Охранник не понял и хотел было направить дедушку в «Гавана Клаб» на шоссе Энтузиастов, но Бакен вдруг увидел, узнал и громко провозгласил:
   – Нашему педагогу, Ивану Семеновичу – виват!
   – Виват, виват! – довольно вяло отозвались «кубинцы».
   Это и в самом деле был доцент Носков, единственный вольнонаемный преподаватель на кафедре истории КПСС, но сильно постаревший, будто это он дежурил неделями в подземных КП рядом с ядерными монстрами, и у него не выслуга, а жизнь шла с коэффициентом «год – за два». Вид у него был изрядно траченный: выношенный, лоснящийся на локтях и коленях костюм, мятые брюки, сворачивающийся в трубочку галстук и стоптанные туфли, нелепый рыжий портфель, потертый до неприличия…
   Когда-то он носил толстые свитера и гавайки «под Хемингуэя». Въедливый, заводной, по-мальчишески беспощадный, он мог два часа кряду спорить со студентами о… ну хотя бы об истинной роли немецких троцкистов в подготовке военного переворота в СССР в конце 30-х или о раскулачивании времен коллективизации, он организовал дискуссионный кружок, кричал с пеной у рта: «Говорите, что думаете! Честно и откровенно! Вы взрослые люди и должны широко мыслить!» С ним было интересно, но потом у курсантов появились нехорошие подозрения: самые активные участники кружка хотя и получали «автоматом» экзамены и зачеты, но одновременно с ними происходили какие-то неприятности – одному степень секретного допуска снизят, другой по спецдисциплине неожиданно засыплется, у третьего вдруг неправильности в личном деле отыщутся… Хотя, может быть, это были обычные совпадения.
   К семи часам наздоровались, наорались, наузнавались, нахлопались по плечам – расселись. После краткого периода брожения выкристаллизовались те же старые компании и группировки, что и в годы учебы: «лирик» Дуба оказался за одним столиком с Лехой Гришиным и Пашкой Клеверовым, такими же, как и он, искателями чего-то среди звезд, Генка Самара по старой дружбе подсел к Зубатовым, вызвав, похоже, приступ ревности у «молодожена» Васьки. Но кое-где бывшие курсанты расселись по ранжиру: вон, там за столиком одни полковники, которые в молодые годы едва здоровались друг с другом, зато сейчас болтают без умолку, нашли какие-то точки соприкосновения… а здесь – одни неудачники-майоры, тоже не друзья и не товарищи, скорее «интернационал» своего рода…
   Валька Рыбаченко, недолго думая, присоединился к троице Мигунов – Катранов – Семаго. Эти, по крайней мере, не строят из себя невесть что, все та же «шоблавобла», что и тридцать лет назад, только Пашки Дрозда не хватает. Семаго хлопнул для разгона фужер водки и по старой памяти вызвал Катрана на «рукопашную», армрестлинг то бишь, – сидят друг напротив друга за столиком, сцепились лапами, красные, пыхтят. Жены Катранова и Мигунова шумно болеют, смеются, а Варя Семаго смотрит грустно и молчит, будто не игра тут происходит, а серьезная схватка.
   – А я слышала – они развелись, – шепчет Ирон Светлане.
   – Да я тоже слышала… Но вот видишь…
   В первом раунде Сёмга попал рукавом в паштет и сейчас, явно проигрывая, корчит страшные рожи и просит подставить ему следующее блюдо.
   – Не повезло тебе, Варюша, придется пиджак в химчистку нести! – улыбнулась Ира Катранова.
   Варя тоже слабо улыбнулась.
   – Да уж… – ответила, но как-то неуверенно, будто на самом деле никакого отношения к Сёмгиному пиджаку она и не имеет.
   – У всех налито?
   Бакен встал, постучал вилкой по рюмке. Самара рявкнул, подражая голосу давно покойного майора Титова, куратора их группы: «Тихо там, ссза-ал! Два наряда вне очереди!»
   Зал притих.
   – Ну вот, – произнес Бакен, держа перед собой, как свечку, рюмку с водкой. – Вот мы и собрались, как тридцать лет назад… Тридцать лет. Кто мы были тогда? Зеленые пацаны, мечтавшие о точных запусках. Ни Афгана не было еще, ни «Комсомольца», ни Грозного. Помните, Колян нам песню пел: «За тридевятым облаком – дворец из серебра, за тридесятым облаком – алмазная гора, за тридвадцатым облаком…»
   – …Летит какой-то хер, – хором подхватили за столиком Зубатова. – Но он и там не спрячется от нашей МБР!
   – Да там не так было!.. – отозвался Дуба.
   – «Шестнадцать тонн» давай! – крикнули полковники.
   – «Ночную морзянку» лучше! – возразил Марик Ардон.
   – Тихо!.. Неважно, – продолжал Бакен. – Я что хочу сказать… Вот в газетах пишут: «Ракетный щит страны…» Звучит здорово и красиво. Важное дело – защита от внешнего врага, от ядерного агрессора – ничего важнее этого вообще нет. А где он, этот щит? Что это вообще за щит такой? Как его увидеть?
   За столом наступила тишина. Изготовившийся над пультом музыкант внимательно смотрел на тостующего, и певица слушала с интересом, и врач-метрдотель слушал, и три официанта…
   – Так вот все мы и есть этот ракетный щит! – Бакен торжественно обвел рукой собравшихся. – Это и Зубатов, и Ардон, и Катранов, и Шмаров, и Дубинин, и Мигунов, и все остальные! Вчерашние зеленые пацаны, а ныне старшие офицеры, каждый – частица ракетно-ядерного щита! Поэтому первый тост за всех нас и за всех офицеров-ракетчиков!
   Загремели отодвигаемые стулья. Офицеры встали, чокнулись, выпили до дна… Белобилетник за синтезатором заиграл, девушка запела: «Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом…»
   Ножи и вилки ударились о тарелки, образуя привычный шум застолья.
   – Интересно у каждого судьба сложилась, – сказал Бакен, закусывая соленым помидором. – Вон Дуба не захотел под землей сидеть да на «точке» дежурить – и без руки остался. А мог вообще сто раз погибнуть! А Ардона мы в самолет посадить хотели, а он на подводный ракетоносец ушел – тоже за шкуру залилось. Двенадцать лет под водой, смертником…
   – Почему смертником? – спросил Мигунов.
   – А вы у него спросите, он расскажет…
   Бакен налил по второй, поднялся, по-хозяйски оглядел стол:
   – Напоминаю: не вовремя выпитая вторая есть напрочь загубленная первая! Наливай!
   Он подождал, пока команда будет выполнена.
   – А вспомните, как мы, еще зелеными пацанами, представляли свое будущее? Жизнь казалась простой и ясной, как распорядок дня в училище. Утром подъем, после завтрака – успешное поражение цели, к обеду – всенародная слава, вечером – любовь и очередное звание, в десять – отбой. Но судьба выпала всем разная. Кто-то узнал и славу, и любовь, и звания, а кому-то… Кому-то достался только отбой…
   Бакен поднял рюмку.
   – Второй тост – за курсантов и преподавателей, за наших товарищей, за тех из нас, кто ушел навсегда!
   Все встали, не чокаясь, молча выпили. Сергей Семаго долго смотрел на свою рюмку, молча двигая губами, словно беседовал с ней. Когда все уже выпили и набросились на закуску, он резко опрокинул в себя водку, вытер губы тыльной стороной ладони и медленно опустился на стул.
   – Хороших ребят уже нет, а самые говнистые почему-то живут дольше всех. И ничего им не делается, – он кивнул в сторону любителя политических диспутов Носкова. – Какого хера его позвали, упыря этого бородавчатого?
   Иван Семенович, приземлившийся за «полковничьим» столом, уже что-то громко вещал своим ломким тенорком, размахивая вилкой с наколотой отбивной.
   – Я тут в одной командировке был, ну, по лекторской работе, там так кормили – чуть ноги не протянул! Суп пустой да макароны. Ни кусочка натурального мяса. Хоть у вас, ребятушки, отъемся…
   – Никто не звал, сам пришел, – сказал Бакен. – Старикан чует, где вкусно кормят. Я слышал, у него целая база данных есть на бывших курсантов, кто где живет, чем на жизнь зарабатывает. Ходит в гости к тем, кто побогаче, в рестораны зазывает – устраивает «вечера памяти», слезу вышибает. Естественно, расплачивается не он…
   – База данных, – сморщился Семаго. – Знаем мы его «базу данных»… Пришел бы этот говнюк ко мне в гости.
   – Сёмга, мы за столом, – напомнил Катранов.
   – Миль пардон… Гран миль пардон, – Сёмга нахмурился и замолчал. – Кстати, Пашка Дрозд у него отличником был и в его долбаный кружок исправно ходил…
   – К тому же это все не факты, а догадки, – Катранов положил себе разварной картошки, выбрал ломтик селедки потолще. – Мало ли кто что болтает…
   – Зря не болтают! Вот про тебя же никто не болтает? И про Бакена, и про Мигуна.
   – Замнем для ясности, – сказал Бакен. – Сейчас выпьем за учителей и командиров!
   Выпили. Потом за удачу. Потом за отсутствие боевых запусков. Потом за то, чтобы если боевые запуски все же случались, то они были удачными.
   Вскоре наступила перемена горячего – сновали туда-сюда нагруженные снедью официанты, похожие в своих белых халатах то ли на пироговских хирургов, то ли на современных стоматологов, – а за столиками, под водку и фирменные «пироговские» пельмени, напоминающие маленькие женские ушки, продолжался процесс нового узнавания старых знакомых.
   Прожженный лирик Дуба, оказывается, так ни разу и не женился. Два года как на пенсии, живет в однокомнатной «хрущевке» за первой кольцевой, хохмы ради ходит иногда в боулинг – разрабатывает протез.
   – Песни пишешь?
   – Не-а. После двух лет в Чечне – только матерные частушки.
   А вот Зубатов Васька познакомился со своей Люсей в Марбелье.
   – А где это – Марбелья?
   – Да ты чего, чувак? В Испании, где ж еще… километров десять от Пуэрто Банус…
   Васька по уши влез в турбизнес и очень доволен, Люська тоже держит долю в деле, идет по стопам.
   – Фотки хотите посмотреть?.. Вот это Тунис. А это Новая Зеландия, там маури живут. А это Багамы, месяц назад. Видишь, Люська из бассейна выходит, а там уже гарсон стоит навытяжку – завтрак принес…
   Фото переходит из рук в руки, все понимающе кивают, завидуют и Ваське, и гарсону: Люська в тонком бикини – чудо как хороша.
   – А чем хуже Светка Мигунова? Постарше немного, ясный день… но ты посмотри: сочная баба, красивая, а как держится – вылитая жена президента США.
   – Да не… С Люськой ей не потягаться!
   – Таких одна на миллион, точно тебе говорю. Ну, а что Люська… Как эта Люська будет выглядеть через десять лет, когда ей тоже под сорок станет?.. Что? Ты хочешь сказать, Светке не тридцать семь?.. Сколько-сколько?! Почти ровесница Мигуна?!.. Сорок семь??.. С такой фигурой?! Да хватит тебе заливать! Спорим – на бутылку «Наполеона»! На ящик «Наполеона»! Вот сейчас пойдем и спросим, вот пойдем… Кто сказал? Сам Мигун сказал? Ну, тогда ладно…
   – А Смирнов и Кузькин – два наших генерала, так и не пришли. И даже открыточки не прислали.
   – Ну и что? Все понятно… Если бы ты был генералом, тоже бы не пришел. И я не пришел.
   – А Игореша Катранов, хоть и главный инспектор при начальнике штаба, – до сих пор не избавился от своего южнорусского говорка. Гэкает и хэкает, как на первом курсе.
   – А Лешка Желябов в вертолете разбился – помните, в девяносто девятом в Чечне подбили вертушку с начальниками?
   – А Пашку Дрозда помните? В первый же год погиб после училища. И глупо так – плитой придавило, представляешь? – стройка у них на полигоне была какая-то, что ли… Не плитой? Электричеством долбануло? А-а, ну, может быть. Вообще – темная история. Разные слухи ходят. Говорили, будто Пашка сам себя порешил… Как чего? Ты же знаешь его: нос задирать любил, всегда и во всем первый, я, я, я… а там, на полигоне, его на место поставили. И шобла-вобла его, Мигунов с Катрановым и Семаго, они вроде тоже прессовали потиху. Дрозд два дня перед тем с разбитой мордой ходил – Сёмга навесил за что-то. А может, Катран… А Катран, кстати, с Мигуном с ним вместе тогда работали, рядом. Говорят, один поссать пошел, второй тоже куда-то намылился – и тут же Дрозда припекло на триста восемьдесят горячих. Странно, да? Зато сейчас они – полковники, вон – морды наели, в английских костюмах и при красивых женах, а Дрозд…
   – Оказалось, что лодка эта «разовая»! И экипаж «разовый»! Как, как… Да очень просто! У нее запуск только из надводного положения, время на подготовку – двадцать минут по нормативу. А на ее обнаружение и уничтожение по нормативу НАТО тоже минут двадцать – двадцать пять… Успел дать залп – и тут же тебя накрыли. А может, и не успел, а тебя накрыли… Короче, камикадзе! Офицеры-то знали, да и матросы догадывались. А что толку?
   – Запечься живьем – хуже нет… А вот Толик Иванов – который мандарины у Габидзе тырил, – Толик недавно в аварии погиб на Рижском, его «БМВ» на встречную вынесло.
   – А Мур Мурыч, помните, курс у нас читал по теории механики? Зачеты ставил не глядя, коньяк со студентами пил. А шпана его на нож посадила…
   – Распустили страну… Нянькаются с бандитами, убийцами, шпионами… Доиграются!
   – Я звонил, только тебя в Москве не было. Секретарь ничего толком не объясняла. Кто-то сказал, что вроде в какой-то секретной командировке?
   – Да слушай их больше! Какая секретная командировка? Ты мне лучше вот что скажи…
   – А помнишь?
   – А помнишь?..
   Музыкант наигрывал что-то тихое и несущественное, прогуливаясь от Гленна Миллера к Исааку Дунаевскому и обратно, зато потом, когда водка растворилась в крови, голоса за столиками стали возбужденнее, а на брюки и пол упали первые консервированные горошины и куски ветчины, – тогда он врезал «Черного кота», певица экспансивно запела, и в центр зала, ободряемые и понукаемые женами, стали выходить седые полковники, раскачиваясь и игриво вращая располневшими торсами, а Катранов с женой майора Полуянова, худенькой брюнеткой, изобразили настоящий твист-«нарезку», синхронно ввинчиваясь в пол и вывинчиваясь под аплодисменты и одобрительные крики зала. Потом были «Замечательный сосед» и «Песенка про зайцев», утоптавшие в желудках первую и вторую перемены и слегка проветрившие разгоряченные спиртным головы.
   Когда прозвучали первые аккорды леграновского вальса из «Шербурских зонтиков», Сергей Мигунов встал из-за столика и галантно поклонился мадам Катрановой: позволите? Ирон рассмеялась, подала ему руку, и они тут же растворились в толпе танцующих. Генка Самара, весь вечер не спускавший глаз с Люси Зубатовой, сейчас кружил ее по залу, бережно придерживая огромной лапищей за тонкую талию. Подвыпивший майор Полуянов спотыкался и неловко теснил свою партнершу – обвешанную брильянтами супругу полковника Котельникова.
   Раскрасневшийся Носков, чрезвычайно возбужденный обильной едой, выпивкой и разговорами, пригласил некую разбитную майоршу в цветастом платье – и она теперь носила его от колонны к колонне, словно маленькую мумию, закатывала глаза в потолок и еле сдерживала рвущийся наружу смех.
   А Свету Мигунову неожиданно ангажировал генеральский сынок Максимов. Она его не сразу узнала, вышла на танцпол и только потом вгляделась и ахнула: это ты?!
   – А что, не похож?
   Генералом он не стал, и лоска папочки-генерала не приобрел. Тусклые глаза, перхоть в редких волосах, похоже, даже былые амбиции истлели в нездоровом теле.
   – Да нет, почему… Просто раньше ты другим был. Помнишь, я тебя Игоруней называла. Игрался все, все игрался… И генералом обещал стать!
   – Знаю, знаю, что непохож. Так жизнь сложилась. А ты ни капли не изменилась. Жаль, что, когда я сватался, ты отказала… Все бы по-другому вышло…
   Света встрепенулась, убрала его руку с талии, отодвинулась, посмотрела удивленно сверху вниз:
   – Подожди, подожди, это когда ты ко мне сватался? В ванной, когда двумя руками под юбку залез? Когда я тебе по морде нахлопала? Ну, ты даешь! Разве это сватовство? Это по-другому называется!
   – Да нет, все не так, ты неправильно поняла…
   У Максимова был вид написавшего на ковер котенка. Светлана издевательски рассмеялась.
   – Занудой ты стал, Игоруня, а не генералом! Скучно с тобой. Раньше хоть веселиться умел!
   – Что вы все меня генералом попрекаете… Лучше о себе расскажи. Жизнью довольна?
   – Конечно! Сережа мой на ответственной должности, зам у генерала, может, еще и сам генерала получит. Дом у нас хороший, машина, прекрасный сын. Да ты сам на меня посмотри…
   Света изящно подняла руку и сделала пируэт, как балерина. Максимов только сглотнул слюну. И тут же Игорь Катранов подхватил красавицу за талию, закружил, затерялся с ней в толпе танцующих – и уже не отпускал до самого последнего аккорда.
   Генеральский сын постоял потерянно с опущенными по швам руками и побрел назад к своему столику. Через несколько минут он с супругой незаметно покинул ресторан. Но этого никто не заметил, а если и заметил, то не обратил внимания. Во всяком случае, его уход настроения никому не испортил.
   Натанцевавшись, Носков обходил столы, здоровался с бывшими курсантами, перекидывался ничего не значащими словами, выпивал и закусывал. В компании Мигунова он особой расположенности не встретил, но как ни в чем не бывало поцеловал ручки дамам, опрокинул пару стопочек за благополучие их семей, поел селедочки с картошечкой, рассказал очень старый политический анекдот, сам же посмеялся и двинулся дальше.
   Вечер катился по наезженной колее дружеской пирушки. Ракетчики от души веселились. Пили, закусывали, танцевали, слушали музыку. И будто слова песни, будто сложный многослойный речитатив, звучали под нежную мелодию Мишеля Леграна признания, намеки, вопросы и ответы, хохмы и анекдоты, сплетни и прочий словесный мусор:
   – …и мне почему-то кажется, что я знаю вас, Люся, давным-давно, много лет…
   – …немного отдает пошлостью, а?.. Провинциально, провинциально! И – грустно, дорогая моя!
   – …я очень люблю настоящий китайский фарфор. Он прямо светится изнутри! Сейчас такого не достать…
   – А мой как раз привез чайный сервиз: тонкий, как яичная скорлупа, прозрачный, а на просвет видна фигура императора! Просто прелесть!
   – Точно китайский? Ты же знаешь, сколько сейчас подделок!
   – Исключено! Он же его не в Лужниках купил. В Китае подарили, причем на солидном уровне…
   – …а в «Стоуне», между прочим, танцзал отделан зебровыми и антилопьими шкурами, и там как-то по-настоящему расслабляешься…
   – …может, в пятницу? У Васьки как раз баня по пятницам… А то он такой ревнивый!..
   – …будто у членов ЦИК Каменева и Зиновьева была на двоих одна любовница, руководитель драмкружка при фабрике «Рот Фронт»…
   – Сережа, послушай: я своему архитектору так и сказала, чтоб на даче все сделал строго по «фэн-шую»…
   – …Закусывай лучше, а то тебя развозит! Вот, пельмешками, это наша, исконно русская еда! А китайцы всякие змей едят, лягушек… Я прочел, у них фирменное блюдо для почетных гостей – «Битва трех драконов»: из ядовитых змей и мяса дикой кошки… Как можно такую гадость в рот брать?
   – …Да ел я его. Вроде даже вкусно. А когда узнал, из чего готовят! Бр-р-р! Нет, больше не притронусь, пусть обижаются…
   – …и оба – оба, заметьте! – из всего множества позиций выбирали всегда позицию оппортунизма и штрейкбрехерства, ха-ха-ха!
   – Внимание, товарищи офицеры! – рявкнул Бакен, перекрывая многоголосый шум и гам. – Прошу налить, выпить за ракетные войска и спеть нашу песню! «Шестнадцать тонн» – ура!
   Он сделал знак рукой, и негодный к военной службе плоскостопый музыкант ударил по клавишам, басы ударили по барабанным перепонкам, сработав, как команда «Запевай!»
 
На фюзеляже трефовый туз,
А в бомболюке – опасный груз
Шестнадцать тонн, помилуй, Бог..
И мы летим бомбить Нью-Йорк!
 
   Нестройно орали сорок семь грубых, только что обожженных водкой, офицерских глоток. Видавшие виды военные почувствовали себя курсантами на студенческой пирушке: у них по-молодому блестели глаза и приготовленные таблетки но-шпы и нитроглицерина на время были забыты.
 
Нью-Йорк сверкает, как алмаз.
Там миллионеры слушают джаз,
Там виски лакают из хрусталя,
Но город не стоит уже ни рубля!
 
   Тяжелые басы били по нервам, девяносто три руки и один протез отбивали рваный ритм по воображаемым барабанам, так что подскакивали и жалобно звенели тарелки. Прогибались и опасно вибрировали столы, кое-где слетали на пол приборы. Метрдотель выскочил было, чтобы пресечь безобразие, но оценил обстановку и, как бывший врач, проявил благоразумие: остался стоять в стороне, наблюдая за немолодыми вояками, которые на несколько минут превратились в мальчишек из 1972 года.
 
Ведь над Нью-Йорком – советский «Ту»,
Шестнадцать тонн – хау ду ю ду?
Пусть мы едим лаптями борщ,
Но все небоскребы оценим в грош!
 
   Девяносто четыре ноги тоже отбивали ритм, причем семьдесят шесть были обуты в тяжелые форменные полуботинки, сшитые по неизвестно кем и с кого снятому лекалу, из жесткой кожи, уродующие ноги мозолями, но привычные, а главное, выдаваемые бесплатно. Пол сотрясался и скрипел, но это только добавляло всем куражу. Предваряя последний куплет, старшие офицеры стали со смехом показывать на раскрасневшегося Ардона, который пел вместе со всеми, вместе со всеми колотил по столу и отбивал ритм ногами в армейских ботинках.
 
Ведь над Нью-Йорком – майор Ардон,
А в каждой бомбе – шестнадцать тонн.
Шестнадцать тонн, прости меня, Бог,
И как свеча горит Нью-Йорк!
 
   После взрыва смеха и аплодисментов самим себе ракетчики выпили за Дубу, который и сочинил эту песню, увековечив имя капитана первого ранга Марка Ардона на века. Впрочем, нет, не на века: современные курсанты «Шестнадцать тонн» не пели. Другие времена, другие песни…
   – Молодец, Дуба! – кричал изрядно пьяный Семаго. – Качать его! Качать!
   – Бедный Мерл Тревис, – с усмешкой сказал Мигунов.
   – А это еще кто? – спросил Катранов. Он тоже изрядно поднабрался, но держал себя в руках.
   Мигунов засмеялся.
   – Он и сочинил «Шестнадцать тонн», а вовсе не Дуба…
   Катранов встал и упрямо покрутил головой.
   – Не знаю я никакого твоего Тревиса. А Николая Павловича Дубинина – нашего героя, знаю! Твое здоровье, Николай!
   Но за поднявшимся шумом его никто не услышал. Градус компании дошел до нужного уровня, и веселье стало непринужденным и неуправляемым.
   Мигунов отодвинул тарелку и наклонился над карманным компьютером размером с записную книжку. Прибор мигал оранжевым и голубым огоньками.
   – Что делаешь, Мигун? Шифровку в Центр передаешь? – удивленно спросил Семаго и в очередной раз выпил. – Смотрите, ребята, Игорешка в ЦРУ донесение строчит – дескать, порядок в ракетных войсках, выпить могут много, боевой дух крепок!
   – Почему обязательно в ЦРУ? В «Интелледженс Сервис»[5]! – отозвался Мигунов и, выключив компьютер, спрятал его во внутренний карман.
   – Все в порядке? – спросила мужа Светлана.
   – Да. Освещение вдоль забора почему-то не работало. Видно, фотоэлемент барахлит. Ну, я включил да температуру в спальне снизил. Душно сегодня…
   Время текло незаметно. В начале одиннадцатого официанты стали выкатывать в зал тележки с десертом. Бакен ходил по залу, заглядывал в каждую тележку, зорко следя, чтобы всюду был полный боекомплект: шоколад, бисквит, сыр, ликер.
   Осоловелый Семаго клевал носом, время от времени засыпал и ронял нижнюю челюсть на грудь. Варя хлопала его по щекам, Света пыталась напоить горячим кофе, Ирон хохотала. Когда Катранов, Рыбаченко и Мигунов произносили очередной тост, Сёмга лишь отрицательно качал головой и что-то рисовал пальцем в воздухе. Но, вернувшись за столик после очередного танца, они с удивлением обнаружили Сёмгу мокрого – видимо, сунул голову под кран в туалете – и почти трезвого. В руках у него была полная рюмка.
   – Хочу выпить за Дрозда, – сказал он, глядя перед собой. – За него одного… Дурак он был, конечно. Но мы еще дурнее оказались… За тебя, Пашка.
   Он выпил, не дожидаясь остальных. Ирон хмыкнула и вопросительно посмотрела на мужа. Катранов, нахмурившись, разлил мужчинам водку, Свете, Ире и Варе сунул по бокалу вина, все молча выпили, не чокаясь. За столиком Зубатовых, судя по громким Васькиным выкрикам, назревала ссора. Бакен, ослабив галстук, отправился туда.
   – Объясните мне, мужики, – произнес в стол Сёмга. – Почему мне так хреново? Не просто хреново, а – хре-но-во?!.. Молчите? Тогда я сам скажу. Мне хреново из-за Дрозда. Все тридцать лет хреново. А тебе, Катран, – хреново?
   – Ему очень хреново, – поспешила заверить Ирон. – Ты бы, Сережа, сходил…
   – Мы ни разу об этом не говорили, – перебил ее Сёмга. – С того самого лета в семьдесят втором. Почему? Объясняю: из большого уважения к нашему большому горю…
   – Ладно тебе тельняшку рвать, – жестко оборвал Катран. – Нам всем досталось. Дрозд погиб, а мы ничем не смогли ему помочь. Это тяжелее всего. Нужна была бы кровь – отдали бы. Нужна была бы жизнь – думаю, тоже отдали бы. А так мы могли только донести его гроб до вертолета. И все.
   – Не, не так! – с пьяной загадочностью ухмыльнулся Сёмга. – Надо говорить: и этот гроб мы продолжаем нести все эти тридцать лет, несем в своем сердце… типа. А потом сделать так!..
   Он резко приподнялся и вытянул вперед голову, едва не воткнувшись носом в лицо Катрана.
   – Вот, вот, видишь? А? – крикнул он, оскалившись. – Надо желваками делать вот так и челюстью двигать взад-вперед! Так страдают настоящие мужчины!
   Катран выпятил челюсть, взял Сёмгу пятерней за подбородок и несильно толкнул. Сёмга потерял равновесие и грузно осел на стул, не спуская с Катрана бешеных глаз.
   – Ой, мальчики, может, нам пора уже… – испуганно пробормотала Ирон.
   – Щас кому-то будет пора, – процедил Сёмга, пытаясь подняться. Варя обняла его сзади за плечи.
   – Расслабься, старый…
   Мигунов тоже приподнялся было, но Сёмга заорал: