Даниил Строгов. Исповедь диггера. Кровавые тайны метро-2

Даниил Строгов
Исповедь диггера. Кровавые тайны метро-2

Введение

   Мой приятель Миша Сычев однажды провалился под землю. Причем в прямом смысле этого слова. Мы шагали с редакторской летучки и обсуждали направления работы наших отделов. Я тогда занимался криминальной хроникой, а Миша – экономикой, и поскольку дни были горячими (то есть обыкновенный аврал конца года), в это время, как всегда, не хватало фактического материала. Милиция сводила концы с концами и наотрез отказывалась делиться любыми сведениями, а про экономику даже не знаю, что можно было сказать. Я всегда завидовал Сычеву, потому что он умел разлить столько воды на тему несуществующего бюджета, что мне с моими деятелями от прокуратуры оставалось лишь хлопать в восхищении глазами.
   И вот Мишка провалился под землю.
   Мы шли по Гороховой, перекидывались репликами, ловили взгляды случайных прохожих, в очередной раз убеждаясь, что выпили лишнего, как Сычев стал куда-то проваливаться. Я решил, что он просто поскользнулся и с довольно глупой улыбкой посоветовал не прикидываться:
   – Мишка, не перед кем!
   Тут же увидел его широко распахнутые глаза и едва успел ухватить его за шиворот. Затрещала дорогая ткань модного Мишкиного пальто, и я заметил, как его ноги повисли над зияющей дырой в асфальте. А еще – показалось, что ли? – мелькнули белки глаз. Свет – и под землей раздался гулкий топот ног, словно кто-то убегал по пустому коридору.
   Я, конечно, тогда не придал этому значения, вытащил очумевшего Мишку и, не оглядываясь, потащил его в сторону остановки, словно ничего и не было. Почему-то мне в тот момент показалось, что я видел глаза дьявола, хотя, признаться, готов был списать все на свое нетрезвое состояние.
   А вечером я уже сидел за компьютером и, отпиваясь кефиром, рылся на сайтах, пытаясь понять, чьи глаза смотрели на меня из недр земли. Это может показаться странным, но оказалось, что кроме шахтеров и спелеологов под землей бродит множество людей.
   Диггеры – дети подземелья, которым открываются тайны пропавшей Библиотеки Ивана Грозного, тайного бункера Иосифа Сталина или же подземных тюрем, складов и коридоров, краж и трагических смертей.
   Находили под землей и оружие со сбитым бойком. А еще – коробки из-под музейных раритетов. Кого бы удивили скелеты?
   Оказалось, под землей не просто целый мир, а огромная Вселенная, правила и законы которой не менее трудны, чем, скажем, закон всемирного тяготения, и просто надо найти хорошего учителя, который укажет, как постигнуть их цинику, такому, каким являлся я – обычный журналист.
   В общем, я решил составить собственное представление о том, что творится под землей, и набрал два телефонных номера. Когда мне ответил заспанный голос главного редактора, я взглянул на часы и похолодел – было два часа ночи, но тот, кто не может убедить начальство в том, что этот звонок жизненно необходим, – не репортер.
   Я оказался чертовски классным репортером и, положив трубку, подмигнул своему безмятежному коту:
   – Работа моя.
   Второй звонок требовал некоторой доли нахальства, но я решился и на это. Человек, которому я звонил, два года назад на пожаре вскользь упомянул о диггерах. Раскрутить на откровенность я его тогда не смог. Но теперь другого выхода не было, потому что редактора я уже разбудил и, когда набирал номер того парня с пожара, нехотя признался себе, что последовательность звонков должна была вестись в другой очередности.
   А кто не ошибался?
   Правильно, только тот, кто не будил в два ночи своего начальника.
   Я немного боялся, что меня попросту проигнорируют с вопросами о диггерах, но недооценил того, кто сухо и коротко сказал мне на том конце провода:
   – Завтра в Катькином садике. В три дня. Не опаздывай.
   Я положил трубку и, образно говоря, почувствовал, что земля покачнулась под ногами. Кажется, мне удалось найти первую ступень в ее недра.

Глава 1.
Первое знакомство со Странником. Кухонные посиделки

   Умело расставленные акценты позволяют превращать материал либо в аналитическое исследование, либо в скандальное расследование, либо в спорное публицистическое эссе. При этом источники информации часто не желают фигурировать на страницах печати и приходится тщательно избегать точных названий, имен и подчас дат.

   Я очень долго размышлял, как мне правильно задать первый вопрос, чтобы не разрушить что-то вроде доверия, возникшего, когда мне ответили, что мы договорились о встрече. Это действительно очень тонкий момент, поскольку требует тщательной подготовки. Однажды, будучи студентом ЛГУ, когда еще только-только делал робкие шаги в журналистике, я получил наглядный урок того, что такое невладение информацией. Я собирался взять интервью у Александра Белинского и первым задал глупейший вопрос:
   – Почему ко дню рождения актрисы такой-то вы репетируете именно бенефисный спектакль?
   На меня презрительно посмотрели и ответили:
   – Молодой человек, почитайте, что такое бенефис. Интервью я вам не дам, поскольку вы не понимаете, о чем спрашиваете.
   Это был откровенный позор, и мне стало так стыдно, что я убежал, не прощаясь, но с тех пор никогда не задавал подобных вопросов. Вопросы могут быть разными, порой в них нет намека на информацию, которая нужна мне, но всегда в них следует закладывать мотивацию для собеседника, то есть он может уклониться от ответа или ответить. А дальше проще: если собеседник не отвечает на поставленный мною вопрос, то я изменю его формулировку, интерпретирую, но получу то, что мне нужно. Это в общем-то называется профессионализмом. Однако самомнение для журналиста не всегда решает все проблемы. Иногда есть опасность чрезмерной осведомленностью о предмете разговора просто напугать человека, и он на самонадеянные профессиональные вопросы начнет отвечать односложно. И тогда это будет провал.
   Поэтому моей задачей было выдержать золотую середину. Хотя я на практике знал, что есть категория особенно зацикленных на каком-то своем увлечении людей, которые не любят журналистов, способных без их помощи разобраться в том, в чем компетентны эти самые узкоспециализирующиеся фанатики. В этом случае надо четко понимать, что слово «ясно» может просто разрушить весь диалог. Нужно говорить не «ясно», а «в целом почти ясно». Это создаст доверительную атмосферу, и репортер своим несколько бестолковым видом вызовет желание быть в ответах обстоятельным и подробным.
   Маленькая хитрость, не более того. В каждой профессии есть свои нюансы, крючки, «лесенки», без знания которых не добиться результата. И поэтому первым делом по приходе в Катькин садик (что напротив Александринского театра) я попытался придать своему лицу выражение озабоченности, смешанной с озадаченностью.
   Похоже, это удалось очень хорошо, поскольку ко мне тут же подошел неопрятного вида юноша и спросил, чем он может помочь. Я сразу вспомнил, что именно в этом садике встречаются молодые люди нетрадиционной ориентации. Кстати, это мог бы быть увлекательный материал, но пока я любезно отказывался от всех форм помощи, то заприметил, что в мою сторону поглядывает взрослый мужчина. Если бы я не знал, что это мой визави, то решил бы, что начал пользоваться определенной популярностью.
   Я подошел к нему и протянул руку:
   – Даниил. Мы говорили по телефону.
   Он пожал мою руку и коротко ответил:
   – Мамонт, будем знакомы.
   Мамонт выглядел колоритно. Кожаная куртка, кожаные брюки, черная футболка, на поясе – цепи и клепаные перчатки, угрожающе торчащие из кармана. Когда я попытался открыть рот и что-то спросить, мне сделали знак идти, и мы пошли. Вернее, поехали.
   Почему-то я так и думал, что все эти кожаные элементы одежды могут принадлежать связному или посреднику. Когда мы сели в машину, я закурил по примеру хозяина и прикрыл глаза – почему-то казалось, что если я так не поступлю, то мне просто завяжут глаза платком. Похоже, Мамонт оценил мой жест и добродушно хмыкнул:
   – Сечешь.
   – Практика, – ухмыльнулся я.
   Мы приехали на Пряжку и наконец добрались до неприметного флигеля. Тогда я открыл глаза. Собственно, еще одно из правил журналиста, который ведет расследование, – внушить доверие.
   По тому, что мы без приключений добрались до нужной квартиры, я решил, что нужное доверие уже внушил. Правда, по дороге влип во что-то на лестнице, но чего можно было ожидать от коммуналок?
   Мамонт особым образом постучал в дверь, и нам открыли. Знаете, что было первым потрясением, когда мы вошли? Запах. Запах подземелья, и будь я чуть более романтичным, то выдумал бы, будто повеяло могильным холодом или чем-то в этом духе, но я реалист и понял – в квартире просто работает кондиционер, разгоняющий клубы сигаретного дыма.
   Меня провели по длинному коридору и ввели в просторную кухню, где я наконец увидел человека, который был на пожаре. Высокий. Сухощавый. Лицо смуглое. А глаза голубые-голубые, с буравчиками зрачков, от которых взгляд казался просто пробирающим до костей, и я порадовался тому, что не являюсь тайным агентом какого-нибудь ведомства безопасности. Раскололся бы в момент. Одет был мой проницательный товарищ в скромную косоворотку, джинсы и ботинки на рифленой подошве. Все движения у этого человека были пружинистые, ловкие, словно он гимнаст-разрядник (как потом я случайно узнал, ему было за пятьдесят лет). Он поднялся. Подал мне руку. Крепко и уверенно пожал:
   – Меня зовут Евгений Михайлович. Можно Странник, – улыбается, – у нас так принято обращаться, если удобно, по прозвищам.
   – Очень приятно, Странник, – пожимаю ему руку, – меня можно просто Даня. Я журналист.
   – Я знаю, – коротко ответил он, – читал кое-что, присаживайся.
   Я сел и наконец позволил себе оглядеться. Тем более что раздался телефонный звонок, и Евгений Михайлович вышел. Кухня была потрясающим колоритным помещением, где нашлось место не только видевшей виды кухонной утвари, но и – частично – снаряжению, прихотливой грудой сваленному у окна. Саперные лопатки, веревки, строительные каски я узнал с легкостью, а еще там был противогаз и кислородный баллон. Не успел я подивиться этому обстоятельству, как вернулся Странник, за ним протиснулся Мамонт и заулыбался мне, как старинному приятелю. Убедительно блеснула золотая коронка, и я поспешно заулыбался в ответ. Все-таки человеческое взаимопонимание – величайшая вещь!
   – Сейчас ребята придут, – усаживаясь, сказал Странник, – и поговорим, а пока расскажи, что бы ты хотел написать и по какому принципу выстроить свой сюжет.
   Я откашлялся:
   – Меня интересуют расстрелянные инженеры, задействованные в строительстве Метро-2. – Взглянул на Евгения Михайловича. Не лицо, а непроницаемая маска, лишь тлеет сигарета между заскорузлыми пальцами, значит, слушает внимательно, не слушал бы, курил бы:
   – Библиотека Ивана Грозного.
   Тишина становится оглушающей, но я продолжаю, рассматривая грязный электрический чайник:
   – Кто пользуется бункером под Кремлем в настоящее время, и почему об этом тщательно скрывают информацию. – Реакция, похожая на ироничный смешок.
   – Крысы-мутанты, – невозмутимо смотрю на снаряжение, – пропавшие без вести в районе Останкино, авария в аквапарке и…
   Вот тут мне пришлось набраться мужества, потому что я не был уверен, просто ощущение, что иду по верному следу:
   – Кислородные баллоны – все знают, что под землей нет необходимости ими пользоваться, если рядом с объектом не стоит значок «Повышенная зона радиации».
   Повернулся к Страннику:
   – И так, по мелочам. Байки, легенды, сплетни, слухи.
   Буравчики зрачков укололи в самое сердце, но я спокойно ждал ответа.
   – Твоя наглость, Дэн, мне понравилась, если честно, я думал, что ты хочешь написать материал «С чего все это начиналось».
   – И это тоже, – добавил я. Мы рассмеялись, и я вздохнул с облегчением: контакт стал налаживаться, а это уже был успех.
   На самом деле мне понравился Евгений Михайлович, и хотя он смотрел на меня с испытывающей проницательностью, граничащей со снисходительной иронией, я почему-то чувствовал, что нахожусь на правильном пути. Пусть это называется чутьем, или шестым чувством (кстати, без этого заниматься расследованиями в журналистике невозможно), без чутья я был бы просто сапожником без сапог. Дозированная информация, получаемая из совершенно разных источников, во многом связывается в итоговом репортаже благодаря тому, что журналист способен читать между строк. Умело расставленные акценты позволяют превращать материал либо в аналитическое исследование, либо в скандальное расследование, либо в спорное публицистическое эссе. При этом источники информации подчас не желают фигурировать на страницах печати, и приходится тщательно избегать точных названий, имен и подчас дат.
   У нас в стране все еще действует система государственной безопасности, и какая разница, что она именуется не КГБ. Кроме того, существует уголовная ответственность за отказ сотрудничать со следствием, и, согласно действующему законодательству, за нежелание назвать источник информации журналиста могут призвать к ответу. Зачем я все это говорю? Просто в книге будут описаны события и факты, подтвердить которые могут лишь слова очевидцев, тех, кто не хотел бы афишировать свой род деятельности. Факты могут выглядеть порой фантастичными, мистическими, а некоторые – вызывать скептическую улыбку, но, к сожалению, без этого не обойтись. Когда-то Джордано Бруно тоже сожгли на костре за ересь. В Средневековье не верили в то, что Земля вращается вокруг Солнца, потому что это не было общедоступным знанием. Сейчас было бы странно думать, будто наша планета расположена на трех китах, и о вращении ее знают с первого класса. Поэтому я всегда говорю: очень важно информацию, которая не является привычной, не осмысливать с позиции «Не может быть!». Может. Бывает. Как НЛО или тайна Бермудского треугольника. Просто нужно внимать этой информации, что-то впитывать, что-то упускать из вида за ненадобностью и тогда более или менее будут понятны мотивы диггеров.
   Диггеры – взрослые люди с вечно молодой душой романтичных героев, стремящихся к открытию тайн. Если бы не такие, как они, то не было бы ни одного открытия на Земле. Чтобы стремиться к изучению природы вещей, нужно прежде всего обладать душевной чистотой.
   Цинизм, замкнутость, недоверчивость к тем, кто пытается подойти ближе, обусловлены тем, что люди не верят в то, что не входит в систему их координат.
   Наверное, все эти мысли отразились у меня на лице с убедительностью, потому как Странник понимающе мне улыбнулся:
   – Конечно, мое настоящее имя ты называть не будешь?
   – Конечно, – безнадежно вздохнул я в ответ.
   Через несколько минут пришли «ребята». Я невольно подскочил с табурета. И немудрено, ведь в кухню вошли две молодые девушки в сопровождении хмурого парня. Они сдержанно поздоровались, и Странник повернулся ко мне:
   – Ну, поехали?
   Я кивнул и растерянно улыбнулся. Собственно так меня пригласили в подземелье.
 
   Но я ошибся – никто меня не собирался спускать под землю или даже допускать куда-то вниз. Так, всю дорогу я грезил, как по веревке спускаюсь в люк, но, увы, когда я сказал, что ничего не имею против погружения, то Евгений Михайлович насмешливо спросил:
   – Уж не собирался ли ты спускаться по веревке в люк?
   Я красноречиво промолчал, а Странник рассмеялся:
   – Каждый, кто вознамерился стать диггером, почему-то считает, что надо нырнуть в люк, взять с собой пиво и обязательно шагать по колено в грязи.
   Я понимающе хмыкнул.

Глава 2.
Метро-2. Версии возникновения. Тайны бункера

   Существует весьма малопривлекательный факт, гласящий, что горняки и инженеры, которые работали на строительстве правительственных объектов под землей, после завершения работы пропадали без вести. Кого-то расстреливали, кто-то погибал в автомобильной катастрофе, кто-то был отправлен в ссылку подальше от столицы, где выжить могли только закаленные и здоровые люди. А какое здоровье в годы войны? Конечно, на Колыме получали на сутки килограмм хлеба против, скажем, блокадных ста двадцати пяти граммов, но условия были такими тяжелыми, что люди просились на фронт, лишь бы не медленная смерть на сопках. Но режим был неумолим, к началу шестидесятых годов из тех, кто когда-то работал на строительстве бункера, в живых не осталось никого.

   Вечером я записывал первые мысли о диггерах. Известно, что существуют две вполне легальные организации, которые связаны с диггерством. Одна из них – это движение «Диггеры планеты андеграунд». Президент которой Вадим Михайлов возглавляет и «Центр подземных использований». Это человек увлеченный своим делом. Поэт. Скульптор. Актер.
   Странник при упоминании его имени лишь морщился:
   – Фантазер, запутал всех своими историями, после них люди стали думать, что крысы-мутанты – вымысел этих бездумных клоунов!
   – А МГУ?
   – А что МГУ? – Евгений Михайлович изогнул бровь. – Это неформальная организация, существующая с 2000 года. Михайлова они не любят за то, что он спокойно общается с властями и лезет на экран. Ребята из МГУ считают: ползать под землей надо неформально.
   – А законно?
   Хитрый взгляд:
   – Если поймают у секретных объектов, то проблем не оберешься.
   Историю, рассказанную Странником, я немного переработал, убрав из нее все лихие словечки, кои по этическим соображениям не могут быть допущены на страницы книги. В таком виде она и предстанет перед вами. Правда, это история о московских тайнах. С другой стороны, где, как не в столице нашей родины, откуда генсеки и президенты правили и правят страной, должны скрываться самые главные тайны?
   В 2002 году, в марте, группа молодых людей под руководством опытного проводника по имени Марк Аврелий^[1] отправилась подземным переходом в сторону Лубянки. Поход не обещал стать очень напряженным, потому что ребята собрались бывалые, исходили, кажется, всю Москву вдоль и поперек, знали все тропки, которые можно было использовать в случае непредвиденных обстоятельств. И вот, привычный маршрут: веревки, фонари, – все как всегда. То есть дорога, исхоженная много раз. По сути, преодолеть расстояние от точки А до точки В можно даже с закрытыми глазами.
   Как вдруг – знакомый поворот, но под ногами – свежая глина. Для опытных диггеров свежая глина означает, что кто-то менял очертания кирпичной кладки хода. Это может быть точно повторяющаяся линия стены или пола. Подобные действия совершают обычно, чтобы пыль не мешала искать возможные варианты для проникновения за стену, под пол и в другие укромные углы. Тончайший слой пыли может скрывать маленькую выемку, которая и послужит опорой для инструмента. Но если четко не представлять себе, какое место в кладке можно использовать для нажима, то оплошность приведет к необратимым последствиям, вплоть до обвала. Поэтому, если диггеру дорога жизнь, он будет предельно внимателен к изменениям на пути следования. Будь то появление влажной глины, свежая насыпь или изменившаяся кладка. Именно меры безопасности важнее под землей, чем кусок хлеба или глоток воды. Без еды человек может прожить месяц, а, извините, с переломанными ногами, под обвалившейся стеной сложно надеяться на благополучный исход предприятия.
   И вот Марк присел на корточки, чтобы проверить состояние кладки, он почти сразу заметил свежую кладку на старом месте. Бетон едва сковал раскуроченную кем-то землю. Удар ладонью вызвал гулкий звук внутри, значит, кто-то использовал это место как тоннель. Лубянка? Тоннель? Волне возможно.
   – И что?
   – И что? – Странник неопределенно пожал плечами. – На самом деле на первый взгляд ничего – потрогал железобетонную плиту, и все. Ушли по домам.
   – И все? – На моем лице явное разочарование.
   – А что ты хотел услышать? – удивленный взгляд Евгения Михайловича.
   Я неопределенно пожал плечами:
   – Загадки. Легенды.
   – Загадка? – пристальный взгляд. – А ты дослушай. Спустя месяц после похода в сторону Лубянки Марка сбила машина. Это называется безопасность. Есть места, которые нужно обходить стороной, если ты просто решил пройтись под землей. Веревка, фонарь, компания и безопасный маршрут где-нибудь подальше от центра столицы. А желательно – вообще за городом. На раскопках.
   Мой собеседник явно не в духе, рассержен. И я понимаю чем. Разговоры о потерях всегда вызывают у людей мужественных досаду и злость, беспомощность заставляет мучиться угрызениями совести. Как говорилось в притче про благородного человека, «на этом месте должен был быть я».
   По неподтвержденным данным, за последние десять лет погибло более 56 человек из тех, кто исследовал подземелья, и причины этого были не всегда объяснимыми.
   – А что было с другими участниками похода?
   Хмурый взгляд:
   – А как ты думаешь?
   Меня всегда в профессии журналиста поражал вот этот пункт – пункт о необходимости воссоздавать историю по эмоциональному отношению к произошедшим событиям. Эмоциональные порывы, заплаканные родственники, обгоревшие документы, вот все это – просто человеческая жизнь, а не сказки или легенды.
 
   В 1936 году родилась Катя Тимофеева. Ее папа, инженер Иван Тимофеев, был среди тех, кто разрабатывал план подземного Метро-2. В 1940 году его расстреляли, а семью отправили на Колыму. Статья – КРД, иначе говоря: контрреволюционная деятельность. В архиве НКВД хранился список тех, кто отправлен был в лагерь «на десять лет без права переписки», и среди них семья Тимофеева. Десять лет без права переписки – это означало расстрел.
   А вот брат Ивана Ильича пережил страшные времена, стал историком и всю жизнь изучал строительство Метро-2.
   «Существуют две версии возникновения Подземного города, который и обеспечивался посредством возможностей подземной линии метрополитена, известной как Метро-2. Первая связана с предупреждением о возможном начале Второй мировой войны. Именно тогда был представлен проект подземного бункера, – писал он в своей статье „Подземелье смерти“, опубликованной в газете „Турбостроитель“ в 1964 году, – вторая связана со смертью Иосифа Сталина, когда в 1953 году обострились внешнеполитические отношения СССР и стало понятно, что угроза ядерной войны не просто существует, но и становится очевидной».
   То есть мнения историков и специалистов о том, когда впервые зашла речь о Метро-2, расходятся, и тут возникает закономерный вопрос: «Почему?» У нас в стране очень долго замалчивались важнейшие факты по развитию государственной машины, а уж тем более – о жертвах, с которыми эта машина безжалостно расправлялась. Существует весьма малопривлекательный факт, гласящий, что горняки и инженеры, которые работали на строительстве правительственных объектов под землей, после завершения работы пропадали без вести. Кого-то расстреливали, кто-то погибал в автомобильной катастрофе, кто-то был отправлен в ссылку подальше от столицы, где выжить могли только закаленные и здоровые люди. А какое здоровье в годы войны? Конечно, на Колыме получали на сутки килограмм хлеба против, скажем, блокадных ста двадцати пяти граммов, но условия были такими тяжелыми, что люди просились на фронт, лишь бы не медленная смерть на сопках. Но режим был неумолим, к началу шестидесятых годов из тех, кто когда-то работал на строительстве бункера, в живых не осталось никого.
   Когда я пытался разобраться, в чем же причина столь безжалостного обращения с людьми, то оказалось, что они работали на сооружении секретного объекта, необходимого для «безопасности государства». Между прочим, это словосочетание из протокола, то есть государственная безопасность была важнее сотен людей. На вопрос «почему?», если позабыть о том, что речь шла о безопасности советского государства, тоталитарного во многом и по сей день, – ответа не найти. Иначе как объяснить несчастный случай с Марком Аврелием, который просто оказался не в том месте и не в то время?
 
   Вечером мы сидели на кухне, и Евгений Михайлович рассказал мне, что случилось с другими членами того похода:
   – Девушка там была, Ксения Стриж – Я вскинул голову.
   – Не думаю, что это та самая Стриж, – невозмутимо ответил Странник, – так вот, отчаянная была, отец у нее актером работал в каком-то театре, а она сама – немного без башни, увлекалась археологией, занималась еще с институтских лет загадкой библиотеки Ивана Грозного.
   – Снова пропала? – словно невзначай спросил я.
   – Да есть следы, – и снова улыбка, мне пришлось прикусить язык.
   Но, судя по выражению глаз моего собеседника, до темы библиотеки мы еще дойдем.
   – Так вот, – голос рассказчика монотонно льется дальше, – Ксения излазала все архивы, даже в Германию, Францию и Англию ездила – какая-то легенда гласила, что следы ведут именно туда. Она по жизни была диггером, от природы. Нюх у нее на опасность и на находки словно собачий. Однажды только благодаря ей ребята вышли из заваленной шахты.
   – Я потом расскажу сама.
   Мелодичный голос, я обернулся и обомлел. На кухню вошла Мадонна Боттичелли собственной персоной. Огромные миндалевидные глаза, чувственные губы, грива пушистых каштановых волос. Фигура – словно над ней поработал скульптор, то есть ничего лишнего и при этом все учтено. Спокойная улыбка.