Страница:
Осетрина (acetrina)
Котлеты (kotletee)
Мороженое (marojenoi)
Крымское (krimskoe)
Кофе (kofe)".
Кэрроллу пришлись по вкусу и менее изысканные яства. По дороге в Новый
Иерусалим он вместе со своими спутниками зашел в крестьянскую избу, чтобы
под благовидным предлогом осмотреть ее изнутри. "Черный хлеб и молоко
оказались очень вкусными".
Возвращение на родину
"Ни одно богатое приключениями путешествие не останется забытым.
Путешествия без приключений не стоят того, чтобы им посвящали книги".
Льюис Кэрролл, "Символическая логика"
Как ни жаль было прощаться с Москвой и ее окрестностями, настала пора
собираться в обратный путь. Отданы последние визиты, брошен последний взгляд
на Кремль. На этот раз кремлевский ансамбль предстал перед восхищенными
путешественниками во всем своем великолепии -- залитый "…ясным и
холодным лунным светом, заставляющим сиять белизной стены и башни, сверкать
позолоченные купола так, как они никогда не сияют при солнечном свете". 19
августа Кэрролл и Лиддон выехали в Петербург… "20 августа,
вторник… Я нанял экипаж до дома (мистера Мюра), заранее сторговавшись с
извозчиком за 30 копеек (сначала он запросил 40 копеек). Когда же мы прибыли
на место, между нами произошла сцена, обогатившая мои познания по части
извозчичьих нравов. Началось с того, что когда я вышел из экипажа, извозчик
произнес: "Сорок". Это был первый признак надвигающейся бури, но я пренебрег
им, спокойно протянув извозчику 30 копеек. Тот взял их с недовольной
гримасой и, держа монеты на открытой ладони, произнес красноречивый монолог
на русском языке, основным мотивом которого было часто повторяющееся слово
"сорок". Может быть, женщина, с изумлением и любопытством наблюдавшая сцену,
поняла то, что хотел сказать извозчик. Что же касается меня, трно таким же:
ярость извозчика пролилась прямо на меня и совершенно затмила
предшествовавшую ссору между нами.
Я на ломаном русском языке объяснял ему, что предлагал ему 40 копеек
раньше, но не хочу предлагать их теперь. Как ни странно, мое объяснение
ничуть не утихомирило извозчика. Слуга мистера Мюра растолковал ему те же
самое весьма подробно. Наконец вышел сам мистер Мюр и изложил ему суть
происходящего в ясных и точных выражениях. Однако извозчик и после этого не
смог увидеть происходящее в надлежащем свете. Некоторым людям угодить очень
трудно".
Второе посещение Эрмитажа оказалось более удачным, чем первое
знакомство с его коллекциями. Путешественникам удалось осмотреть ту часть
собрания картин, которая была пропущена ими раньше, в частности картины
русской школы.
Много интересного Кэрролл и Лиддон увидели, побывав в Кронштадте.
"Нас провели по докам и арсеналу, и хотя времени для того, чтобы
рассмотреть все подробности, было недостаточно, мы получили весьма полное
представление об огромных масштабах, в которых производились работы, и о
ресурсах на случай войны. В арсенале мы увидели единственный в своем роде
трофей -- пушку, захваченную у англичан. Она принадлежала канонерской лодке
"Гриф", выброшенной на берег и ставшей призом. Мы посетили магнитную
обсерваторию и были представлены ее начальнику. На несколько своеобразном
английском языке он объяснил нам теорию и практику своего предмета. Что
касается меня, то он с тем же успехом мог бы давать объяснения на
древнеславянском: теория магнетизма была целиком недоступна моему пониманию.
При расставании начальник магнитной обсерватории подарил нам свои книги,
посвященные все тому же предмету, но написанные -- увы! -- на русском языке.
Сев в лодку, мы пересекли гавань и высадились на противоположном берегу,
чтобы осмотреть строящийся там гигантский док. Стены его были сложены из
огромных гранитных блоков. Наружная грань каждого блока обработана так
тщательно, словно они предназначаются для украшения интерьеров зданий. Один
из таких блоков укладывали под наблюдением офицера не без крика и некоторой
нервозности на слой цемента. В целом док напоминал гигантский муравейник: на
всем протяжении впадины копошились сотни рабочих, со всех сторон доносился
неумолчный стук молотков. Должно быть, именно так выглядело строительство
пирамид".
Не обошлось и без забавных происшествий. Отправляясь на экскурсию по
Кронштадту. Лиддон оставил пальто в доме некоего мистера Максуинни. Хозяину
пришлось покинуть своих гостей, и к моменту, когда Кэрролл и Лиддон
собрались уезжать в Петербург, в доме оставалась лишь горничная, не знавшая
ни слова по-английски. О дальнейших событиях Кэрролл рассказывает так:
"Поскольку большой словарь я оставил дома, а в маленьком не было слова
"пальто", мы оказались в затруднительном положении. Лиддон, отчаянно
жестикулируя, начал показывать горничной на свой сюртук и даже наполовину
снимать его с себя. К нашему восторгу, горничная, по-видимому, сразу все
поняла, вышла из комнаты и через минуту вернулась… с большой платяной
щеткой. В ответ на это Лиддон предпринял еще одну демонстрацию, на сей раз
более энергичную. Он снял сюртук, положил его у своих ног и указывая вниз
(дабы дать понять горничной, что отнюдь не возвышенные, а низменные области
служат предметом его вожделения), пытался улыбкой выразить радость и
признательность, с которой он получил бы свое пальто. Проблеск мысли на
секунду озарил простые, но выразительные черты юной девы. На этот раз она
отсутствовала более продолжительное время, и лишь когда она вернулась, неся,
к великому нашему ужасу, большую подушку, и начала раскладывать софу, стало
ясно, что, по ее мнению, немой джентльмен хочет вздремнуть. Тут мне в голову
пришла счастливая мысль. Я торопливо нарисовал Лиддона в сюртуке,
получающего из рук милосердного русского крестьянина второй сюртук несколько
больших размеров. Язык иероглифов одержал победу там, где все прочие попытки
провалились, и мы вернулись в Петербург, сознавая унизительный факт: наш
уровень цивилизации упал до уровня древней Ниневии".
После нескольких дней пути, посетив Варшаву, Бреславль, Дрезден,
Лейпциг, Эмс и Париж, путешественники сели на пароход, отправлявшийся из
Кале в Дувр.
"Переезд прошел очень спокойно. Ясная лунная ночь оживляла его. Луна
сияла во всю мочь, как бы пытаясь наверстать упущенное за время затмения,
последм возвращающимся сыновьям".
Так закончилось это удивительное путешествие -- единственное, которое
совершил за всю жизнь Льюис Кэрролл, Странствуя по Европе и России, он как
бы все время оставался в центре магического круга, расцвечивая необычайными
узорами своего восприятия то, что ускользало от внимания всех остальных
людей. Перефразируя слова Королевы из Зазеркалья, можно сказать, что бега
его хватило только на то, чтобы оставаться на том же месте. Чтобы попасть в
другое место, нужно было бежать вдвое быстрее.
_______________
1 Географические названия приводятся в том виде, в каком они
даны у Кэрролла.
Котлеты (kotletee)
Мороженое (marojenoi)
Крымское (krimskoe)
Кофе (kofe)".
Кэрроллу пришлись по вкусу и менее изысканные яства. По дороге в Новый
Иерусалим он вместе со своими спутниками зашел в крестьянскую избу, чтобы
под благовидным предлогом осмотреть ее изнутри. "Черный хлеб и молоко
оказались очень вкусными".
Возвращение на родину
"Ни одно богатое приключениями путешествие не останется забытым.
Путешествия без приключений не стоят того, чтобы им посвящали книги".
Льюис Кэрролл, "Символическая логика"
Как ни жаль было прощаться с Москвой и ее окрестностями, настала пора
собираться в обратный путь. Отданы последние визиты, брошен последний взгляд
на Кремль. На этот раз кремлевский ансамбль предстал перед восхищенными
путешественниками во всем своем великолепии -- залитый "…ясным и
холодным лунным светом, заставляющим сиять белизной стены и башни, сверкать
позолоченные купола так, как они никогда не сияют при солнечном свете". 19
августа Кэрролл и Лиддон выехали в Петербург… "20 августа,
вторник… Я нанял экипаж до дома (мистера Мюра), заранее сторговавшись с
извозчиком за 30 копеек (сначала он запросил 40 копеек). Когда же мы прибыли
на место, между нами произошла сцена, обогатившая мои познания по части
извозчичьих нравов. Началось с того, что когда я вышел из экипажа, извозчик
произнес: "Сорок". Это был первый признак надвигающейся бури, но я пренебрег
им, спокойно протянув извозчику 30 копеек. Тот взял их с недовольной
гримасой и, держа монеты на открытой ладони, произнес красноречивый монолог
на русском языке, основным мотивом которого было часто повторяющееся слово
"сорок". Может быть, женщина, с изумлением и любопытством наблюдавшая сцену,
поняла то, что хотел сказать извозчик. Что же касается меня, трно таким же:
ярость извозчика пролилась прямо на меня и совершенно затмила
предшествовавшую ссору между нами.
Я на ломаном русском языке объяснял ему, что предлагал ему 40 копеек
раньше, но не хочу предлагать их теперь. Как ни странно, мое объяснение
ничуть не утихомирило извозчика. Слуга мистера Мюра растолковал ему те же
самое весьма подробно. Наконец вышел сам мистер Мюр и изложил ему суть
происходящего в ясных и точных выражениях. Однако извозчик и после этого не
смог увидеть происходящее в надлежащем свете. Некоторым людям угодить очень
трудно".
Второе посещение Эрмитажа оказалось более удачным, чем первое
знакомство с его коллекциями. Путешественникам удалось осмотреть ту часть
собрания картин, которая была пропущена ими раньше, в частности картины
русской школы.
Много интересного Кэрролл и Лиддон увидели, побывав в Кронштадте.
"Нас провели по докам и арсеналу, и хотя времени для того, чтобы
рассмотреть все подробности, было недостаточно, мы получили весьма полное
представление об огромных масштабах, в которых производились работы, и о
ресурсах на случай войны. В арсенале мы увидели единственный в своем роде
трофей -- пушку, захваченную у англичан. Она принадлежала канонерской лодке
"Гриф", выброшенной на берег и ставшей призом. Мы посетили магнитную
обсерваторию и были представлены ее начальнику. На несколько своеобразном
английском языке он объяснил нам теорию и практику своего предмета. Что
касается меня, то он с тем же успехом мог бы давать объяснения на
древнеславянском: теория магнетизма была целиком недоступна моему пониманию.
При расставании начальник магнитной обсерватории подарил нам свои книги,
посвященные все тому же предмету, но написанные -- увы! -- на русском языке.
Сев в лодку, мы пересекли гавань и высадились на противоположном берегу,
чтобы осмотреть строящийся там гигантский док. Стены его были сложены из
огромных гранитных блоков. Наружная грань каждого блока обработана так
тщательно, словно они предназначаются для украшения интерьеров зданий. Один
из таких блоков укладывали под наблюдением офицера не без крика и некоторой
нервозности на слой цемента. В целом док напоминал гигантский муравейник: на
всем протяжении впадины копошились сотни рабочих, со всех сторон доносился
неумолчный стук молотков. Должно быть, именно так выглядело строительство
пирамид".
Не обошлось и без забавных происшествий. Отправляясь на экскурсию по
Кронштадту. Лиддон оставил пальто в доме некоего мистера Максуинни. Хозяину
пришлось покинуть своих гостей, и к моменту, когда Кэрролл и Лиддон
собрались уезжать в Петербург, в доме оставалась лишь горничная, не знавшая
ни слова по-английски. О дальнейших событиях Кэрролл рассказывает так:
"Поскольку большой словарь я оставил дома, а в маленьком не было слова
"пальто", мы оказались в затруднительном положении. Лиддон, отчаянно
жестикулируя, начал показывать горничной на свой сюртук и даже наполовину
снимать его с себя. К нашему восторгу, горничная, по-видимому, сразу все
поняла, вышла из комнаты и через минуту вернулась… с большой платяной
щеткой. В ответ на это Лиддон предпринял еще одну демонстрацию, на сей раз
более энергичную. Он снял сюртук, положил его у своих ног и указывая вниз
(дабы дать понять горничной, что отнюдь не возвышенные, а низменные области
служат предметом его вожделения), пытался улыбкой выразить радость и
признательность, с которой он получил бы свое пальто. Проблеск мысли на
секунду озарил простые, но выразительные черты юной девы. На этот раз она
отсутствовала более продолжительное время, и лишь когда она вернулась, неся,
к великому нашему ужасу, большую подушку, и начала раскладывать софу, стало
ясно, что, по ее мнению, немой джентльмен хочет вздремнуть. Тут мне в голову
пришла счастливая мысль. Я торопливо нарисовал Лиддона в сюртуке,
получающего из рук милосердного русского крестьянина второй сюртук несколько
больших размеров. Язык иероглифов одержал победу там, где все прочие попытки
провалились, и мы вернулись в Петербург, сознавая унизительный факт: наш
уровень цивилизации упал до уровня древней Ниневии".
После нескольких дней пути, посетив Варшаву, Бреславль, Дрезден,
Лейпциг, Эмс и Париж, путешественники сели на пароход, отправлявшийся из
Кале в Дувр.
"Переезд прошел очень спокойно. Ясная лунная ночь оживляла его. Луна
сияла во всю мочь, как бы пытаясь наверстать упущенное за время затмения,
последм возвращающимся сыновьям".
Так закончилось это удивительное путешествие -- единственное, которое
совершил за всю жизнь Льюис Кэрролл, Странствуя по Европе и России, он как
бы все время оставался в центре магического круга, расцвечивая необычайными
узорами своего восприятия то, что ускользало от внимания всех остальных
людей. Перефразируя слова Королевы из Зазеркалья, можно сказать, что бега
его хватило только на то, чтобы оставаться на том же месте. Чтобы попасть в
другое место, нужно было бежать вдвое быстрее.
_______________
1 Географические названия приводятся в том виде, в каком они
даны у Кэрролла.