— Ты только что сказал, что Силк этого не делала!
— Нет. Я сказал, что ей помогли. Но хорошие бизнесмены не оставляют у себя на работе дураков — даже в знак дружбы, даже на самой маленькой должности. Особенно если компания пытается завоевать для себя новые территории. Силк с работой справлялась — иначе ее уволили бы. — Подождав минуту, он резко добавил: — Так что я прошу разрешить мне воспользоваться связями, чтобы ты могла пройти через отсев. Ты прекрасно знаешь, что образование, которым ты якобы так долго не пользовалась, и твоя старательная маскировка всякого опыта работы лишают тебя шанса получить нечто лучшее, чем место в заведении типа «У Билли».
— Нет.
Куин коротко чертыхнулся.
— Если собираешься выходить из себя, изволь делать это на языке, который я понимаю, — огрызнулась она. — Я не тепличный цветочек, который надо защищать, что бы ни считали мои родители. И кстати — а с чего это ты вообще решил за мной следить?
— Хорошо. Ты — упрямая, взбалмошная, вспыльчивая баба, у которой честности больше, чем рассудительности! — раздраженно ответил он, гневно глядя на нее. — А что до слежки, то я ее начал не потому, что считал, будто ты не можешь о себе позаботиться, если ты это вообразила. Ты вчера оставила дома газету, помнишь? Я догнал тебя у поворота и увидел машину, которую уже два раза замечал у дома. Мне слишком часто приходилось вести себя крайне осторожно, чтобы не почувствовать, что что-то не так.
Его объяснение явно успокоило Каприс. Она улыбнулась, ничуть не рассерженная предыдущими словами:
— Очень милые эпитеты в адрес возлюбленной!
— А я не чувствую себя мило. — Последнее слово было полно презрения. — И вести себя буду далеко не мило, если ты снова окажешься у какого-нибудь другого Билли. И это окончательно!
Он стремительно встал, потянулся через стол, поднял Каприс и притянул к себе, не дав времени даже изумленно заморгать.
— Что ты делаешь? — воскликнула она, запрокидывая голову и пытаясь возмущенно посмотреть на него.
Но, заглянув в его глаза, она мгновенно забыла о смехе. Он был серьезен — слишком серьезен, чтобы это было игрой.
— Предупреждаю тебя. Я не стану стоять и смотреть, как ты нарываешься на неприятности. Я обещал тебе честность, но не обещал держаться в стороне и позволять тебе делать опрометчивые поступки. Я буду защищать тебя и помогать тебе. Ты дала мне на это право — сознательно или бессознательно, — когда отдала мне свое тело.
Он обхватил ладонью ее грудь, погладив сосок так, чтобы разжечь огонь, все еще дремавший в ней. Его тело отреагировало так же стремительно, приученное разделять ее страсть.
Каприс дрожала, прижимаясь к нему, не в силах остановить заполнявший ее поток желания. Но одновременно с осознанием собственной слабости пришло и понимание собственной силы. Ласка подействовала на него так же сильно, как и на нее, — он тоже был пленником страсти, пылавшей между ними.
— У меня никогда еще не было защитника, — глуховато проговорила она, прикасаясь к его щеке. Его глаза блестели, словно полированное серебро. — Мне всегда казалось, что попасть в такую зависимость опасно.
— Я не пытаюсь лишить тебя силы — только хочу сделать тебя еще сильнее, — резко сказал он, пытаясь заставить Каприс понять его.
Она вглядывалась в его лицо, видя в каждой черте выражение несгибаемой воли. Куин пытался пойти ей навстречу, но дал понять сейчас, что на большие уступки она рассчитывать не может. Если она отвергнет его предложение, то будет рисковать тем, что разрушит хрупкое доверие, начавшее возникать между ними. И именно это, а не та удивительная страсть, которую он в любой момент мог в ней пробудить, заставило ее принять решение.
— Ладно. Пользуйся своими связями. Но только для того, чтобы со мной поговорили. — Она провела пальцем по его губам, прослеживая удовлетворенную улыбку. — Но если я обнаружу, что ты позволил себе больше, то заставлю тебя пожалеть о том, что ты сунулся в это дело.
Куин поцеловал кончик ласкавшего его пальца, улыбаясь ее суровости.
— Я тебе верю, — прошептал он, негромко засмеявшись. Теперь, добившись ее согласия, он мог позволить себе пошутить.
— Но с этой квартиры я не съеду, — добавила Каприс на тот случай, если ее капитуляция внушила ему еще какие-то надежды.
— Это я и сам сообразил.
Одной рукой он подхватил ее и перебросил через плечо.
Захваченная врасплох Каприс отреагировала чересчур поздно. Ухватив его за пояс и сдувая волосы с лица, она возмущенно выругалась.
— Что ты делаешь?
— Несу тебя в постель.
— Что?! — Она забарабанила его по спине. — Пусти меня! Я не…
Ее последние слова так и не были произнесены, потому что он бросил ее на матрац, От падения у нее перехватило дыхание, и это дало ему несколько секунд, чтобы оказаться рядом с ней.
— Не сопротивляйся. Мне надо быть с тобой, — сказал Куин, прижимая ее ноги своим телом и обхватив подбородок пальцами. Глядя в ее разобиженные, изумленные глаза, он прошептал: — Я не привык уступать. И, похоже, по отношению к тебе у меня развивается очень сильное чувство собственника.
Каприс ощутила желание, которое он пытался сдержать ради нее — и снова изумилась его невероятной силе.
— Ты же не можешь приковать меня к постели!
— Если бы считал, что это поможет, то приковал бы, — откровенно признался он.
Он провел рукой вдоль ее тела, не пытаясь даже снять с нее одежду. Его прикосновение заставило Каприс задрожать.
— Тебе не нужно этого, чтобы заставить меня слушаться. Я хочу быть с тобой, работать с тобой. — Она встряхнула головой, оставляя на подушке последние шпильки, так что ее волосы свободно рассыпались. — Я не говорила такого ни одному мужчине.
Куин всмотрелся в ее ясные глаза, читая в них правду. Он глубоко вздохнул от облегчения.
— Я надеялся на это.
Она чуть заметно улыбнулась.
— Я рада, что тебе не все равно. — Слова были простыми, чувства — сложными. Она дотронулась до верхней пуговицы на его рубашке. — Мне и правда пора на собеседование. Но если ты намерен провести весь день в постели…
Теперь наступила его очередь качать головой.
— Дай мне сначала сделать несколько звонков.
Он ждал ее реакции.
— Ну, за это тебе придется заплатить.
— Называй цену.
— Ленч. В каком-нибудь дорогом ресторане. До смерти хочется бифштекса. А может, и омара.
Он усмехнулся, по-цыгански сверкнув глазами.
— Если повезет, можно будет отпраздновать.
— Сначала дождусь результатов.
Она быстро его поцеловала, а потом выскользнула из-под его ноги и слезла с кровати.
Куин наблюдал за тем, как она расправляет смявшийся костюм, восхищаясь и ее телом, и умом. Его интриговали все повороты и изгибы ее непростого характера. Она постоянно держала его в напряжении: приходилось предвидеть все ее поступки и пытаться добиться перевеса в свою пользу.
— Интересно, кого ты можешь здесь знать, — ты же говорил мне, что первый раз в Хьюстоне, — рассеянно проговорила Каприс, подходя к потускневшему зеркалу, чтобы уложить волосы. Они растрепались — как всегда!
Куин напрягся, но мгновенно сообразил, что Каприс даже не подозревает, какую дверь только что приоткрыла, — дверь, за которой было больше лжи, чем правды.
— Здесь базируется несколько крупных корпораций. Кое с кем из их руководителей я знаком.
Он встал с постели, не отрывая взгляда от бессознательно-чувственных движений, которыми она поправляла прическу и макияж. Женщины не представляли для него тайны — не считая удовлетворения потребностей их тела и своего собственного, он обычно не интересовался тем, что еще они делают. До Каприс. Все, что делала и о чем думала она, представляло для него ценность. Ему хотелось наблюдать за ней, даже когда она просто спала. Ему хотелось знать ее мысли — даже самые простые, касающиеся обыденных вещей.
Каприс улыбнулась его отражению в тусклом зеркале, а потом повернулась к нему:
— Ты пытаешься сказать мне, что у тебя есть вес в обществе?
Он пожал плечами:
— Некоторый. В данном случае — именно такой, какой нужен.
— Это похоже на отговорку. — Она чуть нахмурилась, вдруг осознав, что хотя они очень подробно и много говорили о ее жизни, про Куина того же сказать было нельзя. Она не расспрашивала его, после того, как он рассказал ей о своей семье — и это несмотря на то, что она все время об этом думала. Однако всякий раз ей что-нибудь мешало, и ее вопросы оставались незаданными. — Как может человек, разгадывающий загадки, иметь влияние такого рода?
— Ты же знаешь, что до этого я занимался другими вещами.
Она пыталась не думать о тех намеках, которые получила относительно той прошлой жизни.
— И именно тогда ты и приобрел вес?
В течение своей жизни ему не раз приходилось лгать — по самым разным причинам, не моргнув и глазом, и даже людям, которые имели на него некие права. Но он не мог делать то же, глядя в глаза Каприс. У него обнаружилась слабость — тогда, когда он был уверен, что избавился абсолютно от всех! Повернувшись, он направился к двери.
— Можно сказать и так.
Хмурясь все сильнее. Каприс пошла следом.
— О чем ты не хочешь мне говорить? — спросила она, когда он потянулся к телефону, стоявшему в гостиной на журнальном столике.
Куин отгораживался от нее, замыкался — и это оказалось неожиданно больно.
Куин быстро оглянулся на нее через плечо, сознавая, что старается как можно сильнее оттянуть момент частичной откровенности. Ему удавалось уйти почти от всех ее вопросов, но он сознавал, что такое будет возможно очень недолго. Однажды ей придется узнать всю правду. Отвернувшись от Каприс и стоящих в ее глазах вопросов, он вытащил из внутреннего кармана записную книжку. Ее страницы были заполнены с помощью его личного шифра, который недружелюбному постороннему пришлось бы разбирать очень долго и мучительно. Еще одна старая привычка, оказавшаяся полезной в этой его жизни!
— Ты тоже не рассказала мне о своем прошлом во всех подробностях, — напомнил он ей, пока искал нужный телефон.
— Я рассказала все самое важное! — возразила она, удивленная таким замечанием.
Каприс села, наблюдая за тем, как Куин разговаривает по телефону. С помощью нескольких слов, чуть изменив обороты речи и интонации, он вдруг превратился в незнакомца. Он говорил решительно, почти резко, перечисляя ее данные и недвусмысленно давая понять, что он ее рекомендует. Потом он слушал, явно не соглашаясь с тем, что ему говорили. Молчание — то, что ему удавалось особенно хорошо. Потом его собеседник сдался. Куин повесил трубку, коротко поблагодарив его, записал полученную информацию, а потом обернулся к Каприс, держа в руке листок бумаги с ее ближайшим будущим.
Каприс не понравилось его молчание. Почему-то оно заставило ее вспомнить об опасности, о вещах, которые лучше не знать.
— Ты говорил так, словно знаком со мной целую вечность, — сказала она в конце концов, испытывая потребность восстановить связь с повседневностью.
Не меняя выражения лица, Куин пристально наблюдал за нею.
— А ты бы предпочла, чтобы я сказал, что ты моя любовница?
Он убрал записную книжку в карман, продолжая неотрывно смотреть на Каприс, Он прочел в ее изумрудных глазах любопытство — но страха не было, по крайней мере пока. Он невольно напрягся, сознавая, что его ждет. В таком еще недавнем прошлом он смог бы пережить расставание, сожаление о том, что между ними было. Ночь и день. Холод после тепла. Клетка после свободы. Все это имело силу благодаря самому факту своего существования, позволявшему отграничивать одно от другого. Если ее с ним не будет, его мир станет темной холодной клеткой.
— Ты знаешь, что нет. Не потому, что я стыжусь наших отношений, а просто, что их превратно истолковали бы.
Он наклонил голову, продолжая наблюдать — и ждать.
Теперь Каприс поняла, что это было за молчание. Оно обозначало некий решающий момент. Ей надо сделать выбор: удовлетворить свое любопытство или отступить, Вот только невозможно было предсказать, какой вариант окажется менее тяжелым.
— Наверное, мне надо услышать ответы на те вопросы, которые я еще не задавала, — вымолвила она наконец.
Куин почувствовал, как в нем начинают работать инстинкты, не раз спасавшие ему жизнь. Он собрался, не ожидая ничего — и ожидая все.
— Я останусь тем же человеком, который дарил тебе наслаждение, — напомнил он ей, не жалея ни ее, ни себя.
Каприс не отвела глаз, вдруг почувствовав, как что-то меняется. И эту метаморфозу вызвал не только телефонный звонок. Куин перестал быть тем человеком, что последовал за ней в Хьюстон. Тот, кем он был сейчас, казался более опасным — способным на вещи, о которых принято говорить только шепотом или не говорить вовсе. Ее пронизал страх — страх перед тем, что принесут ближайшие минуты, а не страх перед самим этим человеком. Она взглянула на шрамы на его руках, и воспоминания о том, как выглядит его спина, стали еще ярче.
— Ты начинаешь понимать.
Он засунул руки в карманы: рефлекторное движение, ставшее почти естественной частью его самого, как и серебряные глаза, проходившие с ним через многие жизни.
На секунду Каприс почти готова была отступить. Куин дал ей вкусить рая. Осмелится ли она увидеть ад, следы которого остались на его теле?
— Расскажи мне, — прошептала она, сознавая, что на самом деле другого выбора не существует. Они зашли слишком далеко, чтобы удовлетвориться чем-то меньшим.
— Я не отпущу тебя, — жестко сказал он. — Я тебя нашел. И не позволю тебе уйти.
Его властные слова и решительно сверкающие глаза заставили ее задрожать. Она ни на секунду не усомнилась в том, что он сдвинет моря и горы, чтобы удержать ее. В нем чувствовалась жажда обладания, которая должна была бы страшно напугать ее. А вместо этого она увидела только пустоту его жизни — и своей собственной.
— Я готова на риск.
— На определенность.
Каприс должна понять, что он ее не отпустит. Она должна увидеть, что это не просто слова, порожденные страстью.
— Я понимаю.
Он наблюдал за ней в мрачном молчании, читая ее уверенность в том, что она сможет держать его на расстоянии, если захочет. Это были желание и уверенность, порожденные неведением относительно тощ что он за человек. И от этого ее никак нельзя было защитить.
— Сегодня вечером.
Она покачала головой.
— Сейчас. — В алмазно-твердом взгляде Куина она прочла отказ. — Пожалуйста.
Он закрыл глаза. Это слово! Их слово, Каприс говорила ему, что произнесет его снова, но Куин совершенно не ожидал услышать его сейчас.
— Хорошо.
Он поднял глаза и секунду смотрел на нее, запоминая то, что есть и чего, возможно, никогда больше не будет. Возможно, он больше никогда не увидит в ней такой же доверчивости и такой уверенности в себе, своем умении разбираться в людях, в нем…
Он посмотрел мимо нее в окно, на горизонт.
— Коротко и по существу. Я был наемником. Люди платили за мое умение владеть оружием, за мой ум, за мое умение. Я прекрасно работал. Бесшумно. Точно. И стоили мои услуги дорого. По большей части я был на стороне так называемых «хороших», но это, особенно в начале, было результатом не столько добрых намерений, сколько везения.
Каприс смотрела на его напряженно выпрямленные плечи, слушала резко осуждающие слова. Ей было больно за него, за ту муку, которую она слышала в каждом произнесенном им слове. Она шагнула к нему. Ее жизненный опыт дал ей то, чего не было у других женщин: сострадание, распространившееся за пределы того, что общество считает допустимым, понимание необходимости выжить вопреки всем неблагоприятным обстоятельствам. Она прикоснулась к его плечу.
— Я по-прежнему здесь, — прошептала она. Ее ресницы затрепетали, когда он вздрогнул, прежде чем повернуться к ней. Его глаза всматривались в ее лицо так, словно он был уверен в том, что она солгала. — Своим прошлым тебе меня не прогнать. Но оно поможет мне увидеть тебя.
— Я не пытаюсь тебя прогнать! — резко возразил Куин. Он схватил ее за плечи и притянул к себе. — Этого мне хочется меньше всего.
Каприс запрокинула голову.
— Тогда перестань себя осуждать и расскажи мне все, вместо того, чтобы делать короткие заявления, словно ты хочешь заставить меня их не принять. Расскажи, как случилось, что после того, как тебя завербовали военные, ты стал наемником.
Он глубоко вздохнул, прижимая ее к себе, вбирая в себя ее присутствие так жадно, как сам не хотел бы этого признать.
— Это длинная история.
— Ну так придется пропустить ленч, — Она пошевелилась в его объятиях, подняв голову с его плеча. — Но давай лучше сядем.
Она отодвинулась и взяла его за изуродованную руку, чтобы увести на бугристую кушетку.
Куин смотрел на их сомкнутые руки, понимая, что никакая другая женщина не приняла бы его признание так, как Каприс. Предсказание не ошиблось, хотя за эти годы он почти убедил себя в том, что это был всего лишь бред выживающего из ума старика. Подчинившись ей, он уселся рядом, ожидая, что она выпустит его руку. Но она ее не отпустила. Переплетя свои пальцы с его, она ждала, глядя на него ясными, чистыми и бесстрашными глазами.
— А я считал, что знаю тебя, — пробормотал он.
Каприс улыбнулась.
— Знаю. А я думала, что знаю себя. — Она покачала головой, тихо посмеиваясь над ними обоими. — Мы вместе узнаем новое. — Ее смех стих. — А теперь рассказывай. Все. Не только уродливые моменты, которые рисуют тебя в черном цвете. Только то, что было.
— Меня взяли в армию. Четыре года специальной подготовки. Дисциплина мне нравилась, но потеря свободы была ненавистна. Политические вопросы меня не волновали — в отличие от того, как работала та армия. Моя сестра была не единственной жертвой. Как только мой контракт закончился, я ушел. Это было нелегко. Тот человек, что меня взял, имел на меня планы и пытался подстроить так, чтобы я вынужден был остаться. Но я нашел друзей — определенного рода. Они помогли мне избежать ловушки, которую он мне устроил.
Каприс стиснула его пальцы, предлагая молчаливое сочувствие. Ей хотелось бы заполнить пробелы с помощью вопросов, но отблески гнева, бессильной досады и разочарования, которые она видела в его глазах, заставляли ее молчать.
— Мои «друзья» были наемниками. Я подозревал об этом еще до того, как принял их помощь, но иначе мне пришлось бы стать военным насильником и убийцей невинных. Поэтому я пошел на риск и приобрел долг, с которым надо было расплачиваться. Я работал с ними, шел на тот же риск, что и они, жил одной жизнью с ними. Поначалу наши отношения работали. В этой группе были свои идеалы: бывшие военные хотели помочь угнетенным. А потом их командира убили, и его сменил другой, которому не было дела до человеческих жизней и свободы. Он продавал нас тем, кто готов был больше заплатить, не обсуждая этого с остальными. Денег мы стали получать очень много. Так что об идеалах никто и не пикнул. — Свободной рукой он прикоснулся к ее лицу. — К тому времени в живых остались только двое из тех четверых, кто помог мне бежать. У меня было ощущение, что что-то не в порядке. Я участвовал в том первом рейде. Они погибли. Я вернулся только для того, чтобы забрать свои вещи. После этого я работал один. Я делал выбор в соответствии с запросами клиента и тем, сколько он платил. Политика интересовала меня по-прежнему мало. А вот свобода — да. Никто не заслуживает, чтобы на него надевало цепи правительство, состоящее из людей, которые ничуть не лучше, а, как правило, и гораздо хуже, чем он.
Его губы сурово сжались.
— Несмотря на то, что я часто работал на угнетенных, платили мне лучше, чем просто хорошо. Когда мне исполнилось тридцать, я уже пять раз был миллионером. И еще я устал. Я был по горло сыт обманами, увертками и тем, что все время надо держаться настороже. Так что я ушел. Взял деньги и купил себе остров и новую жизнь. На этот раз я действительно стал свободным. За мной не было долгов — не надо было заходить в клетку, которой я не выбирал. Не надо было подчиняться правилам, установленным не мной. И мир не вторгался в мою жизнь — если я сам этого не хотел.
— Так что ты отгородился от всех людей — точь-в-точь как я.
— Это не то же самое. Проклятье, я ведь мог бы быть кем-то гораздо лучшим. Черт побери, за последние семь лет моей жизни я это прекрасно понял. Неужели ты думаешь, что мне нравится об этом знать?
Каприс почувствовала, как в нем поднимается ярость — и приняла ее, как приняла и его самого. Она поймала его голову, обхватив руками за щеки, и заставила смотреть себе прямо в глаза.
— По-моему, ты чувствуешь себя виноватым в том, что сам не чувствуешь, не ощущаешь и не считаешь важным. У всех есть на это право. Разве вера в одно какое-то правительство — это правильно? Ты ведь сам признаешь, что выбирал себе ту сторону, которую считал правой. С моей точки зрения, это гораздо более порядочно, чем если человек принимает участие в войне, в которую не верит, исключительно ради гражданства в некоей стране.
Куин вглядывался в ее глаза, пытаясь отыскать там хоть тень неискренности. Вопреки тому, что он ожидал. Каприс его не осудила.
— Я такой, какой есть, — признал он в конце концов, понимая, что на этот раз частичную правду надо сделать полной. Каприс дала ему гораздо больше, чем он мог надеяться. Было бы только справедливо, чтобы он вернул ей этот дар.
Каприс пригладила ему волосы на левом виске. Под ее пальцами мощно бился пульс.
— Женщина, пусть даже целиком ушедшая в деловую карьеру, всегда может определить краску, даже такую хорошую, как у тебя. А какого цвета они были?
— Черные.
— У тебя еще остались враги, да?
Она думала о его шрамах и о ненависти, которая должна была двигать рукой, эти шрамы оставившей. К ней пришел страх — леденящий, непреодолимый. Прикрыв глаза, она попыталась с ним справиться. Куин не поймет, что это страх за него'', но он обязательно его заметит. Поначалу она не видела в нем человека, которого можно ранить. Она ошибалась. Поэт, циник и реалист — все его ипостаси по-своему ранимы. Он положил к ее ногам свою душу: несравненный дар. Она скорее умрет, чем прибавит ему хоть один невидимый шрам.
— Слишком много.
Куин впитывал в себя ее тепло. В своей жизни ему часто приходилось рисковать. Смерть уже давно мало что для него значила. Но вот жизнь, эта жизнь, эти мгновения рядом с Каприс заставили его снова испытывать желания, стремиться к чему-то, помимо свободы, и даже помимо страсти и этой женщины, подарившей ему ее. Ему хотелось завершения, хотелось замкнуть кольцо энергии, возникшее с самим временем. Каприс могла подарить ему это. В ее теле было семя его собственного будущего, в ее душе было его сердце, в ее разуме — его желание. Слияние двоих в одно целое уже началось. Если сейчас она уйдет, то он останется получеловеком, обреченным бродить по коридорам пространства и времени, поистине одиноким, навсегда прикованным к тому, что могло бы быть.
Каприс открыла глаза, заглянув в светлые глубины его взгляда. Человек с таким умением, как у него, должен знать, как прятаться. Она заглянула под его маску.
— Другое имя?
— И это тоже — не раз.
— Ты рискуешь, когда уезжаешь со своего острова?
— Немного, но не слишком. Я бы не приблизился к тебе, если бы считал, что вместе со страстью несу тебе опасность. — Он наклонился и приник к ее губам в поцелуе, в котором было обещание. — Я уже очень давно не занимаюсь этими делами: большинства из тех, кто меня знал, скорее всего уже нет в живых.
На секунду он припомнил врага гораздо более страшного, чем все остальные, и который все еще был жив и продолжал охоту. Но прошло уже много лет с тех пор, как Густаву удалось почти его найти. Он не потерял осторожности, но начал верить в то, что его новая легенда достаточно надежна, чтобы он мог жить спокойно.
Каприс успокоенно вздохнула. Она не может не верить Куину.
Он накрыл ее руки своими, и свет особенно ясно подчеркнул его шрамы. Ему нужна была уверенность, нужно было услышать слова, сделавшие прошлое действительно прошлым.
— Ты сможешь жить с тем, что узнала обо мне?
Каприс прижалась губами к тыльной стороне его правой ладони, а потом посмотрела на него, давая понять, что не допустит, чтобы он продолжал сомневаться в ней и ее словах.
— Ты не безупречен. Но я этого и не просила. — Помолчав, она задала вопрос, на который ей надо было получить ответ. — Ты будешь снова этим заниматься?
Он покачал головой:
— Никогда.
И на ее лице появилась улыбка, постепенно прогоняя напряжение, державшее их в тисках с минуты его первого признания.
— Тогда я могу с этим жить.
Куин глубоко вздохнул, и все тело его содрогнулось. Еще один дракон повержен — самый опасный.
— Я этого не забуду, — прошептал он, приближая к себе ее лицо для поцелуя. Секунду он наслаждался простым прикосновением их губ. Пламя страсти было теплым угольком, жившим благодаря ее вере и тому, что она приняла его таким, какой он есть. Это робкое пламя надо было беречь. И он готов был это делать. Предсказание оказалось большим, чем было обещано — большим, чем то, на что он надеялся. Он потянулся в будущее — и нашел ключи к прошлому. Каприс.
Глава 8
— Нет. Я сказал, что ей помогли. Но хорошие бизнесмены не оставляют у себя на работе дураков — даже в знак дружбы, даже на самой маленькой должности. Особенно если компания пытается завоевать для себя новые территории. Силк с работой справлялась — иначе ее уволили бы. — Подождав минуту, он резко добавил: — Так что я прошу разрешить мне воспользоваться связями, чтобы ты могла пройти через отсев. Ты прекрасно знаешь, что образование, которым ты якобы так долго не пользовалась, и твоя старательная маскировка всякого опыта работы лишают тебя шанса получить нечто лучшее, чем место в заведении типа «У Билли».
— Нет.
Куин коротко чертыхнулся.
— Если собираешься выходить из себя, изволь делать это на языке, который я понимаю, — огрызнулась она. — Я не тепличный цветочек, который надо защищать, что бы ни считали мои родители. И кстати — а с чего это ты вообще решил за мной следить?
— Хорошо. Ты — упрямая, взбалмошная, вспыльчивая баба, у которой честности больше, чем рассудительности! — раздраженно ответил он, гневно глядя на нее. — А что до слежки, то я ее начал не потому, что считал, будто ты не можешь о себе позаботиться, если ты это вообразила. Ты вчера оставила дома газету, помнишь? Я догнал тебя у поворота и увидел машину, которую уже два раза замечал у дома. Мне слишком часто приходилось вести себя крайне осторожно, чтобы не почувствовать, что что-то не так.
Его объяснение явно успокоило Каприс. Она улыбнулась, ничуть не рассерженная предыдущими словами:
— Очень милые эпитеты в адрес возлюбленной!
— А я не чувствую себя мило. — Последнее слово было полно презрения. — И вести себя буду далеко не мило, если ты снова окажешься у какого-нибудь другого Билли. И это окончательно!
Он стремительно встал, потянулся через стол, поднял Каприс и притянул к себе, не дав времени даже изумленно заморгать.
— Что ты делаешь? — воскликнула она, запрокидывая голову и пытаясь возмущенно посмотреть на него.
Но, заглянув в его глаза, она мгновенно забыла о смехе. Он был серьезен — слишком серьезен, чтобы это было игрой.
— Предупреждаю тебя. Я не стану стоять и смотреть, как ты нарываешься на неприятности. Я обещал тебе честность, но не обещал держаться в стороне и позволять тебе делать опрометчивые поступки. Я буду защищать тебя и помогать тебе. Ты дала мне на это право — сознательно или бессознательно, — когда отдала мне свое тело.
Он обхватил ладонью ее грудь, погладив сосок так, чтобы разжечь огонь, все еще дремавший в ней. Его тело отреагировало так же стремительно, приученное разделять ее страсть.
Каприс дрожала, прижимаясь к нему, не в силах остановить заполнявший ее поток желания. Но одновременно с осознанием собственной слабости пришло и понимание собственной силы. Ласка подействовала на него так же сильно, как и на нее, — он тоже был пленником страсти, пылавшей между ними.
— У меня никогда еще не было защитника, — глуховато проговорила она, прикасаясь к его щеке. Его глаза блестели, словно полированное серебро. — Мне всегда казалось, что попасть в такую зависимость опасно.
— Я не пытаюсь лишить тебя силы — только хочу сделать тебя еще сильнее, — резко сказал он, пытаясь заставить Каприс понять его.
Она вглядывалась в его лицо, видя в каждой черте выражение несгибаемой воли. Куин пытался пойти ей навстречу, но дал понять сейчас, что на большие уступки она рассчитывать не может. Если она отвергнет его предложение, то будет рисковать тем, что разрушит хрупкое доверие, начавшее возникать между ними. И именно это, а не та удивительная страсть, которую он в любой момент мог в ней пробудить, заставило ее принять решение.
— Ладно. Пользуйся своими связями. Но только для того, чтобы со мной поговорили. — Она провела пальцем по его губам, прослеживая удовлетворенную улыбку. — Но если я обнаружу, что ты позволил себе больше, то заставлю тебя пожалеть о том, что ты сунулся в это дело.
Куин поцеловал кончик ласкавшего его пальца, улыбаясь ее суровости.
— Я тебе верю, — прошептал он, негромко засмеявшись. Теперь, добившись ее согласия, он мог позволить себе пошутить.
— Но с этой квартиры я не съеду, — добавила Каприс на тот случай, если ее капитуляция внушила ему еще какие-то надежды.
— Это я и сам сообразил.
Одной рукой он подхватил ее и перебросил через плечо.
Захваченная врасплох Каприс отреагировала чересчур поздно. Ухватив его за пояс и сдувая волосы с лица, она возмущенно выругалась.
— Что ты делаешь?
— Несу тебя в постель.
— Что?! — Она забарабанила его по спине. — Пусти меня! Я не…
Ее последние слова так и не были произнесены, потому что он бросил ее на матрац, От падения у нее перехватило дыхание, и это дало ему несколько секунд, чтобы оказаться рядом с ней.
— Не сопротивляйся. Мне надо быть с тобой, — сказал Куин, прижимая ее ноги своим телом и обхватив подбородок пальцами. Глядя в ее разобиженные, изумленные глаза, он прошептал: — Я не привык уступать. И, похоже, по отношению к тебе у меня развивается очень сильное чувство собственника.
Каприс ощутила желание, которое он пытался сдержать ради нее — и снова изумилась его невероятной силе.
— Ты же не можешь приковать меня к постели!
— Если бы считал, что это поможет, то приковал бы, — откровенно признался он.
Он провел рукой вдоль ее тела, не пытаясь даже снять с нее одежду. Его прикосновение заставило Каприс задрожать.
— Тебе не нужно этого, чтобы заставить меня слушаться. Я хочу быть с тобой, работать с тобой. — Она встряхнула головой, оставляя на подушке последние шпильки, так что ее волосы свободно рассыпались. — Я не говорила такого ни одному мужчине.
Куин всмотрелся в ее ясные глаза, читая в них правду. Он глубоко вздохнул от облегчения.
— Я надеялся на это.
Она чуть заметно улыбнулась.
— Я рада, что тебе не все равно. — Слова были простыми, чувства — сложными. Она дотронулась до верхней пуговицы на его рубашке. — Мне и правда пора на собеседование. Но если ты намерен провести весь день в постели…
Теперь наступила его очередь качать головой.
— Дай мне сначала сделать несколько звонков.
Он ждал ее реакции.
— Ну, за это тебе придется заплатить.
— Называй цену.
— Ленч. В каком-нибудь дорогом ресторане. До смерти хочется бифштекса. А может, и омара.
Он усмехнулся, по-цыгански сверкнув глазами.
— Если повезет, можно будет отпраздновать.
— Сначала дождусь результатов.
Она быстро его поцеловала, а потом выскользнула из-под его ноги и слезла с кровати.
Куин наблюдал за тем, как она расправляет смявшийся костюм, восхищаясь и ее телом, и умом. Его интриговали все повороты и изгибы ее непростого характера. Она постоянно держала его в напряжении: приходилось предвидеть все ее поступки и пытаться добиться перевеса в свою пользу.
— Интересно, кого ты можешь здесь знать, — ты же говорил мне, что первый раз в Хьюстоне, — рассеянно проговорила Каприс, подходя к потускневшему зеркалу, чтобы уложить волосы. Они растрепались — как всегда!
Куин напрягся, но мгновенно сообразил, что Каприс даже не подозревает, какую дверь только что приоткрыла, — дверь, за которой было больше лжи, чем правды.
— Здесь базируется несколько крупных корпораций. Кое с кем из их руководителей я знаком.
Он встал с постели, не отрывая взгляда от бессознательно-чувственных движений, которыми она поправляла прическу и макияж. Женщины не представляли для него тайны — не считая удовлетворения потребностей их тела и своего собственного, он обычно не интересовался тем, что еще они делают. До Каприс. Все, что делала и о чем думала она, представляло для него ценность. Ему хотелось наблюдать за ней, даже когда она просто спала. Ему хотелось знать ее мысли — даже самые простые, касающиеся обыденных вещей.
Каприс улыбнулась его отражению в тусклом зеркале, а потом повернулась к нему:
— Ты пытаешься сказать мне, что у тебя есть вес в обществе?
Он пожал плечами:
— Некоторый. В данном случае — именно такой, какой нужен.
— Это похоже на отговорку. — Она чуть нахмурилась, вдруг осознав, что хотя они очень подробно и много говорили о ее жизни, про Куина того же сказать было нельзя. Она не расспрашивала его, после того, как он рассказал ей о своей семье — и это несмотря на то, что она все время об этом думала. Однако всякий раз ей что-нибудь мешало, и ее вопросы оставались незаданными. — Как может человек, разгадывающий загадки, иметь влияние такого рода?
— Ты же знаешь, что до этого я занимался другими вещами.
Она пыталась не думать о тех намеках, которые получила относительно той прошлой жизни.
— И именно тогда ты и приобрел вес?
В течение своей жизни ему не раз приходилось лгать — по самым разным причинам, не моргнув и глазом, и даже людям, которые имели на него некие права. Но он не мог делать то же, глядя в глаза Каприс. У него обнаружилась слабость — тогда, когда он был уверен, что избавился абсолютно от всех! Повернувшись, он направился к двери.
— Можно сказать и так.
Хмурясь все сильнее. Каприс пошла следом.
— О чем ты не хочешь мне говорить? — спросила она, когда он потянулся к телефону, стоявшему в гостиной на журнальном столике.
Куин отгораживался от нее, замыкался — и это оказалось неожиданно больно.
Куин быстро оглянулся на нее через плечо, сознавая, что старается как можно сильнее оттянуть момент частичной откровенности. Ему удавалось уйти почти от всех ее вопросов, но он сознавал, что такое будет возможно очень недолго. Однажды ей придется узнать всю правду. Отвернувшись от Каприс и стоящих в ее глазах вопросов, он вытащил из внутреннего кармана записную книжку. Ее страницы были заполнены с помощью его личного шифра, который недружелюбному постороннему пришлось бы разбирать очень долго и мучительно. Еще одна старая привычка, оказавшаяся полезной в этой его жизни!
— Ты тоже не рассказала мне о своем прошлом во всех подробностях, — напомнил он ей, пока искал нужный телефон.
— Я рассказала все самое важное! — возразила она, удивленная таким замечанием.
Каприс села, наблюдая за тем, как Куин разговаривает по телефону. С помощью нескольких слов, чуть изменив обороты речи и интонации, он вдруг превратился в незнакомца. Он говорил решительно, почти резко, перечисляя ее данные и недвусмысленно давая понять, что он ее рекомендует. Потом он слушал, явно не соглашаясь с тем, что ему говорили. Молчание — то, что ему удавалось особенно хорошо. Потом его собеседник сдался. Куин повесил трубку, коротко поблагодарив его, записал полученную информацию, а потом обернулся к Каприс, держа в руке листок бумаги с ее ближайшим будущим.
Каприс не понравилось его молчание. Почему-то оно заставило ее вспомнить об опасности, о вещах, которые лучше не знать.
— Ты говорил так, словно знаком со мной целую вечность, — сказала она в конце концов, испытывая потребность восстановить связь с повседневностью.
Не меняя выражения лица, Куин пристально наблюдал за нею.
— А ты бы предпочла, чтобы я сказал, что ты моя любовница?
Он убрал записную книжку в карман, продолжая неотрывно смотреть на Каприс, Он прочел в ее изумрудных глазах любопытство — но страха не было, по крайней мере пока. Он невольно напрягся, сознавая, что его ждет. В таком еще недавнем прошлом он смог бы пережить расставание, сожаление о том, что между ними было. Ночь и день. Холод после тепла. Клетка после свободы. Все это имело силу благодаря самому факту своего существования, позволявшему отграничивать одно от другого. Если ее с ним не будет, его мир станет темной холодной клеткой.
— Ты знаешь, что нет. Не потому, что я стыжусь наших отношений, а просто, что их превратно истолковали бы.
Он наклонил голову, продолжая наблюдать — и ждать.
Теперь Каприс поняла, что это было за молчание. Оно обозначало некий решающий момент. Ей надо сделать выбор: удовлетворить свое любопытство или отступить, Вот только невозможно было предсказать, какой вариант окажется менее тяжелым.
— Наверное, мне надо услышать ответы на те вопросы, которые я еще не задавала, — вымолвила она наконец.
Куин почувствовал, как в нем начинают работать инстинкты, не раз спасавшие ему жизнь. Он собрался, не ожидая ничего — и ожидая все.
— Я останусь тем же человеком, который дарил тебе наслаждение, — напомнил он ей, не жалея ни ее, ни себя.
Каприс не отвела глаз, вдруг почувствовав, как что-то меняется. И эту метаморфозу вызвал не только телефонный звонок. Куин перестал быть тем человеком, что последовал за ней в Хьюстон. Тот, кем он был сейчас, казался более опасным — способным на вещи, о которых принято говорить только шепотом или не говорить вовсе. Ее пронизал страх — страх перед тем, что принесут ближайшие минуты, а не страх перед самим этим человеком. Она взглянула на шрамы на его руках, и воспоминания о том, как выглядит его спина, стали еще ярче.
— Ты начинаешь понимать.
Он засунул руки в карманы: рефлекторное движение, ставшее почти естественной частью его самого, как и серебряные глаза, проходившие с ним через многие жизни.
На секунду Каприс почти готова была отступить. Куин дал ей вкусить рая. Осмелится ли она увидеть ад, следы которого остались на его теле?
— Расскажи мне, — прошептала она, сознавая, что на самом деле другого выбора не существует. Они зашли слишком далеко, чтобы удовлетвориться чем-то меньшим.
— Я не отпущу тебя, — жестко сказал он. — Я тебя нашел. И не позволю тебе уйти.
Его властные слова и решительно сверкающие глаза заставили ее задрожать. Она ни на секунду не усомнилась в том, что он сдвинет моря и горы, чтобы удержать ее. В нем чувствовалась жажда обладания, которая должна была бы страшно напугать ее. А вместо этого она увидела только пустоту его жизни — и своей собственной.
— Я готова на риск.
— На определенность.
Каприс должна понять, что он ее не отпустит. Она должна увидеть, что это не просто слова, порожденные страстью.
— Я понимаю.
Он наблюдал за ней в мрачном молчании, читая ее уверенность в том, что она сможет держать его на расстоянии, если захочет. Это были желание и уверенность, порожденные неведением относительно тощ что он за человек. И от этого ее никак нельзя было защитить.
— Сегодня вечером.
Она покачала головой.
— Сейчас. — В алмазно-твердом взгляде Куина она прочла отказ. — Пожалуйста.
Он закрыл глаза. Это слово! Их слово, Каприс говорила ему, что произнесет его снова, но Куин совершенно не ожидал услышать его сейчас.
— Хорошо.
Он поднял глаза и секунду смотрел на нее, запоминая то, что есть и чего, возможно, никогда больше не будет. Возможно, он больше никогда не увидит в ней такой же доверчивости и такой уверенности в себе, своем умении разбираться в людях, в нем…
Он посмотрел мимо нее в окно, на горизонт.
— Коротко и по существу. Я был наемником. Люди платили за мое умение владеть оружием, за мой ум, за мое умение. Я прекрасно работал. Бесшумно. Точно. И стоили мои услуги дорого. По большей части я был на стороне так называемых «хороших», но это, особенно в начале, было результатом не столько добрых намерений, сколько везения.
Каприс смотрела на его напряженно выпрямленные плечи, слушала резко осуждающие слова. Ей было больно за него, за ту муку, которую она слышала в каждом произнесенном им слове. Она шагнула к нему. Ее жизненный опыт дал ей то, чего не было у других женщин: сострадание, распространившееся за пределы того, что общество считает допустимым, понимание необходимости выжить вопреки всем неблагоприятным обстоятельствам. Она прикоснулась к его плечу.
— Я по-прежнему здесь, — прошептала она. Ее ресницы затрепетали, когда он вздрогнул, прежде чем повернуться к ней. Его глаза всматривались в ее лицо так, словно он был уверен в том, что она солгала. — Своим прошлым тебе меня не прогнать. Но оно поможет мне увидеть тебя.
— Я не пытаюсь тебя прогнать! — резко возразил Куин. Он схватил ее за плечи и притянул к себе. — Этого мне хочется меньше всего.
Каприс запрокинула голову.
— Тогда перестань себя осуждать и расскажи мне все, вместо того, чтобы делать короткие заявления, словно ты хочешь заставить меня их не принять. Расскажи, как случилось, что после того, как тебя завербовали военные, ты стал наемником.
Он глубоко вздохнул, прижимая ее к себе, вбирая в себя ее присутствие так жадно, как сам не хотел бы этого признать.
— Это длинная история.
— Ну так придется пропустить ленч, — Она пошевелилась в его объятиях, подняв голову с его плеча. — Но давай лучше сядем.
Она отодвинулась и взяла его за изуродованную руку, чтобы увести на бугристую кушетку.
Куин смотрел на их сомкнутые руки, понимая, что никакая другая женщина не приняла бы его признание так, как Каприс. Предсказание не ошиблось, хотя за эти годы он почти убедил себя в том, что это был всего лишь бред выживающего из ума старика. Подчинившись ей, он уселся рядом, ожидая, что она выпустит его руку. Но она ее не отпустила. Переплетя свои пальцы с его, она ждала, глядя на него ясными, чистыми и бесстрашными глазами.
— А я считал, что знаю тебя, — пробормотал он.
Каприс улыбнулась.
— Знаю. А я думала, что знаю себя. — Она покачала головой, тихо посмеиваясь над ними обоими. — Мы вместе узнаем новое. — Ее смех стих. — А теперь рассказывай. Все. Не только уродливые моменты, которые рисуют тебя в черном цвете. Только то, что было.
— Меня взяли в армию. Четыре года специальной подготовки. Дисциплина мне нравилась, но потеря свободы была ненавистна. Политические вопросы меня не волновали — в отличие от того, как работала та армия. Моя сестра была не единственной жертвой. Как только мой контракт закончился, я ушел. Это было нелегко. Тот человек, что меня взял, имел на меня планы и пытался подстроить так, чтобы я вынужден был остаться. Но я нашел друзей — определенного рода. Они помогли мне избежать ловушки, которую он мне устроил.
Каприс стиснула его пальцы, предлагая молчаливое сочувствие. Ей хотелось бы заполнить пробелы с помощью вопросов, но отблески гнева, бессильной досады и разочарования, которые она видела в его глазах, заставляли ее молчать.
— Мои «друзья» были наемниками. Я подозревал об этом еще до того, как принял их помощь, но иначе мне пришлось бы стать военным насильником и убийцей невинных. Поэтому я пошел на риск и приобрел долг, с которым надо было расплачиваться. Я работал с ними, шел на тот же риск, что и они, жил одной жизнью с ними. Поначалу наши отношения работали. В этой группе были свои идеалы: бывшие военные хотели помочь угнетенным. А потом их командира убили, и его сменил другой, которому не было дела до человеческих жизней и свободы. Он продавал нас тем, кто готов был больше заплатить, не обсуждая этого с остальными. Денег мы стали получать очень много. Так что об идеалах никто и не пикнул. — Свободной рукой он прикоснулся к ее лицу. — К тому времени в живых остались только двое из тех четверых, кто помог мне бежать. У меня было ощущение, что что-то не в порядке. Я участвовал в том первом рейде. Они погибли. Я вернулся только для того, чтобы забрать свои вещи. После этого я работал один. Я делал выбор в соответствии с запросами клиента и тем, сколько он платил. Политика интересовала меня по-прежнему мало. А вот свобода — да. Никто не заслуживает, чтобы на него надевало цепи правительство, состоящее из людей, которые ничуть не лучше, а, как правило, и гораздо хуже, чем он.
Его губы сурово сжались.
— Несмотря на то, что я часто работал на угнетенных, платили мне лучше, чем просто хорошо. Когда мне исполнилось тридцать, я уже пять раз был миллионером. И еще я устал. Я был по горло сыт обманами, увертками и тем, что все время надо держаться настороже. Так что я ушел. Взял деньги и купил себе остров и новую жизнь. На этот раз я действительно стал свободным. За мной не было долгов — не надо было заходить в клетку, которой я не выбирал. Не надо было подчиняться правилам, установленным не мной. И мир не вторгался в мою жизнь — если я сам этого не хотел.
— Так что ты отгородился от всех людей — точь-в-точь как я.
— Это не то же самое. Проклятье, я ведь мог бы быть кем-то гораздо лучшим. Черт побери, за последние семь лет моей жизни я это прекрасно понял. Неужели ты думаешь, что мне нравится об этом знать?
Каприс почувствовала, как в нем поднимается ярость — и приняла ее, как приняла и его самого. Она поймала его голову, обхватив руками за щеки, и заставила смотреть себе прямо в глаза.
— По-моему, ты чувствуешь себя виноватым в том, что сам не чувствуешь, не ощущаешь и не считаешь важным. У всех есть на это право. Разве вера в одно какое-то правительство — это правильно? Ты ведь сам признаешь, что выбирал себе ту сторону, которую считал правой. С моей точки зрения, это гораздо более порядочно, чем если человек принимает участие в войне, в которую не верит, исключительно ради гражданства в некоей стране.
Куин вглядывался в ее глаза, пытаясь отыскать там хоть тень неискренности. Вопреки тому, что он ожидал. Каприс его не осудила.
— Я такой, какой есть, — признал он в конце концов, понимая, что на этот раз частичную правду надо сделать полной. Каприс дала ему гораздо больше, чем он мог надеяться. Было бы только справедливо, чтобы он вернул ей этот дар.
Каприс пригладила ему волосы на левом виске. Под ее пальцами мощно бился пульс.
— Женщина, пусть даже целиком ушедшая в деловую карьеру, всегда может определить краску, даже такую хорошую, как у тебя. А какого цвета они были?
— Черные.
— У тебя еще остались враги, да?
Она думала о его шрамах и о ненависти, которая должна была двигать рукой, эти шрамы оставившей. К ней пришел страх — леденящий, непреодолимый. Прикрыв глаза, она попыталась с ним справиться. Куин не поймет, что это страх за него'', но он обязательно его заметит. Поначалу она не видела в нем человека, которого можно ранить. Она ошибалась. Поэт, циник и реалист — все его ипостаси по-своему ранимы. Он положил к ее ногам свою душу: несравненный дар. Она скорее умрет, чем прибавит ему хоть один невидимый шрам.
— Слишком много.
Куин впитывал в себя ее тепло. В своей жизни ему часто приходилось рисковать. Смерть уже давно мало что для него значила. Но вот жизнь, эта жизнь, эти мгновения рядом с Каприс заставили его снова испытывать желания, стремиться к чему-то, помимо свободы, и даже помимо страсти и этой женщины, подарившей ему ее. Ему хотелось завершения, хотелось замкнуть кольцо энергии, возникшее с самим временем. Каприс могла подарить ему это. В ее теле было семя его собственного будущего, в ее душе было его сердце, в ее разуме — его желание. Слияние двоих в одно целое уже началось. Если сейчас она уйдет, то он останется получеловеком, обреченным бродить по коридорам пространства и времени, поистине одиноким, навсегда прикованным к тому, что могло бы быть.
Каприс открыла глаза, заглянув в светлые глубины его взгляда. Человек с таким умением, как у него, должен знать, как прятаться. Она заглянула под его маску.
— Другое имя?
— И это тоже — не раз.
— Ты рискуешь, когда уезжаешь со своего острова?
— Немного, но не слишком. Я бы не приблизился к тебе, если бы считал, что вместе со страстью несу тебе опасность. — Он наклонился и приник к ее губам в поцелуе, в котором было обещание. — Я уже очень давно не занимаюсь этими делами: большинства из тех, кто меня знал, скорее всего уже нет в живых.
На секунду он припомнил врага гораздо более страшного, чем все остальные, и который все еще был жив и продолжал охоту. Но прошло уже много лет с тех пор, как Густаву удалось почти его найти. Он не потерял осторожности, но начал верить в то, что его новая легенда достаточно надежна, чтобы он мог жить спокойно.
Каприс успокоенно вздохнула. Она не может не верить Куину.
Он накрыл ее руки своими, и свет особенно ясно подчеркнул его шрамы. Ему нужна была уверенность, нужно было услышать слова, сделавшие прошлое действительно прошлым.
— Ты сможешь жить с тем, что узнала обо мне?
Каприс прижалась губами к тыльной стороне его правой ладони, а потом посмотрела на него, давая понять, что не допустит, чтобы он продолжал сомневаться в ней и ее словах.
— Ты не безупречен. Но я этого и не просила. — Помолчав, она задала вопрос, на который ей надо было получить ответ. — Ты будешь снова этим заниматься?
Он покачал головой:
— Никогда.
И на ее лице появилась улыбка, постепенно прогоняя напряжение, державшее их в тисках с минуты его первого признания.
— Тогда я могу с этим жить.
Куин глубоко вздохнул, и все тело его содрогнулось. Еще один дракон повержен — самый опасный.
— Я этого не забуду, — прошептал он, приближая к себе ее лицо для поцелуя. Секунду он наслаждался простым прикосновением их губ. Пламя страсти было теплым угольком, жившим благодаря ее вере и тому, что она приняла его таким, какой он есть. Это робкое пламя надо было беречь. И он готов был это делать. Предсказание оказалось большим, чем было обещано — большим, чем то, на что он надеялся. Он потянулся в будущее — и нашел ключи к прошлому. Каприс.
Глава 8
Куин смотрел на двери, через которые Каприс должна была пройти, на стоянку машин. Он не глядел на часы — у него было прекрасно развито чувство времени — и знал, что уже далеко за пять, а Каприс должна была закончить работу в пять часов. Правда, сама она не обращала на это внимания. Получив работу в «Мартинвилле», она изменилась. Каприс сменила К.Р. Теперь она говорила быстро и решительно, как в те первые несколько дней их знакомства в Атланте. Походка у нее стала стремительной, привлекающей внимание, одежда и прическа тоже соответствовали образу молодой служащей. Куину не нравились эти перемены, но пока он ничего ей не говорил. Вместо этого он выжидал: надеялся, что она сама заметит, во что превратила себя, служа этому божку, поняла, сколько времени крадет из ее жизни потребность в успехе, осознала, как такая жизнь отражается на ее личности. Прошло три долгих недели — а он все ждал. Но больше он ждать не намерен. Сжав кулаки и сощурив глаза, Куин был готов перейти к решительным действиям.