– Вчера я заехала к Алексею, чтобы немного поддержать его. Он начал пить… Совсем раскис. У меня есть ключ от его почтового ящика. Так вот. Открываю я его, а там – извещение. Словом, пришла посылка. На его имя. Без обратного адреса. А в ней, знаете, что оказалось?
– Нет…
– Платье Эммы. Зеленое, джерси. Я очень хорошо знаю это платье. Оно было сшито тоже Лизой Гусаровой. Оно очень шло Эмме…
– Ничего не понял. В посылке было платье вашей сестры?
– Ну да! И еще записка. Вот. – И она протянула ему записку.
Он прочел: «Алексей, привет! Буду через полчаса, пожалуйста, разогрей курицу и сделай салат. Майонез в ведерке в холодильнике под окном. Целую, Эмма».
– Какая странная записка, – покачал он головой. – Написана печатными буквами.
– Да, мы решили, что тот, кто это сделал, нарочно писал печатными буквами, чтобы невозможно было определить, чья рука… Эмма писала красивым почерком, очень характерным, с наклоном в обратную сторону… Как вы думаете, кому понадобилось так издеваться над бедным вдовцом? Мы с ним были в шоке… И представляете себе наше состояние, когда ровно через полчаса в дверь позвонили?! Мы подскочили… Словом, вели себя как перепуганные дети. Оказывается, пришла женщина, просила денег за уборку подъезда… Понимаете, записка написана в таком духе, как если бы Эмма была жива…
– А майонез действительно был в холодильнике под окном?
– Конечно, нет. Этот холодильник, а по сути, шкафчик под окном, у них давно не функционирует. В нем лежит прошлогоднее варенье и все такое… А майонез Эмма всегда хранила в нормальном холодильнике. «Разогрей курицу…» Получается, что она как бы с того света продолжает заботиться о нем и даже целует его в конце записки. А если бы Алексей страдал болезнью сердца?
– Но ведь не страдает?
– Нет, слава богу. Вот поэтому-то я и приехала к вам.
– А где посылка?
– На заднем сиденье. Вы можете забрать ее. Она не могла оставаться у Алексея. Он бы с ума сошел, если бы я оставила ее там… Может, вы выясните, откуда она была отправлена?
Она вышла из машины, открыла заднюю дверцу и достала большой пакет, в котором было что-то прямоугольное с острыми краями, похожее на ящик.
– Вот, держите. – Анна вручила ему пакет. – Я вот что думаю: а что, если эта ее поездка и эта посылка как-то связаны между собой? Ну разве все это не странно? Вадим Александрович, ну что вы так на меня смотрите? Вы думаете, что я сумасшедшая, которой нечего делать, и она водит вас за нос? Поверьте, я ничего не придумала!
– Что вы, я ничего такого и не предполагал… А смотрю я на вас так потому, что…
Она заглянула ему в глаза и, словно прочтя в них что-то, отвернулась. Несколько мгновений молчала. Вадим решил взять инициативу в свои руки:
– Понимаете, я следователь… Вы – сестра Майер. Все понятно. Но вы мне нравитесь, Анна. Быть может, поэтому я и смотрю на вас несколько иначе, чем если бы вы были просто посетительницей. Теперь вы понимаете?
Анна покраснела.
– Вадим Александрович, что вы такое говорите. У меня сестра погибла…
– Вы замужем? – Он уже не мог остановиться. Ему хотелось узнать о ней как можно больше.
– Нет. Я вдова. Но какое это, в сущности, имеет значение?
– Правильно, ровно никакого. Но все-таки… Значит, вы – свободная женщина?
– Всякая женщина свободна, равно как и мужчина. Разве вас этому еще не учили?
Теперь была его очередь краснеть. Да уж, жена успела научить его этому пониманию свободы в браке.
– Тогда спрошу конкретнее: сегодня вечером вы свободны?
– Вообще-то, я хотела навестить Алексея…
– Навестите, мы можем встретиться позже.
И тут ему стало дурно: он вдруг понял, что ему совершенно некуда будет привести эту роскошную женщину. Кафе и ресторан отметаются сразу. Там нет кроватей, диванов, кушеток и прочей подходящей мебели. Не к Валентине же ее вести! И тут вдруг до него донеслось:
– Я бы могла пригласить вас к себе, но у меня почти пустой бар… Я после похорон Эммочки все спиртное отдала Алексею…
Вадиму было неприятно, что Анна так часто упоминает имя своего зятя. Зять – это же не муж, в конце-то концов! Смутная догадка несколько охладила его пыл: а может, они любовники? Убили Эмму, а теперь валяют дурака? Но мысль как пришла, так и ушла, оставив в душе слабый след.
– Я спокойно отношусь к спиртному. Коньяк я принесу.
Он вдруг понял, что она имела в виду, когда сказала о том, что ее бар пуст. Вероятно, она еще не вполне готова к тому, чтобы принимать у себя мужчину – не может прийти в себя после смерти сестры. Но жизнь-то не остановилась, она продолжается. Безусловно, он понимал, что рассуждает как настоящий эгоист. Но ничего не мог с собой поделать. Он стоял рядом с женщиной и видел ее уже не только без пальто, но и без платья, без всего, и она показалась ему восхитительной.
– Вы мне хотя бы намекните, где вы живете, – улыбнулся он, не отрывая от нее глаз. – И телефон свой оставьте…
Когда она уехала, он еще некоторое время смотрел ей вслед. С одной стороны, он испытывал стыд за свою несдержанность, с другой – радость, потому что ему все же удалось уговорить ее встретиться с ним. И он знал, чувствовал, что встреча непременно состоится и что Анна Майер, эта маленькая хрупкая женщина с повадками чистенькой, аккуратной домашней кошки, не обманет его ожиданий и не превратит многообещающее свидание в вечер поэзии Серебряного века. Во всяком случае, он очень на это надеялся.
С большим, но совсем не тяжелым пакетом в руках он поднялся к себе в кабинет и достал посылку. Он не был уверен, что держит в руках вещдок. По его мнению, этого вдовца, Тарасова, просто кто-то изводил таким вот циничным образом. Но, с другой стороны, как могло случиться, что у этого человека оказалось платье погибшей Эммы? Возможно, это ошибка, и платье всего лишь копия настоящего платья…
Гарманов поймал себя на том, что его стали раздражать все эти платья Эммы Майер. Слишком уж много было разговоров и мыслей на эту тему. Тем не менее ящик он вскрыл, достал зеленое платье и разложил на столе. От него даже сейчас, после того как оно какое-то время пролежало в фанерном ящике, исходил слабый, но приятный аромат духов. Красивое платье из нежной зеленой трикотажной ткани, способной принять любую форму. Вадим взял его за плечики и встряхнул, чтобы представить себе, как выглядела Эмма Майер в этом платье живая. Судя по всему, у нее была стройная фигура. Тонкая талия, полная грудь и небольшой рост. И вот теперь ее нет, а он, следователь прокуратуры, словно какой-нибудь маньяк, держит в руках ее платье. Что он ответит, если к нему в кабинет кто-нибудь заглянет и увидит его с платьем в руках. Вещдок? Но тогда ему придется оформить его по всем правилам, а для этого вновь встретиться с Эммой… Вернее, с Анной. Эмма, Анна. Скорее всего, сестры были чем-то похожи. На то они и сестры.
Вадим уложил платье в пакет и сунул в свой кейс. А ящик сунул в сейф с мыслью о том, что если понадобится, то он выяснит, из какого именно почтового отделения эта посылка была отправлена. Но в душе он почему-то был уверен, что этого не произойдет и что эта посылка останется единственной в своем роде. Мало ли психически нездоровых людей в обществе, чтобы пытаться в каждом увидеть преступника? Может, это платье было украдено из квартиры Тарасова в момент похорон супруги. Обычно в такой траурный день квартира набивается народом, случайными людьми. Кто знает, может, среди них и затесался какой-нибудь идиот, который был в свое время влюблен в Эмму и после ее смерти решил отомстить ее мужу за то, что тот заставил жену вместо себя поехать на дачу закрывать розы…
Бред. Какой же это бред. Но и посылка тоже попахивает шизцой.
Он позвонил Валентине, спросил, как дела, как самочувствие, настроение и, получив ответ («Все отлично, готовлю ужин»), осторожно сказал, что задержится на работе, и предупредил лишний раз, чтобы она никому не открывала дверь.
– Не беспокойтесь за меня. Никому не открою.
– Тогда до вечера?
– До вечера…
Он решил, что она на самом деле чувствует себя вполне нормально. Это означало, что он со спокойной совестью может провести вечер в компании другой женщины. С этой мыслью он достал папки текущих дел и погрузился в работу. А около семи вечера, когда, голодный и уставший, посмотрел в окно и понял, что просидел за столом, не вставая, около четырех часов, он уже с несколько другим чувством, явно поостыв, принялся набирать номер телефона Майер. Мысль о том, что сейчас, когда голод заглушил все остальные чувства, ему придется ехать на другой конец Москвы, чтобы заниматься любовью с женщиной, вызывала досаду. Он достаточно хорошо знал себя, чтобы спрогнозировать дальнейший ход событий. Сейчас он приедет к Анне, и первое, что будет его беспокоить, это ужин. Накормит ли она его? Голодный он был, как правило, злой. А потому ему пришло в голову сначала заехать к Валентине, поужинать, а уже потом, сославшись на неотложные дела, навестить Майер. Так он и сделал.
Валентина встретила его с улыбкой, накормила, рассказала, что почти весь день проспала, после чего так же с улыбкой проводила, попросив на прощанье позвонить и предупредить о приезде.
– Понимаешь, вечером и особенно ночью откуда-то наваливается столько мрачных мыслей… Если получится, то приезжай поскорее. У тебя снова интересное дело?
– Да как тебе сказать… – замялся он, чувствуя угрызения совести из-за того, что ему приходится лгать. – Интересное, конечно. И опасное.
– Тогда будь осторожен.
Он, не выдержав, поцеловал ее в щеку и, махнув рукой на прощанье, поехал к Анне.
Глава 9
Глава 10
– Нет…
– Платье Эммы. Зеленое, джерси. Я очень хорошо знаю это платье. Оно было сшито тоже Лизой Гусаровой. Оно очень шло Эмме…
– Ничего не понял. В посылке было платье вашей сестры?
– Ну да! И еще записка. Вот. – И она протянула ему записку.
Он прочел: «Алексей, привет! Буду через полчаса, пожалуйста, разогрей курицу и сделай салат. Майонез в ведерке в холодильнике под окном. Целую, Эмма».
– Какая странная записка, – покачал он головой. – Написана печатными буквами.
– Да, мы решили, что тот, кто это сделал, нарочно писал печатными буквами, чтобы невозможно было определить, чья рука… Эмма писала красивым почерком, очень характерным, с наклоном в обратную сторону… Как вы думаете, кому понадобилось так издеваться над бедным вдовцом? Мы с ним были в шоке… И представляете себе наше состояние, когда ровно через полчаса в дверь позвонили?! Мы подскочили… Словом, вели себя как перепуганные дети. Оказывается, пришла женщина, просила денег за уборку подъезда… Понимаете, записка написана в таком духе, как если бы Эмма была жива…
– А майонез действительно был в холодильнике под окном?
– Конечно, нет. Этот холодильник, а по сути, шкафчик под окном, у них давно не функционирует. В нем лежит прошлогоднее варенье и все такое… А майонез Эмма всегда хранила в нормальном холодильнике. «Разогрей курицу…» Получается, что она как бы с того света продолжает заботиться о нем и даже целует его в конце записки. А если бы Алексей страдал болезнью сердца?
– Но ведь не страдает?
– Нет, слава богу. Вот поэтому-то я и приехала к вам.
– А где посылка?
– На заднем сиденье. Вы можете забрать ее. Она не могла оставаться у Алексея. Он бы с ума сошел, если бы я оставила ее там… Может, вы выясните, откуда она была отправлена?
Она вышла из машины, открыла заднюю дверцу и достала большой пакет, в котором было что-то прямоугольное с острыми краями, похожее на ящик.
– Вот, держите. – Анна вручила ему пакет. – Я вот что думаю: а что, если эта ее поездка и эта посылка как-то связаны между собой? Ну разве все это не странно? Вадим Александрович, ну что вы так на меня смотрите? Вы думаете, что я сумасшедшая, которой нечего делать, и она водит вас за нос? Поверьте, я ничего не придумала!
– Что вы, я ничего такого и не предполагал… А смотрю я на вас так потому, что…
Она заглянула ему в глаза и, словно прочтя в них что-то, отвернулась. Несколько мгновений молчала. Вадим решил взять инициативу в свои руки:
– Понимаете, я следователь… Вы – сестра Майер. Все понятно. Но вы мне нравитесь, Анна. Быть может, поэтому я и смотрю на вас несколько иначе, чем если бы вы были просто посетительницей. Теперь вы понимаете?
Анна покраснела.
– Вадим Александрович, что вы такое говорите. У меня сестра погибла…
– Вы замужем? – Он уже не мог остановиться. Ему хотелось узнать о ней как можно больше.
– Нет. Я вдова. Но какое это, в сущности, имеет значение?
– Правильно, ровно никакого. Но все-таки… Значит, вы – свободная женщина?
– Всякая женщина свободна, равно как и мужчина. Разве вас этому еще не учили?
Теперь была его очередь краснеть. Да уж, жена успела научить его этому пониманию свободы в браке.
– Тогда спрошу конкретнее: сегодня вечером вы свободны?
– Вообще-то, я хотела навестить Алексея…
– Навестите, мы можем встретиться позже.
И тут ему стало дурно: он вдруг понял, что ему совершенно некуда будет привести эту роскошную женщину. Кафе и ресторан отметаются сразу. Там нет кроватей, диванов, кушеток и прочей подходящей мебели. Не к Валентине же ее вести! И тут вдруг до него донеслось:
– Я бы могла пригласить вас к себе, но у меня почти пустой бар… Я после похорон Эммочки все спиртное отдала Алексею…
Вадиму было неприятно, что Анна так часто упоминает имя своего зятя. Зять – это же не муж, в конце-то концов! Смутная догадка несколько охладила его пыл: а может, они любовники? Убили Эмму, а теперь валяют дурака? Но мысль как пришла, так и ушла, оставив в душе слабый след.
– Я спокойно отношусь к спиртному. Коньяк я принесу.
Он вдруг понял, что она имела в виду, когда сказала о том, что ее бар пуст. Вероятно, она еще не вполне готова к тому, чтобы принимать у себя мужчину – не может прийти в себя после смерти сестры. Но жизнь-то не остановилась, она продолжается. Безусловно, он понимал, что рассуждает как настоящий эгоист. Но ничего не мог с собой поделать. Он стоял рядом с женщиной и видел ее уже не только без пальто, но и без платья, без всего, и она показалась ему восхитительной.
– Вы мне хотя бы намекните, где вы живете, – улыбнулся он, не отрывая от нее глаз. – И телефон свой оставьте…
Когда она уехала, он еще некоторое время смотрел ей вслед. С одной стороны, он испытывал стыд за свою несдержанность, с другой – радость, потому что ему все же удалось уговорить ее встретиться с ним. И он знал, чувствовал, что встреча непременно состоится и что Анна Майер, эта маленькая хрупкая женщина с повадками чистенькой, аккуратной домашней кошки, не обманет его ожиданий и не превратит многообещающее свидание в вечер поэзии Серебряного века. Во всяком случае, он очень на это надеялся.
С большим, но совсем не тяжелым пакетом в руках он поднялся к себе в кабинет и достал посылку. Он не был уверен, что держит в руках вещдок. По его мнению, этого вдовца, Тарасова, просто кто-то изводил таким вот циничным образом. Но, с другой стороны, как могло случиться, что у этого человека оказалось платье погибшей Эммы? Возможно, это ошибка, и платье всего лишь копия настоящего платья…
Гарманов поймал себя на том, что его стали раздражать все эти платья Эммы Майер. Слишком уж много было разговоров и мыслей на эту тему. Тем не менее ящик он вскрыл, достал зеленое платье и разложил на столе. От него даже сейчас, после того как оно какое-то время пролежало в фанерном ящике, исходил слабый, но приятный аромат духов. Красивое платье из нежной зеленой трикотажной ткани, способной принять любую форму. Вадим взял его за плечики и встряхнул, чтобы представить себе, как выглядела Эмма Майер в этом платье живая. Судя по всему, у нее была стройная фигура. Тонкая талия, полная грудь и небольшой рост. И вот теперь ее нет, а он, следователь прокуратуры, словно какой-нибудь маньяк, держит в руках ее платье. Что он ответит, если к нему в кабинет кто-нибудь заглянет и увидит его с платьем в руках. Вещдок? Но тогда ему придется оформить его по всем правилам, а для этого вновь встретиться с Эммой… Вернее, с Анной. Эмма, Анна. Скорее всего, сестры были чем-то похожи. На то они и сестры.
Вадим уложил платье в пакет и сунул в свой кейс. А ящик сунул в сейф с мыслью о том, что если понадобится, то он выяснит, из какого именно почтового отделения эта посылка была отправлена. Но в душе он почему-то был уверен, что этого не произойдет и что эта посылка останется единственной в своем роде. Мало ли психически нездоровых людей в обществе, чтобы пытаться в каждом увидеть преступника? Может, это платье было украдено из квартиры Тарасова в момент похорон супруги. Обычно в такой траурный день квартира набивается народом, случайными людьми. Кто знает, может, среди них и затесался какой-нибудь идиот, который был в свое время влюблен в Эмму и после ее смерти решил отомстить ее мужу за то, что тот заставил жену вместо себя поехать на дачу закрывать розы…
Бред. Какой же это бред. Но и посылка тоже попахивает шизцой.
Он позвонил Валентине, спросил, как дела, как самочувствие, настроение и, получив ответ («Все отлично, готовлю ужин»), осторожно сказал, что задержится на работе, и предупредил лишний раз, чтобы она никому не открывала дверь.
– Не беспокойтесь за меня. Никому не открою.
– Тогда до вечера?
– До вечера…
Он решил, что она на самом деле чувствует себя вполне нормально. Это означало, что он со спокойной совестью может провести вечер в компании другой женщины. С этой мыслью он достал папки текущих дел и погрузился в работу. А около семи вечера, когда, голодный и уставший, посмотрел в окно и понял, что просидел за столом, не вставая, около четырех часов, он уже с несколько другим чувством, явно поостыв, принялся набирать номер телефона Майер. Мысль о том, что сейчас, когда голод заглушил все остальные чувства, ему придется ехать на другой конец Москвы, чтобы заниматься любовью с женщиной, вызывала досаду. Он достаточно хорошо знал себя, чтобы спрогнозировать дальнейший ход событий. Сейчас он приедет к Анне, и первое, что будет его беспокоить, это ужин. Накормит ли она его? Голодный он был, как правило, злой. А потому ему пришло в голову сначала заехать к Валентине, поужинать, а уже потом, сославшись на неотложные дела, навестить Майер. Так он и сделал.
Валентина встретила его с улыбкой, накормила, рассказала, что почти весь день проспала, после чего так же с улыбкой проводила, попросив на прощанье позвонить и предупредить о приезде.
– Понимаешь, вечером и особенно ночью откуда-то наваливается столько мрачных мыслей… Если получится, то приезжай поскорее. У тебя снова интересное дело?
– Да как тебе сказать… – замялся он, чувствуя угрызения совести из-за того, что ему приходится лгать. – Интересное, конечно. И опасное.
– Тогда будь осторожен.
Он, не выдержав, поцеловал ее в щеку и, махнув рукой на прощанье, поехал к Анне.
Глава 9
Увидев в своем почтовом ящике еще одно извещение, Алексей понял, что сходит с ума. Как сомнамбула, он вышел из подъезда, сходил на почту, получил легкую, как пух, бандероль и вернулся с ней домой. Вот теперь, когда он был в квартире совсем один, ему стало не по себе, и он пожалел, что рядом нет Анны. С ней было бы не так страшно…
Взяв ножницы, он разрезал бечевку, сломал сургучные шоколадные печати, распаковал сверток и увидел полиэтиленовый пакет, в котором просматривались какие-то вещи. Он открыл его и увидел кружевное женское белье и тонкие, телесного цвета, колготки. Это были ее вещи. И он узнал их.
Алексей бросился к телефону. Набрал номер Анны. Сначала были долгие гудки, после чего раздался щелчок: трубку взяли. Он ничего не сказал и бросил трубку. Анна была дома, а это было главным. Он быстро собрался и поехал к ней. Поездка на метро и автобусе казалась неимоверно долгой и невыносимой. Он считал остановки и старался не смотреть на окружавших его людей. Однако в нескольких женщинах он узнал свою жену. Со спины, но это и неважно… Эммы не было, и он никогда не услышит ее голоса, не сможет обнять ее и прижать к себе. Она жила теперь только в его памяти.
Он руками ощутил мягкость свертка и ужаснулся тому, что произошло. Здесь, в метро, среди людей, эта посылка показалась ему еще более страшной, чем дома. Ведь Эммы не было, а ее вещи лежали сейчас в пакете у него на коленях и жили своей жизнью. Откуда они? Кто их прислал? Кто же так ненавидит его? Он мог только догадываться…
К счастью, у него были ключи от квартиры свояченицы. Вернее, прежде они принадлежали Эмме, но теперь, когда ее не было, они стали принадлежать ему, как и остальные ее вещи: одежда, сумочки, книги, часы… То, к чему он раньше не был допущен, теперь стало его личной собственностью, и он мог часами перебирать эти вещицы, представляя себе Эмму…
Возле дома Анны он остановился и посмотрел наверх, нашел ее окна и, убедившись, что в них горит свет, обрадовался как ребенок и бросился к подъезду. Быстро поднялся и позвонил в дверь. Долго ждал, но ему так никто и не открыл. Тогда он позвонил еще несколько раз, и все с таким же результатом. Что ж, вероятно, она куда-то отошла, возможно, в магазин. Он откроет, подождет у нее дома. Не мерзнуть же на улице. Она простит. Особенно после того, как он покажет ей посылку…
Он достал ключи и тихо, чтобы не привлекать внимание соседей, принялся отпирать замок. На это ему понадобилось всего несколько секунд. Когда он понял, что дверь открыта, он осторожно толкнул ее и вошел. В передней было темно. Однако из комнаты лился оранжевый уютный свет. Значит, она ушла ненадолго…
Алексей по привычке разулся и хотел уже пройти в комнату, как вдруг услышал какие-то звуки. Словно кто-то задыхался. Он даже не успел ничего предположить, как ноги сами принесли его к двери. Алексей заглянул в комнату, и первое, что он увидел, это большой красный ковер, на нем – серебряный поднос, а на подносе – красивая бутылка и блюдо с очищенными апельсинами. Рядом раскрытая коробка с конфетами, а чуть подальше, ближе к креслу, еще одно плоское блюдо с бутербродами.
На кровати он увидел два обнаженных тела. Ноги женщины были подняты высоко, и между ними сверкала густая блестящая шевелюра мужчины.
Алексей вернулся в переднюю и долго стоял, не в силах пошевелиться. Его тошнило при мысли, что его свояченица принимает у себя мужчину и ведет себя как последняя шлюха. Это у них семейное…
Внезапно дверь распахнулась, и из комнаты выбежал мужчина. Обнаженный, мокрый, возбужденный, он ринулся на кухню, почти через мгновение вернулся оттуда с бутылкой минеральной воды… Алексей слышал, как они говорят, смеются. Он ненавидел их за то, что они в такой момент, когда ему так нужна Анна, занимаются развратом, утоляют свою страсть и ничего не желают знать о его страданиях.
Он вышел из квартиры, с силой хлопнул дверью и бросился к лестнице, ничего не видя перед собой от обиды и душивших его слез. Часа два ходил по улице, прижимая к груди пакет с бандеролью, пока, промерзший до костей, не вернулся и не позвонил в дверь Анны. Как ни странно, на этот раз она открыла ему довольно быстро.
– Это ты? – удивилась она. – А я думала, соседка. Только что была у меня, сказала, что принесет соду… Заходи. У тебя совсем больной вид.
– Зато у тебя здоровый.
Он вошел и снова оказался в знакомой уже прихожей, залитой оранжевым, льющимся из гостиной светом.
– Что-нибудь случилось? Алексей, что это ты так странно смотришь на меня?
– А ты не понимаешь?
– Нет…
– И тебе не стыдно?!
– Ты о чем? – Она стояла перед ним, придерживая на груди шелковый розовый халат, и он понял вдруг, что видит ее обнаженную, такую же, какой бывала иногда в своем, очень похожем на этот, халатике его жена Эмма. Она точно так же придерживала его на груди, не желая, чтобы он, ее муж, видел ее грудь, ее живот и бедра…
– У меня был ключ, – сказал он в отчаянии, – ключ Эммы от твоей квартиры. Теперь поняла?
– Нет… – пролепетала она, явно смущаясь и с тревогой глядя на него. Она лгала, по его мнению, одним лишь своим взглядом, делая вид, что ничего не понимает. Ее тело еще не остыло от прикосновения мужских рук, зато лицо уже успело надеть маску неведения и скромности.
– Я был здесь часа два назад. Звонил, а ты не открывала. Свет в окнах горел, поэтому я решил, что ты просто отошла куда-то на пять минут, в магазин, например. Поэтому открыл дверь и вошел…
– Ты был здесь? – Вот теперь ее лицо стало пунцовым. Наконец-то и оно выдало ее с головой. – Да как ты посмел?
– А что мне еще оставалось делать, когда я ехал к тебе через весь город, чтобы рассказать, что произошло, а ты мне не открываешь… Я подумал, что ничего особенного не случится, если я войду в твою квартиру…
– И что же?.. – Вероятно, она хотела спросить «И что же ты здесь увидел?», но не посмела.
– У тебя был мужчина. Я разозлился, хлопнул дверью и ушел…
– Значит, мне это не показалось, – сказала она задумчиво. – Я слышала, как хлопнула дверь… И почему же ты разозлился? Тебе что-то не понравилось в моем поведении?
– Я не хочу комментировать…
– Вот и правильно. Это – моя жизнь. Ты что же это думаешь, что я не имею права на личную жизнь?
Он бросил быстрый взгляд вниз на ковер, где еще недавно видел поднос с бутылкой и апельсинами. Сейчас на нем ничего не было. Апельсины, вероятно, съедены, вино выпито, а бутылка вместе с апельсиновой кожурой в мусорном ведре.
– Ты очень похожа на Эмму, – сказал он просто, как если бы был уверен, что этой фразой все объясняется.
– Ну и что, что похожа?
– А то, что, увидев тебя с мужчиной, я увидел ее… Я был взбешен. А еще я подумал о том, что сейчас, когда в нашей семье траур, ты не имеешь права быть с мужчиной. Хотя бы ради нее, ради Эммы и ее памяти.
– Да брось ты. Не прикидывайся ханжой. Ты всегда играл роль скромника, хотя на самом деле мучил мою сестру своей любовью. Ты ей проходу не давал… И тебе было все мало и мало. Она, бедняжка, не знала, куда от тебя деться. Пряталась от твоих приставаний на работе…
У него было такое чувство, словно его ударили по лицу.
– Это она тебе сказала?
Глупый вопрос. Конечно, она, Эмма, а кто же еще мог рассказать ей такое об их супружеских отношениях. Выходит, Эмма жаловалась сестре на него. Ей было неприятно с ним?
– Брось хотя бы сейчас притворяться! Ты же знаешь, что она никогда не любила тебя, и ее тошнило от близости с тобой. И ты, Алексей, все знал. Знал, но все равно не отпускал ее…
– Что значит не отпускал? Мы никогда не говорили с ней о разводе.
– Да потому, что она жалела тебя и не могла сама, первая, бросить.
– Ты все лжешь…
Он вдруг, не помня себя от злости, двинулся на Анну, вытянув вперед руки. Кровь пульсировала в висках, тело казалось чужим. И вдруг он увидел Анну, распростертую на красном ковре и корчившуюся в его руках от боли. Его руки сжимают ее горло…
Он отшатнулся от нее, и видение сразу исчезло. Его воображение помогло удовлетворить реальное желание причинить Анне боль или даже убить ее.
– Ты испугал меня, – услышал он как сквозь вату. – У тебя сейчас был такой взгляд, словно ты хочешь убить меня… Может, ты и на Эмму смотрел таким взглядом? Разве так можно? Нельзя, понимаешь, нельзя так ненавидеть… Я понимаю, что ты горюешь о ней, что сейчас у тебя все несколько сместилось и приобрело траурный налет… Но жизнь продолжается, и ты не имеешь права врываться в мою жизнь, открывать дверь моей квартиры своим ключом. Таковы правила жизни. Поэтому, прошу тебя, верни мне ключи и никогда не делай этого…
– Извини. – Он отдал ей ключи и тяжело опустился на стул, закрыв ладонями лицо. – Ты права. Я не должен был говорить тебе все это… Я даже не буду спрашивать, кто тот мужчина.
– Тогда проходи. Успокойся. Сейчас я согрею ужин, попьем чайку. И ты тоже извини меня. Я тоже не должна была говорить тебе то, что сказала про Эмму… Пойдем. – Она ласково потрепала его по щеке и, взяв за руку, втянула в комнату. – Садись. Так что у тебя случилось, раз ты приехал ко мне?
Она спросила это скорее из вежливости, потому что, говоря это, направлялась на кухню, словно заведомо знала, что его визит не может быть связан ни с чем серьезным. Разве что с тоской.
– Подожди, – он резко окликнул ее. – Подожди. Я же тебе еще ничего не сказал…
– Ну хорошо. – Она покорно вернулась в комнату и села напротив него на диван. На тот самый диван, где еще не так давно постанывала в объятиях мужчины. – Так что случилось?
– Еще одна посылка. Вернее, бандероль.
– Что? – На лице ее появилось изумление. – Бандероль? И что же в ней?
Он принес из прихожей пакет и вывалил содержимое прямо на стол.
– Это ее вещи, я точно знаю…
– Ее? Понимаешь, когда я увидела платье, то сразу поняла, что это именно ее платье. Но что касается белья… Я не могла знать все ее вещи, тем более такого рода… Ты – ее муж, тебе видней… А записка есть?
– Записка? Не знаю… – Он запустил руки в ворох кружев, поворошил и вдруг извлек оттуда крохотный листок бумаги. – Есть… Надо же, я даже не заметил…
Дрожащими руками он развернул листок, и буквы заплясали перед ним: «Алексей! Я сегодня немного задержусь на работе. Не жди меня, ужинай один. Целую, Эмма».
Анна тоже пробежала глазами записку.
– Все то же самое. Обычная будничная записка, вот только написана не Эммой. Чертовщина какая-то. Ты сам-то не предполагаешь, кто может так тебя ненавидеть?
– Ты уже спрашивала, – раздраженно проговорил он. – Понятия не имею!
– А я не вижу смысла в этих записках и посылках. Чего он добивается?
– Кто это – он?
– Ну, хорошо, не он, а она. Так тебя устраивает больше?
– Откуда мне знать, кто посылает мне эти посылки: мужчина или женщина?
– Не заводись. Ты же понимаешь, что я здесь ни при чем. Просто пытаюсь понять смысл этих циничных посланий, но пока что ничего не понимаю… Хочешь выпить?.. Хотя… думаю, тебе нельзя так часто пить. И я не должна была предлагать тебе…
– Мне все равно: пить или не пить. Все равно все болит, болит невыносимо… Но кто-то хочет, чтобы боль была еще сильнее.
– Если хочешь, оставайся ночевать у меня.
Алексей повернулся и снова взглянул на красный ковер. Ему показалось, что он уже не красный, а синий. И даже не ковер, а плед. Темно-синий, в голубую клетку. А вокруг него – зеленая трава. Задрав голову, он вместо потолка увидел солнечное бездонное небо и медленно плывущие по нему пухлые золотистые облака…
– Пожалуй, я останусь у тебя, – сказал он, чувствуя, что теряет последние душевные силы. – Не знаю, сколько еще потребуется времени, чтобы я вернулся к нормальной жизни, но пока я не готов…
– Оставайся, конечно… – Анна с заботливостью матери обняла его за голову и прижала к груди. – Время все вылечит.
Взяв ножницы, он разрезал бечевку, сломал сургучные шоколадные печати, распаковал сверток и увидел полиэтиленовый пакет, в котором просматривались какие-то вещи. Он открыл его и увидел кружевное женское белье и тонкие, телесного цвета, колготки. Это были ее вещи. И он узнал их.
Алексей бросился к телефону. Набрал номер Анны. Сначала были долгие гудки, после чего раздался щелчок: трубку взяли. Он ничего не сказал и бросил трубку. Анна была дома, а это было главным. Он быстро собрался и поехал к ней. Поездка на метро и автобусе казалась неимоверно долгой и невыносимой. Он считал остановки и старался не смотреть на окружавших его людей. Однако в нескольких женщинах он узнал свою жену. Со спины, но это и неважно… Эммы не было, и он никогда не услышит ее голоса, не сможет обнять ее и прижать к себе. Она жила теперь только в его памяти.
Он руками ощутил мягкость свертка и ужаснулся тому, что произошло. Здесь, в метро, среди людей, эта посылка показалась ему еще более страшной, чем дома. Ведь Эммы не было, а ее вещи лежали сейчас в пакете у него на коленях и жили своей жизнью. Откуда они? Кто их прислал? Кто же так ненавидит его? Он мог только догадываться…
К счастью, у него были ключи от квартиры свояченицы. Вернее, прежде они принадлежали Эмме, но теперь, когда ее не было, они стали принадлежать ему, как и остальные ее вещи: одежда, сумочки, книги, часы… То, к чему он раньше не был допущен, теперь стало его личной собственностью, и он мог часами перебирать эти вещицы, представляя себе Эмму…
Возле дома Анны он остановился и посмотрел наверх, нашел ее окна и, убедившись, что в них горит свет, обрадовался как ребенок и бросился к подъезду. Быстро поднялся и позвонил в дверь. Долго ждал, но ему так никто и не открыл. Тогда он позвонил еще несколько раз, и все с таким же результатом. Что ж, вероятно, она куда-то отошла, возможно, в магазин. Он откроет, подождет у нее дома. Не мерзнуть же на улице. Она простит. Особенно после того, как он покажет ей посылку…
Он достал ключи и тихо, чтобы не привлекать внимание соседей, принялся отпирать замок. На это ему понадобилось всего несколько секунд. Когда он понял, что дверь открыта, он осторожно толкнул ее и вошел. В передней было темно. Однако из комнаты лился оранжевый уютный свет. Значит, она ушла ненадолго…
Алексей по привычке разулся и хотел уже пройти в комнату, как вдруг услышал какие-то звуки. Словно кто-то задыхался. Он даже не успел ничего предположить, как ноги сами принесли его к двери. Алексей заглянул в комнату, и первое, что он увидел, это большой красный ковер, на нем – серебряный поднос, а на подносе – красивая бутылка и блюдо с очищенными апельсинами. Рядом раскрытая коробка с конфетами, а чуть подальше, ближе к креслу, еще одно плоское блюдо с бутербродами.
На кровати он увидел два обнаженных тела. Ноги женщины были подняты высоко, и между ними сверкала густая блестящая шевелюра мужчины.
Алексей вернулся в переднюю и долго стоял, не в силах пошевелиться. Его тошнило при мысли, что его свояченица принимает у себя мужчину и ведет себя как последняя шлюха. Это у них семейное…
Внезапно дверь распахнулась, и из комнаты выбежал мужчина. Обнаженный, мокрый, возбужденный, он ринулся на кухню, почти через мгновение вернулся оттуда с бутылкой минеральной воды… Алексей слышал, как они говорят, смеются. Он ненавидел их за то, что они в такой момент, когда ему так нужна Анна, занимаются развратом, утоляют свою страсть и ничего не желают знать о его страданиях.
Он вышел из квартиры, с силой хлопнул дверью и бросился к лестнице, ничего не видя перед собой от обиды и душивших его слез. Часа два ходил по улице, прижимая к груди пакет с бандеролью, пока, промерзший до костей, не вернулся и не позвонил в дверь Анны. Как ни странно, на этот раз она открыла ему довольно быстро.
– Это ты? – удивилась она. – А я думала, соседка. Только что была у меня, сказала, что принесет соду… Заходи. У тебя совсем больной вид.
– Зато у тебя здоровый.
Он вошел и снова оказался в знакомой уже прихожей, залитой оранжевым, льющимся из гостиной светом.
– Что-нибудь случилось? Алексей, что это ты так странно смотришь на меня?
– А ты не понимаешь?
– Нет…
– И тебе не стыдно?!
– Ты о чем? – Она стояла перед ним, придерживая на груди шелковый розовый халат, и он понял вдруг, что видит ее обнаженную, такую же, какой бывала иногда в своем, очень похожем на этот, халатике его жена Эмма. Она точно так же придерживала его на груди, не желая, чтобы он, ее муж, видел ее грудь, ее живот и бедра…
– У меня был ключ, – сказал он в отчаянии, – ключ Эммы от твоей квартиры. Теперь поняла?
– Нет… – пролепетала она, явно смущаясь и с тревогой глядя на него. Она лгала, по его мнению, одним лишь своим взглядом, делая вид, что ничего не понимает. Ее тело еще не остыло от прикосновения мужских рук, зато лицо уже успело надеть маску неведения и скромности.
– Я был здесь часа два назад. Звонил, а ты не открывала. Свет в окнах горел, поэтому я решил, что ты просто отошла куда-то на пять минут, в магазин, например. Поэтому открыл дверь и вошел…
– Ты был здесь? – Вот теперь ее лицо стало пунцовым. Наконец-то и оно выдало ее с головой. – Да как ты посмел?
– А что мне еще оставалось делать, когда я ехал к тебе через весь город, чтобы рассказать, что произошло, а ты мне не открываешь… Я подумал, что ничего особенного не случится, если я войду в твою квартиру…
– И что же?.. – Вероятно, она хотела спросить «И что же ты здесь увидел?», но не посмела.
– У тебя был мужчина. Я разозлился, хлопнул дверью и ушел…
– Значит, мне это не показалось, – сказала она задумчиво. – Я слышала, как хлопнула дверь… И почему же ты разозлился? Тебе что-то не понравилось в моем поведении?
– Я не хочу комментировать…
– Вот и правильно. Это – моя жизнь. Ты что же это думаешь, что я не имею права на личную жизнь?
Он бросил быстрый взгляд вниз на ковер, где еще недавно видел поднос с бутылкой и апельсинами. Сейчас на нем ничего не было. Апельсины, вероятно, съедены, вино выпито, а бутылка вместе с апельсиновой кожурой в мусорном ведре.
– Ты очень похожа на Эмму, – сказал он просто, как если бы был уверен, что этой фразой все объясняется.
– Ну и что, что похожа?
– А то, что, увидев тебя с мужчиной, я увидел ее… Я был взбешен. А еще я подумал о том, что сейчас, когда в нашей семье траур, ты не имеешь права быть с мужчиной. Хотя бы ради нее, ради Эммы и ее памяти.
– Да брось ты. Не прикидывайся ханжой. Ты всегда играл роль скромника, хотя на самом деле мучил мою сестру своей любовью. Ты ей проходу не давал… И тебе было все мало и мало. Она, бедняжка, не знала, куда от тебя деться. Пряталась от твоих приставаний на работе…
У него было такое чувство, словно его ударили по лицу.
– Это она тебе сказала?
Глупый вопрос. Конечно, она, Эмма, а кто же еще мог рассказать ей такое об их супружеских отношениях. Выходит, Эмма жаловалась сестре на него. Ей было неприятно с ним?
– Брось хотя бы сейчас притворяться! Ты же знаешь, что она никогда не любила тебя, и ее тошнило от близости с тобой. И ты, Алексей, все знал. Знал, но все равно не отпускал ее…
– Что значит не отпускал? Мы никогда не говорили с ней о разводе.
– Да потому, что она жалела тебя и не могла сама, первая, бросить.
– Ты все лжешь…
Он вдруг, не помня себя от злости, двинулся на Анну, вытянув вперед руки. Кровь пульсировала в висках, тело казалось чужим. И вдруг он увидел Анну, распростертую на красном ковре и корчившуюся в его руках от боли. Его руки сжимают ее горло…
Он отшатнулся от нее, и видение сразу исчезло. Его воображение помогло удовлетворить реальное желание причинить Анне боль или даже убить ее.
– Ты испугал меня, – услышал он как сквозь вату. – У тебя сейчас был такой взгляд, словно ты хочешь убить меня… Может, ты и на Эмму смотрел таким взглядом? Разве так можно? Нельзя, понимаешь, нельзя так ненавидеть… Я понимаю, что ты горюешь о ней, что сейчас у тебя все несколько сместилось и приобрело траурный налет… Но жизнь продолжается, и ты не имеешь права врываться в мою жизнь, открывать дверь моей квартиры своим ключом. Таковы правила жизни. Поэтому, прошу тебя, верни мне ключи и никогда не делай этого…
– Извини. – Он отдал ей ключи и тяжело опустился на стул, закрыв ладонями лицо. – Ты права. Я не должен был говорить тебе все это… Я даже не буду спрашивать, кто тот мужчина.
– Тогда проходи. Успокойся. Сейчас я согрею ужин, попьем чайку. И ты тоже извини меня. Я тоже не должна была говорить тебе то, что сказала про Эмму… Пойдем. – Она ласково потрепала его по щеке и, взяв за руку, втянула в комнату. – Садись. Так что у тебя случилось, раз ты приехал ко мне?
Она спросила это скорее из вежливости, потому что, говоря это, направлялась на кухню, словно заведомо знала, что его визит не может быть связан ни с чем серьезным. Разве что с тоской.
– Подожди, – он резко окликнул ее. – Подожди. Я же тебе еще ничего не сказал…
– Ну хорошо. – Она покорно вернулась в комнату и села напротив него на диван. На тот самый диван, где еще не так давно постанывала в объятиях мужчины. – Так что случилось?
– Еще одна посылка. Вернее, бандероль.
– Что? – На лице ее появилось изумление. – Бандероль? И что же в ней?
Он принес из прихожей пакет и вывалил содержимое прямо на стол.
– Это ее вещи, я точно знаю…
– Ее? Понимаешь, когда я увидела платье, то сразу поняла, что это именно ее платье. Но что касается белья… Я не могла знать все ее вещи, тем более такого рода… Ты – ее муж, тебе видней… А записка есть?
– Записка? Не знаю… – Он запустил руки в ворох кружев, поворошил и вдруг извлек оттуда крохотный листок бумаги. – Есть… Надо же, я даже не заметил…
Дрожащими руками он развернул листок, и буквы заплясали перед ним: «Алексей! Я сегодня немного задержусь на работе. Не жди меня, ужинай один. Целую, Эмма».
Анна тоже пробежала глазами записку.
– Все то же самое. Обычная будничная записка, вот только написана не Эммой. Чертовщина какая-то. Ты сам-то не предполагаешь, кто может так тебя ненавидеть?
– Ты уже спрашивала, – раздраженно проговорил он. – Понятия не имею!
– А я не вижу смысла в этих записках и посылках. Чего он добивается?
– Кто это – он?
– Ну, хорошо, не он, а она. Так тебя устраивает больше?
– Откуда мне знать, кто посылает мне эти посылки: мужчина или женщина?
– Не заводись. Ты же понимаешь, что я здесь ни при чем. Просто пытаюсь понять смысл этих циничных посланий, но пока что ничего не понимаю… Хочешь выпить?.. Хотя… думаю, тебе нельзя так часто пить. И я не должна была предлагать тебе…
– Мне все равно: пить или не пить. Все равно все болит, болит невыносимо… Но кто-то хочет, чтобы боль была еще сильнее.
– Если хочешь, оставайся ночевать у меня.
Алексей повернулся и снова взглянул на красный ковер. Ему показалось, что он уже не красный, а синий. И даже не ковер, а плед. Темно-синий, в голубую клетку. А вокруг него – зеленая трава. Задрав голову, он вместо потолка увидел солнечное бездонное небо и медленно плывущие по нему пухлые золотистые облака…
– Пожалуй, я останусь у тебя, – сказал он, чувствуя, что теряет последние душевные силы. – Не знаю, сколько еще потребуется времени, чтобы я вернулся к нормальной жизни, но пока я не готов…
– Оставайся, конечно… – Анна с заботливостью матери обняла его за голову и прижала к груди. – Время все вылечит.
Глава 10
Вадим вернулся за полночь. Валентина, задремав на диване перед телевизором, не сразу услышала звонок. Ночные звонки всегда кажутся тревожными. Вот и на этот раз она сквозь звонки услышала биение своего сердца. Оно казалось оглушительным, бухающим, как если бы сердце было размером с комнату.
– Кто там? – спросила она, подойдя к двери и сквозь «глазок» видя лишь смутный силуэт человека: на лестнице был полумрак. – Кто?
– Валентина, это я, Гарманов. Извини, что не позвонил и не предупредил. Забыл, – признался он.
Она распахнула дверь. Он ее не обманул. Пришел. И она его дождалась, ни разу не ударившись в панику, в страх, в ужас. Вечер прошел на редкость гладко. Видимо, ее увлек фильм, который длился почти три часа.
– Вы будете ужинать?
– Ты, – подсказал он ей.
– Ну хорошо: ты будешь ужинать?
– Нет, спасибо. К тому же, насколько я помню, я уже ужинал.
– Как хочешь… Просто я подумала, что ты был на задании, ловил, наверное, кого-нибудь, устал, проголодался.
– Ты классная девчонка. – Он обнял ее и поцеловал в макушку. – И я ужасно рад тому, что с тобой познакомился. Знаешь, у меня к тебе есть серьезный разговор.
Он прошел на кухню и выпил воды прямо из-под крана.
– Если опять про больницу, то можешь и не начинать.
– Нет-нет, – заверил он ее. – Больница здесь ни при чем. Понимаешь, мне очень понравилась и ты, и твоя квартира, и тот дух, который здесь обитает… Ты только не удивляйся моему предложению, обещаешь?
– Не знаю… Вообще-то я не люблю давать никаких обещаний. Они слишком ко многому обязывают.
– Пусть так. Словом, я хотел бы снять у тебя комнату или угол, как угодно… Ты уже поняла, что со своей женой я в ссоре. Вероятно, что мы разведемся с ней в скором времени. У меня вопрос с квартирой так быстро не решится, а жить-то мне где-то нужно. Вот я и подумал: а что, если мне пожить у тебя как на квартире, за деньги? Словом, хочу быть твоим жильцом, квартирантом.
– Кто там? – спросила она, подойдя к двери и сквозь «глазок» видя лишь смутный силуэт человека: на лестнице был полумрак. – Кто?
– Валентина, это я, Гарманов. Извини, что не позвонил и не предупредил. Забыл, – признался он.
Она распахнула дверь. Он ее не обманул. Пришел. И она его дождалась, ни разу не ударившись в панику, в страх, в ужас. Вечер прошел на редкость гладко. Видимо, ее увлек фильм, который длился почти три часа.
– Вы будете ужинать?
– Ты, – подсказал он ей.
– Ну хорошо: ты будешь ужинать?
– Нет, спасибо. К тому же, насколько я помню, я уже ужинал.
– Как хочешь… Просто я подумала, что ты был на задании, ловил, наверное, кого-нибудь, устал, проголодался.
– Ты классная девчонка. – Он обнял ее и поцеловал в макушку. – И я ужасно рад тому, что с тобой познакомился. Знаешь, у меня к тебе есть серьезный разговор.
Он прошел на кухню и выпил воды прямо из-под крана.
– Если опять про больницу, то можешь и не начинать.
– Нет-нет, – заверил он ее. – Больница здесь ни при чем. Понимаешь, мне очень понравилась и ты, и твоя квартира, и тот дух, который здесь обитает… Ты только не удивляйся моему предложению, обещаешь?
– Не знаю… Вообще-то я не люблю давать никаких обещаний. Они слишком ко многому обязывают.
– Пусть так. Словом, я хотел бы снять у тебя комнату или угол, как угодно… Ты уже поняла, что со своей женой я в ссоре. Вероятно, что мы разведемся с ней в скором времени. У меня вопрос с квартирой так быстро не решится, а жить-то мне где-то нужно. Вот я и подумал: а что, если мне пожить у тебя как на квартире, за деньги? Словом, хочу быть твоим жильцом, квартирантом.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента