Страница:
– Вот, это Вика. – Лука неохотно представил Ларе любительницу варенья.
Лару же он и представлять не стал, просто взял ее за руку и привел в одну из многочисленных комнат своей, как он считал, квартиры.
Из светлой, желтой, заставленной цветами и какими-то коробками кухни Лара оказалась в жутчайшей синей комнате.
– Почему лампа синяя? – ужаснулась она, разглядывая одиноко висевшую на шнуре маленькую темно-синюю лампочку.
– Не знаю, даже представления не имею, кто ее сюда ввинтил, – пожал плечами Лука, стаскивая с себя пальто и бросая его на спинку стула.
В комнате справа стояла разобранная и слегка прикрытая пестрой тканью кровать, напротив двери светился голубой квадрат огромного окна. Окно, голое, без штор, распахнутое, пугало своей воздушностью, открытостью… Лара подбежала и закрыла его.
– Здесь так холодно…
– Зато свежий воздух…
– Лука, скажите, где ваш стол на кухне, где чайник, который я могу взять, чтобы вскипятить воду и заварить чай?
– Говорю же, здесь все мое, все столы и чайники, ты что, не веришь мне?
Он так легко соскользнул с официального и чужого «вы», что и Лара подхватила такое естественное в тот сумасшедший вечер «ты», спросила:
– А кто эта тетка, что сидит в кухне и ест варенье? Разве она не живет тут? Это ведь, насколько я поняла, коммунальная квартира?..
– Тебя как зовут? – Лука бухнулся в кресло и вытянул свои длинные ноги, обутые в теплые меховые ботинки. На ковре под ними сразу же образовалась лужа.
– Лара. Лариса, – пробормотала она.
– Лариса, это не тетка, а актриса, причем талантливая, она играет в очень хорошем театре ведущие роли… Ее зовут Вика Лейбман, может, слышала? Еще она снимается в кино.
– Но она живет здесь? Она кто тебе?
– Хорошая знакомая. Я не мог жить один… Мне было очень плохо. А тут как раз она заглянула, ей деньги понадобились, я дал ей и попросил ее пожить несколько дней у меня… мне просто необходимо было присутствие в доме живой души. Вот и все.
– У нее есть семья?
– Конечно, есть. У нее и муж есть, да только он сейчас в клинике. Лечится. Пьет, собака.
– Значит, я могу спокойно вернуться в кухню и вскипятить чай?
– Разумеется…
– А холодильник?.. Там тоже все Викино?
– Нет, что найдешь – все твое. Вика любит сладкое. И ее еда хранится в буфете. Вот там лучше ничего не трогать.
Она ничего не поняла. По-хорошему, ей надо было в тот же вечер распрощаться с Лукой, поехать к маме, рассказать про Чемберлена и посоветоваться, как выдворить из квартиры постороннего мужчину. Вместо этого она предоставила ему возможность и дальше проживать там, сама же познакомилась с другим, находящимся в депрессии (или постепенно выползающим из нее) мужчиной и вот теперь собиралась остаться у него на ночь.
– Хорошо, я сейчас пойду на кухню и постараюсь сделать вид, что меня эта твоя Вика не раздражает. Но сначала скажи мне, где я могу найти обыкновенную лампочку, не синюю…
– Понятия не имею.
Лука закрыл глаза, и Ларе стало страшно. Что она делает в этой квартире? Как вообще такое могло случиться, что она забрела сюда, куда сунула нос? Ей здесь не рады. Вон, он даже глаза закрыл, утомился от ее присутствия.
Она вышла из комнаты, тихо притворив за собой дверь. После синей комнаты кухня показалась особенно жизнерадостной. А Вика, увидев Лару, просияла:
– Как хорошо, что ты пришла. Мы уж думали, что так никогда и не заявишься… ему плохо, очень плохо… Он почти месяц ничего не ест, не спит, я скормила ему килограмм снотворного и разных транквилизаторов… Мне его очень жаль.
– Вы меня, верно, с кем-то спутали… нет, я могла бы, конечно, сделать вид, что я и есть как раз та, что вы ждали, но я – не та. Я познакомилась с Лукой в кондитерской. Только что. Я поняла, что он очень голоден. – Она решила не вдаваться в подробности и не рассказывать о том, как Лука пил чужой кофе и закусывал чужой булочкой.
– А… – Вика поставила с грохотом наполовину опустевшую банку на стол, поднялась и сладко потянулась, словно демонстрируя проступившее под халатом идеальное тело. – Что ж, это делает вам честь. Тогда сегодня у меня выходной. Мне тоже надо побывать дома, привести в порядок квартиру, помыть полы хотя бы… Это хорошо, что он захотел есть. Я рада… Но сейчас ему не следует есть ничего грубого или острого. Зеленый чай, немного хлеба с маслом…
– Я как раз и купила хлеба с маслом…
– Вы добрая девушка… Хотите варенья?
– Нет, спасибо. Мне бы лампочку. Нормальную.
– А… Хорошо, что напомнили. Я же купила сегодня, да только забыла вкрутить…
Вика метнулась из кухни и вернулась через минуту, уже с лампочкой.
– Синий свет – это неприятно, – согласилась она. – Вот, вкрутите. Посмотрите направо. Видите, на стене висит поднос, расписанный розами? Так вот. Он очень удобный, с высокими бортами, и Лука очень любит, когда я приношу ему на нем еду или лекарства. Он прямо как ребенок… поставьте туда чашку с чаем, сделайте ему бутерброд… Я надеюсь, что он пошел на поправку…
– Кто он, Вика?
– Лука Туманов. Хороший человек. Немного сумасшедший, конечно. Но еще летом вы могли бы встретить его, полного сил, в его офисе на Смоленке… Это просто бездна энергии, юмора, ума… Он, как это сейчас говорят, удачливый предприниматель, он руководит крупной фирмой… Вернее, руководил… Вот уже пару месяцев, как отошел от дел. Хорошо, у него есть друзья…
– Что с ним случилось?
– Говорит, что устал. От больницы отказывается. Всю осень проспал, проплакал… Знаете, это иногда с людьми случается. Горючее кончилось. У нас, у актеров, это обычное дело. Я сама сколько раз валялась с такими приступами. Главное в таких случаях – гнать подальше от себя мысли о смерти…
– У него есть деньги? – все же решилась спросить Лара. – Я имею в виду наличные? Он в кондитерской едва наскреб на чашку кофе…
Ну не могла она сказать правду.
– У Луки? – хрипловато рассмеялась Вика. – Вы что, шутите? Да он один из самых богатых людей в Москве!
– Но разве так живут богатые люди? – вырвалось у Лары. – И где же его близкие? Родные? Как могло так случиться, что он остался совсем один? Если у него есть деньги, его должны были поместить в хорошую клинику, где ему оказали бы помощь… Это же так просто… – прошептала она, чувствуя, что не имела права говорить такие слова этой совершенно посторонней женщине.
– Я приняла вас за его жену, – усмехнулась Вика. – Неужели вы еще не поняли?
– Нет, не поняла.
– Они развелись довольно давно, и она была единственным близким для него человеком. Думаю, ей сказали, что он болен, но она так и не пришла… Бог ей судья. А что касается его денег и клиники, то я вам скажу следующее: все люди разные… Лука очень добрый, понимаете? И люди этим пользуются… И я в том числе. И не скрываю этого. Думаете, в этой квартире за время его болезни нашла приют только я одна? Ничего подобного… Вот увидите еще, сюда часика через два-три заявится его школьный товарищ Витя Манцов с какой-нибудь шлюхой… Они будут всю ночь пить за стенкой, скрипеть кроватью и мешать мне репетировать… Вот если бы Лука жил в спальном районе, вряд ли кто вспомнил бы о нем, а так, на Тверской, в самом центре Москвы… Грех не воспользоваться добротой друга…
– Вика, если вы так хорошо во всем разбираетесь, то напомните ему хотя бы, где он хранит свои наличные, иначе ваш друг Лука просто умрет с голоду… А я… Мне пора домой. Просто хотелось помочь человеку, у него был очень несчастный вид.
– Деньги? Да откуда же я знаю?
– Насколько я понимаю, вы последнее время живете на его деньги, едите вот варенье, а он голодает…
– Но он сам дал мне эти деньги! – воскликнула уязвленная актриса. – Сами и спросите, где он их хранит. Мне это ни к чему… Уйдет она… Хотите – уходите. Вас никто не держит. Но я не могу быть при нем нянькой. Я работаю. Просто сегодня у меня выходной.
Лариса в сердцах схватила со стола электрический чайник, набрала воды и включила его. Она сама была немного не в себе…
В буфете нашелся заварочный чайник, из комнаты, где дремал Лука, она принесла пакет с чаем, хлебом и маслом. Заварила чай, поставила на поднос чайник, чашку, плетеную корзинку с хлебом и масленку со свежим маслом. Вика, пока она двигалась по кухне, бросала на нее одобрительные взгляды. Сама же она, снова устроившись на стуле, занималась своей внешностью: наносила на лицо какую-то желтую, похожую на масляно-желточную, маску… Конечно, она должна быть красивой, актриса как-никак.
– Не бросайте его, – сказала Вика ей вслед, когда Лариса с подносом отправилась к Луке. – Он сильный и скоро вернется к нормальной жизни. Ему сейчас уход нужен… Я бы помогла, но у меня со следующей недели начинаются съемки, а завтра уже пойдут спектакли… Вас как зовут-то?
– Лара, – бросила она через плечо и толкнула ногой дверь.
Лариса взобралась на стол, благо провод свисал довольно низко, и заменила лампу. И тотчас комната заиграла яркими, теплыми красками. Стены и мебель налились насыщенным персиковым тоном, мебель заоранжевела, ковры расцвели розово-голубыми нежными узорами. Лука проснулся. И тоже словно разрумянился.
– Вот, ешь. – Она поставила перед ним на журнальный столик поднос с чаем. – Я познакомилась с твоей квартиранткой Викой. По-моему, она неплохая девушка, но запустила кухню… Повсюду такая грязь… Тебе сколько ложек сахару?
Она разговаривала с ним, с этим небритым, исхудавшим, в непомерно длинном черном свитере мужчиной так, как если бы знала его давно, по меньшей мере половину жизни, так ей было с ним легко и свободно. К ее радости, он съел два куска мягкого хлеба с маслом и выпил две чашки сладкого чая. Он выглядел, как ей показалось, много лучше, чем в кондитерской. Да и глаза смотрели не так, как там, а если и вызывали жалость, то уже не в той мере, как прежде. Конечно, тут сработала и информация Вики: оказывается, Лука не лгал, когда говорил, что квартира принадлежит ему, он вообще-то башковитый, талантливый парень, просто раскис, расклеился немного…
– Оставайся, – предложил он после ужина, привстав с кресла и тронув Лару за рукав. – Уже поздно. Позвони домой, скажи, что заночуешь у подруги… Впрочем, что мне тебя учить, сама знаешь, что нужно делать…
И тут он улыбнулся. Совершенно очаровательной, обезоруживающей улыбкой, и Лара ответила ему улыбкой, и тоже искренней, счастливой, что вот, мол, не дала человеку и дальше позориться в кондитерской, привела домой, накормила…
Лука вышел из комнаты, держа Лару за руку. Они заглянули в кухню. Вика, увидев их, страшно обрадовалась. Ее руки, оголенные по локоть, теперь были покрыты толстым слоем крема, она попросила взглядом помочь ей надеть на них специальные перчатки.
– Это мне пытка на ночь, – покачала головой она. – Что поделать, красота требует не только жертв, но и колоссального количества терпения, времени и денег…
– Ты и так красивая, Вика. – Лука подошел и помог ей надеть фланелевые перчатки. После чего нежно поцеловал ее в макушку. – Я пойду покажу Ларисе, где она сможет переночевать. Где у нас чистое белье?
– Ой, у меня же руки в креме… Лука, в стенном шкафу, рядом с ванной комнатой, там и постельное белье, и полотенца… Лара захочет принять ванну…
Лука повернулся к ней спиной и направился к двери, Лара увидела, как, глядя ему вслед, Вика положила руку на сердце, после чего перекрестилась, откровенно радуясь выздоровлению своего подопечного: по всей видимости, Лука впервые за все время своей депрессии повел себя как нормальный, здоровый человек.
Лука привел ее в небольшую и захламленную, как и вся квартира, комнату, где стояли кровать, шкаф, кресло и ночной столик.
– Вот, располагайся. А утром разбудишь меня, и мы вместе с тобой выпьем кофе. Спасибо тебе…
И Лука поцеловал ее.
– Знаешь, я вспомнил, где деньги… Они вот в этом шкафу, здесь есть сейф… Скажи, – он вдруг перешел на шепот, – неужели я там… допивал чужой кофе? Как же мне хотелось есть и пить…
– А Вика? Почему ты не попросил ее приготовить тебе поесть?
– Я не хотел есть, – развел он руками. – Она обычно заставляла меня есть, а тут я сам, понимаешь, сам захотел… Ладно, забыли… Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
5
6
Лару же он и представлять не стал, просто взял ее за руку и привел в одну из многочисленных комнат своей, как он считал, квартиры.
Из светлой, желтой, заставленной цветами и какими-то коробками кухни Лара оказалась в жутчайшей синей комнате.
– Почему лампа синяя? – ужаснулась она, разглядывая одиноко висевшую на шнуре маленькую темно-синюю лампочку.
– Не знаю, даже представления не имею, кто ее сюда ввинтил, – пожал плечами Лука, стаскивая с себя пальто и бросая его на спинку стула.
В комнате справа стояла разобранная и слегка прикрытая пестрой тканью кровать, напротив двери светился голубой квадрат огромного окна. Окно, голое, без штор, распахнутое, пугало своей воздушностью, открытостью… Лара подбежала и закрыла его.
– Здесь так холодно…
– Зато свежий воздух…
– Лука, скажите, где ваш стол на кухне, где чайник, который я могу взять, чтобы вскипятить воду и заварить чай?
– Говорю же, здесь все мое, все столы и чайники, ты что, не веришь мне?
Он так легко соскользнул с официального и чужого «вы», что и Лара подхватила такое естественное в тот сумасшедший вечер «ты», спросила:
– А кто эта тетка, что сидит в кухне и ест варенье? Разве она не живет тут? Это ведь, насколько я поняла, коммунальная квартира?..
– Тебя как зовут? – Лука бухнулся в кресло и вытянул свои длинные ноги, обутые в теплые меховые ботинки. На ковре под ними сразу же образовалась лужа.
– Лара. Лариса, – пробормотала она.
– Лариса, это не тетка, а актриса, причем талантливая, она играет в очень хорошем театре ведущие роли… Ее зовут Вика Лейбман, может, слышала? Еще она снимается в кино.
– Но она живет здесь? Она кто тебе?
– Хорошая знакомая. Я не мог жить один… Мне было очень плохо. А тут как раз она заглянула, ей деньги понадобились, я дал ей и попросил ее пожить несколько дней у меня… мне просто необходимо было присутствие в доме живой души. Вот и все.
– У нее есть семья?
– Конечно, есть. У нее и муж есть, да только он сейчас в клинике. Лечится. Пьет, собака.
– Значит, я могу спокойно вернуться в кухню и вскипятить чай?
– Разумеется…
– А холодильник?.. Там тоже все Викино?
– Нет, что найдешь – все твое. Вика любит сладкое. И ее еда хранится в буфете. Вот там лучше ничего не трогать.
Она ничего не поняла. По-хорошему, ей надо было в тот же вечер распрощаться с Лукой, поехать к маме, рассказать про Чемберлена и посоветоваться, как выдворить из квартиры постороннего мужчину. Вместо этого она предоставила ему возможность и дальше проживать там, сама же познакомилась с другим, находящимся в депрессии (или постепенно выползающим из нее) мужчиной и вот теперь собиралась остаться у него на ночь.
– Хорошо, я сейчас пойду на кухню и постараюсь сделать вид, что меня эта твоя Вика не раздражает. Но сначала скажи мне, где я могу найти обыкновенную лампочку, не синюю…
– Понятия не имею.
Лука закрыл глаза, и Ларе стало страшно. Что она делает в этой квартире? Как вообще такое могло случиться, что она забрела сюда, куда сунула нос? Ей здесь не рады. Вон, он даже глаза закрыл, утомился от ее присутствия.
Она вышла из комнаты, тихо притворив за собой дверь. После синей комнаты кухня показалась особенно жизнерадостной. А Вика, увидев Лару, просияла:
– Как хорошо, что ты пришла. Мы уж думали, что так никогда и не заявишься… ему плохо, очень плохо… Он почти месяц ничего не ест, не спит, я скормила ему килограмм снотворного и разных транквилизаторов… Мне его очень жаль.
– Вы меня, верно, с кем-то спутали… нет, я могла бы, конечно, сделать вид, что я и есть как раз та, что вы ждали, но я – не та. Я познакомилась с Лукой в кондитерской. Только что. Я поняла, что он очень голоден. – Она решила не вдаваться в подробности и не рассказывать о том, как Лука пил чужой кофе и закусывал чужой булочкой.
– А… – Вика поставила с грохотом наполовину опустевшую банку на стол, поднялась и сладко потянулась, словно демонстрируя проступившее под халатом идеальное тело. – Что ж, это делает вам честь. Тогда сегодня у меня выходной. Мне тоже надо побывать дома, привести в порядок квартиру, помыть полы хотя бы… Это хорошо, что он захотел есть. Я рада… Но сейчас ему не следует есть ничего грубого или острого. Зеленый чай, немного хлеба с маслом…
– Я как раз и купила хлеба с маслом…
– Вы добрая девушка… Хотите варенья?
– Нет, спасибо. Мне бы лампочку. Нормальную.
– А… Хорошо, что напомнили. Я же купила сегодня, да только забыла вкрутить…
Вика метнулась из кухни и вернулась через минуту, уже с лампочкой.
– Синий свет – это неприятно, – согласилась она. – Вот, вкрутите. Посмотрите направо. Видите, на стене висит поднос, расписанный розами? Так вот. Он очень удобный, с высокими бортами, и Лука очень любит, когда я приношу ему на нем еду или лекарства. Он прямо как ребенок… поставьте туда чашку с чаем, сделайте ему бутерброд… Я надеюсь, что он пошел на поправку…
– Кто он, Вика?
– Лука Туманов. Хороший человек. Немного сумасшедший, конечно. Но еще летом вы могли бы встретить его, полного сил, в его офисе на Смоленке… Это просто бездна энергии, юмора, ума… Он, как это сейчас говорят, удачливый предприниматель, он руководит крупной фирмой… Вернее, руководил… Вот уже пару месяцев, как отошел от дел. Хорошо, у него есть друзья…
– Что с ним случилось?
– Говорит, что устал. От больницы отказывается. Всю осень проспал, проплакал… Знаете, это иногда с людьми случается. Горючее кончилось. У нас, у актеров, это обычное дело. Я сама сколько раз валялась с такими приступами. Главное в таких случаях – гнать подальше от себя мысли о смерти…
– У него есть деньги? – все же решилась спросить Лара. – Я имею в виду наличные? Он в кондитерской едва наскреб на чашку кофе…
Ну не могла она сказать правду.
– У Луки? – хрипловато рассмеялась Вика. – Вы что, шутите? Да он один из самых богатых людей в Москве!
– Но разве так живут богатые люди? – вырвалось у Лары. – И где же его близкие? Родные? Как могло так случиться, что он остался совсем один? Если у него есть деньги, его должны были поместить в хорошую клинику, где ему оказали бы помощь… Это же так просто… – прошептала она, чувствуя, что не имела права говорить такие слова этой совершенно посторонней женщине.
– Я приняла вас за его жену, – усмехнулась Вика. – Неужели вы еще не поняли?
– Нет, не поняла.
– Они развелись довольно давно, и она была единственным близким для него человеком. Думаю, ей сказали, что он болен, но она так и не пришла… Бог ей судья. А что касается его денег и клиники, то я вам скажу следующее: все люди разные… Лука очень добрый, понимаете? И люди этим пользуются… И я в том числе. И не скрываю этого. Думаете, в этой квартире за время его болезни нашла приют только я одна? Ничего подобного… Вот увидите еще, сюда часика через два-три заявится его школьный товарищ Витя Манцов с какой-нибудь шлюхой… Они будут всю ночь пить за стенкой, скрипеть кроватью и мешать мне репетировать… Вот если бы Лука жил в спальном районе, вряд ли кто вспомнил бы о нем, а так, на Тверской, в самом центре Москвы… Грех не воспользоваться добротой друга…
– Вика, если вы так хорошо во всем разбираетесь, то напомните ему хотя бы, где он хранит свои наличные, иначе ваш друг Лука просто умрет с голоду… А я… Мне пора домой. Просто хотелось помочь человеку, у него был очень несчастный вид.
– Деньги? Да откуда же я знаю?
– Насколько я понимаю, вы последнее время живете на его деньги, едите вот варенье, а он голодает…
– Но он сам дал мне эти деньги! – воскликнула уязвленная актриса. – Сами и спросите, где он их хранит. Мне это ни к чему… Уйдет она… Хотите – уходите. Вас никто не держит. Но я не могу быть при нем нянькой. Я работаю. Просто сегодня у меня выходной.
Лариса в сердцах схватила со стола электрический чайник, набрала воды и включила его. Она сама была немного не в себе…
В буфете нашелся заварочный чайник, из комнаты, где дремал Лука, она принесла пакет с чаем, хлебом и маслом. Заварила чай, поставила на поднос чайник, чашку, плетеную корзинку с хлебом и масленку со свежим маслом. Вика, пока она двигалась по кухне, бросала на нее одобрительные взгляды. Сама же она, снова устроившись на стуле, занималась своей внешностью: наносила на лицо какую-то желтую, похожую на масляно-желточную, маску… Конечно, она должна быть красивой, актриса как-никак.
– Не бросайте его, – сказала Вика ей вслед, когда Лариса с подносом отправилась к Луке. – Он сильный и скоро вернется к нормальной жизни. Ему сейчас уход нужен… Я бы помогла, но у меня со следующей недели начинаются съемки, а завтра уже пойдут спектакли… Вас как зовут-то?
– Лара, – бросила она через плечо и толкнула ногой дверь.
Лариса взобралась на стол, благо провод свисал довольно низко, и заменила лампу. И тотчас комната заиграла яркими, теплыми красками. Стены и мебель налились насыщенным персиковым тоном, мебель заоранжевела, ковры расцвели розово-голубыми нежными узорами. Лука проснулся. И тоже словно разрумянился.
– Вот, ешь. – Она поставила перед ним на журнальный столик поднос с чаем. – Я познакомилась с твоей квартиранткой Викой. По-моему, она неплохая девушка, но запустила кухню… Повсюду такая грязь… Тебе сколько ложек сахару?
Она разговаривала с ним, с этим небритым, исхудавшим, в непомерно длинном черном свитере мужчиной так, как если бы знала его давно, по меньшей мере половину жизни, так ей было с ним легко и свободно. К ее радости, он съел два куска мягкого хлеба с маслом и выпил две чашки сладкого чая. Он выглядел, как ей показалось, много лучше, чем в кондитерской. Да и глаза смотрели не так, как там, а если и вызывали жалость, то уже не в той мере, как прежде. Конечно, тут сработала и информация Вики: оказывается, Лука не лгал, когда говорил, что квартира принадлежит ему, он вообще-то башковитый, талантливый парень, просто раскис, расклеился немного…
– Оставайся, – предложил он после ужина, привстав с кресла и тронув Лару за рукав. – Уже поздно. Позвони домой, скажи, что заночуешь у подруги… Впрочем, что мне тебя учить, сама знаешь, что нужно делать…
И тут он улыбнулся. Совершенно очаровательной, обезоруживающей улыбкой, и Лара ответила ему улыбкой, и тоже искренней, счастливой, что вот, мол, не дала человеку и дальше позориться в кондитерской, привела домой, накормила…
Лука вышел из комнаты, держа Лару за руку. Они заглянули в кухню. Вика, увидев их, страшно обрадовалась. Ее руки, оголенные по локоть, теперь были покрыты толстым слоем крема, она попросила взглядом помочь ей надеть на них специальные перчатки.
– Это мне пытка на ночь, – покачала головой она. – Что поделать, красота требует не только жертв, но и колоссального количества терпения, времени и денег…
– Ты и так красивая, Вика. – Лука подошел и помог ей надеть фланелевые перчатки. После чего нежно поцеловал ее в макушку. – Я пойду покажу Ларисе, где она сможет переночевать. Где у нас чистое белье?
– Ой, у меня же руки в креме… Лука, в стенном шкафу, рядом с ванной комнатой, там и постельное белье, и полотенца… Лара захочет принять ванну…
Лука повернулся к ней спиной и направился к двери, Лара увидела, как, глядя ему вслед, Вика положила руку на сердце, после чего перекрестилась, откровенно радуясь выздоровлению своего подопечного: по всей видимости, Лука впервые за все время своей депрессии повел себя как нормальный, здоровый человек.
Лука привел ее в небольшую и захламленную, как и вся квартира, комнату, где стояли кровать, шкаф, кресло и ночной столик.
– Вот, располагайся. А утром разбудишь меня, и мы вместе с тобой выпьем кофе. Спасибо тебе…
И Лука поцеловал ее.
– Знаешь, я вспомнил, где деньги… Они вот в этом шкафу, здесь есть сейф… Скажи, – он вдруг перешел на шепот, – неужели я там… допивал чужой кофе? Как же мне хотелось есть и пить…
– А Вика? Почему ты не попросил ее приготовить тебе поесть?
– Я не хотел есть, – развел он руками. – Она обычно заставляла меня есть, а тут я сам, понимаешь, сам захотел… Ладно, забыли… Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
5
Следователь: Моя фамилия Мыльников, зовут Егор Сергеевич. Я следователь прокуратуры и веду дело об убийстве Оксаны Музруковой. Итак, вас зовут Киреев Валентин Александрович. Скажите, как и при каких обстоятельствах вы познакомились с Музруковой?
Киреев: Я подвез ее на машине. Это было несколько месяцев тому назад, точно не помню.
Следователь: Да вы не нервничайте… Хотите воды? Меня интересует характер ваших отношений.
Киреев: Я женатый человек. У меня семья. Отрицать, что мне очень нравилась эта женщина, я не могу, тем более что все равно вы бы докопались до правды… Но я не хотел бы, чтобы моя жена узнала об Оксане…
Следователь: Оксана была вашей любовницей?
Киреев: Да.
Следователь: Где вы с ней встречались?
Киреев: Я снял квартиру для наших встреч.
Следователь: Квартиру? Означает ли это, что вы собирались встречаться с этой женщиной и дальше, что она сильно нравилась вам?
Киреев: Да, я же сказал… Я любил ее.
Следователь: А вы говорили ей о своих чувствах? Она знала, что вы любите ее и что отношения ваши… серьезные?
Киреев: Нет. Я боялся сказать ей об этом, боялся обнадежить, потому что не был уверен, что смогу развестись с женой. Понимаете, у нас, пусть это вас не удивляет, хорошая семья. И я по-своему люблю свою жену. Но с Оксаной были совершенно другие отношения. Я любил ее как женщину, с моей женой у нас все эти отношения… сексуальные, я имею в виду, в прошлом…
Следователь: Ваша жена знала о том, что у вас есть молодая любовница?
Киреев: Уверен, что нет. Иначе она не стала бы молчать. Она, в отличие от меня, прямой и открытый человек.
Следователь: Когда вы встречались с Оксаной Музруковой в последний раз?
Киреев: Вчера. Я позвонил ей в три часа, и мы договорились о встрече. Она приехала на нашу квартиру, я там ее уже ждал. Мы выпили вина и провели вместе несколько часов до самого вечера.
Следователь: Какое вино вы пили?
Киреев: «Пино».
Следователь: Как вы расстались?
Киреев: Я сказал, что хочу видеть ее чаще и что было бы неплохо, если бы она бросила работу… Понимаете, я собирался предложить ей быть как бы моей второй женой, я в состоянии содержать еще одну женщину.
Следователь: Но вы так и не успели предложить ей это?
Киреев: Если бы я знал, что больше не увижу ее… Поймите, она мне больше чем нравилась, я любил ее, она была очень нежной женщиной.
Следователь: Вы не ревновали Музрукову к ее шефу?
Киреев: А разве были основания? Я ничего не знал о той фирме, где она работала, за исключением того, что ей там платили очень мало. Она была не то бухгалтером, не то кассиром. Мы вообще никогда не беседовали с ней о работе, у нас не было времени на подобные разговоры…
Следователь: Понятно. Вы сами подвезли ее на машине?
Киреев: Да, разумеется. Я всегда подвозил ее, думаю, что именно этот факт и помог вам так быстро найти меня… Кто-то, вероятно, запомнил номер моей машины.
Следователь: Вы не вышли из машины, чтобы проводить ее до самой двери?
Киреев: Нет, я теперь страшно жалею об этом. Сколько раз видел в кино, что мужчина провожает женщину до двери и спокойно возвращается к себе домой, а на нее нападают… Но то в кино… Боже, мне не верится, что Оксаночки больше нет…
Следователь: Валентин Александрович, вы не припомните, что было у нее в руках, когда она вышла из машины?
Киреев: Конечно, помню. У нее была довольно-таки объемистая красная сумка, в которой находилась простыня… Не удивляйтесь, существуют женщины, которые не могут спать на чужих простынях… Оксана была из таких.
Следователь: Вы сказали, что сняли для ваших встреч квартиру… Это довольно дорогое удовольствие… Почему вы не могли встречаться у Музруковой дома, ведь она жила одна?
Киреев: Ее дом далеко от моей работы, и я бы не успевал… Та квартира, которую я снял, находится в очень удобном месте – между моей работой и ее… Мы могли встречаться там днем. Она говорила, что едет в банк, и у меня есть возможность отлучаться…
Следователь: Кроме сумки с простыней, у нее больше ничего не было?
Киреев: Постойте… Я ошибся. Простыня находилась не в сумке, а в пакете. Это поначалу она была в сумке, а затем грязную простыню она убрала в маленький пакет, потом в большой, тоже красный. В сумку же свою она положила кошелек, я дал ей немного денег, еще там были такая маленькая сумочка с косметикой и… колготки. По дороге ко мне она порвала колготки, в метро купила новые, а когда мы уже с ней расставались и она собиралась домой, я видел, как она свои порванные колготки положила в сумку. Понятия не имею, зачем она это сделала… Может, по рассеянности… Она вообще тогда была какая-то взвинченная, нервная и в то же время необычайно веселая и ласковая…
Следователь: Вы не знаете, сколько денег было в ее кошельке?
Киреев: Я человек внимательный… Когда я дал ей двести долларов, она достала кошелек, чтобы положить их туда, и я увидел в отделении для бумажных купюр несколько – пять или шесть – пятисотенных. Не бог весть какие деньги… Вы думаете, что на нее напали из-за этих денег?
Следователь: Иногда убивают за сотню рублей… Всякое случается.
Киреев: Вы только не удивляйтесь, но еще у нее была коробка с пирожными… Это я покупал ей, мы пили вино и ели пирожные… Вернее, она немного поела, я-то нет… Пирожные из немецкой кондитерской. Много осталось, и она сказала, что возьмет их домой, будет есть и вспоминать нашу встречу. Она была сентиментальной, она очень нравилась мне… Еще там же, в коробке, был черный виноград. Надеюсь, что хотя бы это не украли?
Следователь: При ней не было вообще ничего.
Киреев: Но кому понадобилась коробка с пирожными?
Следователь: Музрукова не была беременна?
Киреев: Мне она ничего не говорила… Если экспертиза покажет, что была, мне будет очень жаль… Возможно, это подтолкнуло бы меня к определенным действиям…
Следователь: Каким именно?
Киреев: Я подвез ее на машине. Это было несколько месяцев тому назад, точно не помню.
Следователь: Да вы не нервничайте… Хотите воды? Меня интересует характер ваших отношений.
Киреев: Я женатый человек. У меня семья. Отрицать, что мне очень нравилась эта женщина, я не могу, тем более что все равно вы бы докопались до правды… Но я не хотел бы, чтобы моя жена узнала об Оксане…
Следователь: Оксана была вашей любовницей?
Киреев: Да.
Следователь: Где вы с ней встречались?
Киреев: Я снял квартиру для наших встреч.
Следователь: Квартиру? Означает ли это, что вы собирались встречаться с этой женщиной и дальше, что она сильно нравилась вам?
Киреев: Да, я же сказал… Я любил ее.
Следователь: А вы говорили ей о своих чувствах? Она знала, что вы любите ее и что отношения ваши… серьезные?
Киреев: Нет. Я боялся сказать ей об этом, боялся обнадежить, потому что не был уверен, что смогу развестись с женой. Понимаете, у нас, пусть это вас не удивляет, хорошая семья. И я по-своему люблю свою жену. Но с Оксаной были совершенно другие отношения. Я любил ее как женщину, с моей женой у нас все эти отношения… сексуальные, я имею в виду, в прошлом…
Следователь: Ваша жена знала о том, что у вас есть молодая любовница?
Киреев: Уверен, что нет. Иначе она не стала бы молчать. Она, в отличие от меня, прямой и открытый человек.
Следователь: Когда вы встречались с Оксаной Музруковой в последний раз?
Киреев: Вчера. Я позвонил ей в три часа, и мы договорились о встрече. Она приехала на нашу квартиру, я там ее уже ждал. Мы выпили вина и провели вместе несколько часов до самого вечера.
Следователь: Какое вино вы пили?
Киреев: «Пино».
Следователь: Как вы расстались?
Киреев: Я сказал, что хочу видеть ее чаще и что было бы неплохо, если бы она бросила работу… Понимаете, я собирался предложить ей быть как бы моей второй женой, я в состоянии содержать еще одну женщину.
Следователь: Но вы так и не успели предложить ей это?
Киреев: Если бы я знал, что больше не увижу ее… Поймите, она мне больше чем нравилась, я любил ее, она была очень нежной женщиной.
Следователь: Вы не ревновали Музрукову к ее шефу?
Киреев: А разве были основания? Я ничего не знал о той фирме, где она работала, за исключением того, что ей там платили очень мало. Она была не то бухгалтером, не то кассиром. Мы вообще никогда не беседовали с ней о работе, у нас не было времени на подобные разговоры…
Следователь: Понятно. Вы сами подвезли ее на машине?
Киреев: Да, разумеется. Я всегда подвозил ее, думаю, что именно этот факт и помог вам так быстро найти меня… Кто-то, вероятно, запомнил номер моей машины.
Следователь: Вы не вышли из машины, чтобы проводить ее до самой двери?
Киреев: Нет, я теперь страшно жалею об этом. Сколько раз видел в кино, что мужчина провожает женщину до двери и спокойно возвращается к себе домой, а на нее нападают… Но то в кино… Боже, мне не верится, что Оксаночки больше нет…
Следователь: Валентин Александрович, вы не припомните, что было у нее в руках, когда она вышла из машины?
Киреев: Конечно, помню. У нее была довольно-таки объемистая красная сумка, в которой находилась простыня… Не удивляйтесь, существуют женщины, которые не могут спать на чужих простынях… Оксана была из таких.
Следователь: Вы сказали, что сняли для ваших встреч квартиру… Это довольно дорогое удовольствие… Почему вы не могли встречаться у Музруковой дома, ведь она жила одна?
Киреев: Ее дом далеко от моей работы, и я бы не успевал… Та квартира, которую я снял, находится в очень удобном месте – между моей работой и ее… Мы могли встречаться там днем. Она говорила, что едет в банк, и у меня есть возможность отлучаться…
Следователь: Кроме сумки с простыней, у нее больше ничего не было?
Киреев: Постойте… Я ошибся. Простыня находилась не в сумке, а в пакете. Это поначалу она была в сумке, а затем грязную простыню она убрала в маленький пакет, потом в большой, тоже красный. В сумку же свою она положила кошелек, я дал ей немного денег, еще там были такая маленькая сумочка с косметикой и… колготки. По дороге ко мне она порвала колготки, в метро купила новые, а когда мы уже с ней расставались и она собиралась домой, я видел, как она свои порванные колготки положила в сумку. Понятия не имею, зачем она это сделала… Может, по рассеянности… Она вообще тогда была какая-то взвинченная, нервная и в то же время необычайно веселая и ласковая…
Следователь: Вы не знаете, сколько денег было в ее кошельке?
Киреев: Я человек внимательный… Когда я дал ей двести долларов, она достала кошелек, чтобы положить их туда, и я увидел в отделении для бумажных купюр несколько – пять или шесть – пятисотенных. Не бог весть какие деньги… Вы думаете, что на нее напали из-за этих денег?
Следователь: Иногда убивают за сотню рублей… Всякое случается.
Киреев: Вы только не удивляйтесь, но еще у нее была коробка с пирожными… Это я покупал ей, мы пили вино и ели пирожные… Вернее, она немного поела, я-то нет… Пирожные из немецкой кондитерской. Много осталось, и она сказала, что возьмет их домой, будет есть и вспоминать нашу встречу. Она была сентиментальной, она очень нравилась мне… Еще там же, в коробке, был черный виноград. Надеюсь, что хотя бы это не украли?
Следователь: При ней не было вообще ничего.
Киреев: Но кому понадобилась коробка с пирожными?
Следователь: Музрукова не была беременна?
Киреев: Мне она ничего не говорила… Если экспертиза покажет, что была, мне будет очень жаль… Возможно, это подтолкнуло бы меня к определенным действиям…
Следователь: Каким именно?
6
Она проснулась среди ночи от голосов. Еще к ним примешивался шум. Даже не шум, а возня и какая-то странная музыка, словно через комнату от спальни, где находилась Лара, расположились музыканты со своими удивительными электрическими инструментами. Только музыка была приглушенной, а вот звуки, накладывающиеся на музыку, оказались, как она вскоре поняла, песней любви, иначе и не назовешь характерное буханье кроватной спинки о стену… Видимо, в квартире появился тот самый парень, о котором говорила Вика, причем не один. Но и это не все. Голоса, которые проступали сквозь громыханье кровати и музыку, больше походившую на современную аранжировку средневековых религиозных песнопений, были голосами Луки и Вики. Они говорили на повышенных тонах. Или же ей это только показалось?
Набросив на плечи джемпер и завязав рукава узлом на груди, Лариса в мужской пижаме «от Луки» вышла из спальни и, оказавшись в темном, расчерченном голубыми и черными тенями оконных рам коридоре, двинулась на голоса… Дошла до комнаты, где должен был спать Лука, и, охваченная любопытством, замерла, прислонившись спиной к стене, и вся обратилась в слух. И хотя она слышала далеко не все, основной смысл фраз она все же могла уловить.
Лука:…Мне просто вспомнилась одна история. С тех пор прошло… прошло ровно тринадцать лет… Я шел по университетскому городку в Небраске с красивой темно-рыжей девушкой… Ее отец был не последней спицей в колеснице государства.
Лариса разве что не присвистнула. Лука в чем-то признавался, но почему-то говорил быстро, как заведенный, словно у него на все про все было всего несколько секунд…
Лука:… Мы с этой девушкой были… мы очень сблизились за то лето, и я сказал ей, что должен бросить университет, у меня нет родных и нечем платить за учение. Следующий день – день моего рождения – был самым счастливым в моей жизни: мне дали стипендию… Я смог учиться дальше и вот – стал адвокатом.
Значит, Вика солгала или что-то перепутала, когда сказала, что Лука занимается бизнесом.
Вика (более трогательным тоном): Это и вся ваша история?
Лука: Та девушка стала моей женой.
Вика (хмуро): У вас есть жена?
С каких это пор они на «вы»?
Лука: Была. Она меня бросила.
Вика: О! Значит, и вас тоже?..
И ее тоже, подумала Лара. Что-то нас всех бросают.
Лука: И меня тоже. Перед самой свадьбой я узнал, что стипендию мне дали только под нажимом Люцифера (Лара плохо разобрала, но ей показалось, что именно Люцифера, уж слишком зловеще звучали в темноте квартиры любые слова, произнесенные за дверью), ее отца. И знаете, что я тогда сделал?
Вика: Что?
Лука: Ничего. Это абсолютно верно то, что вы сказали. Вы совершенно правы.
Вика: В чем права?
Лука: Я выклянчиваю подачки. Так оно и есть. Никогда этого не понимал, а сейчас вдруг понял.
Вика: Лука, мать твою, куда же ты отправился? Тьфу ты… Но куда же вы идете? Оставайся в комнате! Нельзя же понимать так буквально…
Лука: Обратно, в свое одиночество. Опять будет то же самое.
Вика: Так не уходите. В самом деле, раз вам опостылела ваша комната, раз вам не хочется возвращаться к себе в день рождения – оставайтесь тут. Я лягу на диванчике в кухне, а вы – здесь. Может, если вы хорошо выспитесь, утром вам будет полегче, а? Оставайтесь, если хотите.
Лука: Остаться?
Лара стояла возле стены, совершенно сбитая с толку. Так чья это квартира и почему они разговаривают как совершенно чужие люди? Ей вдруг стало страшно…
Вика: По крайней мере, выспитесь. А утром вам будет лучше.
Лука: И выставить вас вон?
Вика: Ну почему же вон! Я на том диванчике отлично улягусь. А вы… у вас такие длинные ноги…
Лука: Да. И правая, и левая.
Вика: Ладно, я пока что… Ничего, если я оставлю вам свою простыню?
Я вчера только постелила чистую и мылась в ванне.
Они сумасшедшие.
Лука: Конечно, ничего. Очень мило, что вы предложили мне ночевать у вас. Нелепо, правда, но…
Вика: Почему нелепо? У вас паршивая кровать, завтра вы купите керосину и промажете все щели в стене…
Керосин – это уже слишком. Лара решительно постучала в дверь. Сразу стало тихо.
– Эй, вы там… Я все слышала… Лука!
И она, забыв все приличия, надавила на дверь и буквально ввалилась в комнату. При свете лампы она увидела развалившегося на подушках Луку с пачкой листов в руках. Он был, как и она, Лара, в пижаме, Вика же сидела в его ногах, закутанная в темную вязаную шаль, и тоже держала в руках какие-то листы.
И тут Ларису точно током ударило. Так стыдно ей не было еще никогда. И хотя она до последнего момента воспринимала этот диалог как ночной разговор Луки и Вики, ее мозг продолжал искать в узких и сложных лабиринтах своей памяти похожие фразы, образы, и когда эта самая память услужливо ударила ей в нос запахом театральной пыли и свежего кофе – так всегда пахнет в фойе старых театров, – на табло ее подсознания засветилась неоновыми буквами фраза: «Двое на качелях» и потом черно-белый текст в программке «Уильям Гибсон». Гитель и Джерри. Влюбленная и отчаявшаяся Гитель и влюбленный и еще более отчаявшийся Джерри… Они репетировали пьесу Гибсона, а она помешала им. Но какова Вика? Использует Луку на всю катушку! Мало того, что живет в его квартире на его деньги, так еще и заставляет Луку ночью помогать ей учить роль, исполнять роль Джерри!
– Лариса? – Лука стыдливо потянул на себя одеяло. – Мы тебя разбудили? Извини…
– Да это не мы ее разбудили, а этот твой Манцов, снова трахается с очередной подружкой… а музыка?! Нет, вы только послушайте, под какую извращенческую музыку они все это проделывают?!
– Да брось, Вика, Виктор талантливый человек и сочиняет неплохую музыку. Просто у него нет своей студии, хорошего синтезатора… его никто не рекламирует, не раскручивает…
– Ну, давай-давай, раскрути его, помоги, протяни руку помощи… Бесстыжий! Нахал! Человек болен, и он пользуется этим… – И Вика, шумно дыша своей полной грудью, обтянутой шалью, смачно выругалась.
– А давайте пить чай, – вдруг предложил Лука. – Вставай, вставай, Викуся, нечего Манцова ругать, ему сейчас нелегко… За него только радоваться можно, что у него все с женщинами получается, а вот с меня что взять? У меня руки от слабости до сих пор дрожат, не то что остальное… Я раскис, разболелся… Хорошо, что вы, девочки, рядом со мной… Про работу и думать не хочу, так тошно сразу становится… Мне бы другим чем заняться…
– Это чем же, к примеру? – Вика помогла Луке подняться и как-то нежно, по-матерински, прижала его голову к своей груди. – Уж не ландшафтным ли проектированием?
Набросив на плечи джемпер и завязав рукава узлом на груди, Лариса в мужской пижаме «от Луки» вышла из спальни и, оказавшись в темном, расчерченном голубыми и черными тенями оконных рам коридоре, двинулась на голоса… Дошла до комнаты, где должен был спать Лука, и, охваченная любопытством, замерла, прислонившись спиной к стене, и вся обратилась в слух. И хотя она слышала далеко не все, основной смысл фраз она все же могла уловить.
Лука:…Мне просто вспомнилась одна история. С тех пор прошло… прошло ровно тринадцать лет… Я шел по университетскому городку в Небраске с красивой темно-рыжей девушкой… Ее отец был не последней спицей в колеснице государства.
Лариса разве что не присвистнула. Лука в чем-то признавался, но почему-то говорил быстро, как заведенный, словно у него на все про все было всего несколько секунд…
Лука:… Мы с этой девушкой были… мы очень сблизились за то лето, и я сказал ей, что должен бросить университет, у меня нет родных и нечем платить за учение. Следующий день – день моего рождения – был самым счастливым в моей жизни: мне дали стипендию… Я смог учиться дальше и вот – стал адвокатом.
Значит, Вика солгала или что-то перепутала, когда сказала, что Лука занимается бизнесом.
Вика (более трогательным тоном): Это и вся ваша история?
Лука: Та девушка стала моей женой.
Вика (хмуро): У вас есть жена?
С каких это пор они на «вы»?
Лука: Была. Она меня бросила.
Вика: О! Значит, и вас тоже?..
И ее тоже, подумала Лара. Что-то нас всех бросают.
Лука: И меня тоже. Перед самой свадьбой я узнал, что стипендию мне дали только под нажимом Люцифера (Лара плохо разобрала, но ей показалось, что именно Люцифера, уж слишком зловеще звучали в темноте квартиры любые слова, произнесенные за дверью), ее отца. И знаете, что я тогда сделал?
Вика: Что?
Лука: Ничего. Это абсолютно верно то, что вы сказали. Вы совершенно правы.
Вика: В чем права?
Лука: Я выклянчиваю подачки. Так оно и есть. Никогда этого не понимал, а сейчас вдруг понял.
Вика: Лука, мать твою, куда же ты отправился? Тьфу ты… Но куда же вы идете? Оставайся в комнате! Нельзя же понимать так буквально…
Лука: Обратно, в свое одиночество. Опять будет то же самое.
Вика: Так не уходите. В самом деле, раз вам опостылела ваша комната, раз вам не хочется возвращаться к себе в день рождения – оставайтесь тут. Я лягу на диванчике в кухне, а вы – здесь. Может, если вы хорошо выспитесь, утром вам будет полегче, а? Оставайтесь, если хотите.
Лука: Остаться?
Лара стояла возле стены, совершенно сбитая с толку. Так чья это квартира и почему они разговаривают как совершенно чужие люди? Ей вдруг стало страшно…
Вика: По крайней мере, выспитесь. А утром вам будет лучше.
Лука: И выставить вас вон?
Вика: Ну почему же вон! Я на том диванчике отлично улягусь. А вы… у вас такие длинные ноги…
Лука: Да. И правая, и левая.
Вика: Ладно, я пока что… Ничего, если я оставлю вам свою простыню?
Я вчера только постелила чистую и мылась в ванне.
Они сумасшедшие.
Лука: Конечно, ничего. Очень мило, что вы предложили мне ночевать у вас. Нелепо, правда, но…
Вика: Почему нелепо? У вас паршивая кровать, завтра вы купите керосину и промажете все щели в стене…
Керосин – это уже слишком. Лара решительно постучала в дверь. Сразу стало тихо.
– Эй, вы там… Я все слышала… Лука!
И она, забыв все приличия, надавила на дверь и буквально ввалилась в комнату. При свете лампы она увидела развалившегося на подушках Луку с пачкой листов в руках. Он был, как и она, Лара, в пижаме, Вика же сидела в его ногах, закутанная в темную вязаную шаль, и тоже держала в руках какие-то листы.
И тут Ларису точно током ударило. Так стыдно ей не было еще никогда. И хотя она до последнего момента воспринимала этот диалог как ночной разговор Луки и Вики, ее мозг продолжал искать в узких и сложных лабиринтах своей памяти похожие фразы, образы, и когда эта самая память услужливо ударила ей в нос запахом театральной пыли и свежего кофе – так всегда пахнет в фойе старых театров, – на табло ее подсознания засветилась неоновыми буквами фраза: «Двое на качелях» и потом черно-белый текст в программке «Уильям Гибсон». Гитель и Джерри. Влюбленная и отчаявшаяся Гитель и влюбленный и еще более отчаявшийся Джерри… Они репетировали пьесу Гибсона, а она помешала им. Но какова Вика? Использует Луку на всю катушку! Мало того, что живет в его квартире на его деньги, так еще и заставляет Луку ночью помогать ей учить роль, исполнять роль Джерри!
– Лариса? – Лука стыдливо потянул на себя одеяло. – Мы тебя разбудили? Извини…
– Да это не мы ее разбудили, а этот твой Манцов, снова трахается с очередной подружкой… а музыка?! Нет, вы только послушайте, под какую извращенческую музыку они все это проделывают?!
– Да брось, Вика, Виктор талантливый человек и сочиняет неплохую музыку. Просто у него нет своей студии, хорошего синтезатора… его никто не рекламирует, не раскручивает…
– Ну, давай-давай, раскрути его, помоги, протяни руку помощи… Бесстыжий! Нахал! Человек болен, и он пользуется этим… – И Вика, шумно дыша своей полной грудью, обтянутой шалью, смачно выругалась.
– А давайте пить чай, – вдруг предложил Лука. – Вставай, вставай, Викуся, нечего Манцова ругать, ему сейчас нелегко… За него только радоваться можно, что у него все с женщинами получается, а вот с меня что взять? У меня руки от слабости до сих пор дрожат, не то что остальное… Я раскис, разболелся… Хорошо, что вы, девочки, рядом со мной… Про работу и думать не хочу, так тошно сразу становится… Мне бы другим чем заняться…
– Это чем же, к примеру? – Вика помогла Луке подняться и как-то нежно, по-матерински, прижала его голову к своей груди. – Уж не ландшафтным ли проектированием?