Страница:
– Слушай, а ведь Шубину-то я не позвонила. Закружилась совсем. Хотя… – Она закусила в задумчивости губу и пожала плечами: – А что, если бывший муж Зои не захочет оплачивать наши услуги? Пусть сначала все прояснится, а там видно будет…
– Ну вот, ты уже и разговариваешь сама с собой, – покачал головой Леша. – А других ненормальными считаешь. – И тут же, без перехода: – Как вы тут поживаете, частные сыщики? Хорошо вам живется без Крымова?
– Нормально, – сухо ответила Юля. – Будто с ним мы не работали, а собирали цветы.
– Ты по поводу этой бритоголовой красотки?
– Чайкин, побойся бога!
– Она изнасилована.
– Этого и следовало ожидать…
– И при этом беременна.
– Беременна?
– Да, беременна. Двенадцать недель. А ведь женщине лет под сорок…
– Сколько? Под сорок? – Перед ее глазами возникло стройное молодое тело и гладкое лицо, обрамленное русыми локонами. «Я бы дала ей лет двадцать восемь».
– Да, ей около сорока, хотя я не ручаюсь… Она действительно хорошо сохранилась.
– Может, мы говорим о разных женщинах?
– Пойдем посмотрим…
В зале было прохладно. Чайкин включил освещение, и Юля увидела в центре стол на колесах. На нем лежало тело Зои.
– Она?
– Да, это она. Но неужели ее изнасиловали? Кто? Ее муж, которому она изменила? Пришел, попытался с ней помириться, а она снова сказала ему какую-нибудь гадость…
– Почему именно гадость?
– Ирина сказала, что Зоя накануне развода спокойно объявила мужу о своей измене. Думаю, не каждый мужчина способен простить такое. Бравировать предательством – что может быть подлее?
– Вот тебе и Зоя. – Чайкин ухмыльнулся. Очевидно, представил себя на месте обманутого Пресецкого. Ему это было нетрудно, поскольку его-то бывшая жена вытворяла и не такое. Ныне она жила в Париже и воспитывала с очередным мужем, теперь уже французом, Лешкиного ребенка…
– Здесь не может быть ошибки?
– Нет. Хрестоматийный половой акт. С элементами насилия, поскольку… вот, взгляни сюда, видишь эти синяки? Они весьма характерны для изнасилования. Собираюсь отправить в лабораторию образец спермы, частички кожи, которую нашел под ногтями этой дамы. Она царапалась, кусалась, взгляни, видишь, вот здесь кровоподтек – она прикусила свою губу. Совсем свежий след от ее же переднего резца. Хотя, – тут он сделал паузу, рассматривая тело. – Синяки от пальцев разного оттенка, и некоторые из них, те, что посветлее, могли появиться раньше на день или два. А вот эти появились недавно…
– Что еще ты можешь мне рассказать о ней?
– Что она не ужинала, только обедала. Курица, рис, яблоки. Еще немного красного вина. Самая малость.
– Ее удушили руками?
– Да. Ты же сама видишь следы от пальцев.
– Снова пальцы? Какие же мерзкие эти пальцы!
– Да, пальцы… Все как по книжке, картинка почти учебная.
Юля содрогнулась, глядя на потемневшие оттиски пальцев на шее Пресецкой.
– Когда наступила смерть?
– Тринадцатого октября приблизительно между девятнадцатью и двадцатью часами.
– Хорошо. Я тебе еще позвоню…
Она вышла из морга весьма озадаченной. Чего-чего, а этого она не ожидала! Оказывается, Зоя была беременной. Интересно, как отнесется к этой новости Ирочка Званцева?
Она вернулась домой и уже с порога почувствовала запах гренок. Наташа приготовила ее любимый завтрак.
– А Иры нет. Она тебя не дождалась, сказала, ей надо во что бы то ни стало найти Пресецкого. Якобы он должен ей какие-то деньги.
– Пусть ищет. – Юля набрала номер Корнилова. – Виктор Львович? Это Земцова. Мне необходимо побывать на месте преступления. Вы можете мне это устроить?
Он выдал себя сам. Едва Юля остановилась перед дверью, достала связку ключей с брелоком в виде неровного кусочка малахита, одолженную ей Корниловым, и собиралась открыть дверь, как услышала:
– Впустите меня туда, – взмолился он, тяжело поднимаясь со ступенек и глядя в Юлины глаза с видом раненого зверя. – Впустите. У меня были ключи, но они куда-то подевались… Я их обязательно найду, но сейчас мне необходимо туда войти… Она там, я знаю… Она ждет меня…
– А откуда вы знаете…
– Я знаю, – он не дал ей договорить, – что вы не к соседям, а к ней… Ходите все, вынюхиваете, а потом дело закроете и никого не найдете. Вы не обижайтесь, но именно так все и будет.
– У меня разве на лбу написано, что я из милиции? – поинтересовалась она, хладнокровно отпирая дверь и впуская пока еще незнакомого ей мужчину в маленький коридорчик, тот самый, где еще сегодня ночью толпились любопытный народ и люди в форме. Мысль о том, что ей в затылок дышит убийца, явившийся сюда по глухому смертельному зову своей жертвы, чья душа, быть может, еще витает здесь и поджидает его, вызвала почему-то нервическую ухмылку. Нет, вряд ли он осмелился бы прийти сюда так скоро, да еще среди белого дня.
– На лбу-то не написано, но что-то подсказывает мне, что вы пришли именно по ее душу… Зоя – моя бывшая жена. А вы кто?
– Ирина Званцева вас, значит, еще не нашла… – словно бы про себя пробормотала Юля, вместо того чтобы ответить. – Моя фамилия Земцова. Я из «крымовского» детективного агентства, – сказала она вдруг машинально. – Частный детектив.
– Пресецкий. Александр, – он поймал ее руку и крепко сжал. – Очень приятно. Вы извините, что я принял вас за следователя.
– Вы дурного мнения о них?
– Нет, я очень уважаю милицейских и прокурорских работников, но предпочел бы искать убийцу Зои с помощью людей независимых, для которых сроки – понятие условное. Вы понимаете, о чем я?
Он говорил быстро, отрывисто, старался, чтобы каждое его слово дошло до ее ушей, а тело его при этом стремилось вперед, к опечатанной двери, которую пыталась открыть Юля.
Она резко повернулась и покачала головой:
– Вы извините, Александр, но вам сейчас туда нельзя. Я приехала сюда работать, и вы будете мне мешать. Но раз уж мы с вами встретились, то, может, скажете, собираетесь ли вы искать человека, убившего вашу бывшую жену? У вас есть деньги, чтобы заплатить нам за работу?
– А разве не Бобрищев нанял вас? – услышала она и от неожиданности выронила ключи.
– Бобрищев?
– Я, безусловно, все оплачу, но если вы приехали сюда, как вы сами мне только что сказали, для того чтобы работать, следовательно, вас уже кто-то нанял. Еще вы упомянули Иру. Вот я и подумал, что это она и свела вас с Бобрищевым.
– Но кто такой этот Бобрищев? – Юля сделала вид, что впервые слышит эту фамилию. Зачем ей раскрываться перед Пресецким раньше времени? Пусть сам расскажет, кто такой Бобрищев и кем приходился его бывшей жене.
– Это ее любовник, – мрачно проговорил он, словно давясь этим словом.
Наконец дверь была открыта.
– Если вы хотите со мной поговорить, то подождите на лестнице. Объясню сразу. Я приехала сюда по просьбе Иры Званцевой. Попробую что-нибудь для вас сделать пока без денег, быть может, официальное расследование уже в ближайшие дни принесет какие-нибудь результаты. Но если пойму, что дело сложное и требует заключения договора, то дам вам знать через Иру.
– Официальное расследование… – усмехнулся Пресецкий. – Как же, найдут они кого… Я буду ждать вас столько, сколько потребуется.
Юля вошла в квартиру, заперлась и только сейчас поняла, как же она рисковала, подпуская к себе так близко Пресецкого. И хотя его поведение казалось логичным и не подпадало под схему поведения преступника, все равно с ним надо быть начеку.
В квартире пахло сигаретами и дождем, врывавшимся вместе с ветром через раскрытую форточку на кухне.
Юля обошла все три комнаты, заглянула в ванную и вернулась в гостиную. Села в кресло и задумалась. Да, если судить по виду квартиры, Зоя вела именно такой образ жизни, о котором ей и рассказывала Ирина. Уютное чистенькое гнездышко, доступное лишь для самых близких людей. Много красивых дорогих безделушек, добротная мебель, ковры ручной работы. Глядя на всю эту роскошь, разве подумаешь, что хозяйка бедствует и зарабатывает себе на пропитание тем, что готовит обеды в какой-то фирме? У Зои Пресецкой водились денежки, чем она, собственно, и вызывала раздражение своей «лучшей» подруги. Но вот каким образом Зое удавалось их добывать, зарабатывать, выуживать, выманивать, одному богу или дьяволу было известно.
Паркет почернел от грязи, нанесенной теми, кто явился сюда ночью засвидетельствовать факт наступления смерти и совершить необходимые действия, связанные с предстоящим расследованием. И неизвестно, когда и кто приведет эту квартиру в порядок. Разве что эту горькую обязанность возьмет на себя бывший муж Зои, тоскующий сейчас на лестнице. А почему бы и нет? Он будет мыть полы, то и дело натыкаясь взглядом на предметы, которые могут иметь отношение к любовникам его бывшей жены. Мужские домашние туфли, темно-синие, вышитые шелковыми нитками. Оброненная кем-то серебряная зажигалка. Возможно, это подарок Зои своему очередному возлюбленному. Или же наоборот.
Юля достала блокнот и записала несколько вопросов, интересовавших ее больше всего.
1. Кто обнаружил труп и вызвал милицию?
2. Алиби Ирины Званцевой, Евгении Холодковой, Александра Пресецкого, Бобрищева.
3. Кому принадлежит парик? Кто его принес?
4. Где инструмент, с помощью которого убийца сбрил волосы Зои?
5. С кем из мужчин она находилась в интимной связи последнее время?
6. Почему в квартире пахнет скипидаром?
Она встала и пошла на запах. Открыла кладовку, нашарила выключатель. Вспыхнул свет, и она увидела узкое помещение, забитое холстами, натянутыми на подрамники. По обеим сторонам тянулись массивные деревянные полки, на них стояли банки с красками и кистями. На полу аккуратно выстроились бутылки с растворителями и, очевидно, скипидаром, запах которого прочно въелся в стены и дверь кладовки. Юля бывала в мастерских художниц и всегда поражалась одному обстоятельству, которое ее как женщину выводило из себя. Это чудовищный беспорядок, возведенный в культ, выдаваемый непосвященным гостям как непреложная истина существования художника. Окна мастерских не мылись. И солнце, пытавшееся осветить развешенные по стенам бессмертные творения этих художниц, высвечивало лишь грязные полы, куда, подражая хозяйке, следовало стряхивать пепел и выплескивать остатки чая, вина или водки. Что касается закуски, чаще всего состоящей из дешевых салатов, то ее заплесневевшие остатки можно было увидеть прямо на столе, среди пожелтевших тарелок и замутненных жирными следами пальцев рюмок или стаканов. Вот и получалось, что Зоя с ее сентиментальным порядочком никак не вписывалась в понятие «настоящий художник». Что же касалось непосредственно ее полотен, то Юля лишь скользнула по них взглядом. Она же не эксперт, и ей трудно определить, насколько эти работы отвечают профессиональным требованиям. Зоя рисовала и получала от этого удовольствие. Вот что было самым главным и не вызывало сомнений. И именно эта деталь придавала ее образу особую трогательность и таинственность. Красивая женщина, окруженная вниманием мужчин и распускающая слухи о том, что она безработная и нуждается, рисует себе спокойно натюрморты и портреты, а потом вдруг погибает от руки злодея. Да еще какого! Который сначала насилует ее, а потом душит. Но ему и этого мало. Убийце зачем-то требуются ее густые красивые волосы, которые он жестоко сбривает, нахлобучив затем на бритый череп своей жертвы парик. Спрашивается, что может стоять за такого рода поступком? Желание унизить женщину даже после смерти? Снова патология психики?
И тут она вспомнила о том, что обнаружил Чайкин в желудке Зои. Юля зашла на кухню и принялась искать рис с курицей и яблоки. Но ничего похожего, даже куриных костей в мусорном ведре, не нашла. Ведро вообще было пустое, зато рядом, в мусорной же кастрюльке под раковиной, оказались человеческие волосы. Но немного, и в основном короткие, какие бывают, когда волосы подравнивают на пару сантиметров. Юля упаковала их в найденный здесь же на кухне пластиковый пакетик. Ее внимание привлекла еще одна деталь, которую она также забрала с собой. Это был крохотный атласный бантик – деталь женского белья.
– Виктор Львович, – звонила она Корнилову, с телефоном возле уха прогуливаясь по квартире, – ее одежду забрали на экспертизу? И был ли элемент насилия со стороны преступника? Проще говоря, она изнасилована?
– Юлечка, ты слишком многого от меня хочешь. Да, безусловно, всю одежду отправили на экспертизу. Что касается изнасилования, то могла бы сама съездить к Леше Чайкину и все у него узнать, раз уж тебе не терпится. Но и он не господь бог, ему тоже требуется время, для того чтобы ответить на этот вопрос.
– Разве он уже вернулся из отпуска? – Она сделала вид, будто ничего не знает, чтобы побольше выудить у него помимо Чайкина. Тем более что на место преступления выезжал не он, а другой судмедэксперт, которого пригласили из мединститута.
– Вернулся.
– Отлично! Но все же… Как позвонить вашему эксперту? Вы не могли бы помочь мне связаться с ним и объяснить ему, кто я и с какой стати буду задавать ему вопросы?
– Без проблем. Перезвони вот по этому телефону минут через десять, а я его предупрежу. Фамилия его – Ежов. Павел Андреевич.
Юля сунула телефон в карман, села в кресло и снова погрузилась в раздумья. Как она сейчас поступит с Пресецким? Заведет с ним душевный разговор о его погибшей жене и в перерывах между его слезоточивыми признаниями будет задавать ему наводящие вопросы? А что, если он пришел сюда, чтобы уничтожить улику, которую не заметили эксперты? Улика. Но может ли существовать такая улика? Может. Среди великого множества вещей, находящихся в квартире, может скрываться и улика. Но что именно? Ножницы!
Юля снова принялась искать и, к своему удивлению, нашла три пары ножниц. Причем одна пара настоящих профессиональных ножниц лежала прямо на столе в спальне. Удивительно, подумала она, как же это их не изъяли, чтобы снять отпечатки пальцев, тем более что жертва была ОСТРИЖЕНА?! Пусть даже убийца пользовался бритвой, но перед тем как обрить голову Зое, ему понадобилось бы сначала отрезать ножницами ее гриву, а уж потом, покромсав ими же волосы длиною от пяти до десяти сантиметров (те самые, которые нашлись в мусорном ведре), приступить к сбриванию.
Ножницы также были упакованы в целлофан и спрятаны в сумку. Что еще мог забыть здесь убийца? Если он умен, то отпечатки пальцев стер. Хотя если он был вхож в дом, то наличие следов его пребывания здесь не представляло для него никакой опасности. Мало ли чего он мог касаться руками?
Спустя некоторое время она позвонила Ежову и задала ему вопросы, связанные с тем, в каком состоянии была обнаружена жертва и какие чисто визуальные наблюдения он успел сделать. Ежов, которого она представила себе почему-то старым, жирным и седым ежом, оказался довольно приятным и словоохотливым собеседником. Дружеским и каким-то даже свойским, доверительным тоном он постарался ответить на все ее вопросы. Из его слов выходило, что Зоя Пресецкая скорее всего была убита человеком, который длительное время находился в квартире и от которого она никак не могла ожидать нападения. Ежов, скромно напомнив о том, что он всего лишь судмедэксперт, обратил ее внимание на тот факт, что уж слишком прибранной выглядела квартира после совершенного здесь убийства. Больше того, именно он заметил, что одежда убитой не валялась, как если бы ее швырнули в порыве борьбы на пол, а лежала аккуратно сложенная на стуле. И сделать это могла, по его мнению, лишь сама хозяйка, то есть Зоя.
– Из этого следует, что женщина либо встретила гостя уже в обнаженном виде, либо разделась в его присутствии и, возможно, легла с ним в постель. Не исключен также половой акт. Но предварительный осмотр показал лишь несколько небольших темных пятен от пальцев на ее бедрах, происхождение которых указывает на то, что сделаны они были скорее всего не в день убийства, а чуть раньше. Что же касается вопроса, не была ли она изнасилована, то мое мнение следующее: вряд ли к ней было применено насилие. Пресецкая была раздета, а потому – вполне допускаю, что имела нормальный половой контакт с мужчиной. Даже ее постель имела такой вид, словно ее готовили к свиданию, то есть чистое, чуть ли не новое дорогое белье, аккуратно уложенные подушки и только слегка смятая простыня… Вы понимаете, о чем я?
– Да, конечно, вы хотите сказать, что она этому мужчине вполне доверяла? И простыня, говорите, была чистая? – Юля с телефоном прошла в спальню и склонилась над постелью, где погибла Зоя, но вдруг поняла, что рассматривает покрывало, на котором прежде была простыня, поскольку постельное белье было изъято ночью в качестве вещественных доказательств. Так делается всегда, если есть подозрение на изнасилование. Даже наволочки с подушек изымаются.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, например, следы грязи от ботинок, – хмыкнула Юля, представив себе, как убийца-насильник набрасывается на беззащитную жертву, словно зверь, забыв разуться или даже до конца снять штаны. – Или же если допустить, что он все же разулся, то на простыне могли бы остаться частицы грязи с нижней части брюк… Ведь на улице осень, дождь, кругом грязь. Его одежда могла быть забрызгана грязью. Вы не заметили ничего такого?
– Заметил. Кажется, что-то такое было на простыне… Но это уже не ко мне.
– Да, я поняла…
Она осталась довольна этим разговором. И даже подумала, что и в дальнейшем было бы неплохо поддерживать с этим «старым ежом» если не приятельские, то хотя бы чисто деловые, основанные на взаимном интересе отношения.
«А ведь ее могли изнасиловать ДО ТОГО, как появился убийца». Эта мысль пришла и ушла, как сотни других, не менее абсурдных мыслей, оставив в сознании лишь слабую тень…
Поблагодарив Ежова, она отключила телефон и вышла из квартиры.
– Скажите, Александр, – спросила она сидящего на ступенях Пресецкого прямо в лоб, – зачем вы пришли сюда?
– Не знаю…
Он встал и хлопнул себя руками по бедрам – жест отчаявшегося и обессилевшего человека.
– Вы будете надо мной смеяться, если я скажу вам, что мне до сих пор не верится, что Зои нет… Представьте, я приехал сюда затем, чтобы увидеть ее. Мне казалось, стоит позвонить вот в этот самый звонок, как я услышу ее легкие шаги, дверь распахнется, она увидит меня и посмотрит своим насмешливым взглядом… А разве ее сейчас там нет?
– Что у вас торчит из кармана?
– Во всяком случае, не пистолет, это горлышко от бутылки. Вот, смотрите… – и он достал бутылку с остатками водки. – Слаб человек, и ничего тут не попишешь…
– В квартиру я вас не пущу, потому что вы, господин Пресецкий – один из подозреваемых мною. Но мы сможем поговорить с вами в машине, тем более что есть о чем, не так ли? Ведь это вас вчера вечером принимала у себя ваша бывшая жена…
Глава 2
– Ну вот, ты уже и разговариваешь сама с собой, – покачал головой Леша. – А других ненормальными считаешь. – И тут же, без перехода: – Как вы тут поживаете, частные сыщики? Хорошо вам живется без Крымова?
– Нормально, – сухо ответила Юля. – Будто с ним мы не работали, а собирали цветы.
– Ты по поводу этой бритоголовой красотки?
– Чайкин, побойся бога!
– Она изнасилована.
– Этого и следовало ожидать…
– И при этом беременна.
– Беременна?
– Да, беременна. Двенадцать недель. А ведь женщине лет под сорок…
– Сколько? Под сорок? – Перед ее глазами возникло стройное молодое тело и гладкое лицо, обрамленное русыми локонами. «Я бы дала ей лет двадцать восемь».
– Да, ей около сорока, хотя я не ручаюсь… Она действительно хорошо сохранилась.
– Может, мы говорим о разных женщинах?
– Пойдем посмотрим…
В зале было прохладно. Чайкин включил освещение, и Юля увидела в центре стол на колесах. На нем лежало тело Зои.
– Она?
– Да, это она. Но неужели ее изнасиловали? Кто? Ее муж, которому она изменила? Пришел, попытался с ней помириться, а она снова сказала ему какую-нибудь гадость…
– Почему именно гадость?
– Ирина сказала, что Зоя накануне развода спокойно объявила мужу о своей измене. Думаю, не каждый мужчина способен простить такое. Бравировать предательством – что может быть подлее?
– Вот тебе и Зоя. – Чайкин ухмыльнулся. Очевидно, представил себя на месте обманутого Пресецкого. Ему это было нетрудно, поскольку его-то бывшая жена вытворяла и не такое. Ныне она жила в Париже и воспитывала с очередным мужем, теперь уже французом, Лешкиного ребенка…
– Здесь не может быть ошибки?
– Нет. Хрестоматийный половой акт. С элементами насилия, поскольку… вот, взгляни сюда, видишь эти синяки? Они весьма характерны для изнасилования. Собираюсь отправить в лабораторию образец спермы, частички кожи, которую нашел под ногтями этой дамы. Она царапалась, кусалась, взгляни, видишь, вот здесь кровоподтек – она прикусила свою губу. Совсем свежий след от ее же переднего резца. Хотя, – тут он сделал паузу, рассматривая тело. – Синяки от пальцев разного оттенка, и некоторые из них, те, что посветлее, могли появиться раньше на день или два. А вот эти появились недавно…
– Что еще ты можешь мне рассказать о ней?
– Что она не ужинала, только обедала. Курица, рис, яблоки. Еще немного красного вина. Самая малость.
– Ее удушили руками?
– Да. Ты же сама видишь следы от пальцев.
– Снова пальцы? Какие же мерзкие эти пальцы!
– Да, пальцы… Все как по книжке, картинка почти учебная.
Юля содрогнулась, глядя на потемневшие оттиски пальцев на шее Пресецкой.
– Когда наступила смерть?
– Тринадцатого октября приблизительно между девятнадцатью и двадцатью часами.
– Хорошо. Я тебе еще позвоню…
Она вышла из морга весьма озадаченной. Чего-чего, а этого она не ожидала! Оказывается, Зоя была беременной. Интересно, как отнесется к этой новости Ирочка Званцева?
Она вернулась домой и уже с порога почувствовала запах гренок. Наташа приготовила ее любимый завтрак.
– А Иры нет. Она тебя не дождалась, сказала, ей надо во что бы то ни стало найти Пресецкого. Якобы он должен ей какие-то деньги.
– Пусть ищет. – Юля набрала номер Корнилова. – Виктор Львович? Это Земцова. Мне необходимо побывать на месте преступления. Вы можете мне это устроить?
* * *
С Александром Пресецким она столкнулась в подъезде дома, где жила и была убита его бывшая жена. Он сидел на лестнице, обхватив руками голову. Высокий худой мужчина в помятом, хотя и довольно дорогом плаще. Черный зонт валялся возле его ног. Копна каштановых волос блестела при свете тусклой желтоватой лампы.Он выдал себя сам. Едва Юля остановилась перед дверью, достала связку ключей с брелоком в виде неровного кусочка малахита, одолженную ей Корниловым, и собиралась открыть дверь, как услышала:
– Впустите меня туда, – взмолился он, тяжело поднимаясь со ступенек и глядя в Юлины глаза с видом раненого зверя. – Впустите. У меня были ключи, но они куда-то подевались… Я их обязательно найду, но сейчас мне необходимо туда войти… Она там, я знаю… Она ждет меня…
– А откуда вы знаете…
– Я знаю, – он не дал ей договорить, – что вы не к соседям, а к ней… Ходите все, вынюхиваете, а потом дело закроете и никого не найдете. Вы не обижайтесь, но именно так все и будет.
– У меня разве на лбу написано, что я из милиции? – поинтересовалась она, хладнокровно отпирая дверь и впуская пока еще незнакомого ей мужчину в маленький коридорчик, тот самый, где еще сегодня ночью толпились любопытный народ и люди в форме. Мысль о том, что ей в затылок дышит убийца, явившийся сюда по глухому смертельному зову своей жертвы, чья душа, быть может, еще витает здесь и поджидает его, вызвала почему-то нервическую ухмылку. Нет, вряд ли он осмелился бы прийти сюда так скоро, да еще среди белого дня.
– На лбу-то не написано, но что-то подсказывает мне, что вы пришли именно по ее душу… Зоя – моя бывшая жена. А вы кто?
– Ирина Званцева вас, значит, еще не нашла… – словно бы про себя пробормотала Юля, вместо того чтобы ответить. – Моя фамилия Земцова. Я из «крымовского» детективного агентства, – сказала она вдруг машинально. – Частный детектив.
– Пресецкий. Александр, – он поймал ее руку и крепко сжал. – Очень приятно. Вы извините, что я принял вас за следователя.
– Вы дурного мнения о них?
– Нет, я очень уважаю милицейских и прокурорских работников, но предпочел бы искать убийцу Зои с помощью людей независимых, для которых сроки – понятие условное. Вы понимаете, о чем я?
Он говорил быстро, отрывисто, старался, чтобы каждое его слово дошло до ее ушей, а тело его при этом стремилось вперед, к опечатанной двери, которую пыталась открыть Юля.
Она резко повернулась и покачала головой:
– Вы извините, Александр, но вам сейчас туда нельзя. Я приехала сюда работать, и вы будете мне мешать. Но раз уж мы с вами встретились, то, может, скажете, собираетесь ли вы искать человека, убившего вашу бывшую жену? У вас есть деньги, чтобы заплатить нам за работу?
– А разве не Бобрищев нанял вас? – услышала она и от неожиданности выронила ключи.
– Бобрищев?
– Я, безусловно, все оплачу, но если вы приехали сюда, как вы сами мне только что сказали, для того чтобы работать, следовательно, вас уже кто-то нанял. Еще вы упомянули Иру. Вот я и подумал, что это она и свела вас с Бобрищевым.
– Но кто такой этот Бобрищев? – Юля сделала вид, что впервые слышит эту фамилию. Зачем ей раскрываться перед Пресецким раньше времени? Пусть сам расскажет, кто такой Бобрищев и кем приходился его бывшей жене.
– Это ее любовник, – мрачно проговорил он, словно давясь этим словом.
Наконец дверь была открыта.
– Если вы хотите со мной поговорить, то подождите на лестнице. Объясню сразу. Я приехала сюда по просьбе Иры Званцевой. Попробую что-нибудь для вас сделать пока без денег, быть может, официальное расследование уже в ближайшие дни принесет какие-нибудь результаты. Но если пойму, что дело сложное и требует заключения договора, то дам вам знать через Иру.
– Официальное расследование… – усмехнулся Пресецкий. – Как же, найдут они кого… Я буду ждать вас столько, сколько потребуется.
Юля вошла в квартиру, заперлась и только сейчас поняла, как же она рисковала, подпуская к себе так близко Пресецкого. И хотя его поведение казалось логичным и не подпадало под схему поведения преступника, все равно с ним надо быть начеку.
В квартире пахло сигаретами и дождем, врывавшимся вместе с ветром через раскрытую форточку на кухне.
Юля обошла все три комнаты, заглянула в ванную и вернулась в гостиную. Села в кресло и задумалась. Да, если судить по виду квартиры, Зоя вела именно такой образ жизни, о котором ей и рассказывала Ирина. Уютное чистенькое гнездышко, доступное лишь для самых близких людей. Много красивых дорогих безделушек, добротная мебель, ковры ручной работы. Глядя на всю эту роскошь, разве подумаешь, что хозяйка бедствует и зарабатывает себе на пропитание тем, что готовит обеды в какой-то фирме? У Зои Пресецкой водились денежки, чем она, собственно, и вызывала раздражение своей «лучшей» подруги. Но вот каким образом Зое удавалось их добывать, зарабатывать, выуживать, выманивать, одному богу или дьяволу было известно.
Паркет почернел от грязи, нанесенной теми, кто явился сюда ночью засвидетельствовать факт наступления смерти и совершить необходимые действия, связанные с предстоящим расследованием. И неизвестно, когда и кто приведет эту квартиру в порядок. Разве что эту горькую обязанность возьмет на себя бывший муж Зои, тоскующий сейчас на лестнице. А почему бы и нет? Он будет мыть полы, то и дело натыкаясь взглядом на предметы, которые могут иметь отношение к любовникам его бывшей жены. Мужские домашние туфли, темно-синие, вышитые шелковыми нитками. Оброненная кем-то серебряная зажигалка. Возможно, это подарок Зои своему очередному возлюбленному. Или же наоборот.
Юля достала блокнот и записала несколько вопросов, интересовавших ее больше всего.
1. Кто обнаружил труп и вызвал милицию?
2. Алиби Ирины Званцевой, Евгении Холодковой, Александра Пресецкого, Бобрищева.
3. Кому принадлежит парик? Кто его принес?
4. Где инструмент, с помощью которого убийца сбрил волосы Зои?
5. С кем из мужчин она находилась в интимной связи последнее время?
6. Почему в квартире пахнет скипидаром?
Она встала и пошла на запах. Открыла кладовку, нашарила выключатель. Вспыхнул свет, и она увидела узкое помещение, забитое холстами, натянутыми на подрамники. По обеим сторонам тянулись массивные деревянные полки, на них стояли банки с красками и кистями. На полу аккуратно выстроились бутылки с растворителями и, очевидно, скипидаром, запах которого прочно въелся в стены и дверь кладовки. Юля бывала в мастерских художниц и всегда поражалась одному обстоятельству, которое ее как женщину выводило из себя. Это чудовищный беспорядок, возведенный в культ, выдаваемый непосвященным гостям как непреложная истина существования художника. Окна мастерских не мылись. И солнце, пытавшееся осветить развешенные по стенам бессмертные творения этих художниц, высвечивало лишь грязные полы, куда, подражая хозяйке, следовало стряхивать пепел и выплескивать остатки чая, вина или водки. Что касается закуски, чаще всего состоящей из дешевых салатов, то ее заплесневевшие остатки можно было увидеть прямо на столе, среди пожелтевших тарелок и замутненных жирными следами пальцев рюмок или стаканов. Вот и получалось, что Зоя с ее сентиментальным порядочком никак не вписывалась в понятие «настоящий художник». Что же касалось непосредственно ее полотен, то Юля лишь скользнула по них взглядом. Она же не эксперт, и ей трудно определить, насколько эти работы отвечают профессиональным требованиям. Зоя рисовала и получала от этого удовольствие. Вот что было самым главным и не вызывало сомнений. И именно эта деталь придавала ее образу особую трогательность и таинственность. Красивая женщина, окруженная вниманием мужчин и распускающая слухи о том, что она безработная и нуждается, рисует себе спокойно натюрморты и портреты, а потом вдруг погибает от руки злодея. Да еще какого! Который сначала насилует ее, а потом душит. Но ему и этого мало. Убийце зачем-то требуются ее густые красивые волосы, которые он жестоко сбривает, нахлобучив затем на бритый череп своей жертвы парик. Спрашивается, что может стоять за такого рода поступком? Желание унизить женщину даже после смерти? Снова патология психики?
И тут она вспомнила о том, что обнаружил Чайкин в желудке Зои. Юля зашла на кухню и принялась искать рис с курицей и яблоки. Но ничего похожего, даже куриных костей в мусорном ведре, не нашла. Ведро вообще было пустое, зато рядом, в мусорной же кастрюльке под раковиной, оказались человеческие волосы. Но немного, и в основном короткие, какие бывают, когда волосы подравнивают на пару сантиметров. Юля упаковала их в найденный здесь же на кухне пластиковый пакетик. Ее внимание привлекла еще одна деталь, которую она также забрала с собой. Это был крохотный атласный бантик – деталь женского белья.
– Виктор Львович, – звонила она Корнилову, с телефоном возле уха прогуливаясь по квартире, – ее одежду забрали на экспертизу? И был ли элемент насилия со стороны преступника? Проще говоря, она изнасилована?
– Юлечка, ты слишком многого от меня хочешь. Да, безусловно, всю одежду отправили на экспертизу. Что касается изнасилования, то могла бы сама съездить к Леше Чайкину и все у него узнать, раз уж тебе не терпится. Но и он не господь бог, ему тоже требуется время, для того чтобы ответить на этот вопрос.
– Разве он уже вернулся из отпуска? – Она сделала вид, будто ничего не знает, чтобы побольше выудить у него помимо Чайкина. Тем более что на место преступления выезжал не он, а другой судмедэксперт, которого пригласили из мединститута.
– Вернулся.
– Отлично! Но все же… Как позвонить вашему эксперту? Вы не могли бы помочь мне связаться с ним и объяснить ему, кто я и с какой стати буду задавать ему вопросы?
– Без проблем. Перезвони вот по этому телефону минут через десять, а я его предупрежу. Фамилия его – Ежов. Павел Андреевич.
Юля сунула телефон в карман, села в кресло и снова погрузилась в раздумья. Как она сейчас поступит с Пресецким? Заведет с ним душевный разговор о его погибшей жене и в перерывах между его слезоточивыми признаниями будет задавать ему наводящие вопросы? А что, если он пришел сюда, чтобы уничтожить улику, которую не заметили эксперты? Улика. Но может ли существовать такая улика? Может. Среди великого множества вещей, находящихся в квартире, может скрываться и улика. Но что именно? Ножницы!
Юля снова принялась искать и, к своему удивлению, нашла три пары ножниц. Причем одна пара настоящих профессиональных ножниц лежала прямо на столе в спальне. Удивительно, подумала она, как же это их не изъяли, чтобы снять отпечатки пальцев, тем более что жертва была ОСТРИЖЕНА?! Пусть даже убийца пользовался бритвой, но перед тем как обрить голову Зое, ему понадобилось бы сначала отрезать ножницами ее гриву, а уж потом, покромсав ими же волосы длиною от пяти до десяти сантиметров (те самые, которые нашлись в мусорном ведре), приступить к сбриванию.
Ножницы также были упакованы в целлофан и спрятаны в сумку. Что еще мог забыть здесь убийца? Если он умен, то отпечатки пальцев стер. Хотя если он был вхож в дом, то наличие следов его пребывания здесь не представляло для него никакой опасности. Мало ли чего он мог касаться руками?
Спустя некоторое время она позвонила Ежову и задала ему вопросы, связанные с тем, в каком состоянии была обнаружена жертва и какие чисто визуальные наблюдения он успел сделать. Ежов, которого она представила себе почему-то старым, жирным и седым ежом, оказался довольно приятным и словоохотливым собеседником. Дружеским и каким-то даже свойским, доверительным тоном он постарался ответить на все ее вопросы. Из его слов выходило, что Зоя Пресецкая скорее всего была убита человеком, который длительное время находился в квартире и от которого она никак не могла ожидать нападения. Ежов, скромно напомнив о том, что он всего лишь судмедэксперт, обратил ее внимание на тот факт, что уж слишком прибранной выглядела квартира после совершенного здесь убийства. Больше того, именно он заметил, что одежда убитой не валялась, как если бы ее швырнули в порыве борьбы на пол, а лежала аккуратно сложенная на стуле. И сделать это могла, по его мнению, лишь сама хозяйка, то есть Зоя.
– Из этого следует, что женщина либо встретила гостя уже в обнаженном виде, либо разделась в его присутствии и, возможно, легла с ним в постель. Не исключен также половой акт. Но предварительный осмотр показал лишь несколько небольших темных пятен от пальцев на ее бедрах, происхождение которых указывает на то, что сделаны они были скорее всего не в день убийства, а чуть раньше. Что же касается вопроса, не была ли она изнасилована, то мое мнение следующее: вряд ли к ней было применено насилие. Пресецкая была раздета, а потому – вполне допускаю, что имела нормальный половой контакт с мужчиной. Даже ее постель имела такой вид, словно ее готовили к свиданию, то есть чистое, чуть ли не новое дорогое белье, аккуратно уложенные подушки и только слегка смятая простыня… Вы понимаете, о чем я?
– Да, конечно, вы хотите сказать, что она этому мужчине вполне доверяла? И простыня, говорите, была чистая? – Юля с телефоном прошла в спальню и склонилась над постелью, где погибла Зоя, но вдруг поняла, что рассматривает покрывало, на котором прежде была простыня, поскольку постельное белье было изъято ночью в качестве вещественных доказательств. Так делается всегда, если есть подозрение на изнасилование. Даже наволочки с подушек изымаются.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, например, следы грязи от ботинок, – хмыкнула Юля, представив себе, как убийца-насильник набрасывается на беззащитную жертву, словно зверь, забыв разуться или даже до конца снять штаны. – Или же если допустить, что он все же разулся, то на простыне могли бы остаться частицы грязи с нижней части брюк… Ведь на улице осень, дождь, кругом грязь. Его одежда могла быть забрызгана грязью. Вы не заметили ничего такого?
– Заметил. Кажется, что-то такое было на простыне… Но это уже не ко мне.
– Да, я поняла…
Она осталась довольна этим разговором. И даже подумала, что и в дальнейшем было бы неплохо поддерживать с этим «старым ежом» если не приятельские, то хотя бы чисто деловые, основанные на взаимном интересе отношения.
«А ведь ее могли изнасиловать ДО ТОГО, как появился убийца». Эта мысль пришла и ушла, как сотни других, не менее абсурдных мыслей, оставив в сознании лишь слабую тень…
Поблагодарив Ежова, она отключила телефон и вышла из квартиры.
– Скажите, Александр, – спросила она сидящего на ступенях Пресецкого прямо в лоб, – зачем вы пришли сюда?
– Не знаю…
Он встал и хлопнул себя руками по бедрам – жест отчаявшегося и обессилевшего человека.
– Вы будете надо мной смеяться, если я скажу вам, что мне до сих пор не верится, что Зои нет… Представьте, я приехал сюда затем, чтобы увидеть ее. Мне казалось, стоит позвонить вот в этот самый звонок, как я услышу ее легкие шаги, дверь распахнется, она увидит меня и посмотрит своим насмешливым взглядом… А разве ее сейчас там нет?
– Что у вас торчит из кармана?
– Во всяком случае, не пистолет, это горлышко от бутылки. Вот, смотрите… – и он достал бутылку с остатками водки. – Слаб человек, и ничего тут не попишешь…
– В квартиру я вас не пущу, потому что вы, господин Пресецкий – один из подозреваемых мною. Но мы сможем поговорить с вами в машине, тем более что есть о чем, не так ли? Ведь это вас вчера вечером принимала у себя ваша бывшая жена…
Глава 2
Часам к трем Юля поняла, что превратилась в белку. Рыжую, пушистую и измученную бесполезностью своего головокружительного бесконечного бега в колесе. Пора было останавливаться, выпрыгивать из колеса и браться за ум. И она позвонила Шубину. Пригласила его на обед. А когда он приехал, рассказала ему, как чуть было не начала вести свое расследование по инерции, бесплатно, как заразилась этим преступлением и забылась, не выяснив главного: кто заинтересован в поисках убийцы и, само собой, кто будет платить?
– Но разве сам Пресецкий не заинтересован? – спросил Игорь. – О чем вы говорили с ним в машине?
– Как ни странно, о Бобрищеве. О любовнике Зои. Хотя поначалу я и пыталась взять его на пушку, заявив, что знаю о том, что в тот вечер, когда убили Зою, он был у нее… Но этот номер у меня не прошел. Он ответил мне, что, к великому его сожалению, его там не было… Что, будь он там, Зоя была бы жива. Хотя и алиби на этот вечер у него не было. Говорит, был дома один. Пришлось задавать ему вопросы об их супружеской жизни. Я же не могла не спросить, почему они расстались. И поняла, что Зоя была женщиной искренней, и когда влюблялась, то напрямую объявляла об этом тому, с кем в это время жила. Будь то муж или любовник. Она находилась в поиске, и я хорошо ее понимаю. Очевидно, что-то в Пресецком ее не устраивало. Но что именно, я так и не поняла, да и не наше это, в сущности, дело. Разве мужчина может быть до конца откровенным с посторонним человеком, когда речь идет о такой сфере жизни, как супружеские отношения?
– А женщина бывает до конца откровенной? – улыбнулся Шубин.
– Я не об этом. Просто, если послушать Иру, то получается, что Зоя была чуть ли не шлюхой. Но я бы не хотела говорить об этой женщине, как о нимфоманке. Проведя долгое время в ее квартире, я как будто начала понимать ее. Такое впечатление, словно, познакомившись с ее вещами, которые еще хранили тепло ее рук, я поняла и сущность этой женщины. Я каким-то невероятным образом сблизилась с ней. Ее мысли перетекли в мои.
– Юля, может, хватит мистики?
– Ты, Шубин, грубый человек. И кожа у тебя дубленая. Ты не можешь чувствовать так, как я. Мне почему-то стало очень жаль, что мы прежде не были знакомы с Зоей. По-моему, она была замечательным человеком. И у нас с ней нашлось бы много общего.
– Ты имеешь в виду многочисленных любовников? – словно в подтверждение своей грубости спросил Шубин и покачал головой. – Ты заидеализировала Пресецкую, вот и все. Выброси из головы весь этот мусор и постарайся взглянуть на эту женщину объективно.
– Она жила, как умела. Зоя Пресецкая была настоящей женщиной, и если и был в ее жизни существенный пробел, так это только отсутствие детей. Но она бы восполнила его, если бы осталась жива… Очевидно, она не доверяла до конца Пресецкому и другим своим возлюбленным, раз не хотела иметь от них ребенка. Но месяца три тому назад встретила мужчину, от которого забеременела.
– Думаешь, ее могли убить по этой причине?
– А почему бы нет? Мы ничего не знаем о Бобрищеве. Что, если это он отец ее неродившегося ребенка? Вполне вероятно, что для него эта беременность была нежелательной, и он избавился от своей любовницы.
– И все же, – не унимался Игорь, – что такого особенного ты увидела в ее квартире, чтобы успеть проникнуться к ней? Ведь ЕЕ – то ты увидеть там не могла!
Он явно не верил в мистику и перетекание мыслей.
– Да взять хотя бы ее увлечение живописью, – оживилась Юля, и глаза ее заблестели. – Она рисовала, точнее, писала маслом. У нее полная кладовка холстов. И пусть это все на дилетантском уровне – не берусь судить, – все равно это свидетельствует о том, что женщиной она была неординарной, талантливой и обладала хорошим вкусом. Просто ей многие завидовали. Во-первых, ее красоте, во-вторых, ее умению жить хорошо. Мужчины, которыми она себя окружала, не могли не вызвать зависть у той же Ирочки Званцевой, которая хоть и называет себя ее подругой, а все равно наверняка испытывала к ней чувство неприязни и все той же зависти. Слишком многое раздражало ее в Зое… А ее звонок мне среди ночи я отношу к импульсивному поступку. Как я и предполагала, она уже успела сто раз пожалеть о том, что обратилась ко мне. Зачем ей искать кого-то, кто бы мог оплатить наши расходы по ведению расследования, тем более что Зою-то не вернешь. Пресецкий обещал позвонить и даже официально обратиться в наше агентство и оплатить все расходы, но к тому времени, как он заговорил об этом, его бутылка была почти пуста. Надо бы навести о нем справки, хотя… – она вздохнула, – зачем, если дело растворится в воздухе, как десятки подобных…
Года два назад ей казалось, что она любит Шубина. Надежный, добрый и преданный Игорь мог бы стать ей прекрасным мужем, но в последнюю минуту она передумала и снова предпочла полную неопределенность спокойному и крепкому браку. Крымов заполнил ее всю и болел в ней, как опухоль. Даже теперь, когда он был далеко, любое упоминание о нем, даже звук произносимого слова «Крымов» доставляло ей боль. Присутствие же Шубина, ставшего для нее, как ни странно, уже неотъемлемой частью ее жизни, воспринималось ею как милость божья. И если бы не Игорь, неизвестно, нашла бы она в себе силы организовать собственное агентство, да и вообще вряд ли вернулась бы в С., скорее всего осталась бы жить у мамы в Москве. После развода с Харыбиным и выезда из страны Крымова единственным человеком, которого она хотела ощущать рядом с собой, был Шубин. Но если ее вполне устраивала роль его близкого друга, то Шубину этого было мало. Он хотел любви, но, понимая всю сложность ситуации и то, что ей потребуется немало времени для того, чтобы забыть Крымова, скрывал свою неудовлетворенность. Хотя любовь к Юле скрыть было невозможно, да это и не имело смысла.
Невысокого роста, почти лысый, что не портило его и не лишало обаяния, крепкий, с тяжелым пронзительным взглядом, Игорь Шубин в бытность Крымова носил не озвученную никем кличку Раб, поскольку именно ему Крымов поручал самую черную и неблагодарную работу. Это Шубина он отправлял в дальние командировки; это Шубин корпел над пухлыми томами архивных материалов, выискивая по крупицам нужные сведения; это Шубин проводил холодные ночи или мок под дождем, выслеживая потенциальных преступников и фиксируя встречи…
– Но разве сам Пресецкий не заинтересован? – спросил Игорь. – О чем вы говорили с ним в машине?
– Как ни странно, о Бобрищеве. О любовнике Зои. Хотя поначалу я и пыталась взять его на пушку, заявив, что знаю о том, что в тот вечер, когда убили Зою, он был у нее… Но этот номер у меня не прошел. Он ответил мне, что, к великому его сожалению, его там не было… Что, будь он там, Зоя была бы жива. Хотя и алиби на этот вечер у него не было. Говорит, был дома один. Пришлось задавать ему вопросы об их супружеской жизни. Я же не могла не спросить, почему они расстались. И поняла, что Зоя была женщиной искренней, и когда влюблялась, то напрямую объявляла об этом тому, с кем в это время жила. Будь то муж или любовник. Она находилась в поиске, и я хорошо ее понимаю. Очевидно, что-то в Пресецком ее не устраивало. Но что именно, я так и не поняла, да и не наше это, в сущности, дело. Разве мужчина может быть до конца откровенным с посторонним человеком, когда речь идет о такой сфере жизни, как супружеские отношения?
– А женщина бывает до конца откровенной? – улыбнулся Шубин.
– Я не об этом. Просто, если послушать Иру, то получается, что Зоя была чуть ли не шлюхой. Но я бы не хотела говорить об этой женщине, как о нимфоманке. Проведя долгое время в ее квартире, я как будто начала понимать ее. Такое впечатление, словно, познакомившись с ее вещами, которые еще хранили тепло ее рук, я поняла и сущность этой женщины. Я каким-то невероятным образом сблизилась с ней. Ее мысли перетекли в мои.
– Юля, может, хватит мистики?
– Ты, Шубин, грубый человек. И кожа у тебя дубленая. Ты не можешь чувствовать так, как я. Мне почему-то стало очень жаль, что мы прежде не были знакомы с Зоей. По-моему, она была замечательным человеком. И у нас с ней нашлось бы много общего.
– Ты имеешь в виду многочисленных любовников? – словно в подтверждение своей грубости спросил Шубин и покачал головой. – Ты заидеализировала Пресецкую, вот и все. Выброси из головы весь этот мусор и постарайся взглянуть на эту женщину объективно.
– Она жила, как умела. Зоя Пресецкая была настоящей женщиной, и если и был в ее жизни существенный пробел, так это только отсутствие детей. Но она бы восполнила его, если бы осталась жива… Очевидно, она не доверяла до конца Пресецкому и другим своим возлюбленным, раз не хотела иметь от них ребенка. Но месяца три тому назад встретила мужчину, от которого забеременела.
– Думаешь, ее могли убить по этой причине?
– А почему бы нет? Мы ничего не знаем о Бобрищеве. Что, если это он отец ее неродившегося ребенка? Вполне вероятно, что для него эта беременность была нежелательной, и он избавился от своей любовницы.
– И все же, – не унимался Игорь, – что такого особенного ты увидела в ее квартире, чтобы успеть проникнуться к ней? Ведь ЕЕ – то ты увидеть там не могла!
Он явно не верил в мистику и перетекание мыслей.
– Да взять хотя бы ее увлечение живописью, – оживилась Юля, и глаза ее заблестели. – Она рисовала, точнее, писала маслом. У нее полная кладовка холстов. И пусть это все на дилетантском уровне – не берусь судить, – все равно это свидетельствует о том, что женщиной она была неординарной, талантливой и обладала хорошим вкусом. Просто ей многие завидовали. Во-первых, ее красоте, во-вторых, ее умению жить хорошо. Мужчины, которыми она себя окружала, не могли не вызвать зависть у той же Ирочки Званцевой, которая хоть и называет себя ее подругой, а все равно наверняка испытывала к ней чувство неприязни и все той же зависти. Слишком многое раздражало ее в Зое… А ее звонок мне среди ночи я отношу к импульсивному поступку. Как я и предполагала, она уже успела сто раз пожалеть о том, что обратилась ко мне. Зачем ей искать кого-то, кто бы мог оплатить наши расходы по ведению расследования, тем более что Зою-то не вернешь. Пресецкий обещал позвонить и даже официально обратиться в наше агентство и оплатить все расходы, но к тому времени, как он заговорил об этом, его бутылка была почти пуста. Надо бы навести о нем справки, хотя… – она вздохнула, – зачем, если дело растворится в воздухе, как десятки подобных…
Года два назад ей казалось, что она любит Шубина. Надежный, добрый и преданный Игорь мог бы стать ей прекрасным мужем, но в последнюю минуту она передумала и снова предпочла полную неопределенность спокойному и крепкому браку. Крымов заполнил ее всю и болел в ней, как опухоль. Даже теперь, когда он был далеко, любое упоминание о нем, даже звук произносимого слова «Крымов» доставляло ей боль. Присутствие же Шубина, ставшего для нее, как ни странно, уже неотъемлемой частью ее жизни, воспринималось ею как милость божья. И если бы не Игорь, неизвестно, нашла бы она в себе силы организовать собственное агентство, да и вообще вряд ли вернулась бы в С., скорее всего осталась бы жить у мамы в Москве. После развода с Харыбиным и выезда из страны Крымова единственным человеком, которого она хотела ощущать рядом с собой, был Шубин. Но если ее вполне устраивала роль его близкого друга, то Шубину этого было мало. Он хотел любви, но, понимая всю сложность ситуации и то, что ей потребуется немало времени для того, чтобы забыть Крымова, скрывал свою неудовлетворенность. Хотя любовь к Юле скрыть было невозможно, да это и не имело смысла.
Невысокого роста, почти лысый, что не портило его и не лишало обаяния, крепкий, с тяжелым пронзительным взглядом, Игорь Шубин в бытность Крымова носил не озвученную никем кличку Раб, поскольку именно ему Крымов поручал самую черную и неблагодарную работу. Это Шубина он отправлял в дальние командировки; это Шубин корпел над пухлыми томами архивных материалов, выискивая по крупицам нужные сведения; это Шубин проводил холодные ночи или мок под дождем, выслеживая потенциальных преступников и фиксируя встречи…