Дар Фредерик. Серенада для Грейс

   Эммануэль смотрит на него спокойно. Этот парень потрясающе себя ведет, поверьте мне!
   Архангелы берут приговоренного в кольцо. Брандон делает мне знак следовать за кортежем. И мы опять начинаем тягостную прогулку по коридорам.
   Зал экзекуций находится в дальнем крыле здания. Стены голые, окрашены известью. Виселица без шика. Больше похожа на деревенские ворота. Это виселица для бедных. Под ней площадка с люком, сейчас закрытым. Палач неопределенного возраста с лицом бухгалтера и подслеповатыми глазами.
   Он одет в серо-черный костюм. Белая рубашка и черный галстук. Он выглядит так, будто на прошлой неделе похоронил тещу.
   Охранники ставят Эммануэля на люк, завязывают ему руки и ноги...
   В это время палач готовит веревку. Мое сердце колотится как паровой молот. Странно, я убивал людей охапками, но то было во время перестрелки, или во время действия, как говорят в театре. Здесь же приготовление к убийству, холодное и методичное, пронзает меня насквозь.
   Я смотрю на Ролле-младшего, и он смотрит на меня. В его глазах напряженная задумчивость.
   Директор снова подходит и выкрикивает заклятие, похожее на позывные Би-би-си.
   Эммануэль слушает его, не шелохнувшись. Затем отрицательно качает головой, и его глаза вновь устремляются на меня.
   Я больше так не выдержу. Ноги сами несут меня к виселице. Я сжимаю плечи Эммануэля и целую его по-братски в обе щеки.
   - Ты мужественный, - шепчу я ему, - ты настоящий человек, Ролле. Я им скажу, что ты ушел как настоящий победитель...
   Мои слова подбадривают его...
   И вдруг я не вижу больше его лица. Палач надернул на его голову черный колпак.
   Мерзкое ощущение: быть лицом к лицу с черным мешком и веревкой вокруг шеи.
   - Не падай духом! - говорю я. И тут я вижу движение губ под черной материей.
   - Я невиновен, - произносит глухой голос.
   Брандон, стоящий позади меня, делает мне знак отойти назад.
   Люк открывается, черная молния проскакивает вниз, и передо мной остается лишь слегка покачивающаяся натянутая веревка.
   Мне кажется, что все это приснилось...
   Я стою как вкопанный. Потрясение огромно...
   - Пошли, господин кюре, - говорит Брандон.
   Я повинуюсь.
   И снова мрачная процессия идет по коридорам. Звуки шагов гулко отдаются у меня в голове...
   Я иду с таким ощущением, будто меня ведут на убой, как скотину...
   - Кажется, эта казнь на вас сильно подействовала, - говорит мой английский коллега.
   - Да уж, весьма, - бормочу я. - Вы слышали, что он сказал, после того как ему надели мешок на голову?
   - Нет.
   - Что он невиновен! Брандон тихо качает головой.
   - Они все так говорят в этот момент. Будто надеются, что это последнее отрицание даст им отсрочку...
   Выйдя из тюрьмы, я чувствую себя немного получше.
   - Господин кюре, - обращается ко мне Брандон, - мне кажется, что вам необходимо немного выпить, чтобы прийти в себя.
   - С удовольствием...
   Он открывает дверцу своей квадратной машины и помогает мне сесть, после чего устраивается за рулем.
   - Пабы закрыты в это время... Поедемте лучше в мой клуб.
   Он управляет машиной в тумане, как рыба в водяном потоке. Клянусь, чтобы рулить в такой пелене, нужно иметь по компасу в каждом глазу!
   Через десять минут он паркуется у внушительного здания и приглашает меня следовать за ним. Мы входим в огромный холл, украшенный зелеными растениями, и идем по монументальной лестнице.
   Клуб на втором этаже.
   В эти поздние часы в клубе почти никого нет. Только четыре старика играют в карты за одним столом и два официанта в униформе сдерживаются, чтобы не зевать.
