– А наутро проснутся…
– И прекрасно будут себя чувствовать. Противозаконного-то ничего нет. – Виктор повернул к Денису красное от близкого огня лицо.
– И через утро будут себя прекрасно чувствовать. И через месяц, и через год.
– Хорошо. А почему ты это рассказываешь мне?
– По этому грузу уже заведено уголовное дело, – сказал Виктор. – Ведет его следователь городской прокуратуры Лопатко. Я даже не знаю, женщина это или мужчина. Не подскажешь?
– Подскажу. Женщина. Выглядит, по крайней мере…
– Вот от этой женщины и зависит, кому упадет на реализацию товар. И кто получит эти двадцать пять тысяч. Здесь будет достаточно одного твоего слова. Если Пашка получит товар, восемь тысяч – твои.
В голове Дениса колоколом забухало: Восемь тысяч… Восемь тысяч! Долларов!!!
– Это и есть твоя программа помощи? – Денис рассмеялся, хотя вышло несколько натянуто.
– Это не мы помогаем тебе. Это ты помогаешь нам.
Виктор подлил себе коньяку и вопросительно посмотрел на Дениса. Тот, помедлив, кивнул. Виктор наполнил на треть бокал и протянул ему.
– А точнее – мы помогаем друг другу.
Глава тринадцатая
– И прекрасно будут себя чувствовать. Противозаконного-то ничего нет. – Виктор повернул к Денису красное от близкого огня лицо.
– И через утро будут себя прекрасно чувствовать. И через месяц, и через год.
– Хорошо. А почему ты это рассказываешь мне?
– По этому грузу уже заведено уголовное дело, – сказал Виктор. – Ведет его следователь городской прокуратуры Лопатко. Я даже не знаю, женщина это или мужчина. Не подскажешь?
– Подскажу. Женщина. Выглядит, по крайней мере…
– Вот от этой женщины и зависит, кому упадет на реализацию товар. И кто получит эти двадцать пять тысяч. Здесь будет достаточно одного твоего слова. Если Пашка получит товар, восемь тысяч – твои.
В голове Дениса колоколом забухало: Восемь тысяч… Восемь тысяч! Долларов!!!
– Это и есть твоя программа помощи? – Денис рассмеялся, хотя вышло несколько натянуто.
– Это не мы помогаем тебе. Это ты помогаешь нам.
Виктор подлил себе коньяку и вопросительно посмотрел на Дениса. Тот, помедлив, кивнул. Виктор наполнил на треть бокал и протянул ему.
– А точнее – мы помогаем друг другу.
Глава тринадцатая
Следователи тоже плачут
Что такое плач? Жалоба миру. Жаловаться Таня Лопатко не любила. Но вот уже второй день, как она ходит если не заплаканная, то во всяком случае подавленная. Кофе пьет литрами, до изжоги. Курит так, что не только пальцы пожелтели, но и лицо стало какого-то тускло-землистого цвета. И что ты думаешь себе, деваха? Ведь не двадцать уже, и не двадцать пять. Даже Коленька, теля недоношенное, даже он приустал от твоих нервов. Походит-походит за тобой – ну чё ты в самом деле, ну Тань? – и отвалит куда-нибудь на сторону. Думаешь, ему нужны твои проблемы? Сто лет не нужны. Ему постель нужна твоя да ласка. А он с понедельника недоенный ходит – разве дело?
Таня бросила взгляд через столик. Коленька Вышинец, теля недоенное, сидел напротив нее, сжимая между ладонями чашку с кофе, и привычно ныл. Она не слушала. Он крутит эту пластинку по восемнадцатому разу.
– Ну какой тебе толк в этом слеподыре, подумай? Он что, родственник тебе? Или из богатой семьи? Какой резон портить из-за него отношения с начальством?
Не родственник и не из богатой семьи. И резону нет никакого нарываться на неприятности.
Просто ее задело. Вожжа попала, как выразился сам Рахманов. Наверное, возраст сказывается. Стареющая женщина с неустроенной судьбой. Очень неудобный объект для компромиссов…
– Что? – переспросил она, уловив в ровном словесном потоке какие-то новые нотки.
– Буба Конторский, – тихо сказал Коленька, осторожно кивая на нового посетителя «Космоса».
Посетитель притормозил в дверях, отыскивая взглядом свободный столик. Он их заметил, конечно, потому прямиком направился в противоположный конец зала. Это был Петровский собственной персоной, мазепа и двурушник, конь троянский. Таня отвернулась.
– Довольный, сияет, – едко заметил Коленька. – Угадай почему?
Делать ей больше нечего, как угадывать.
– Отстань.
– Приостановил расследование по убийству в Первомайском. Мучился-мучился, рожал-рожал, ничего не родил, никого не нашел. Издал громкий «пук», больше ничего. Сегодня отдал прокурору дело с постановлением… Чего ты на меня так смотришь?
Таня пожала плечами и стала смотреть в свою чашку. Коленька замолк.
– А чего ты ехидничаешь, собственно? – произнесла она вдруг низким голосом, который сама с трудом узнала. – Сам-то много нарожал в своем кабинете?
Коленька удивился.
– Много не много, какая разница? А ты чего за него заступаешься? Сама же говорила, что он стукач.
Таня не нашла что ответить. Говорила, это верно. Он и был стукач. И был, и есть. И будет, если ничего не случится. Но сейчас, как говорится, в свете последних событий, она имела возможность взглянуть на это и с другой стороны.
С его стороны.
«Стоп-стоп-стоп… Ну-ка, подруга, повтори, что ты сказала?»
Она отпила кофе, прислушиваясь к вкусовым ощущениям. Вкус был обычный. То есть поганый. Кофе как кофе. И Коленька, как всегда, нес что-то не в тему. И зимний пасмурный денек ничем особым не отличался. Значит, это с ней самой что-то не так.
– Ладно, я пошла.
Она встала и, не дожидаясь какой-либо реакции или ответного движения со стороны Коленьки, быстро прошла к выходу.
– Куда? – крикнул ей вслед Коленька. – Хватит дурить, слышишь?
– А-а, это вы? – вежливо отреагировал Коленька. – А я как раз собирался уходить…
– Посидим еще пару минут, – сказал Денис тоном, пригвоздившим Коленьку к стулу.
Он видел ее вчера вечером выходящей из кабинета прокурора в состоянии, близком к истерике. Сегодня утром после планерки Рахманов попросил ее задержаться и о чем-то долго толковал с ней. В другой раз Денис не стал бы доискиваться причины такого внимания, но сейчас Лопатко была нужна ему. И Денис нюхом чуял, что судьба дает ему шанс.
– Так что у нее с Рахмановым произошло? – приступил он к делу.
– А вам откуда известно? – недоверчиво покосился Коленька.
– Известно.
Вышинец соображал, балансируя между желанием козырнуть своей осведомленностью и боязнью навлечь на себя гнев Тани Лопатко.
– Ничего особенного, – ответил он наконец. – Прокурор шашкой ее перетянул… По одному месту.
Денис поднял брови:
– В смысле?
– Да ладно… – Коленька сосредоточился и попытался снова придать лицу каменное выражение. Не получилось.
– В общем, дело ей зарубил. Два месяца работы коту под хвост.
– Какое дело? Потрошилова, что ли?
– Да сдался вам этот Потрошилов!.. – Коленька вздохнул.
– Слепой из университета. Хлопец один, инвалид по зрению. Четыре года отучился на факультете международного права, шел на диплом с отличием. Не дошел. Повесился на капроновой леске. Гнилая история.
– Ясно. А в чем гниль?
– Затравили инвалида, так вроде. Там хронические проблемы с распределением: ну какое в Тиходонске международное право? Иди юрисконсультом и просиживай штаны. А он по специальности хотел. А это считается теплым местом, ну очень теплым. Кому надо на него какого-то слепого со стороны пускать?
– Он что, вообще ничего не видел? – удивился Денис. – А как он учился-то? По азбуке Брайля?
– Нет, что-то видел, но через вот такенные стекла… А жизни не видел, конечно. Знал, что по закону у него есть право на всякие льготы, да и отличник к тому же, – все дороги открыты. Вот и нацелился в самый экватор – комитет какой-то по международным связям, там как раз новую единицу добавили… А на фиг им слепой? Начали ему объяснять – он ни в какую. Хочу туда, куда хочу. Имею право! Жалобы стал писать, на приемы записываться… Самый высокий балл, льготы по закону положены… И хоть тресни. Потом ему кто-то голову разбил в общаге. Он, естественно, никого опознать не мог. Потом еще что-то отбили… Ну а потом он повесился. Вроде повесился, не знаю. Странный парень, конечно.
– Очень странный, – согласился Денис. – Вроде повесился.
– Ага. У Таньки была версия, что ему помогли. Скамеечка слишком низкой оказалась. На пять сантиметров ниже, чем надо, чтобы в петлю залезть. Она стала допрашивать сокурсников. Ничего не добилась. Но один оглоед кивнул на декана – мол, тот намекал, пора бы слепого на место поставить. Танька не долго думая выписала декану повестку, говорит, доведение до самоубийства точно докажет…
– И тут ее вызвал к себе Рахманов, – сказал Денис.
Вышинец недоверчиво покосился.
– Откуда вы знаете?
– Опыт, сын ошибок трудных.
– Сегодня он прямым текстом выдал Таньке, что дело пора прекращать. Самоубийство есть, а доведения нет. Состав преступления отсутствует. В архив.
– А она что?
Коленька вздохнул.
– Сами видели.
– Видел, – подтвердил Денис. – И ее реакцию понять могу. Но вот чем вызвано странное поведение Рахманова – не понимаю. Здесь наверняка есть какие-то мотивы.
Он вопросительно посмотрел на собеседника.
– Конечно, есть, – небрежно бросил Коленька. – У Рахманова старший сын учится на этом факультете. И все мотивы… Только, знаешь что, – он посмотрел на Дениса. – Не говори никому, что я тебя ввел в курс дела. Лады?
– Что это еще такое? Кто тебя просил лезть? – выпалила она, преодолев в два шага расстояние от двери до стола, за которым сидел Денис.
Таня бросила взгляд через столик. Коленька Вышинец, теля недоенное, сидел напротив нее, сжимая между ладонями чашку с кофе, и привычно ныл. Она не слушала. Он крутит эту пластинку по восемнадцатому разу.
– Ну какой тебе толк в этом слеподыре, подумай? Он что, родственник тебе? Или из богатой семьи? Какой резон портить из-за него отношения с начальством?
Не родственник и не из богатой семьи. И резону нет никакого нарываться на неприятности.
Просто ее задело. Вожжа попала, как выразился сам Рахманов. Наверное, возраст сказывается. Стареющая женщина с неустроенной судьбой. Очень неудобный объект для компромиссов…
– Что? – переспросил она, уловив в ровном словесном потоке какие-то новые нотки.
– Буба Конторский, – тихо сказал Коленька, осторожно кивая на нового посетителя «Космоса».
Посетитель притормозил в дверях, отыскивая взглядом свободный столик. Он их заметил, конечно, потому прямиком направился в противоположный конец зала. Это был Петровский собственной персоной, мазепа и двурушник, конь троянский. Таня отвернулась.
– Довольный, сияет, – едко заметил Коленька. – Угадай почему?
Делать ей больше нечего, как угадывать.
– Отстань.
– Приостановил расследование по убийству в Первомайском. Мучился-мучился, рожал-рожал, ничего не родил, никого не нашел. Издал громкий «пук», больше ничего. Сегодня отдал прокурору дело с постановлением… Чего ты на меня так смотришь?
Таня пожала плечами и стала смотреть в свою чашку. Коленька замолк.
– А чего ты ехидничаешь, собственно? – произнесла она вдруг низким голосом, который сама с трудом узнала. – Сам-то много нарожал в своем кабинете?
Коленька удивился.
– Много не много, какая разница? А ты чего за него заступаешься? Сама же говорила, что он стукач.
Таня не нашла что ответить. Говорила, это верно. Он и был стукач. И был, и есть. И будет, если ничего не случится. Но сейчас, как говорится, в свете последних событий, она имела возможность взглянуть на это и с другой стороны.
С его стороны.
«Стоп-стоп-стоп… Ну-ка, подруга, повтори, что ты сказала?»
Она отпила кофе, прислушиваясь к вкусовым ощущениям. Вкус был обычный. То есть поганый. Кофе как кофе. И Коленька, как всегда, нес что-то не в тему. И зимний пасмурный денек ничем особым не отличался. Значит, это с ней самой что-то не так.
– Ладно, я пошла.
Она встала и, не дожидаясь какой-либо реакции или ответного движения со стороны Коленьки, быстро прошла к выходу.
– Куда? – крикнул ей вслед Коленька. – Хватит дурить, слышишь?
* * *
Денис решил не размазывать кашу по длинному столу и, как только Лопатко удалилась, пересел за столик к Вышинцу.– А-а, это вы? – вежливо отреагировал Коленька. – А я как раз собирался уходить…
– Посидим еще пару минут, – сказал Денис тоном, пригвоздившим Коленьку к стулу.
Он видел ее вчера вечером выходящей из кабинета прокурора в состоянии, близком к истерике. Сегодня утром после планерки Рахманов попросил ее задержаться и о чем-то долго толковал с ней. В другой раз Денис не стал бы доискиваться причины такого внимания, но сейчас Лопатко была нужна ему. И Денис нюхом чуял, что судьба дает ему шанс.
– Так что у нее с Рахмановым произошло? – приступил он к делу.
– А вам откуда известно? – недоверчиво покосился Коленька.
– Известно.
Вышинец соображал, балансируя между желанием козырнуть своей осведомленностью и боязнью навлечь на себя гнев Тани Лопатко.
– Ничего особенного, – ответил он наконец. – Прокурор шашкой ее перетянул… По одному месту.
Денис поднял брови:
– В смысле?
– Да ладно… – Коленька сосредоточился и попытался снова придать лицу каменное выражение. Не получилось.
– В общем, дело ей зарубил. Два месяца работы коту под хвост.
– Какое дело? Потрошилова, что ли?
– Да сдался вам этот Потрошилов!.. – Коленька вздохнул.
– Слепой из университета. Хлопец один, инвалид по зрению. Четыре года отучился на факультете международного права, шел на диплом с отличием. Не дошел. Повесился на капроновой леске. Гнилая история.
– Ясно. А в чем гниль?
– Затравили инвалида, так вроде. Там хронические проблемы с распределением: ну какое в Тиходонске международное право? Иди юрисконсультом и просиживай штаны. А он по специальности хотел. А это считается теплым местом, ну очень теплым. Кому надо на него какого-то слепого со стороны пускать?
– Он что, вообще ничего не видел? – удивился Денис. – А как он учился-то? По азбуке Брайля?
– Нет, что-то видел, но через вот такенные стекла… А жизни не видел, конечно. Знал, что по закону у него есть право на всякие льготы, да и отличник к тому же, – все дороги открыты. Вот и нацелился в самый экватор – комитет какой-то по международным связям, там как раз новую единицу добавили… А на фиг им слепой? Начали ему объяснять – он ни в какую. Хочу туда, куда хочу. Имею право! Жалобы стал писать, на приемы записываться… Самый высокий балл, льготы по закону положены… И хоть тресни. Потом ему кто-то голову разбил в общаге. Он, естественно, никого опознать не мог. Потом еще что-то отбили… Ну а потом он повесился. Вроде повесился, не знаю. Странный парень, конечно.
– Очень странный, – согласился Денис. – Вроде повесился.
– Ага. У Таньки была версия, что ему помогли. Скамеечка слишком низкой оказалась. На пять сантиметров ниже, чем надо, чтобы в петлю залезть. Она стала допрашивать сокурсников. Ничего не добилась. Но один оглоед кивнул на декана – мол, тот намекал, пора бы слепого на место поставить. Танька не долго думая выписала декану повестку, говорит, доведение до самоубийства точно докажет…
– И тут ее вызвал к себе Рахманов, – сказал Денис.
Вышинец недоверчиво покосился.
– Откуда вы знаете?
– Опыт, сын ошибок трудных.
– Сегодня он прямым текстом выдал Таньке, что дело пора прекращать. Самоубийство есть, а доведения нет. Состав преступления отсутствует. В архив.
– А она что?
Коленька вздохнул.
– Сами видели.
– Видел, – подтвердил Денис. – И ее реакцию понять могу. Но вот чем вызвано странное поведение Рахманова – не понимаю. Здесь наверняка есть какие-то мотивы.
Он вопросительно посмотрел на собеседника.
– Конечно, есть, – небрежно бросил Коленька. – У Рахманова старший сын учится на этом факультете. И все мотивы… Только, знаешь что, – он посмотрел на Дениса. – Не говори никому, что я тебя ввел в курс дела. Лады?
* * *
На следующий день Таня Лопатко разъяренной фурией ворвалась в кабинет Дениса.– Что это еще такое? Кто тебя просил лезть? – выпалила она, преодолев в два шага расстояние от двери до стола, за которым сидел Денис.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента