое образуется, вырывается на простор... и обратно падает, когда устает жить. Из одной дыры вылетели путем взрыва, в другой исчезнем. Пока летим, вся жизнь и происходит. Весело, безмятежно блеснем, сверкнем, и затухаем. Любим, страдаем, боимся, ненавидим... и все в полете кратком...
   - Но еще не закончена игра. Еще посмотрим, кто кого... - он говорит.
   - Какая игра?..
   - Тот, о ком я думаю, должен победить. Тогда он порядочный мир построит, разумный, добрый...
   - Конкурс у них?..
   - Соревнование... или борьба. Но больно уж затянулось дело, сил нет ждать.
   -Так ведь жизнь налицо...
   - По ошибке возникла. Обыграли одного, а он им назло дыру утащил. Несет в рукаве, а она возьми да преждевременно взорвись... Дело пущено на самотек, вот и вышло то, что получилось.
   - А эти что, недоигравшие?..
   - Думаю, не подозревают. И вообще... мы для них событие местного значения.
   Вот так так... значит, местного значения...
   Он человек веселый, бесшабашный был, а философия печальная.
   А я без философии жил, зато без печали дня не сумел прожить. По-моему, в каждом лице, человек то или зверь, печаль клубится. Оттого, что являемся на свет. Иногда мне кажется, счастливы должны быть те, кто не родился. Только, что они могут о себе узнать?.. Нет у них имен, не вижу лиц... Жизнь для того и есть, чтобы обо всем узнать, другого способа нет. Так что без печали, пожалуй, не обойтись, если суждено жить...
   - Глупость это, всех жалеть, - Генка говорил, - на весь свет ни жалости, ни любви не хватит.
   - Все равно, жалко всех.
   - Ну, ты истинный дурак...
   - Почему это?..
   - Обиделся... Дураком почетно быть. Умный стыдится глупости, а дурак никогда. Вот и задает дурацкие вопросы. А потом умный хлопает себя по лбу "как это я не догада-а-а-лси-и-и..."
   Вспомнилось, а зачем, не знаю... Когда человека нет, каждый разговор вспоминаешь, хочешь найти в нем смысл.
   *** Люди в жизни, почти все, теряются, мельчают. Защищаются мелочами. Мыслимое ли дело, в вечной пустоте, в кромешном мраке, лететь, не зная куда... Как не пожалеть...
   Одних жалеешь потому, что жизнь трудна для них, другие лучше той жизни, что досталась... а третьи... их жаль потому, что сами себя не жалеют, будто им десять жизней дадено.
   Но есть такие, кто проходит свой путь просто и достойно, они всегда интересны мне. Делают то, что могут и умеют, не делают, что противно или не под силу. Редкие люди так живут. И многие звери. Оттого я люблю зверей. И завидую им.
   Но и в них своя печаль, и загадка.
   Для меня загадкой был пес родной. Сто раз на дню прохожу мимо его угла, и все равно - нет-нет, да обернусь!.. Вдруг увижу глаза его, карие, яркие... и печальные.
   Отчего он не любил меня?..
   Я его любил. Что может быть печальной невзаимной любви?.. Когда ее нет вообще, еще печальней. Но не так больно, поэтому многие мечтают не любить. Страх боли, я понимаю. Он страшней, чем сама боль. Как страх смерти, он самой смерти страшней.
   Вообще, я собак не очень... Заглядывают в глаза, постоянно ждут чего-то, требуют внимания, это тяжко. Я люблю самостоятельных зверей, чтобы свои дела... например, котов. Некоторые думают, коты привязаны только к месту - нет, не понимают их! Свои дела у них есть, конечно, но главное они не покажут тебе. Что ты им дорог. Характер такой. Они свободны - и ты свободен.
   Нет, я всем собакам рад, кормлю, если попросят, но у себя дома... До Васи не было.
   Но Вася особый пес, он по характеру настоящий кот был. Иногда я думал, что вовсе ему не нужен. Целыми днями лежит в углу, молчит. И все-таки, он мой единственный друг среди собак. Знакомых много, и приятелей тоже, я общительный для них, но друг только один.
   Хотя он меня другом не считал.
   Ну, не знаю, не знаю, может ошибаюсь я...
   - Вася, - спрашиваю, - за что ты меня не любишь?
   Привязан, конечно, столько лет вместе, но любви... Никакой.
   - Вася, а, Вася?..
   Посмотрит, отвернется, закроет карие глаза, вздохнет - мешаешь спать...
   Ну, что ты к нему пристал, коришь себя.
   Вообще-то я знал, в чем дело. Догадывался, лучше сказать. Он обожал мою бывшую жену, а она его не взяла с собой - "пусть лучше на природе живет". Вася ее часто вспоминал. Единственное, что он потом любил, так это погулять вдоволь, побегать вдоль реки, по городу...
   ......................................................
   - Вася, гулять!..
   Вот тут он себя проявит, покажет бродяжную натуру!..
   Не водить же на поводке, терпеть не могу. Среди природы живем - и на поводке!.. Так что Вася волен решать. Он и не сомневается. Разок оглянется и потрусит в сторону реки. Сначала он медленно, как бы нехотя, но на мои призывы остановиться, подумать... не отвечает. Махнет хвостом... пушистый у него был хвост... и скроется за деревьями...
   Теперь придет через пару дней, когда захочется ему поесть и отдохнуть. Утречком заявится, как ни в чем не бывало поскребет в дверь - дай поесть... Наестся ливерной колбасы, рыгнет, брякнется костями в своем уголке, целый день спит... Иногда до утра валяется. Потом прилежно ходит у ноги день или два... И все повторяется.
   Мне нравилась его независимость, но, пожалуй, уж слишком он... Обижал.
   Он неплохо пожил на земле, погулял. Иногда иду мимо чужих домов, в магазин или по делам... Добывание еды, какие еще дела. И встречаю Васю, далеко от дома. Он улиц избегал, все больше пустырями, а если вдоль дороги, то по обочине, за кустами... Вижу его хвост. Узнает меня - сделает вид, что не заметил. А если уж вплотную столкнемся, разыгрывает радость, немного пройдется рядом... Потом махнет хвостом - и снова исчез.
   Но я не ругал его, не сердился, пусть... Свою жизнь не навяжешь никому, псу странствовать хочется. Время было тихое, сытое, народу много вокруг, но сытый человек менее опасен, вот Васю никто и не трогал, не ругал. И он не спеша бежит себе, за кустами, в тени...
   Потом он состарился, перестал убегать. А мне тяжело было смотреть на старого Васю, как он лежит целыми днями в своем уголке.
   Он красивый был, мохнатый, с тяжелой палевой шерстью, с темной полосой вдоль спины. В конце жизни мучился каждое лето - шерсть выпадает, зуд, кровавые расчесы... А к холодам снова нарастает, и такая же чудная, густая...
   В последний год ни волоска не выпало, и умер он красавцем, каким был в молодости. Наверное, природа благодарна Васе, он аккуратно по ней прошел, пробежал. Я сказал Гене, он подумал, и говорит:
   - А ты вовсе не дурак, каким притворяешься.
   - Я никогда не притворяюсь.
   - Да шучу я... Ты прав, если брать каждого отдельно, ничего не поймешь.
   - А с чем брать?..
   - Со всеми, кого любил, обидел, что построил, испортил... Тогда правильная теория будет.
   - Что еще за теория?..
   - Жизни. Вот тебя, например, нужно рассматривать вместе с твоей землей.
   Я обрадовался, вот это теория!
   - Не радуйся, - он говорит, - нет еще такой. А когда будет, ничего хорошего о нас не скажет.
   Но Вася и без теории неплохую жизнь прожил.
   ...................................................................
   Кладбище наше похоже на утес или высокий остров, я говорил. Если от реки смотреть. А когда на высоте стоишь, справа внизу - овраг, слева дорожка к реке петляет, впереди откос, дальше пологий спуск до самой воды, снова обрыв, и моя земля кончается. За рекой лес, заповедник, я бывал там в молодости. Теперь не знаю, что там, наверное, земля пропадает...
   На кладбищенском острове мелкие деревья - березки, осинки, пара тощих сосенок, не для них эта земля... Кусты, высокая трава... Рябина одна стоит, старая, кривая от ветра, но крепкая, ей у нас привычно. Под ней Вася лежит, и друг Феликс снова рядом.
   Они, если встретятся возле дома, вместе гуляли. Кот, задрав хвост, бежит впереди, за ним большой тяжелый пес, то и дело отстает. Феликс оглянется, Вася далеко позади... Кот садится, чешется или умывается, ждет... Вася подойдет, лизнет его, сядет рядом. Теперь ему ждать, у кота самолюбие бешеное, он не спешит...
   Шестнадцать лет для собаки возраст непростой.