   Брандон опускается в глубокое кресло. Я сажусь напротив.
   - Виски? - спрашивает он. Я молча киваю.
   - Два двойных, - говорит он подошедшему официанту.
   Хотя он сказал это по-английски, я, к своему удивлению, понял. Есть слова, которые без лишних объяснений понятны на всех языках.
   - Ну так, господин комиссар, - говорит Брандон, - что вы вынесли из вашей поездки?
   Глава 3
   Где пойдет речь о человеке, который видел человека, который видел человека, который видел автомобиль.
   Я беру стакан виски, который принес мне засыпающий, но корректный официант, и осушаю его залпом.
   Брандон пьет свою порцию медленно, смакуя. Наконец я смотрю на него и прыскаю от смеха.
   - Вы меня узнали? Он мельком улыбается.
   - Нет, - говорит он. - Просто шеф французской полиции просил меня провести священника к приговоренному Ролле, но, увидев вас, я тут же подумал, что для священника у вас слишком широкие плечи и совсем не церковные манеры. И я не ошибся. Я знаю, что в секретной французской полиции есть комиссар Сан-Антонио, который работает на сверхсложных расследованиях... Я знаю также, что этот комиссар не дурак выпить и не лезет в карман за словом, как вы говорите во Франции...
   Он поднимает свой стакан.
   - Ваше здоровье, господин комиссар. Я верчу в руках пустую посудину.
   - Брандон, можно это повторить?
   Мой коллега щелкает пальцами. На зов приходит бармен, и через минуту я держу в руках дозу большого формата.
   - Ваш приезд, - спрашивает Брандон, - прояснил что-нибудь? Я на секунду задумываюсь.
   - Нет, ничего. Просто у меня теперь есть сомнения...
   - Сомнения?
   - Да...
   - Связанные с виновностью Ролле?
   - Да...
   Брандон никак не реагирует. Он неподвижно застыл в глубоком кресле с видом мужчины, чувствующего себя не в своей тарелке в приемной гинеколога, в кабинет которого пошла его залетевшая курочка.
   - Буду откровенен с вами, комиссар, - наконец говорит он. - Я убежден, что Эммануэль Ролле виновен. Я много жил во Франции и открыл для себя некоторые, может быть даже чересчур строгие, стороны нашей британской юстиции. Этот человек, когда совершил акт насилия, был не в себе: он был пьян. Я сам занимался расследованием. Я допрашивал хозяина ресторанчика в Нортхемптоне, где Ролле выпивал со своей подружкой. Хозяин мне сказал, что они заказали две бутылки бургундского.
   - Ну и что? - пожимаю я плечами. - Что в этом необычного для француза?
   Он смотрит на меня и широко улыбается - первый раз его лицо приобретает по-настоящему человеческие черты.
   - Чертов француз! Я смеюсь вместе с ним.
   - Две бутылки на двоих, это как утренний кофе с молоком, я имею в виду по другую сторону Ла-Манша. Так что нет смысла заострять на этом внимание...
   Он вновь становится серьезным.
   - Пьяный или нет, но он тем не менее сбил велосипедиста...
   - Велосипедист его опознал?
   - Да.
   - В каком он состоянии?
   - Сейчас лучше: несколько сломанных ребер и рана на голове...
   - Ролле был один?
   - Да.
   - А девушка, с которой он оттягивался в ресторане?
   - С которой... что? - удивленно поднимает брови Брандон.
   - Пил, кирял, жрал, шамал, квасил, что еще он мог делать?!
   - Мы ее допрашивали. Это бывшая сокурсница Ролле. Марта Обюртен, лаборантка аптеки в Нортхемптоне...
   - Его любовница?
   - Возможно, хотя оба это отрицали.
   - И она сказала, что Ролле был пьян, когда они вышли из ресторана?
   - Во всяком случае, она поклялась перед судом.
   Я снова опустошаю свой стакан под тяжелым взором бармена, который, похоже, первый раз видит перед собой священника, лакающего виски с такой быстротой.
   - Расскажите мне об убитом, Брандон.
   Он задумчиво расправляет плечи, садится поудобнее, словом, делает паузу, чтобы взвесить все "за" и "против", перед тем как открыть рот.
   - Поставщик зелени Харрис ехал по дороге как раз в тот момент, когда произошел этот несчастный случай. Он погнался за Ролле. Его новенький фургон оказался намного быстрее старого кабриолета Ролле. Он обогнал Ролле и прижал его к насыпи на обочине... На всякий случай он взял из-под сиденья монтировку, чтобы иметь веский аргумент в возможной схватке с преступником. Но Харрис - тщедушный человечек в возрасте. Ролле навалился на него, вырвал монтировку и ударил со всей силы по голове... Во всяком случае, это версия, данная Ролле. Удар пришелся по затылку. Ролле, очевидно, совершил это в тот момент, когда жертва или наклонилась, или отвернулась...
   - И свидетелей, конечно, никаких?
   - Никаких, поскольку был уже поздний вечер и на дороге никого не было. В этом месте шоссе проходит через дубовую рощу...
   Я киваю:
   - Так, а дальше?
   - Ролле утверждал, что нанес удар спереди. Чтобы объяснить рану на затылке, он заметил, что монтировка имеет искривленную форму...
   Брандон смотрит на меня.
   - Потом Ролле сел в свою машину и поехал в Лондон. Через три часа он пошел в центральный комиссариат и сдался...
   - Вы проверяли, где он был между приездом в Лондон и приходом в полицию?
   - Да... В кино...
   - В кино?!
   - Он утверждал, что был не в себе и ему хотелось посидеть одному в темноте, чтобы подумать. Он был в кинотеатре "Байрон", мы проверяли.
   Я понимаю, что у меня вопросов больше нет.
   - Хорошо, - говорю я, - спасибо. Я расстегиваю сутану и отдаю ее бармену. Он смотрит на нее с таким страхом, будто я протягиваю ему скальп его брата-близнеца.
   - Я хотел бы оставить это у вас на хранение, - объясняю я.
   Но тот знает французский не больше, чем Сан-Антонио - английский.
   Брандон служит нам переводчиком.
   - Что вы собираетесь делать? - спрашивает он меня.
   - Пока не решил, - отвечаю я. - Немножко порыскать...
   Он смотрит на меня, не зная, что сказать...
   А я вспоминаю сдавленный голос из-под черного мешка на голове... Этот голос исходил как из могилы. Это был голос сильного человека, которому вдруг захотелось в самый последний миг перед смертью сказать всему миру, что он невиновен.
   Да, Эммануэль Ролле был невиновен! Я могу поставить дюжину таблеток аспирина против случайно оказавшегося вакантным места президента республики, что он не убивал Харриса. В его камере с первого же взгляда я понял, что этот парень не преступник. Можете мне доверять: я узнаю невиновных, как маклер - нечистокровных скакунов.
   - Брандон, - говорю я, - я очень благодарен вам за вашу любезность, которая лишний раз подтверждает, что репутация Скотленд-ярда - не пустая болтовня. С вашего позволения...
   (Одновременно я думаю: "И без...")
   - ... С вашего позволения я покопаюсь еще в этом деле, просто хотя бы для того, чтобы представить своему шефу какие-то конкретные детали. Словом, французская версия драмы в некотором роде...
   Он, соглашаясь, кивает. И он не смотрит на меня саркастически. Если бы англичанин приехал к нам проводить подобное контррасследование, то с ним поступили бы иначе: его посчитали бы тупым педантом, обозвали бы нудной вонючкой и придурком, сующим нос не в свое дело... Но он, наоборот, соглашается. Он не оспаривает возможность, что мне удастся найти трюфели там, где он сам нашел только поганки.
   - Вы не могли бы дать мне адрес девушки, с которой он был в...
   - Нортхемптоне, - улыбаясь, подсказывает Брандон.
   - Да, именно... А также адрес ресторанчика и раненого велосипедиста...
   Он пишет данные на листке блокнота круглым и прямым типично английским почерком. Ниже записывает адрес Харриса, жертвы.
   - Я вам оставлю мой номер телефона, - говорит он, - если будет нужна помощь, можете позвонить.
   Мы выходим из клуба. Через плотный туман видно зарождение нового утра. Электрические фонари вяло мерцают над нашими головами.
   Брандон протягивает мне пятерню.
   - Я думаю, что вам надо сначала немного отдохнуть, - советует он с подчеркнутой вежливостью, - поезжайте в отель "Вуйч", скажете, что от меня. Он находится рядом со станцией "Элефант и Кастл".
   - Спасибо...
   Мы жмем друг другу руки, и я остаюсь один посреди молочной пелены.
   Это место, доложу я вам, точно последнее на всей земле, куда бы я хотел двинуть свои стопы в случае эмиграции из Франции. Терпеть не могу туманы. Мои легкие не выносят пар. Он обволакивает и нагоняет дикую тоску.
   Я переминаюсь с ноги на ногу, напрягаю в нерешительности башку: в какую сторону пойти?
   Следует ли мне по совету Брандона поехать в гостиницу и подрыхнуть под одеялом или, наоборот, выйти сразу на извилистую тропу войны?
   Быстро решаюсь на второй вариант действий. Спать я не хочу, а небольшая церемония, на которой только что довелось присутствовать, расщекотала мои нервы.
   Я бреду по пустынным улицам. Поток машин постепенно начинает увеличиваться. Вокруг все серое и мокрое, темное и враждебное... Я чувствую себя как Мальчик с Пальчик среди дремучего леса, где злые птицы склевали зернышки проса, которыми он пометил обратный путь...
   Вдруг я замечаю остановившееся такси.
   - Пардон, патрон, - говорю я.
   Худой водила с головой облысевшего кондора смотрит на меня, как на марсианина.
   До меня доходит, что я обращаюсь к бритишу на неизвестном ему языке.
   - Я не говорю по-французски, - бормочет он на французском языке с таким акцентом, будто только что вышел от стоматолога и ему забыли вынуть килограмм ваты изо рта.
   - А я, I not speak English, понял, ростбиф? - заявляю я.
   Это ему доставляет удовольствие. Он смеется, будто кряхтит, сидя на горшке.
   Я приставляю руку к тыкве, секунду соображаю и выдаю:
   - Я go Нортхемптон.
   Как говорит один мой приятель: "Я - полуглот".
   Шофер бросает в мою сторону фразу, значения которой я не понимаю, и подает мне знак садиться.
   Я бы удивился, если бы он довез меня до нужного города, но тем не менее он провезет меня хоть какую-то часть пути.
   Через десять минут он останавливает тачку рядом со зданием, которое своим видом напоминает скорее общественный туалет, чем вокзал.
   - Нортхемптон! - докладывает водила. Тут уж только кретин бы не понял! Я даю ему бумажку в один фунт, а он мне сдачу.
   - Мерси, - говорю я ему и рву на вокзал.
   К тому времени, когда я приезжаю в Нортхемптон, утро уже заканчивается. Тумана нет - очевидно, он навсегда прописался в районе Лондона.
   Вы, наверное, скажете, что я вру, но я вас уверяю, что в разрывах облаков проглядывает солнце...
   * * *
   Я замечаю полицейского в яйцевидной каске и спрашиваю, где находится отель "Коронованный лев". Он мне тут же показывает, поскольку это в двух шагах на крошечной площади, вымощенной очень ровными плитами.
   Город построен из красного кирпича, и, не знаю почему, я вспоминаю Тулузу.
   Я вхожу в дверь гостиницы. Две ступеньки ведут вниз. Элемент кокетливой и изысканной старины. Пахнет воском и каустической содой для чистки меди. Пахнет также пивом.
   Хозяин с пузцом и физиономией густосвекольного цвета сидит в глубине низкой приемной. Он ощипывает гуся.
   Он что-то говорит мне, очевидно приветствует, через облако пуха.
   - Вы говорите по-французски? - спрашиваю я.
   Он отрицательно трясет головой.
   Ну вот, приехали. Интересное будет расследование, если я не знаю местного языка.
   У меня, похоже, настолько очумелая рожа, что он вдруг понимает и начинает кричать куда-то в глубину заведения:
   - Мэри! Мэри!
   Появляется рыжая девушка с замкнутым лицом.
   Хозяин указывает ей на меня, объясняя, что вот, мол, приехал артист ни черта не рубит на языке Шекспира.
   - Что вы хотите? - спрашивает она меня. Ее французский вполне сносен.
   - Значит, - включаюсь я, соображая, как сказать проще, - я из парижской полиции.
   В доказательство я показываю даже свое удостоверение. Она смотрит в него внимательно и читает, как книгу, шевеля губами, с таким видом, будто перед ней найденные в могиле фараона дощечки с клинописью.
   - Что мы можем для вас сделать? Она объясняет хозяину, кто я. Поняв, что я полицейский, тот хмурит брови.
   - Я приехал по поводу молодого француза, казненного сегодня утром, начинаю я.
   - О! Да, - кивает девочка, - я помню...
   - Он ужинал у вас в тот вечер перед преступлением, так?
   - Да.
   - Он был с девушкой?
   - Да...
   - Вы видели их раньше?
   - Они приходили сюда каждую пятницу... и всегда ужинали вдвоем...
   - У вас было впечатление, что они... любят друг друга?
   Ее щеки краснеют, как ягодицы новорожденного.
   - Я не знаю...
   - Но по их поведению... Она трясет головой.
   - Нет, они вели себя пристойно.
   Я улыбаюсь, чтобы завоевать ее доверие, но тщетно, поскольку, очевидно, в тот день, когда добрая фея Маржолена раздавала хорошее настроение, у этой неказистой малышки схватило живот и она осталась дома. Она неприступна, как Тауэр.
   - А чего-нибудь особенного вы не заметили?
   Она думает.
   - Нет, ничего...
   - Вы уверены?
   - Да...
   - Спросите у хозяина, может быть, он что-то видел?
   Она поворачивается к хозяину, переводит мой вопрос, и я вижу, что толстяк старается вспомнить. Даже перестает ощипывать гуся...
   Потом вдруг он начинает говорить сплошным неуловимым для меня потоком, ровным и густым, как черничный кисель. Он оживляется, что большая редкость для бритиша... Внутренний голос мне подсказывает, что я не ошибся адресом...
   Девочка слушает с удивленным лицом. Наконец, когда хозяин закрывает кран, она пересказывает тихим, мягким голосом:
   - Мистер Бенетт (я понимаю, что так зовут хозяина) говорит, что в тот день за соседним столиком сидел человек. Он пил пиво. И когда молодой француз вышел на улицу, чтобы купить газету, тот человек незаметно бросил девушке свернутую бумажку. Мистер Бенетт стоял спиной к залу, но видел это в зеркало.
   Ага, ага, вот это уже кое-что интересное.
   - И что сделала девушка? - спрашиваю я.
   Она переводит, хозяин объясняет, я жду перевода; как будто я в ООН.
   - Она спрятала бумагу в карман. Когда ее французский друг вернулся с газетой, она извинилась и пошла в туалет.
   Понятное дело, читать...
   Я прикусываю нижнюю губу.
   - Этот человек ушел?
   - Практически сразу.
   - Как он выглядел?
