Лорд Дансени
Крепость несокрушимая иначе как для Сакнота

   В лесу, что древнее самой истории и является названым братом холмов, стояло селение под названием Аллатурион; и народ его жил в мире со всеми обитателями темных лесных чащ, будь то смертные, или звери, или народ фаэри и эльфов, или священные духи дерев и ручьев. Более того, жили поселяне в мире друг с другом и с правителем своим, по имени Лорендиак. Перед деревней расстилалась широкая травяная равнина, а дальше снова стеною поднимался лес, но сзади деревья подступали к самым домам, а дома, с их массивными брусьями, деревянным каркасом и соломенными крышами, затянутыми зеленым мхом, казались едва ли не частью леса.
   В те времена, о которых я веду рассказ, в Аллатурион пришла беда, ибо вечерами жуткие сны просачивались между древесными стволами в мирную деревню, и подчиняли себе умы людей, и в часы ночной стражи уводили людей на посыпанные пеплом равнины ада. Тогда местный маг сотворил заклинание противу жутких снов, однако сны по-прежнему прилетали с наступлением темноты, и под покровом мрака увлекали людские помыслы в кошмарные пределы, и заставляли уста человеческие открыто славить Сатану.
   Отныне в деревне Аллатурион люди боялись заснуть. И стали они бледнеть и чахнуть, одни – от изнеможения, другие – из страха перед тем, что довелось им увидеть на посыпанных пеплом равнинах ада.
   Тогда местный маг поднялся на вершину своей башни и всю ночь те, кому страх не позволял уснуть, видели, как высоко в ночи мягко светится его окно. На следующий день, когда сгустились сумерки и близилась ночь, чародей ушел на опушку леса и произнес там сотворенное им заклинание. То было могущественное заклинание, неодолимое и грозное, обладающее властью над кошмарными снами и над духами зла; ибо представляло оно собою стихотворение в сорок строк на многих языках, как живых, так и мертвых, и было в нем слово, коим жители равнин заклинают своих верблюдов, и крик, коим северные китобои приманивают китов к берегу, чтобы убить их; и еще слово, от которого трубят слоны, и каждая из сорока строк оканчивалась рифмой на слово «шершень».
   Но сны по-прежнему слетались из леса и уводили души людей в адские угодья. Тогда колдун понял, что сны насылает Газнак. И вот собрал маг поселян, и поведал им о том, что произнес он свое самое могущественное заклинание – заклинание, обладающее властью над людьми и зверями; и поскольку не помогло оно, стало быть, сны насылает никто иной как Газнак, величайший из чародеев звездных угодьев. И зачитал он людям Книгу Магов, где говорится о появлении комет и где предсказано возвращение Газнака. И сообщил он людям, что Газнак является верхом на комете и посещает Землю раз в двести тридцать лет, и строит себе огромную, несокрушимую крепость, и насылает сны, чтобы растлить умы людей, и победить его может только меч, имя которому – Сакнот.
   И леденящий страх объял сердца поселян, когда убедились они, что маг их бессилен.
   Тут заговорил Леотрик, сын лорда Лорендиака, а от роду ему было двадцать лет:
   – Достойный Учитель, что есть меч, имя которому – Сакнот?
   И ответствовал деревенский маг:
   – Прекрасный сэр, меч этот доселе не откован, ибо таится он и по сей день под шкурой Тарагавверуга, защищая его хребет.
   Тогда вопросил Леотрик:
   – Кто такой Тарагавверуг и где его возможно отыскать?
