Страница:
Грохочет очередной товарняк, стук колес отражается от серого бетонного забора, заглушая все другие звуки. Из темноты в освещенный круг бесшумно входит совершенно голый мокрый тип с поломанной гитарой под мышкой. Гриф у нее оторван, а в корпусе что-то постукивает.
– Черт! – испуганно вскрикивает Волдырь.
Тип худой, но мосластый, у него узкое лицо, низкий скошенный лоб, выступающая вперед острая челюсть. На синей коже синеют тюремные татуировки, но главное: все тело – от горла до лобка – рассекает зловещий багровый рубец, каких не бывает у живых людей.
– Черт! – Фитиль вскинул голову и отшатнулся. – Ты что, из морга?
– Откуда вы меня знаете? – хриплым угрожающим голосом спросил незнакомец. И наставил узловатый, с острым ногтем палец сначала на одного бродягу, потом на другого.
– Быстро отвечать! А то сожгу заживо!
Волдырь и Фитиль притихли.
– Ты чего волну гонишь? – вмешался Верблюд, зло рассматривая чужака, который вторгся на его территорию. – Чего развыступался?
– Не, правда, я же работал в морге санитаром! – приободрился Фитиль. – Там у всех такие отметины после вскрытия! И все они внутри пустые!
– Сейчас и ты пустой будешь…
Голый сунул в корпус сломанной гитары голую руку и тут же вытащил обратно. Теперь в ней была зажата длинная финка, какими в деревнях любят колоть свиней. Он шагнул вперед, к Фитилю. Лицо незнакомца ничего не выражало, в глазах горел адский огонь.
Может быть, испуганный Верблюд воспринимал так отблески костра. Его криминальный опыт хотя и многократно преувеличивался им самим, но реально ограничивался одной малозначительной и неавторитетной статьей – «бродяжничество». В зонах он насмотрелся на разный арестантский люд и безошибочно определил, что перед ним отпетый душегуб, способный запороть человека с той же легкостью, с какой бомж снимает с веревки чужое белье. Такие звери не достают «перо» просто так, чтобы напугать… Но ему, как главарю кодлы, все равно надо было «держать шишку».
– Ты чего? Зачем шабер вынул?! – Верблюд выставил вперед раскаленный прут с повисшей на конце шипящей колбасой.
Незнакомец заскорузлой рукой схватил ее, откусил огромный кусок и, не обжигаясь, принялся жадно жевать. Раздалось чавканье, по небритому подбородку потекла струйка слюны. Устремленный на Верблюда взгляд утратил опасную целеустремленность, адский огонь потух, превратившись в тлеющие угольки.
– Давай сюда бухло! – невнятно пробурчал сквозь набитый рот голый человек и, выхватив у Фитиля банку с «Борисом Федоровичем», в несколько глотков осушил ее до дна.
– Оно ж не готово! – охнул Фитиль. – У тебя кишки склеются!
Незнакомец презрительно ухмыльнулся и швырнул банку Фитилю в голову, тот едва успел уклониться. Через несколько минут голый человек отшвырнул недоеденный кусок колбасы, удовлетворенно отрыгнул и осмотрелся.
– Сымай куртку! – приказал он Верблюду.
– А ты рубаху! – палец с острым ногтем ткнул в Фитиля.
– Ты скидывай штаны! – наступила очередь Волдыря.
– И колеса всем снять, я выберу по размеру!
Бродяги переглянулись и вопросительно посмотрели на своего старшего. Страшный чужак отбирал у каждого самое лучшее.
– Слышь, братское сердце, твое погоняло какое? – нерешительно начал «тереть базар» Верблюд.
– Они сами сказали только что. Оглох, что ли?
– Черт?! Так и зовут?
– Глохни! Давайте шмотки, быстро!
– Слышь, Черт, так со своими не поступают. Ты нашу жратву забрал, наше бухло, теперь шмотье… Мы же не лохи какие, чтоб нас бомбить… Знаешь, как это называется?
Голос Верблюда заметно окреп. Хоть по воровским «законам», хоть по бандитским «понятиям», чужак был не прав. То, что он делал, называлось крысятничеством. В зоне за это серьезно спрашивают: загоняют под шконку, бьют до потери пульса, могут и отпетушить.
– Как? – угрожающе прищурился Черт. – Скажи, если такой смелый!
Верблюд осекся. За слово надо отвечать.
– Так и называется… Можно спросить у людей, если не знаешь. У Гвоздя спросим, пусть он тебе скажет!
Гвоздя Верблюд, конечно, лично не знал и спрашивать у него ничего не мог. Только слышал, что это большой авторитет, почти коронованный[4]. Его имя действовало на блатных магически. Но не в этот раз.
– Какой ты, на хер, свой! Вы огрызки, шерсть… И никакой подписки[5] за вами нет! – губы незнакомца змеились в нехорошей улыбке. – А на Гвоздя я ложил с прибором. На всех ложил!
Вжик! Финка тускло сверкнула в желтом свете костра и поперек лица Верблюда легла кровавая черта. Он вскрикнул и опрокинулся на спину, зажимая двумя руками рану.
– Шмотки мне, сучье, а то всех переколю! – угрожающе рявкнул Черт.
Подкрепленное действием требование прозвучало очень убедительно, и никто не стал мешкать. Дрожащими руками Фитиль сорвал с себя рубаху, Волдырь поспешно стащил штаны, потом они сняли со стонущего Верблюда куртку и туфли, затем разулись сами.
Не торопясь, Черт оделся и обулся. Конечно, он не стал похож на денди, но любая одежда лучше голой кожи. Ограбленные бомжи надеялись, что он наконец уйдет, но не тут-то было. Черт оценивающе рассматривал их, гадко улыбаясь, и эта улыбка пугала еще больше, чем длинный тусклый клинок.
– Вон ты! Раздевайся наголо! – корявый палец с длинным ногтем ткнул в Фитиля.
– Зачем? – сдавленно спросил тот. – Нам надо Верблюда в больницу тащить!
– Мы же тебе отдали, что хотел, – просяще проговорил Волдырь.
– Заткнись, петушня! Совсем оборзели! Кто вы такие, чтоб голос подавать?!
Взмахнув рукой, Черт воткнул финку Фитилю в шею. Струей брызнула кровь. Тоненько вскрикнув, бродяга упал в костер. Взметнулся рой искр, желтое пламя стало красным и утробно заскворчало. Волдырь метнулся в сторону, надеясь скрыться в темноте, но не успел – финка достала и его. Верблюд, почуяв неладное, сел и оторвал окровавленные руки от лица. Кровь тут же залила рубашку. Вряд ли он успел что-то рассмотреть: длинная финка обрушилась на ключицу и пробила сердце.
Вошедший в раж Черт продолжал наносить удары. Мосластая рука взлетала вверх и резко падала, как забивающий сваи механический молот. Неподалеку грохотали товарные поезда, заглушая стоны, всхлипы и вопли.
Человека звали Валентин Иванович. На нем был дорогой костюм из мягкой, с серебристым отливом ткани, на запястье дорогие часы, пальцы играли дорогой авторучкой. Судя по манерам, он привык к власти и потому не повышал голос, уверенный в том, что его и так услышат. И действительно, даже Серж утратил обычную развязность и напряженно сидел на краешке стула, как первоклассник в кабинете директора школы.
– Но сейчас речь не о деньгах. Господин Серегин назвал вам выделенную сумму, а как ею распорядиться, вы решите сами. Для нас важно, чтобы работа была выполнена чисто…
– Что значит «чисто»? – спросил Волк. Он неловко чувствовал себя в подаренной Сержем черной «двойке» с туго затянутым строгим галстуком.
Серж едва заметно нахмурился и качнул головой, показывая, что инициативу проявлять не следует.
Валентин Иванович не обратил внимания на вопрос, а может быть, даже его не услышал.
– Работа должна быть выполнена чисто, – продолжал он. – То есть, во-первых, обязателен результат, а во-вторых, никто не должен даже заподозрить нашего участия. Как этого достигнуть – решаете вы. Все детали операции продумываете тоже вы. И конечно, отвечаете за ее исход вы. Персонально и по полной программе.
Жесткий взгляд чуть прищуренных бледно-голубых глаз удержал Волка от вопроса: что значит «по полной программе». Валентин Иванович занимал высокую должность в компании, что-то вроде заместителя директора по безопасности, и не был похож на человека, склонного бросать слова на ветер. «По полной программе» – не метафора и не преувеличение. Убьют, причем не просто убьют, а разрежут на куски, сожгут заживо, сдерут кожу, – вот что такое в его понимании «по полной программе».
Снаружи огромная пирамида «Консорциума» казалась темной, но оказалось, что стены были сделаны из поляризованного стекла, и из расположенного на десятом этаже кабинета Валентина Ивановича открывался красивый вид на Москву-реку. Впрочем, Волку было не до того, чтобы любоваться пейзажем.
– Теперь о ваших проблемах с американцами, – Валентин Иванович открыл маленькую коробочку с надписью «Диор». Волк подумал, что там драгоценности: золотой перстень, бриллиантовая заколка для галстука или нечто в этом роде. Но там оказались складные очки с отсвечивающими голубым напылением стеклами. Волк никогда таких не видел. Валентин Иванович неторопливо разложил их и водрузил на острый, как клюв хищной птицы, нос. Потом порылся в бумагах, вытащил нужный лист и быстро просмотрел текст.
– Они действительно подали ноту в наш МИД. Требуют предать вас суду как военных преступников. А МИД направил запрос на исполнение в ФСБ. Поэтому вам лучше на некоторое время покинуть страну. Так что командировка в Африку подвернулась как раз вовремя.
Валентин Иванович чуть заметно улыбнулся. Судя по всему, это был знак дружеского расположения.
Серж улыбнулся в ответ и согласно кивнул. Волк с сомнением покачал головой и хмыкнул.
– Нас посылало государство, мы исполняли приказ…
Он оборвал фразу на середине, но Валентин Иванович прекрасно все понял.
– Вы имеете в виду, что тогда были защищены, а сейчас обречены действовать на свой страх и риск? – улыбка на непроницаемом лице стала заметнее.
– Это ошибка. Нынешнее государство вполне способно согласиться с американцами, объявить вас военными преступниками и отдать под трибунал. А вот «Консорциум» никогда не выдает своих людей. Плюс платит им деньги, способные обеспечить безбедную жизнь в любом уголке мира.
Что ж, пожалуй, он прав.
Волк тоже кивнул. Серж перевел дух и облегченно откинулся на спинку стула.
– Вопросы есть? – стекла диковинных очков сверкнули синевой.
– Нет.
– Тогда приступайте. А предварительно запишите мой прямой телефон. Для экстренных случаев. Запомните его и сожгите, номер должен быть только у вас в голове!
Серж сам вел машину, и было заметно, что он хорошо знает дорогу. В отглаженной белой шведке с погончиками и накладными карманами, белых брюках и белых туфлях он казался Волку «лондонским денди». Сам Владимир надел купленные вчера синие джинсы, черный, обтягивающий хлопчатобумажный свитер с длинными рукавами и черные кроссовки на «липучках». Он всегда думал об удобстве, а не о красоте или моде.
Скоро украшенный знаменитым трехгранником лакированный капот уткнулся в зеленые железные ворота. На потемневшей и облупившейся краске выделялись контуры двух пятиконечных звезд, выдававшие исконное предназначение расположенной за забором территории. Красные звезды на зеленых воротах украшали в свое время все воинские части Советского Союза.
– Что здесь теперь? – спросил он.
– То же, что и было, – усмехнулся Серж. – Специальный учебный центр для подготовки диверсионно-штурмовых групп. Только раньше он принадлежал государству, а теперь «Консорциуму».
– Приватизировали, что ли? – скривился Волк. – Такой объект приватизировали?!
– И что тут особенного? – Серж посигналил. – Я же тебе говорил: «Консорциум» может все! Сейчас никто и не помнит, что здесь был военный полигон.
– Это вряд ли! – злорадно сказал Волк. – Денег на краску не хватило, или пожалели, только красные звезды отодрали, а следы не закрасили! Каждому ясно, что здесь было!
– Идиоты! – выругался Серж и отрывисто приказал открывшему ворота здоровенному молодцу в штатском: – Ермолай, выкрасить ворота, сроку – час!
Тот почтительно вытянулся. Серж отметил, что Ермолай похож на готового к прыжку тигра.
Территория за забором выглядела строго и аскетично: чахлый кустарник, круглый сухой фонтан с непонятной гипсовой скульптурой посередине, редкие скамейки. На одной сидел солдатик в обычной полевой форме. При виде «мерседеса» он поднес ко рту рацию – доложил кому-то о приезде. Вдали, на фоне неба, просматривались знакомые контуры тропы разведчика – верхний уровень.
– Настоящие имена здесь особо не афишируются, – сказал Серж. – У всех прозвища. Для нас, понятно, никаких тайн нет, на каждого бойца собрано небольшое досье, а вот командиры для них засекречены. И ты старайся их друг перед другом не расшифровывать.
– Понял.
– И еще – в подробности операции никто не посвящен, хотя все догадываются, что придется не в пейнтбол играть. О сумме гонорара тоже разговора не было. И имей в виду, что командир имеет право на большую часть.
Волк промолчал.
Автомобиль прокатился по асфальтовой дорожке и замер у приземистого кирпичного здания под шиферной крышей, которое не могло быть не чем иным, как штабом части. Из открытой двери стремительно выскочил сухой жилистый мужчина в летнем камуфляжном костюме «Тень» без знаков различия.
– Здравия желаю! – привычно рявкнул он, обращаясь к Сержу. – Группа отдыхает, в наличии девять человек. Двое в самоволке. Опять эти… Ряженые.
– Знакомьтесь, это командир группы, позывной Волк, – представил товарища Серж. – Он человек бывалый, боевой, быстро наведет порядок. Ознакомишь его с обстановкой и будешь заместителем, помогай во всем.
– Как положено, – согласился тот и, протянув сухую крепкую руку, представился:
– Рысь.
Глаза у него были желтые и хищные, действительно рысьи. Быстрый взгляд скользнул по татуировкам на руках командира, но как будто ничего не заметил. Прищур профессионального стрелка, цепкие, привыкшие к металлу пальцы. Красноречивая экипировка: «Тень» в войска практически не поступала, может, только в некоторые элитные спецподразделения, да и то оседала у генералов и полковников. Обычно такое снаряжение покупали за свои деньги. А позволить себе это могли только те, кто зарабатывал на жизнь военным ремеслом, причем зарабатывал хорошо, а не так, как в частях и подразделениях российской армии.
– Веди знакомиться, – приказал Серж.
Они принялись обходить здание штаба.
– Народ в группе разный, – сразу перешел к делу Рысь. – Кто-то действительно воевал: Абхазия, Балканы, Чечня… Кто-то примазывается, строит бывалого… По-серьезному я с ними не разбирался, команды не было. Дисциплина хромает, это сразу видно. Только среди «диких гусей»[6] всегда так.
– Ничего, разберемся, – буркнул Волк.
Рысь понимающе кивнул.
– Если порядок наводить, то надо осторожно: почти у каждого нож в кармане. И они один только разговор понимают. А тут особо не развернешься, Москва – не джунгли…
– Да уж это, пожалуйста, учитывайте. Никаких крайних мер, – вмешался Серж. – Кто не подходит – прогнать и дело с концом.
Заместитель неопределенно хмыкнул.
В курилке, под стандартным зеленым грибком, у стандартной железной бочки, наполовину наполненной песком, на стандартной П-образной скамейке сидели девять человек в разномастной одежде: кто в линялом тренировочном костюме, кто в армейских брюках и в майке, кто вообще с голым торсом. Угрюмые лица, настороженные глаза. От каждого исходила какая-то животная волна силы и угрозы – как от хищников в зоопарке.
– Это Волк, наш командир, – зычно сказал Рысь.
Никто и не подумал встать или хоть как-то обозначить приветствие. Воинской дисциплиной тут и не пахло. Как, впрочем, и элементарным уважением. Волк хотел ударить в ухо того, кто сидел ближе всех, но сдержался.
– Ладно, пойдем знакомиться, – сухо сказал он и, повернувшись, направился к тропе разведчика. Следом двинулся Серж.
– Чего рассиживаетесь! – рявкнул Рысь. – Пошли!
«Дикие гуси» нехотя зашагали следом.
– Ну, как впечатление? – спросил Серж.
Волк скривился.
– Ни один не уложился в норматив! Куда это годится?
– Ерунда. Это не главное.
– А дисциплина? Ты видел, ведь никто из них не хотел идти на тропу!
– И это не главное, – так же безразлично повторил Серж.
– Я не пойму: а что же главное?
– Главное – сделать дело. Мы это умеем. И должны уметь заставлять других. Вон, смотри!
Ворота блестели свежей краской, и следов от отодранных звезд уже видно не было.
– Двадцать три колотых и пять резаных, – сообщил Калинов, переворачивая второй труп. На первом он насчитал тридцать шесть ран, на третьем тоже целого лоскута не осталось, к тому же поза наводила опытного судмедэксперта на неприятные подозрения.
– Двадцать три колотых и пять резаных ранений, – послушно, как школьник на диктанте, записал в протокол прокурорский следователь. Он был совсем зеленый, только из института, так что никто не знал ни имени, ни фамилии круглолицего веснушчатого паренька, явно робеющего на месте тройного убийства. И понятые – простуженный плюгавый мужчина и грузная женщина в железнодорожной форме – тоже чувствовали себя не в своей тарелке и старались не смотреть в сторону растерзанных трупов.
Только капитан Дятлов, прослуживший в милиции двадцать пять лет, причем последние двадцать в уголовном розыске, относился к происходящему как к делу хотя и неприятному, но привычному и вполне обыденному.
– Смотри, вот на куске колбасы следы зубов остались! – он показал пальцем, и эксперт-криминалист Бровков навел фотоаппарат на очередной крупный план.
– Ты потом слепок сними, пригодится, – Дятлов пригнулся, хищно изучая измятую землю вокруг кострища. Верхняя губа у него приподнялась и нервно подергивалась, как у ищейки, вынюхивающей след. – Чую я, это ЕГО зубы.
– Сделаем, – буднично кивнул Бровков, который уже не один десяток лет копался в дерьме мест происшествий.
– И здесь пальцы наверняка остались, – ноготь оперативника ткнул в банку из-под клея. – Давай, скатай на черную пленочку… Думаю, тоже ЕГО.
– Скатаем, – равнодушно кивнул Бровков. – Ты часом не проголодался? Потом можешь колбаску доесть.
Раздался громкий звук. Женщина-железнодорожница с трудом подавила рвотный позыв.
