Страница:
– Маша? Просто не верится, что я наконец разыскала тебя. Твой телефон я нашла здесь, в вашей квартире, он написан прямо на стене, представляешь, над телефоном. Что же это получается: твоя сестра Аля звонила тебе?
– Нет, тетя Таня, она мне ни разу не звонила и не писала.
– Ты прости нас… Прошло много времени, и я постоянно спрашиваю себя, правильно ли мы все поступили, отвернувшись от тебя…
– Тетя Таня, ты что, плачешь?
– Маша… Я же звоню тебе не просто так… У нас горе… – И без какой-либо паузы, подготовки, выдала: – Алю убили! Она поехала в Москву по своим делам, у нее там встреча была с кем-то, и вдруг звонят нам сюда, из милиции, и говорят, что она убита…
Маша остановила взгляд на гладкой выбеленной стене, скользнула по натюрморту в коричневой рамке (воспаленные, с подвядшими лепестками карминно-розовые розы в стеклянной вазе), опустила глаза на гладкую золотистую поверхность столика, на котором стояла корзинка с апельсинами. Здесь повсюду апельсины – даже за окном в погожий день можно увидеть в положенное время тяжелые оранжевые плоды, здесь воздух настоян на апельсинах, а в пору цветения апельсиновых деревьев в прогретом воздухе стоит нежный аромат…
Маша взяла себя в руки, попыталась сосредоточиться.
– Да что вы такое говорите, тетя Таня… Это ошибка! Где Аля жила в последнее время? Разве не в Москве?
– В том-то и дело, что нет. Она жила здесь, в Саратове, дома.
– Одна?
– Да вроде одна, хотя похаживал к ней один… Но ты знаешь Алевтину, она скрытная, ничего никому о себе не расскажет. Ты приедешь на похороны?
– А вы уверены, что убита именно она? – Маша все еще никак не могла поверить в смерть сестры.
– Иван поехал в Москву, за телом… При девушке нашли документы – Алин паспорт, понимаешь? Да и одета она была, эта убитая, как Аля, – белая куртка, красная шапка с шарфом… по приметам тоже все сходится. Вот Иван опознает ее, потом подождет, пока уладятся какие-то формальности, связанные с вывозом тела, может, еще и экспертиза будет… я не знаю… А потом он привезет ее сюда. Мы уже решили, что похороним на Воскресенском кладбище, рядом с могилкой ваших родителей.
– Тетя Таня, мне не снится все это? Этот кошмар?
– Нет, дочка. А ты Володе не хочешь позвонить? Здесь, в блокноте, и его телефон есть… Думаю, остался еще с тех пор, как вы были женаты.
– А он-то тут при чем? – холодновато спросила Маша. – Мы с ним не общаемся, не перезваниваемся… по понятным причинам. Почему вы вдруг вспомнили о нем?
– Да я подумала… может, он поможет там, в Москве, Ване с гробом, с моргом, я не знаю… Он же Москву совсем не знает, машины нет, ему будет очень трудно. Да и метро он боится. Я понимаю, ты далеко и ничего не знаешь о нас, о том, как мы здесь живем… О наших проблемах. У него аритмия, он не совсем здоровый человек, Ваня… Господи, ну о чем я говорю! Не можешь позвонить Володе – не звони. Это твое дело. Конечно, ты поступила с ним не очень хорошо. Он так любил тебя…
Маша слушала и не понимала, что это тетку так развезло. Столько лет не давала о себе знать, а тут вдруг разговорилась, словно решила вложить в такой трагический звонок все, что накопилось. Маша решила не прерывать ее, понимала – Татьяне просто надо выговориться. Быть может, в глаза-то она бы этого и не сказала, а так, по телефону, когда не видишь собеседника, – легче.
– Володя был хорошим мужем, это же бросалось в глаза. Когда мы приезжали к вам, останавливались у вас, мы с Ваней видели, как он относился к тебе, пылинки сдувал… Сколько шуб он тебе купил, а? А в холодильнике чего только не было. Да и денег – немерено. Я не понимаю, чего тебе еще нужно было? Жила как у Христа за пазухой. Машка, ты слышишь меня?
– Слышу, тетя Таня.
– Ты сильно обидела его, когда вышла замуж за своего португальца. Да так неожиданно! И что ты в нем такого нашла? Ну, я понимаю, когда бабы выходят замуж из-за денег. Но ведь Володя твой – молодой, красивый, богатый… Чего тебе не хватало?! Ты же любила его! Вы же по любви женились, это все знали. Что, что случилось, ну расскажи ты своей тетке! Он что, лучше русского мужика устроен? Может, в постели…
– Тетя Таня! – не выдержала Маша. – Скажите лучше, когда похороны.
– Да кто ж их знает? Вот приедет Ваня, все и решим. Я позвоню тебе.
– Хорошо. Жду звонка…
– Маша…
Но она бросила трубку. Не могла больше слушать всего этого бреда. Кому какое дело, почему она бросила Володю? Полюбила Жозе, вот и все. Разве это можно объяснить? Да и надо ли? К тому же – тетке, сгоравшей от любопытства и подгоняемой этим самым любопытством до такой степени, что она забыла уже, зачем позвонила, забыла о самом главном – о смерти Али…
К ней неслышно подошла Одетт.
– Что, милая? Нехорошие новости?
– Сестра умерла… Убили.
– Как – убили?!
– Я даже не спросила, как именно.
Маша подумала: может, она до сих пор на веранде, спит в плетеном кресле, закутавшись в шаль, и этот звонок ей все же приснился?
Но перед ней стояла Одетт, и лицо ее было серьезно и испуганно. Ее темные глаза мерцали, а полные красные губы подрагивали, словно она хотела что-то сказать, но не решалась.
– Какой-то бред… Кому понадобилось убивать Алю? И какой черт понес ее в эту Москву, где все пропадают, проваливаются в нее по горло, как в холодное зловонное болото… Исчезают. Мы же смотрели с тобой русское телевидение, ты же слышала, сколько пропадает людей… Их убивают, понимаешь? По разным причинам. Москва – она о ней только и мечтала. И меня прокляла потому, что я не успела пристроить ее там, не купила квартиру…
– Успокойся.
– Звонила моя тетка, сестра мамы. Она спрашивает, приеду ли я на похороны.
– И что ты сказала?
– Ничего конкретного. Они еще не привезли тело Али домой… Она просит меня о невозможном… Чтобы я связалась с бывшим мужем и попросила его о помощи. Но я же не могу!
– Чего они хотят от твоего бывшего мужа?
– Денег! – Маша развела руками. – Чего же еще? Они всегда хотели от него только денег. Все кормились с его рук, как голуби… Но теперь-то по моей вине он стал им чужим…
– Так вышли им деньги, – осторожно предложила Одетт.
Она вполне сносно говорила по-русски – ее первый муж, отец Жозе, учился когда-то в Москве. Второй муж Одетт умер два года тому назад от сердечного приступа. Красивая и довольно молодая еще вдова посвятила себя воспитанию внуков, хотя Маша отлично знала, что за ней ухаживает брат первого мужа, часто звонит ей, приглашает жить к себе в Лиссабон.
– Ты же порвала с ними… Ты можешь не слушать меня, но, если ты решишь поехать в Россию, тебя ждут там большие неприятности. Ты будешь там совсем одна, они съедят тебя.
Они обе понимали, что поездка вместе с Жозе – нереальна, для того чтобы ему получить визу, понадобится время, которого у них нет – с похоронами так долго тянуть не смогут.
– Решай сама, me amor… Это твоя сестра. Просто я очень люблю тебя, знаю, какая ты чувствительная и как тебе будет там тяжело… Подумай, надо ли тебе туда лететь. У тебя дети.
– Ты права, Одетт, я никуда не поеду. Вышлю им деньги. Вот подожду еще одного звонка, объясню, что не смогу приехать, потом предложу деньги. Знаешь, мне все еще не верится, что Али нет… Она была такая… как бы это сказать, живая, энергичная, активная, вздорная, скандальная, шумная… Не сестра, а стихийное бедствие. Всегда вляпывалась в какие-то истории, завязывала опасные знакомства, из мужчин всегда выбирала каких-то негодяев. Может, ей просто не везло? Одетт, у тебя есть сигареты?
– Я же бросила, ты знаешь… – И вдруг лицо ее осветилось нежной усталой улыбкой: – Но для тебя хорошая сигаретка найдется… Сейчас принесу… Ты к Жозе?
– Да, я должна рассказать ему о звонке. Хотя это можно будет сделать уже перед сном, пусть он еще немного поработает. У него сегодня так хорошо все идет… Он перевел почти целую главу.
7
8
– Нет, тетя Таня, она мне ни разу не звонила и не писала.
– Ты прости нас… Прошло много времени, и я постоянно спрашиваю себя, правильно ли мы все поступили, отвернувшись от тебя…
– Тетя Таня, ты что, плачешь?
– Маша… Я же звоню тебе не просто так… У нас горе… – И без какой-либо паузы, подготовки, выдала: – Алю убили! Она поехала в Москву по своим делам, у нее там встреча была с кем-то, и вдруг звонят нам сюда, из милиции, и говорят, что она убита…
Маша остановила взгляд на гладкой выбеленной стене, скользнула по натюрморту в коричневой рамке (воспаленные, с подвядшими лепестками карминно-розовые розы в стеклянной вазе), опустила глаза на гладкую золотистую поверхность столика, на котором стояла корзинка с апельсинами. Здесь повсюду апельсины – даже за окном в погожий день можно увидеть в положенное время тяжелые оранжевые плоды, здесь воздух настоян на апельсинах, а в пору цветения апельсиновых деревьев в прогретом воздухе стоит нежный аромат…
Маша взяла себя в руки, попыталась сосредоточиться.
– Да что вы такое говорите, тетя Таня… Это ошибка! Где Аля жила в последнее время? Разве не в Москве?
– В том-то и дело, что нет. Она жила здесь, в Саратове, дома.
– Одна?
– Да вроде одна, хотя похаживал к ней один… Но ты знаешь Алевтину, она скрытная, ничего никому о себе не расскажет. Ты приедешь на похороны?
– А вы уверены, что убита именно она? – Маша все еще никак не могла поверить в смерть сестры.
– Иван поехал в Москву, за телом… При девушке нашли документы – Алин паспорт, понимаешь? Да и одета она была, эта убитая, как Аля, – белая куртка, красная шапка с шарфом… по приметам тоже все сходится. Вот Иван опознает ее, потом подождет, пока уладятся какие-то формальности, связанные с вывозом тела, может, еще и экспертиза будет… я не знаю… А потом он привезет ее сюда. Мы уже решили, что похороним на Воскресенском кладбище, рядом с могилкой ваших родителей.
– Тетя Таня, мне не снится все это? Этот кошмар?
– Нет, дочка. А ты Володе не хочешь позвонить? Здесь, в блокноте, и его телефон есть… Думаю, остался еще с тех пор, как вы были женаты.
– А он-то тут при чем? – холодновато спросила Маша. – Мы с ним не общаемся, не перезваниваемся… по понятным причинам. Почему вы вдруг вспомнили о нем?
– Да я подумала… может, он поможет там, в Москве, Ване с гробом, с моргом, я не знаю… Он же Москву совсем не знает, машины нет, ему будет очень трудно. Да и метро он боится. Я понимаю, ты далеко и ничего не знаешь о нас, о том, как мы здесь живем… О наших проблемах. У него аритмия, он не совсем здоровый человек, Ваня… Господи, ну о чем я говорю! Не можешь позвонить Володе – не звони. Это твое дело. Конечно, ты поступила с ним не очень хорошо. Он так любил тебя…
Маша слушала и не понимала, что это тетку так развезло. Столько лет не давала о себе знать, а тут вдруг разговорилась, словно решила вложить в такой трагический звонок все, что накопилось. Маша решила не прерывать ее, понимала – Татьяне просто надо выговориться. Быть может, в глаза-то она бы этого и не сказала, а так, по телефону, когда не видишь собеседника, – легче.
– Володя был хорошим мужем, это же бросалось в глаза. Когда мы приезжали к вам, останавливались у вас, мы с Ваней видели, как он относился к тебе, пылинки сдувал… Сколько шуб он тебе купил, а? А в холодильнике чего только не было. Да и денег – немерено. Я не понимаю, чего тебе еще нужно было? Жила как у Христа за пазухой. Машка, ты слышишь меня?
– Слышу, тетя Таня.
– Ты сильно обидела его, когда вышла замуж за своего португальца. Да так неожиданно! И что ты в нем такого нашла? Ну, я понимаю, когда бабы выходят замуж из-за денег. Но ведь Володя твой – молодой, красивый, богатый… Чего тебе не хватало?! Ты же любила его! Вы же по любви женились, это все знали. Что, что случилось, ну расскажи ты своей тетке! Он что, лучше русского мужика устроен? Может, в постели…
– Тетя Таня! – не выдержала Маша. – Скажите лучше, когда похороны.
– Да кто ж их знает? Вот приедет Ваня, все и решим. Я позвоню тебе.
– Хорошо. Жду звонка…
– Маша…
Но она бросила трубку. Не могла больше слушать всего этого бреда. Кому какое дело, почему она бросила Володю? Полюбила Жозе, вот и все. Разве это можно объяснить? Да и надо ли? К тому же – тетке, сгоравшей от любопытства и подгоняемой этим самым любопытством до такой степени, что она забыла уже, зачем позвонила, забыла о самом главном – о смерти Али…
К ней неслышно подошла Одетт.
– Что, милая? Нехорошие новости?
– Сестра умерла… Убили.
– Как – убили?!
– Я даже не спросила, как именно.
Маша подумала: может, она до сих пор на веранде, спит в плетеном кресле, закутавшись в шаль, и этот звонок ей все же приснился?
Но перед ней стояла Одетт, и лицо ее было серьезно и испуганно. Ее темные глаза мерцали, а полные красные губы подрагивали, словно она хотела что-то сказать, но не решалась.
– Какой-то бред… Кому понадобилось убивать Алю? И какой черт понес ее в эту Москву, где все пропадают, проваливаются в нее по горло, как в холодное зловонное болото… Исчезают. Мы же смотрели с тобой русское телевидение, ты же слышала, сколько пропадает людей… Их убивают, понимаешь? По разным причинам. Москва – она о ней только и мечтала. И меня прокляла потому, что я не успела пристроить ее там, не купила квартиру…
– Успокойся.
– Звонила моя тетка, сестра мамы. Она спрашивает, приеду ли я на похороны.
– И что ты сказала?
– Ничего конкретного. Они еще не привезли тело Али домой… Она просит меня о невозможном… Чтобы я связалась с бывшим мужем и попросила его о помощи. Но я же не могу!
– Чего они хотят от твоего бывшего мужа?
– Денег! – Маша развела руками. – Чего же еще? Они всегда хотели от него только денег. Все кормились с его рук, как голуби… Но теперь-то по моей вине он стал им чужим…
– Так вышли им деньги, – осторожно предложила Одетт.
Она вполне сносно говорила по-русски – ее первый муж, отец Жозе, учился когда-то в Москве. Второй муж Одетт умер два года тому назад от сердечного приступа. Красивая и довольно молодая еще вдова посвятила себя воспитанию внуков, хотя Маша отлично знала, что за ней ухаживает брат первого мужа, часто звонит ей, приглашает жить к себе в Лиссабон.
– Ты же порвала с ними… Ты можешь не слушать меня, но, если ты решишь поехать в Россию, тебя ждут там большие неприятности. Ты будешь там совсем одна, они съедят тебя.
Они обе понимали, что поездка вместе с Жозе – нереальна, для того чтобы ему получить визу, понадобится время, которого у них нет – с похоронами так долго тянуть не смогут.
– Решай сама, me amor… Это твоя сестра. Просто я очень люблю тебя, знаю, какая ты чувствительная и как тебе будет там тяжело… Подумай, надо ли тебе туда лететь. У тебя дети.
– Ты права, Одетт, я никуда не поеду. Вышлю им деньги. Вот подожду еще одного звонка, объясню, что не смогу приехать, потом предложу деньги. Знаешь, мне все еще не верится, что Али нет… Она была такая… как бы это сказать, живая, энергичная, активная, вздорная, скандальная, шумная… Не сестра, а стихийное бедствие. Всегда вляпывалась в какие-то истории, завязывала опасные знакомства, из мужчин всегда выбирала каких-то негодяев. Может, ей просто не везло? Одетт, у тебя есть сигареты?
– Я же бросила, ты знаешь… – И вдруг лицо ее осветилось нежной усталой улыбкой: – Но для тебя хорошая сигаретка найдется… Сейчас принесу… Ты к Жозе?
– Да, я должна рассказать ему о звонке. Хотя это можно будет сделать уже перед сном, пусть он еще немного поработает. У него сегодня так хорошо все идет… Он перевел почти целую главу.
7
Унылый пейзаж за окном – побелевшая степь, тихие, словно вымершие полустанки, сомнительное тепло вагона, невкусный чай, спящие на полках соседи по купе, заглядывающие в дверной проем взмокшие от беготни по вагонам красивые кудрявые цыганки, предлагающие шали из козьего пуха и покрытую фальшивым золотом керамику, обед в вагоне-ресторане с жирной котлетой и голубым картофельным пюре – все это было розовым букетом по сравнению с тем, что испытывала Дина, думая о генерале. Идиотская ситуация, в которую она попала, была спровоцирована ею с самого начала. И она не могла не понимать, чем может закончиться для нее первый в ее жизни опыт эксгибиционизма. Пошлейшая интрижка – вот результат ее глупости и жадности. Убеждая себя в том, что она таким образом работает над собой, избавляется от комплексов, связанных с неуверенностью в своей внешности, она распалила и без того пламенеющего от одного ее присутствия старого человека. Она так переживала по этому поводу, что даже ее пропитанная настоящим человеколюбием поездка в богом забытый провинциальный дом отдыха покрылась налетом фальши и пошлости. Кроме того, уже на подъезде к Саратову она сильно засомневалась в правильности своего решения – каким образом она станет искать следы какой-то там Розмари? Разве это не смешно?
Можно было провести хотя бы день в областном центре, отдохнуть в какой-нибудь гостинице, чтобы перевести дух, отоспаться после ночи, проведенной в душном вагоне, но Дина решила разделаться со своими делами как можно быстрее. А потому, расспросив на вокзале, как добраться до Красноармейска, и выяснив, что, кроме автобусов, туда ходят и такси, разыскала водителя и попросила как можно скорее отвезти ее в «Отрадное».
В машине она закрыла глаза, стараясь не думать ни о чем. Хотя тень генерала продолжала отравлять ее существование. И зачем они только все испортили? Могли бы оставаться в нормальных, деловых отношениях, просто как хозяин и служанка. А теперь кто она ему? Приходящая шлюха? И ей стало плохо, и ему: как он испугался… Чуть богу душу не отдал, когда понял, чем может закончиться для него этот сексуальный выверт…
– Приехали, – услышала она и проснулась. Машина стояла на залитой солнечным светом заснеженной площадке перед центральным административным корпусом дома отдыха. Тишина, покой, и вокруг – ни души…
Дина расплатилась с водителем, попросила его визитку на случай, если ей понадобится выехать отсюда, и легко взбежала на высокое крыльцо. Она представления не имела, у кого будет расспрашивать о влюбленной паре, принесшей ей столько хлопот. В холле она обнаружила несколько дверей, остановилась перед табличкой «Директор» и постучала. Тишина. Тогда она принялась стучать во все двери подряд – такой же результат. Все ушли на фронт. Увидев в окно идущих куда-то людей, спустилась с крыльца и подбежала к пожилой, уныло бредущей по дорожке женщине в пуховике и белой вязаной шапочке. Спросила, как ей найти директора. Оказалось, что сейчас полдник и все идут в столовую. Она присоединилась к группе отдыхающих – отряд пенсионеров направлялся пить горячее молоко с плюшками. Тоскливое зрелище. И ни одного молодого лица…
В столовой, просторном помещении и тоже полупустом, действительно пахло подгоревшим молоком. И на больших подносах на раздаче на самом деле стояли подносы с булками. Дина подумала, что не хотела бы на старости лет отдыхать в таком вот заведении, среди таких же скучных стариков. Интересно, что же делали здесь пять лет тому назад молодые люди с открытки?
На раздаче она спросила у полной женщины в белом халате, под которым угадывалась толстая шерстяная кофта, где можно найти директора. Ей показали на сидевшую у окна женщину в дубленке. Дина подошла, поздоровалась и спросила, может ли она провести ночь в доме отдыха, не имея на руках путевки.
– Да без проблем, девушка, – ответила директриса, отправляя в рот кусочек булочки. – Платите пятьсот рублей и живите.
Пятьсот рублей за ночь в этой гробовой тишине, среди пенсионеров и этих тошнотворных запахов…
Она решила действовать и достала конверт с открыткой. Показала директрисе.
– Я ищу этих людей. Понимаете, это крайне важно. Я специально приехала из-за границы, мне срочно нужно найти свою сестру…
Она нарочно придумала про заграницу, чтобы дать понять, что ее поездка сюда – дело чрезвычайной важности, и про сестру придумала для пущей важности. И когда уже сказала про сестру, вдруг поняла, что и имени-то ее не знает… Хороша сестрица!
– Понимаете, я даже не знаю ее имени, да и в лицо тоже… Так получилось, нас разлучили в детстве… Словом, пожалуйста, помогите мне найти ее. Знаю только, что в шутку ее звали Розмари. И что она отдыхала здесь вместе с мужчиной пять лет тому назад. Быть может, вы что-нибудь вспомните, ведь это же был Новый год, а молодых людей у вас тут, как я погляжу, не так и много, если не сказать, что совсем нет. Наверняка она записана в журнале регистрации…
Директриса, довольно стройная, с усталым лицом женщина вертела в руках открытку.
– Вы правы, я действительно отлично помню этих людей. Да только их было не двое, а трое – две девушки и парень. Они всегда и везде были втроем. Катались на лыжах, пользовались библиотекой и вообще производили впечатление культурных, образованных и интеллигентных молодых людей. Но кого из двух девушек звали Розмари – понятия не имею.
– Я заплачу вам за хлопоты. Пожалуйста, посмотрите фамилии этих людей. А это… деньги за проживание и за все остальное. Я все равно уже не успею уехать… – она протянула тысячу рублей.
Через полчаса она уже сидела в кабинете директора и подписывала какие-то бухгалтерские документы, а еще через некоторое время она получила самую важную информацию: на листочке красивым аккуратным почерком директора были написаны фамилии интересующих ее людей. «Мария Ивановна Неудачина. Алевтина Ивановна Неудачина. Чагин Владимир Борисович». И саратовский адрес сестер Неудачиных: улица Рахова, дом 153/57, кв. 20.
– Я вспомнила, парень был не местный, не саратовский, кажется, он был из Питера или Москвы. Эта троица отдыхала у нас всего неделю, как раз перед Новым годом. Ну как, я помогла вам? – Женщина улыбнулась. – А вы, значит, еще одна сестра… И откуда же вы будете?
– Теперь это уже не важно… – загадочным тоном произнесла Дина, не собираясь рассказывать директрисе душещипательную историю о растерявшихся по жизни сестрах. На это у нее уже не было сил. – Думаю, что я теперь надолго задержусь в Москве. Главное – найти моих сестер. Представляю, как они обрадуются! А вам… извините, не знаю, как вас зовут?..
– Ольга Петровна, – в голосе директрисы прозвучала обида. Вероятно, ей так хотелось услышать от залетной заграничной птички всю правду.
– Ольга Петровна, спасибо вам большое! Вы извините, что я вам мало что о себе рассказала, но я приехала сюда втайне от мужа, и все слишком серьезно…
В сущности, теперь можно было покидать это гнетущее своей ранней зимней темнотой и безлюдьем место, но такси уже было отпущено, за проживание заплачено, так что она решила все же провести ночь в третьем корпусе, чтобы наконец отдохнуть и привести в порядок все свои мысли.
Включили освещение, и теперь снег вокруг местами порозовел, пожелтел, и только вычищенные дорожки между корпусами стали ярко-голубыми. В корпусах зажглись окна, почувствовалось какое-то движение.
Дине выделили, к счастью, совершенно пустую комнату, горничная (по виду совершенная крестьянка в пуховом платке и валенках) принесла чистое белье и проворно застелила постель, показала, где в коридоре можно найти горячий самовар и буфет с чашками, чаем и сахаром. Напомнила, что в восемь часов ужин, а после ужина – танцы.
– Уморительное зрелище, я вам скажу, – вдруг сказала она, широко улыбаясь. – Старики, а ведут себя здесь ну совершенно как молодые. Влюбляются, назначают свидания, запираются в комнатах на ключ…
– Вас как зовут?
– Татьяна я.
– Вы что же это, прямо здесь, в доме отдыха, и живете?
– Нет, я в деревне, тут совсем рядом.
– У вас тут пять лет тому назад отдыхали сестры Неудачины – Маша и Алевтина, с ними был еще молодой человек по фамилии Чагин, может, помните?
– Когда именно? Летом? Зимой?
– Зимой, как раз перед Новым годом. Они еще на лыжах катались. Вот, посмотрите на эту открытку. Этот рисунок сделал как раз Володя.
Дина говорила так, словно она была знакома и с Чагиным, и с Неудачиными.
Татьяна присела на пустую незастеленную кровать и принялась внимательно рассматривать открытку.
– Да, конечно, я помню их. Очень красивый молодой человек. И его действительно звали Володей, как моего сына. К сожалению, мой Володя сейчас в Сургуте, поэтому он ничего не может вам рассказать о них подробно. Дело в том, что он часто бывал здесь, у этого Чагина, проводил с ними время, научил их играть в карты, разжигать костер в лесу…
– Девушек было две. С кем именно был Чагин, не можете вспомнить? С Машей, вероятно, раз он поздравляет с Новым годом Розмари. Это имя больше, согласитесь, подходит именно к Маше, чем к Алевтине…
– Ну вот вы сами и ответили на этот вопрос. Я-то лично ничего не знаю, вот Володя бы рассказал. Хотя что там рассказывать… Так, повеселились на природе, отдохнули, Володя привез им мяса для шашлыков, шампуры. Они же в лесу справляли Новый год.
– Но не могли же они втроем жить в одной комнате? Наверное, Володя, раз он был не женат, жил в отдельной комнате?
– Да, это так. Но кто знает, кто с кем спал ночью? А вы кем ему приходитесь, женой? – Татьяна посмотрела на Дину с едва скрываемым сочувствием. Подумала, наверное, что жена решила разворошить прошлое муженька и притащилась откуда-то издалека в надежде узнать какую-то семейную тайну.
– Нет. Просто я ищу вот этих людей, – Дина ткнула пальцем в рисунок на открытке, – чтобы сказать им кое-что очень важное. У них нашлись родственники… за границей.
Она не знала, как теперь спровадить горничную, которая все равно мало что знала об отдыхавшей здесь пять лет тому назад троице. Не хватало только выслушивать историю ее жизни или какие-нибудь местные сплетни.
– Знаете, есть еще один человек, который знал этих девушек. У нас повариха была, тетя Даша. Но она давно уже не работает, у нее ноги больные. Кажется, она была знакома не то с матерью девочек, не то с теткой. Если хотите, поезжайте со мной в деревню, поговорите с ней. За мной муж на машине должен приехать с минуты на минуту. У нас же коровы… доить надо.
– Нет-нет, это лишнее. Ваша директриса дала мне адрес этих сестер, так что… не надо. Спасибо большое.
– Ну, тогда я пойду? А вы располагайтесь, отдыхайте. Я понимаю, здесь скучновато, зато спокойно. Знаете, к нам многие приезжают именно из-за тишины, покоя, лыжных прогулок, леса. Женщины иногда после развода приезжают. Раны зализывать. Всякое ведь в жизни бывает! Вот и вы приехали сюда не просто так, видимо, причина важная – родственники нашлись. Наш дом отдыха хоть и скромный, провинциальный, но разные гости бывают. И начальнички высокие со своими зазнобами проводят время. Да только они проживают в отдельных корпусах. Но это вам уже неинтересно. Ладно, пойду я. Не забудьте про ужин. У нас сегодня рыба под майонезом.
Татьяна ушла, Дина облегченно вздохнула и рухнула на кровать – все, наконец-то она одна и может позволить себе просто полежать без движения, без слов, без мыслей… Кажется, она все сделала правильно. Все узнала. Остальное – дело техники. Но об этом она подумает завтра. Хотя… Почему завтра, когда всю черную мозговую работу можно проделать прямо сейчас? Фамилии и адрес известны. Завтра она позвонит таксисту и попросит отвезти ее в Саратов. Нет, она прямо сейчас позвонит ему и договорится на завтра. Он и привезет ее по указанному адресу. На улицу Рахова. Она позвонит и, когда дверь откроют, скажет, что ей нужно встретиться с Марией Ивановной Неудачиной. Возможно, что она будет уже на работе. Ничего страшного. Она отправится на работу к этой Маше, встретится с ней, попросит рассказать ей о том, как она проводила время в доме отдыха «Отрадное», помнит ли она Владимира Чагина. Попытается выяснить, все ли в семье здоровы, не пропали ли у кого деньги (это будет самое сложное). Возможно, она скажет, что ей по ошибке сунули в Москве, возле памятника Пушкину, чужую записку. Какая нелепость! Получится, что она, Дина, приехала из Москвы специально для того, чтобы отдать чужую записку? Про деньги же она сразу говорить не может, мало ли кто такая эта Маша. Может, придумать про лекарство? Мол, сунули ей в руки пакет, а в нем вот эта открытка и лекарство. Все равно все будет выглядеть слишком уж сомнительно. Хотя если она повторит слова той женщины, передавшей ей пакет: «Теперь ее жизнь в ваших руках», – то в эту минуту, быть может, что-то и откроется? Ведь если под угрозой жизнь или здоровье кого-то из этой троицы (а в том, что пакет имел отношение либо к Володе, либо к Маше Неудачиной, Дина уже не сомневалась), то это должно будет сразу выползти наружу! Предположим, эта Маша воскликнет: «Пакет! Он у вас? С лекарством? Господи! Спасибо вам большое… что же мы стоим, проходите, пожалуйста… И вы привезли его сюда из Москвы? Только лишь из-за этой фразы? Вы – удивительный человек! Вы не представляете себе, как же мы все вам благодарны…» И тут выяснится, что Маша или Алевтина больна неизлечимой болезнью и деньги были предназначены, скажем, для операции… Вот тогда-то Дина и расскажет о деньгах. Или же дверь в квартире на улице Рахова откроет кто-то другой. Пусть даже кто-то из милиции. Предположим, Машу украли, а в квартире устроили засаду. А тут является Дина… Вы кто такая? Я?..
Все представлялось ей сейчас нереальным. Несерьезным. И зачем она только потащилась сюда? Положила бы спокойненько деньги в банк на свое имя и забыла о них на время. А дальше… Дальше время бы и показало, как действовать.
Дина укрылась с головой одеялом и закрыла глаза. Тело ее отдыхало, глаза слипались. Она принялась рассуждать, а как бы действовала она сама, если бы вдруг оказалась на месте той женщины, передавшей ей пакет возле памятника Пушкину и обнаружившей, что деньги не дошли до адресата, что она отдала пакет совершенно чужому человеку? Скорее всего, снова отправилась бы к памятнику в надежде, что тот, кто взял пакет, тоже вернется туда. Но надежда на то, что человек вернет внезапно обрушившиеся ему на голову пятьдесят тысяч долларов, – ничтожна. Дураков нет. Есть только дуры. К тому же сразу после того, как она взяла пакет, они с Максимом отправились в театр… Максим. Она вообще забыла о его существовании. Когда она вернется в Москву, он непременно спросит ее, что случилось с теми документами, которые якобы были в пакете. Она спокойно скажет, что отправила их по указанному адресу почтой. Вот и все.
Рыба под майонезом… Пойти, что ли, поужинать? Или сначала позвонить таксисту?
Татьяна стояла в дверях сарая и смотрела, как Дарья, крупная, закутанная в шаль женщина процеживает через марлю молоко. Белая, в черных кляксах безрогая корова повернула голову и посмотрела на нее огромными кофейными глазами. Черные кожистые губы двигались, как заведенные, – она жевала подсохшую люцерну.
– Представляешь, Антонина-то каждый день сдает по пятьдесят литров, молочник у нее спрашивает, у тебя что: коровы или роботы? А она только смеется в ответ.
– Привет, Танюша, – поздоровалась мягким тихим голосом Дарья. – Тонька водой разбавляет, сама видела. Зашла как-то случайно, как раз после дойки, вот как ты сейчас, примерно в то же самое время, а она сараюшку-то свою запереть не успела, сидит, меркой воду в молоко добавляет, чтобы не до синевы разбавить, понимаешь? Я ей в спину говорю: и не стыдно тебе, Тонька?.. Она от неожиданности чуть с табуретки не свалилась. Но у нее такие коровы… такое молоко жирное дают, что никаким прибором воду не измерить. Да и вообще, не наше это дело, Татьяна. Ты за молоком?
– Представляешь, к нам в «Отрадное» одна мадам приехала. Я так и не поняла, откуда она. Туману напустила. Ищет девчонок твоих знакомых, племянниц Татьяны, тезки моей, Неудачиных. Интересуется, с кем был тот москвич, помнишь, когда они все втроем пять лет тому назад к нам приезжали Новый год встречать?
Дарья встала, проворным точным движением поправила сбившуюся шаль.
– Думаешь, жена Чагина, что ли?
– Ты прямо не в бровь, а в глаз! Я тоже так подумала, но она сказала, что никакая не жена, что ищет их совершенно по другому делу, мол, у сестер этих родственники за границей объявились.
– Так это она про Машу, что ли, говорила? И так все знают, что она за границей живет. Странно… И что, специально приехала, чтобы узнать, с кем спал Чагин?
– Нет, я так поняла, что она по открытке новогодней хотела выяснить, кто именно отдыхал в «Отрадном» пять лет тому назад и, главное, фамилии этих людей. Значит, она не знала ни ваших девчонок, ни этого самого Чагина. Может, на самом деле кто объявился за границей?
– И что, она узнала фамилии?
– Да. И фамилии, и адрес. Завтра поедет в Саратов, разыщет их.
– Кого их-то? Машка-то в Португалии давно живет. Значит, увидит она только Алю.
– Может, позвонишь ей, предупредишь? Или Татьяне звякни, она-то точно все знает. Может, они и без этой мадам в курсе, о ком идет речь.
Дарья несколько секунд смотрела в пространство, что-то обдумывая, потом переспросила:
– И она только ради того, чтобы узнать фамилии, приехала сюда? Потратила деньги, время… Может, это и вправду что-то серьезное? Надо бы предупредить Алевтину, чтобы дома была. А вдруг им наследство какое… из Америки? – сказала – и усмехнулась, не веря своим же словам.
Она прикрыла ведро с молоком марлей и направилась к дому, Татьяна увязалась следом.
До Саратова Дарья дозвонилась быстро.
– Татьяна? Это ты? – Лицо Дарьи порозовело от волнения и радости. Татьяна была самой близкой ее подругой, несмотря на то что они встречались все реже и реже. – Узнала меня? Не ожидала? Понятное дело… Не так уж часто перезваниваемся. Я что тебе звоню-то… У нас тут одна особа объявилась, ищет твоих племянниц – фамилию хочет знать, адреса… Вроде бы у вас наследники какие в Америке, что ли, объявились… Я точно не знаю, это мне тезка твоя, Танюша, соседка, сказала. Так вот, она, эта женщина, завтра будет в ваших краях, заедет к Алевтине, ты ей позвони, скажи, чтобы дома была. Вдруг на самом деле что важное… Что? Али дома нет? А где же она?..
И тут Дарья побледнела, растерянно посмотрела на стоявшую возле кабинки Татьяну. Кивнула головой, продолжая таращиться куда-то в пространство, после чего, прикрыв микрофон рукой, шепнула самой себе, как всхлипнула:
– Алевтина померла… – И в трубку: – Да она совсем молодая! От чего померла-то?.. Убили?! Господи, прости!
Она перекрестилась и стояла несколько минут, слушая. Брови ее взлетели вверх, а губы поджались. Татьяна не спускала с нее глаз, стоя за дверцей кабинки.
– И похороны когда, тоже, значит, не знаете… Горе-то какое… Так, может, женщина-то, что к нам приехала, имеет к этому делу какое-то отношение? Я уж и не знаю, правильно ли сделала, что позвонила тебе, или нет… Да, ты права, лучше быть предупрежденным… Но горе-то какое… Вот слушаю тебя – и ушам своим не верю. А что Маша? Приедет? Ты позвонила ей или вы до сих не разговариваете?.. Понятно. Конечно, она не приедет. А ответила просто так, из вежливости, не могла же она тебе сказать: извини, тетя Таня, мне не до тебя, не до ваших похорон, у меня своя жизнь… Думаешь? Ну, не знаю… Да понимаю я все, она далеко. Ладно, я тебе потом перезвоню… Ты? Договорились. Как только будет известен день похорон, сама позвони, я-то обязательно приеду с Алей проститься… Держись, подружка…
Она положила трубку, вышла из кабинки и посмотрела на Татьяну.
– Алевтину убили. В Москве. Никто не знает, зачем она туда поехала. Говорила, что по делам.
– Как – убили?!
– Застрелили.
– Матерь божья…
Можно было провести хотя бы день в областном центре, отдохнуть в какой-нибудь гостинице, чтобы перевести дух, отоспаться после ночи, проведенной в душном вагоне, но Дина решила разделаться со своими делами как можно быстрее. А потому, расспросив на вокзале, как добраться до Красноармейска, и выяснив, что, кроме автобусов, туда ходят и такси, разыскала водителя и попросила как можно скорее отвезти ее в «Отрадное».
В машине она закрыла глаза, стараясь не думать ни о чем. Хотя тень генерала продолжала отравлять ее существование. И зачем они только все испортили? Могли бы оставаться в нормальных, деловых отношениях, просто как хозяин и служанка. А теперь кто она ему? Приходящая шлюха? И ей стало плохо, и ему: как он испугался… Чуть богу душу не отдал, когда понял, чем может закончиться для него этот сексуальный выверт…
– Приехали, – услышала она и проснулась. Машина стояла на залитой солнечным светом заснеженной площадке перед центральным административным корпусом дома отдыха. Тишина, покой, и вокруг – ни души…
Дина расплатилась с водителем, попросила его визитку на случай, если ей понадобится выехать отсюда, и легко взбежала на высокое крыльцо. Она представления не имела, у кого будет расспрашивать о влюбленной паре, принесшей ей столько хлопот. В холле она обнаружила несколько дверей, остановилась перед табличкой «Директор» и постучала. Тишина. Тогда она принялась стучать во все двери подряд – такой же результат. Все ушли на фронт. Увидев в окно идущих куда-то людей, спустилась с крыльца и подбежала к пожилой, уныло бредущей по дорожке женщине в пуховике и белой вязаной шапочке. Спросила, как ей найти директора. Оказалось, что сейчас полдник и все идут в столовую. Она присоединилась к группе отдыхающих – отряд пенсионеров направлялся пить горячее молоко с плюшками. Тоскливое зрелище. И ни одного молодого лица…
В столовой, просторном помещении и тоже полупустом, действительно пахло подгоревшим молоком. И на больших подносах на раздаче на самом деле стояли подносы с булками. Дина подумала, что не хотела бы на старости лет отдыхать в таком вот заведении, среди таких же скучных стариков. Интересно, что же делали здесь пять лет тому назад молодые люди с открытки?
На раздаче она спросила у полной женщины в белом халате, под которым угадывалась толстая шерстяная кофта, где можно найти директора. Ей показали на сидевшую у окна женщину в дубленке. Дина подошла, поздоровалась и спросила, может ли она провести ночь в доме отдыха, не имея на руках путевки.
– Да без проблем, девушка, – ответила директриса, отправляя в рот кусочек булочки. – Платите пятьсот рублей и живите.
Пятьсот рублей за ночь в этой гробовой тишине, среди пенсионеров и этих тошнотворных запахов…
Она решила действовать и достала конверт с открыткой. Показала директрисе.
– Я ищу этих людей. Понимаете, это крайне важно. Я специально приехала из-за границы, мне срочно нужно найти свою сестру…
Она нарочно придумала про заграницу, чтобы дать понять, что ее поездка сюда – дело чрезвычайной важности, и про сестру придумала для пущей важности. И когда уже сказала про сестру, вдруг поняла, что и имени-то ее не знает… Хороша сестрица!
– Понимаете, я даже не знаю ее имени, да и в лицо тоже… Так получилось, нас разлучили в детстве… Словом, пожалуйста, помогите мне найти ее. Знаю только, что в шутку ее звали Розмари. И что она отдыхала здесь вместе с мужчиной пять лет тому назад. Быть может, вы что-нибудь вспомните, ведь это же был Новый год, а молодых людей у вас тут, как я погляжу, не так и много, если не сказать, что совсем нет. Наверняка она записана в журнале регистрации…
Директриса, довольно стройная, с усталым лицом женщина вертела в руках открытку.
– Вы правы, я действительно отлично помню этих людей. Да только их было не двое, а трое – две девушки и парень. Они всегда и везде были втроем. Катались на лыжах, пользовались библиотекой и вообще производили впечатление культурных, образованных и интеллигентных молодых людей. Но кого из двух девушек звали Розмари – понятия не имею.
– Я заплачу вам за хлопоты. Пожалуйста, посмотрите фамилии этих людей. А это… деньги за проживание и за все остальное. Я все равно уже не успею уехать… – она протянула тысячу рублей.
Через полчаса она уже сидела в кабинете директора и подписывала какие-то бухгалтерские документы, а еще через некоторое время она получила самую важную информацию: на листочке красивым аккуратным почерком директора были написаны фамилии интересующих ее людей. «Мария Ивановна Неудачина. Алевтина Ивановна Неудачина. Чагин Владимир Борисович». И саратовский адрес сестер Неудачиных: улица Рахова, дом 153/57, кв. 20.
– Я вспомнила, парень был не местный, не саратовский, кажется, он был из Питера или Москвы. Эта троица отдыхала у нас всего неделю, как раз перед Новым годом. Ну как, я помогла вам? – Женщина улыбнулась. – А вы, значит, еще одна сестра… И откуда же вы будете?
– Теперь это уже не важно… – загадочным тоном произнесла Дина, не собираясь рассказывать директрисе душещипательную историю о растерявшихся по жизни сестрах. На это у нее уже не было сил. – Думаю, что я теперь надолго задержусь в Москве. Главное – найти моих сестер. Представляю, как они обрадуются! А вам… извините, не знаю, как вас зовут?..
– Ольга Петровна, – в голосе директрисы прозвучала обида. Вероятно, ей так хотелось услышать от залетной заграничной птички всю правду.
– Ольга Петровна, спасибо вам большое! Вы извините, что я вам мало что о себе рассказала, но я приехала сюда втайне от мужа, и все слишком серьезно…
В сущности, теперь можно было покидать это гнетущее своей ранней зимней темнотой и безлюдьем место, но такси уже было отпущено, за проживание заплачено, так что она решила все же провести ночь в третьем корпусе, чтобы наконец отдохнуть и привести в порядок все свои мысли.
Включили освещение, и теперь снег вокруг местами порозовел, пожелтел, и только вычищенные дорожки между корпусами стали ярко-голубыми. В корпусах зажглись окна, почувствовалось какое-то движение.
Дине выделили, к счастью, совершенно пустую комнату, горничная (по виду совершенная крестьянка в пуховом платке и валенках) принесла чистое белье и проворно застелила постель, показала, где в коридоре можно найти горячий самовар и буфет с чашками, чаем и сахаром. Напомнила, что в восемь часов ужин, а после ужина – танцы.
– Уморительное зрелище, я вам скажу, – вдруг сказала она, широко улыбаясь. – Старики, а ведут себя здесь ну совершенно как молодые. Влюбляются, назначают свидания, запираются в комнатах на ключ…
– Вас как зовут?
– Татьяна я.
– Вы что же это, прямо здесь, в доме отдыха, и живете?
– Нет, я в деревне, тут совсем рядом.
– У вас тут пять лет тому назад отдыхали сестры Неудачины – Маша и Алевтина, с ними был еще молодой человек по фамилии Чагин, может, помните?
– Когда именно? Летом? Зимой?
– Зимой, как раз перед Новым годом. Они еще на лыжах катались. Вот, посмотрите на эту открытку. Этот рисунок сделал как раз Володя.
Дина говорила так, словно она была знакома и с Чагиным, и с Неудачиными.
Татьяна присела на пустую незастеленную кровать и принялась внимательно рассматривать открытку.
– Да, конечно, я помню их. Очень красивый молодой человек. И его действительно звали Володей, как моего сына. К сожалению, мой Володя сейчас в Сургуте, поэтому он ничего не может вам рассказать о них подробно. Дело в том, что он часто бывал здесь, у этого Чагина, проводил с ними время, научил их играть в карты, разжигать костер в лесу…
– Девушек было две. С кем именно был Чагин, не можете вспомнить? С Машей, вероятно, раз он поздравляет с Новым годом Розмари. Это имя больше, согласитесь, подходит именно к Маше, чем к Алевтине…
– Ну вот вы сами и ответили на этот вопрос. Я-то лично ничего не знаю, вот Володя бы рассказал. Хотя что там рассказывать… Так, повеселились на природе, отдохнули, Володя привез им мяса для шашлыков, шампуры. Они же в лесу справляли Новый год.
– Но не могли же они втроем жить в одной комнате? Наверное, Володя, раз он был не женат, жил в отдельной комнате?
– Да, это так. Но кто знает, кто с кем спал ночью? А вы кем ему приходитесь, женой? – Татьяна посмотрела на Дину с едва скрываемым сочувствием. Подумала, наверное, что жена решила разворошить прошлое муженька и притащилась откуда-то издалека в надежде узнать какую-то семейную тайну.
– Нет. Просто я ищу вот этих людей, – Дина ткнула пальцем в рисунок на открытке, – чтобы сказать им кое-что очень важное. У них нашлись родственники… за границей.
Она не знала, как теперь спровадить горничную, которая все равно мало что знала об отдыхавшей здесь пять лет тому назад троице. Не хватало только выслушивать историю ее жизни или какие-нибудь местные сплетни.
– Знаете, есть еще один человек, который знал этих девушек. У нас повариха была, тетя Даша. Но она давно уже не работает, у нее ноги больные. Кажется, она была знакома не то с матерью девочек, не то с теткой. Если хотите, поезжайте со мной в деревню, поговорите с ней. За мной муж на машине должен приехать с минуты на минуту. У нас же коровы… доить надо.
– Нет-нет, это лишнее. Ваша директриса дала мне адрес этих сестер, так что… не надо. Спасибо большое.
– Ну, тогда я пойду? А вы располагайтесь, отдыхайте. Я понимаю, здесь скучновато, зато спокойно. Знаете, к нам многие приезжают именно из-за тишины, покоя, лыжных прогулок, леса. Женщины иногда после развода приезжают. Раны зализывать. Всякое ведь в жизни бывает! Вот и вы приехали сюда не просто так, видимо, причина важная – родственники нашлись. Наш дом отдыха хоть и скромный, провинциальный, но разные гости бывают. И начальнички высокие со своими зазнобами проводят время. Да только они проживают в отдельных корпусах. Но это вам уже неинтересно. Ладно, пойду я. Не забудьте про ужин. У нас сегодня рыба под майонезом.
Татьяна ушла, Дина облегченно вздохнула и рухнула на кровать – все, наконец-то она одна и может позволить себе просто полежать без движения, без слов, без мыслей… Кажется, она все сделала правильно. Все узнала. Остальное – дело техники. Но об этом она подумает завтра. Хотя… Почему завтра, когда всю черную мозговую работу можно проделать прямо сейчас? Фамилии и адрес известны. Завтра она позвонит таксисту и попросит отвезти ее в Саратов. Нет, она прямо сейчас позвонит ему и договорится на завтра. Он и привезет ее по указанному адресу. На улицу Рахова. Она позвонит и, когда дверь откроют, скажет, что ей нужно встретиться с Марией Ивановной Неудачиной. Возможно, что она будет уже на работе. Ничего страшного. Она отправится на работу к этой Маше, встретится с ней, попросит рассказать ей о том, как она проводила время в доме отдыха «Отрадное», помнит ли она Владимира Чагина. Попытается выяснить, все ли в семье здоровы, не пропали ли у кого деньги (это будет самое сложное). Возможно, она скажет, что ей по ошибке сунули в Москве, возле памятника Пушкину, чужую записку. Какая нелепость! Получится, что она, Дина, приехала из Москвы специально для того, чтобы отдать чужую записку? Про деньги же она сразу говорить не может, мало ли кто такая эта Маша. Может, придумать про лекарство? Мол, сунули ей в руки пакет, а в нем вот эта открытка и лекарство. Все равно все будет выглядеть слишком уж сомнительно. Хотя если она повторит слова той женщины, передавшей ей пакет: «Теперь ее жизнь в ваших руках», – то в эту минуту, быть может, что-то и откроется? Ведь если под угрозой жизнь или здоровье кого-то из этой троицы (а в том, что пакет имел отношение либо к Володе, либо к Маше Неудачиной, Дина уже не сомневалась), то это должно будет сразу выползти наружу! Предположим, эта Маша воскликнет: «Пакет! Он у вас? С лекарством? Господи! Спасибо вам большое… что же мы стоим, проходите, пожалуйста… И вы привезли его сюда из Москвы? Только лишь из-за этой фразы? Вы – удивительный человек! Вы не представляете себе, как же мы все вам благодарны…» И тут выяснится, что Маша или Алевтина больна неизлечимой болезнью и деньги были предназначены, скажем, для операции… Вот тогда-то Дина и расскажет о деньгах. Или же дверь в квартире на улице Рахова откроет кто-то другой. Пусть даже кто-то из милиции. Предположим, Машу украли, а в квартире устроили засаду. А тут является Дина… Вы кто такая? Я?..
Все представлялось ей сейчас нереальным. Несерьезным. И зачем она только потащилась сюда? Положила бы спокойненько деньги в банк на свое имя и забыла о них на время. А дальше… Дальше время бы и показало, как действовать.
Дина укрылась с головой одеялом и закрыла глаза. Тело ее отдыхало, глаза слипались. Она принялась рассуждать, а как бы действовала она сама, если бы вдруг оказалась на месте той женщины, передавшей ей пакет возле памятника Пушкину и обнаружившей, что деньги не дошли до адресата, что она отдала пакет совершенно чужому человеку? Скорее всего, снова отправилась бы к памятнику в надежде, что тот, кто взял пакет, тоже вернется туда. Но надежда на то, что человек вернет внезапно обрушившиеся ему на голову пятьдесят тысяч долларов, – ничтожна. Дураков нет. Есть только дуры. К тому же сразу после того, как она взяла пакет, они с Максимом отправились в театр… Максим. Она вообще забыла о его существовании. Когда она вернется в Москву, он непременно спросит ее, что случилось с теми документами, которые якобы были в пакете. Она спокойно скажет, что отправила их по указанному адресу почтой. Вот и все.
Рыба под майонезом… Пойти, что ли, поужинать? Или сначала позвонить таксисту?
* * *
– Дарья? Ты уже подоила?Татьяна стояла в дверях сарая и смотрела, как Дарья, крупная, закутанная в шаль женщина процеживает через марлю молоко. Белая, в черных кляксах безрогая корова повернула голову и посмотрела на нее огромными кофейными глазами. Черные кожистые губы двигались, как заведенные, – она жевала подсохшую люцерну.
– Представляешь, Антонина-то каждый день сдает по пятьдесят литров, молочник у нее спрашивает, у тебя что: коровы или роботы? А она только смеется в ответ.
– Привет, Танюша, – поздоровалась мягким тихим голосом Дарья. – Тонька водой разбавляет, сама видела. Зашла как-то случайно, как раз после дойки, вот как ты сейчас, примерно в то же самое время, а она сараюшку-то свою запереть не успела, сидит, меркой воду в молоко добавляет, чтобы не до синевы разбавить, понимаешь? Я ей в спину говорю: и не стыдно тебе, Тонька?.. Она от неожиданности чуть с табуретки не свалилась. Но у нее такие коровы… такое молоко жирное дают, что никаким прибором воду не измерить. Да и вообще, не наше это дело, Татьяна. Ты за молоком?
– Представляешь, к нам в «Отрадное» одна мадам приехала. Я так и не поняла, откуда она. Туману напустила. Ищет девчонок твоих знакомых, племянниц Татьяны, тезки моей, Неудачиных. Интересуется, с кем был тот москвич, помнишь, когда они все втроем пять лет тому назад к нам приезжали Новый год встречать?
Дарья встала, проворным точным движением поправила сбившуюся шаль.
– Думаешь, жена Чагина, что ли?
– Ты прямо не в бровь, а в глаз! Я тоже так подумала, но она сказала, что никакая не жена, что ищет их совершенно по другому делу, мол, у сестер этих родственники за границей объявились.
– Так это она про Машу, что ли, говорила? И так все знают, что она за границей живет. Странно… И что, специально приехала, чтобы узнать, с кем спал Чагин?
– Нет, я так поняла, что она по открытке новогодней хотела выяснить, кто именно отдыхал в «Отрадном» пять лет тому назад и, главное, фамилии этих людей. Значит, она не знала ни ваших девчонок, ни этого самого Чагина. Может, на самом деле кто объявился за границей?
– И что, она узнала фамилии?
– Да. И фамилии, и адрес. Завтра поедет в Саратов, разыщет их.
– Кого их-то? Машка-то в Португалии давно живет. Значит, увидит она только Алю.
– Может, позвонишь ей, предупредишь? Или Татьяне звякни, она-то точно все знает. Может, они и без этой мадам в курсе, о ком идет речь.
Дарья несколько секунд смотрела в пространство, что-то обдумывая, потом переспросила:
– И она только ради того, чтобы узнать фамилии, приехала сюда? Потратила деньги, время… Может, это и вправду что-то серьезное? Надо бы предупредить Алевтину, чтобы дома была. А вдруг им наследство какое… из Америки? – сказала – и усмехнулась, не веря своим же словам.
Она прикрыла ведро с молоком марлей и направилась к дому, Татьяна увязалась следом.
До Саратова Дарья дозвонилась быстро.
– Татьяна? Это ты? – Лицо Дарьи порозовело от волнения и радости. Татьяна была самой близкой ее подругой, несмотря на то что они встречались все реже и реже. – Узнала меня? Не ожидала? Понятное дело… Не так уж часто перезваниваемся. Я что тебе звоню-то… У нас тут одна особа объявилась, ищет твоих племянниц – фамилию хочет знать, адреса… Вроде бы у вас наследники какие в Америке, что ли, объявились… Я точно не знаю, это мне тезка твоя, Танюша, соседка, сказала. Так вот, она, эта женщина, завтра будет в ваших краях, заедет к Алевтине, ты ей позвони, скажи, чтобы дома была. Вдруг на самом деле что важное… Что? Али дома нет? А где же она?..
И тут Дарья побледнела, растерянно посмотрела на стоявшую возле кабинки Татьяну. Кивнула головой, продолжая таращиться куда-то в пространство, после чего, прикрыв микрофон рукой, шепнула самой себе, как всхлипнула:
– Алевтина померла… – И в трубку: – Да она совсем молодая! От чего померла-то?.. Убили?! Господи, прости!
Она перекрестилась и стояла несколько минут, слушая. Брови ее взлетели вверх, а губы поджались. Татьяна не спускала с нее глаз, стоя за дверцей кабинки.
– И похороны когда, тоже, значит, не знаете… Горе-то какое… Так, может, женщина-то, что к нам приехала, имеет к этому делу какое-то отношение? Я уж и не знаю, правильно ли сделала, что позвонила тебе, или нет… Да, ты права, лучше быть предупрежденным… Но горе-то какое… Вот слушаю тебя – и ушам своим не верю. А что Маша? Приедет? Ты позвонила ей или вы до сих не разговариваете?.. Понятно. Конечно, она не приедет. А ответила просто так, из вежливости, не могла же она тебе сказать: извини, тетя Таня, мне не до тебя, не до ваших похорон, у меня своя жизнь… Думаешь? Ну, не знаю… Да понимаю я все, она далеко. Ладно, я тебе потом перезвоню… Ты? Договорились. Как только будет известен день похорон, сама позвони, я-то обязательно приеду с Алей проститься… Держись, подружка…
Она положила трубку, вышла из кабинки и посмотрела на Татьяну.
– Алевтину убили. В Москве. Никто не знает, зачем она туда поехала. Говорила, что по делам.
– Как – убили?!
– Застрелили.
– Матерь божья…
8
Владимир Чагин сидел на диване в гостиной и пил водку. В квартире было тихо – до развода оставалась неделя, и жена его с двумя детьми вот уже месяц как жила у своей матери в Черемушках. Ему и самому не верилось, что он остался один, что Катя с детьми не вернется, но вот радоваться ему или нет, он пока еще не определился. С Катей они прожили три года. Красивая домашняя девочка с большими амбициями, готовностью обидеться на любую мелочь, капризная, избалованная, злопамятная. С первого дня их брака он жил с сознанием того, что совершил ошибку, что их отношения явились для него средством избавления от фатального наваждения – любви к другой женщине, своей первой жене. Но Катя так быстро объявила ему о своей беременности, а ее родители так упорно давили на него, требуя каких-то активных действий, которые доказали бы всему свету существование у него чувства ответственности, что он сдался практически без сопротивления и свадьба состоялась уже через три месяца после его развода с Машей. Молодые поселились в большой квартире Чагина, и Катя едва ли не в первый же день их совместного проживания заявила свои права не только на свободу Владимира, но и на его имущество. Она развила бурную деятельность, начав ремонт, в квартире вскоре появилась новая мебель, пришли какие-то люди в оранжевых комбинезонах – они оборудовали даже детскую! Она вила гнездо с завидным упорством, заводя в доме свои порядки, словно всю свою несознательную молодую жизнь только и занималась тем, что обдумывала детали замужества. Она знала и умела все. Оказалось, что Катя прекрасно готовит, умеет встречать гостей и отлично ведет хозяйство в целом. Она снисходительно принимала знаки внимания, которые оказывал ей муж, что же касается половой жизни, которая подразумевалась в браке, то это было воспринято Катей как некая повинность, которую она терпела, разве что не стиснув зубы. Словно близость с мужем причиняла ей боль. Но если раньше Чагин обижался на Катю и не знал, с чего начать воспитание молодой жены, чтобы она радовалась этим отношениям, то потом решил для себя, что он спокойно может спать просто рядом с женой, вовсе не прикасаясь к ней. И что, возможно, только при таких отношениях их супружество, как это ни парадоксально, сохранится. Они не любили друг друга, но держались первое время за этот брак, как за единственное средство спасения от одиночества. К тому же Катя просто созрела для замужества и готова была рожать ему детей. Она мало что понимала в отношениях между мужчиной и женщиной, и на этот счет Чагин имел свое мнение – он считал, что тому виной глуповатая и недалекая мамаша Кати, воспитавшая дочь в самых дурных принципах, касающихся близких отношений между супругами, благодаря которым вечно голодный по части секса тесть заводил шашни с молоденькими девочками на своей работе (о чем время от времени делился с зятем под водочку). Зато в доме всегда было чисто, пахло вкусной едой, а в шкафу висели выглаженные сорочки, вычищенные костюмы.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента