– Махорыч! Эй! – весело окликнул Комаров. – А ты чего здесь забыл? Сдаваться пришел?
– Витька? – удивился Махорыч.
– Ну. Здорово, что ли?
– Здоров, здоров. Ты где сейчас?
Какое-то время они заново определяли свои координаты: работа, семья, здоровье, потом вспоминали, кто кого видел из общих знакомых, и какие, в свою очередь, у тех новые координаты. Потом Комаров спросил:
– Так тебе тоже повестку прислали? К кому?
Махорыч полез в карман, достал потертый бланк повестки, прочел:
– Следователь Петровский.
– Во, я только что у него был. Забодал, гнус.
– А чего он? Что спрашивал-то?
– Байду всякую. Про Курлова. Как познакомились, какие отношения, какие проблемы…
– Он что, собирается на нас всю эту срань повесить? – набычился Махорыч. – Я ж тут ни сном ни духом, понимаешь…
– Не знаю, чего он хочет. – Комаров выплюнул окурок под ноги какой-то женщине. Это была уже вторая сигарета после посещения прокуратуры, и грузчик Комаров больше не был похож на тихого второгодника. – Короче. Пока я ему не стал кивать, что Курлов с каким-то хреном в «Лабинке» поцапался, до тех пор он от меня не отставал. Понял?
Махорыч задумчиво сморгнул.
– Хрен какой-то. В «Лабинке», – повторил он. – А что за хрен?
– Без разницы. Следак будет спрашивать, не имел ли кто зуб на Курлова со стороны – так ты скажи, что имел, типа. Хрен в костюмчике зеленом, цыцка при нем в свитерке полосатом. Кто такие, откуда – не знаешь. И этот Петровский от тебя мигом отвалится. Теперь дошло?
– Вроде того, – кивнул Махорыч.
– Ну так бывай. Вон мой «лимузин» катит… Звони, если что.
Комаров подмигнул на прощание бывшему сослуживцу и вскочил на подножку троллейбуса.
Но простому смертному следаку добраться до «мордодельни» непросто. Формальная причина: вас много, лаборатория одна. Реальная причина: возрастные изменения в организме завлаба и связанные с этим приступы депрессии. Водкой ее не купить – не пьет Ангелина Петровна водку. Тортиком не соблазнить – потребляет только овощи да пшеничные отруби. Приласкать – убьет на месте.
И как Курбатову удалось эту крысу выдрессировать, можно только диву даваться. Но на то он и Курбатов. Знак качества. Петровский да Лопатко – эти, естественно, прибегают к услугам горе-художника Рулева из ведомственной многотиражки «На посту», который малюет фотороботы со слов очевидцев. Водку он пьет, отруби не ест, на ласку реагирует – вот только лица у Рулева выходят похожими друг на друга, словно в Тиходонской области орудует один семейный клан. Курбатов с ним не работал ни разу. И не собирался.
– Нет, давайте предыдущий, – сказала Суханова.
Нос, уплывший было с экрана, вернулся на место.
– Этот? – спросила Нечаева.
– Да. Похож. Только глаза побольше.
Темный зал «мордодельни» пересекал луч компьютерного проектора. Суханова в наручниках и двое охранников сидели перед пластиковым экраном; Нечаева, залихватски закинув ногу на ногу, орудовала у ноутбука. Когда набор идентификационно-значимых черт достиг критического уровня, на экране появилась надпись «WEIT», а через пару секунд карикатурные нос, глаза и губы приняли человеческие очертания. На экране зависло твердыми штрихами лицо: овал, подбородок, нос и глаза. Две пары губ – «мягкий № 5» и «мягкий № 3», предварительно одобренные Сухановой, теснились на участке между носом и подбородком. Искали лицо «инженера».
– И разведите их пошире… Да, примерно так.
На экране мелькнули пальцы завлаба, глаза разъехались в стороны.
– Лоб выше. И шире. Нет, залысин у него не было. Почти ровная линия.
Нечаева работала быстро, свою картотеку она знала назубок и среди сотен слайдов безошибочно находила нужный. Суханова была сосредоточена, не мямлила и не давала противоречивых указаний. Портрет «квадрата», собранный по фрагментам полчаса назад, уже находился в соседней комнате, откуда доносилось прерывистое гудение копировальной машины. «Инженер» постепенно оживал на экране. Курбатов смотрел на экран, лениво поглаживая подбородок. Отличная работа, он мог быть вполне доволен… И все же что-то беспокоило его.
«Линия губ слишком расплывчатая», – подумал он.
– Нет, не подойдет, – тут же раздался голос Сухановой. – Тут он на голубого какого-то смахивает. Не знаю, почему. А у него была рожа, как у этого… Инженер, короче. Умный. Интеллигент.
«Интеллигент, это верно», – неизвестно почему опять подумал Курбатов. Какой-то маячок замигал в мозгу… Мигнул и погас. «Мягкий № 5» уплыл в неизвестность. Нечаева подставила другие губы – более твердые и тонкие.
– Во-во-во… И брови не такие густые. – Суханова запрокинула остриженную голову назад, к Курбатову. – Закурить можно?
Важняк рассеянно махнул рукой охраннику – пусть курит. Тот достал пачку «Явы», сунул ей в рот сигарету и поднес зажигалку.
– Ну что? – спросила Нечаева. На лбу «инженера» выстроились в ряд несколько пар бровей, похожие на летящих птиц.
Суханова затянулась, подумала.
– Вон та. Вторая слева, – сказала. – Так, нормально.
Курбатов посмотрел на экран. Нет, возможности знаменитой чудо-программы ФБР сильно преувеличены. Неживое лицо, маска идиота, в которой только Суханова и способна разглядеть что-то человеческое… Нет, на какой-то миг Курбатову померещилось, что и он увидел. Лицо. Реальное, живое.
И тут же все исчезло. Опять – маска. Как в пособиях по рукопашному бою или на плакатах ОСВОДа.
Ну, похож. Положим. На кого-то. Или на что-то. На тысячи таких же портретов, слепленных в таких же «мордодельнях». Или срабатывает феномен ложного узнавания – пресловутая идентификация с «голливудским стандартом». Внешность каждого человека можно рассматривать как своеобразный коктейль из Пола Ньюмена, Юрия Никулина, Луи де Фюнеса, Леонида Куравлева и далее по бесконечному списку. Курбатов помнил, как году в восемьдесят девятом на улице его окликнула симпатичная молодая женщина, похожая на Веру Алентову из «Москва слезам не верит». Один к одному.
– Привет, Сашка! – говорит. – Как поживаешь?
Он, ошарашенный, пробормотал что-то дежурное… И надо же, оказалось, это Инночка Торопилова, они вместе учились на юрфаке! Студентом Курбатов никогда не обращал на нее внимания – обычная серая мышка, ничего интересного. Но тогда он еще не смотрел «Москву…» и не знал, что Инночка – точная копия эффектной актрисы. И уже когда посмотрел, когда в мозгах появился четкий идентификационный сигнал – только тогда он, наконец, «увидел» эту Торопилову. Красотка-кинозвезда!..
Вот такая штука… Возможно, неживая маска «инженера» тоже каким-то образом пересекается с одним из фантомов «голливудских стандартов», вызывая этот непонятный зуд в мозгу… Все возможно. Не стоит придавать этому большого значения.
Но когда работа была закончена и, погрузив в микроавтобус Суханову и две толстые папки с оттисками фотороботов, они собрались ехать обратно в СИЗО, Курбатов вдруг изменил решение.
– Погоди, не трогай пока, – скомандовал он шоферу.
Важняк небрежно достал из кармана трубку сотового телефона.
– Сироша, пожалуйста… Привет, Валерий Иванович. Курбатов. Ничего, если я эту цыпу на часик задержу? Хочу в прокуратуре допросить ее разок. Ничего особенного, просто проверить кое-что. Да и Рахманов давно мечтал познакомиться… Ну. Отвечаю. Не первый же год замужем…
Он рассмеялся.
– Лады? Ну спасибо. Все будет в лучшем виде.
Курбатов спрятал трубку, откинулся на спинку кресла и махнул шоферу:
– Давай-ка, брат, в прокуратуру…
У него было отличное настроение. Зуд в голове, похожий на зуд кожи под гипсовой повязкой, наконец унялся. Все встало на свои места. Курбатов вспомнил лицо.
– Чтобы обедал там, понял? Чтоб слушал на уроках, а не ковырял в носу, понял? И после школы сразу чтоб домой, не то уши выдеру, понял?
Пашка шел не один. Его ладонь утопала в руке высокого мужчины в спортивной куртке.
– Да поня-а-ал, чё ты, отстань! – протянул Пашка.
– Ладно, не тарахти, все путем, – сказал мужчина, обернувшись к Людке. – Давай, до вечера.
Они вышли на улицу. Денис узнал его: тот самый тип, которого он видел в окне. При дневном свете они с этим мужиком, может, и сошли бы за двоюродных братьев, – но не больше.
– Привет, Люд, – поздоровался он.
– Привет, Денис.
Людка Борщевская вся светилась. Куда подевались ее обычные в утреннюю пору похмельные мешки под глазами? И где всклокоченные волосы? Где сложенный в раздражительной гримасе рот? Помолодела, посвежела, постройнела… Людка заделала себе короткую стрижку во французском стиле, на ней был новый халат, и она улыбалась во весь рот, словно ведущая телепередачи «Доброе утро, Россия!».
– Слушай. В тебя влюбиться можно, – не удержался Денис.
Не гася улыбки, она слегка повела плечами: а чё?
– И эта прическа тебе идет.
– Клеиться вздумал? – кокетливо спросила Людка.
– Ну, типа… – в тон ей ответил Денис.
– Витька? – удивился Махорыч.
– Ну. Здорово, что ли?
– Здоров, здоров. Ты где сейчас?
Какое-то время они заново определяли свои координаты: работа, семья, здоровье, потом вспоминали, кто кого видел из общих знакомых, и какие, в свою очередь, у тех новые координаты. Потом Комаров спросил:
– Так тебе тоже повестку прислали? К кому?
Махорыч полез в карман, достал потертый бланк повестки, прочел:
– Следователь Петровский.
– Во, я только что у него был. Забодал, гнус.
– А чего он? Что спрашивал-то?
– Байду всякую. Про Курлова. Как познакомились, какие отношения, какие проблемы…
– Он что, собирается на нас всю эту срань повесить? – набычился Махорыч. – Я ж тут ни сном ни духом, понимаешь…
– Не знаю, чего он хочет. – Комаров выплюнул окурок под ноги какой-то женщине. Это была уже вторая сигарета после посещения прокуратуры, и грузчик Комаров больше не был похож на тихого второгодника. – Короче. Пока я ему не стал кивать, что Курлов с каким-то хреном в «Лабинке» поцапался, до тех пор он от меня не отставал. Понял?
Махорыч задумчиво сморгнул.
– Хрен какой-то. В «Лабинке», – повторил он. – А что за хрен?
– Без разницы. Следак будет спрашивать, не имел ли кто зуб на Курлова со стороны – так ты скажи, что имел, типа. Хрен в костюмчике зеленом, цыцка при нем в свитерке полосатом. Кто такие, откуда – не знаешь. И этот Петровский от тебя мигом отвалится. Теперь дошло?
– Вроде того, – кивнул Махорыч.
– Ну так бывай. Вон мой «лимузин» катит… Звони, если что.
Комаров подмигнул на прощание бывшему сослуживцу и вскочил на подножку троллейбуса.
* * *
Старший следователь горпрокуратуры, важняк, обходительный и обаятельный мужчина – Курбатов знал, как вщемиться в напряженный график идентификационного отдела криминалистической лаборатории, по-простому – «мордодельни». Заведовала здесь Ангелина Петровна Нечаева, злобная крыса в перекрученных, как пропеллеры, туфлях на ржавых покосившихся шпильках. Свое дело она знает, картотеку собрала богатую и держит ее в идеальном порядке, да и техника у нее на высоте – новейшие компьютерные программы из Центра ФБР в Куантико… По грубому слепку в памяти очевидца компьютер сам подбирает наиболее вероятный тип лица, да еще выдает три варианта: средняя упитанность, выше средней, ниже средней… Фантастика, завтрашний день!Но простому смертному следаку добраться до «мордодельни» непросто. Формальная причина: вас много, лаборатория одна. Реальная причина: возрастные изменения в организме завлаба и связанные с этим приступы депрессии. Водкой ее не купить – не пьет Ангелина Петровна водку. Тортиком не соблазнить – потребляет только овощи да пшеничные отруби. Приласкать – убьет на месте.
И как Курбатову удалось эту крысу выдрессировать, можно только диву даваться. Но на то он и Курбатов. Знак качества. Петровский да Лопатко – эти, естественно, прибегают к услугам горе-художника Рулева из ведомственной многотиражки «На посту», который малюет фотороботы со слов очевидцев. Водку он пьет, отруби не ест, на ласку реагирует – вот только лица у Рулева выходят похожими друг на друга, словно в Тиходонской области орудует один семейный клан. Курбатов с ним не работал ни разу. И не собирался.
– Нет, давайте предыдущий, – сказала Суханова.
Нос, уплывший было с экрана, вернулся на место.
– Этот? – спросила Нечаева.
– Да. Похож. Только глаза побольше.
Темный зал «мордодельни» пересекал луч компьютерного проектора. Суханова в наручниках и двое охранников сидели перед пластиковым экраном; Нечаева, залихватски закинув ногу на ногу, орудовала у ноутбука. Когда набор идентификационно-значимых черт достиг критического уровня, на экране появилась надпись «WEIT», а через пару секунд карикатурные нос, глаза и губы приняли человеческие очертания. На экране зависло твердыми штрихами лицо: овал, подбородок, нос и глаза. Две пары губ – «мягкий № 5» и «мягкий № 3», предварительно одобренные Сухановой, теснились на участке между носом и подбородком. Искали лицо «инженера».
– И разведите их пошире… Да, примерно так.
На экране мелькнули пальцы завлаба, глаза разъехались в стороны.
– Лоб выше. И шире. Нет, залысин у него не было. Почти ровная линия.
Нечаева работала быстро, свою картотеку она знала назубок и среди сотен слайдов безошибочно находила нужный. Суханова была сосредоточена, не мямлила и не давала противоречивых указаний. Портрет «квадрата», собранный по фрагментам полчаса назад, уже находился в соседней комнате, откуда доносилось прерывистое гудение копировальной машины. «Инженер» постепенно оживал на экране. Курбатов смотрел на экран, лениво поглаживая подбородок. Отличная работа, он мог быть вполне доволен… И все же что-то беспокоило его.
«Линия губ слишком расплывчатая», – подумал он.
– Нет, не подойдет, – тут же раздался голос Сухановой. – Тут он на голубого какого-то смахивает. Не знаю, почему. А у него была рожа, как у этого… Инженер, короче. Умный. Интеллигент.
«Интеллигент, это верно», – неизвестно почему опять подумал Курбатов. Какой-то маячок замигал в мозгу… Мигнул и погас. «Мягкий № 5» уплыл в неизвестность. Нечаева подставила другие губы – более твердые и тонкие.
– Во-во-во… И брови не такие густые. – Суханова запрокинула остриженную голову назад, к Курбатову. – Закурить можно?
Важняк рассеянно махнул рукой охраннику – пусть курит. Тот достал пачку «Явы», сунул ей в рот сигарету и поднес зажигалку.
– Ну что? – спросила Нечаева. На лбу «инженера» выстроились в ряд несколько пар бровей, похожие на летящих птиц.
Суханова затянулась, подумала.
– Вон та. Вторая слева, – сказала. – Так, нормально.
Курбатов посмотрел на экран. Нет, возможности знаменитой чудо-программы ФБР сильно преувеличены. Неживое лицо, маска идиота, в которой только Суханова и способна разглядеть что-то человеческое… Нет, на какой-то миг Курбатову померещилось, что и он увидел. Лицо. Реальное, живое.
И тут же все исчезло. Опять – маска. Как в пособиях по рукопашному бою или на плакатах ОСВОДа.
Ну, похож. Положим. На кого-то. Или на что-то. На тысячи таких же портретов, слепленных в таких же «мордодельнях». Или срабатывает феномен ложного узнавания – пресловутая идентификация с «голливудским стандартом». Внешность каждого человека можно рассматривать как своеобразный коктейль из Пола Ньюмена, Юрия Никулина, Луи де Фюнеса, Леонида Куравлева и далее по бесконечному списку. Курбатов помнил, как году в восемьдесят девятом на улице его окликнула симпатичная молодая женщина, похожая на Веру Алентову из «Москва слезам не верит». Один к одному.
– Привет, Сашка! – говорит. – Как поживаешь?
Он, ошарашенный, пробормотал что-то дежурное… И надо же, оказалось, это Инночка Торопилова, они вместе учились на юрфаке! Студентом Курбатов никогда не обращал на нее внимания – обычная серая мышка, ничего интересного. Но тогда он еще не смотрел «Москву…» и не знал, что Инночка – точная копия эффектной актрисы. И уже когда посмотрел, когда в мозгах появился четкий идентификационный сигнал – только тогда он, наконец, «увидел» эту Торопилову. Красотка-кинозвезда!..
Вот такая штука… Возможно, неживая маска «инженера» тоже каким-то образом пересекается с одним из фантомов «голливудских стандартов», вызывая этот непонятный зуд в мозгу… Все возможно. Не стоит придавать этому большого значения.
Но когда работа была закончена и, погрузив в микроавтобус Суханову и две толстые папки с оттисками фотороботов, они собрались ехать обратно в СИЗО, Курбатов вдруг изменил решение.
– Погоди, не трогай пока, – скомандовал он шоферу.
Важняк небрежно достал из кармана трубку сотового телефона.
– Сироша, пожалуйста… Привет, Валерий Иванович. Курбатов. Ничего, если я эту цыпу на часик задержу? Хочу в прокуратуре допросить ее разок. Ничего особенного, просто проверить кое-что. Да и Рахманов давно мечтал познакомиться… Ну. Отвечаю. Не первый же год замужем…
Он рассмеялся.
– Лады? Ну спасибо. Все будет в лучшем виде.
Курбатов спрятал трубку, откинулся на спинку кресла и махнул шоферу:
– Давай-ка, брат, в прокуратуру…
У него было отличное настроение. Зуд в голове, похожий на зуд кожи под гипсовой повязкой, наконец унялся. Все встало на свои места. Курбатов вспомнил лицо.
* * *
Спускаясь утром по лестнице, Денис наткнулся на Людку Борщевскую. Людка стояла в дверях квартиры, тараторя вслед своему Пашке, который вяло направлялся к двери парадного:– Чтобы обедал там, понял? Чтоб слушал на уроках, а не ковырял в носу, понял? И после школы сразу чтоб домой, не то уши выдеру, понял?
Пашка шел не один. Его ладонь утопала в руке высокого мужчины в спортивной куртке.
– Да поня-а-ал, чё ты, отстань! – протянул Пашка.
– Ладно, не тарахти, все путем, – сказал мужчина, обернувшись к Людке. – Давай, до вечера.
Они вышли на улицу. Денис узнал его: тот самый тип, которого он видел в окне. При дневном свете они с этим мужиком, может, и сошли бы за двоюродных братьев, – но не больше.
– Привет, Люд, – поздоровался он.
– Привет, Денис.
Людка Борщевская вся светилась. Куда подевались ее обычные в утреннюю пору похмельные мешки под глазами? И где всклокоченные волосы? Где сложенный в раздражительной гримасе рот? Помолодела, посвежела, постройнела… Людка заделала себе короткую стрижку во французском стиле, на ней был новый халат, и она улыбалась во весь рот, словно ведущая телепередачи «Доброе утро, Россия!».
– Слушай. В тебя влюбиться можно, – не удержался Денис.
Не гася улыбки, она слегка повела плечами: а чё?
– И эта прическа тебе идет.
– Клеиться вздумал? – кокетливо спросила Людка.
– Ну, типа… – в тон ей ответил Денис.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента