Страница:
Присев на корточки, она дает мне возможность убедиться, что во рту у нее ничего не скрыто. Молодец Ирена, вижу, ты склонна к сотрудничеству! Если это, конечно, не попытка усыпить мою бдительность… Если так – напрасно! Добросовестность, последовательность и доведение любого дела до конца – вот принципы, которые я всегда и неукоснительно исповедую! Насчет позы конечного этапа исследования двух мнений быть не может: тут нет ни дивана, ни стола, ни даже стула, а высокие узкие сапоги в соединении с брюками исключают фронтальные подходы… Я ободряюще поднимаю Ирену на ноги, разворачиваю спиной, она без дополнительных указаний слегка наклоняется, ухватившись за позолоченную колонну восемнадцатого века.
Поскольку это работа, а не какие-то глупости, то я, отстранившись на миг, достаю небольшой пакетик из фольги, в котором ждет своего часа миниатюрный бронежилет, только не из кевлара, а из латекса, проверенный не контрольными отстрелами, а электроникой, и называемый не «Кора» или «Модуль», а «Дьюрекс». В полумраке белеют стройные ноги и аппетитные ягодицы Ирены, с треском рвется фольга, шуршит тончайшая резина, полсотни железных мужиков жадно ждут последнего аккорда неожиданной увертюры. После небольшой заминки я врываюсь в скользкого моллюска и подробнейшим образом исследую его внутренности, стараясь вогнать свой щуп как можно глубже. Для этого, бессознательно следуя правилам ножевого боя, я при каждом выпаде дергаю чуть влажные бедра Ирены на себя – надо признать, что она вполне добросовестно мне помогает и активно подается навстречу, чтобы свести к минимуму глубину неисследованного пространства…
Уф! Никто не сможет упрекнуть меня в недобросовестности и поверхностном подходе к делу. Я сделал все, что мог. И если уликовые материалы не обнаружены – значит, их просто нет!
Я привожу одежду в порядок, вытираю платком вспотевший лоб. Никогда еще мне не приходилось выделывать подобные дивертисменты в музее, даже не сняв пальто! Ирена тоже быстро застегивается, одергивается, поправляет волосы и расправляет складки одежды. Она тяжело дышит, так что ее дыхание отдается эхом чуть в стороне. Если, конечно, это не дыхание возбужденных рыцарей. На многих доспехах имеются стальные гульфики разных размеров: от скромных до весьма внушительных, и энергетика того, что в них находилось, вполне может привести в неистовство бесплотный дух, заточенный в железную оболочку.
Мне кажется, я слышу какие-то звуки: скрипы, едва слышное царапанье, скрежет… Как будто застоявшиеся рыцари переминаются с ноги на ногу… Про восковые фигуры говорят, что они оживают по ночам… А как ведут себя эти стальные панцири?
– Ну, ты и шустрый парень! – улыбается Ирена и гладит меня по щеке. – Никак не ожидала такого натиска!
Э-э-э, подруга, да ты не очистилась от греха лицемерия!
– Так уж и не ожидала?
– По крайней мере, здесь и сегодня!
Она успокоилась и выглядела как ни в чем не бывало.
– Тогда скажите, пожалуйста, прекрасная дама, зачем вы меня сюда пригласили? Ведь не для того же, чтобы провести музейную экскурсию?
– И для этого тоже…
– «Тоже»? А главная цель?
Ирена улыбнулась.
– Хочу задать вам один вопрос. Вы что-нибудь теряли?
– В каком смысле? Я очень организованный человек, я никогда ничего не теряю.
– Не вы лично. Просто у меня оказалась одна вещь, которая принадлежала Российскому «Авиакосмосу», сотрудником которого вы якобы являетесь.
– Почему «якобы»? – слегка обиделся я. – Могу показать официальный документ… Да и позвонить нетрудно, вам ответят, что Сергеев в командировке в Вене… А что это за вещь?
В облике Ирены что-то изменилось. Улыбка исчезла. Она смотрела на меня в упор, причем очень серьезно. Я даже не думал, что она умеет так смотреть.
– Один листок. Если он подлинный и принадлежит вашему ведомству, то можно вернуть остальные. За вознаграждение, разумеется.
– Какой листок?
Она запустила руку под жакет, вытащила лист бумаги, развернула. А ведь я слышал, как что-то шуршит во внутреннем кармане…
Серые сумерки сгустились настолько, что буквы сливались в слепые строчки. Ирена пошарила внизу колонны, щелкнул выключатель, и галогеновый свет залил стеклянный стеллаж с парадной шпагой императора Максимилиана второго и ружьем императора Рудольфа второго. Она поднесла листок к освещенному пространству. Лицо ее было уверенным и спокойным. Я взял документ в руку.
«КБ № 4, отделы 4, 6, 8, тема 12: проект «Вулкан», руководитель темы… главный конструктор… генеральный конструктор… подписи, печати…»
Дальше можно не смотреть. Да, это подлинный титульный лист из пропавшей папки: фотографии копии я изучил досконально. Тот самый документ, с пропажи которого начались все наши неприятности!
Тем не менее, я продолжал глубокомысленно пялиться в бумагу, поворачивать ее под разными углами к свету и молчать, потому что совершенно не знал, что сказать и как себя вести.
Подтвердить подлинность документа? Зачем? Какую пользу это принесет? И кому? Если бы его действительно хотели вернуть за вознаграждение, то почему не обратились в наше посольство? И в чем смысл его возвращения? Какой смысл нам платить? Копии всей разработки в КБ имеются, а похититель наверняка переснял ее за десять минут. Тайна, попавшая в чужие руки, в тот же миг перестает быть тайной. Вернуть украденный секрет невозможно, как и нарушенную девственность. Тогда что мы покупаем?
Многозначительно смотрю лист на просвет, задумчиво выпячиваю нижнюю губу.
Нет, что-то здесь не то! Украденные секреты не возвращают. Цель его демонстрации в другом… Похоже, Ирена просто хочет удостовериться, что документ подлинный. Значит, надо спутать ей карты! Если девочка думает, что поймала меня в «медовую ловушку» и теперь я у нее на коротком поводке, то она глубоко ошибается!
– Вынужден вас огорчить, милая! – наконец произнес я, протягивая бумагу обратно. – Это грубая фальшивка. Каждый, кто знает подписи конструкторов, определит подлог с первого взгляда. Думаю, что какие-то мошенники хотят бессовестно вас надуть…
Казалось, что женщину ударили под дых. Она даже покачнулась.
– Как?! Поддельные подписи?
– Да. И это очень легко проверить.
От уверенности и невозмутимости не осталось и следа. Она пыталась сложить листок, но бумага не поддавалась, ухоженные руки с аккуратным маникюром заметно дрожали. Зря ты влезла в это дело, милая! Шпионские игры не для женщин!
– Давай уйдем отсюда, дорогая! – я снова перешел на свойский тон. – Пойдем в кафе, посидим, поворкуем… Я слышал, что в темноте эти железные истуканы оживают! Так что лучше держаться от них подальше…
– Что? Нет, нет, тут никого нет… Я сегодня не могу в кафе…
Ей, наконец, удалось справиться с упрямым листком и водворить его обратно в карман.
– Я зайду к директору за пальто, и он отвезет меня домой. А ты минут через пять-десять выходи через главный вход. Чтобы никто ничего не подумал…
Цокот острых шпилек изрешетил многозначительную тишину рыцарского зала, прокатился к выходу, отстучал по мраморным ступенькам и растворился вдали. Наступила мертвая тишина. Только мое дыхание эхом отдавалось от кирасы курфюрста Фридриха фон дер Пфальц. Почему оно такое тяжелое? Я ведь уже успокоился…
Серые сумерки продолжали сгущаться, готовясь перейти в стадию окончательной темноты. Угловатые силуэты рыцарей, казалось, увеличились. Или стали ближе. Я почувствовал себя неуютно. Подкрадываются они ко мне, что ли? Зря я обозвал их истуканами: без веской причины никогда не следует заводить врагов… Вдруг они действительно оживают? Хотя мы материалисты и не верим в подобную чепуху! Это только пустые оболочки, неодушевленный металл…
Я прошелся вдоль строя железных фигур, всматриваясь в темные провалы открытых или зарешеченных шлемов, пытаясь заглянуть в узкие глазницы опущенных забрал.
– Ну что, брат курфюрст? – покровительственно спросил у Фридриха фон дер Пфальц.
Но фраза оборвалась – слова застряли в горле, по спине пробежал ледяной холод, и волосы встали дыбом. Я ясно ощутил присутствие другого человека и почувствовал его взгляд! Да, да – сквозь прорези в миланской стали на меня смотрели глаза того, чье тяжелое дыхание я принимал за свое собственное!
Тело оцепенело, превратившись в камень. Две статуи – каменная и железная – замерли друг против друга. Обе не двигались и не дышали. Так застывают ковбои в крутых вестернах, ожидая, когда движение одного развяжет руки другому… Тот, кто прятался в стальной оболочке, не выдержал первым и тяжело втянул воздух сквозь дыхательные отверстия шлема. Это нарушило неустойчивое равновесие: я вышел из ступора и быстро направился к выходу. Сзади отчетливо послышался лязг поднимаемого забрала. Мне показалось, что сейчас за спиной раздастся железный топот преследователя…
Можете смеяться, но я побежал!
Нет, это, конечно, останется тайной! Так же, как и эпизод с Иреной. Это только Джеймс Бонд трахает всех попавшихся на киноэкранном пути красоток при снисходительном понимании руководства. Но в реальной жизни неразборчивый в связях сотрудник «МИ-5» мгновенно получил бы такого пинка, что вылетел бы из красивого голубого здания на берегу Темзы, опережая свой собственный жалобный визг!
А я вполне мог бы попасть под следствие внутренней контрразведки на предмет выявления государственной измены. Ибо все, что я делаю в интересах службы, должно происходить только с санкции руководства. То, что я проделал с Иреной, при наличии санкции называется «контактом W». А при ее отсутствии – б…вом и моральным разложением.
Стрелки часов показывают ровно семь. Я провел в музее всего полтора часа, а кажется, что прошла целая вечность…
На улице окончательно стемнело. Мимо широкой дворцовой лестницы спешат по домам закончившие работу венцы. Слева в тени топчется мужчина, и, хотя лица его не видно, я знаю, что это капитан Ивлев. Он здесь не один: еще несколько сотрудников перекрывают запасные выходы. В моем прикрытии задействовано пять или шесть офицеров, а я чуть не испугался пустых железных оболочек! Нет, до «чуть не испугался» было, конечно, далеко, но неприятные чувства, несомненно, возникали, это надо признать самокритично…
В аркаде дворца тихо и проникновенно играет на скрипке Моцарта молодой парень, глаза у него закрыты, на лице отражены переживания, – он весь в мире музыки. Если он старается из-за денег, то по виду этого не скажешь.
На площади стоят фиакры, остро пахнет навозом. Кроме запаха, присутствует и его материальная основа, рассыпанная на заснеженной булыжной мостовой, всего в сотне метрах от резиденции Президента республики.
Оказывается, гигиенические лотки под хвостами есть не у всех лошадей – вот тебе и хваленый европейский порядок!
Я чувствую, что устал. Перехожу узкую улочку, захожу в старинное кафе «Гринштайдл», заказываю венские колбаски, две бутылки пива, венские булочки, венский апфельштрудель и кофе по-венски. Расслаблено осматриваюсь по сторонам. Мебель темного дерева, много зеркал, круглые мраморные столики, гнутые венские стулья, буфет с пирожными, газеты в деревянных зажимах…
Зал почти полон. Венцы и приезжие пьют кофе с пирожными. За соседним столиком две пары средних лет оживленно разговаривают, смеются, прихлебывая маленькими глотками темное пиво из высоких стаканов. Судя по всему, они отмечают какое-то событие и сидят уже не меньше часа, но никакой закуски на столе нет, а три бутылки пива опустошены только наполовину. Оставшейся выпивки им хватит на весь вечер, и это никого не удивляет: здесь не принято много заказывать. Поэтому на обильно заставленный поднос, который мне приносит полная официантка, все смотрят с удивлением.
В том числе и сильно постаревший Спартак, поднявший когда-то восстание рабов в Риме. Не сам гладиатор, разумеется, а тот, кто воплотил его образ на киноэкране. Он сидит у двери – аккуратный… нет, назвать его старичком не поворачивается язык, – аккуратный пожилой человек в костюме и галстуке. Действительно здорово похожий на Керка Дугласа. Трудно определить возраст, но очевидно он одинок и пришел сюда, чтобы побыть на людях и развеяться. Маленькая чашечка кофе с конфеткой и стаканом воды стоит пять евро. Газета и праздничная обстановка – бесплатно. Может ли его московский сверстник запросто зайти в «Пушкин», «Ваниль» или, на худой конец, в «Пирамиду», чтобы отвлечься от одиночества и приятно провести время? Вряд ли, у пожилых соотечественников совсем другие заботы…
«Керк Дуглас» отложил газету, теперь он попеременно прихлебывает кофе, воду и, как он думает, незаметно, но с явным интересом наблюдает за мной.
Я жадно расправляюсь с сочными колбасками, горячими, только из печи, булочками, в несколько глотков выпиваю одну бутылку пива и наполовину опустошаю вторую. Соседи перестают смеяться и не спускают с меня глаз. Так бы они рассматривали предающегося чревоугодию Гаргантюа. Я выпячиваю грудь: «Знай наших!»
Через несколько минут голод утолен, и я приступаю к десерту. И почти сразу «Керк Дуглас» оказывается у моего столика. Это удивительно само по себе: в Европе не принято нарушать «прайвеси».
– Извините, вы из России?
Я чуть не поперхнулся: он говорил по-русски и почти без акцента!
– Можно я к вам присяду?
– Можно. Как вы узнали? И откуда так хорошо знаете язык?
«Спартак» тяжело опускается на стул напротив. Вблизи тоже не удается определить, сколько ему лет. Может, шестьдесят, а может, и все сто. Но взгляд у него живой, как у молодого. И искорки хитринки проскакивают в прищуренных глазах.
– Я был у вас в плену. Потом женился, жил под Саратовом. В шестьдесят втором вернулся. Так что русский вопрос изучил досконально…
Да, люди часто прокалываются на национальных привычках в еде. Американцы литрами пьют колу со льдом и запихиваются гамбургерами, итальянцев выдает пристрастие к пасте, испанцев – привычка поливать хлеб оливковым маслом, натирая чесноком и помидорами… А я, очевидно, слишком жадно жрал! Хорошо, что по легенде я действительно русский специалист. Иначе – расшифровка, а может, и провал…
– Неужели только русские быстро и много едят?
Бывший военнопленный слегка улыбается.
– О, нет! И немцы, и австрийцы, и итальянцы… Все голодные мужики. Не в этом дело. Просто вы макали сосиску в горчицу, а так действительно делают только русские. Остальные мажут ее ножом или выдавливают из тюбика…
Очень ценное замечание! Но чтобы сделать его, мало быть наблюдательным человеком – надо уметь анализировать факты, классифицировать характерные признаки приема пищи и использовать их для национальной идентификации. Все это не приходит само собой – этому специально обучают…
– Разрешите угостить вас кофе? – уже с новым чувством я незаметно разглядываю нового знакомого.
У него высокий лоб, пронзительные, не потерявшие цвета и блеска голубые глаза, резкие черты худощавого лица, хищный тонкий нос, волевые носогубные складки, все еще мощный подбородок, только без ямочки, как у его знаменитого двойника. Ухоженная, покрытая горным загаром кожа, ровно подстриженные ногти. Отглаженный и вполне приличный костюм, свежая сорочка, новый галстук, завязанный модным узлом, запах хорошего одеколона…
Да… Если старость – это беспомощность, бедность и зависимость от всех и вся, то «Керк Дуглас» никакой не старик, а нормальный европейский мужчина. Вполне возможно, у него есть любовница… Даже наверняка есть!
– С удовольствием, только без кофеина. В моем возрасте иначе не заснешь.
Неожиданно он переходит на немецкий.
– Что показало ваше физиономическое исследование? Удалось составить представление обо мне?
Да, это явно не простой пенсионер. Но кто бы он ни был, наша встреча безусловно случайна, ибо я сам до последнего момента не знал, что зайду в «Гринштайдл».
– Боюсь, что вы преувеличиваете мои способности, – я делаю глоток кофе и беспечно пожимаю плечами. – Да и таких далеко идущих задач я не ставил.
– Извините. У вас был такой цепкий, изучающий взгляд… Позвольте представиться: Курт Дивервассер, бывший альпийский стрелок отдельной горно-штурмовой бригады «Эдельвейс» группы армий «Юг». Мы действовали в районах Кавказского хребта – Чегет, Эльбрус… Когда меня пленили, молодой русский капитан смотрел на меня в упор, просвечивая, как рентгеном… До сих пор помню его безжалостные голубые глаза!
Дивервассер поднес к лицу согнутые ладони, будто в каждой держал среднего размера яблоко и собирался вставить их себе в глазницы.
– За неделю до этого в бою лавиной засыпало ваш батальон, и капитан думал, что это сделали мы… Тогда меня бы расстреляли на месте!
Он на миг замолчал. Барабанившие по столу сухие пальцы выдавали волнение.
– Может быть, выпьем по рюмочке обстлера? – предложил я, переводя наше общение с корректно-сдержанного европейского пути на рельсы русского бесшабашного загула.
– С условием, что я угощаю, – поддержал меня испорченный пленом Курт.
Австрийская фруктовая водка имеет крепость тридцать восемь градусов, выпить крохотную рюмку – все равно что ничего не пить. Но рюмкой, как известно, дело никогда не ограничивается. Потом угостил я, затем опять он, потом снова я…
Компания за соседним столиком изумлялась все больше и, наконец, очевидно устыдившись собственной скаредности, допила свое пиво и покинула кафе. Другие столики тоже постепенно пустели. А мы продолжали угощать друг друга – пропорционально нарастали взаимные симпатии и расположение. Я рассказал своему новому другу о сложной миссии «Росавиакосмоса» в Вене, а он, подтверждая мои догадки, поведал, что тридцать лет прослужил в австрийской политической полиции, то есть контрразведке. И хотя уже давно находится в отставке, все еще поддерживает связи с коллегами и читает лекции для молодых сотрудников. Что ж, во всем мире ветераны передают опыт подрастающему поколению. Только одно странно…
– В России после плена вас бы не взяли на секретную службу, – сказал я и заказал еще пару рюмок. – Даже тем, кто мальчишкой жил на оккупированной территории, все дороги в органы власти были закрыты…
Мой собеседник пожал плечами.
– В каждой стране свои правила. И потом – у вас большая территория и много людей. А в маленькой Австрии – мало. К тому же мы проиграли войну. А значит, все были в плену или на оккупированной территории. Кому служить в армии, работать в полиции, избираться в парламент?
Что ж, логично! Хотя и непривычно для нашего менталитета.
– За вас, Курт! У вас была долгая и очень насыщенная жизнь!
– Да. Жаль, что она позади. За вас. Прозит!
Рюмки прозвенели и опустели в очередной раз.
– Кстати, когда мы чокаемся, мы смотрим друг другу в глаза, а русские смотрят на рюмки, – вдруг сказал Дивервассер. – Вас это не касается, вы тоже смотрите в глаза…
– Да? – удивился я. – И что это значит?
– Не знаю, – дедушка Курт задумчиво покачал головой. – Не знаю…
А что тут знать? Дело ясное – раз меня научили правильно смотреть, значит, я прошел специальную подготовку для конспиративной работы за рубежом. Это и ежику понятно. А герр Дивервассер меня разоблачил. Только ни ему от этого никакой пользы, ни мне никакого вреда. А в другое время и при других обстоятельствах он мог бы «колоть» меня, как в далекие военные годы «колол» его самого безымянный капитан из «СМЕРША». Тем более что глаза у них, очевидно, были одинаковыми.
– А что у вас за заброшенный замок? На холме, у парка Праттер? – спросил я, чтобы сменить тему.
Дивервассер допил свой кофе и отодвинул чашку.
– Кронбург. Построен в пятнадцатом веке графом Альгенбергом.
– Говорят, там водятся привидения?
– Говорят, – кивнул отставной контрразведчик. – Уже лет двести пересказывают на разные лады… Хотя сходятся в одном: старший сын графа был косой, низкорослый, горбатый, но отличался огромной физической силой и неистовым нравом. Косой Иоганн в равной мере притягивал несчастья и сеял их вокруг… Нещадно порол крестьян, насиловал девушек, за неповиновение мог убить или сжечь дом. Его рыкающий смех и дикий взгляд наводили ужас в округе, да и в самом замке. Все его ненавидели и боялись, за глаза называли Бешеным волком и считали оборотнем…
«Керк Дуглас» замолчал и зачем-то понюхал рюмку из-под обстлера.
– А потом на него напал настоящий бешеный волк. Совсем рядом с замком: тогда вокруг рос густой лес… Многие считали, что это был другой оборотень, а может – отделившаяся от Иоганна его звериная сущность… Как бы то ни было, волк загрыз Косого, а тот задушил волка, их так и нашли сплетенными в смертельном объятии… С тех пор горбатый карлик и бешеный волк гоняются друг за другом по замку, особенно в новолуние…
Курт Дивервассер замолчал и с треском поставил рюмку на стол, будто заверил свой рассказ печатью достоверности.
– Надеюсь, призраки карлика и волка бегают по замку только в легенде? – улыбнулся я.
Но мужественное лицо «Спартака» оставалось серьезным.
– Не знаю. Легенда существует уже несколько столетий. Многие слышали волчий вой или жуткий звериный смех, от которого волосы встают дыбом… В газетах то и дело печатают письма очевидцев, которые видели и карлика, и волка.
– Не ожидал от вас такого ответа! Вы же, как я успел убедиться, сугубо реалистичный человек!
Герр Дивервассер пожал плечами и отказался от очередной рюмки.
– А что тут еще скажешь? Замку Кронбург пять веков, вся его история состоит из несчастий и преступлений. Последние сто лет там никто постоянно не живет, а лет сорок он вообще стоит заброшенным. Лет пять назад один смельчак на спор отправился туда переночевать, а для уверенности захватил с собой револьвер. Утром его нашли с пулей в виске из этого самого револьвера…
– И что выяснилось? – перебил я.
Курт снова пожал плечами.
– Да ничего. Расследование пришло к выводу, что это самоубийство.
– Странноватое самоубийство!
– Вот именно, – мрачно кивнул герр Дивервассер. – Совсем недавно – может год, может полтора, два газетчика решили повторить эксперимент и тоже устроились на ночлег… Так один выбросился с верхнего этажа и разбился насмерть…
– А второй?
– Второй уцелел, – по-прежнему мрачно сказал мой собеседник. – Только бедняга сошел с ума. И ничем не смог помочь полиции. Одно время в замок водили туристов, но потом перестали: многих охватывал страх, женщины падали в обморок, даже опытным гидам становилось не по себе. Как это все расценить, если не брать во внимание легенды? Лично я не знаю.
– А не сходить ли нам туда вдвоем, чтобы разгадать эту загадку? – как и положено выпившему русскому, предложил я своему новому другу. – У вас ведь наверняка имеется оружие?
– Имеется. Но, честно говоря, у меня нет ни малейшего желания этим заниматься, – покачал головой двойник Керка Дугласа. – Привидения – совершенно не моя сфера. А дилетанты обычно плохо кончают. Даже с оружием. Вы со мной согласны?
– Целиком и полностью, – с горячечной искренностью отозвался я. Дело шло к закрытию кафе, и время нашей дружбы заканчивалось. Но видимость дружеского расставания нарушать нельзя – это против правил.
– У нас с вами много общего, и вы мне понравились, – сказал Курт Дивервассер, внимательно глядя мне в глаза, как будто хотел заглянуть в мозг и прочесть мысли. – Вот моя карточка, если надумаете – позвоните.
На стол лег маленький плотный прямоугольник с золотым тиснением. «Интендант 2 класса в отставке», адрес и телефоны…
Это уже напоминало прелюдию к вербовке. Причем в данном случае вербовать собирались меня. Что ж, не только у нас бытует поговорка, что контрразведчики бывшими не бывают…
– С удовольствием! И у меня к вам возникли дружеские чувства, я тоже буду рад встретиться.
Я вручил собеседнику свою визитку.
– Только… – герр Дивервассер на секунду замешкался, глядя в пустую чашку, словно хотел определить судьбу по узорам кофейной гущи. Интересно, чью судьбу – свою собственную или мою? – Должен сказать, что ту лавину обрушило именно мое подразделение. Причем я им командовал! – голос его был сух и резок.
Он поднял голову и теперь смотрел мне в глаза. Прямо, откровенно и с вызовом.
– Какую лавину? – не сразу понял я.
– Ту, которой накрыло русский батальон. Они пытались зайти нам в тыл. Я применил направленный взрыв. Вы знаете, что такое скальный лед высокогорья? В нем очень трудно проделать шпуры для зарядов. Они должны быть глубокими, чтобы энергия пошла внутрь и ледник раскололся. Я лично пробил шесть, ободрав пальцы почти до костей. Но расчет оказался правильным: лавина смела противника. Была война. Но я люблю полную ясность. Это что-то меняет в наших взаимных симпатиях?
Поскольку это работа, а не какие-то глупости, то я, отстранившись на миг, достаю небольшой пакетик из фольги, в котором ждет своего часа миниатюрный бронежилет, только не из кевлара, а из латекса, проверенный не контрольными отстрелами, а электроникой, и называемый не «Кора» или «Модуль», а «Дьюрекс». В полумраке белеют стройные ноги и аппетитные ягодицы Ирены, с треском рвется фольга, шуршит тончайшая резина, полсотни железных мужиков жадно ждут последнего аккорда неожиданной увертюры. После небольшой заминки я врываюсь в скользкого моллюска и подробнейшим образом исследую его внутренности, стараясь вогнать свой щуп как можно глубже. Для этого, бессознательно следуя правилам ножевого боя, я при каждом выпаде дергаю чуть влажные бедра Ирены на себя – надо признать, что она вполне добросовестно мне помогает и активно подается навстречу, чтобы свести к минимуму глубину неисследованного пространства…
Уф! Никто не сможет упрекнуть меня в недобросовестности и поверхностном подходе к делу. Я сделал все, что мог. И если уликовые материалы не обнаружены – значит, их просто нет!
Я привожу одежду в порядок, вытираю платком вспотевший лоб. Никогда еще мне не приходилось выделывать подобные дивертисменты в музее, даже не сняв пальто! Ирена тоже быстро застегивается, одергивается, поправляет волосы и расправляет складки одежды. Она тяжело дышит, так что ее дыхание отдается эхом чуть в стороне. Если, конечно, это не дыхание возбужденных рыцарей. На многих доспехах имеются стальные гульфики разных размеров: от скромных до весьма внушительных, и энергетика того, что в них находилось, вполне может привести в неистовство бесплотный дух, заточенный в железную оболочку.
Мне кажется, я слышу какие-то звуки: скрипы, едва слышное царапанье, скрежет… Как будто застоявшиеся рыцари переминаются с ноги на ногу… Про восковые фигуры говорят, что они оживают по ночам… А как ведут себя эти стальные панцири?
– Ну, ты и шустрый парень! – улыбается Ирена и гладит меня по щеке. – Никак не ожидала такого натиска!
Э-э-э, подруга, да ты не очистилась от греха лицемерия!
– Так уж и не ожидала?
– По крайней мере, здесь и сегодня!
Она успокоилась и выглядела как ни в чем не бывало.
– Тогда скажите, пожалуйста, прекрасная дама, зачем вы меня сюда пригласили? Ведь не для того же, чтобы провести музейную экскурсию?
– И для этого тоже…
– «Тоже»? А главная цель?
Ирена улыбнулась.
– Хочу задать вам один вопрос. Вы что-нибудь теряли?
– В каком смысле? Я очень организованный человек, я никогда ничего не теряю.
– Не вы лично. Просто у меня оказалась одна вещь, которая принадлежала Российскому «Авиакосмосу», сотрудником которого вы якобы являетесь.
– Почему «якобы»? – слегка обиделся я. – Могу показать официальный документ… Да и позвонить нетрудно, вам ответят, что Сергеев в командировке в Вене… А что это за вещь?
В облике Ирены что-то изменилось. Улыбка исчезла. Она смотрела на меня в упор, причем очень серьезно. Я даже не думал, что она умеет так смотреть.
– Один листок. Если он подлинный и принадлежит вашему ведомству, то можно вернуть остальные. За вознаграждение, разумеется.
– Какой листок?
Она запустила руку под жакет, вытащила лист бумаги, развернула. А ведь я слышал, как что-то шуршит во внутреннем кармане…
Серые сумерки сгустились настолько, что буквы сливались в слепые строчки. Ирена пошарила внизу колонны, щелкнул выключатель, и галогеновый свет залил стеклянный стеллаж с парадной шпагой императора Максимилиана второго и ружьем императора Рудольфа второго. Она поднесла листок к освещенному пространству. Лицо ее было уверенным и спокойным. Я взял документ в руку.
«КБ № 4, отделы 4, 6, 8, тема 12: проект «Вулкан», руководитель темы… главный конструктор… генеральный конструктор… подписи, печати…»
Дальше можно не смотреть. Да, это подлинный титульный лист из пропавшей папки: фотографии копии я изучил досконально. Тот самый документ, с пропажи которого начались все наши неприятности!
Тем не менее, я продолжал глубокомысленно пялиться в бумагу, поворачивать ее под разными углами к свету и молчать, потому что совершенно не знал, что сказать и как себя вести.
Подтвердить подлинность документа? Зачем? Какую пользу это принесет? И кому? Если бы его действительно хотели вернуть за вознаграждение, то почему не обратились в наше посольство? И в чем смысл его возвращения? Какой смысл нам платить? Копии всей разработки в КБ имеются, а похититель наверняка переснял ее за десять минут. Тайна, попавшая в чужие руки, в тот же миг перестает быть тайной. Вернуть украденный секрет невозможно, как и нарушенную девственность. Тогда что мы покупаем?
Многозначительно смотрю лист на просвет, задумчиво выпячиваю нижнюю губу.
Нет, что-то здесь не то! Украденные секреты не возвращают. Цель его демонстрации в другом… Похоже, Ирена просто хочет удостовериться, что документ подлинный. Значит, надо спутать ей карты! Если девочка думает, что поймала меня в «медовую ловушку» и теперь я у нее на коротком поводке, то она глубоко ошибается!
– Вынужден вас огорчить, милая! – наконец произнес я, протягивая бумагу обратно. – Это грубая фальшивка. Каждый, кто знает подписи конструкторов, определит подлог с первого взгляда. Думаю, что какие-то мошенники хотят бессовестно вас надуть…
Казалось, что женщину ударили под дых. Она даже покачнулась.
– Как?! Поддельные подписи?
– Да. И это очень легко проверить.
От уверенности и невозмутимости не осталось и следа. Она пыталась сложить листок, но бумага не поддавалась, ухоженные руки с аккуратным маникюром заметно дрожали. Зря ты влезла в это дело, милая! Шпионские игры не для женщин!
– Давай уйдем отсюда, дорогая! – я снова перешел на свойский тон. – Пойдем в кафе, посидим, поворкуем… Я слышал, что в темноте эти железные истуканы оживают! Так что лучше держаться от них подальше…
– Что? Нет, нет, тут никого нет… Я сегодня не могу в кафе…
Ей, наконец, удалось справиться с упрямым листком и водворить его обратно в карман.
– Я зайду к директору за пальто, и он отвезет меня домой. А ты минут через пять-десять выходи через главный вход. Чтобы никто ничего не подумал…
Цокот острых шпилек изрешетил многозначительную тишину рыцарского зала, прокатился к выходу, отстучал по мраморным ступенькам и растворился вдали. Наступила мертвая тишина. Только мое дыхание эхом отдавалось от кирасы курфюрста Фридриха фон дер Пфальц. Почему оно такое тяжелое? Я ведь уже успокоился…
Серые сумерки продолжали сгущаться, готовясь перейти в стадию окончательной темноты. Угловатые силуэты рыцарей, казалось, увеличились. Или стали ближе. Я почувствовал себя неуютно. Подкрадываются они ко мне, что ли? Зря я обозвал их истуканами: без веской причины никогда не следует заводить врагов… Вдруг они действительно оживают? Хотя мы материалисты и не верим в подобную чепуху! Это только пустые оболочки, неодушевленный металл…
Я прошелся вдоль строя железных фигур, всматриваясь в темные провалы открытых или зарешеченных шлемов, пытаясь заглянуть в узкие глазницы опущенных забрал.
– Ну что, брат курфюрст? – покровительственно спросил у Фридриха фон дер Пфальц.
Но фраза оборвалась – слова застряли в горле, по спине пробежал ледяной холод, и волосы встали дыбом. Я ясно ощутил присутствие другого человека и почувствовал его взгляд! Да, да – сквозь прорези в миланской стали на меня смотрели глаза того, чье тяжелое дыхание я принимал за свое собственное!
Тело оцепенело, превратившись в камень. Две статуи – каменная и железная – замерли друг против друга. Обе не двигались и не дышали. Так застывают ковбои в крутых вестернах, ожидая, когда движение одного развяжет руки другому… Тот, кто прятался в стальной оболочке, не выдержал первым и тяжело втянул воздух сквозь дыхательные отверстия шлема. Это нарушило неустойчивое равновесие: я вышел из ступора и быстро направился к выходу. Сзади отчетливо послышался лязг поднимаемого забрала. Мне показалось, что сейчас за спиной раздастся железный топот преследователя…
Можете смеяться, но я побежал!
* * *
Мимо таблички «Технический перерыв» я вылетел в следующий зал. Он был ярко освещен, пожилая служительница удивленно посмотрела сквозь круглые очки – я перешел на шаг, чувствуя себя полным идиотом. Если рассказать кому-то, как я убегал от оживших рыцарей…Нет, это, конечно, останется тайной! Так же, как и эпизод с Иреной. Это только Джеймс Бонд трахает всех попавшихся на киноэкранном пути красоток при снисходительном понимании руководства. Но в реальной жизни неразборчивый в связях сотрудник «МИ-5» мгновенно получил бы такого пинка, что вылетел бы из красивого голубого здания на берегу Темзы, опережая свой собственный жалобный визг!
А я вполне мог бы попасть под следствие внутренней контрразведки на предмет выявления государственной измены. Ибо все, что я делаю в интересах службы, должно происходить только с санкции руководства. То, что я проделал с Иреной, при наличии санкции называется «контактом W». А при ее отсутствии – б…вом и моральным разложением.
Стрелки часов показывают ровно семь. Я провел в музее всего полтора часа, а кажется, что прошла целая вечность…
На улице окончательно стемнело. Мимо широкой дворцовой лестницы спешат по домам закончившие работу венцы. Слева в тени топчется мужчина, и, хотя лица его не видно, я знаю, что это капитан Ивлев. Он здесь не один: еще несколько сотрудников перекрывают запасные выходы. В моем прикрытии задействовано пять или шесть офицеров, а я чуть не испугался пустых железных оболочек! Нет, до «чуть не испугался» было, конечно, далеко, но неприятные чувства, несомненно, возникали, это надо признать самокритично…
В аркаде дворца тихо и проникновенно играет на скрипке Моцарта молодой парень, глаза у него закрыты, на лице отражены переживания, – он весь в мире музыки. Если он старается из-за денег, то по виду этого не скажешь.
На площади стоят фиакры, остро пахнет навозом. Кроме запаха, присутствует и его материальная основа, рассыпанная на заснеженной булыжной мостовой, всего в сотне метрах от резиденции Президента республики.
Оказывается, гигиенические лотки под хвостами есть не у всех лошадей – вот тебе и хваленый европейский порядок!
Я чувствую, что устал. Перехожу узкую улочку, захожу в старинное кафе «Гринштайдл», заказываю венские колбаски, две бутылки пива, венские булочки, венский апфельштрудель и кофе по-венски. Расслаблено осматриваюсь по сторонам. Мебель темного дерева, много зеркал, круглые мраморные столики, гнутые венские стулья, буфет с пирожными, газеты в деревянных зажимах…
Зал почти полон. Венцы и приезжие пьют кофе с пирожными. За соседним столиком две пары средних лет оживленно разговаривают, смеются, прихлебывая маленькими глотками темное пиво из высоких стаканов. Судя по всему, они отмечают какое-то событие и сидят уже не меньше часа, но никакой закуски на столе нет, а три бутылки пива опустошены только наполовину. Оставшейся выпивки им хватит на весь вечер, и это никого не удивляет: здесь не принято много заказывать. Поэтому на обильно заставленный поднос, который мне приносит полная официантка, все смотрят с удивлением.
В том числе и сильно постаревший Спартак, поднявший когда-то восстание рабов в Риме. Не сам гладиатор, разумеется, а тот, кто воплотил его образ на киноэкране. Он сидит у двери – аккуратный… нет, назвать его старичком не поворачивается язык, – аккуратный пожилой человек в костюме и галстуке. Действительно здорово похожий на Керка Дугласа. Трудно определить возраст, но очевидно он одинок и пришел сюда, чтобы побыть на людях и развеяться. Маленькая чашечка кофе с конфеткой и стаканом воды стоит пять евро. Газета и праздничная обстановка – бесплатно. Может ли его московский сверстник запросто зайти в «Пушкин», «Ваниль» или, на худой конец, в «Пирамиду», чтобы отвлечься от одиночества и приятно провести время? Вряд ли, у пожилых соотечественников совсем другие заботы…
«Керк Дуглас» отложил газету, теперь он попеременно прихлебывает кофе, воду и, как он думает, незаметно, но с явным интересом наблюдает за мной.
Я жадно расправляюсь с сочными колбасками, горячими, только из печи, булочками, в несколько глотков выпиваю одну бутылку пива и наполовину опустошаю вторую. Соседи перестают смеяться и не спускают с меня глаз. Так бы они рассматривали предающегося чревоугодию Гаргантюа. Я выпячиваю грудь: «Знай наших!»
Через несколько минут голод утолен, и я приступаю к десерту. И почти сразу «Керк Дуглас» оказывается у моего столика. Это удивительно само по себе: в Европе не принято нарушать «прайвеси».
– Извините, вы из России?
Я чуть не поперхнулся: он говорил по-русски и почти без акцента!
– Можно я к вам присяду?
– Можно. Как вы узнали? И откуда так хорошо знаете язык?
«Спартак» тяжело опускается на стул напротив. Вблизи тоже не удается определить, сколько ему лет. Может, шестьдесят, а может, и все сто. Но взгляд у него живой, как у молодого. И искорки хитринки проскакивают в прищуренных глазах.
– Я был у вас в плену. Потом женился, жил под Саратовом. В шестьдесят втором вернулся. Так что русский вопрос изучил досконально…
Да, люди часто прокалываются на национальных привычках в еде. Американцы литрами пьют колу со льдом и запихиваются гамбургерами, итальянцев выдает пристрастие к пасте, испанцев – привычка поливать хлеб оливковым маслом, натирая чесноком и помидорами… А я, очевидно, слишком жадно жрал! Хорошо, что по легенде я действительно русский специалист. Иначе – расшифровка, а может, и провал…
– Неужели только русские быстро и много едят?
Бывший военнопленный слегка улыбается.
– О, нет! И немцы, и австрийцы, и итальянцы… Все голодные мужики. Не в этом дело. Просто вы макали сосиску в горчицу, а так действительно делают только русские. Остальные мажут ее ножом или выдавливают из тюбика…
Очень ценное замечание! Но чтобы сделать его, мало быть наблюдательным человеком – надо уметь анализировать факты, классифицировать характерные признаки приема пищи и использовать их для национальной идентификации. Все это не приходит само собой – этому специально обучают…
– Разрешите угостить вас кофе? – уже с новым чувством я незаметно разглядываю нового знакомого.
У него высокий лоб, пронзительные, не потерявшие цвета и блеска голубые глаза, резкие черты худощавого лица, хищный тонкий нос, волевые носогубные складки, все еще мощный подбородок, только без ямочки, как у его знаменитого двойника. Ухоженная, покрытая горным загаром кожа, ровно подстриженные ногти. Отглаженный и вполне приличный костюм, свежая сорочка, новый галстук, завязанный модным узлом, запах хорошего одеколона…
Да… Если старость – это беспомощность, бедность и зависимость от всех и вся, то «Керк Дуглас» никакой не старик, а нормальный европейский мужчина. Вполне возможно, у него есть любовница… Даже наверняка есть!
– С удовольствием, только без кофеина. В моем возрасте иначе не заснешь.
Неожиданно он переходит на немецкий.
– Что показало ваше физиономическое исследование? Удалось составить представление обо мне?
Да, это явно не простой пенсионер. Но кто бы он ни был, наша встреча безусловно случайна, ибо я сам до последнего момента не знал, что зайду в «Гринштайдл».
– Боюсь, что вы преувеличиваете мои способности, – я делаю глоток кофе и беспечно пожимаю плечами. – Да и таких далеко идущих задач я не ставил.
– Извините. У вас был такой цепкий, изучающий взгляд… Позвольте представиться: Курт Дивервассер, бывший альпийский стрелок отдельной горно-штурмовой бригады «Эдельвейс» группы армий «Юг». Мы действовали в районах Кавказского хребта – Чегет, Эльбрус… Когда меня пленили, молодой русский капитан смотрел на меня в упор, просвечивая, как рентгеном… До сих пор помню его безжалостные голубые глаза!
Дивервассер поднес к лицу согнутые ладони, будто в каждой держал среднего размера яблоко и собирался вставить их себе в глазницы.
– За неделю до этого в бою лавиной засыпало ваш батальон, и капитан думал, что это сделали мы… Тогда меня бы расстреляли на месте!
Он на миг замолчал. Барабанившие по столу сухие пальцы выдавали волнение.
– Может быть, выпьем по рюмочке обстлера? – предложил я, переводя наше общение с корректно-сдержанного европейского пути на рельсы русского бесшабашного загула.
– С условием, что я угощаю, – поддержал меня испорченный пленом Курт.
Австрийская фруктовая водка имеет крепость тридцать восемь градусов, выпить крохотную рюмку – все равно что ничего не пить. Но рюмкой, как известно, дело никогда не ограничивается. Потом угостил я, затем опять он, потом снова я…
Компания за соседним столиком изумлялась все больше и, наконец, очевидно устыдившись собственной скаредности, допила свое пиво и покинула кафе. Другие столики тоже постепенно пустели. А мы продолжали угощать друг друга – пропорционально нарастали взаимные симпатии и расположение. Я рассказал своему новому другу о сложной миссии «Росавиакосмоса» в Вене, а он, подтверждая мои догадки, поведал, что тридцать лет прослужил в австрийской политической полиции, то есть контрразведке. И хотя уже давно находится в отставке, все еще поддерживает связи с коллегами и читает лекции для молодых сотрудников. Что ж, во всем мире ветераны передают опыт подрастающему поколению. Только одно странно…
– В России после плена вас бы не взяли на секретную службу, – сказал я и заказал еще пару рюмок. – Даже тем, кто мальчишкой жил на оккупированной территории, все дороги в органы власти были закрыты…
Мой собеседник пожал плечами.
– В каждой стране свои правила. И потом – у вас большая территория и много людей. А в маленькой Австрии – мало. К тому же мы проиграли войну. А значит, все были в плену или на оккупированной территории. Кому служить в армии, работать в полиции, избираться в парламент?
Что ж, логично! Хотя и непривычно для нашего менталитета.
– За вас, Курт! У вас была долгая и очень насыщенная жизнь!
– Да. Жаль, что она позади. За вас. Прозит!
Рюмки прозвенели и опустели в очередной раз.
– Кстати, когда мы чокаемся, мы смотрим друг другу в глаза, а русские смотрят на рюмки, – вдруг сказал Дивервассер. – Вас это не касается, вы тоже смотрите в глаза…
– Да? – удивился я. – И что это значит?
– Не знаю, – дедушка Курт задумчиво покачал головой. – Не знаю…
А что тут знать? Дело ясное – раз меня научили правильно смотреть, значит, я прошел специальную подготовку для конспиративной работы за рубежом. Это и ежику понятно. А герр Дивервассер меня разоблачил. Только ни ему от этого никакой пользы, ни мне никакого вреда. А в другое время и при других обстоятельствах он мог бы «колоть» меня, как в далекие военные годы «колол» его самого безымянный капитан из «СМЕРША». Тем более что глаза у них, очевидно, были одинаковыми.
– А что у вас за заброшенный замок? На холме, у парка Праттер? – спросил я, чтобы сменить тему.
Дивервассер допил свой кофе и отодвинул чашку.
– Кронбург. Построен в пятнадцатом веке графом Альгенбергом.
– Говорят, там водятся привидения?
– Говорят, – кивнул отставной контрразведчик. – Уже лет двести пересказывают на разные лады… Хотя сходятся в одном: старший сын графа был косой, низкорослый, горбатый, но отличался огромной физической силой и неистовым нравом. Косой Иоганн в равной мере притягивал несчастья и сеял их вокруг… Нещадно порол крестьян, насиловал девушек, за неповиновение мог убить или сжечь дом. Его рыкающий смех и дикий взгляд наводили ужас в округе, да и в самом замке. Все его ненавидели и боялись, за глаза называли Бешеным волком и считали оборотнем…
«Керк Дуглас» замолчал и зачем-то понюхал рюмку из-под обстлера.
– А потом на него напал настоящий бешеный волк. Совсем рядом с замком: тогда вокруг рос густой лес… Многие считали, что это был другой оборотень, а может – отделившаяся от Иоганна его звериная сущность… Как бы то ни было, волк загрыз Косого, а тот задушил волка, их так и нашли сплетенными в смертельном объятии… С тех пор горбатый карлик и бешеный волк гоняются друг за другом по замку, особенно в новолуние…
Курт Дивервассер замолчал и с треском поставил рюмку на стол, будто заверил свой рассказ печатью достоверности.
– Надеюсь, призраки карлика и волка бегают по замку только в легенде? – улыбнулся я.
Но мужественное лицо «Спартака» оставалось серьезным.
– Не знаю. Легенда существует уже несколько столетий. Многие слышали волчий вой или жуткий звериный смех, от которого волосы встают дыбом… В газетах то и дело печатают письма очевидцев, которые видели и карлика, и волка.
– Не ожидал от вас такого ответа! Вы же, как я успел убедиться, сугубо реалистичный человек!
Герр Дивервассер пожал плечами и отказался от очередной рюмки.
– А что тут еще скажешь? Замку Кронбург пять веков, вся его история состоит из несчастий и преступлений. Последние сто лет там никто постоянно не живет, а лет сорок он вообще стоит заброшенным. Лет пять назад один смельчак на спор отправился туда переночевать, а для уверенности захватил с собой револьвер. Утром его нашли с пулей в виске из этого самого револьвера…
– И что выяснилось? – перебил я.
Курт снова пожал плечами.
– Да ничего. Расследование пришло к выводу, что это самоубийство.
– Странноватое самоубийство!
– Вот именно, – мрачно кивнул герр Дивервассер. – Совсем недавно – может год, может полтора, два газетчика решили повторить эксперимент и тоже устроились на ночлег… Так один выбросился с верхнего этажа и разбился насмерть…
– А второй?
– Второй уцелел, – по-прежнему мрачно сказал мой собеседник. – Только бедняга сошел с ума. И ничем не смог помочь полиции. Одно время в замок водили туристов, но потом перестали: многих охватывал страх, женщины падали в обморок, даже опытным гидам становилось не по себе. Как это все расценить, если не брать во внимание легенды? Лично я не знаю.
– А не сходить ли нам туда вдвоем, чтобы разгадать эту загадку? – как и положено выпившему русскому, предложил я своему новому другу. – У вас ведь наверняка имеется оружие?
– Имеется. Но, честно говоря, у меня нет ни малейшего желания этим заниматься, – покачал головой двойник Керка Дугласа. – Привидения – совершенно не моя сфера. А дилетанты обычно плохо кончают. Даже с оружием. Вы со мной согласны?
– Целиком и полностью, – с горячечной искренностью отозвался я. Дело шло к закрытию кафе, и время нашей дружбы заканчивалось. Но видимость дружеского расставания нарушать нельзя – это против правил.
– У нас с вами много общего, и вы мне понравились, – сказал Курт Дивервассер, внимательно глядя мне в глаза, как будто хотел заглянуть в мозг и прочесть мысли. – Вот моя карточка, если надумаете – позвоните.
На стол лег маленький плотный прямоугольник с золотым тиснением. «Интендант 2 класса в отставке», адрес и телефоны…
Это уже напоминало прелюдию к вербовке. Причем в данном случае вербовать собирались меня. Что ж, не только у нас бытует поговорка, что контрразведчики бывшими не бывают…
– С удовольствием! И у меня к вам возникли дружеские чувства, я тоже буду рад встретиться.
Я вручил собеседнику свою визитку.
– Только… – герр Дивервассер на секунду замешкался, глядя в пустую чашку, словно хотел определить судьбу по узорам кофейной гущи. Интересно, чью судьбу – свою собственную или мою? – Должен сказать, что ту лавину обрушило именно мое подразделение. Причем я им командовал! – голос его был сух и резок.
Он поднял голову и теперь смотрел мне в глаза. Прямо, откровенно и с вызовом.
– Какую лавину? – не сразу понял я.
– Ту, которой накрыло русский батальон. Они пытались зайти нам в тыл. Я применил направленный взрыв. Вы знаете, что такое скальный лед высокогорья? В нем очень трудно проделать шпуры для зарядов. Они должны быть глубокими, чтобы энергия пошла внутрь и ледник раскололся. Я лично пробил шесть, ободрав пальцы почти до костей. Но расчет оказался правильным: лавина смела противника. Была война. Но я люблю полную ясность. Это что-то меняет в наших взаимных симпатиях?