- Зачем вы пришли сюда.
   - Переспать с тобой.
   Сэмюэл С. отослал кровь вниз, в пальцы ног, но кровь снова подпрыгнула вверх. В половине четвертого дня. Мечтаю, чтобы она замялась. Мечтаю, чтобы она размякла. А сам малодушно медлю и мямлю.
   - Послушай, как ты можешь такое говорить.
   - Уже сказала, Сэм.
   - Дай-ка я присяду на минутку. Сложившуюся ситуацию надо обмыслить.
   - Ничего, если я встану.
   - Да, вставай, подожди, я расчищу тебе место.
   - Все нормально. Я стою.
   - Нет-нет, минуточку, тебе нужно место. Отодвинь это кресло.
   - Да все нормально.
   - Только сброшу полотенце и простыню.
   - Не надо утруждаться.
   - Я не утруждаюсь.
   Сэмюэл С. стоит на задних лапках. В отличие от тех многих случаев, когда он прижимал женщин к ногтю, предварительно накрыв их остальными частями тела. Отыскать собственное место, открыть свою собственную дверь. Пахнуло студенческими годами: тщательно обдуманные процедуры, чистый, промытый вид, штанишки благоухают, как новогодняя елка.
   - Можно я буду называть тебя Сэм.
   - Называй как хочешь.
   - Я слышала, что ты хотел заняться любовью, Сэм.
   - Давай пока займемся чем-нибудь другим.
   - Слушай, что за странный разговор. Если хочешь, я заберу назад свое предложение.
   - Не надо.
   - Ладно, но вроде как неприлично предлагать себя еще раз.
   Абигайль стоит, втянув живот, выставив грудь. Маленький изящный мускул подрагивает на ее смуглом локте. Сэмюэл С. снова откидывается в свое кресло. Подносит руку к сочащемуся влагой лбу. В комнате цвета морской волны. Сразу после войны ее снимал изготовитель глазных протезов. Возле окна у него стоял специальный верстак; за ним он споро работал все дни напролет: выдувал маленькие, изящные стеклянные пузыри; заказчик сидел рядом и сверкал при дневном свете здоровым глазом. Мастер тем временем наносил легкие мазки, подлаживая мертвый глаз под живой. Хозяйка говорила, что он сделал и ей.
   - Ты будешь что-нибудь говорить, Сэм.
   - Съешь кекс. Он уже засох, но еще не заплесневел. Я весь в холодном поту.
   - Ты раскрываешь все свои карты.
   - Потому что хочу жить со всеми в ладу.
   - Слушай, Сэм, тогда я сяду. Подожду, пока мы поладим. И ты рассчитываешь, что все будут этого дожидаться и никто не даст тебе в челюсть. Для твоего же собственного блага, чтобы не слишком долго раздумывал.
   - У меня есть свои собственные методы ведения боя.
   - Только на тот случай, если ты уверен, что можешь победить противника.
   - Понятно.
   - О господи, прости за то, что я сказала.
   - Затем я и торчу здесь все эти пять лет. Чтобы выправиться. Так что я могу принять к сведению эти замечания.
   - Надо же, пять лет.
   - Мог бы и еще пять лет.
   - Ты можешь себе это позволить.
   - Я не позволяю себе этого. Я на мели. Живу на подачки богатых друзей - им больно мне отказывать.
   Молчание. Ее карие глаза и мои голубые. Хрупкие суставы пальцев обтянуты нежной кожей. Берет рукой кекс, купленный на обед в момент слабости и малодушия, и запивает прохладной прозрачной венской водой.
   - Сэм, ты честный человек. Угощаешь меня кексом, хотя он и черствый. Думаю, я смогла бы привыкнуть. Знаешь, главной целью моего приезда в Европу было расширение границ жизненного опыта. Ну мы его и набрались. Прямо уже в Гавре. То есть через час после высадки, по дороге в Париж один француз, водитель грузовика, пытался уломать нас с Кэтрин. Так, говорит, вы изучите Европу. Я сказала ему, что у него воняет изо рта. Тогда он сделал наглое предложение. Меня это даже развеселило, ну а Кэтрин заехала ему по физиономии. Он-то не ожидал, что мы так хорошо знаем французский. Тогда он выкинул нас из своего грузовика. Я считаю европейцев грязными и неотесанными. Ты европеизировался. Это неправильно.
   - А что.
   - Европейцам следует повзрослеть. Они считают, что у них есть духовные ценности. Им бы надо стать мудрее.
   - Ты так думаешь.
   - Свои проблемы надо решать. Куча людей с поврежденной психикой решают их через какое-то время. Возьми меня.
   - Мы возьмем тебя.
   - Из меня пытались сделать фортепьянного вундеркинда. Мои родители богатые. Я выросла в тепличных условиях. Моя мать старалась высосать из моего отца все соки. Но не успела - на арене появилась другая куколка, тоже заинтересованная в его соках; пока они воевали, отец получил короткую передышку.
   - Продолжай, пожалуйста.
   - Не высокомерничай.
   - Я просто слушаю, продолжай.
   - Так что у меня тоже были свои проблемы. Моя мать устроена как опухоль. Ну, может, не совсем так, но иногда казалось, что, поглощая отцовские соки, она расцветает. Омерзительный образ. А отец говорил, что любит меня по-настоящему, то есть как мужчина женщину, представляешь. Ну, я сказала, что это отклонение. Вообще-то мой отец неплохой мужик: смеется, острит и все такое. У него отличное чувство юмора. Так что мы могли и пошутить. Его беда в том, что он еврей только наполовину.
   Августовская пятница. Вдалеке пять раз мерно прогудел колокол. Сэмюэл С. вглядывается через стол в эти темные глаза. Изготовителю глазных протезов понадобилась бы крупинка черного стекла на крупной капле коричневого. Ее американская попка при ходьбе готова лопнуть от спелости. Одна ее нога смуглее и тоньше другой. Крошка, вынырнувшая из самой глубины и гущи венского туристического сезона. Эта хрупкая фигурка. Эти узкие плечи. Все будет погребено под моим жиром. Тонкие пальцы, темно-розовые ногти. Первобытная чистота деревяшек, прибитых осенью к песчаному океаническому побережью в Мэне. Улыбки умирают на ее губах и вновь возвращаются к жизни, как только загрустишь об их исчезновении. О, крошка. Крошка.
   - Знаешь, Сэм, я из Балтимора. Не знаю, может, и не верится, но мой отец вырос на задворках кафе-мороженого, а его родители не знали английского; и если бы мои подружки познакомились с моими дедом и бабкой, то перестали бы водиться со мной. Я ходила в престижный университет, и знаешь, если бы у меня не было денег, те девицы отшили бы меня. Америка набита снобами. Ты ведь давно там не был. Ты не знаешь.
   - Знаю.
   - Это тебе так кажется. Тебе надо съездить и посмотреть, как там все переменилось. Подчиняется общественному мнению. В смысле, массам. Я даже и не знаю, как это у меня глаза открылись. Их выпускают из колледжей пачками. Ты ведь не представляешь. Дядин приятель сказал, что ты изолировался. Только представь себе все эти мозги, отягощенные образованием. Я просто испугалась. И вытряхнула свои знания. Потеряла девственность. Тебя это шокирует.
   - Если тебе так хочется.
   - Слушай, с тобой трудно говорить, но меня прорвало. Дядин друг единственный мужик, чье мнение меня интересовало, - сказал, что ты один из самых загадочных объектов в Европе. И что за жизнь ты ведешь в Вене. И что, если тебе недодают сдачи, ты тихо и вежливо говоришь: "Вы меня обманули", раскланиваешься и идешь дальше. Это произвело на меня впечатление. А потом... Хочешь знать правду.
   - Говори, если хочешь.
   - Так вот, потом, когда я увидела тебя, я была разочарована. Прежде всего, было странно познакомиться с тобой таким образом. Потом, когда ты клеился, я вот что подумала. Ну что за старомодный мужик. Мой отец мог бы составить ему компанию. Видишь, я говорю тебе все без утайки.
   - Вижу.
   - Потом, когда я влепила тебе парочку замечаний и ты раскис прямо на наших глазах, я подумала: или он не в себе, или он и впрямь какой-то особенный. Когда распускает нюни американский мужик - это сопровождается словами. Но ты как бы и не плакал. Крупные слезы катились сами по себе. Вот почему мне хочется узнать тебя поближе. Мне кажется, что ты самый интересный человек из всех, кого мне доводилось встречать в Европе. Мне кажется, что я смогу у тебя чему-то научиться.
   - Это все.
   - Да, все. Ты какой-то неиспорченный. Я хочу сказать, я не знаю, что я хочу сказать. Но, о господи. Я - женщина. А ты - мужчина. Слушай, мы же в Европе, и мы одни. Разве все это тебя не волнует.
   - Я взволнован.
   - Послушай, Сэм.
   - Послушать что.
   - Послушай, я же сказала тебе, зачем я здесь. Мне как-то неловко. Неужели я должна говорить это еще раз. Я повторяю, что ты можешь дать мне кое-какие знания. Я могу дать тебе себя.
   - Это все.
   - На этот раз все. А что еще. Чего ты ожидал.
   - Я хочу жениться.
   - Елки-палки. Ты что, спятил.
   - И завести детей.
   - Слушай, может, мы сменим тему. Я имею в виду женитьбу. Черт возьми. Надеюсь, ты не делаешь мне предложение. Я говорила только насчет переспать.
   - Я не хочу переспать.
   - Не надо орать. Я не глухая. Может быть, ты хочешь, чтобы я ушла. Я уйду.
   - Я не стану тебя удерживать.
   - Значит, ты не стал бы меня удерживать. Слушай-ка, лучше бы тебе трезво взглянуть на факты в этой жизненной лотерее. И взять то, что выпало. Тебе больше не подвернется случай с такой молоденькой девушкой. Ты уже седой, значит, твои возможности на исходе. Тебе даже нечем козырнуть.
   Сэмюэл С. смотрит в эти два горящих карих глаза. Сердце прыгает у него в груди. Колени ее скрещенных ног - кожа натянута, получились два белых пятна. Ярко-голубая вена на лодыжке. Что такое крошка. Проспрягай по-латыни. Проспрягай по жизни. Крошка - это такая маленькая, тощая, загорелая штучка. С мозгами, которые отключились, словно свет, когда уложил ее в постель. Избавляется от груза знаний, когда ищет наслаждений. А когда начинает размышлять, обнаруживает много горя.
   - По всем мировым канонам я - неудачник. Но я живу здесь. Я занимаюсь своим делом. Я не принимаю посетителей. Ты находишься здесь только по одной причине: молодые интеллектуалы не проявляют к тебе интереса. Не то чтобы ты некрасивая, но и никто не скажет, что от подбородка и выше ты победительница конкурса красоты. И, хотя я спятил настолько, что считаю тебя чертовски хорошенькой, я знаю, как на это смотрят ребята твоего возраста. Нахальство тебе не идет. Это неприятно, жестоко и невоспитанно.
   - Погоди, Сэм.
   - Это ты погоди.
   - Но, Сэм, именно такого разговора я и ожидала. Я рада, что пришла. Я знаю, что это было неприлично говорить насчет переспать и всего остального. Мне было неловко просто взять и прийти сюда. Я могла застать тебя с кем-то или за чем-то. Хоть мне и говорили, что ты поступаешь так: ложишься на дно, как подводная лодка, и не подаешь признаков жизни по нескольку дней. Я не считаю тебя неудачником. Правда.
   - Кто же я.
   - Отвечу тебе так же, как ты мне. Люди твоего возраста могут смотреть на тебя свысока. Но на мой взгляд, у тебя есть та зрелость, которой нет даже у моего собственного отца.
   - Если бы ты просто увидела меня за столиком в кафе такого, какой я есть, ты бы не обратила на меня внимания.
   - Ты упрям как осел, черт тебя побери.
   - Правильно.
   - Разве мужики не стараются отвертеться от женитьбы. Ты вот ищешь жену и хочешь детей, чтобы в старости не быть одному. А я, слушай, я хочу пожить и словить удовольствие, прежде чем надеть ярмо.
   Абигайль сидит, положив локти на стол. Торопится в будущее. Перевязав прошлое маленькими симпатичными бантиками. А я благополучно прибавил к своей жизни еще три мучительных дня. В молодости, с трепещущим, как колибри, сердцем, не понимаешь, где скрыт нектар. Полно препон в виде мелких, незначительных условностей, которым подчиняешься, чтобы нравиться людям. Но вот наконец нектар. Очень долго добирался, глядя себе под ноги. Вытягиваю вперед руки, обхожу все преграды. Наталкиваюсь на нектар.
   - Слушай, Сэм, это что, семинар. Есть у тебя кофе. Я приготовлю. В чем дело, я что-нибудь не так сказала.
   - Нет.
   - У тебя такой смешной вид. Есть у тебя кофе.
   - Ты нарушаешь заповеди американской женственности.
   - О чем ты. О том, что я сказала, что приготовлю кофе. Скажи, за кого ты принимаешь американских женщин. Знаешь, мы ведь не калеки. Я даже приберусь у тебя. Ты не убирал свое жилище по меньшей мере месяц.
   - Три месяца и восемнадцать дней.
   - Ничего себе, ты даже подсчитывал.
   Эта пятница катится к закату. Укорачивая чью-то жизнь. Рассыпаются в прах пыльные воспоминания об университетском общежитии и былых вечерах. Солнце валится за Альпы. Сэмюэл С. сказал, что он сходит за угол и купит кофе в зернах. Не могла бы она одолжить ему денег. Ее брови сдвинулись, она полезла в кожаную сумочку и протянула через стол пятидесятишиллинговую купюру, улыбнувшись уголком губ. Когда он уходил, она поинтересовалась, где веник.
   Кровь стучит в висках Сэмюэла С. На лестнице, на полпути вниз, он останавливается и подносит руку ко лбу. Иногда бывает нужно с сочувствием, по-медвежьи крепко, обнять самого себя. Если больше никто по-матерински нежно не обовьет тебя руками. И не прижмет к себе, не убережет от невзгод. Которые сейчас совсем рядом. Брошусь ли я к ней на грудь, задыхаясь и покрываясь испариной, со словами: выходи за меня, стирай мне носки, мели мне кофе, придавай моим гренкам нежнейший золотистый оттенок.
   Звякнул звонкий колокольчик - Сэмюэл С. вошел в магазин "Кофе". Хозяйки, две седые полные сестры преклонного возраста, уже почти перестали его обжуливать. Теперь они обходились с ним, как с директором почтенной психбольницы. К которому они могли бы обратиться в один злополучный день и порадоваться, что герр директор самолично займется их болезнями. Они кланяются, насыпав ему в руку сдачу. Danke, Herr Professor, danke.
   Сэмюэл С. останавливается на хорошо знакомой улице. Свежесть, прощальная летняя дымка, запах венской зимы, появляющийся с наступлением сумерек. Ветер становится порывистым. Изготовитель люстр в белом переднике у окна медленно превращается в призрак Абигайль, ее маленького ладного тела. Американской девушки, которая собралась позаниматься домоводством. И как она называла его: Сэм. Наверно, он сильно отстал от жизни со своими убеждениями, что все жены корячатся на кухне над кастрюльками, а их муженьки, вытянув ноги в теплых носках, почитывают газеты. Жены его американских друзей продемонстрировали ему, что будет, когда он попросит яичницу и кофе с гренками. Он получит яичницу. Брызжущую маслом и ловко скинутую со сковородки прямо ему на колени. И кофе. Конечно же, щедро вылитый ему на руку. Так погибла мечта стать королем, в одиночестве восседающим за столом; в соседней комнате возится дюжина ребятишек, а перед ним появляются чай, бекон, может быть, даже и яичница, и жена, как всегда, говорит: "Ах, ваша милость, по вкусу ли вам трапеза, не изволите ли еще горячего чаю или кусочек бекона". Неужели он, карабкающийся сейчас домой по этим ступеням, станет когда-нибудь королем. И скажет: "Еще бекона". Станет мужем и обзаведется женой. Станет отцом и обзаведется сыном.
   На темной лестничной площадке, тускло освещенной слабым светом снизу, Сэмюэл С. остановился перед своей дверью: весь низ разукрашен вмятинами от ударов, краска изборождена царапинами. За дверью - подарок от Бога, который на последнем заседании совета министров сказал: сегодня будут испытаны жизненные принципы Сэмюэла С. При содействии одной миленькой крошки. Которая предложит Сэму свое тело, не обставив это обычными условностями. Предварив чашечкой доброго венского кофе. Если он не соблазнится ее телом и откажется от удовольствия, крошка уберет его квартиру и вымоет посуду. Если он и после этого останется непреклонным, ей придется собрать грязное белье, постирать его, накрахмалить и все перегладить, потом подать ему яичницу из двух яиц и вареную Gutsratwurst на дымящейся тарелке с шипящей тушеной капустой. По мнению наших диетологов, его желудок несомненно выдержит эту смесь; если он даже после этого не набросится на крошку, мы направим к нему ангела в качестве наставника для начального обучения, после чего он будет избран младшим помощником старшего помощника казначея нашей организации и награжден титулом Святого Строптивца Сэма Сомкнутых Уст и Безумного Безбрачия.
   Сэмюэл С. поднимает руку. Чтобы вставить ключ в дверь. Поворачивает его, вваливается. В облако пыли. Абигайль стоит посреди комнаты, облизывая губы. Сэмюэл С. кладет кофе на стол в гостиной. Она поворачивается и улыбается.
   - Так ведь лучше, Сэм. Я только подобрала бумаги и все остальное. Надо же, здесь так тихо и одиноко, что мне становится грустно. Пойду умою лицо, а то я вся в пыли.
   Сэм С. провожает глазами до ванной ее маленький огнедышащий зад, который, виляя, расправляет под своей кожей крылья для полета. Два красивых крепких сухожилия над гладкими икрами ног. Но вот она возвращается в комнату - волосы причесаны, лицо умыто и блестит на свету.
   - Сэм, у тебя в квартире никакой звукоизоляции. Я слышала соседнюю квартиру. Наверно, ты слышал, как я писала.
   - Слышал. Эту музыку.
   - Знаешь, я не из тех дамочек, что спускают воду в толчке, когда писают, чтобы не было слышно, как они писают. Человеку нужно писать, и все это делают, так что же из того, что это услышат. Конечно, другое дело, если бы я шумно какала, - тогда бы я немного смутилась от этих звуков. Тебя это волнует.
   - Мои волнения утихли.
   - Ну а мои - встрепенулись. Меня воспитывали так, что я пукала, когда хотела. Но рыгаю я, по-моему, не так часто. Меня всегда интересовало, кто из моих подружек хоть раз пукал во время свидания. Ни одна не созналась. А я из-за этого дела потеряла четырех кавалеров, трое из них были очень перспективными. Можешь просто по-человечески себе представить: один маленький невинный пук и...
   - И.
   - И все.
   - Возьми свою сдачу.
   - Ой, да что ты, зачем.
   - Возьми сдачу.
   - Надо же, щепетильный какой.
   - Есть определенные условия, при которых я беру деньги, и условия, при которых не беру.
   - Ты меня поражаешь. Правда-правда.
   Абигайль, опершись руками о край стола, рассеянно глядит в глаза Сэмюэла С. Ее неподвижная нижняя губа резко выделяется на лице. Вздернутый нос примостился между глаз, таких нежно-карих: она думает, что они заставят мои дрогнуть и я отведу взор. Дружелюбие в уголках ее губ. А глаза вспыхивают и опускаются.
   - Ты смутил меня, Сэм. Раньше ни одному парню это не удавалось.
   - Вот как.
   - Ничего, если я попрошу тебя обращаться ко мне по имени. Ты ни разу не назвал меня Абигайль.
   - Абигайль.
   - Не просто так, а когда ты что-то говоришь. Черт. Вечно я попадаю в самые скверные ситуации.
   Влага в глазах Абигайль. Она неуклюже делает два шага вперед. Поднимает руки к горлу. Пальцы расстегивают верхнюю пуговицу блузки. И следующую.
   - Сэм, ты сказал, что я не гожусь в победительницы конкурса красоты от подбородка и выше. А как насчет от подбородка и ниже.
   - Черт возьми.
   - А вот здесь.
   - У тебя все в порядке.
   - А здесь, пониже. А повыше.
   - В порядке.
   - А теперь, как тебе все в комплексе. Ценная бандероль без упаковочки.
   - Дай-ка я сяду.
   - Сэм, мы все-таки этим займемся.
   - Нет. Подожди. Ты забыла, что я говорил насчет женитьбы.
   - Мы не должны сейчас об этом думать. Посмотри на меня от подбородка и ниже. Ну правда, как я тебе.
   - Нечто.
   - Правда.
   - Чтобы вспоминать. В глубокой старости. И позже, на том свете.
   - Вот уж никогда не ожидала, что у самого Сэма такое чувство юмора.
   - С твоей стороны это тоже юмор. Так думать.
   - Раздевайся, Сэм.
   - И танцевать.
   - А как же.
   Тихие звуки нового мира, отгороженного ветхими малиновыми занавесками в этой комнате цвета морской волны. А над Веной нависает ночь. Между громадными одинокими призрачными тенями зданий улицы какого-то мягкого бежевато-серого цвета. Самое время прогуляться - ты укрыт от посторонних глаз. Фигуры исчезают с тротуаров, устремившись к своему супу, Bratwurst и ломтю хлеба. Продолжаешь идти, прислушиваясь к цоканью каблуков: остановишься - и можешь погибнуть прямо на месте. Без ритуальных услуг и оплакиваний. Тебя упакуют и отправят на хранение в глинистую почву Центрального кладбища с эпитафией:
   Вообще-то
   он был
   неплохим парнем
   Сэмюэл С. разделся. Сопровождая его в постель, Абигайль сообщила, что он совсем не волосатый. Он обхватил руками ее миниатюрное тело и стиснул. Она сказала: "Ты сильнее, чем я думала". Волосяной матрац заскрипел, когда Сэмюэл С. взгромоздился на нее: потом заскрипел вторично, когда она переместилась на него. И заглянула ему в глаза.
   - Ты ничего не собираешься делать.
   - Нет.
   Абигайль медленно отодвигается от этого моржа. Вытягивается на спине, уставившись в потолок.
   - Ты самый мерзкий вредитель на свете. Ты не знаешь, как это может подействовать на девушку.
   - Знаю.
   Абигайль отворачивается, полуприкрыв веками мерцающую черноту расширившихся зрачков. Чуть вздрагивают губы.
   - Не можешь знать.
   - Ты не знаешь, чем может для меня обернуться траханье без всяких перспектив на будущее.
   Абигайль приподнимается на локтях. Ее глаза широко раскрыты. Едва заметно тряхнула головой, бледные груди закачались над смуглым животом.
   - Я не могу выйти за тебя. Что будет делать такая девушка, как я, лет, скажем, через тридцать или сорок после твоей смерти. Но я могла бы пожить с тобой целых два месяца. И я не прочь варить кофе и делать все остальное. Елки-палки. Зачем я тебе все это говорю. Что ты о себе воображаешь. Как будто умеешь пернуть в си-бемоле или еще что-нибудь.
   - Ты угадала.
   Уши Абигайль навостряются. Сэмюэл С. приподнимает локтем одеяло и испускает виртуозную шестнадцатую.
   - Ничего себе. Ты прямо камертон. Без дураков, это действительно был си-бемоль, Сэм. Ты, наверно, думаешь, что это шуточки, а на самом деле это потрясающе.
   - Выходи за меня, и я дам тебе органный концерт.
   - Не сомневаюсь, что ты это сможешь. Я верю тебе. Но почему же ты не можешь довольствоваться тем, что имеешь. Тем, что я предлагаю. Много ли ты видел тел красивее моего. Пока ты ходил за кофе, я сняла нижнее белье и смогла продемонстрировать все разом. Разве у меня не обалденное тело.
   - Я балдею.
   - Слушай, не думай, что я собираюсь остаться.
   - Не думаю.
   - Не останусь, не бойся.
   - Для тебя это всего лишь туристический маршрут. Для меня - полный земли ковш парового экскаватора, который высыпается на мой гроб.
   Абигайль садится на кровати, поджав ноги, опираясь на ладони. Каштановые волосы падают ей на щеки. Грудь с маленькими твердыми сосками тихо покачивается. Стоит одному из них слегка задеть твой глаз, как вся решимость улетучится.
   - Сэм, послушай. Я буду откровенна. От меня требуют подписать контракт с неудачником, а ведь у меня в запасе есть еще три-четыре года, чтобы найти парня или мужика побогаче меня или такого, кто преуспевал бы не хуже моего папаши. Кроме того, мне нравится спать с разными. Правда, я не шучу. Может быть, они и не умеют использовать задний проход вместо тромбона, но мне очень любопытно встретиться и с другими инструментами. У некоторых мужчин они изогнуты вправо, у других - влево. Прямо удивительно: никогда не бывает двух одинаковых. А их конец всегда напоминает разные фрукты: у кого-то яблоко, у кого-то грушу, у тебя вот, например, вишню. Ничего себе вишенка. Я не шучу. Сами-то мужики этого не знают. Они думают, что унижают меня. Что ж, я их разочарую. У меня чисто научный, биологический интерес. Я могла бы им кое-что порассказать. Ну, слушай. Еще один семинар. Итак, твой смотрит строго по центру. Впервые такой вижу. Никогда не определишь кривизну и истинный размер, пока он не встал. Не пропадать же ему теперь даром. Ну как. Ха. Может, я поиграю на этой дудочке. Подую в ее маленькую дырочку.
   - Нельзя отрицать, что ты можешь заставить его встать и запеть.
   - Сэм, я проделала весь этот путь в Европу, чтобы хорошенько потрахаться.
   - Я проделал весь этот путь в Европу, чтобы исцелиться.
   - Разве я не могу исцелить тебя, Сэм.
   - Я уже вывел из строя трех докторов, пытавшихся исцелить меня.
   - А разве у меня не большая аппетитная грудь.
   - И мой нынешний доктор готов хоть сейчас уплыть по Дунаю в Венгрию.
   - Иди ты к черту. Я буду спать. Спокойной ночи.
   Сэмюэл С. приподнялся на локте, и ему показалось, что он услышал, как на простыню шлепаются слезы. Протянул руку, чтобы схватить ее за зад, она оттолкнула его. Пережить те часы, которые отбивает далекий печальный колокол. Переспать с ней означает потерять ее навсегда. Ее голова на подушке, нос уткнут между пальцами, гибкими, как янтарные четки, - каждый имеет свою собственную форму и кривизну. Каштановые волосы рассыпались по спине. Гладкая кожа под глазами. Губы раскрыты. Изо рта пахнет тушеной капустой. Она не знает, что именно женская застенчивость толкает мужчину на удивительные поступки. Включая и траханье.
   Сэмюэл С. погружался в сон. Это напоминало движение автомобиля: шум мотора слышен задолго до его появления на пустынной мощеной улице и еще долго после его исчезновения из виду. Во сне он ступает на цыпочках по белым пушистым облакам высоко над синим бушующим морем: стремится к проволочной ограде, - гигантский бобовый стебель вплелся в стальную сетку. Пытается вскарабкаться на нее и наверху цепляется за проволоку. Срывается вниз - проволока выдирает из бедра большой кусок мяса.
   С воплем проснувшись и откинув одеяло, Сэмюэл С. хватается за ногу и натыкается на копну волос, резко отталкивает ее от боли. На теле две кровоточащие дуги - глубокие отметины от зубов.
   - Черт, что ты делаешь.