Страница:
В 1308 году был избран императором Генрих VII Люксембургский, которому досталось и Чешское королевство, за прекращением рода чешских королей с умерщвлением Вячеслава. После смерти Гейнриха, отравленного в причастии во Флоренции в 1313 году, сын его Иоанн наследовал только чешскую, а не императорскую корону. Он участвовал в походах тевтонских рыцарей и приобрел Силезию покупкою от польских королей и был убит в 1346 году при Креси[3]. При Иоанне чешские владения временно значительно увеличились. Герцог тирольский, также Иоанн, которому принадлежали, кроме Тироля, Штирия и Каринтия, оспаривал право Иоанна Богемского на чешский престол на том основании, что был женат на тетке Вячеслава. С 1308 по 1329 год считал он себя королем Богемским. Мир между обоими претендентами заключен на том, что дочь и единственная наследница герцога тирольского Маргарита Карманоротая (Maultasche) была выдана замуж за старшего сына Иоанна Богемского. Казалось, следовательно, что почти вся нынешняя Цислейтания, с Силезией вместо Галиции, должна была сосредоточиться под властью чешских королей. Но у Маргариты не было детей. После 11 лет брака ушла она от мужа и вышла в 1342 году замуж за Людовика Бранденбургского, сына германского императора Людовика IV Баварского, который после борьбы с сыном Альберта Австрийского, Фридрихом Красивым, окончившейся поражением этого последнего при Мюльберге, занял в 1322 году императорский престол и царствовал до 1347 года.
Иоанн, разгневанный на своего сына за то, что у него не было детей от Маргариты и что через это Чехия потеряла Тироль, Штирию и Каринтию, лишил его первородства и сделал маркграфом Моравским. Он женился вторично и на этот раз имел детей. У Маргариты от ее второго брака также был сын, но он умер в малолетстве, в 1363 году, и она передала свое богатое наследство детям своей тетки с материнской стороны, эрцгерцогам австрийским; сама же умерла в 1366 году. С этого времени, следовательно, Австрия состояла уже из эрцгерцогства, Штирии, Каринтии и Тироля.
Еще при жизни Людовика IV Баварского, после смерти Иоанна Богемского, папа провозгласил императором сына его, Карла IV, на которого перешли права первородства после изгнания его старшего брата в Моравию за его вредное в политическом отношении бесплодие. Этот германский император и король Чехии жил постоянно в Праге, открыл Карлсбад, отличался любовью и справедливостью к славянству, за что ненавидим был немцами и прозван ими Pfaffen- Kaiser[4]*. Он царствовал с 1347 по 1378 год и купил за 200 000 талеров Бранденбург, куда сначала назначил курфюрстом своего сына Вячеслава, а в 1373 году совершенно включил Бранденбург в состав Чешского королевства, которое, если бы сохранило все свои владения, отошедшие к Австрийскому дому, почти простиралось бы косою полосою от берегов Балтийского до берегов Адриатического моря.
Сын его Вячеслав, король Чехии, курфюрст бранденбургский, император германский, занимал императорский престол с 1378 по 1400 год. Бранденбург отдал он двум своим братьям, Сигизмунду и Иоанну, вышвырнул исповедника жены своей Иоанна Непомука (католического святого) в Молдаву, был заперт чехами в тюрьму, откуда ушел с помощью дочери лодочника. Немцы лишили его императорского престола, но чешским королем оставался он до 1419 года, когда умер апоплексическим ударом от страха перед именем Жижки.
В течение 10 лет носил императорскую корону Рупрехт Пфальцский, по прозванию Щипцы, после которого был избран императором Сигизмунд, курфюрст бранденбургский с 1378 года, король венгерский с 1387, император германский с 1410 и король чешский с 1419 года. Он был сосватан на дочери Фридриха V, бургграфа нюренбергского, предка прусских Гогенцоллернов, но женился на дочери короля венгерского и по смерти тестя наследовал это королевство.
Таким образом, Чехия была могущественнейшим государством своего времени, мало чем уступавшим величиною нынешней Австрийской империи, ибо, собственно, австрийские владения и Галиция заменялись Силезией и Бранденбургом.
Во время императорства Сигизмунда, 15 июня 1415 года, сожжен Гус на Констанцском соборе, и немного ранее в том же году продан Бранденбург Фридриху VI, бургграфу нюренбергскому, за 400 000 золотых гульденов. Таким образом, оба государства, совместно господствовавшие впоследствии над Германией, Пруссия и Австрия, суть отпрыски Чешского королевства. Вскоре и сама Чехия вошла в состав этой последней. Сигизмунд оставил после себя только дочь, которая вышла замуж за Альберта, эрцгерцога австрийского. В 1438 году получил он корону чешскую, венгерскую и императорскуюпод именем Альберта II и, соединив воедино все австрийские земли, умер в следующем же году. Затем, как известно, Австрия лишилась Силезии, но взамен приобрела, по трем польским разделам, Галицию и южную часть Царства Польского (отошедшую в герцогство Варшавское и присоединенную в 1815 году к России), а также Венецианскую республику по Кампоформийскому миру и Ломбардию на Венском конгрессе, которых лишилась на наших глазах[5], сохранив, однако же, венецианское наследие - Далмацию. С этого времени все римско-германские императоры, за исключением Карла VII (1742 по 1745), принадлежали к Габсбургскому дому.
Таков был формальный принцип образования Австрийской монархии. Но случайное совпадение наследств не может же служить единственною связью разнороднейших элементов. Для этого необходима была и какая-нибудь объединяющая идея. Таких объединяющих идей, заключавшихся во временных внешних целях, было две:
1) защита раздробленной, разъединенной Германии от натиска централизованной Франции с запада; 2) защита как самих соединившихся под австрийским скипетром земель, так и вообще Европы от натиска турок, разлившихся по Балканскому полуострову. Обе эти роли пали главнейшим образом на славян разных наименований, составлявших главную массу австрийских народов и главную силу монархии Габсбургов - не только по численности своей, но и по своему воинскому духу.
Немцам не худо бы помнить, что не только спокойствием, давшим им возможность развить свою культуру, но даже самим существованием своим в качестве самобытного народа, ныне сплачивающегося в крепкое политическое тело, обязаны они славянам,- как тем, которые вошли в государственную с ними связь, так и самобытным славянским государствам, боровшимся за них в течение длинного ряда веков. Германская империя после периода своей силы и славы, во времена императоров из домов Франконского. Саксонского и Гогенштауфенского, пришла в состояние совершенного хаоса и расслабления, так что лишилась всякой внутренней силы. Император, избранный из рода, не имевшего больших наследственных владений, не имел средств заставить себе повиноваться бесчисленных средних и мелких властителей, из которых каждый преследовал свои личные цели даже ввиду врагов империи и нередко, из своих личных эгоистических целей, соединялся с этими врагами. Поэтому в течение целого ряда веков избирательная корона передавалась государям сначала из Чешского, а потом из Австрийского дома, наследственные владения которых давали им средства выдерживать тяжесть императорских обязанностей и своими силами защищать империю от внешних врагов. Собственные войска империи, никогда не поспевавшие вовремя, дурно устроенные, дурно вооруженные (в полном смысле die elende Reichasarmee[6]*, как окрестила типографская ошибка имперскую армию, спешно собиравшуюся против Фридриха Великого), доказали свою неспособность защищать интересы Германии как во времена Людовика XIV и Наполеона, так и на наших глазах в заменившем империю Германском союзе[7]. Но главные силы Австрийского дома, на плечах которых лежала в течение 400 лет оборона Германии от врагов империи - турок и французов, были силы славянские. О борьбе против турок и говорить нечего: преимущественное участие в ней славян слишком ясно и очевидно, но здесь и собственный славянский интерес был глубоко затронут. Но без славянской силы и завоевания французов не ограничились бы Эльзасом, Лотарингией и Франш-Конте. Если немцы могут еще распевать: Sie sollen ihn nicht haben
Den alten deutschen Rhein, [8]* то этим обязаны они единственно тому, что волны этого древнего немецкого Рейна и соседние равнины не раз обагрялись славянскою кровью, проливавшеюся за немецкое достояние и за немецкую честь.
Когда не хватало внутренней, прицепленной к Германии славянской силы, являлась славянская помощь извне. Когда турки осадили Вену, спасителем явился с польскими и русскими войсками Ян Собесский[9]. Когда революционная Франция и гений Наполеона громили и порабощали Германию, три раза являлись русские на помощь и (в четвертый) были главными участниками освобождения Германии,главными, несмотря на то, что этим оскорбляется германское самолюбие, не хотящее признать великой услуги, оказанной Германии Россией без малейшего к тому интереса, даже против своего интереса.
Что русские были главными участниками в так называемых Befreiungskriege[10]*, неопровержимо доказывается числами. Вот несколько сведений, извлеченных из сочинения г. Богдановича, относительно меры участия русских в войне 1813 года:
Под
"
" ЛюценомБауценом
Кацбахом русских
"
" 54 000,
65 000,
56 000, пруссаков
"
" 38000
28 000
38 000
Под Кульмом в первый день - одни русские: сначала 12 000, потом 16 000, причем выбыло из строя 7002 человека. При осаде крепостей: Данцига -13 000 русских, Кюстрина -4000 русских, Глогау -5000 русских и 3000 пруссаков. Под Лейпцигом: русских 127000, пруссаков 71000, австрийцев 89 500, шведов 18 000, итого на 160 000 немцев всех наименований 127 000 русских; из числа этих войск выбыло из строя на 21 000 русских 21 300 пруссаков и австрийцев. Но сколько еще было славян в австрийских войсках и какова, следовательно, будет славянская доля в великой войне за освобождение, im grossen Befreings-kriege? [11]* Что же так много говорят немцы о заслугах, оказанных ими славянскому миру, и России в особенности?! Посчитаться не трудно, кто у кого окажется в долгу.
Таким образом, смысл австрийского конгломерата народов, идея Австрийского государства, как выражается чешский историк Палацкий, заключалась в обороне расслабленной и раздробленной Германии против напора французов и турок,обороне, в которой главное участие пало на долю славян. Идея эта была вызвана внешними случайными обстоятельствами, с прекращением которых, очевидно, упразднилась и сама эта идея, т. е. необходимость и смысл существования Австрийского государства, которое, исполнив свое временное назначение, обращается точно в такой же исторический хлам, как и сама Турция, после того как не предстоит более в ней надобности для охранения православия и славянства посторонними силами. Вольная и невольная, сознательная и бессознательная польза, приносимая как Турцией, так и Австрией, прекратилась: остался один гнет, одно препятствие к развитию народов, которым пришла пора освободиться от тяжелой опеки.
Здесь встречаемся мы опять с одним из великих исторических синхронизмов, указывающих нам на то, что исторические процессы совершаются не случайно, а что и внешняя их форма и внутреннее содержание находятся в таинственном взаимодействии, так что само случайное в истории оказывается в согласии с внутренним содержанием ее и в подчинении ему. Австрийские земли соединились в одно целое посредством ряда наследств и брачных договоров как раз в то время, когда предстояло противопоставить отпор турецкому могуществу и подготовлявшемуся французскому объединению. Эта формальная основа Австрийского государства была разрушена, династическое право наследства прекратилось опять-таки в тот самый момент (год в год), когда прекратилась и самая цель, для которой была необходима искусственная связь, соединившая в одно целое столько народов юго-восточной Германии и юго-западного славянства.
В 1740 году умирает Карл VI без мужских наследников - и этим самым упраздняется та формальная связь, которая соединяла страны, известные под именем наследственных земель Австрийского дома. Но в этом же самом году упраздняется и та двоякая цель, ради которой эта связь существовала,- цель, которая придавала ей смысл и идею.
По древнему германскому преданию, сидел в пещере Зальцбургских гор, погруженный в многовековый сон, представитель исчезнувшего величия Германии рыжебородый император Фридрих. Он должен был проснуться и выйти из своей пещеры, когда загорится для немецкого народа заря новой славы и нового величия. В 1740 году вышел он из своей пещеры и явился миру под тем же самым именем и положил основание нового немецкого царства[12]. Невзрачный прусский король был прямым продолжателем и возобновителем здания, начавшего разваливаться после могучего Барбароссы.
С этого времени Пруссия взяла в свои руки судьбы Германии и на наших глазах почти уже довела их до славного завершения. Еще более ста лет после этого считалась Австрия предводительницей Германии - и только теперь устранена из нее[13]. Но дела ей там давно уже не было. Она только мешала и продолжала свою роль лишь в силу раз полученного толчка, не уничтоженного еще трением событий. Со стороны Франции Германия не нуждается более ни в австрийской, ни вообще в славянской защите. Пруссия, т. е. сама Германия, сумеет себя защитить. Следовательно, и славяне должны получить свободу действия по окончании их служебной исторической роли.
В том же 1740 году умерла русская императрица Анна, и после кратковременных смут вступила Елисавета на престол своего великого отца. Какая же связь между этим событием и завершением австрийских судеб? Государственная реформа, которую претерпела Россия и которая с государственной точки зрения и в границах государственности была совершенно необходима, перешла, однако же, должную меру, вышибла и сбила Россию с народного, национального пути. Пока жив был великий реформатор, господствовал еще над всем русский интерес, по крайней мере, в политической сфере. Но со смертью Петра немецкое влияние, которому был дан такой огромный перевес, не переставало возрастать, так что во времена Анны можно было сомневаться, не исчезнет ли, не сотрется ли совершенно русский национальный характер с Русского (только по имени) государства, не обратится ли русский народ в орудие, в материальное средство для немецких целей.
Подобные примеры бывали в истории. Все государства, возникшие из развалин Александровой монархии (Египет, Сирия, Понт и пр.), были греческими по духу и по господствовавшей в них культуре, а сами народы, их составлявшие, до того утратили свою самобытность и свой характер, что ежели бы, например, мы не имели других источников для сведений о Боспорском царстве, кроме выкапываемых из развалин и гробниц пантикапейских и фанагорийских древностей[14], то должны бы были полагать, что приазовские страны были исключительно населены греками. Ежели бы до отдаленных веков дошли отрывочные сказания о временах Анны, о деятельности Бирона, то без знакомства с предшествовавшими и последовавшими событиями будущие историки непременно бы заключили о нашествии немецких народов из некоей могучей страны Курляндии, подчинивших себе Россию, впоследствии, правда, изгнанных, но оставивших глубокие следы своего владычества, еще долго не исчезавшие. Самое призвание Анны, условия, которые хотели с нею заключить[15], отвержение их и т. д. должны были бы казаться остроумным критикам баснями, которыми народное тщеславие хотело прикрыть свое порабощение иноплеменниками. Нам, конечно, известно, что, к счастью, дело было не так; но несомненно, что русский характер истории Русского государства был обеспечен за ним, после крутой реформы, только с воцарением императрицы Елисаветы, хотя проявился с блеском лишь в великое царствование Екатерины. Следовательно, только с воцарением императрицы Елисаветы Русское государство соединило возможность сильной внешней государственной деятельности, доставленной ей реформою, с возможностью иметь русскую политику, преследовать русские государственные цели.
Главнейшая цель русской государственной политики, от которой она не должна никогда отказываться, заключается в освобождении славян от турецкого ига, в разрушении оттоманского могущества и самого Турецкого государства. С того времени, следовательно, как славянское дело могло быть поручено славянским же рукам,- и другая цель существования, другая идея австрийского конгломерата народов упразднилась совершенно. Таким образом. Австрийское государство было, в один и тот же момент, лишеноисторией и своего формального принципа, и внутренней причины своего бытия, т. е. лишено оправдания неестественного скопления разнородных элементов причинами внешней необходимости.
То и другое думал заменить Карл VI куском пергамента, известного под именем Прагматической санкции[16]. Но как ни крепка и ни долговечна по древнепергамскому способу приготовленная ослиная кожа - лист ее все-таки составляет недостаточно прочное и надежное основание, чтобы воздвигнуть на нем могущее противиться разрушительному действию времени государственное здание, не имеющее внутреннего смысла и не оправдываемое даже внешнею необходимостью.
В 1740 году Австрия, собственно, окончила свое историческое существование. С этого времени начинается ее распадение: она теряет Силезию, изгоняется из Германии Наполеоном I, позже формируется в особую империю, достигает временного преобладания в Германии и в Италии, но в конце концов изгоняется из обеих; готова была рухнуть под ударами ничтожной революции и небольшого мадьярского народца, спасается - своими и русскими - славянскими силами[17], но, лишившись внутреннего смысла своего существования, прибегает к всевозможным паллиативам для продолжения жизни, которая, не будучи оживотворяема духом, поддерживается только историческою инерцией.
Уже с царствования Марии-Терезии начинается падение и разложение Австрии. Самый сильный толчок дает ему Иосиф II своими реформаторскими попытками. Понимая, что Австрия лишена всякой внутренней связи,- что это только сброд племен и народов, соединенных случаем и внешнею необходимостью,- он задумал придать ему внутреннее единство германизацией ее частей. Иосиф II первый ввел во внутреннюю политику Австрии систему централизма, к которой столь же безуспешно прибегали впоследствии Бах и Шмерлинг. Этим пробудил Иосиф заснувший было дух народности как в славянах, так и в прочих народах Австрии. Он был первым невольным основателем будущего панславизма. Последовавшие войны с Французскою республикою и империей расшатали материальное благосостояние государства; но для поддержки его явился человек, одаренный гениальностью в полном значении этого слова.
Князь Меттерних сумел на тридцать с лишком лет замедлить разрушение обветшалого здания. Охранительный характер его деятельности заключался в совершенной противоположности с характером деятельности императора Иосифа. Иосиф своими либеральными реформами неосторожно вносит дух жизни туда, где ему нет места. Меттерниху удается на время заморить или, по крайней мере, усыпить крепкою летаргией эту неосторожно пробужденную жизнь. Меттерних - не централист, не дуалист, не федералист. Он, как бы это выразить,- опиумист, что ли,- усыпитель, который вполне сознает, что Австрии предстоят только две альтернативы: или спать непробудным сном, быть погруженной в летаргию, или распасться и сгинуть с лица земли. И вот он убаюкивает ее сладкими, дремоту наводящими, мелодиями; усыпляет ее всеми удобствами беспечной, дешевой, веселой материальной жизни; завешивает все щели, чтобы не проник в нее свет, затыкает все отверстия, чтобы не дошел шум извне. Но все же наружный свет мог сделаться столь ярким, наружный шум столь громким, что разбудил бы спящего. Меттерних употребляет все извороты своего гибкого ума, чтобы и снаружи загасить разгоравшийся свет или, по крайней мере, покрыть его толстым непрозрачным колпаком, чтобы повсеместно ввести тишину и спокойствие.
Прежде всего надо было позаботиться об этой тишине в тех трех пространствах, куда непосредственно открывались двери из Австрии: в Германии, в Италии и в турецких владениях. В самом деле, всякое движение в Германии не могло не проникнуть и в немецкие провинции Австрии, а через них и во всю Австрию, так как немецкие нити расходились всюду; всякое движение в Италии пробуждало Ломбардию и Венецию, а через них и все прочие части; наконец, всякое движение там, где всего менее, по-видимому, можно было ожидать его, на Балканском полуострове (хотя бы на самой оконечности его, в Греции), могло распространиться и на славянские народы Турции, а через них и на единоплеменников их в Австрии. И со всех трех сторон движение действительно начиналось. Его надо было подавить во что бы то ни стало, да еще как подавить - без борьбы, без слишком ощутительных усилий, ибо борьба и усилия суть пробудительные средства. Надо было все сделать одними усыпительными манипуляциями, напущением снотворного тумана или марева. И это было сделано и при каких еще затруднительных обстоятельствах!
Борьба с Наполеоном пробудила все силы Германии. Из этого пробуждения Пруссия извлекла огромные выгоды. По естественному ходу вещей, по естественному честолюбию этой державы стать во главе германской нации,- к чему побуждали ее все интересы, вся завещанная ей политика,- она должна была поддерживать это движение. Не было недостатка и в людях, понимавших эту необходимость. Меттерних сумел, однако же, ее устрашить мнимыми опасностями, сумел вечную соперницу Австрии обратить в послушное орудие ее целей. Не только народы Германии, но и многие государи ее противились преобладанию австрийского влияния. Либеральные наклонности одних,деспотические других казались одинаково враждебны австрийской системе; и те и другие должны были преклониться перед неподражаемым искусством канцлера.
В Италии предстояли те же препятствия - и со стороны народов, и со стороны государей. Сардиния играла тут ту же роль, что Пруссия в Германии; но тем не менее и здесь все пошло на австрийский лад.
Всего труднее было уладить дело с Грецией. Уже было замечено, что Меттерниху мало было уничтожить всякое враждебное его системе проявление, а надо было еще сделать это без шума, без борьбы, под сурдинкой, а если уже необходимость заставляла прибегнуть к силе оружия, то надо было выставить такую громаду сил, чтобы самая мысль сопротивления исчезла. Так и было поступлено с Италией, когда возникли возмущения в Неаполеи в Пьемонте. Для усмирения жалких шаек карбонариев[18]была не только употреблена сильная австрийская армия, но как грозное привидение была выставлена русская армия, уже предназначенная к походу, под предводительством Ермолова. Но в деле Греции все заставляло предполагать, что грозная сила России будет на этот раз не на стороне тишины и спокойствия во что бы то ни стало. Это был честный бой за независимость единоверного России христианского народа против невыносимого мусульманского гнета. Тут нечего было бояться революционной и либеральной заразы, и вообще для России не страшной. В глазах всей России как восстание греков, так и русская им помощь казалась священною обязанностью - чем-то вреде крестового похода, не имеющего ничего общего с политическими треволнениями. Восстание это, следовательно, с самой подозрительно-полицейской точки зрения не могло иметь своим результатом политико-либеральной пропаганды. Все предания русской политики были в пользу такого взгляда. Не вступалась ли великая Екатерина за угнетенных Турцией христиан, не возбуждала ли она греков к восстанию? Сам император Александр не содействовал ли восстанию сербов? Наконец, личный характер русского государя, либеральный, любящий популярность, мистически религиозный, также заставлял предполагать, что Россия употребитвсе силы на помощь своим единоверцам, что освободитель Европы захочет украситься еще более блестящим венцом освободителя Востока. Если уже умение Меттерниха заставить Россию действовать в общих европейских делах, вопреки ее интересам, вопреки личным склонностям ее монарха, могло назваться чудом политического искусства, то успех его в деле Греции должен считаться истинным шедевром. Кроме главной и прямой цели канцлера - охранения безмятежного сна Австрии и необходимого для этого усыпления Европы,- впутывая Россию в свою политику, он достигал еще другой побочной цели; с одной стороны, когда дело шло об Италии, Испании, Германии, взваливал на Россию всю тяжесть злобы и негодования Европы, с другой - когда дело шло о Востоке, ослаблял к ней симпатии ее единоверцев и единоплеменников, что, как полезное для Австрии, не могло ускользнуть от прозорливости руководителя ее судеб.
Иоанн, разгневанный на своего сына за то, что у него не было детей от Маргариты и что через это Чехия потеряла Тироль, Штирию и Каринтию, лишил его первородства и сделал маркграфом Моравским. Он женился вторично и на этот раз имел детей. У Маргариты от ее второго брака также был сын, но он умер в малолетстве, в 1363 году, и она передала свое богатое наследство детям своей тетки с материнской стороны, эрцгерцогам австрийским; сама же умерла в 1366 году. С этого времени, следовательно, Австрия состояла уже из эрцгерцогства, Штирии, Каринтии и Тироля.
Еще при жизни Людовика IV Баварского, после смерти Иоанна Богемского, папа провозгласил императором сына его, Карла IV, на которого перешли права первородства после изгнания его старшего брата в Моравию за его вредное в политическом отношении бесплодие. Этот германский император и король Чехии жил постоянно в Праге, открыл Карлсбад, отличался любовью и справедливостью к славянству, за что ненавидим был немцами и прозван ими Pfaffen- Kaiser[4]*. Он царствовал с 1347 по 1378 год и купил за 200 000 талеров Бранденбург, куда сначала назначил курфюрстом своего сына Вячеслава, а в 1373 году совершенно включил Бранденбург в состав Чешского королевства, которое, если бы сохранило все свои владения, отошедшие к Австрийскому дому, почти простиралось бы косою полосою от берегов Балтийского до берегов Адриатического моря.
Сын его Вячеслав, король Чехии, курфюрст бранденбургский, император германский, занимал императорский престол с 1378 по 1400 год. Бранденбург отдал он двум своим братьям, Сигизмунду и Иоанну, вышвырнул исповедника жены своей Иоанна Непомука (католического святого) в Молдаву, был заперт чехами в тюрьму, откуда ушел с помощью дочери лодочника. Немцы лишили его императорского престола, но чешским королем оставался он до 1419 года, когда умер апоплексическим ударом от страха перед именем Жижки.
В течение 10 лет носил императорскую корону Рупрехт Пфальцский, по прозванию Щипцы, после которого был избран императором Сигизмунд, курфюрст бранденбургский с 1378 года, король венгерский с 1387, император германский с 1410 и король чешский с 1419 года. Он был сосватан на дочери Фридриха V, бургграфа нюренбергского, предка прусских Гогенцоллернов, но женился на дочери короля венгерского и по смерти тестя наследовал это королевство.
Таким образом, Чехия была могущественнейшим государством своего времени, мало чем уступавшим величиною нынешней Австрийской империи, ибо, собственно, австрийские владения и Галиция заменялись Силезией и Бранденбургом.
Во время императорства Сигизмунда, 15 июня 1415 года, сожжен Гус на Констанцском соборе, и немного ранее в том же году продан Бранденбург Фридриху VI, бургграфу нюренбергскому, за 400 000 золотых гульденов. Таким образом, оба государства, совместно господствовавшие впоследствии над Германией, Пруссия и Австрия, суть отпрыски Чешского королевства. Вскоре и сама Чехия вошла в состав этой последней. Сигизмунд оставил после себя только дочь, которая вышла замуж за Альберта, эрцгерцога австрийского. В 1438 году получил он корону чешскую, венгерскую и императорскуюпод именем Альберта II и, соединив воедино все австрийские земли, умер в следующем же году. Затем, как известно, Австрия лишилась Силезии, но взамен приобрела, по трем польским разделам, Галицию и южную часть Царства Польского (отошедшую в герцогство Варшавское и присоединенную в 1815 году к России), а также Венецианскую республику по Кампоформийскому миру и Ломбардию на Венском конгрессе, которых лишилась на наших глазах[5], сохранив, однако же, венецианское наследие - Далмацию. С этого времени все римско-германские императоры, за исключением Карла VII (1742 по 1745), принадлежали к Габсбургскому дому.
Таков был формальный принцип образования Австрийской монархии. Но случайное совпадение наследств не может же служить единственною связью разнороднейших элементов. Для этого необходима была и какая-нибудь объединяющая идея. Таких объединяющих идей, заключавшихся во временных внешних целях, было две:
1) защита раздробленной, разъединенной Германии от натиска централизованной Франции с запада; 2) защита как самих соединившихся под австрийским скипетром земель, так и вообще Европы от натиска турок, разлившихся по Балканскому полуострову. Обе эти роли пали главнейшим образом на славян разных наименований, составлявших главную массу австрийских народов и главную силу монархии Габсбургов - не только по численности своей, но и по своему воинскому духу.
Немцам не худо бы помнить, что не только спокойствием, давшим им возможность развить свою культуру, но даже самим существованием своим в качестве самобытного народа, ныне сплачивающегося в крепкое политическое тело, обязаны они славянам,- как тем, которые вошли в государственную с ними связь, так и самобытным славянским государствам, боровшимся за них в течение длинного ряда веков. Германская империя после периода своей силы и славы, во времена императоров из домов Франконского. Саксонского и Гогенштауфенского, пришла в состояние совершенного хаоса и расслабления, так что лишилась всякой внутренней силы. Император, избранный из рода, не имевшего больших наследственных владений, не имел средств заставить себе повиноваться бесчисленных средних и мелких властителей, из которых каждый преследовал свои личные цели даже ввиду врагов империи и нередко, из своих личных эгоистических целей, соединялся с этими врагами. Поэтому в течение целого ряда веков избирательная корона передавалась государям сначала из Чешского, а потом из Австрийского дома, наследственные владения которых давали им средства выдерживать тяжесть императорских обязанностей и своими силами защищать империю от внешних врагов. Собственные войска империи, никогда не поспевавшие вовремя, дурно устроенные, дурно вооруженные (в полном смысле die elende Reichasarmee[6]*, как окрестила типографская ошибка имперскую армию, спешно собиравшуюся против Фридриха Великого), доказали свою неспособность защищать интересы Германии как во времена Людовика XIV и Наполеона, так и на наших глазах в заменившем империю Германском союзе[7]. Но главные силы Австрийского дома, на плечах которых лежала в течение 400 лет оборона Германии от врагов империи - турок и французов, были силы славянские. О борьбе против турок и говорить нечего: преимущественное участие в ней славян слишком ясно и очевидно, но здесь и собственный славянский интерес был глубоко затронут. Но без славянской силы и завоевания французов не ограничились бы Эльзасом, Лотарингией и Франш-Конте. Если немцы могут еще распевать: Sie sollen ihn nicht haben
Den alten deutschen Rhein, [8]* то этим обязаны они единственно тому, что волны этого древнего немецкого Рейна и соседние равнины не раз обагрялись славянскою кровью, проливавшеюся за немецкое достояние и за немецкую честь.
Когда не хватало внутренней, прицепленной к Германии славянской силы, являлась славянская помощь извне. Когда турки осадили Вену, спасителем явился с польскими и русскими войсками Ян Собесский[9]. Когда революционная Франция и гений Наполеона громили и порабощали Германию, три раза являлись русские на помощь и (в четвертый) были главными участниками освобождения Германии,главными, несмотря на то, что этим оскорбляется германское самолюбие, не хотящее признать великой услуги, оказанной Германии Россией без малейшего к тому интереса, даже против своего интереса.
Что русские были главными участниками в так называемых Befreiungskriege[10]*, неопровержимо доказывается числами. Вот несколько сведений, извлеченных из сочинения г. Богдановича, относительно меры участия русских в войне 1813 года:
Под
"
" ЛюценомБауценом
Кацбахом русских
"
" 54 000,
65 000,
56 000, пруссаков
"
" 38000
28 000
38 000
Под Кульмом в первый день - одни русские: сначала 12 000, потом 16 000, причем выбыло из строя 7002 человека. При осаде крепостей: Данцига -13 000 русских, Кюстрина -4000 русских, Глогау -5000 русских и 3000 пруссаков. Под Лейпцигом: русских 127000, пруссаков 71000, австрийцев 89 500, шведов 18 000, итого на 160 000 немцев всех наименований 127 000 русских; из числа этих войск выбыло из строя на 21 000 русских 21 300 пруссаков и австрийцев. Но сколько еще было славян в австрийских войсках и какова, следовательно, будет славянская доля в великой войне за освобождение, im grossen Befreings-kriege? [11]* Что же так много говорят немцы о заслугах, оказанных ими славянскому миру, и России в особенности?! Посчитаться не трудно, кто у кого окажется в долгу.
Таким образом, смысл австрийского конгломерата народов, идея Австрийского государства, как выражается чешский историк Палацкий, заключалась в обороне расслабленной и раздробленной Германии против напора французов и турок,обороне, в которой главное участие пало на долю славян. Идея эта была вызвана внешними случайными обстоятельствами, с прекращением которых, очевидно, упразднилась и сама эта идея, т. е. необходимость и смысл существования Австрийского государства, которое, исполнив свое временное назначение, обращается точно в такой же исторический хлам, как и сама Турция, после того как не предстоит более в ней надобности для охранения православия и славянства посторонними силами. Вольная и невольная, сознательная и бессознательная польза, приносимая как Турцией, так и Австрией, прекратилась: остался один гнет, одно препятствие к развитию народов, которым пришла пора освободиться от тяжелой опеки.
Здесь встречаемся мы опять с одним из великих исторических синхронизмов, указывающих нам на то, что исторические процессы совершаются не случайно, а что и внешняя их форма и внутреннее содержание находятся в таинственном взаимодействии, так что само случайное в истории оказывается в согласии с внутренним содержанием ее и в подчинении ему. Австрийские земли соединились в одно целое посредством ряда наследств и брачных договоров как раз в то время, когда предстояло противопоставить отпор турецкому могуществу и подготовлявшемуся французскому объединению. Эта формальная основа Австрийского государства была разрушена, династическое право наследства прекратилось опять-таки в тот самый момент (год в год), когда прекратилась и самая цель, для которой была необходима искусственная связь, соединившая в одно целое столько народов юго-восточной Германии и юго-западного славянства.
В 1740 году умирает Карл VI без мужских наследников - и этим самым упраздняется та формальная связь, которая соединяла страны, известные под именем наследственных земель Австрийского дома. Но в этом же самом году упраздняется и та двоякая цель, ради которой эта связь существовала,- цель, которая придавала ей смысл и идею.
По древнему германскому преданию, сидел в пещере Зальцбургских гор, погруженный в многовековый сон, представитель исчезнувшего величия Германии рыжебородый император Фридрих. Он должен был проснуться и выйти из своей пещеры, когда загорится для немецкого народа заря новой славы и нового величия. В 1740 году вышел он из своей пещеры и явился миру под тем же самым именем и положил основание нового немецкого царства[12]. Невзрачный прусский король был прямым продолжателем и возобновителем здания, начавшего разваливаться после могучего Барбароссы.
С этого времени Пруссия взяла в свои руки судьбы Германии и на наших глазах почти уже довела их до славного завершения. Еще более ста лет после этого считалась Австрия предводительницей Германии - и только теперь устранена из нее[13]. Но дела ей там давно уже не было. Она только мешала и продолжала свою роль лишь в силу раз полученного толчка, не уничтоженного еще трением событий. Со стороны Франции Германия не нуждается более ни в австрийской, ни вообще в славянской защите. Пруссия, т. е. сама Германия, сумеет себя защитить. Следовательно, и славяне должны получить свободу действия по окончании их служебной исторической роли.
В том же 1740 году умерла русская императрица Анна, и после кратковременных смут вступила Елисавета на престол своего великого отца. Какая же связь между этим событием и завершением австрийских судеб? Государственная реформа, которую претерпела Россия и которая с государственной точки зрения и в границах государственности была совершенно необходима, перешла, однако же, должную меру, вышибла и сбила Россию с народного, национального пути. Пока жив был великий реформатор, господствовал еще над всем русский интерес, по крайней мере, в политической сфере. Но со смертью Петра немецкое влияние, которому был дан такой огромный перевес, не переставало возрастать, так что во времена Анны можно было сомневаться, не исчезнет ли, не сотрется ли совершенно русский национальный характер с Русского (только по имени) государства, не обратится ли русский народ в орудие, в материальное средство для немецких целей.
Подобные примеры бывали в истории. Все государства, возникшие из развалин Александровой монархии (Египет, Сирия, Понт и пр.), были греческими по духу и по господствовавшей в них культуре, а сами народы, их составлявшие, до того утратили свою самобытность и свой характер, что ежели бы, например, мы не имели других источников для сведений о Боспорском царстве, кроме выкапываемых из развалин и гробниц пантикапейских и фанагорийских древностей[14], то должны бы были полагать, что приазовские страны были исключительно населены греками. Ежели бы до отдаленных веков дошли отрывочные сказания о временах Анны, о деятельности Бирона, то без знакомства с предшествовавшими и последовавшими событиями будущие историки непременно бы заключили о нашествии немецких народов из некоей могучей страны Курляндии, подчинивших себе Россию, впоследствии, правда, изгнанных, но оставивших глубокие следы своего владычества, еще долго не исчезавшие. Самое призвание Анны, условия, которые хотели с нею заключить[15], отвержение их и т. д. должны были бы казаться остроумным критикам баснями, которыми народное тщеславие хотело прикрыть свое порабощение иноплеменниками. Нам, конечно, известно, что, к счастью, дело было не так; но несомненно, что русский характер истории Русского государства был обеспечен за ним, после крутой реформы, только с воцарением императрицы Елисаветы, хотя проявился с блеском лишь в великое царствование Екатерины. Следовательно, только с воцарением императрицы Елисаветы Русское государство соединило возможность сильной внешней государственной деятельности, доставленной ей реформою, с возможностью иметь русскую политику, преследовать русские государственные цели.
Главнейшая цель русской государственной политики, от которой она не должна никогда отказываться, заключается в освобождении славян от турецкого ига, в разрушении оттоманского могущества и самого Турецкого государства. С того времени, следовательно, как славянское дело могло быть поручено славянским же рукам,- и другая цель существования, другая идея австрийского конгломерата народов упразднилась совершенно. Таким образом. Австрийское государство было, в один и тот же момент, лишеноисторией и своего формального принципа, и внутренней причины своего бытия, т. е. лишено оправдания неестественного скопления разнородных элементов причинами внешней необходимости.
То и другое думал заменить Карл VI куском пергамента, известного под именем Прагматической санкции[16]. Но как ни крепка и ни долговечна по древнепергамскому способу приготовленная ослиная кожа - лист ее все-таки составляет недостаточно прочное и надежное основание, чтобы воздвигнуть на нем могущее противиться разрушительному действию времени государственное здание, не имеющее внутреннего смысла и не оправдываемое даже внешнею необходимостью.
В 1740 году Австрия, собственно, окончила свое историческое существование. С этого времени начинается ее распадение: она теряет Силезию, изгоняется из Германии Наполеоном I, позже формируется в особую империю, достигает временного преобладания в Германии и в Италии, но в конце концов изгоняется из обеих; готова была рухнуть под ударами ничтожной революции и небольшого мадьярского народца, спасается - своими и русскими - славянскими силами[17], но, лишившись внутреннего смысла своего существования, прибегает к всевозможным паллиативам для продолжения жизни, которая, не будучи оживотворяема духом, поддерживается только историческою инерцией.
Уже с царствования Марии-Терезии начинается падение и разложение Австрии. Самый сильный толчок дает ему Иосиф II своими реформаторскими попытками. Понимая, что Австрия лишена всякой внутренней связи,- что это только сброд племен и народов, соединенных случаем и внешнею необходимостью,- он задумал придать ему внутреннее единство германизацией ее частей. Иосиф II первый ввел во внутреннюю политику Австрии систему централизма, к которой столь же безуспешно прибегали впоследствии Бах и Шмерлинг. Этим пробудил Иосиф заснувший было дух народности как в славянах, так и в прочих народах Австрии. Он был первым невольным основателем будущего панславизма. Последовавшие войны с Французскою республикою и империей расшатали материальное благосостояние государства; но для поддержки его явился человек, одаренный гениальностью в полном значении этого слова.
Князь Меттерних сумел на тридцать с лишком лет замедлить разрушение обветшалого здания. Охранительный характер его деятельности заключался в совершенной противоположности с характером деятельности императора Иосифа. Иосиф своими либеральными реформами неосторожно вносит дух жизни туда, где ему нет места. Меттерниху удается на время заморить или, по крайней мере, усыпить крепкою летаргией эту неосторожно пробужденную жизнь. Меттерних - не централист, не дуалист, не федералист. Он, как бы это выразить,- опиумист, что ли,- усыпитель, который вполне сознает, что Австрии предстоят только две альтернативы: или спать непробудным сном, быть погруженной в летаргию, или распасться и сгинуть с лица земли. И вот он убаюкивает ее сладкими, дремоту наводящими, мелодиями; усыпляет ее всеми удобствами беспечной, дешевой, веселой материальной жизни; завешивает все щели, чтобы не проник в нее свет, затыкает все отверстия, чтобы не дошел шум извне. Но все же наружный свет мог сделаться столь ярким, наружный шум столь громким, что разбудил бы спящего. Меттерних употребляет все извороты своего гибкого ума, чтобы и снаружи загасить разгоравшийся свет или, по крайней мере, покрыть его толстым непрозрачным колпаком, чтобы повсеместно ввести тишину и спокойствие.
Прежде всего надо было позаботиться об этой тишине в тех трех пространствах, куда непосредственно открывались двери из Австрии: в Германии, в Италии и в турецких владениях. В самом деле, всякое движение в Германии не могло не проникнуть и в немецкие провинции Австрии, а через них и во всю Австрию, так как немецкие нити расходились всюду; всякое движение в Италии пробуждало Ломбардию и Венецию, а через них и все прочие части; наконец, всякое движение там, где всего менее, по-видимому, можно было ожидать его, на Балканском полуострове (хотя бы на самой оконечности его, в Греции), могло распространиться и на славянские народы Турции, а через них и на единоплеменников их в Австрии. И со всех трех сторон движение действительно начиналось. Его надо было подавить во что бы то ни стало, да еще как подавить - без борьбы, без слишком ощутительных усилий, ибо борьба и усилия суть пробудительные средства. Надо было все сделать одними усыпительными манипуляциями, напущением снотворного тумана или марева. И это было сделано и при каких еще затруднительных обстоятельствах!
Борьба с Наполеоном пробудила все силы Германии. Из этого пробуждения Пруссия извлекла огромные выгоды. По естественному ходу вещей, по естественному честолюбию этой державы стать во главе германской нации,- к чему побуждали ее все интересы, вся завещанная ей политика,- она должна была поддерживать это движение. Не было недостатка и в людях, понимавших эту необходимость. Меттерних сумел, однако же, ее устрашить мнимыми опасностями, сумел вечную соперницу Австрии обратить в послушное орудие ее целей. Не только народы Германии, но и многие государи ее противились преобладанию австрийского влияния. Либеральные наклонности одних,деспотические других казались одинаково враждебны австрийской системе; и те и другие должны были преклониться перед неподражаемым искусством канцлера.
В Италии предстояли те же препятствия - и со стороны народов, и со стороны государей. Сардиния играла тут ту же роль, что Пруссия в Германии; но тем не менее и здесь все пошло на австрийский лад.
Всего труднее было уладить дело с Грецией. Уже было замечено, что Меттерниху мало было уничтожить всякое враждебное его системе проявление, а надо было еще сделать это без шума, без борьбы, под сурдинкой, а если уже необходимость заставляла прибегнуть к силе оружия, то надо было выставить такую громаду сил, чтобы самая мысль сопротивления исчезла. Так и было поступлено с Италией, когда возникли возмущения в Неаполеи в Пьемонте. Для усмирения жалких шаек карбонариев[18]была не только употреблена сильная австрийская армия, но как грозное привидение была выставлена русская армия, уже предназначенная к походу, под предводительством Ермолова. Но в деле Греции все заставляло предполагать, что грозная сила России будет на этот раз не на стороне тишины и спокойствия во что бы то ни стало. Это был честный бой за независимость единоверного России христианского народа против невыносимого мусульманского гнета. Тут нечего было бояться революционной и либеральной заразы, и вообще для России не страшной. В глазах всей России как восстание греков, так и русская им помощь казалась священною обязанностью - чем-то вреде крестового похода, не имеющего ничего общего с политическими треволнениями. Восстание это, следовательно, с самой подозрительно-полицейской точки зрения не могло иметь своим результатом политико-либеральной пропаганды. Все предания русской политики были в пользу такого взгляда. Не вступалась ли великая Екатерина за угнетенных Турцией христиан, не возбуждала ли она греков к восстанию? Сам император Александр не содействовал ли восстанию сербов? Наконец, личный характер русского государя, либеральный, любящий популярность, мистически религиозный, также заставлял предполагать, что Россия употребитвсе силы на помощь своим единоверцам, что освободитель Европы захочет украситься еще более блестящим венцом освободителя Востока. Если уже умение Меттерниха заставить Россию действовать в общих европейских делах, вопреки ее интересам, вопреки личным склонностям ее монарха, могло назваться чудом политического искусства, то успех его в деле Греции должен считаться истинным шедевром. Кроме главной и прямой цели канцлера - охранения безмятежного сна Австрии и необходимого для этого усыпления Европы,- впутывая Россию в свою политику, он достигал еще другой побочной цели; с одной стороны, когда дело шло об Италии, Испании, Германии, взваливал на Россию всю тяжесть злобы и негодования Европы, с другой - когда дело шло о Востоке, ослаблял к ней симпатии ее единоверцев и единоплеменников, что, как полезное для Австрии, не могло ускользнуть от прозорливости руководителя ее судеб.