Ахмет, казалось, бесконечно долго тащил из наплечной кобуры "Токагипт-58" - венгерский вариант ТТ, потом лениво и нехотя выпрямлял в локте руку... Он так и не снял ногу с подножки.
Некоторое время стояла сплошная пальба.
Вдруг Салман, словно обжегшись, отпрянул назад. Постоял, слегка вздрагивая, как пламя свечки, и, подвернув ногу, шмякнулся на дно окопа... Таким образом, одним курсантом в моей школе стало меньше.
Мы сели в джип. Ахмет тронул. Садо некоторое время бежал следом за "Мицубиси Паджеро", в распахнутом черном тулупе, бежал изо всех сил, потом остановился как вкопанный и, вдруг сорвав с головы папаху, бросил ее наземь и начал топтать...
Рядом со мной, на сиденье, обтянутом велюром-беж, сидел лохматый мальчишка, хранящий тайну хлебного ножика с наполовину сточенным лезвием.
Мощный поток встречного воздуха врывался в "Мицубиси Паджеро" через отсутствующее лобовое стекло... Всего несколько минут назад это стекло было и надежно охраняло инопланетный уют японского вездеходика. Но теперь его нет, и ледяной сквозняк беспрепятственно течет в салон прямо сквозь ваши глаза...
Мы приехали. Это был аул, для чего-то прилепившийся к почти отвесному склону столообразной горы, хотя вокруг предостаточно было свободного места. Аул ярко освещало солнце, кое-как просунувшее лучи в прореху косматых черно-сизых туч, неподвижно стоящих над горами.
Джип, протиснувшись между каменных стен, некоторое время полз по узким, словно игрушечным, улочкам, высоко задрав капот и порыкивая мотором. Наконец стены слегка раздвинулись - мы въехали на крохотную площадь.
Ахмет, заглушив двигатель, первым вышел из джипа. Мы с Усманом за ним. Было так тихо, что слышалось журчанье фонтана, пульсирующего посреди площади, и воркование сидящих на балкончике минарета голубей.
Вдруг Екатерина Александровна, кутаясь в свой оренбургский платок, показалась у фонтана... Обведя слегка удивленным взглядом снеговые вершины, грозно засверкавшие на солнце, она продекламировала:
- ...Жалкий человек.
Чего он хочет!.. Небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он - зачем?
Я невольно оглянулся на своих вооруженных до зубов спутников. Но, похоже, они не видели никакой Екатерины Александровны.
Когда я еще раз взглянул на фонтан, призрак моей учительницы уже рассеялся, и только в висящем над каменными плитами облачке водяной пыли померещился какой-то бледный силуэт...
Улица, по которой мы идем, круто поднимается в гору. Путь наш лежит на дальний конец аула, к школе. Наконец вижу ее. Это двухэтажный дом, так же, как все остальные строения вокруг, сложенный из рыжих, грубо обтесанных камней.
Школа возведена на уступе над сорокаметровым провалом, по дну которого шумит коричневый, покрытый лохмотьями серой пены поток.
На школьном крылечке без папахи, подставляя лицо нечаянным солнечным лучам, стоит Анзор. Рядом с ним замечаю человека с видеокамерой, узнаю в нем Монгуша. Встретившись со мной взглядом, он усмехается, затем мрачнеет...
- Командир, - крикнул Ахмет, - привез!
Усман - с винтовкой на плече, приклад которой достигает его коленей, а ствол чуть не на метр торчит над буйной головой, явно оробев при виде такого большого начальства, замедлил шаг, так что я наконец поравнялся с ним, и вот плечо к плечу мы приближаемся к крылечку.
- Ну, здравствуйте, кошкольды, - сказал Анзор и вдруг протянул мне руку.
- Саубул, - ответил я, пожимая его руку.
- Вот, - показывая на Умарова, заговорил Анзор своим обессиленным голосом, - это Монгуш, знаешь его? Приехал снимать пропагандистский фильм для нашей армии... Он будет снимать у тебя на занятиях. Поздравляю... С этой минуты ты - главный инструктор курсов подготовки снайперов! В месяц будешь получать три тысячи. Долларов. Это - твоя зарплата. Сейчас ступай, переоденься. Ахмет проводит тебя. Потом я представлю тебе курсантов...
Мы вошли с Ахметом в здание школы, он играл роль проводника. Свернули направо по коридору и, мимо двустворчатых выкрашенных коричневой краской дверей с табличками "УЧИТЕЛЬСКАЯ", "ФИЗИКА", "ХИМИЯ", "МАТЕМАТИКА", направились к дверям в торце коридора, на которых не было таблички, но над ними оказалась прикреплена бумажная широкая лента с надписью алой тушью: "В ЧЕЛОВЕКЕ ВСЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПРЕКРАСНО: И ДУША, И МЫСЛИ, И ОДЕЖДА, И ТЕЛО. А.П. ЧЕХОВ".
За дверью находился спортзал. Небольшой, как все здесь, с капроновыми сетками на окнах, баскетбольными щитами на стенах, брусьями, матами, парой гимнастических скамеек. Все остальное свободное пространство занимали штабеля валенок, кипы солдатских бушлатов, ящики с томатной пастой, сгущенкой, тушенкой, цинки с патронами, пулеметы, автоматы, гранаты, несколько запыленных стиральных машинок "Сибирь-3", одна газонокосилка, двигатель автомобиля ЗИЛ-131 в заводской упаковке, кучами сваленные шапки-ушанки из серой цигейки и меховые рукавицы.
На матах, подложив под голову пару валенок, лежал "чебурашка" в новеньком солдатском обмундировании. Обняв АК-74, он курил. Рядом, на ящике с консервами, стоял портативный магнитофон, из которого доносились дребезжание струн, страстные подвывания страдающего хроническим насморком кастрата. На полудетском личике "чебурашки" читалось блаженство...
- Часовой, - окликнул его Ахмет.
"Чебурашка" вскочил, сразу став пришибленно-виноватым, как все рядовые в мире перед лицом вышестоящего командования.
- Э-э, - скривился, как от зубной боли, Ахмет, - посмотри на себя... Почему ремень на яйцах висит? Почему штык-нож к автомату не примкнут? Почему ты на посту куришь "план"? Ты часовой или кайфарик?!
Глазами, опушенными длиннющими ресницами, удивленно, как показалось мне, взглянув на начальника, "чебурашка" тихо и печально произнес:
- Часовой...
- Объявляю тебе трое суток ареста. Повтори!
- Трое суток.
- Чего?
Вздох.
