Страница:
С балкона дома ее отца на площади Принца Уэльского, с окрашенного в темно-зеленый цвет балкона, который становился все чернее с каждым годом, дракон поднял мисс Каббидж и взмахнул крыльями с грохотом, и Лондон исчез подобно старой моде. И Англия исчезла, и дым ее фабрик, и круглый материальный мир, который движется, жужжа, вокруг солнца, споря со временем и спасаясь от него; и не было ничего, пока не появились вечные и древние сказочные страны, лежащие на берегах мистических морей.
Вы не представляете себе мисс Каббидж, праздно поглаживающую золотую голову одного из драконов песни одной рукой, в то время как другой она иногда играет с жемчугом, поднятым с далеких морских глубин. Они заполнили огромные раковины жемчугом и положили их рядом с ней, они принесли ей изумруды, которые засияли среди локонов ее длинных черных волос, они принесли ей низки сапфиров для плаща; все это сделали сказочные принцы и мифические эльфы и гномы. И отчасти она все еще жила, и отчасти была наедине с давним прошлым и с теми священными рассказами, которые рассказывают нянюшки, когда все дети ведут себя хорошо, и настает вечер, и огонь горит ярко, и мягко движутся снежинки за стеклом - подобно тайким движениям кого-то напуганного в гуще старого волшебного леса. Если сначала она не замечала тех изящных прелестей, среди которых оказалась, то потом древняя, гармоничная песня мистического моря, исполненная всезнающими фэйри, успокоила и наконец утешила ее. Она даже забыла те рекламные объявления о пилюлях, которые так дороги Англии; она забыла и политическую конъюнктуру, и вещи, которые все обсуждают, и вопросы, которых не обсуждает никто, и ей с огромным трудом удавалось отвлечься от наблюдения за огромными гружеными золотом галеонами с сокровищами для Мадрида, и за веселыми пиратами под флагами с черепом и костями, и за крошечным наутилусом, появляющимся из морской пучины, и за судами героев, перевозящих сказочные товары, или принцев, ищущих очарованные острова.
Вовсе не цепями дракон удержал ее там, а одним из древних заклятий. Тому, на кого так долго воздействовала ежедневная пресса, любые заклинания наскучат - скажете вы - и любые галеоны через некоторое время покажутся устаревшими. Через некоторое время. Но столетия ли прошли, или годы, или время вообще застыло на месте, она не знала. Единственное, что указывало на течение времени, это ритм волшебных горнов, звучавших с заоблачных высот. Если миновали столетия, то заклятие, пленившее ее, дало ей и вечную молодость, и сохранило навеки свет в ее фонаре, и спасло от разрушения мраморный дворец, стоящий на берегу мистического моря. И если время там вообще не существовало, то единственный и вечный момент на этих изумительных берегах превратился как будто в кристалл, отражающий тысячи сцен. Если это был только сон, то это был сон, который не ведает утра, пробуждения и исчезновения. Поток двигался и шептал о властителях и о мифах, пока неподалеку от плененной леди видел сны спящий в своем мраморном резервуаре золотой дракон; и возле побережья все, что снилось дракону, слабо проявлялось в тумане, лежавшем над морем. Ему никогда не снился спасительный рыцарь. Пока он спал, стояли сумерки; но когда он проворно поднимался из резервуара, наставала ночь, и звездный свет блестел на золотой чешуе, с которой стекала вода.
Так он и его пленница или победили Время или просто ушли от столкновения; в то время как в мире, который мы знаем, бушуют Ронсевали или будущие сражения - я не знаю, в какую часть сказочных берегов он перенес свою деву. Возможно, она стала одной из тех принцесс, о которых любят рассказывать басни, но давайте удовлетворимся тем, что она жила у моря: и короли правили, и правили демоны, и короли приходили снова, и многие города возвращались в изначальную пыль, и тем не менее она оставалась все там же, и тем не менее не исчезли ни ее мраморный дворец, ни власть, которой обладал дракон.
И только однажды она получила сообщение из того старого мира, в котором некогда обитала. Его пронесло жемчужное судно через все мистическое море; это было письмо от старой школьной подруги, которая у нее была в Путни, просто записочка, не больше, начертанная мелким, опрятным, округлым почерком. Послание гласило: "Неподходяще для Вас быть там в одиночестве".
Поиски слез Королевы
Сильвия, Королева Леса, собрала свой двор в окруженном лесами дворце и осмеяла своих поклонников. Она споет им, сказала она, она устроит для них пиры, она расскажет им истории легендарных дней, ее жонглеры будут скакать перед ними, ее армии приветствуют их, ее шуты будут дурачиться перед ними и делать причудливые тонкие замечания, но только она, Лесная Королева, не сможет их полюбить.
Не так следует, отвечали они, обращаться с сиятельными принцами и таинственными трубадурами, скрывающими царственные имена; это не соответствует духу сказок; и в мифах раньше ничего подобного не было. Она должна была бросить перчатку, сказали они, в логово какого-нибудь льва, она должна была попросить сосчитать ядовитые головы змей Ликантары, или потребовать смерти любого известного дракона, или послать их всех в некий смертельно опасный поход, но чтобы она не могла полюбить их! Это было неслыханно, этого никогда не случалось в сказочных летописях.
И затем она сказала, что, если они желают отправиться на поиски, то она отдаст свою руку тому, кто первый доведет ее до слез; и поиски должны назваться, для опознания в историях и песнях, Поисками Слез Королевы, и за того, кто найдет их, она выйдет замуж, будь он хоть мелкий герцог из земель, не прославленных в сказках и легендах.
И многие выказывали возмущение, поскольку рассчитывали на какой-нибудь кровавый поход; но старые лорды, как сказал гофмейстер, шептали друг другу в дальнем, темном конце зала, что поиски будут весьма трудны и серьезны, ведь если бы она смогла когда-нибудь заплакать, она смогла бы также и полюбить. Они знали ее с детства; она никогда не вздыхала. Многих мужчин видела она, ученых и придворных, и никогда не поворачивала головы вслед им, когда они уходили навсегда. Ее красота была как тихие закаты холодных вечеров в ту пору, когда весь мир - недвижность, удивление и холод. Она была как сияющая на солнце вершина, стоящая в полном одиночестве, прекрасная в своих льдах, пустынная и одиноко сверкающая поздними вечерами где-то вдали от уютного мира, не соединяясь со звездами, сулящая гибель альпинистам.
Если б она могла заплакать, сказали они, она могла бы и полюбить. Так они говорили.
И она благосклонно улыбнулась этим горячим принцам и трубадурам, скрывающим царственные имена.
Тогда один за другим все искатели ее руки рассказали истории своей любви, простирая руки и становясь на колени; и очень жалостны и трогательны были их рассказы, так что в галереях дворца часто раздавался плач некоторых придворных дев. И очень любезно королева кивала головой, подобно вялой магнолии в полночь, безвольно отдающей всем ветрам свое великолепие. И когда принцы рассказали истории своей отчаянной любви и удалились, чтобы скрыть свои собственные слезы, тогда явились неизвестные трубадуры и преподнесли свои истории в песнях, скрывая славные имена.
И был там один, по имени Акроннион, облаченный в тряпье, на котором лежала дорожная пыль, а под тряпьем скрывалась потертая военная броня, на которой остались вмятины от ударов; и когда он погладил свою арфу и запел песню, в верхней галерее зарыдали девы, и даже старый лорд гофмейстер смахнул украдкой слезу, а потом усмехнулся сквозь слезы и сказал: "Легко заставить стариков плакать и добиться пустых рыданий от ленивых девочек; но он не дождется ни слезинки от Королевы Леса". И она любезно кивнула, и он ушел последним. И печальные, отправились прочь все эти герцоги и принцы, и таинственные трубадуры. Акроннион же, уходя, о чем-то задумался.
Он был Королем Афармаха, Лула и Хафа, повелителем Зеруры и холмистого Чанга, и герцогом Молонга и Млаша, но все эти земли были неведомы сказочникам и забыты или пропущены при создании мифов. Он обдумывал это, когда уходил в своей хитрой маскировке.
Теперь те, которые не помнят своего детства, те, которые заняты совсем другими вещами, должны узнать, что под фэйрилендом, который, как известно всем людям, лежит на краю мира, скрывалось Счастливое Животное. Оно воплощение радости.
Известно, что жаворонок в полете, дети, играющие во дворе, добрые ведьмы и престарелые родители все сравниваются - как точно! - с этим самым Счастливым Животным. Только один "прокол" есть у него (если я могу один раз воспользоваться жаргоном, чтобы пояснить свою мысль), только один недостаток: в радости своего сердца оно портит капустные кочаны Старика, Который Заботится О фэйриленде - и конечно, оно ест людей.
Далее следует понять: кто бы ни заполучил слезы Счастливого Животного в некий сосуд и кто бы ни выпил их, тот сможет заставить всех людей проливать слезы радости, пока он остается под воздействием дивного напитка, способный петь или создавать музыку.
Тогда Акроннион обдумал все это: если б он смог заполучить слезы Счастливого Животного посредством своего искусства, удерживая от насилия заклятием музыки, и если б его друг смог убить Счастливое Животное, пока оно не прервет свой плач - ибо конец плача будет означать и конец дерзких людей - тогда он смог бы удалиться безопасно со слезами, выпить их перед Королевой Леса и добиться от нее слез радости. Поэтому он разыскал скромного благородного человека, который не заботился о красоте Сильвии, Королевы Леса, а нашел свою собственную лесную деву однажды летом давным-давно. И имя этого человека было Аррат, подданный Акронниона, рыцарь из отряда копьеносцев; и вместе они двигались по сказочным полям, пока не прибыли в Фэйриленд, королевство, сверкающее в солнечных лучах (как известно всем людям) в нескольких лигах от пределов мира. И странной старой тропой они пришли в землю, которую искали, борясь с ветром, со страшной силой дувшим на этой тропе и приносившим металлический привкус от падающих звезд. И затем они прибыли в продуваемый всеми ветрами соломенный дом, где живет Старик, Который Заботится о Фэйриленде, сидящий у окон комнаты, обращенных вспять от мира. Он приветствовал их в своей комнате под опекой звезд, поделился с ними легендами Космоса, а когда они сообщили ему об опасных поисках, он сказал, что будет только милосердно убить Счастливое Животное; ведь старик был одним из тех, кому не нравилось существование этой твари. И затем он провел их через черный ход, поскольку передняя дверь не имела ни тропы, ни даже порога - из нее старик обыкновенно выплескивал свои помои прямо на Южный Крест - и так они пришли в сад, где росла его капуста и те цветы, которые только и растут в Фэйриленде, всегда обращая свои лепестки к кометам. И он указал им путь к месту, которое он назвал Подземельем, где было логово Счастливого Животного. Тогда они пошли на хитрость. Акроннион должен был идти вперед с арфой и агатовым сосудом, в то время как Аррат обошел вокруг скалы с другой стороны. Тогда Старик, Который Заботится О Фэйриленде, возвратился в свой ветреный дом, сердито бормоча, когда он проходил мимо капусты, поскольку ему не нравилось поведение Счастливого Животного; и два друга расстались, и каждый пошел своим путем.
Никто не заметил их, только зловещий ворон собирался насытиться плотью человека.
Со звезд дул холодный ветер.
Сначала было опасное восхождение, а затем Акроннион двинулся по ровным, широким ступеням, которые вели от края к логову, и в тот момент заслышал он на верхней ступени непрерывное хихиканье Счастливого Животного.
Тогда он испугался, что эта радость может быть непреодолима, и ее не смутить самой печальной песней; однако он не повернул обратно, а мягко поднялся по лестнице и, поместив агатовый сосуд на ступень, запел песню под названием Печаль. Она была о далеких, забытых вещах, случившихся в счастливых городах давным-давно, в зените нашего мира. Она была о том, как боги, животные и люди давным-давно любили своих прекрасных спутников и давным-давно обратились в пыль. Она была о золотом времени счастливых надежд, но не об их исполнении. Она была о том, как Любовь презирала Смерть, но в то же время и о том, как Смерть рассмеялась. Довольное хихиканье Счастливого Животного внезапно прекратилось. Оно поднялось и встряхнулось. Оно сделалось несчастно. Акроннион продолжал петь свою балладу под названием Печаль. Счастливое Животное мрачно приблизилось к нему. Акроннион не поддался панике и продолжил песню. Он пел о злонамеренности времени. Две слезы повисли в глазах Счастливого Животного. Акроннион передвинул агатовый сосуд ногой в подходящее место. Он пел об осени и смерти. Животное плакало, как заледеневшие холмы плачут, тая, и огромные слезы падали в агатовый сосуд. Акроннион отчаянно пел; он пел о незаметных вещах, которые люди видят и потом не видят снова, о солнечном свете, падавшем на равнодушные лица, а теперь увядшем безвозвратно. Сосуд был полон. Акроннион почти отчаялся: Животное было слишком близко. Он подумал, что оно уже коснулось его рта! -но это были только слезы, которые стекали на губы Животного. Он чувствовал себя как лакомый кусочек на блюде! Животное переставало плакать! Он пел о мирах, которые разочаровали богов. И внезапно, удар! Верное копье Аррата пронеслось из-за плеча, и слезы и радость Счастливого Животного подошли к концу отныне и вовек.
И осторожно унесли они сосуд слез, оставив тело Счастливого Животного как новую пищу для зловещего ворона; и достигнув соломенного дома, продуваемого всеми ветрами, они попрощались со Стариком, Который Заботится О Фэйриленде; а старик, заслышав о случившемся, потер руки и забормотал: "И прекрасно, и замечательно. Моя капуста! Моя капуста!"
И немного позже Акроннион снова пел в зеленом дворце Королевы Леса, сначала выпив все слезы из агатового сосуда. И был торжественный вечер, и весь двор собрался там, и послы из легендарных и мифических стран, и даже кое-кто из Terra Cognita.
И Акроннион пел, как никогда не пел прежде и никогда не будет петь вновь. O, печальны, печальны все пути человека, кратки и жестоки его дни, и конец их - беда, и тщетны, тщетны его усилия: и женщина - кто скажет это? ее судьба предречена вместе с судьбой мужчины вялыми, безразличными богами, обратившимися лицами к другим сферам.
Подобным образом он начал, и потом вдохновение захватило его, и вся беда в том, что красоту его песни мне нельзя описать: в ней было много радости, но радости, смешанной с печалью; эта песня была подобна пути человека: она была подобна нашей судьбе.
Рыдания зазвучали в его песне, и вздохи возвратились эхом: сенешали и солдаты рыдали, и громкие крики издавали девы; подобно дождю, слезы лились с каждой галереи.
Повсюду вокруг Королевы Леса пронесся шторм рыдания и горя.
Но нет - она не заплакала.
Сокровища Гиббелинов
Гиббелины, как известно, всякой иной еде предпочитают человечину. Их жуткая башня соединяется с Terra Cognita, со странами, которые нам известны, мостом. Их сокровища непостижимы для нашего разума; жадность не имеет к ним отношения; они имеют отдельный подвал для изумрудов и отдельный подвал для сапфиров; они заполнили колодец золотом и выкапывают его, когда нуждаются в этом металле. И единственное использование, известное нам, нашлось для их смешного богатства: привлекать в кладовые непрерывный поток продовольствия. В голодные времена они, как известно, разбрасывали рубины за границами башни, доводя след до одного из городов Людей, и были уверены, что их кладовые скоро наполнятся снова.
Их башня стоит с другой стороны той реки, известной Гомеру - ho rhoos okeanoio, как он назвал ее - реки, которая окружает мир. И там, где река узка и неглубока, ненасытными родителями Гиббелинов была построена башня, поскольку им нравилось видеть грабителей, легко подплывающих к их ступеням. Некое питание, которого лишена обычная почва, поддерживало там огромные сухие деревья, вытянувшие свои колоссальные корни по обоим берегам реки.
Там Гиббелины жили и пожирали свою ужасную пищу.
Альдерик, Рыцарь Городского Порядка и Нападения, наследственный Опекун Королевского Разума, человек, незаслуженно забытый создателями легенд, столько раздумывал о сокровищах Гиббелинов, что к тому времени сосчитал их. Увы, но я должен сказать о столь рискованном предприятии, предпринятом темной ночью доблестным человеком - поводом к нему была очевидная жадность! И только на жадность Гиблелины полагались, дабы держать свои кладовые заполненными, и раз в сотню лет посылали шпионов в города людей, чтобы узнать, как действует жадность, и всегда шпионы возвращались в башню, сообщая, что дела обстоят хорошо.
Можно подумать, что когда прошли годы, и люди находили ужасный конец на стенах той башни, все меньше и меньше их будет попадать на стол Гиббелинов; но Гиббелины обнаруживали совершенно противоположное.
Не в безумии и легкомыслии юности Альдерик прибыл к башне; он изучал тщательно в течение нескольких лет, как грабители встречали погибель, когда отправлялись на поиски сокровища, которое он считал своим. Каждый раз они входили через дверь.
Он обсудил этот вопрос с теми, кто помогал советами в подобных поисках; он отметил каждую деталь и щедро заплатил им, и решил не делать ничего, что они советовали, ибо где теперь были их клиенты? Они стали всего лишь примерами омерзительного искусства и просто полузабытыми воспоминаниями о пище; а многие, возможно, и чем-то меньшим.
Было снаряжение для поисков, которое эти люди обыкновенно предписывали: лошадь, лодка, дорожная броня и по крайней мере трое вооруженных спутников. Некоторые говорили, "Подуй в рог у двери башни"; другие говорили: "Не касайся его". Альдерик решил так: он не сел на лошадь, он не поплыл в лодке; он пошел один и через Непроходимый Лес.
Как пройти, Вы спросите, через непроходимое? Его план был таков: рыцарь знал о существовании дракона, который, если учесть просьбы крестьян, заслуживал смерти, не из-за количества дев, которых он безжалостно убивал, но потому, что он вредил зерновым; он разорил всю страну и был проклятьем герцогства.
И Альдерик решил с ним сразиться. Так что он взял лошадь и копье и мчался, пока не встретил дракона, и дракон вышел против него, выдыхая горький дым. И Альдерик крикнул ему: "Убивал ли грязный дракон когда-либо истинного рыцаря?" И дракон прекрасно знал, что этого никогда не было, и повесил голову и умолк, поскольку пресытился кровью. "Тогда", сказал рыцарь, "если ты хочешь еще когда-либо коснуться крови девы, то станешь моим верным конем, а если нет, это копье сделает с тобой все, что трубадуры называют злым роком твоей породы." И дракон не разинул свою огромную пасть и не помчался на рыцаря, выдыхая огонь; ведь он хорошо знал судьбу тех, которые так поступали; он согласился на предложенные условия и поклялся рыцарю стать его верным конем.
Именно в седле на спине этого дракона Альдерик впоследствии промчался над Непроходимым Лесом, даже над вершинами неизмеримых деревьев, порождений чуда. Но сначала он обдумал свой тонкий план, который был более глубок, чем просто избегать всего, что делалось прежде; и он обратился к кузнецу, и кузнец сделал ему кирку.
Разнесшиеся слухи о подвиге Альдерика вызвали немалое ликование, поскольку все люди знали, что он был осторожный человек, и они считали, что он преуспеет и обогатит мир, и они потирали руки в городах при мысли о щедрости; и радовались все люди в стране Альдерика, кроме, возможно, кредиторов, которые боялись, все долги будут скоро заплачены. И была другая причина для радости: люди надеялись, что, когда у Гиббелинов отнимут их сокровища, они разрушат свой высокий мост и разобьют золотые цепи, которые приковывали их к миру, и они вместе со своей башней отправятся назад, на луну, с которой они прибыли и которой они на самом деле принадлежали. Очень уж мало было любви к Гиббелинам, хотя все и завидовали их сокровищам.
Так что все приветствовали его в тот день, когда он оседлал дракона, как будто он был уже победителем, и еще больше, чем радужные надежды на будущие изменения в мире, им понравилось то, как он швырялся золотом, когда уезжал; ибо оно не понадобилось бы ему, сказал рыцарь, если бы он добыл сокровища Гиббелинов, и не понадобилось бы, если б он оказался на столе Гиббелинов.
Когда они услышали, что он отклонил все советы, то одни сказали, что рыцарь безумен, а другие сказали, что он мудрее тех, которые дали советы, но никто не оценил его плана.
Он рассуждал так образом: столетиями люди получали добрые советы и шли самыми верными путями, в то время как Гиббелины ожидали, что они достанут лодку, и искали их у двери всякий раз, когда кладовая была пуста, как охотник ищет дупелей в болоте; но, сказал Альдерик, если бы дупель сидел на вершине дерева, нашли бы его там люди? Конечно, никогда! Так что Альдерик решил не плыть по реке и не идти через дверь, но выбрал путь в башню сквозь толщу камня. Более того, он задумал работать ниже уровня океана, реки, которая (как было известно Гомеру) опоясывала мир, чтобы, как только он сделает отверстие в стене, вода полилась внутрь, запутывая Гиббелинов, и затопила подвалы, располагавшиеся, по слухам, на глубине в двадцать футов; тогда он нырнул бы за изумрудами, как водолаз ныряет за жемчугом.
И в день, о котором я рассказываю, он помчался прочь от дома, щедро сея золото на своем пути, как я уже говорил, и миновал многие королевства, дракон огрызался на дев на ходу, но на мог съесть их из-за узды в пасти, и не получал никакой благодарности, кроме пинков по тем местам, где он был наиболее уязвим. И так они прибыли к темной окраине непроходимого леса. Дракон летел со скрежетом крыльев. Многие фермеры у края миров видели дракона, пока сумерки еще не настали, слабую, темную, дрожащую полоску в небе; и они приняли его за ряд гусей, летящих прочь от океана; они направились по домам, радостно потирая руки и говоря, что настала зима и что должен скоро выпасть снег. Скоро сумерки миновали, и когда они спустились на край мира, уже настала ночь и засияла луна. Океан, древняя река, узкая и мелкая в тех местах, мерно тек и не издавал ни звука. Устраивали ли Гиббелины банкет или наблюдали за дверью, но они также не подавали признаков жизни. И Альдерик спешился и снял броню, и обратившись с мольбой к своей даме сердца, поплыл вперед с киркой. Он не бросил меча, поскольку боялся повстречать Гиббелинов. Высадившись на другом берегу, он сразу начал работать, и все складывалось очень удачно. Никто не высунул голову из окна и все окна светились, так что никто не мог заметить его в темноте. Удары кирки заглушались толстыми стенами. Всю ночь он работал, ни единый звук не досаждал ему, и на рассвете последний камень откололся и скатился внутрь, и воды реки хлынули следом. Тогда Альдерик взял камень, подошел к нижней ступени и швырнул камень в дверь; он услышал отголоски эха в башне, тотчас же отбежал и нырнул в отверстие в стене.
Он оказался в изумрудном подвале. Не было света в высоком хранилище над ним, но, нырнув сквозь двадцать футов воды, он нащупал пол, усеянный изумрудами, и открытые сундуки, полные ими. В слабых лучах луны он увидел, что вода зелена от камней, и легко заполнив сумку, он снова поднялся на поверхность; и здесь Гиббелины уже стояли по пояс в воде, с факелами в руках! Не сказав ни слова и даже не улыбнувшись, они аккуратно повесили его на внешней стене - и наша история не принадлежит к числу тех, которые имеют счастливый финал.
Как Нут практиковался на Гнолах
Несмотря на рекламные объявления конкурирующих фирм, вероятно, каждый торговец знает, что никто в деловом мире в настоящее время не занимает положения, сопоставимого с положением м-ра Нута. За пределами магического круга бизнеса его имя едва известно; ему нет нужды в рекламе, он уже состоялся. Он побеждает даже при нынешней конкуренции, и, независимо от своего хвастовства, его конкуренты знают об этом. Его условия умеренны: сколько наличных денег при поставке товара, столько же и шантажа впоследствии. Он учитывает ваши удобства. Его навыки можно обозначить; я видел тени ветреной ночью, перемещавшиеся более шумно, чем Нут, ибо Нут грабитель по договору. Люди, как известно, частенько оказывались в загородных домах и посылали потом за дилером, чтобы заключить договор насчет раритета, который они там увидели - о какой-нибудь мебели или о какой-нибудь картине. Это - дурной вкус: те, чья культура более высока, неизменно посылают за Нутом через ночь или две после визита. Он уходит с гобеленом; Вы едва заметите, что грани были обрезаны. И часто, когда я вижу чей-то огромный новый дом, полный старой мебели и портретов разных эпох, я говорю сам себе: "Эти разлагающиеся кресла, эти портреты предков в полный рост и резное красное дерево добыты несравненным Нутом". Можно возразить против использования слова "несравненный", которое в делах воровства применяется к первейшему и единственному в своем роде Слиту, и об этом мне прекрасно известно. Но Слит - классик, он жил давно и ничего не знал о нынешнем духе конкуренции; кроме того, сама удивительная история его гибели, возможно, придала Слиту очарование, несколько преувеличивающее в наших глазах его бесспорные достоинства.
Не подумайте, что я друг Нута; напротив, мои убеждения находятся в полном согласии с теорией Собственности; и ему не нужны мои слова, поскольку его положение почти уникально в деле, которое остается среди тех немногих, что не требуют рекламы.
Вы не представляете себе мисс Каббидж, праздно поглаживающую золотую голову одного из драконов песни одной рукой, в то время как другой она иногда играет с жемчугом, поднятым с далеких морских глубин. Они заполнили огромные раковины жемчугом и положили их рядом с ней, они принесли ей изумруды, которые засияли среди локонов ее длинных черных волос, они принесли ей низки сапфиров для плаща; все это сделали сказочные принцы и мифические эльфы и гномы. И отчасти она все еще жила, и отчасти была наедине с давним прошлым и с теми священными рассказами, которые рассказывают нянюшки, когда все дети ведут себя хорошо, и настает вечер, и огонь горит ярко, и мягко движутся снежинки за стеклом - подобно тайким движениям кого-то напуганного в гуще старого волшебного леса. Если сначала она не замечала тех изящных прелестей, среди которых оказалась, то потом древняя, гармоничная песня мистического моря, исполненная всезнающими фэйри, успокоила и наконец утешила ее. Она даже забыла те рекламные объявления о пилюлях, которые так дороги Англии; она забыла и политическую конъюнктуру, и вещи, которые все обсуждают, и вопросы, которых не обсуждает никто, и ей с огромным трудом удавалось отвлечься от наблюдения за огромными гружеными золотом галеонами с сокровищами для Мадрида, и за веселыми пиратами под флагами с черепом и костями, и за крошечным наутилусом, появляющимся из морской пучины, и за судами героев, перевозящих сказочные товары, или принцев, ищущих очарованные острова.
Вовсе не цепями дракон удержал ее там, а одним из древних заклятий. Тому, на кого так долго воздействовала ежедневная пресса, любые заклинания наскучат - скажете вы - и любые галеоны через некоторое время покажутся устаревшими. Через некоторое время. Но столетия ли прошли, или годы, или время вообще застыло на месте, она не знала. Единственное, что указывало на течение времени, это ритм волшебных горнов, звучавших с заоблачных высот. Если миновали столетия, то заклятие, пленившее ее, дало ей и вечную молодость, и сохранило навеки свет в ее фонаре, и спасло от разрушения мраморный дворец, стоящий на берегу мистического моря. И если время там вообще не существовало, то единственный и вечный момент на этих изумительных берегах превратился как будто в кристалл, отражающий тысячи сцен. Если это был только сон, то это был сон, который не ведает утра, пробуждения и исчезновения. Поток двигался и шептал о властителях и о мифах, пока неподалеку от плененной леди видел сны спящий в своем мраморном резервуаре золотой дракон; и возле побережья все, что снилось дракону, слабо проявлялось в тумане, лежавшем над морем. Ему никогда не снился спасительный рыцарь. Пока он спал, стояли сумерки; но когда он проворно поднимался из резервуара, наставала ночь, и звездный свет блестел на золотой чешуе, с которой стекала вода.
Так он и его пленница или победили Время или просто ушли от столкновения; в то время как в мире, который мы знаем, бушуют Ронсевали или будущие сражения - я не знаю, в какую часть сказочных берегов он перенес свою деву. Возможно, она стала одной из тех принцесс, о которых любят рассказывать басни, но давайте удовлетворимся тем, что она жила у моря: и короли правили, и правили демоны, и короли приходили снова, и многие города возвращались в изначальную пыль, и тем не менее она оставалась все там же, и тем не менее не исчезли ни ее мраморный дворец, ни власть, которой обладал дракон.
И только однажды она получила сообщение из того старого мира, в котором некогда обитала. Его пронесло жемчужное судно через все мистическое море; это было письмо от старой школьной подруги, которая у нее была в Путни, просто записочка, не больше, начертанная мелким, опрятным, округлым почерком. Послание гласило: "Неподходяще для Вас быть там в одиночестве".
Поиски слез Королевы
Сильвия, Королева Леса, собрала свой двор в окруженном лесами дворце и осмеяла своих поклонников. Она споет им, сказала она, она устроит для них пиры, она расскажет им истории легендарных дней, ее жонглеры будут скакать перед ними, ее армии приветствуют их, ее шуты будут дурачиться перед ними и делать причудливые тонкие замечания, но только она, Лесная Королева, не сможет их полюбить.
Не так следует, отвечали они, обращаться с сиятельными принцами и таинственными трубадурами, скрывающими царственные имена; это не соответствует духу сказок; и в мифах раньше ничего подобного не было. Она должна была бросить перчатку, сказали они, в логово какого-нибудь льва, она должна была попросить сосчитать ядовитые головы змей Ликантары, или потребовать смерти любого известного дракона, или послать их всех в некий смертельно опасный поход, но чтобы она не могла полюбить их! Это было неслыханно, этого никогда не случалось в сказочных летописях.
И затем она сказала, что, если они желают отправиться на поиски, то она отдаст свою руку тому, кто первый доведет ее до слез; и поиски должны назваться, для опознания в историях и песнях, Поисками Слез Королевы, и за того, кто найдет их, она выйдет замуж, будь он хоть мелкий герцог из земель, не прославленных в сказках и легендах.
И многие выказывали возмущение, поскольку рассчитывали на какой-нибудь кровавый поход; но старые лорды, как сказал гофмейстер, шептали друг другу в дальнем, темном конце зала, что поиски будут весьма трудны и серьезны, ведь если бы она смогла когда-нибудь заплакать, она смогла бы также и полюбить. Они знали ее с детства; она никогда не вздыхала. Многих мужчин видела она, ученых и придворных, и никогда не поворачивала головы вслед им, когда они уходили навсегда. Ее красота была как тихие закаты холодных вечеров в ту пору, когда весь мир - недвижность, удивление и холод. Она была как сияющая на солнце вершина, стоящая в полном одиночестве, прекрасная в своих льдах, пустынная и одиноко сверкающая поздними вечерами где-то вдали от уютного мира, не соединяясь со звездами, сулящая гибель альпинистам.
Если б она могла заплакать, сказали они, она могла бы и полюбить. Так они говорили.
И она благосклонно улыбнулась этим горячим принцам и трубадурам, скрывающим царственные имена.
Тогда один за другим все искатели ее руки рассказали истории своей любви, простирая руки и становясь на колени; и очень жалостны и трогательны были их рассказы, так что в галереях дворца часто раздавался плач некоторых придворных дев. И очень любезно королева кивала головой, подобно вялой магнолии в полночь, безвольно отдающей всем ветрам свое великолепие. И когда принцы рассказали истории своей отчаянной любви и удалились, чтобы скрыть свои собственные слезы, тогда явились неизвестные трубадуры и преподнесли свои истории в песнях, скрывая славные имена.
И был там один, по имени Акроннион, облаченный в тряпье, на котором лежала дорожная пыль, а под тряпьем скрывалась потертая военная броня, на которой остались вмятины от ударов; и когда он погладил свою арфу и запел песню, в верхней галерее зарыдали девы, и даже старый лорд гофмейстер смахнул украдкой слезу, а потом усмехнулся сквозь слезы и сказал: "Легко заставить стариков плакать и добиться пустых рыданий от ленивых девочек; но он не дождется ни слезинки от Королевы Леса". И она любезно кивнула, и он ушел последним. И печальные, отправились прочь все эти герцоги и принцы, и таинственные трубадуры. Акроннион же, уходя, о чем-то задумался.
Он был Королем Афармаха, Лула и Хафа, повелителем Зеруры и холмистого Чанга, и герцогом Молонга и Млаша, но все эти земли были неведомы сказочникам и забыты или пропущены при создании мифов. Он обдумывал это, когда уходил в своей хитрой маскировке.
Теперь те, которые не помнят своего детства, те, которые заняты совсем другими вещами, должны узнать, что под фэйрилендом, который, как известно всем людям, лежит на краю мира, скрывалось Счастливое Животное. Оно воплощение радости.
Известно, что жаворонок в полете, дети, играющие во дворе, добрые ведьмы и престарелые родители все сравниваются - как точно! - с этим самым Счастливым Животным. Только один "прокол" есть у него (если я могу один раз воспользоваться жаргоном, чтобы пояснить свою мысль), только один недостаток: в радости своего сердца оно портит капустные кочаны Старика, Который Заботится О фэйриленде - и конечно, оно ест людей.
Далее следует понять: кто бы ни заполучил слезы Счастливого Животного в некий сосуд и кто бы ни выпил их, тот сможет заставить всех людей проливать слезы радости, пока он остается под воздействием дивного напитка, способный петь или создавать музыку.
Тогда Акроннион обдумал все это: если б он смог заполучить слезы Счастливого Животного посредством своего искусства, удерживая от насилия заклятием музыки, и если б его друг смог убить Счастливое Животное, пока оно не прервет свой плач - ибо конец плача будет означать и конец дерзких людей - тогда он смог бы удалиться безопасно со слезами, выпить их перед Королевой Леса и добиться от нее слез радости. Поэтому он разыскал скромного благородного человека, который не заботился о красоте Сильвии, Королевы Леса, а нашел свою собственную лесную деву однажды летом давным-давно. И имя этого человека было Аррат, подданный Акронниона, рыцарь из отряда копьеносцев; и вместе они двигались по сказочным полям, пока не прибыли в Фэйриленд, королевство, сверкающее в солнечных лучах (как известно всем людям) в нескольких лигах от пределов мира. И странной старой тропой они пришли в землю, которую искали, борясь с ветром, со страшной силой дувшим на этой тропе и приносившим металлический привкус от падающих звезд. И затем они прибыли в продуваемый всеми ветрами соломенный дом, где живет Старик, Который Заботится о Фэйриленде, сидящий у окон комнаты, обращенных вспять от мира. Он приветствовал их в своей комнате под опекой звезд, поделился с ними легендами Космоса, а когда они сообщили ему об опасных поисках, он сказал, что будет только милосердно убить Счастливое Животное; ведь старик был одним из тех, кому не нравилось существование этой твари. И затем он провел их через черный ход, поскольку передняя дверь не имела ни тропы, ни даже порога - из нее старик обыкновенно выплескивал свои помои прямо на Южный Крест - и так они пришли в сад, где росла его капуста и те цветы, которые только и растут в Фэйриленде, всегда обращая свои лепестки к кометам. И он указал им путь к месту, которое он назвал Подземельем, где было логово Счастливого Животного. Тогда они пошли на хитрость. Акроннион должен был идти вперед с арфой и агатовым сосудом, в то время как Аррат обошел вокруг скалы с другой стороны. Тогда Старик, Который Заботится О Фэйриленде, возвратился в свой ветреный дом, сердито бормоча, когда он проходил мимо капусты, поскольку ему не нравилось поведение Счастливого Животного; и два друга расстались, и каждый пошел своим путем.
Никто не заметил их, только зловещий ворон собирался насытиться плотью человека.
Со звезд дул холодный ветер.
Сначала было опасное восхождение, а затем Акроннион двинулся по ровным, широким ступеням, которые вели от края к логову, и в тот момент заслышал он на верхней ступени непрерывное хихиканье Счастливого Животного.
Тогда он испугался, что эта радость может быть непреодолима, и ее не смутить самой печальной песней; однако он не повернул обратно, а мягко поднялся по лестнице и, поместив агатовый сосуд на ступень, запел песню под названием Печаль. Она была о далеких, забытых вещах, случившихся в счастливых городах давным-давно, в зените нашего мира. Она была о том, как боги, животные и люди давным-давно любили своих прекрасных спутников и давным-давно обратились в пыль. Она была о золотом времени счастливых надежд, но не об их исполнении. Она была о том, как Любовь презирала Смерть, но в то же время и о том, как Смерть рассмеялась. Довольное хихиканье Счастливого Животного внезапно прекратилось. Оно поднялось и встряхнулось. Оно сделалось несчастно. Акроннион продолжал петь свою балладу под названием Печаль. Счастливое Животное мрачно приблизилось к нему. Акроннион не поддался панике и продолжил песню. Он пел о злонамеренности времени. Две слезы повисли в глазах Счастливого Животного. Акроннион передвинул агатовый сосуд ногой в подходящее место. Он пел об осени и смерти. Животное плакало, как заледеневшие холмы плачут, тая, и огромные слезы падали в агатовый сосуд. Акроннион отчаянно пел; он пел о незаметных вещах, которые люди видят и потом не видят снова, о солнечном свете, падавшем на равнодушные лица, а теперь увядшем безвозвратно. Сосуд был полон. Акроннион почти отчаялся: Животное было слишком близко. Он подумал, что оно уже коснулось его рта! -но это были только слезы, которые стекали на губы Животного. Он чувствовал себя как лакомый кусочек на блюде! Животное переставало плакать! Он пел о мирах, которые разочаровали богов. И внезапно, удар! Верное копье Аррата пронеслось из-за плеча, и слезы и радость Счастливого Животного подошли к концу отныне и вовек.
И осторожно унесли они сосуд слез, оставив тело Счастливого Животного как новую пищу для зловещего ворона; и достигнув соломенного дома, продуваемого всеми ветрами, они попрощались со Стариком, Который Заботится О Фэйриленде; а старик, заслышав о случившемся, потер руки и забормотал: "И прекрасно, и замечательно. Моя капуста! Моя капуста!"
И немного позже Акроннион снова пел в зеленом дворце Королевы Леса, сначала выпив все слезы из агатового сосуда. И был торжественный вечер, и весь двор собрался там, и послы из легендарных и мифических стран, и даже кое-кто из Terra Cognita.
И Акроннион пел, как никогда не пел прежде и никогда не будет петь вновь. O, печальны, печальны все пути человека, кратки и жестоки его дни, и конец их - беда, и тщетны, тщетны его усилия: и женщина - кто скажет это? ее судьба предречена вместе с судьбой мужчины вялыми, безразличными богами, обратившимися лицами к другим сферам.
Подобным образом он начал, и потом вдохновение захватило его, и вся беда в том, что красоту его песни мне нельзя описать: в ней было много радости, но радости, смешанной с печалью; эта песня была подобна пути человека: она была подобна нашей судьбе.
Рыдания зазвучали в его песне, и вздохи возвратились эхом: сенешали и солдаты рыдали, и громкие крики издавали девы; подобно дождю, слезы лились с каждой галереи.
Повсюду вокруг Королевы Леса пронесся шторм рыдания и горя.
Но нет - она не заплакала.
Сокровища Гиббелинов
Гиббелины, как известно, всякой иной еде предпочитают человечину. Их жуткая башня соединяется с Terra Cognita, со странами, которые нам известны, мостом. Их сокровища непостижимы для нашего разума; жадность не имеет к ним отношения; они имеют отдельный подвал для изумрудов и отдельный подвал для сапфиров; они заполнили колодец золотом и выкапывают его, когда нуждаются в этом металле. И единственное использование, известное нам, нашлось для их смешного богатства: привлекать в кладовые непрерывный поток продовольствия. В голодные времена они, как известно, разбрасывали рубины за границами башни, доводя след до одного из городов Людей, и были уверены, что их кладовые скоро наполнятся снова.
Их башня стоит с другой стороны той реки, известной Гомеру - ho rhoos okeanoio, как он назвал ее - реки, которая окружает мир. И там, где река узка и неглубока, ненасытными родителями Гиббелинов была построена башня, поскольку им нравилось видеть грабителей, легко подплывающих к их ступеням. Некое питание, которого лишена обычная почва, поддерживало там огромные сухие деревья, вытянувшие свои колоссальные корни по обоим берегам реки.
Там Гиббелины жили и пожирали свою ужасную пищу.
Альдерик, Рыцарь Городского Порядка и Нападения, наследственный Опекун Королевского Разума, человек, незаслуженно забытый создателями легенд, столько раздумывал о сокровищах Гиббелинов, что к тому времени сосчитал их. Увы, но я должен сказать о столь рискованном предприятии, предпринятом темной ночью доблестным человеком - поводом к нему была очевидная жадность! И только на жадность Гиблелины полагались, дабы держать свои кладовые заполненными, и раз в сотню лет посылали шпионов в города людей, чтобы узнать, как действует жадность, и всегда шпионы возвращались в башню, сообщая, что дела обстоят хорошо.
Можно подумать, что когда прошли годы, и люди находили ужасный конец на стенах той башни, все меньше и меньше их будет попадать на стол Гиббелинов; но Гиббелины обнаруживали совершенно противоположное.
Не в безумии и легкомыслии юности Альдерик прибыл к башне; он изучал тщательно в течение нескольких лет, как грабители встречали погибель, когда отправлялись на поиски сокровища, которое он считал своим. Каждый раз они входили через дверь.
Он обсудил этот вопрос с теми, кто помогал советами в подобных поисках; он отметил каждую деталь и щедро заплатил им, и решил не делать ничего, что они советовали, ибо где теперь были их клиенты? Они стали всего лишь примерами омерзительного искусства и просто полузабытыми воспоминаниями о пище; а многие, возможно, и чем-то меньшим.
Было снаряжение для поисков, которое эти люди обыкновенно предписывали: лошадь, лодка, дорожная броня и по крайней мере трое вооруженных спутников. Некоторые говорили, "Подуй в рог у двери башни"; другие говорили: "Не касайся его". Альдерик решил так: он не сел на лошадь, он не поплыл в лодке; он пошел один и через Непроходимый Лес.
Как пройти, Вы спросите, через непроходимое? Его план был таков: рыцарь знал о существовании дракона, который, если учесть просьбы крестьян, заслуживал смерти, не из-за количества дев, которых он безжалостно убивал, но потому, что он вредил зерновым; он разорил всю страну и был проклятьем герцогства.
И Альдерик решил с ним сразиться. Так что он взял лошадь и копье и мчался, пока не встретил дракона, и дракон вышел против него, выдыхая горький дым. И Альдерик крикнул ему: "Убивал ли грязный дракон когда-либо истинного рыцаря?" И дракон прекрасно знал, что этого никогда не было, и повесил голову и умолк, поскольку пресытился кровью. "Тогда", сказал рыцарь, "если ты хочешь еще когда-либо коснуться крови девы, то станешь моим верным конем, а если нет, это копье сделает с тобой все, что трубадуры называют злым роком твоей породы." И дракон не разинул свою огромную пасть и не помчался на рыцаря, выдыхая огонь; ведь он хорошо знал судьбу тех, которые так поступали; он согласился на предложенные условия и поклялся рыцарю стать его верным конем.
Именно в седле на спине этого дракона Альдерик впоследствии промчался над Непроходимым Лесом, даже над вершинами неизмеримых деревьев, порождений чуда. Но сначала он обдумал свой тонкий план, который был более глубок, чем просто избегать всего, что делалось прежде; и он обратился к кузнецу, и кузнец сделал ему кирку.
Разнесшиеся слухи о подвиге Альдерика вызвали немалое ликование, поскольку все люди знали, что он был осторожный человек, и они считали, что он преуспеет и обогатит мир, и они потирали руки в городах при мысли о щедрости; и радовались все люди в стране Альдерика, кроме, возможно, кредиторов, которые боялись, все долги будут скоро заплачены. И была другая причина для радости: люди надеялись, что, когда у Гиббелинов отнимут их сокровища, они разрушат свой высокий мост и разобьют золотые цепи, которые приковывали их к миру, и они вместе со своей башней отправятся назад, на луну, с которой они прибыли и которой они на самом деле принадлежали. Очень уж мало было любви к Гиббелинам, хотя все и завидовали их сокровищам.
Так что все приветствовали его в тот день, когда он оседлал дракона, как будто он был уже победителем, и еще больше, чем радужные надежды на будущие изменения в мире, им понравилось то, как он швырялся золотом, когда уезжал; ибо оно не понадобилось бы ему, сказал рыцарь, если бы он добыл сокровища Гиббелинов, и не понадобилось бы, если б он оказался на столе Гиббелинов.
Когда они услышали, что он отклонил все советы, то одни сказали, что рыцарь безумен, а другие сказали, что он мудрее тех, которые дали советы, но никто не оценил его плана.
Он рассуждал так образом: столетиями люди получали добрые советы и шли самыми верными путями, в то время как Гиббелины ожидали, что они достанут лодку, и искали их у двери всякий раз, когда кладовая была пуста, как охотник ищет дупелей в болоте; но, сказал Альдерик, если бы дупель сидел на вершине дерева, нашли бы его там люди? Конечно, никогда! Так что Альдерик решил не плыть по реке и не идти через дверь, но выбрал путь в башню сквозь толщу камня. Более того, он задумал работать ниже уровня океана, реки, которая (как было известно Гомеру) опоясывала мир, чтобы, как только он сделает отверстие в стене, вода полилась внутрь, запутывая Гиббелинов, и затопила подвалы, располагавшиеся, по слухам, на глубине в двадцать футов; тогда он нырнул бы за изумрудами, как водолаз ныряет за жемчугом.
И в день, о котором я рассказываю, он помчался прочь от дома, щедро сея золото на своем пути, как я уже говорил, и миновал многие королевства, дракон огрызался на дев на ходу, но на мог съесть их из-за узды в пасти, и не получал никакой благодарности, кроме пинков по тем местам, где он был наиболее уязвим. И так они прибыли к темной окраине непроходимого леса. Дракон летел со скрежетом крыльев. Многие фермеры у края миров видели дракона, пока сумерки еще не настали, слабую, темную, дрожащую полоску в небе; и они приняли его за ряд гусей, летящих прочь от океана; они направились по домам, радостно потирая руки и говоря, что настала зима и что должен скоро выпасть снег. Скоро сумерки миновали, и когда они спустились на край мира, уже настала ночь и засияла луна. Океан, древняя река, узкая и мелкая в тех местах, мерно тек и не издавал ни звука. Устраивали ли Гиббелины банкет или наблюдали за дверью, но они также не подавали признаков жизни. И Альдерик спешился и снял броню, и обратившись с мольбой к своей даме сердца, поплыл вперед с киркой. Он не бросил меча, поскольку боялся повстречать Гиббелинов. Высадившись на другом берегу, он сразу начал работать, и все складывалось очень удачно. Никто не высунул голову из окна и все окна светились, так что никто не мог заметить его в темноте. Удары кирки заглушались толстыми стенами. Всю ночь он работал, ни единый звук не досаждал ему, и на рассвете последний камень откололся и скатился внутрь, и воды реки хлынули следом. Тогда Альдерик взял камень, подошел к нижней ступени и швырнул камень в дверь; он услышал отголоски эха в башне, тотчас же отбежал и нырнул в отверстие в стене.
Он оказался в изумрудном подвале. Не было света в высоком хранилище над ним, но, нырнув сквозь двадцать футов воды, он нащупал пол, усеянный изумрудами, и открытые сундуки, полные ими. В слабых лучах луны он увидел, что вода зелена от камней, и легко заполнив сумку, он снова поднялся на поверхность; и здесь Гиббелины уже стояли по пояс в воде, с факелами в руках! Не сказав ни слова и даже не улыбнувшись, они аккуратно повесили его на внешней стене - и наша история не принадлежит к числу тех, которые имеют счастливый финал.
Как Нут практиковался на Гнолах
Несмотря на рекламные объявления конкурирующих фирм, вероятно, каждый торговец знает, что никто в деловом мире в настоящее время не занимает положения, сопоставимого с положением м-ра Нута. За пределами магического круга бизнеса его имя едва известно; ему нет нужды в рекламе, он уже состоялся. Он побеждает даже при нынешней конкуренции, и, независимо от своего хвастовства, его конкуренты знают об этом. Его условия умеренны: сколько наличных денег при поставке товара, столько же и шантажа впоследствии. Он учитывает ваши удобства. Его навыки можно обозначить; я видел тени ветреной ночью, перемещавшиеся более шумно, чем Нут, ибо Нут грабитель по договору. Люди, как известно, частенько оказывались в загородных домах и посылали потом за дилером, чтобы заключить договор насчет раритета, который они там увидели - о какой-нибудь мебели или о какой-нибудь картине. Это - дурной вкус: те, чья культура более высока, неизменно посылают за Нутом через ночь или две после визита. Он уходит с гобеленом; Вы едва заметите, что грани были обрезаны. И часто, когда я вижу чей-то огромный новый дом, полный старой мебели и портретов разных эпох, я говорю сам себе: "Эти разлагающиеся кресла, эти портреты предков в полный рост и резное красное дерево добыты несравненным Нутом". Можно возразить против использования слова "несравненный", которое в делах воровства применяется к первейшему и единственному в своем роде Слиту, и об этом мне прекрасно известно. Но Слит - классик, он жил давно и ничего не знал о нынешнем духе конкуренции; кроме того, сама удивительная история его гибели, возможно, придала Слиту очарование, несколько преувеличивающее в наших глазах его бесспорные достоинства.
Не подумайте, что я друг Нута; напротив, мои убеждения находятся в полном согласии с теорией Собственности; и ему не нужны мои слова, поскольку его положение почти уникально в деле, которое остается среди тех немногих, что не требуют рекламы.