– Ну, когда вы меня отпустите? – плачущим голосом в очередной раз взмолилась она. – Я вообще не могу на мертвяков смотреть, а тут такие страсти…
– Это вы зря, – успокаивающе сказал Калинов, повернув к понятой одутловатое лицо с навеки застывшим брюзгливым выражением. – Мертвые гораздо лучше живых. Никогда ничего плохого не делают…
И, повернувшись к безымянному следователю, уже другим – строгим и деловым тоном добавил:
– Раневые каналы глубиной до двадцати сантиметров. Скорей всего – традиционная самодельная финка…
Дятлов, внимательно глядя под ноги, медленно пошел вокруг остатков костра по расширяющейся спирали. Но, так ничего и не найдя, наткнулся на кинолога, безуспешно наклоняющего голову овчарки к земле.
– Ищи, Рекс, ищи! След, Рекс, след!
Пес фыркал и вырывался, шерсть на загривке встала дыбом.
– Ну, что тут у тебя?
– Не пойму, – растерянно ответил сержантик. – Никогда такого не было… Как будто боится… Видно, какой-то гадостью посыпали…
Опер провел пятерней по редеющим и к тому же крашеным волосам. Испитое морщинистое лицо, тусклый взгляд, – он выглядел гораздо старше своих лет. Как будто был не действующим капитаном милиции, а пенсионером-ветераном. Сейчас он чувствовал себя неудачником и испытывал нарастающее раздражение.
– Иди сюда, Паша! – окликнул его Калинов. – На третьем сорок пять ран, все колотые. А главное…
Тыльной стороной обтянутой резиной ладони судмедэксперт поправил очки. Кожу его лица покрывали черные точки, на щеке росла бородавка.
– Похоже, его того… Ну, сам понимаешь…
– Что я понимаю?! – дал выход раздражению Дятлов. – У меня уже все эти загадки знаешь, где сидят? Давай, Калинов, не темни!
– На трупе номер три имеются признаки посмертного мужеложства, – официальным тоном сказал дуборез. – Сейчас попробую взять мазок… Если там не спазмировалось…
Понятая в железнодорожной форме отбежала в сторону и согнулась. Ее вырвало. Следак[7] заметно побледнел и перестал писать.
– Какой же гад мог все это сделать?!
Крашеный капитан пожал плечами.
– Такой же труболет, как эти…
Молодой человек сморщился, словно от зубной боли.
– Ничего не понимаю! Это что же получается? Бродяги, бомжи, у них ничего нет… А ОН у них и колбасу отнял, и пойло, и одежду, и обувь, и убил, да еще это…
Дятлов цинично усмехнулся с высоты своего двадцатилетнего оперативного стажа. Настроение улучшалось. В конце концов, он находился в своей стихии. Кровавой, гнусной, мерзкой, но привычной и хорошо знакомой. Пожалуй, только в такой обстановке он чувствовал себя, как рыба в воде. Особенно, если представлялась возможность кого-нибудь просветить.
– А что особенного? Запомни: все, что нужно человеку, он может получить от других людей!
– Прям-таки все? – не поверил зеленый следак.
– Все, все! – подтвердил капитан. – Авторитет. Уважение или страх, что для многих одно и то же… Деньги, секс… Кровь… Мне как-то переливали донорскую… Даже мясо!
– Как мясо?!
– Обыкновенно. Зеки часто едят друг друга… Иногда по необходимости: возьмут лоха в побег и сожрут. «Корова» называется. Иногда из блатовства, чтобы крутость свою показать, чтобы все боялись…
Оперативник вдруг осекся.
– Я знаешь, что думаю? Если б не эта колбаса, ОН бы вырезал у того, кто потолще, филейчик, зажарил и съел…
Вытирающая губы платком железнодорожница снова согнулась и с утробным рыком шарахнулась в сторону. Дятлов не обратил на это внимания.
– Сто пудов, так бы и сделал! Просто потому, что ему так надо! Ну, зверюга! Ты знаешь, мне такие еще не попадались!
Крашеный капитан оживился, глаза лихорадочно заблестели. Так преображается наркоман после желанной дозы морфина.
– Ну, что у тебя, Калинов? – пружинисто подскочил он к судмедэксперту.
– Не знаю, – вяло отозвался тот, с треском стягивая резиновые перчатки. – Мазок взял, а там видно будет. Биологию сделаем, вскрытие, тогда все и станет ясно…
– Это «тогда», а мне сейчас надо! – явно недовольный, опер так же пружинисто подскочил к криминалисту, который через мощную лупу задумчиво рассматривал на свет две дактилопленки попеременно. На каждой проступали характерные овальные пятна контрастного порошка.
– Ну что, есть?
Бровков неопределенно пожал плечами.
– Есть-то оно есть, да не знаю, как его съесть… Похоже, ОН был в перчатках. Тонких кожаных перчатках. Может, лайка хорошей выработки, может, замша…
– Да откуда у такого хищника лайковые перчатки?! – изумился Дятлов.
– Не знаю, это уже не ко мне вопрос. Только вот что я точно знаю: папиллярные линии бывают завитковые, петлевидные или дуговые. А тут какой-то узор есть, но непонятно какой… Я за пятнадцать лет таких никогда не видел. Скорей всего, это кожа перчаток пропечаталась…
– Постой, постой! Перчатки вообще следов не оставляют! Там же мертвая кожа, без пота и жира!
– Вот то-то и оно! – вздохнул Бровков. – Дело ясное, что дело темное. Ну, да ладно, посмотрим под микроскопом, в лаборатории банку поизучаем. Выясним, что к чему…
Сплюнув, капитан подошел к кинологу.
– Не отработали след, – не дожидаясь вопроса, доложил тот. – Скорей всего, ОН чем-то присыпал.
– Да вы что, сговорились? – сыщик выругался, но тут же взял себя в руки. – Ладно, на нет и суда нет. Идите в свои лаборатории. Я и сам его прищучу!
Расхлябанно скрипя рессорами на пустырь въехала серая, давно не мытая труповозка.
– Черт! – испуганно вскрикивает Волдырь.
Тип худой, но мосластый, у него узкое лицо, низкий скошенный лоб, выступающая вперед острая челюсть. На синей коже синеют тюремные татуировки, но главное: все тело – от горла до лобка – рассекает зловещий багровый рубец, каких не бывает у живых людей.
– Черт! – Фитиль вскинул голову и отшатнулся. – Ты что, из морга?
– Откуда вы меня знаете? – хриплым угрожающим голосом спросил незнакомец. И наставил узловатый, с острым ногтем палец сначала на одного бродягу, потом на другого.
– Быстро отвечать! А то сожгу заживо!
Волдырь и Фитиль притихли.
– Ты чего волну гонишь? – вмешался Верблюд, зло рассматривая чужака, который вторгся на его территорию. – Чего развыступался?
– Не, правда, я же работал в морге санитаром! – приободрился Фитиль. – Там у всех такие отметины после вскрытия! И все они внутри пустые!
– Сейчас и ты пустой будешь…
Голый сунул в корпус сломанной гитары голую руку и тут же вытащил обратно. Теперь в ней была зажата длинная финка, какими в деревнях любят колоть свиней. Он шагнул вперед, к Фитилю. Лицо незнакомца ничего не выражало, в глазах горел адский огонь.
Может быть, испуганный Верблюд воспринимал так отблески костра. Его криминальный опыт хотя и многократно преувеличивался им самим, но реально ограничивался одной малозначительной и неавторитетной статьей – «бродяжничество». В зонах он насмотрелся на разный арестантский люд и безошибочно определил, что перед ним отпетый душегуб, способный запороть человека с той же легкостью, с какой бомж снимает с веревки чужое белье. Такие звери не достают «перо» просто так, чтобы напугать… Но ему, как главарю кодлы, все равно надо было «держать шишку».
– Ты чего? Зачем шабер вынул?! – Верблюд выставил вперед раскаленный прут с повисшей на конце шипящей колбасой.
Незнакомец заскорузлой рукой схватил ее, откусил огромный кусок и, не обжигаясь, принялся жадно жевать. Раздалось чавканье, по небритому подбородку потекла струйка слюны. Устремленный на Верблюда взгляд утратил опасную целеустремленность, адский огонь потух, превратившись в тлеющие угольки.
– Давай сюда бухло! – невнятно пробурчал сквозь набитый рот голый человек и, выхватив у Фитиля банку с «Борисом Федоровичем», в несколько глотков осушил ее до дна.
– Оно ж не готово! – охнул Фитиль. – У тебя кишки склеются!
Незнакомец презрительно ухмыльнулся и швырнул банку Фитилю в голову, тот едва успел уклониться. Через несколько минут голый человек отшвырнул недоеденный кусок колбасы, удовлетворенно отрыгнул и осмотрелся.
– Сымай куртку! – приказал он Верблюду.
– А ты рубаху! – палец с острым ногтем ткнул в Фитиля.
– Ты скидывай штаны! – наступила очередь Волдыря.
– И колеса всем снять, я выберу по размеру!
Бродяги переглянулись и вопросительно посмотрели на своего старшего. Страшный чужак отбирал у каждого самое лучшее.
– Слышь, братское сердце, твое погоняло какое? – нерешительно начал «тереть базар» Верблюд.
– Они сами сказали только что. Оглох, что ли?
– Черт?! Так и зовут?
– Глохни! Давайте шмотки, быстро!
– Слышь, Черт, так со своими не поступают. Ты нашу жратву забрал, наше бухло, теперь шмотье… Мы же не лохи какие, чтоб нас бомбить… Знаешь, как это называется?
Голос Верблюда заметно окреп. Хоть по воровским «законам», хоть по бандитским «понятиям», чужак был не прав. То, что он делал, называлось крысятничеством. В зоне за это серьезно спрашивают: загоняют под шконку, бьют до потери пульса, могут и отпетушить.
– Как? – угрожающе прищурился Черт. – Скажи, если такой смелый!
Верблюд осекся. За слово надо отвечать.
– Так и называется… Можно спросить у людей, если не знаешь. У Гвоздя спросим, пусть он тебе скажет!
Гвоздя Верблюд, конечно, лично не знал и спрашивать у него ничего не мог. Только слышал, что это большой авторитет, почти коронованный[4]. Его имя действовало на блатных магически. Но не в этот раз.
– Какой ты, на хер, свой! Вы огрызки, шерсть… И никакой подписки[5] за вами нет! – губы незнакомца змеились в нехорошей улыбке. – А на Гвоздя я ложил с прибором. На всех ложил!
Вжик! Финка тускло сверкнула в желтом свете костра и поперек лица Верблюда легла кровавая черта. Он вскрикнул и опрокинулся на спину, зажимая двумя руками рану.
– Шмотки мне, сучье, а то всех переколю! – угрожающе рявкнул Черт.
Подкрепленное действием требование прозвучало очень убедительно, и никто не стал мешкать. Дрожащими руками Фитиль сорвал с себя рубаху, Волдырь поспешно стащил штаны, потом они сняли со стонущего Верблюда куртку и туфли, затем разулись сами.
Не торопясь, Черт оделся и обулся. Конечно, он не стал похож на денди, но любая одежда лучше голой кожи. Ограбленные бомжи надеялись, что он наконец уйдет, но не тут-то было. Черт оценивающе рассматривал их, гадко улыбаясь, и эта улыбка пугала еще больше, чем длинный тусклый клинок.
– Вон ты! Раздевайся наголо! – корявый палец с длинным ногтем ткнул в Фитиля.
– Зачем? – сдавленно спросил тот. – Нам надо Верблюда в больницу тащить!
– Мы же тебе отдали, что хотел, – просяще проговорил Волдырь.
– Заткнись, петушня! Совсем оборзели! Кто вы такие, чтоб голос подавать?!
Взмахнув рукой, Черт воткнул финку Фитилю в шею. Струей брызнула кровь. Тоненько вскрикнув, бродяга упал в костер. Взметнулся рой искр, желтое пламя стало красным и утробно заскворчало. Волдырь метнулся в сторону, надеясь скрыться в темноте, но не успел – финка достала и его. Верблюд, почуяв неладное, сел и оторвал окровавленные руки от лица. Кровь тут же залила рубашку. Вряд ли он успел что-то рассмотреть: длинная финка обрушилась на ключицу и пробила сердце.
Вошедший в раж Черт продолжал наносить удары. Мосластая рука взлетала вверх и резко падала, как забивающий сваи механический молот. Неподалеку грохотали товарные поезда, заглушая стоны, всхлипы и вопли.
* * *
– Перед вами поставлена очень важная задача, и ее выполнение будет хорошо оплачено, – солидный человек с холеным лицом и ухоженной седой шевелюрой сидел за полированным столом из дорогого дерева и говорил неторопливо и веско, четко выговаривая каждое слово.Человека звали Валентин Иванович. На нем был дорогой костюм из мягкой, с серебристым отливом ткани, на запястье дорогие часы, пальцы играли дорогой авторучкой. Судя по манерам, он привык к власти и потому не повышал голос, уверенный в том, что его и так услышат. И действительно, даже Серж утратил обычную развязность и напряженно сидел на краешке стула, как первоклассник в кабинете директора школы.
– Но сейчас речь не о деньгах. Господин Серегин назвал вам выделенную сумму, а как ею распорядиться, вы решите сами. Для нас важно, чтобы работа была выполнена чисто…
– Что значит «чисто»? – спросил Волк. Он неловко чувствовал себя в подаренной Сержем черной «двойке» с туго затянутым строгим галстуком.
Серж едва заметно нахмурился и качнул головой, показывая, что инициативу проявлять не следует.
Валентин Иванович не обратил внимания на вопрос, а может быть, даже его не услышал.
– Работа должна быть выполнена чисто, – продолжал он. – То есть, во-первых, обязателен результат, а во-вторых, никто не должен даже заподозрить нашего участия. Как этого достигнуть – решаете вы. Все детали операции продумываете тоже вы. И конечно, отвечаете за ее исход вы. Персонально и по полной программе.
Жесткий взгляд чуть прищуренных бледно-голубых глаз удержал Волка от вопроса: что значит «по полной программе». Валентин Иванович занимал высокую должность в компании, что-то вроде заместителя директора по безопасности, и не был похож на человека, склонного бросать слова на ветер. «По полной программе» – не метафора и не преувеличение. Убьют, причем не просто убьют, а разрежут на куски, сожгут заживо, сдерут кожу, – вот что такое в его понимании «по полной программе».
Снаружи огромная пирамида «Консорциума» казалась темной, но оказалось, что стены были сделаны из поляризованного стекла, и из расположенного на десятом этаже кабинета Валентина Ивановича открывался красивый вид на Москву-реку. Впрочем, Волку было не до того, чтобы любоваться пейзажем.
– Теперь о ваших проблемах с американцами, – Валентин Иванович открыл маленькую коробочку с надписью «Диор». Волк подумал, что там драгоценности: золотой перстень, бриллиантовая заколка для галстука или нечто в этом роде. Но там оказались складные очки с отсвечивающими голубым напылением стеклами. Волк никогда таких не видел. Валентин Иванович неторопливо разложил их и водрузил на острый, как клюв хищной птицы, нос. Потом порылся в бумагах, вытащил нужный лист и быстро просмотрел текст.
– Они действительно подали ноту в наш МИД. Требуют предать вас суду как военных преступников. А МИД направил запрос на исполнение в ФСБ. Поэтому вам лучше на некоторое время покинуть страну. Так что командировка в Африку подвернулась как раз вовремя.
Валентин Иванович чуть заметно улыбнулся. Судя по всему, это был знак дружеского расположения.
Серж улыбнулся в ответ и согласно кивнул. Волк с сомнением покачал головой и хмыкнул.
– Нас посылало государство, мы исполняли приказ…
Он оборвал фразу на середине, но Валентин Иванович прекрасно все понял.
– Вы имеете в виду, что тогда были защищены, а сейчас обречены действовать на свой страх и риск? – улыбка на непроницаемом лице стала заметнее.
– Это ошибка. Нынешнее государство вполне способно согласиться с американцами, объявить вас военными преступниками и отдать под трибунал. А вот «Консорциум» никогда не выдает своих людей. Плюс платит им деньги, способные обеспечить безбедную жизнь в любом уголке мира.
Что ж, пожалуй, он прав.
Волк тоже кивнул. Серж перевел дух и облегченно откинулся на спинку стула.
– Вопросы есть? – стекла диковинных очков сверкнули синевой.
– Нет.
– Тогда приступайте. А предварительно запишите мой прямой телефон. Для экстренных случаев. Запомните его и сожгите, номер должен быть только у вас в голове!
* * *
Переночевал Волк в той самой гостинице «Магнолия» на Фрунзенской набережной, где бывший боксер, он же директор, дядя Вася держал для него трехкомнатный люкс. Утром за ним заехал Серж на своем огромном «мерседесе» представительского класса. Уверенно пробираясь через пробки, они пересекли МКАД и выехали за город. Через сорок минут гонки по гладкому шоссе «мерс» проехал мимо небольшого подмосковного городишки, сбавил скорость и принялся нырять по ухабам вдоль длинного бетонного забора.Серж сам вел машину, и было заметно, что он хорошо знает дорогу. В отглаженной белой шведке с погончиками и накладными карманами, белых брюках и белых туфлях он казался Волку «лондонским денди». Сам Владимир надел купленные вчера синие джинсы, черный, обтягивающий хлопчатобумажный свитер с длинными рукавами и черные кроссовки на «липучках». Он всегда думал об удобстве, а не о красоте или моде.
Скоро украшенный знаменитым трехгранником лакированный капот уткнулся в зеленые железные ворота. На потемневшей и облупившейся краске выделялись контуры двух пятиконечных звезд, выдававшие исконное предназначение расположенной за забором территории. Красные звезды на зеленых воротах украшали в свое время все воинские части Советского Союза.
– Что здесь теперь? – спросил он.
– То же, что и было, – усмехнулся Серж. – Специальный учебный центр для подготовки диверсионно-штурмовых групп. Только раньше он принадлежал государству, а теперь «Консорциуму».
– Приватизировали, что ли? – скривился Волк. – Такой объект приватизировали?!
– И что тут особенного? – Серж посигналил. – Я же тебе говорил: «Консорциум» может все! Сейчас никто и не помнит, что здесь был военный полигон.
– Это вряд ли! – злорадно сказал Волк. – Денег на краску не хватило, или пожалели, только красные звезды отодрали, а следы не закрасили! Каждому ясно, что здесь было!
– Идиоты! – выругался Серж и отрывисто приказал открывшему ворота здоровенному молодцу в штатском: – Ермолай, выкрасить ворота, сроку – час!
Тот почтительно вытянулся. Серж отметил, что Ермолай похож на готового к прыжку тигра.
Территория за забором выглядела строго и аскетично: чахлый кустарник, круглый сухой фонтан с непонятной гипсовой скульптурой посередине, редкие скамейки. На одной сидел солдатик в обычной полевой форме. При виде «мерседеса» он поднес ко рту рацию – доложил кому-то о приезде. Вдали, на фоне неба, просматривались знакомые контуры тропы разведчика – верхний уровень.
– Настоящие имена здесь особо не афишируются, – сказал Серж. – У всех прозвища. Для нас, понятно, никаких тайн нет, на каждого бойца собрано небольшое досье, а вот командиры для них засекречены. И ты старайся их друг перед другом не расшифровывать.
– Понял.
– И еще – в подробности операции никто не посвящен, хотя все догадываются, что придется не в пейнтбол играть. О сумме гонорара тоже разговора не было. И имей в виду, что командир имеет право на большую часть.
Волк промолчал.
Автомобиль прокатился по асфальтовой дорожке и замер у приземистого кирпичного здания под шиферной крышей, которое не могло быть не чем иным, как штабом части. Из открытой двери стремительно выскочил сухой жилистый мужчина в летнем камуфляжном костюме «Тень» без знаков различия.
– Здравия желаю! – привычно рявкнул он, обращаясь к Сержу. – Группа отдыхает, в наличии девять человек. Двое в самоволке. Опять эти… Ряженые.
– Знакомьтесь, это командир группы, позывной Волк, – представил товарища Серж. – Он человек бывалый, боевой, быстро наведет порядок. Ознакомишь его с обстановкой и будешь заместителем, помогай во всем.
– Как положено, – согласился тот и, протянув сухую крепкую руку, представился:
– Рысь.
Глаза у него были желтые и хищные, действительно рысьи. Быстрый взгляд скользнул по татуировкам на руках командира, но как будто ничего не заметил. Прищур профессионального стрелка, цепкие, привыкшие к металлу пальцы. Красноречивая экипировка: «Тень» в войска практически не поступала, может, только в некоторые элитные спецподразделения, да и то оседала у генералов и полковников. Обычно такое снаряжение покупали за свои деньги. А позволить себе это могли только те, кто зарабатывал на жизнь военным ремеслом, причем зарабатывал хорошо, а не так, как в частях и подразделениях российской армии.
– Веди знакомиться, – приказал Серж.
Они принялись обходить здание штаба.
– Народ в группе разный, – сразу перешел к делу Рысь. – Кто-то действительно воевал: Абхазия, Балканы, Чечня… Кто-то примазывается, строит бывалого… По-серьезному я с ними не разбирался, команды не было. Дисциплина хромает, это сразу видно. Только среди «диких гусей»[6] всегда так.
– Ничего, разберемся, – буркнул Волк.
Рысь понимающе кивнул.
– Если порядок наводить, то надо осторожно: почти у каждого нож в кармане. И они один только разговор понимают. А тут особо не развернешься, Москва – не джунгли…
– Да уж это, пожалуйста, учитывайте. Никаких крайних мер, – вмешался Серж. – Кто не подходит – прогнать и дело с концом.
Заместитель неопределенно хмыкнул.
В курилке, под стандартным зеленым грибком, у стандартной железной бочки, наполовину наполненной песком, на стандартной П-образной скамейке сидели девять человек в разномастной одежде: кто в линялом тренировочном костюме, кто в армейских брюках и в майке, кто вообще с голым торсом. Угрюмые лица, настороженные глаза. От каждого исходила какая-то животная волна силы и угрозы – как от хищников в зоопарке.
– Это Волк, наш командир, – зычно сказал Рысь.
Никто и не подумал встать или хоть как-то обозначить приветствие. Воинской дисциплиной тут и не пахло. Как, впрочем, и элементарным уважением. Волк хотел ударить в ухо того, кто сидел ближе всех, но сдержался.
– Ладно, пойдем знакомиться, – сухо сказал он и, повернувшись, направился к тропе разведчика. Следом двинулся Серж.
– Чего рассиживаетесь! – рявкнул Рысь. – Пошли!
«Дикие гуси» нехотя зашагали следом.
* * *
Через полтора часа «мерседес» выезжал из бывшей воинской части.– Ну, как впечатление? – спросил Серж.
Волк скривился.
– Ни один не уложился в норматив! Куда это годится?
– Ерунда. Это не главное.
– А дисциплина? Ты видел, ведь никто из них не хотел идти на тропу!
– И это не главное, – так же безразлично повторил Серж.
– Я не пойму: а что же главное?
– Главное – сделать дело. Мы это умеем. И должны уметь заставлять других. Вон, смотри!
Ворота блестели свежей краской, и следов от отодранных звезд уже видно не было.
* * *
На пустыре за железнодорожными путями лениво мигали синими маячками желтые милицейские «УАЗы», на первый взгляд хаотично толклись люди в форме и штатском, молоденький сержант приваживал к предполагаемому следу некрупную черную овчарку, та вскидывала голову, фыркала и садилась на задние лапы. На самом деле хаос осмотра имел свою логику и упорядоченность, центр которой находился там, где работала оперативно-следственная группа.– Двадцать три колотых и пять резаных, – сообщил Калинов, переворачивая второй труп. На первом он насчитал тридцать шесть ран, на третьем тоже целого лоскута не осталось, к тому же поза наводила опытного судмедэксперта на неприятные подозрения.
– Двадцать три колотых и пять резаных ранений, – послушно, как школьник на диктанте, записал в протокол прокурорский следователь. Он был совсем зеленый, только из института, так что никто не знал ни имени, ни фамилии круглолицего веснушчатого паренька, явно робеющего на месте тройного убийства. И понятые – простуженный плюгавый мужчина и грузная женщина в железнодорожной форме – тоже чувствовали себя не в своей тарелке и старались не смотреть в сторону растерзанных трупов.
Только капитан Дятлов, прослуживший в милиции двадцать пять лет, причем последние двадцать в уголовном розыске, относился к происходящему как к делу хотя и неприятному, но привычному и вполне обыденному.
– Смотри, вот на куске колбасы следы зубов остались! – он показал пальцем, и эксперт-криминалист Бровков навел фотоаппарат на очередной крупный план.
– Ты потом слепок сними, пригодится, – Дятлов пригнулся, хищно изучая измятую землю вокруг кострища. Верхняя губа у него приподнялась и нервно подергивалась, как у ищейки, вынюхивающей след. – Чую я, это ЕГО зубы.
– Сделаем, – буднично кивнул Бровков, который уже не один десяток лет копался в дерьме мест происшествий.
– И здесь пальцы наверняка остались, – ноготь оперативника ткнул в банку из-под клея. – Давай, скатай на черную пленочку… Думаю, тоже ЕГО.
– Скатаем, – равнодушно кивнул Бровков. – Ты часом не проголодался? Потом можешь колбаску доесть.
Раздался громкий звук. Женщина-железнодорожница с трудом подавила рвотный позыв.
– Ну, когда вы меня отпустите? – плачущим голосом в очередной раз взмолилась она. – Я вообще не могу на мертвяков смотреть, а тут такие страсти…
– Это вы зря, – успокаивающе сказал Калинов, повернув к понятой одутловатое лицо с навеки застывшим брюзгливым выражением. – Мертвые гораздо лучше живых. Никогда ничего плохого не делают…
И, повернувшись к безымянному следователю, уже другим – строгим и деловым тоном добавил:
– Раневые каналы глубиной до двадцати сантиметров. Скорей всего – традиционная самодельная финка…
Дятлов, внимательно глядя под ноги, медленно пошел вокруг остатков костра по расширяющейся спирали. Но, так ничего и не найдя, наткнулся на кинолога, безуспешно наклоняющего голову овчарки к земле.
– Ищи, Рекс, ищи! След, Рекс, след!
Пес фыркал и вырывался, шерсть на загривке встала дыбом.
– Ну, что тут у тебя?
– Не пойму, – растерянно ответил сержантик. – Никогда такого не было… Как будто боится… Видно, какой-то гадостью посыпали…
Опер провел пятерней по редеющим и к тому же крашеным волосам. Испитое морщинистое лицо, тусклый взгляд, – он выглядел гораздо старше своих лет. Как будто был не действующим капитаном милиции, а пенсионером-ветераном. Сейчас он чувствовал себя неудачником и испытывал нарастающее раздражение.
– Иди сюда, Паша! – окликнул его Калинов. – На третьем сорок пять ран, все колотые. А главное…
Тыльной стороной обтянутой резиной ладони судмедэксперт поправил очки. Кожу его лица покрывали черные точки, на щеке росла бородавка.
– Похоже, его того… Ну, сам понимаешь…
– Что я понимаю?! – дал выход раздражению Дятлов. – У меня уже все эти загадки знаешь, где сидят? Давай, Калинов, не темни!
– На трупе номер три имеются признаки посмертного мужеложства, – официальным тоном сказал дуборез. – Сейчас попробую взять мазок… Если там не спазмировалось…
Понятая в железнодорожной форме отбежала в сторону и согнулась. Ее вырвало. Следак[7] заметно побледнел и перестал писать.
– Какой же гад мог все это сделать?!
Крашеный капитан пожал плечами.
– Такой же труболет, как эти…
Молодой человек сморщился, словно от зубной боли.
– Ничего не понимаю! Это что же получается? Бродяги, бомжи, у них ничего нет… А ОН у них и колбасу отнял, и пойло, и одежду, и обувь, и убил, да еще это…
Дятлов цинично усмехнулся с высоты своего двадцатилетнего оперативного стажа. Настроение улучшалось. В конце концов, он находился в своей стихии. Кровавой, гнусной, мерзкой, но привычной и хорошо знакомой. Пожалуй, только в такой обстановке он чувствовал себя, как рыба в воде. Особенно, если представлялась возможность кого-нибудь просветить.
– А что особенного? Запомни: все, что нужно человеку, он может получить от других людей!
– Прям-таки все? – не поверил зеленый следак.
– Все, все! – подтвердил капитан. – Авторитет. Уважение или страх, что для многих одно и то же… Деньги, секс… Кровь… Мне как-то переливали донорскую… Даже мясо!
– Как мясо?!
– Обыкновенно. Зеки часто едят друг друга… Иногда по необходимости: возьмут лоха в побег и сожрут. «Корова» называется. Иногда из блатовства, чтобы крутость свою показать, чтобы все боялись…
Оперативник вдруг осекся.
– Я знаешь, что думаю? Если б не эта колбаса, ОН бы вырезал у того, кто потолще, филейчик, зажарил и съел…
Вытирающая губы платком железнодорожница снова согнулась и с утробным рыком шарахнулась в сторону. Дятлов не обратил на это внимания.
– Сто пудов, так бы и сделал! Просто потому, что ему так надо! Ну, зверюга! Ты знаешь, мне такие еще не попадались!
Крашеный капитан оживился, глаза лихорадочно заблестели. Так преображается наркоман после желанной дозы морфина.
– Ну, что у тебя, Калинов? – пружинисто подскочил он к судмедэксперту.
– Не знаю, – вяло отозвался тот, с треском стягивая резиновые перчатки. – Мазок взял, а там видно будет. Биологию сделаем, вскрытие, тогда все и станет ясно…
– Это «тогда», а мне сейчас надо! – явно недовольный, опер так же пружинисто подскочил к криминалисту, который через мощную лупу задумчиво рассматривал на свет две дактилопленки попеременно. На каждой проступали характерные овальные пятна контрастного порошка.
– Ну что, есть?
Бровков неопределенно пожал плечами.
– Есть-то оно есть, да не знаю, как его съесть… Похоже, ОН был в перчатках. Тонких кожаных перчатках. Может, лайка хорошей выработки, может, замша…
– Да откуда у такого хищника лайковые перчатки?! – изумился Дятлов.
– Не знаю, это уже не ко мне вопрос. Только вот что я точно знаю: папиллярные линии бывают завитковые, петлевидные или дуговые. А тут какой-то узор есть, но непонятно какой… Я за пятнадцать лет таких никогда не видел. Скорей всего, это кожа перчаток пропечаталась…
– Постой, постой! Перчатки вообще следов не оставляют! Там же мертвая кожа, без пота и жира!
– Вот то-то и оно! – вздохнул Бровков. – Дело ясное, что дело темное. Ну, да ладно, посмотрим под микроскопом, в лаборатории банку поизучаем. Выясним, что к чему…
Сплюнув, капитан подошел к кинологу.
– Не отработали след, – не дожидаясь вопроса, доложил тот. – Скорей всего, ОН чем-то присыпал.
– Да вы что, сговорились? – сыщик выругался, но тут же взял себя в руки. – Ладно, на нет и суда нет. Идите в свои лаборатории. Я и сам его прищучу!
Расхлябанно скрипя рессорами на пустырь въехала серая, давно не мытая труповозка.