- Ареста...
- Сменишься, иди к коменданту, он тебя посадит! Скажешь, я приказал. Понял?..
- Понял.
- Надо говорить: "Так точно!".
- А?..
- "Так точно!" - вот как надо говорить.
"Чебурашка" опустил голову. Подумал и, вытащив из ножен на поясе штык-нож, неумело принялся присоединять его к автомату.
Ахмет повел меня в дальний угол. Там, упакованные в целлофан, лежали кипы камуфляжа натовского образца. Повертев в руках несколько пакетов, Ахмет выбрал один, протянул его мне со словами:
- Примерь-ка вот это...
Раздевшись, я принялся напяливать на свое обмотанное заскорузлыми бинтами тело натовские теплые исподники, фуфайку, свитер с кожаными наплечниками, толстые носки, шаровары и куртку. Все было более-менее мне впору.
- Обувь какого размера носишь?
- Сорок три.
Ахмет подал мне пару "тропических" ботинок из камуфлированного брезента на толстой рифленой подошве. Я натянул ботинки, зашнуровал их, поморщившись от боли в спине, выпрямился. Надел на голову кепи с длинным козырьком.
Ахмет цокнул языком.
- Сразу видать кадрового! Ну, пошли, инструктор, смотреть учеников...
"Чебурашка" с автоматом на плече, украшенным штык-ножом, пятки вместе, носки врозь, потупясь стоял на выходе из спортзала.
Двигая ногами, словно чужими, все-таки я был еще очень слаб, я пронес свою изломанность мимо него, как рассеянный профессор, отправляющийся на долгую неторопливую прогулку, проходит мимо хрустальной туфельки, для чего-то поставленной на трамвайный рельс...
В школе была тишина, словно в классах - занятия, и седовласые учительницы в синих сарафанах и белых кофточках, украшенных брошами, расхаживая между парт, негромкими усыпляющими голосами объясняли поскрипывающим перьями ученикам очередной урок.
Внезапно дверь одного из классов распахнулась настежь, и в коридор, по которому мы с Ахметом шагали, сквозняком вынесло ворох шелестящих тетрадок, страницы учебников, обрывки чертежных листов...
По деревянной скрипучей лестнице мы поднялись на второй этаж, свернули направо, прошли коротким, абсолютно темным коридором, свернули направо еще раз и оказались в другом коридоре, в конце которого светилось оконце. Ахмет остановился, шаря в полумраке рукой... Вдруг дверь открылась, яркий солнечный свет резанул меня по глазам, шум потока сделался слышен, и голос Анзора весело объявил:
- Ваш, парни, инструктор!
Я очутился, судя по всему, в кабинете зоологии. На стеллажах вдоль стены выстроились стеклянные банки с заспиртованными глистами, зародышами, лежали черепа лошадей, коров и прочее. На доске, покосившись, висел картонный плакат с изображением препарированного кролика...
- Здравствуйте, кошкольды, - услышал я, как бы со стороны, свой голос.
- Шамиль, - встав из-за парты, назвался рыжеволосый конопатый курсант в застегнутом на все пуговицы солдатском бушлате.
- Арслан, - последовав его примеру, произнес юноша с анемичным лицом, вызывающе глядя мне в глаза и надменно, как казалось ему, улыбаясь.
- Иса, - сказал, приподнявшись со скамьи, парень в летной распахнутой куртке.
- Муса, - представился, неторопливо встав и выпрямившись во весь свой почти двухметровый рост, мужчина лет тридцати пяти, в милицейских галифе и хромовых сапогах, выглядывающих из-за опоясанного портупеей черного кожаного пальто.
- Осман, - выйдя из-за парты, буркнул крепыш со сросшимися над переносицей бровями, в алой черкеске, натянутой на толстый, ручной вязки белый свитер, с кинжалом на поясе.
- Усман...
Анзор, кивнув мне, вышел. Ахмет за ним.
Пауза. Шум потока. Поскрипыванье парт.
Я заметил лежащие на учительском столе винтовки и, с чувством приезжего, нечаянно узревшего в чужом городе родные лица, шагнул к ним. Их было шесть: СВД, "Моссберг", "Беретта", "Винчестер", СКС и "Маркони".
- Эй, инструктор, - тотчас послышались голоса, - а какая лучше?.. Скажи!
Я поднял голову. Курсанты, вскочив из-за парт, смотрели на винтовки масляными глазами...
- Смотря для чего, - повторяя раз навсегда усвоенное, произнес я. Данная штурмовая винтовка, - поднял я и продемонстрировал аудитории "Беретту", - удобней для ближнего боя. Из этой хлопушки, - показал я "Моссберг", - можно разнести стену. А из "Маркони", итальянской винтовки армейского образца, застрелили президента Соединенных Штатов Кеннеди...
Глядя на меня хитрющими глазами, Усман, раздвинув борта куртки, украдкой показал мне то, что висело у него на груди на ботиночном шнурке...
Двухметровый Муса, ни с того, ни с сего, громко отрекомендовался:
- Я один из лучших милиционеров, которых когда-либо выгоняли из органов!
Рыжий Шамиль, глядя на меня строго, произнес:
- Золотой медалист после окончания школы! Окончил также курсы трактористов в нашем ауле. Вождение, теория, матчасть - на "отлично"! Надеюсь, уважаемый инструктор, искусство снайперской стрельбы, которое вы нам намерены преподать, не окажется сложнее устройства двигателей тракторов ЧТЗ, МТЗ и К-700?
Арслан, побледнев еще больше, хотя дальше, казалось, некуда, вскочил с места, крича:
- Научи!.. Научи меня так, чтоб из снайперской я воробья на лету бил!
- Из снайперской на лету не получится, - возразил ему Иса. - Из дробовика надо...
- Хорошая у тебя куртка, - прищурившись на него, сказал Муса.
- Куртка? Ах, да... Эту куртку прислал мне в подарок дядя, работающий диспетчером на аэродроме в Игарке.
Крепыш с кинжалом поднялся с места и, насупившись, буркнул, ни на кого не глядя:
- Мы, в горах, так делаем. Вставляем вкладыш в ствол ружья двенадцатого калибра, во вкладыш вставляем патрон калибра 7,62. Архар стоит на скале в двухстах метрах. Стреляю, архар падает. Кто скажет, что Осман не стрелок?..
- У меня отец и мать, - заговорил Арслан, - отец и... Дорога, по которой они ехали, простреливаемой оказалась. Матери пуля попала в щеку, отцу - в бровь... Говорят, это работал снайпер. Инструктор, научи, я буду лучше Османа, я буду их уничтожать... В щеку и в бровь! В щеку и...
Послышался стук в дверь.
- Войдите, - крикнул я, ощущая тупое желанье схватить - да хотя бы "Моссберг", она неказиста на вид, но гораздо тяжелее и прочнее многих, магазин ее, конечно, пуст, как, впрочем, и у всех остальных лежащих на столе винтовок, однако в качестве дубины она бы сгодилась вполне...
Дверь отворилась, вошел давешний часовой.
- Я - Бувайсаров, - печально доложил он. - Меня Анзор прислал учиться на снайпера...
И... пошел, занял место на рельсе, по которому вот-вот должен был промчаться безумный трамвай.
Я был строг и дотошен.
- Снайпер обязан уметь с завязанными глазами различать марку и калибр оружия. Шамиль, вот вам тряпка, завяжите глаза. Какую винтовку я вам сейчас дал?
Рыжий Шамиль осторожно, словно боясь порезаться, исследует веснушчатыми щупальцами приклад, затвор, пытается просунуть в ствол мизинец и, прерывисто вздохнув, почти шепчет:
- Скорострельный карабин Симонова... Калибр семь шестьдесят два...
И все они - малокровный Арслан, Иса в летчицкой куртке (аккуратно застиранной и заштопанной там, где две пули пробили ее с левой стороны, на расстоянии около десяти миллиметров друг от друга), Муса - опальный милиционер, Осман - твердый крепыш, реликтовый горец, и Усман-резатель, и чем-то опечаленный на всю жизнь ребенок Бувайсаров, играя в жмурки, ощупывали ложбинки, выпуклости, зазубрины тьмы, называя ее по имени:
- "Маркони"! "Маркони"!..
- Эс-ве-де!
- "Бер-ретта"!
- Ай, это, кажется, "Винчестер"... Угадал?
- Откройте свои блокноты, - говорил наставник. - Запишите: снайперская винтовка Драгунова является лучшей снайперской винтовкой в мире. Ее тактико-технические данные в два-три раза превышают показатели аналогичных винтовок зарубежных систем. Пуля, выпущенная из СВД, пробивает бронежилет любого класса, а также корпус БТР, БМП...
Когда курсанты научились ловить в оптическом прицеле "луну", а также делать поправки на солнце, угол прицеливания, ветер, мы отправились - тут, недалеко, за аул, в балочку, лупить по мишеням.
У нас была одна СВД на всех - та самая, что принадлежала Усману. Я присобачил к ней выданный Ахметом - начальником курсов - новехонький цейсовский прицел, и дело пошло...
Для начала требовалось выяснить так называемые особенности оружия. Оказалось, винтовка обладает левой нижней стрельбой.
Ахмет выдавал каждому из курсантов по пять патронов. Двухметровый Муса, вероятно, как самый старший и почтенный по возрасту, ему в том помогал.
Я скромно стоял в стороне, всем видом выражая полнейшее равнодушие к раздаче патронов.
Наконец патроны были розданы. Курсанты по очереди подходили к лежащей на мешке с песком СВД, по команде заряжали ее, изготавливались к стрельбе "из положения лежа" и по команде открывали огонь.
Командовал я. Ахмет вместе со мной ходил к мишеням считать пробоины, отмечал их мелком, а Муса вел счет стреляным гильзам.
Последним выполнял упражнение Усман. Этот негодный мальчишка, спуская курок, закрывал глаза, и после каждого выстрела его разворачивало на земле на сорок пять градусов...
Ахмет и Муса о чем-то заспорили, показывая в сторону гор. В этот момент стреляная гильза встала поперек затвора - так называемая труба...
Словно деревянная кукла переставляя ноги, я приблизился к растерявшемуся Усману (опытный, собаку съевший инструктор), нагнулся, скользящим движением ладони вышиб заклинившую оружие гильзу и, что было, конечно, излишним, передернул затвор.
Усман, тщательно прицелившись, нажал на гашетку. Негодника вновь развернуло на сорок пять градусов. Морщась от боли в плече, курсант принял первоначальное положение и - произвел еще один выстрел.
- Курсант Дадашев стрельбу закончил, - доложил он.
- Встать! - скомандовал, приближаясь к нам, Ахмет. - К мишени!..
- ...Ну, как, - обращаясь к Мусе, занятому подсчетом стреляных гильз, поинтересовался начальник курсов, - все сходится?
- Так точно, - отрапортовал тот, - все просто сходится один к одному! Разве я впервые на стрельбах, Ахмет? Да я столько раз был на стрельбах, производя выстрелы из пистолета Макарова... Все сходится - пальчики оближешь!
Кажется, он действительно был одним из лучших, которых выгоняли из органов.
- Ай, молодец, Муса, - сказал Ахмет и обернулся ко мне. - Ну, инструктор, хорошо поработал. Честно скажу: не ожидал. Все парни, за исключением Усмана, отстрелялись на "хорошо". А Шамиль, вот паршивец, дал же Аллах человеку талант, сорок восемь очков выбил, сразу видать, что золотой медалист!
Выбивший сорок восемь очков стоял неподалеку и загадочно улыбался. Осман вперевалку подошел к нему.
- Скажи, - послышался его голос, - что в тебе есть, чего во мне нет? Почему у меня только тридцать девять, а у тебя - сорок восемь очков!
Сорвав с пояса кинжал, он протянул его Шамилю.
- Твой. Дарю от чистого сердца!
Шамиль принял кинжал, вынул его из ножен, любуясь лезвием. Курсанты обступили его.
Бывший милиционер, хорошо улыбаясь, пересыпал гильзы из одной горсти в другую. Проскальзывая между его пальцев, гильзы мелодично звенели...
Усевшись на мешке с песком, Ахмет что-то писал на листе бумаги, положив его на офицерскую сумку.
Нагнувшись, я быстро сгреб с земли у своих ног...
- Инструктор... Эй!
Я медленно обернулся.
Ахмет протягивал мне шариковую ручку:
- На, распишись...
Приняв самописку левой рукой, я кое-как поставил закорючку под подписью начальника курсов на составленном им документе.
- Что у тебя в правой руке? Покажи...
Я медленно разжимаю кулак. Песок, мелкие камешки посыпались между пальцев...
"Все пропало", - подумал не я, а тот ребенок, что продолжает жить в каждом из нас.
- Курсанты, - громко скомандовал Ахмет, - строиться!
Я перевел взгляд на свою покрытую белым пыльным налетом ладонь... Пусто.
Всю обратную дорогу, ступая на правую ногу, я испытывал какой-то дискомфорт. Пришли в аул, я попросился у своего начальника в туалет.
- Иди! Усман и Арслан проводят...
Закрыв за собой дверь дощатого нужника, стоявшего во дворе школы, я принялся расшнуровывать ботинок...
В щель между дверных досок были видны мои провожатые. Усман, распахнув куртку, показывал Арслану то, что у него на груди висело. Лицо Арслана выражало волнение, глаза блестели.
- Здорово, - послышался его голос. - Я тоже буду так отрезать от каждого убитого мною русского. У меня целое ожерелье будет... Вот как! Ай, хорошо придумал, правда, Усман?
Тот с горделивым достоинством вынул из кармана знакомый мне хлебный нож.
- Смотри сюда... Этим отрезал.
- Сам?..
- Зачем спрашиваешь? Конечно!
Сблизившись голова к голове, приятели принялись рассматривать ножик.
...В кабинете зоологии меня ожидал сюрприз.
- Я - Мустафа, - представился мне малый в черном джинсовом костюме, атласной шапочке с золотой кистью, - меня Умаров прислал... Я режиссер! Вернее, оператор... Монгуш сказал: "Сними об этих снайперах фильм!"
В руках у малого была новенькая видеокамера "Панасоник". Лицо выражало энтузиазм.
Я не люблю энтузиастов. И никогда не любил.
Курсанты расселись за партами (по одному курсанту за каждой партой, в затылок друг другу). Посланец Монгуша занял позицию за партой перед моим столом.
- Ай, - воскликнул он, - какой фильм сниму! Все будут смотреть и говорить: "Мустафа учебный фильм о снайперах снял..." В Канн поеду!
Все рассмеялись.
Под прицелом видеокамеры я быстро разобрал СВД. При этом, как-то так получилось, деталей у меня оказалось больше, чем обычно бывает при неполной разборке винтовки Драгунова...
Я поднял голову. С улыбками блаженных курсанты следили за мной. Я задержал взгляд на Шамиле. Улыбаясь, как все, он смотрел на стол, где в массе металлических вороненых предметов оранжево и остро посверкивало. В глазах прирожденного отличника постепенно проявлялась тревога. Все еще улыбаясь, он начал хмуриться, взгляд его блуждал по столу...
Под прицелом видеокамеры, шести пар глаз я собрал СВД, вставил патрон в магазин и присоединил последний к винтовке.
Вдруг побледнев, золотой медалист приоткрыл рот, будто собравшись крикнуть.
Я передернул затвор...
- Контрольный спуск, - голосом захолустного конферансье объявил Мустафа и добавил: - Уважаемые телезрители!
Все, кроме Шамиля и меня, рассмеялись...
Снайперская винтовка Драгунова - чрезвычайно сильное оружие. Разогнавшись по стволу, приставленному к объективу видеокамеры, пуля отколола от противоположной стены изрядный кусок.
От отдачи приклада в бедро делаю шаг назад. Все-таки я еще слаб... Натыкаюсь спиной на окно.
Трупы убитых одним выстрелом семи человек небрежно развалились за партами.
В коридоре - нарастающий топот ног, голоса...
Оконная рама хрустит.
Дверь распахивается, с пистолетом в руке вбегает Ахмет...
Инерция продолжает работать против меня. Изгибаюсь, как кошка, обеими руками вцепляюсь в рамный переплет. Но он расползается под пальцами, словно гнилая материя, с хрустом вырывается из петель, и вместе с ним я лечу с сорокаметровой высоты...
Удар о воду. В нокдауне погружаюсь в толщу коричневой, абсолютно непрозрачной сдавливающей массы. Иду ко дну. Вдруг все тело пронзает холод... и, очнувшись от шока, я начинаю лихорадочно работать руками, ногами, инстинктивно карабкаясь вверх.
Выскакиваю, как поплавок, над поверхностью бурного несущего меня потока. Отвесные скалы со всех сторон. Меня колотит об них и относит...
Изловчившись, отталкиваю от себя сгрудившиеся на середине реки валуны. В отместку один из них бьет тупым каменным коленом в мой затылок и, раскинув руки, я плыву, подпрыгивая на волнах, абсолютно безмятежный, спокойный...
Рев потока усиливается, слышно, как гремят камни на перекате. Ноги нащупывают дно, пытаюсь встать, встаю, борясь с теченьем, делаю шаг, еще полшага к близкому берегу, хватаюсь за свисающую над водой безлистную ветку... но волна, как играющий леопард, прыгнув сбоку, валит меня... Падаю, стремительно несусь дальше. Коряга выскакивает из-под воды, целясь растопыренной пятерней сучьев в лицо... Ребром ладони успеваю обрубить один сук. Кое-как уворачиваюсь от второго. Третий с мясом отрывает нагрудный карман от моей куртки...
Что там за тонкая черточка? Подвесной мост. Что за темные фигурки на нем?.. Волны, перескакивая друг через друга, волокут меня вперед. Вскоре я уже могу различить свесившихся через поручни моста человечков... О, как заботливо они глядят в воду! Не мелькнет ли внизу, в шоколадных струях, одинокий пловец... В руках людей замечаю пулеметы и автоматы. Расстояние между нами сокращается неуклонно!
Выпученный глаз, оскаленные зубы мелькают передо мной... Взбрыкивает на волне копыто... С разгона врезаюсь в лошадиный, прибитый к подножию скалы труп, погружаюсь в него с головой. Чувство защищенности овладевает мною...
На раздутых кишках, под прикрытием падали, вплываю под сень моста. Маленькое личико начальника снайперских курсов взирает на меня с высоты... Но река наддает газу - мост, столпившиеся на нем фигурки сосредоточенно разглядывающих воду людей уносятся прочь!
...Не знаю, сколько времени я провел в отключке... Когда прихожу в себя, мой лихой конь уже пристал к пологому берегу, да, выполз на него добродушно осклабленной мордой. Выбираюсь кое-как из гноища, бреду по мелководью, не чувствуя рук, ног.
Вот и берег - песчаная отмель, усеянная плавником. Здесь ничуть не теплее, чем в воде.
Хочу и... не могу заставить себя двигаться. Где-то звонят колокола... Судорожно зевая, прислушиваюсь. В сон клонит неодолимо. Ложусь, подтягиваю колени к груди, закрываю глаза...
Шорох в прибрежных кустах. Шаги по песку. Все ближе ко мне, ближе... Кто это? Зверь? Человек? Нет сил открыть веки.