   И ответствовал маг Аллатуриона:
   – Это драконокрокодил, что рыщет в северных болотах и разоряет поселения у края топей. А шкура на спине его – из обычной стали, а брюхо из железа; но вдоль всей спины, прямо над хребтом, покоится узкая полоска стали неземной. Эта стальная полоска и есть Сакнот, и нельзя ее ни рассечь, ни растопить, и нет в мире такой силы, что сломала бы ее или оставила хотя бы царапину на ее поверхности. Длиной же эта полоска как раз с добрый меч, и ширины ровно такой же. Ежели одолеть Тарагавверуга, то шкуру его возможно расплавить в горне, и останется Сакнот; а заточить Сакнот возможно только одним из стальных глаз Тарагавверуга, и ничем более; а второй глаз следует вделать в рукоять Сакнота, и он станет бессонным стражем владельца. Но одолеть Тарагавверуга – дело непростое, ибо ни один меч не пронзит его шкуры; хребта ему не перебить, и сжечь его нельзя, и утопить тоже. Только одним способом возможно извести Тарагавверуга – а именно, уморить голодом.
   Тогда опечалился Леотрик, но маг продолжал:
   – Если отгонять Тарагавверуга от пищи при помощи дубинки на протяжении трех дней, на закате третьего дня он издохнет от голода. И хотя он неуязвим, есть на его теле чувствительное место, ибо нос его – всего лишь из свинца. Меч только обнажит непробиваемую бронзу, но если бить зверя по носу палкой, он прянет от боли, и так можно, нанося удары то справа, то слева, не подпустить Тарагавверуга к пище.
   Тогда спросил Леотрик:
   – А чем питается Тарагавверуг?
   И отозвался маг Аллатуриона:
   – Человечиной.
   И отправился Леотрик прямиком в лес, и срубил крепкую ореховую дубину, и в тот вечер лег спать пораньше. Но на следующее утро, пробудившись от тревожного сна, он поднялся до рассвета и, взяв с собою съестных припасов на пять дней, отправился через лес на север, к болотам. На протяжении нескольких часов шел он сквозь лесной мрак, а когда снова вышел на свет, солнце стояло высоко над горизонтом, озаряя водные заводи среди пустоши. Тут же разглядел юноша глубокие отпечатки когтей Тарагавверуга, и след хвоста между ними, подобный рваной борозде в поле. Леотрик пошел по следу, и вскорости услышал глухой колокольный звон: то билось бронзовое сердце Тарагавверуга.
   А Тарагавверуг, поскольку настал час первой дневной трапезы, полз в направлении деревни, и сердце его гулко колотилось. Все до одного селяне по обычаю своему вышли зверю навстречу; ибо напряженное ожидание Тарагавверуга оказывалось невыносимой пыткой: невозможно было оставаться в четырех стенах и слышать, как он нагло принюхивается, переползая от двери к двери и прикидывает неспешно в своих отлитых из металла помыслах, кого из обитателей предпочесть на этот раз. А бежать от него никто не смел, потому что в давние времена, когда поселяне пытались спасаться бегством, Тарагавверуг, раз выбрав жертву, преследовал ее неумолимо, словно рок. Ничего не защищало противу Тарагавверуга. Однажды при его появлении люди взобрались на деревья, но Тарагавверуг наметил себе жертву, выгнул спину и, слегка наклонившись, принялся тереться о ствол, пока дерево не рухнуло. Когда же Леотрик приблизился, Тарагавверуг углядел его одним из крохотных стальных глазок и неспешно двинулся к нему, и гул его сердца эхом вырывался из отверстой пасти. А Леотрик отступил в сторону, оказавшись между чудовищем и деревней, и ударил его по носу, и в мягком свинце образовалась вмятина. Тарагавверуг неуклюже метнулся в сторону, издав один-единственный жуткий вопль: так звучит большой церковный колокол, одержимый духом, что вылетает из могил по ночам – злобным духом, дающим колоколу голос. Затем зверь снова ринулся на Леотрика, рыча от злости, и снова Леотрик отскочил в сторону и ударил чудовище по носу палкой. Тарагавверуг взвыл – вой этот походил на колокольный гуд. И как только драконокрокодил бросался на недруга или пытался свернуть к деревне, Леотрик наносил новый удар.
   Так весь день Леотрик гнал чудовище палкой, уводя его все дальше и дальше от добычи, и сердце зверя колотилось свирепо и гневно, и он завывал от боли.
   К вечеру Тарагавверуг перестал огрызаться на Леотрика, но резво бежал вперед, уворачиваясь от палки, потому что нос его распух и ярко сиял; а в сумерках обитатели деревни вышли из домов и принялись танцевать под звуки цимбал и псалтериона. Когда же Тараггаверуг услышал цимбалы и псалтерион, ярость и голод овладели им с новой силой, и почувствовал он примерно то же, что чувствует знатный лорд, коего не пускают на пир в его собственный замок, а он слышит, как, поскрипывая, вращается вертел и, шипя, поджаривается на нем сочное мясо. Всю ночь напролет зверь свирепо атаковал Леотрика и пару раз едва не сцапал его в темноте; потому что сверкающие стальные глаза ночью видели не хуже, чем днем. И до самого восхода Леотрик отступал пядь за пядью; а когда рассвело, недруги снова оказались у деревни, однако не так близко к ней, как при первой встрече, потому что за день Леотрик отогнал Тарагавверуга дальше, нежели Тарагавверуг оттеснил его за ночь. И вот Леотрик снова погнал чудище палкой, и гнал до тех пор, пока для драконокрокодила не настало время подумать о завтраке. Одну треть человека он съедал сразу по обнаружении, а остальное – в полдень и вечером. Но когда пробил час завтрака, исступленное бешенство овладело Тарагавверугом, и, клацая зубами, он стремительно прянул на Леотрика, но так и не схватил, и долгое время ни тот, ни другой не сдавали позиций. Но наконец боль от ударов дубинки по свинцовому носу победила голод, и драконокрокодил с воем повернул вспять.
   С этого мгновения Тарагавверуг начал слабеть. Весь день Леотрик гнал его палкой, а ночью оба удерживали свои позиции; когда же наступил рассвет третьего дня, сердце Тарагавверуга стало биться глуше и медленнее. Казалось, что в колокол звонит очень усталый человек. Как-то раз Тарагавверуг едва не сцапал лягушку, но Леотрик был начеку и во-время выхватил добычу. Ближе к полудню драконокрокодил прилег и долго лежал неподвижно, а Леотрик стоял рядом, опираясь на верную дубинку. Глаза у измученного юноши слипались, зато теперь он мог без помех подкрепиться съестными запасами. А часы Тарагавверуга были уже сочтены; после полудня дыхание зверя вырывалось с трудом, с хрипом застревая в горле. Казалось, что большой отряд охотников одновременно трубит в рога; а к вечеру дыхание чудовища участилось, но стало глуше, словно отзвук охоты, неистовствующей вдали и постепенно затихающей; зверь отчаянно рвался в сторону деревни, но Леотрик настигал его, и обрушивал на свинцовый нос новый град ударов. Теперь сердце билось еле слышно: словно церковный колокол звонил за холмами за упокой души кого-то всем чуждого и далекого. Затем солнце село, вспыхнув в последний раз в окнах деревни, и над миром повеяло прохладой, и где-то в маленьком саду запела девушка; и Тарагавверуг приподнял голову и издох от голода, и жизнь покинула его неуязвимое тело, а Леотрик прилег рядом и уснул. Позже, при свете звезд, пришли поселяне и отнесли спящего юношу в деревню, шопотом восхваляя по пути его подвиг. Они уложили своего избавителя на постель в одном из домов, а сами неслышно танцевали на улице, без цимбал и псалтериона. А на следующий день ликующие обитатели тамошних мест оттащили драконокрокодила в Аллатурион. А Леотрик шел с ними, сжимая в руке многострадальную дубинку; и высокий, плечистый человек, кузнец Аллатуриона, сложил огромную печь и растопил Тарагавверуга, и вот остался только Сакнот, тускло поблескивающий среди золы. Тогда кузнец взял крохотный глаз зверя, извлеченный заранее, и принялся шлифовать край Сакнота, и мало-помалу стальной глаз грань за гранью сточился, и вот ничего от него не осталось, зато Сакнот оказался навострен лучше некуда. А второй глаз вделали в рукоять, и он сиял там синим пламенем.
   В ту ночь Леотрик поднялся до первого света, и перепоясался мечом, и отправился к западу на поиски Газнака, и шел он через темный лес до тех пор, пока не встало солнце; и вот миновало утро, и настал день, а он все шел. А к вечеру вышел он на открытое место и увидел в самом центре Земли, Где Не Ступала Нога Человека, крепость Газнака, что горой возвышалась впереди на расстоянии не больше мили.
   И увидел Леотрик, что прямо перед ним расстилается заболоченная пустошь. А над пустошью воздвиглась белокаменная крепость со всеми ее контрфорсами; широкая в основании, она сужалась кверху, и повсюду сияли освещенные окна. Ближе к вершине проплывали белые облака, но еще выше, над ними, возносились высокие шпили. Тогда Леотрик шагнул в болота, и глаз Тарагавверуга зорко поглядывал с рукояти Сакнота, поскольку Тарагавверуг хорошо знал топи, и меч подталкивал Леотрика вправо или тянул влево, подальше от опасных мест, и благополучно вывел юношу к стенам крепости.
   А в стене обнаружились врата, словно отвесные стальные утесы, тут и там усеянные железными глыбами; и над каждым окном красовались кошмарные каменные горгульи, а название крепости сияло на стене, выложенное огромными медными буквами: «Крепость Несокрушимая Иначе Как Для Сакнота».
   Тогда Леотрик выхватил и извлек из ножен Сакнот, и все до одной горгульи недобро усмехнулись и усмешка заиграла на каменных лицах, передаваясь от одного к другому ввысь до самых фронтонов, затерянных среди облаков.
   Когда же Сакнот сверкнул в воздухе и заухмылялись горгульи, могло показаться, что луна вышла из-за облака взглянуть в первый раз на залитое кровью поле и стремительно скользит по влажным лицам павших, что лежат бок о бок под покровом той ужасной ночи. Леотрик шагнул к вратам, и врата оказались крепче, чем мраморная каменоломня в Сакремоне, откуда встарь добывали гигантские мраморные плиты для постройки Аббатства Священных Слез. День за днем обнажались самые недра гор, покуда не завершились труды над Аббатством, и ничего прекраснее вовеки не возводилось из камня. Тогда священники благословили Сакремону, и каменоломня обрела покой, и впредь более не брали из нее камня на постройку жилищ человеческих. А холм остался: под лучами солнца одиноко глядел он на юг, изуродованный этим глубоким шрамом. Вот так же обширны были и стальные врата. И назывались они Порталом Звучащим, Исходом Войны.
   И вот Леотрик ударил Сакнотом в Портал Звучащий, и звенящее эхо отозвалось под сводами чертогов, и залаяли все драконы крепости. Когда же приглушенное тявканье укрывшегося в самом дальнем покое дракона влилось в общий гвалт, высоко среди облаков под сумеречными фронтонами отворилось окно, и раздался пронзительный женский вопль, и далеко, в самых безднах Ада, отец женщины услышал и понял, что час ее пробил.
   А Леотрик обрушивал на врата один могучий удар за другим, и матовая сталь Портала Звучащего, Исхода Войны, закаленная противу любых мечей мира, разлеталась звенящими осколками.
   И вот Леотрик, сжимая в руке Сакнот, вошел в брешь, прорубленную им в воротах, и вступил в неосвещенный, похожий на пещеру зал.
   Слон бежал от него с трубным звуком. А Леотрик застыл на месте, держа в руке Сакнот. Когда топот слона затих в отдалении, все замерло в похожем на пещеру зале, и воцарилось неподвижное безмолвие.
   Но вскоре тьму далеких чертогов наполнил мелодичный перезвон колокольцев, что приближались и приближались.
   А Леотрик все ждал во мраке, и колокольцы звенели все громче, растревожив гулкое эхо, и вот, наконец, появилась процессия всадников верхом на верблюдах: они выезжали по двое из внутренних покоев крепости, все до одного – вооруженные ятаганами ассирийской работы и облаченные в доспехи, и кольчужная сеть, закрепленная на шлемах, скрывала их лица и колыхалась при каждом шаге верблюдов. И все они остановились перед Леотриком в похожем на пещеру зале, и колокольчики верблюдов звякнули и стихли. И предводитель каравана обратился к Леотрику:
   – Лорд Газнак желает, чтобы вы умерли на его глазах. Извольте пойти с нами, а по пути мы сможем обсудить способ, коим лорд Газнак желает предать вас смерти.
   С этими словами предводитель раскрутил железную цепь, что висела свернутой у его седла, но Леотрик ответствовал:
   – Я охотно последую за вами, ибо я пришел убить Газнака.
   Тут погонщики верблюдов Газнака расхохотались жутким смехом, потревожив вампиров, что дремали под необозримыми сводами крыш. А предводитель заметил:
   – Лорд Газнак бессмертен (если не принимать в расчет Сакнот), и закован в броню, что закалена против самого Сакнота, и владеет мечом вторым в мире после Сакнота.
   И ответствовал Леотрик:
   – Я – лорд меча, имя которому – Сакнот.
   И он шагнул к стражам-погонщикам верблюдов, и Сакнот взлетал вверх и вниз в его руке, словно повинуясь неистовому биению пульса. И приспешники Газнака обратились в бегство: всадники подались вперед и хлестнули верблюдов плетками, и те помчались сквозь колоннады, по коридорам и через сводчатые залы крепости, оглашая тьму оглушительным звоном колокольцев, и затерялись во мраке внутренних чертогов. Когда же все стихло, Леотрик задумался, куда пойти, ибо погонщики верблюдов рассыпались во все стороны; засим юноша двинулся прямо и вскорости дошел до огромной лестницы в середине зала. Леотрик ступил на середину широкой ступени и на протяжении пяти минут упорно поднимался все вверх и вверх. В просторном зале, через который поднялся Леотрик, света было мало, ибо лучи проникали только сквозь узкие бойницы здесь и там, а во внешнем мире уже сгущались сумерки. Лестница привела юношу к раздвижным дверям, закрытым неплотно, так что Леотрик протиснулся сквозь щель и попытался двинуться дальше, но не смог, потому что вся комната оказалась завешана веревочными гирляндами: они протянулись от стены к стене и, перекручиваясь, петлями свисали с потолка. Эта плотная черная завеса заполняла весь зал. Веревки казались мягкими и невесомыми на ощупь, словно тончайший шелк, но Леотрику не удалось порвать ни одной, и хотя, пробиваясь вперед, юноша разводил их в стороны, не успел он пройти и трех ярдов, как веревки сомкнулись вокруг него, словно душный плащ. Тогда Леотрик отступил и извлек из ножен Сакнот, и Сакнот беззвучно рассек веревки, и так же беззвучно обрывки легли на пол. А Леотрик медленно двинулся дальше, водя перед собою Сакнотом вверх и вниз. Оказавшись в середине залы и рассекая мечом огромный подвесной гамак из крученых прядей, юноша вдруг увидел перед собой паука крупнее барана, и паук взглянул на гостя крохотными, однако изрядно грешными глазками, и молвил:
   – Кто ты, что портишь труды многих лет, свершенные во славу Сатаны?
   И ответствовал Леотрик:
   – Я – Леотрик, сын Лорендиака.
   И сказал паук:
   – Сей же миг начну плести веревку, на которой тебя повесят.
   Тогда Леотрик рассек еще одну связку канатов, и подобрался поближе к пауку, что деловито сплетал витые нити, и паук, отрываясь от работы, полюбопытствовал:
   – И что же это за меч, способный разрезать мои веревки?
   И ответил Леотрик:
   – Это Сакнот.
   Тогда черная шерсть, нависающая над паучьей мордой, раздалась вправо и влево, и паук нахмурился; в следующее мгновение волоски снова сомкнулись и сокрыли все, кроме грешных маленьких глазок, плотоядно поблескивающих в темноте. Но прежде чем Леотрик успел дотянуться до чудища, паук проворно вскарабкался по одной из своих веревок на высокие стропила и уселся там, утробно урча. Расчищая себе путь Сакнотом, Леотрик прошел через всю комнату и обнаружил дальнюю дверь; дверь оказалась закрыта, а ручка – вне пределов его досягаемости, так что юноша прорубил себе дорогу Сакнотом ровно так же, как поступил с Порталом Звучащим, Исходом Войны. И вступил Леотрик в ярко освещенный зал, где за огромным столом пировали Королевы и Принцы; повсюду вокруг горели тысячи свечей, и свет их отражался в вине, что пили Принцы, и в великолепных золотых канделябрах, и золотой блик играл на монаршьих лицах, и на ослепительно-белых скатертях, и на серебряных блюдах; и вспыхивали и гасли кристаллы драгоценных камней в волосах Королев, причем к каждому камню было приставлено по отдельному летописцу, который за всю свою жизнь иных хроник не вел. Между столом и дверью выстроились две сотни лакеев – в два ряда, по сто в каждом, лицом друг к другу. Никто не взглянул на Леотрика, когда вошел он через брешь в стене, но один из Принцев задал вопрос лакею, и вопрос этот передавался из уст в уста по всей цепочке прислужников, пока не дошел до последнего, стоявшего рядом с Леотриком, и сказал он Леотрику, на него не глядя:
   – Что тебе здесь нужно?
   И ответствовал Леотрик:
   – Я пришел убить Газнака.
   Лакей за лакеем повторяли этот ответ, покуда не достиг он пиршественного стола. – Он пришел убить Газнака.
   И новый вопрос прокатился по ряду лакеев. – Как твое имя?
   И противоположный ряд доставил ответ к столу.
   Тогда один из Принцев объявил:
   – Уведите его туда, откуда мы не услышим криков.
   Лакей за лакеем передавали эти слова по цепочке, покуда не достигли они последней пары прислужников, и те шагнули вперед, намереваясь схватить Леотрика.
   Тогда Леотрик показал им меч, говоря:
   – Это Сакнот.
   И оба прислужника передали рядом стоящему: «Это Сакнот», – а затем завизжали и обратились в бегство.
   Так, пара за парой, вдоль по всему двойному ряду, лакей передавал лакею: «Это Сакнот», – а затем с визгом обращался в бегство, и вот последние двое донесли весть до пирующих, а все остальные к тому времени уже исчезли. Тут в панике вскочили Королевы и Принцы, и опрометью бросились прочь из зала. И едва исчезли они, роскошный стол показался взору маленьким, замусоренным и жалким. А до Леотрика, что остался в опустевшем зале, размышляя, в которую из дверей проследовать, издалека донеслись звуки музыки, и юноша понял, что это волшебники-музыканты убаюкивают Газнака напевами.
   И вот Леотрик зашагал в ту сторону, откуда доносилась музыка, и вышел через дверь, противоположную той, через которую прорубил вход, и попал в зал не менее обширный, чем прочие, и было там немало женщин, наделенных неземной красотою. И спросили они гостя, что тот ищет, и, услышав, что пришел он убить Газнака, все они принялись заклинать юношу побыть с ними, говоря, что Газнак бессмертен, если не брать в расчет Сакнот, и что им нужен рыцарь, способный защитить их от волков, тех, что всю ночь рыщут у стенных панелей и порою врываются в зал, ибо трухлявое дерево для них – не преграда. Может статься, Леотрик поддался бы искушению и задержался, будь это смертные женщины, ибо странная красота их тревожила душу, но заметил юноша, что вместо глаз у них – крохотные язычки пламени мерцают в глазницах, и понял, что перед ним – не более, чем лихорадочные сны Газнака. Потому молвил он:
   – Есть у меня дело, касающееся до Газнака и Сакнота, – и решительно прошел через весь зал.
