ЧТО НАМ ОСТАЛОСЬ.
Теперь оно знает, тело - почему, за что, а душа не знает, не знала, и знать не будет - непонятны причины, сложны, тонки, рассеяны по жизни. Тот взгляд тогда, помнишь - уезжал, смотрел сверху, со ступеньки вагона, а она - снизу вверх... А раньше?... Белая кошка под кроватью - страшно... объелся миндаля - тошнит... глаза залеплены гноем, теплые руки промывают, успокаивают - отец... И тогда, темнота, ждет, стоит, махнул рукой, исчез навсегда... И еще, и еще - зеленое платье, рассвет, жар и холод, "не люблю-тянет"... плачу, смотрю в окно... Снова плачу, зачем умер, зачем?... Старик, седой рабочий - "надо есть горячее, сынок..." Хомяк, которого убил, кролик, все эти звери... "Ты не спеши, не спеши..." И это все? И это все... Душа не помнит, не знает - почему, за что... Тело помнит, теперь уже помнит. Рука сжала, терпит, устает, немеет... невозможно, что это?... А вот то, и это, и другое - знаешь, помнишь... Желудок?... - а, это вчера... Сердце... а, это сегодня... Вечер - все кружилось, коридор извивался, бил с одной стороны, с другой... темно, тошнит, дошел до кровати, лег, забылся... И другое: огонь вокруг, огонь - по ноге! рев огня, мой крик, мой конец... Нет, это сон, но ведь тоже было. Тело все помнит, все знает, знает точно -за что... Душа точно не знает - что за что, но кое-что помнит, в общем-то знает. Ежик волос, светлые глаза "папа, смотри, что у меня..." и на ладони разноцветные камушки...Убегаю, улетаю, лечу все выше, все пропало внизу, надо мной темнота... Возвращаюсь, пробираюсь украдкой, смотрю в окно - девочка, женщина, старый пес, старый кот... как я мог умереть!... Просыпаюсь, плачу... Феликс, Феликс, беги...
Придти нельзя, уходить нельзя, сказать нельзя и молчать нельзя. Тело тяжелеет - воздуха нет, все плывет, все чернеет - и радости нет, и боли нет - тело стареет. Душа времени не знает, что помнит - то есть, чего не помнит -того и не было... Вчерашний взгляд... светлое дерево в сумерках - в самом начале... Потом?... вошел в комнату, тепло, тихо, лег на пол наконец, один... "Нет, ты сошел с ума..." Оставь, оставь, не трогай этого...
Да, душа времени не знает, но она - отягощена. Живем еще, живем, стараемся казаться бесстрашными, трогаем безбоязненно, шумим, рассуждаем... уходим с мертвым сердцем... ничего, ничего, потерпи, пройдет. Тоска нарастает, недоумение усиливается - и это все?... Где пробежал, проскакал, не заметил?... Ветер в лицо, скорость, размах, сила - все могу, все вынесу, все стерплю...
Утром очнешься, подойдешь к зеркалу:
- А, это ты... Ну, что нам осталось...
ПОГОВОРИ СО МНОЙ...
Я в автобусе еду. В центре светло, но людей уже мало. Магазины закрыли, а мест для гуляния мало. Еду. Темные громады... дальше черные улицы поуже, дома пониже... Уплываю, корабль мой мал. Раньше я это любил там, впереди... Теперь все равно. Узкую нору роет человек. Над всей нашей жизнью нависла ошибка. Каждый вроде бы для чего-то жил... Ну, каждый... он всегда ищет оправдания... Улица, зима, темень, тусклые окна - там тени, кто ест-пьет, кто спит, кто на детей кричит... Еду. Раньше думал - как выбраться из тьмы... Во-он там где-то свет... Покачнулись, стукнуло под колесами - рельсы... будочка, в ней желтоватый огонек... Стой! кто там? кто?... Уплыло, снова темнота... еду. Я думал - есть светлые города, небо... надо только уехать отсюда. Нет, чернота внутри... внутри темнота...
Человек в автобусе. Мы вдвоем. Старик, желтое лицо:
- Поговори со мной...
Я говорить с ним не хочу.
- ... мне страшно...
И мне страшно, но не о чем нам говорить, не о чем.
- ...я с женой живу... она все по хозяйству... ночью спит... Я лежу. Думаю?... нет, меня качает на волнах... страх меня качает. Умру - что с ней будет... Уходим в темноту. Неужели всегда так было? Ведь верили, улетали к свету... Ты молодой, уезжай отсюда, уезжа-ай... здесь все отравлено... Хочу верить - будет Страшный Суд - всех к ответу... И в это не верю.
- Ты что... так нельзя, старик...
Нагнулся - он уже спит. Нет, нет, нет, на первой же остановке... дальше не поеду, выпустите меня!.. Давно позади огни, город, голоса, песни, смех, небольшие приключения и шалости, даже какие-то успехи, гордость... Под нами нет земли. Оправдания нет... Не надо! пусть это сон - яркий свет в лицо, кто-то треплет за плечо - гражданин, ваш билет!... А, как хорошо! да, билет, конечно билет - вот он, во-о-т... А что со стариком? Лицо белое... улыбается...
-Хорошо тебе? А мне страшно, поговори со мной...
ЕЩЕ ЖИВОЙ!..
Старый кот совсем выжил из ума! Я зову его, а он не слышит. Подхожу ближе:
- Феликс!
Наконец, увидел меня:
- А, это ты...
Шерсть свисает клочьями, у основания хвоста почти голо и видна свежая царапина - значит досталось, убегал от кого-то... Он потягивается, вытянул вперед лапы и зажмурился. Вот лапы узнаю - такие же мощные, как были много лет тому назад, когда он сам пришел к нам. Он зевает. Правого верхнего клыка нет. Вышел из кустов и стал чесать за ухом, долго, с костяным стуком. Летит пух во все стороны. Я стою и жду его. Наконец, пошел, но тут же снова потерял меня, чуть не попал под ноги прохожему, кое-как выпутался и стоит, смотрит по сторонам. Увидел двух женщин - не пойти ли обратно, с ними... Я подхожу и беру его на руки. Он сухой и легкий как пушинка. Ставлю на плечо, он это любит, и мы идем вверх по лестнице. Ходить ему стало трудно, что ли? Прыгает он еще неплохо, а бегать вот совсем не хочет... Он сосредоточенно ест, медленно пережевывает кусочки рыбы, потом долго пьет молоко и отходит в сторону. Теперь он прыгнет на колени, обязательно прыгнет. Он подходит и прыгает, легко отделяется от пола - и уже у меня. Нет, он еще молодец. Теперь он будет долго дремать, а потом встрепенется и побежит к двери. Никакими силами его не удержишь. Каждый раз он уходит как на войну, и я не знаю - увижу ли его еще. Его нет целый день, а вечером, в темноте, подхожу к дому и зову: "Феликс!"
От темных кустов отделяется маленькая тень - он здесь, живой...
НА ДОРОГЕ.
Голубя раздавили. Колесом впечатали крыло в асфальт, шея в крови. Он на спине - бьется, выгибается, встать не может. Увидел меня - затих... И вдруг отлепил крыло, перевернулся, на лапки встал. Стоит покачиваясь... Рядом на синем инее четкий отпечаток крыла, как след давно умершей птицы... А голубь еще жив. Покачнулся, пошел к придорожным кустам. Все уверенней идет, все быстрей. Дошел, упал - замер, сразу горсткой помятых перьев стал - из них клюв раскрытый торчит, в него влетают снежинки... Сухой снег милосердно засыпал птицу. След крыла на дороге посветлел и растаял. Только розовое пятно упорно пробивалось на поверхность, смущало бездумную белизну...
А я шел и думал - почему я такой трус?.. И жить боюсь, и умереть боюсь...
ВЕЛИКОЕ ИСКУССТВО!
Два парня, будущие гении, их звали Ван Гог и ПольГоген, что-то не поделили. Мнения зрителей, наблюдающих эту историю, разделились - одни за Вана, другие Поля поддерживают. Вана защищают те, кто видел американский фильм, в котором он, до удивления похожий на себя, мечется - не знает о будущей славе, досконально рассказывает про картины, по письмам брату, и отрезает себе ухо в минуту отчаяния. Он так встретил этого Поля, так принял в своем доме в Арле!... а тот, безобразник и бродяга, заносчивый силач. "И картины писать не умеет... да! - так сказал мне один интеллигентный человек, сторонник Вана, - они у него уже цвет потеряли и осыпаются..." Тут на него наскочил один из лагеря Поля и, с трудом себя сдерживая, говорит: "Мне странно слышать это - осыпаются... а ваш-то, ваш... у него трещины во!" - и полпальца показывает. А тот ему в ответ... Потом, правда, Ванины поклонники приуныли - смотрели фильм про Поля, французский, и некоторые даже не знают теперь, кто был прав. А нам это так важно знать... Вану страшно и больно, он выстрелил себе в живот, уходит жизнь беспорядочная и нескладная, несчастная жизнь. Все эскизы писал, а до картин так и не добрался. Но это он так считал, а эти-то, болельщики, они же все знают наперед, все!... им чуть-чуть его жаль, в неведении мучился, но зато что дальше будет - ой-ой-ой... мировая слава... гений... Что Поль, что Поль... На своем дурацком острове, полуслепой, художник называется, умирает от последствий сифилиса или чего-то еще, тропического и запойного...
- Он нормальный зато, Поль, и жену имел, пусть туземную, а ваш-то Ван просто псих, уши резал и к проституткам таскался...
Представьте, идет вот такой спор, хотя много лет прошло, умерли эти двое. Ну, и что, если давно. Смерть весьма нужное для славы обстоятельство. С живыми у нас строже, а мертвые по особому списку идут. У них льготы, свое расписание... И все-таки важно их тоже на своих и чужих поделить - Ван, к примеру, ваш, а Поль - мой... И вот болельщики, собравшись густыми толпами, валят в музеи, смотрят на Ванины и Полины картины, которые почему-то рядом - и молчат. Думают:
- ... Ван все-таки лучше, потому что обожает труд, руки рабочие и башмаки... А Поль - этих бездельниц таитянок, с моралью у них не того...
- ... Нет, Поль, конечно, сильней, он с симпатией жизнь угнетенной колонии изображает... к фольклору ихнему уважение проявил...
Сзади кто-то хихикает - "мазня... и я так могу..." Болельщики хмурятся, шикают, все понимают, как же - смотрели, читали... Вот если б им похлопать гения по плечу -"Ваня, друг, держись, мировая слава обеспечена..." Ах, если б им жить тогда...
Тогда... А кто кричал тогда - "бей их..."? А потом шел в музей постоять перед Лизой...
СНОВА УДРАЛ.
Федор лежал на скамейке и смотрел, как тускнеет закат. Вдруг с легким треском распоролось небо, просунулась большая рука, согнула указательный палец и чуть хрипловатый вежливый голос сказал:
- Иди сюда, Федя...
Федор спустил ноги со скамейки. Идти тяжело, но надо. Когда выпил, спорить с начальством не стоит, тем более, с таким высоким... За домом земля истончалась - наверху небо и внизу небо, посредине почва тонкой лепешкой. Встал Федор на край земли, посмотрел вверх - видит, пальцы нервно барабанят по небу. Ишь, издергался весь... Зевнул:
- Говорили, нет тебя...
- На момент отлучился. Не успел вернуться, слышу - кто-то матерится. Европа спит уже, а ты безобразничаешь.
- Хо-хо, ну, это что-о... Ты бы днем послушал, что творилось. Как с луны свалился.
Голос пообещал:
- Вот еще на полстолетия отлучусь, а потом тысячу лет никуда не собираюсь.
- Командировка, что ли?..
- Ну да... Но ты не хулигань, с женой помирись, матом не ругайся... и картошку, наконец, убери, ведь позор...
Федор проснулся - Бога нет, небо светлеет, ветер несет листья осенние, скамейка за ночь остыла...
- Убери, убери... а сам снова удрал...
ЧЕРЕЗ МИЛЛИОН ЛЕТ.
Через миллион лет здесь будет море - и теплынь, теплынь... Папоротники будут? Папоротники - не знаю... но джунгли будут - и оглушительный щебет птиц. Лианы раскачиваются, на них обезьяны. Немного другие, на кого-то похожие... но не такие наглые, наглых не терплю. В тенистой чаще разгуливают хищники, саблезубые и коварные. Мимо них без сомнения топает, продирается... не боится -велик... Слон, что ли? Ну, да, суперслон, новое поколение... Вот заросли сгущаются, наверное, за ними река? Конечно, река, называется - Ока, желтоватая вода, ил, лесс, рыбки мелькают... Пираньи? Ну, зачем... но кусаются. Сапоги прокусят? Нет, в сапогах можно... За рекой выгоревшая трава, приземистые деревья... Дубы? Может и дубы, а может баобабы, отсюда не видно. Иди осторожней - полдень, в траве спят львы... Нет, это не они... но очень похожи, только грива сзади, а голова голая... А, это грифы - у падали примостились... львы под деревьями и на ветвях, в тени... Вот и домик... огород, в нем картошка, помидоры, огурцы... двухметровые... Вообще все очень большое, ботва до пояса, трава за домом выше головы. Раздвинешь ее - там белый тонкий песок, вода... Море... Никаких ураганов, плещет чуть- чуть, и так каждый день - и миллион лет покоя... Миллиона хватит? Хватит-хватит...
Теперь что в доме... Вот это уже слишком. Я просто уже без сил... Сядем на ступеньки. Бегает, суетится головастый муравей. Термит, что ли? Нет, рыжий... Что теперь дальше?... Картошку окучивать, помидоры поливать?...
ЛИСТ СУХОЙ.
Осенью зеленый лист становится желтым. В нем какой-то пигмент меняет цвет. Я уже забыл, что в точности там происходит. Почему-то я зеленые листья не люблю и не замечаю, они кишат массой какой-то и просто раздражают, а вот лист желтый - задевает меня. Он висит на ветке, почти голой, рядом с ним небо, высокое и холодное. Стволы деревьев - черные и блестящие от дождя, в зеленоватых пятнах и ржавых крапинках. Стволы торчат из земли, мокрой и холодной, а на земле - желтые листья. Мой лист тоже скоро упадет, но пока он держится. Вот подует ветер, застучат по стволам крупные капли - и вспорхнет листочек, и медленно пойдет к земле, к другим листьям. Но пока что он еще на месте. Потом их сгребут в большие кучи и подожгут... Я каждый день смотрю на него - он совсем прозрачный и светлый, и становится все ярче, а небо уже опускается над ним, тяжелое и бурое... Ну, лети... Он упал, и ярким пятном - на черной земле. Теперь ветка совсем голая. Поднялся ветер. Листья сухие летят гурьбой - торопятся куда-то. Птицы собрались огромной тучей и медленно кружат над голым холмом. Шорох крыльев и шорох листьев сливаются. От костра поднимаются маленькие кусочки сажи, и летят. От стаи отделяются птицы, и тоже, как кусочки сажи, кружат над нами... Скоро зима.
ИНОГДА В ДЕКАБРЕ.
Иногда в декабре погода волнуется - прилетают неразумные западные ветры, кружатся, сами не знают, чего хотят... Наконец, стихают - отогнали зиму, снег стаял, земля подсыхает и приходит новая осень - коричневая и черная, с особым желтым цветом. В нем нет ни капли слащавости, он прост и сух, сгущается - впадает в молчаливый серый, в глубокий коричневый, но не тот красновато-коричневый, который царит живой дымкой над кустами и деревьями весной - а окончательный, суровый, бесповоротно уходящий в густоту и черноту - цвет стволов и земли. Лес тяжел, черен, чернота расходится дымом и клубами восходит к небу - с такими же черными тучами, а между лесом и небом - узкая блестящая щель - воздух и свет где-то далеко. Все сухо, тяжело и неподвижно, только тонкие стебельки мертвой травы будто светятся, шевелятся... Осень коричневая и черная. Бывает иногда в декабре.
ГДЕ МОЕ ПАЛЬТО?
Пропади она пропадом, пропади!... Каждый вечер на земле столько людей проклинают жизнь, что движение ее тормозится. И только когда угомонятся все, улягутся и заснут, стрелки часов снова набирают ход, до следующего вечера. Но в глубинах машины времени остаются песчинки сомнения, крупицы горечи, сознание ненужности подтачивает вечный механизм... Пропади она пропадом! И так каждый вечер...
И она пропадом пропала. Ночь прошла, а утро не настало, солнце сгорело за одну ночь. На сумрачном небе тлеет забытой головешкой. Поднялся ветер, несет сухие листья... а света нет... Холодеет понемногу, посыпал снег, день не настанет больше. Птицы мечутся, звери бегут в леса. Люди проснулись, завтракать сели, на работу собираются...
- Ого, морозец ударил... Где мое пальто с воротником?..
НЕ ИЩИТЕ.
Я возьму билет и сяду в старый ночной автобус. Я уеду из жизни, к которой не привык. Оторвусь от нее, надоевшей мне до тошноты. Непрерывно передвигаясь, исчезну, стану невидим и недоступен никому. Как посторонний поеду мимо ваших домов. Старенький автобус переваливается через ухабы, темнота окружает меня - никто не знает, где я, меня забыли... Смотрю из окна на улицы спящих городков, пытаюсь проникнуть в сонные окна - "может здесь я живу... или здесь?... вот мой порог..." - и еду дальше. Луна освещает печальные поля, заборы одиноких жилищ, листва кажется черной, дорога белой... Автобус огибает холмы, будто пишет свои буквы. Я - в воздухе, невидим, затерян в просторе... Я еду - и эти поля, и темные окна, и деревья, и дорога - мои, я ни с кем не делю их. Я не хочу ваших привязанностей, не хочу внимания - это плохо кончается. Я еду - и сам по себе. Не ищите меня - автобус исчез в ночи. Совсем исчез. Совсем.
Теперь оно знает, тело - почему, за что, а душа не знает, не знала, и знать не будет - непонятны причины, сложны, тонки, рассеяны по жизни. Тот взгляд тогда, помнишь - уезжал, смотрел сверху, со ступеньки вагона, а она - снизу вверх... А раньше?... Белая кошка под кроватью - страшно... объелся миндаля - тошнит... глаза залеплены гноем, теплые руки промывают, успокаивают - отец... И тогда, темнота, ждет, стоит, махнул рукой, исчез навсегда... И еще, и еще - зеленое платье, рассвет, жар и холод, "не люблю-тянет"... плачу, смотрю в окно... Снова плачу, зачем умер, зачем?... Старик, седой рабочий - "надо есть горячее, сынок..." Хомяк, которого убил, кролик, все эти звери... "Ты не спеши, не спеши..." И это все? И это все... Душа не помнит, не знает - почему, за что... Тело помнит, теперь уже помнит. Рука сжала, терпит, устает, немеет... невозможно, что это?... А вот то, и это, и другое - знаешь, помнишь... Желудок?... - а, это вчера... Сердце... а, это сегодня... Вечер - все кружилось, коридор извивался, бил с одной стороны, с другой... темно, тошнит, дошел до кровати, лег, забылся... И другое: огонь вокруг, огонь - по ноге! рев огня, мой крик, мой конец... Нет, это сон, но ведь тоже было. Тело все помнит, все знает, знает точно -за что... Душа точно не знает - что за что, но кое-что помнит, в общем-то знает. Ежик волос, светлые глаза "папа, смотри, что у меня..." и на ладони разноцветные камушки...Убегаю, улетаю, лечу все выше, все пропало внизу, надо мной темнота... Возвращаюсь, пробираюсь украдкой, смотрю в окно - девочка, женщина, старый пес, старый кот... как я мог умереть!... Просыпаюсь, плачу... Феликс, Феликс, беги...
Придти нельзя, уходить нельзя, сказать нельзя и молчать нельзя. Тело тяжелеет - воздуха нет, все плывет, все чернеет - и радости нет, и боли нет - тело стареет. Душа времени не знает, что помнит - то есть, чего не помнит -того и не было... Вчерашний взгляд... светлое дерево в сумерках - в самом начале... Потом?... вошел в комнату, тепло, тихо, лег на пол наконец, один... "Нет, ты сошел с ума..." Оставь, оставь, не трогай этого...
Да, душа времени не знает, но она - отягощена. Живем еще, живем, стараемся казаться бесстрашными, трогаем безбоязненно, шумим, рассуждаем... уходим с мертвым сердцем... ничего, ничего, потерпи, пройдет. Тоска нарастает, недоумение усиливается - и это все?... Где пробежал, проскакал, не заметил?... Ветер в лицо, скорость, размах, сила - все могу, все вынесу, все стерплю...
Утром очнешься, подойдешь к зеркалу:
- А, это ты... Ну, что нам осталось...
ПОГОВОРИ СО МНОЙ...
Я в автобусе еду. В центре светло, но людей уже мало. Магазины закрыли, а мест для гуляния мало. Еду. Темные громады... дальше черные улицы поуже, дома пониже... Уплываю, корабль мой мал. Раньше я это любил там, впереди... Теперь все равно. Узкую нору роет человек. Над всей нашей жизнью нависла ошибка. Каждый вроде бы для чего-то жил... Ну, каждый... он всегда ищет оправдания... Улица, зима, темень, тусклые окна - там тени, кто ест-пьет, кто спит, кто на детей кричит... Еду. Раньше думал - как выбраться из тьмы... Во-он там где-то свет... Покачнулись, стукнуло под колесами - рельсы... будочка, в ней желтоватый огонек... Стой! кто там? кто?... Уплыло, снова темнота... еду. Я думал - есть светлые города, небо... надо только уехать отсюда. Нет, чернота внутри... внутри темнота...
Человек в автобусе. Мы вдвоем. Старик, желтое лицо:
- Поговори со мной...
Я говорить с ним не хочу.
- ... мне страшно...
И мне страшно, но не о чем нам говорить, не о чем.
- ...я с женой живу... она все по хозяйству... ночью спит... Я лежу. Думаю?... нет, меня качает на волнах... страх меня качает. Умру - что с ней будет... Уходим в темноту. Неужели всегда так было? Ведь верили, улетали к свету... Ты молодой, уезжай отсюда, уезжа-ай... здесь все отравлено... Хочу верить - будет Страшный Суд - всех к ответу... И в это не верю.
- Ты что... так нельзя, старик...
Нагнулся - он уже спит. Нет, нет, нет, на первой же остановке... дальше не поеду, выпустите меня!.. Давно позади огни, город, голоса, песни, смех, небольшие приключения и шалости, даже какие-то успехи, гордость... Под нами нет земли. Оправдания нет... Не надо! пусть это сон - яркий свет в лицо, кто-то треплет за плечо - гражданин, ваш билет!... А, как хорошо! да, билет, конечно билет - вот он, во-о-т... А что со стариком? Лицо белое... улыбается...
-Хорошо тебе? А мне страшно, поговори со мной...
ЕЩЕ ЖИВОЙ!..
Старый кот совсем выжил из ума! Я зову его, а он не слышит. Подхожу ближе:
- Феликс!
Наконец, увидел меня:
- А, это ты...
Шерсть свисает клочьями, у основания хвоста почти голо и видна свежая царапина - значит досталось, убегал от кого-то... Он потягивается, вытянул вперед лапы и зажмурился. Вот лапы узнаю - такие же мощные, как были много лет тому назад, когда он сам пришел к нам. Он зевает. Правого верхнего клыка нет. Вышел из кустов и стал чесать за ухом, долго, с костяным стуком. Летит пух во все стороны. Я стою и жду его. Наконец, пошел, но тут же снова потерял меня, чуть не попал под ноги прохожему, кое-как выпутался и стоит, смотрит по сторонам. Увидел двух женщин - не пойти ли обратно, с ними... Я подхожу и беру его на руки. Он сухой и легкий как пушинка. Ставлю на плечо, он это любит, и мы идем вверх по лестнице. Ходить ему стало трудно, что ли? Прыгает он еще неплохо, а бегать вот совсем не хочет... Он сосредоточенно ест, медленно пережевывает кусочки рыбы, потом долго пьет молоко и отходит в сторону. Теперь он прыгнет на колени, обязательно прыгнет. Он подходит и прыгает, легко отделяется от пола - и уже у меня. Нет, он еще молодец. Теперь он будет долго дремать, а потом встрепенется и побежит к двери. Никакими силами его не удержишь. Каждый раз он уходит как на войну, и я не знаю - увижу ли его еще. Его нет целый день, а вечером, в темноте, подхожу к дому и зову: "Феликс!"
От темных кустов отделяется маленькая тень - он здесь, живой...
НА ДОРОГЕ.
Голубя раздавили. Колесом впечатали крыло в асфальт, шея в крови. Он на спине - бьется, выгибается, встать не может. Увидел меня - затих... И вдруг отлепил крыло, перевернулся, на лапки встал. Стоит покачиваясь... Рядом на синем инее четкий отпечаток крыла, как след давно умершей птицы... А голубь еще жив. Покачнулся, пошел к придорожным кустам. Все уверенней идет, все быстрей. Дошел, упал - замер, сразу горсткой помятых перьев стал - из них клюв раскрытый торчит, в него влетают снежинки... Сухой снег милосердно засыпал птицу. След крыла на дороге посветлел и растаял. Только розовое пятно упорно пробивалось на поверхность, смущало бездумную белизну...
А я шел и думал - почему я такой трус?.. И жить боюсь, и умереть боюсь...
ВЕЛИКОЕ ИСКУССТВО!
Два парня, будущие гении, их звали Ван Гог и ПольГоген, что-то не поделили. Мнения зрителей, наблюдающих эту историю, разделились - одни за Вана, другие Поля поддерживают. Вана защищают те, кто видел американский фильм, в котором он, до удивления похожий на себя, мечется - не знает о будущей славе, досконально рассказывает про картины, по письмам брату, и отрезает себе ухо в минуту отчаяния. Он так встретил этого Поля, так принял в своем доме в Арле!... а тот, безобразник и бродяга, заносчивый силач. "И картины писать не умеет... да! - так сказал мне один интеллигентный человек, сторонник Вана, - они у него уже цвет потеряли и осыпаются..." Тут на него наскочил один из лагеря Поля и, с трудом себя сдерживая, говорит: "Мне странно слышать это - осыпаются... а ваш-то, ваш... у него трещины во!" - и полпальца показывает. А тот ему в ответ... Потом, правда, Ванины поклонники приуныли - смотрели фильм про Поля, французский, и некоторые даже не знают теперь, кто был прав. А нам это так важно знать... Вану страшно и больно, он выстрелил себе в живот, уходит жизнь беспорядочная и нескладная, несчастная жизнь. Все эскизы писал, а до картин так и не добрался. Но это он так считал, а эти-то, болельщики, они же все знают наперед, все!... им чуть-чуть его жаль, в неведении мучился, но зато что дальше будет - ой-ой-ой... мировая слава... гений... Что Поль, что Поль... На своем дурацком острове, полуслепой, художник называется, умирает от последствий сифилиса или чего-то еще, тропического и запойного...
- Он нормальный зато, Поль, и жену имел, пусть туземную, а ваш-то Ван просто псих, уши резал и к проституткам таскался...
Представьте, идет вот такой спор, хотя много лет прошло, умерли эти двое. Ну, и что, если давно. Смерть весьма нужное для славы обстоятельство. С живыми у нас строже, а мертвые по особому списку идут. У них льготы, свое расписание... И все-таки важно их тоже на своих и чужих поделить - Ван, к примеру, ваш, а Поль - мой... И вот болельщики, собравшись густыми толпами, валят в музеи, смотрят на Ванины и Полины картины, которые почему-то рядом - и молчат. Думают:
- ... Ван все-таки лучше, потому что обожает труд, руки рабочие и башмаки... А Поль - этих бездельниц таитянок, с моралью у них не того...
- ... Нет, Поль, конечно, сильней, он с симпатией жизнь угнетенной колонии изображает... к фольклору ихнему уважение проявил...
Сзади кто-то хихикает - "мазня... и я так могу..." Болельщики хмурятся, шикают, все понимают, как же - смотрели, читали... Вот если б им похлопать гения по плечу -"Ваня, друг, держись, мировая слава обеспечена..." Ах, если б им жить тогда...
Тогда... А кто кричал тогда - "бей их..."? А потом шел в музей постоять перед Лизой...
СНОВА УДРАЛ.
Федор лежал на скамейке и смотрел, как тускнеет закат. Вдруг с легким треском распоролось небо, просунулась большая рука, согнула указательный палец и чуть хрипловатый вежливый голос сказал:
- Иди сюда, Федя...
Федор спустил ноги со скамейки. Идти тяжело, но надо. Когда выпил, спорить с начальством не стоит, тем более, с таким высоким... За домом земля истончалась - наверху небо и внизу небо, посредине почва тонкой лепешкой. Встал Федор на край земли, посмотрел вверх - видит, пальцы нервно барабанят по небу. Ишь, издергался весь... Зевнул:
- Говорили, нет тебя...
- На момент отлучился. Не успел вернуться, слышу - кто-то матерится. Европа спит уже, а ты безобразничаешь.
- Хо-хо, ну, это что-о... Ты бы днем послушал, что творилось. Как с луны свалился.
Голос пообещал:
- Вот еще на полстолетия отлучусь, а потом тысячу лет никуда не собираюсь.
- Командировка, что ли?..
- Ну да... Но ты не хулигань, с женой помирись, матом не ругайся... и картошку, наконец, убери, ведь позор...
Федор проснулся - Бога нет, небо светлеет, ветер несет листья осенние, скамейка за ночь остыла...
- Убери, убери... а сам снова удрал...
ЧЕРЕЗ МИЛЛИОН ЛЕТ.
Через миллион лет здесь будет море - и теплынь, теплынь... Папоротники будут? Папоротники - не знаю... но джунгли будут - и оглушительный щебет птиц. Лианы раскачиваются, на них обезьяны. Немного другие, на кого-то похожие... но не такие наглые, наглых не терплю. В тенистой чаще разгуливают хищники, саблезубые и коварные. Мимо них без сомнения топает, продирается... не боится -велик... Слон, что ли? Ну, да, суперслон, новое поколение... Вот заросли сгущаются, наверное, за ними река? Конечно, река, называется - Ока, желтоватая вода, ил, лесс, рыбки мелькают... Пираньи? Ну, зачем... но кусаются. Сапоги прокусят? Нет, в сапогах можно... За рекой выгоревшая трава, приземистые деревья... Дубы? Может и дубы, а может баобабы, отсюда не видно. Иди осторожней - полдень, в траве спят львы... Нет, это не они... но очень похожи, только грива сзади, а голова голая... А, это грифы - у падали примостились... львы под деревьями и на ветвях, в тени... Вот и домик... огород, в нем картошка, помидоры, огурцы... двухметровые... Вообще все очень большое, ботва до пояса, трава за домом выше головы. Раздвинешь ее - там белый тонкий песок, вода... Море... Никаких ураганов, плещет чуть- чуть, и так каждый день - и миллион лет покоя... Миллиона хватит? Хватит-хватит...
Теперь что в доме... Вот это уже слишком. Я просто уже без сил... Сядем на ступеньки. Бегает, суетится головастый муравей. Термит, что ли? Нет, рыжий... Что теперь дальше?... Картошку окучивать, помидоры поливать?...
ЛИСТ СУХОЙ.
Осенью зеленый лист становится желтым. В нем какой-то пигмент меняет цвет. Я уже забыл, что в точности там происходит. Почему-то я зеленые листья не люблю и не замечаю, они кишат массой какой-то и просто раздражают, а вот лист желтый - задевает меня. Он висит на ветке, почти голой, рядом с ним небо, высокое и холодное. Стволы деревьев - черные и блестящие от дождя, в зеленоватых пятнах и ржавых крапинках. Стволы торчат из земли, мокрой и холодной, а на земле - желтые листья. Мой лист тоже скоро упадет, но пока он держится. Вот подует ветер, застучат по стволам крупные капли - и вспорхнет листочек, и медленно пойдет к земле, к другим листьям. Но пока что он еще на месте. Потом их сгребут в большие кучи и подожгут... Я каждый день смотрю на него - он совсем прозрачный и светлый, и становится все ярче, а небо уже опускается над ним, тяжелое и бурое... Ну, лети... Он упал, и ярким пятном - на черной земле. Теперь ветка совсем голая. Поднялся ветер. Листья сухие летят гурьбой - торопятся куда-то. Птицы собрались огромной тучей и медленно кружат над голым холмом. Шорох крыльев и шорох листьев сливаются. От костра поднимаются маленькие кусочки сажи, и летят. От стаи отделяются птицы, и тоже, как кусочки сажи, кружат над нами... Скоро зима.
ИНОГДА В ДЕКАБРЕ.
Иногда в декабре погода волнуется - прилетают неразумные западные ветры, кружатся, сами не знают, чего хотят... Наконец, стихают - отогнали зиму, снег стаял, земля подсыхает и приходит новая осень - коричневая и черная, с особым желтым цветом. В нем нет ни капли слащавости, он прост и сух, сгущается - впадает в молчаливый серый, в глубокий коричневый, но не тот красновато-коричневый, который царит живой дымкой над кустами и деревьями весной - а окончательный, суровый, бесповоротно уходящий в густоту и черноту - цвет стволов и земли. Лес тяжел, черен, чернота расходится дымом и клубами восходит к небу - с такими же черными тучами, а между лесом и небом - узкая блестящая щель - воздух и свет где-то далеко. Все сухо, тяжело и неподвижно, только тонкие стебельки мертвой травы будто светятся, шевелятся... Осень коричневая и черная. Бывает иногда в декабре.
ГДЕ МОЕ ПАЛЬТО?
Пропади она пропадом, пропади!... Каждый вечер на земле столько людей проклинают жизнь, что движение ее тормозится. И только когда угомонятся все, улягутся и заснут, стрелки часов снова набирают ход, до следующего вечера. Но в глубинах машины времени остаются песчинки сомнения, крупицы горечи, сознание ненужности подтачивает вечный механизм... Пропади она пропадом! И так каждый вечер...
И она пропадом пропала. Ночь прошла, а утро не настало, солнце сгорело за одну ночь. На сумрачном небе тлеет забытой головешкой. Поднялся ветер, несет сухие листья... а света нет... Холодеет понемногу, посыпал снег, день не настанет больше. Птицы мечутся, звери бегут в леса. Люди проснулись, завтракать сели, на работу собираются...
- Ого, морозец ударил... Где мое пальто с воротником?..
НЕ ИЩИТЕ.
Я возьму билет и сяду в старый ночной автобус. Я уеду из жизни, к которой не привык. Оторвусь от нее, надоевшей мне до тошноты. Непрерывно передвигаясь, исчезну, стану невидим и недоступен никому. Как посторонний поеду мимо ваших домов. Старенький автобус переваливается через ухабы, темнота окружает меня - никто не знает, где я, меня забыли... Смотрю из окна на улицы спящих городков, пытаюсь проникнуть в сонные окна - "может здесь я живу... или здесь?... вот мой порог..." - и еду дальше. Луна освещает печальные поля, заборы одиноких жилищ, листва кажется черной, дорога белой... Автобус огибает холмы, будто пишет свои буквы. Я - в воздухе, невидим, затерян в просторе... Я еду - и эти поля, и темные окна, и деревья, и дорога - мои, я ни с кем не делю их. Я не хочу ваших привязанностей, не хочу внимания - это плохо кончается. Я еду - и сам по себе. Не ищите меня - автобус исчез в ночи. Совсем исчез. Совсем.