Я спал. Мне снились абсолютно невинные люди. Белый кролик с черными исподами лап. Малая саперная лопатка...
Некоторое время стояла сплошная пальба.
Вдруг Салман, словно обжегшись, отпрянул назад. Постоял, слегка вздрагивая, как пламя свечки, и, подвернув ногу, шмякнулся на дно окопа... Таким образом, одним курсантом в моей школе стало меньше.
Мы сели в джип. Ахмет тронул. Садо некоторое время бежал следом за "Мицубиси Паджеро", в распахнутом черном тулупе, бежал изо всех сил, потом остановился как вкопанный и, вдруг сорвав с головы папаху, бросил ее наземь и начал топтать...
Рядом со мной, на сиденье, обтянутом велюром-беж, сидел лохматый мальчишка, хранящий тайну хлебного ножика с наполовину сточенным лезвием.
Мощный поток встречного воздуха врывался в "Мицубиси Паджеро" через отсутствующее лобовое стекло... Всего несколько минут назад это стекло было и надежно охраняло инопланетный уют японского вездеходика. Но теперь его нет, и ледяной сквозняк беспрепятственно течет в салон прямо сквозь ваши глаза...
Мы приехали. Это был аул, для чего-то прилепившийся к почти отвесному склону столообразной горы, хотя вокруг предостаточно было свободного места. Аул ярко освещало солнце, кое-как просунувшее лучи в прореху косматых черно-сизых туч, неподвижно стоящих над горами.
Джип, протиснувшись между каменных стен, некоторое время полз по узким, словно игрушечным, улочкам, высоко задрав капот и порыкивая мотором. Наконец стены слегка раздвинулись - мы въехали на крохотную площадь.
Ахмет, заглушив двигатель, первым вышел из джипа. Мы с Усманом за ним. Было так тихо, что слышалось журчанье фонтана, пульсирующего посреди площади, и воркование сидящих на балкончике минарета голубей.
Вдруг Екатерина Александровна, кутаясь в свой оренбургский платок, показалась у фонтана... Обведя слегка удивленным взглядом снеговые вершины, грозно засверкавшие на солнце, она продекламировала:
- ...Жалкий человек.
Чего он хочет!.. Небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он - зачем?
Я невольно оглянулся на своих вооруженных до зубов спутников. Но, похоже, они не видели никакой Екатерины Александровны.
Когда я еще раз взглянул на фонтан, призрак моей учительницы уже рассеялся, и только в висящем над каменными плитами облачке водяной пыли померещился какой-то бледный силуэт...
Улица, по которой мы идем, круто поднимается в гору. Путь наш лежит на дальний конец аула, к школе. Наконец вижу ее. Это двухэтажный дом, так же, как все остальные строения вокруг, сложенный из рыжих, грубо обтесанных камней.
Школа возведена на уступе над сорокаметровым провалом, по дну которого шумит коричневый, покрытый лохмотьями серой пены поток.
На школьном крылечке без папахи, подставляя лицо нечаянным солнечным лучам, стоит Анзор. Рядом с ним замечаю человека с видеокамерой, узнаю в нем Монгуша. Встретившись со мной взглядом, он усмехается, затем мрачнеет...
- Командир, - крикнул Ахмет, - привез!
Усман - с винтовкой на плече, приклад которой достигает его коленей, а ствол чуть не на метр торчит над буйной головой, явно оробев при виде такого большого начальства, замедлил шаг, так что я наконец поравнялся с ним, и вот плечо к плечу мы приближаемся к крылечку.
- Ну, здравствуйте, кошкольды, - сказал Анзор и вдруг протянул мне руку.
- Саубул, - ответил я, пожимая его руку.
- Вот, - показывая на Умарова, заговорил Анзор своим обессиленным голосом, - это Монгуш, знаешь его? Приехал снимать пропагандистский фильм для нашей армии... Он будет снимать у тебя на занятиях. Поздравляю... С этой минуты ты - главный инструктор курсов подготовки снайперов! В месяц будешь получать три тысячи. Долларов. Это - твоя зарплата. Сейчас ступай, переоденься. Ахмет проводит тебя. Потом я представлю тебе курсантов...
Мы вошли с Ахметом в здание школы, он играл роль проводника. Свернули направо по коридору и, мимо двустворчатых выкрашенных коричневой краской дверей с табличками "УЧИТЕЛЬСКАЯ", "ФИЗИКА", "ХИМИЯ", "МАТЕМАТИКА", направились к дверям в торце коридора, на которых не было таблички, но над ними оказалась прикреплена бумажная широкая лента с надписью алой тушью: "В ЧЕЛОВЕКЕ ВСЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПРЕКРАСНО: И ДУША, И МЫСЛИ, И ОДЕЖДА, И ТЕЛО. А.П. ЧЕХОВ".
За дверью находился спортзал. Небольшой, как все здесь, с капроновыми сетками на окнах, баскетбольными щитами на стенах, брусьями, матами, парой гимнастических скамеек. Все остальное свободное пространство занимали штабеля валенок, кипы солдатских бушлатов, ящики с томатной пастой, сгущенкой, тушенкой, цинки с патронами, пулеметы, автоматы, гранаты, несколько запыленных стиральных машинок "Сибирь-3", одна газонокосилка, двигатель автомобиля ЗИЛ-131 в заводской упаковке, кучами сваленные шапки-ушанки из серой цигейки и меховые рукавицы.
На матах, подложив под голову пару валенок, лежал "чебурашка" в новеньком солдатском обмундировании. Обняв АК-74, он курил. Рядом, на ящике с консервами, стоял портативный магнитофон, из которого доносились дребезжание струн, страстные подвывания страдающего хроническим насморком кастрата. На полудетском личике "чебурашки" читалось блаженство...
- Часовой, - окликнул его Ахмет.
"Чебурашка" вскочил, сразу став пришибленно-виноватым, как все рядовые в мире перед лицом вышестоящего командования.
- Э-э, - скривился, как от зубной боли, Ахмет, - посмотри на себя... Почему ремень на яйцах висит? Почему штык-нож к автомату не примкнут? Почему ты на посту куришь "план"? Ты часовой или кайфарик?!
Глазами, опушенными длиннющими ресницами, удивленно, как показалось мне, взглянув на начальника, "чебурашка" тихо и печально произнес:
- Часовой...
- Объявляю тебе трое суток ареста. Повтори!
- Трое суток.
- Чего?
Вздох.
- Ареста...
- Сменишься, иди к коменданту, он тебя посадит! Скажешь, я приказал. Понял?..
- Понял.
- Надо говорить: "Так точно!".
- А?..
- "Так точно!" - вот как надо говорить.
"Чебурашка" опустил голову. Подумал и, вытащив из ножен на поясе штык-нож, неумело принялся присоединять его к автомату.
Ахмет повел меня в дальний угол. Там, упакованные в целлофан, лежали кипы камуфляжа натовского образца. Повертев в руках несколько пакетов, Ахмет выбрал один, протянул его мне со словами:
- Примерь-ка вот это...
Раздевшись, я принялся напяливать на свое обмотанное заскорузлыми бинтами тело натовские теплые исподники, фуфайку, свитер с кожаными наплечниками, толстые носки, шаровары и куртку. Все было более-менее мне впору.
- Обувь какого размера носишь?
- Сорок три.
Ахмет подал мне пару "тропических" ботинок из камуфлированного брезента на толстой рифленой подошве. Я натянул ботинки, зашнуровал их, поморщившись от боли в спине, выпрямился. Надел на голову кепи с длинным козырьком.
Ахмет цокнул языком.
- Сразу видать кадрового! Ну, пошли, инструктор, смотреть учеников...
"Чебурашка" с автоматом на плече, украшенным штык-ножом, пятки вместе, носки врозь, потупясь стоял на выходе из спортзала.
Двигая ногами, словно чужими, все-таки я был еще очень слаб, я пронес свою изломанность мимо него, как рассеянный профессор, отправляющийся на долгую неторопливую прогулку, проходит мимо хрустальной туфельки, для чего-то поставленной на трамвайный рельс...
В школе была тишина, словно в классах - занятия, и седовласые учительницы в синих сарафанах и белых кофточках, украшенных брошами, расхаживая между парт, негромкими усыпляющими голосами объясняли поскрипывающим перьями ученикам очередной урок.
Внезапно дверь одного из классов распахнулась настежь, и в коридор, по которому мы с Ахметом шагали, сквозняком вынесло ворох шелестящих тетрадок, страницы учебников, обрывки чертежных листов...
По деревянной скрипучей лестнице мы поднялись на второй этаж, свернули направо, прошли коротким, абсолютно темным коридором, свернули направо еще раз и оказались в другом коридоре, в конце которого светилось оконце. Ахмет остановился, шаря в полумраке рукой... Вдруг дверь открылась, яркий солнечный свет резанул меня по глазам, шум потока сделался слышен, и голос Анзора весело объявил:
- Ваш, парни, инструктор!
Я очутился, судя по всему, в кабинете зоологии. На стеллажах вдоль стены выстроились стеклянные банки с заспиртованными глистами, зародышами, лежали черепа лошадей, коров и прочее. На доске, покосившись, висел картонный плакат с изображением препарированного кролика...
- Здравствуйте, кошкольды, - услышал я, как бы со стороны, свой голос.
- Шамиль, - встав из-за парты, назвался рыжеволосый конопатый курсант в застегнутом на все пуговицы солдатском бушлате.
- Арслан, - последовав его примеру, произнес юноша с анемичным лицом, вызывающе глядя мне в глаза и надменно, как казалось ему, улыбаясь.
- Иса, - сказал, приподнявшись со скамьи, парень в летной распахнутой куртке.
- Муса, - представился, неторопливо встав и выпрямившись во весь свой почти двухметровый рост, мужчина лет тридцати пяти, в милицейских галифе и хромовых сапогах, выглядывающих из-за опоясанного портупеей черного кожаного пальто.
- Осман, - выйдя из-за парты, буркнул крепыш со сросшимися над переносицей бровями, в алой черкеске, натянутой на толстый, ручной вязки белый свитер, с кинжалом на поясе.
- Усман...
Анзор, кивнув мне, вышел. Ахмет за ним.
Пауза. Шум потока. Поскрипыванье парт.
Я заметил лежащие на учительском столе винтовки и, с чувством приезжего, нечаянно узревшего в чужом городе родные лица, шагнул к ним. Их было шесть: СВД, "Моссберг", "Беретта", "Винчестер", СКС и "Маркони".
- Эй, инструктор, - тотчас послышались голоса, - а какая лучше?.. Скажи!
Я поднял голову. Курсанты, вскочив из-за парт, смотрели на винтовки масляными глазами...
- Смотря для чего, - повторяя раз навсегда усвоенное, произнес я. Данная штурмовая винтовка, - поднял я и продемонстрировал аудитории "Беретту", - удобней для ближнего боя. Из этой хлопушки, - показал я "Моссберг", - можно разнести стену. А из "Маркони", итальянской винтовки армейского образца, застрелили президента Соединенных Штатов Кеннеди...
Глядя на меня хитрющими глазами, Усман, раздвинув борта куртки, украдкой показал мне то, что висело у него на груди на ботиночном шнурке...
Двухметровый Муса, ни с того, ни с сего, громко отрекомендовался:
- Я один из лучших милиционеров, которых когда-либо выгоняли из органов!
Рыжий Шамиль, глядя на меня строго, произнес:
- Золотой медалист после окончания школы! Окончил также курсы трактористов в нашем ауле. Вождение, теория, матчасть - на "отлично"! Надеюсь, уважаемый инструктор, искусство снайперской стрельбы, которое вы нам намерены преподать, не окажется сложнее устройства двигателей тракторов ЧТЗ, МТЗ и К-700?
Арслан, побледнев еще больше, хотя дальше, казалось, некуда, вскочил с места, крича:
- Научи!.. Научи меня так, чтоб из снайперской я воробья на лету бил!
- Из снайперской на лету не получится, - возразил ему Иса. - Из дробовика надо...
- Хорошая у тебя куртка, - прищурившись на него, сказал Муса.
- Куртка? Ах, да... Эту куртку прислал мне в подарок дядя, работающий диспетчером на аэродроме в Игарке.
Крепыш с кинжалом поднялся с места и, насупившись, буркнул, ни на кого не глядя:
- Мы, в горах, так делаем. Вставляем вкладыш в ствол ружья двенадцатого калибра, во вкладыш вставляем патрон калибра 7,62. Архар стоит на скале в двухстах метрах. Стреляю, архар падает. Кто скажет, что Осман не стрелок?..
- У меня отец и мать, - заговорил Арслан, - отец и... Дорога, по которой они ехали, простреливаемой оказалась. Матери пуля попала в щеку, отцу - в бровь... Говорят, это работал снайпер. Инструктор, научи, я буду лучше Османа, я буду их уничтожать... В щеку и в бровь! В щеку и...
Послышался стук в дверь.
- Войдите, - крикнул я, ощущая тупое желанье схватить - да хотя бы "Моссберг", она неказиста на вид, но гораздо тяжелее и прочнее многих, магазин ее, конечно, пуст, как, впрочем, и у всех остальных лежащих на столе винтовок, однако в качестве дубины она бы сгодилась вполне...
Дверь отворилась, вошел давешний часовой.
- Я - Бувайсаров, - печально доложил он. - Меня Анзор прислал учиться на снайпера...
И... пошел, занял место на рельсе, по которому вот-вот должен был промчаться безумный трамвай.
Я был строг и дотошен.
- Снайпер обязан уметь с завязанными глазами различать марку и калибр оружия. Шамиль, вот вам тряпка, завяжите глаза. Какую винтовку я вам сейчас дал?
Рыжий Шамиль осторожно, словно боясь порезаться, исследует веснушчатыми щупальцами приклад, затвор, пытается просунуть в ствол мизинец и, прерывисто вздохнув, почти шепчет:
- Скорострельный карабин Симонова... Калибр семь шестьдесят два...
И все они - малокровный Арслан, Иса в летчицкой куртке (аккуратно застиранной и заштопанной там, где две пули пробили ее с левой стороны, на расстоянии около десяти миллиметров друг от друга), Муса - опальный милиционер, Осман - твердый крепыш, реликтовый горец, и Усман-резатель, и чем-то опечаленный на всю жизнь ребенок Бувайсаров, играя в жмурки, ощупывали ложбинки, выпуклости, зазубрины тьмы, называя ее по имени:
- "Маркони"! "Маркони"!..
- Эс-ве-де!
- "Бер-ретта"!
- Ай, это, кажется, "Винчестер"... Угадал?
- Откройте свои блокноты, - говорил наставник. - Запишите: снайперская винтовка Драгунова является лучшей снайперской винтовкой в мире. Ее тактико-технические данные в два-три раза превышают показатели аналогичных винтовок зарубежных систем. Пуля, выпущенная из СВД, пробивает бронежилет любого класса, а также корпус БТР, БМП...
Когда курсанты научились ловить в оптическом прицеле "луну", а также делать поправки на солнце, угол прицеливания, ветер, мы отправились - тут, недалеко, за аул, в балочку, лупить по мишеням.
У нас была одна СВД на всех - та самая, что принадлежала Усману. Я присобачил к ней выданный Ахметом - начальником курсов - новехонький цейсовский прицел, и дело пошло...
Для начала требовалось выяснить так называемые особенности оружия. Оказалось, винтовка обладает левой нижней стрельбой.
Ахмет выдавал каждому из курсантов по пять патронов. Двухметровый Муса, вероятно, как самый старший и почтенный по возрасту, ему в том помогал.
Я скромно стоял в стороне, всем видом выражая полнейшее равнодушие к раздаче патронов.
Наконец патроны были розданы. Курсанты по очереди подходили к лежащей на мешке с песком СВД, по команде заряжали ее, изготавливались к стрельбе "из положения лежа" и по команде открывали огонь.
Командовал я. Ахмет вместе со мной ходил к мишеням считать пробоины, отмечал их мелком, а Муса вел счет стреляным гильзам.
Последним выполнял упражнение Усман. Этот негодный мальчишка, спуская курок, закрывал глаза, и после каждого выстрела его разворачивало на земле на сорок пять градусов...
Ахмет и Муса о чем-то заспорили, показывая в сторону гор. В этот момент стреляная гильза встала поперек затвора - так называемая труба...
Словно деревянная кукла переставляя ноги, я приблизился к растерявшемуся Усману (опытный, собаку съевший инструктор), нагнулся, скользящим движением ладони вышиб заклинившую оружие гильзу и, что было, конечно, излишним, передернул затвор.
Усман, тщательно прицелившись, нажал на гашетку. Негодника вновь развернуло на сорок пять градусов. Морщась от боли в плече, курсант принял первоначальное положение и - произвел еще один выстрел.
- Курсант Дадашев стрельбу закончил, - доложил он.
- Встать! - скомандовал, приближаясь к нам, Ахмет. - К мишени!..
- ...Ну, как, - обращаясь к Мусе, занятому подсчетом стреляных гильз, поинтересовался начальник курсов, - все сходится?
- Так точно, - отрапортовал тот, - все просто сходится один к одному! Разве я впервые на стрельбах, Ахмет? Да я столько раз был на стрельбах, производя выстрелы из пистолета Макарова... Все сходится - пальчики оближешь!
Кажется, он действительно был одним из лучших, которых выгоняли из органов.
- Ай, молодец, Муса, - сказал Ахмет и обернулся ко мне. - Ну, инструктор, хорошо поработал. Честно скажу: не ожидал. Все парни, за исключением Усмана, отстрелялись на "хорошо". А Шамиль, вот паршивец, дал же Аллах человеку талант, сорок восемь очков выбил, сразу видать, что золотой медалист!
Выбивший сорок восемь очков стоял неподалеку и загадочно улыбался. Осман вперевалку подошел к нему.
- Скажи, - послышался его голос, - что в тебе есть, чего во мне нет? Почему у меня только тридцать девять, а у тебя - сорок восемь очков!
Сорвав с пояса кинжал, он протянул его Шамилю.
- Твой. Дарю от чистого сердца!
Шамиль принял кинжал, вынул его из ножен, любуясь лезвием. Курсанты обступили его.
Бывший милиционер, хорошо улыбаясь, пересыпал гильзы из одной горсти в другую. Проскальзывая между его пальцев, гильзы мелодично звенели...
Усевшись на мешке с песком, Ахмет что-то писал на листе бумаги, положив его на офицерскую сумку.
Нагнувшись, я быстро сгреб с земли у своих ног...
- Инструктор... Эй!
Я медленно обернулся.
Ахмет протягивал мне шариковую ручку:
- На, распишись...
Приняв самописку левой рукой, я кое-как поставил закорючку под подписью начальника курсов на составленном им документе.
- Что у тебя в правой руке? Покажи...
Я медленно разжимаю кулак. Песок, мелкие камешки посыпались между пальцев...
"Все пропало", - подумал не я, а тот ребенок, что продолжает жить в каждом из нас.
- Курсанты, - громко скомандовал Ахмет, - строиться!
Я перевел взгляд на свою покрытую белым пыльным налетом ладонь... Пусто.
Всю обратную дорогу, ступая на правую ногу, я испытывал какой-то дискомфорт. Пришли в аул, я попросился у своего начальника в туалет.
- Иди! Усман и Арслан проводят...
Закрыв за собой дверь дощатого нужника, стоявшего во дворе школы, я принялся расшнуровывать ботинок...
В щель между дверных досок были видны мои провожатые. Усман, распахнув куртку, показывал Арслану то, что у него на груди висело. Лицо Арслана выражало волнение, глаза блестели.
- Здорово, - послышался его голос. - Я тоже буду так отрезать от каждого убитого мною русского. У меня целое ожерелье будет... Вот как! Ай, хорошо придумал, правда, Усман?
Тот с горделивым достоинством вынул из кармана знакомый мне хлебный нож.
- Смотри сюда... Этим отрезал.
- Сам?..
- Зачем спрашиваешь? Конечно!
Сблизившись голова к голове, приятели принялись рассматривать ножик.
...В кабинете зоологии меня ожидал сюрприз.
- Я - Мустафа, - представился мне малый в черном джинсовом костюме, атласной шапочке с золотой кистью, - меня Умаров прислал... Я режиссер! Вернее, оператор... Монгуш сказал: "Сними об этих снайперах фильм!"
В руках у малого была новенькая видеокамера "Панасоник". Лицо выражало энтузиазм.
Я не люблю энтузиастов. И никогда не любил.
Курсанты расселись за партами (по одному курсанту за каждой партой, в затылок друг другу). Посланец Монгуша занял позицию за партой перед моим столом.
- Ай, - воскликнул он, - какой фильм сниму! Все будут смотреть и говорить: "Мустафа учебный фильм о снайперах снял..." В Канн поеду!
Все рассмеялись.
Под прицелом видеокамеры я быстро разобрал СВД. При этом, как-то так получилось, деталей у меня оказалось больше, чем обычно бывает при неполной разборке винтовки Драгунова...
Я поднял голову. С улыбками блаженных курсанты следили за мной. Я задержал взгляд на Шамиле. Улыбаясь, как все, он смотрел на стол, где в массе металлических вороненых предметов оранжево и остро посверкивало. В глазах прирожденного отличника постепенно проявлялась тревога. Все еще улыбаясь, он начал хмуриться, взгляд его блуждал по столу...
Под прицелом видеокамеры, шести пар глаз я собрал СВД, вставил патрон в магазин и присоединил последний к винтовке.
Вдруг побледнев, золотой медалист приоткрыл рот, будто собравшись крикнуть.
Я передернул затвор...
- Контрольный спуск, - голосом захолустного конферансье объявил Мустафа и добавил: - Уважаемые телезрители!
Все, кроме Шамиля и меня, рассмеялись...
Снайперская винтовка Драгунова - чрезвычайно сильное оружие. Разогнавшись по стволу, приставленному к объективу видеокамеры, пуля отколола от противоположной стены изрядный кусок.
От отдачи приклада в бедро делаю шаг назад. Все-таки я еще слаб... Натыкаюсь спиной на окно.
Трупы убитых одним выстрелом семи человек небрежно развалились за партами.
В коридоре - нарастающий топот ног, голоса...
Оконная рама хрустит.
Дверь распахивается, с пистолетом в руке вбегает Ахмет...
Инерция продолжает работать против меня. Изгибаюсь, как кошка, обеими руками вцепляюсь в рамный переплет. Но он расползается под пальцами, словно гнилая материя, с хрустом вырывается из петель, и вместе с ним я лечу с сорокаметровой высоты...
Удар о воду. В нокдауне погружаюсь в толщу коричневой, абсолютно непрозрачной сдавливающей массы. Иду ко дну. Вдруг все тело пронзает холод... и, очнувшись от шока, я начинаю лихорадочно работать руками, ногами, инстинктивно карабкаясь вверх.
Выскакиваю, как поплавок, над поверхностью бурного несущего меня потока. Отвесные скалы со всех сторон. Меня колотит об них и относит...
Изловчившись, отталкиваю от себя сгрудившиеся на середине реки валуны. В отместку один из них бьет тупым каменным коленом в мой затылок и, раскинув руки, я плыву, подпрыгивая на волнах, абсолютно безмятежный, спокойный...
Рев потока усиливается, слышно, как гремят камни на перекате. Ноги нащупывают дно, пытаюсь встать, встаю, борясь с теченьем, делаю шаг, еще полшага к близкому берегу, хватаюсь за свисающую над водой безлистную ветку... но волна, как играющий леопард, прыгнув сбоку, валит меня... Падаю, стремительно несусь дальше. Коряга выскакивает из-под воды, целясь растопыренной пятерней сучьев в лицо... Ребром ладони успеваю обрубить один сук. Кое-как уворачиваюсь от второго. Третий с мясом отрывает нагрудный карман от моей куртки...
Что там за тонкая черточка? Подвесной мост. Что за темные фигурки на нем?.. Волны, перескакивая друг через друга, волокут меня вперед. Вскоре я уже могу различить свесившихся через поручни моста человечков... О, как заботливо они глядят в воду! Не мелькнет ли внизу, в шоколадных струях, одинокий пловец... В руках людей замечаю пулеметы и автоматы. Расстояние между нами сокращается неуклонно!
Выпученный глаз, оскаленные зубы мелькают передо мной... Взбрыкивает на волне копыто... С разгона врезаюсь в лошадиный, прибитый к подножию скалы труп, погружаюсь в него с головой. Чувство защищенности овладевает мною...
На раздутых кишках, под прикрытием падали, вплываю под сень моста. Маленькое личико начальника снайперских курсов взирает на меня с высоты... Но река наддает газу - мост, столпившиеся на нем фигурки сосредоточенно разглядывающих воду людей уносятся прочь!
...Не знаю, сколько времени я провел в отключке... Когда прихожу в себя, мой лихой конь уже пристал к пологому берегу, да, выполз на него добродушно осклабленной мордой. Выбираюсь кое-как из гноища, бреду по мелководью, не чувствуя рук, ног.
Вот и берег - песчаная отмель, усеянная плавником. Здесь ничуть не теплее, чем в воде.
Хочу и... не могу заставить себя двигаться. Где-то звонят колокола... Судорожно зевая, прислушиваюсь. В сон клонит неодолимо. Ложусь, подтягиваю колени к груди, закрываю глаза...
Шорох в прибрежных кустах. Шаги по песку. Все ближе ко мне, ближе... Кто это? Зверь? Человек? Нет сил открыть веки.
Я спал. Мне снились абсолютно невинные люди. Белый кролик с черными исподами лап. Малая саперная лопатка...