   И при слове «Сакнот» женщины вскрикнули, и пламя глаз их померкло до тлеющих углей.
   А Леотрик покинул их и, прорубая путь Сакнотом, пробился сквозь следующую дверь.
   Оказавшись за пределами зала, юноша ощутил на лице ночной воздух, и обнаружил, что стоит на узком перешейке между двумя пропастями. Справа и слева от него, насколько хватало глаз, стены крепости обрывались в бездонную бездну, хотя над головой по-прежнему простирались высокие своды; а прямо перед ним зияли две полные звезд пропасти: они рассекали Землю насквозь и открывали взору нижнюю часть неба; а между ними вилась тропинка, и уводила она вверх, и по обе ее стороны легли отвесные обрывы. А за пределами бездн, там, где тропа подходила к дальним покоям крепости, музыканты все наигрывали волшебный напев. И вот юноша ступил на тропу, что в ширину не превышала и шага, и двинулся по ней, сжимая Сакнот в руке. В безднах шумели крылья: то вампиры летали туда и сюда, по пути воздавая хвалу Сатане. Вскорости юноша увидел, что поперек тропы разлегся дракон Тхок, искусно притворяясь спящим, и хвост его свесился в одну из пропастей.
   Леотрик зашагал к нему, и как только оказался достаточно близко, Тхок ринулся на чужака.
   Леотрик с размаху ударил Сакнотом, и Тхок с воем рухнул в пропасть, и загудел во тьме воздушный водоворот, и падал зверь до тех пор, пока вопль его не затих до свиста, а потом стих и этот звук. Пару раз Леотрик видел, как на миг гасла и снова загоралась звезда: это мгновенное затмение нескольких звезд – вот и все, что осталось в мире от Тхока. И Ланк, брат Тхока, что умостился на тропе чуть подальше, понял, что это, должно быть, Сакнот, и неуклюже улетел прочь. И пока Леотрик шел между безднами, необъятный свод крыши по-прежнему простирался над его головой, заполненный тьмой. Но впереди уже показалась противоположная сторона пропасти, и увидел Леотрик зал, бесчисленные порталы которого открывались на двойную бездну, а колонны арок терялись вдали и растворялись во мраке справа и слева.
   Далеко внизу, на отвесном обрыве, на котором возвышались колонны, взгляд юноши различил узкие зарешеченные окна, а между решеток показывались на мгновение и снова исчезали те, о которых лучше не поминать.
   Вокруг царила непроглядная мгла: только яркие южные звезды сияли в безднах, и тут и там в зале под сводами арок вспыхивали огни: они двигались совершенно бесшумно, словно крадучись, и слух не улавливал звука шагов.
   И вот Леотрик сошел с тропы и вступил в просторный зал.
   И, проходя под одной из этих гигантских арок, даже сам он ощущал себя ничтожным карликом.
   Последние отблески вечера замерцали в окне, разрисованном темными красками, увековечивающими свершения Сатаны на Земле. Высоко в стене находилось это окно, и лучистый свет свечей, что разливался ниже, опасливо отступал прочь.
   Иных источников света там не было: только глаз Тарагавверуга, что без устали вглядывался во тьму с рукояти Сакнота, слабо переливался синим огнем. В зале нависал тяжелый и вязкий запах огромного, смертоносного зверя.
   Леотрик медленно шел вперед, держа клинок Сакнот прямо перед собой и высматривая врага, а глаз, вделанный в рукоять, следил за тем, что делается у юноши за спиной.
   Все замерло.
   Ежели что и затаилось в тени колоннады, на которой покоились своды, оно не двигалось и не дышало.
   Напевы магических музыкантов звучали совсем рядом.