   Последние месяцы Вася мучился, задние ноги отказывались ходить. Потом у него боли появились. Упадет на пол и кричит...
   Ни тело, ни дух наш не рассчитаны на вечную жизнь. Иногда лучше самому решить, кинуться в черную дыру. Но Вася не мог решить. И у людей так бывает. И я, как друг, должен был ему помочь.
   Позвал Петра Петровича, ветеринара на пенсии, он тогда еще в восьмом доме жил. Вася в своем уголке спал, даже не проснулся. Поговорили, повздыхали, и старик вколол Васе в загривок немного прозрачной жидкости. Легко и незаметно. И Вася перестал дышать.
   Что я тогда чувствовал?.. Вася легко умер, во сне, а мне еще долго тяжело было дышать - за него.
   Чувства потом приходят, через время. Остаешься один, начинаешь понимать, кого потерял. Всех теряешь на пути, которого не видно, только его приметы. Везде, всегда эти приметы, знаки существа, которое все топчет, сминает, сморщивает лица, обращает листья в мертвую грязь... И я думаю иногда, что если есть бог... Верующие постоянно талдычат, проходя мимо меня в церковь, на склоне холма. Человекообразное, видите ли, существо...
   Если есть бог, то он всегда с нами, и это - невидимое непостижимое Время.
   .........................................
   Феликс напротив сидел, смотрел, как я ковырял нашу землю. Апрель, тепло... Я выкопал глубокую яму, положил туда Васю в старой вельветовой куртке, он любил на ней спать, так что постель с ним осталась. Потом мы с Феликсом пошли домой, по дороге он отделился навестить Айболита в Детском Саду, а я вернулся в квартиру.
   Там было пусто.
   Больше не было у меня собак.
   Людское кладбище далеко, чужая земля, знакомые и незнакомые лежат, каждый со своими болями, жалобами, обидами... Наша жизнь простой и чистой не бывает. И я бы здесь, над рекой хотел лежать, среди друзей, которые меня не осуждают, не смеются надо мной... и не жалеют.
   Так уж получилось, все они в этой небольшой земле. Или над ней витают?.. Но в бестелесные души у меня веры нет.
   Только Гена растворился, исчез, самовольно развеялся над оврагом.
   А что?.. Если не лежать мне с друзьями на обрыве, то лучше полетать с Генкой над своей землей. Не гнить же рядом со скучными людьми на огороженной чужой земле...
   *** Был у меня еще знакомый. Знаменитый, но скучный очень. Был да сплыл...
   Он известный человек, жил на самом верху, на девятом этаже.
   Он проходит к лифту, на спине вещевой мешок, лицо опущено, серые волосы загораживают глаза. Он всегда так ходит, смотрит под ноги.
   Генка говорил, надо вверх смотреть, а вниз пусть ноги смотрят...
   Но Мамонтов все видит. Если встретит, здоровается, обязательно спросит - "как ваши дела?.." А у меня какие дела - делишки... Не знаю, что сказать. Вроде бы тоже художник, но не настоящий, вывески да объявления... А он лепит зверей. Фигурки у него красивые, тонкие...
   Только зверей теперь не покупают, никому не интересны, ни живые, ни из камня и глины. Гена говорил, такое время...
   - Люди барахтаются в текущей мерзости, а Красоту и Глубину без внимания оставили. Но эти двое нежной породы птицы, если улетят, в нашу стужу не вернутся.
   У Мамонтова была жена, забавная женщина, толстая смешливая брюнетка. Мне нравилась, упитанные женщины не такие злющие. Моя жена худая была и злющая... не передать!.. Но я ее понимаю, от меня толку меньше, чем от козла молока... А Мамонтова жена долго жила с ним, и девочку взрослую вырастила. Потом все-таки уехала, нашла себе китайца, и он увез ее куда-то в Манчжурию или в Монголию, не помню. С тех пор Мамонтов один жил.
   Как-то я ему говорю:
   -Может, возьмете, вот, щенок бегает...
   Действительно, появился у нас щенок, ищет хозяев. Я его подкармливаю, но к себе взять не могу. Все коты ополчились на него, того и гляди разорвут на мелкие кусочки... Щенка я назвал Максим. Хозяева привезли, высадили из машины, а сами обратно в столицу укатили. Сосед Толян видел. Я про него еще не говорил, но в сущности нечего сказать, пустая фигура. Хотя, не скажи, умер странно. Некоторые до самой смерти свою загадку прячут, в последний момент задают.