   Девушка вновь обращается к хозяину с ощипанным гусем и тут же переводит описание слово в слово. Этот человек был высокого роста, молодой, блондин. На нем был темно-синий костюм и коричневый замшевый жилет. Больше толстяку нечего добавить...
   - Чем еще мы можем вам помочь? Мы к вашим услугам, - говорит девушка.
   Можно было бы предложить ей несколько уроков французского языка, чтобы расширить ее словарный запас... Лучше всего вечерние курсы для взрослых. Но она слишком серьезная, слишком тоскливая.
   - Да, - спохватываюсь я, - есть еще кое-что, что вы можете сделать для меня: пару яиц с беконом!
   Она с готовностью переводит заказ своему работодателю, и тот, как только я заявляю о себе как клиент, становится очень активным. Он указывает мне на стол рядом с большой фаянсовой вазой. Столик кокетливо накрыт скатертью в красную клеточку...
   Я сажусь и с огромным аппетитом (очевидно, я при этом урчу, как кот) поглощаю приготовленную для меня яичницу.
   Бодро пережевывая, я углубляюсь в ретроспективу событий. Вот отсюда, из ресторана этой гостиницы, потянулась цепочка, на конце которой виселица и Эммануэль Ролле с черным мешком на голове. Что, вы пожимаете плечами? Даю слово! Мой нос - это вам не какая-нибудь свекла. С тех пор как мы знаем друг друга, вы должны были убедиться, что, если я иду по следу, пусть даже его нет, это означает, что пахнет жареным. Я редко ошибаюсь. Тут мой лысый босс с накрахмаленными манжетами глядел как в воду. Есть дело Ролле! И дело не такое простое, как видела его английская полиция.
   Я замедляю жевание и мысленно рассматриваю таинственную парочку, сидевшую за одним из этих столиков...
   Глава 4
   Где пойдет речь о девушке, уехавшей, не оставив адреса.
   "Che mist's Shop" - химический магазин, как значится в моем тоненьком французско-английском разговорнике, означает также "аптеку". Во всяком случае, над дверью висит какая-то загогулина в виде реторты и вывеска, которую я вам героически прочитал, сохраняя орфографию.
   Я поворачиваю ручку двери, больше похожую на наконечник трости, и нос к носу сталкиваюсь с человеком, сильно смахивающим на белую окоченевшую цаплю.
   - Мистер Стендли? - спрашиваю я, стараясь изо всех сил повторить резкий английский акцент.
   - Yes, - отвечает мне почтенный коммерсант.
   - Вы говорите по-французски?
   Опять этот мой вопрос, который я подношу местным жителям, будто пузырек с нашатырем. Надо отметить, что маленький разговорник, которым я обзавелся, чтобы преодолевать словарные баррикады, в случаях крайней необходимости весьма полезен.
   - Немножко, - отвечает фармацевт.
   - Тогда вперед! - радуюсь я.
   Я разглядываю его. Нет, он похож не на цаплю, а на пеликана, поскольку под подбородком у него висит здоровый зоб.
   - Можно поговорить с мадемуазель Обюртен?
   Он открывает рот, и я замечаю его черные зубы, что не делает чести человеку его профессии, занимающемуся продажей зубной пасты.
   - Она ушла от меня! - говорит он. Я подпрыгиваю как ужаленный.
   - Когда?
   - Некоторое время назад. Однажды утром мисс Обюртен не пришла на работу, предупредив по телефону, что ее тетя в Лондоне очень больна и она должна сидеть у ее постели. Приехав в Лондон, она мне написала. Тетя чувствовала себя лучше, но все равно ей требовался уход. Мисс Обюртен извинилась и попросила ее уволить...
   - Вот так компот...
   Он смотрит на меня удивленно.
   - Могу ли я узнать, кто вы? - интересуется замерзший пеликан.
   - Полицейский из Франции. С согласия Скотленд-Ярда я провожу свое расследование обстоятельств драмы, случившейся три месяца назад по дороге в Лондон, понимаете?
   Он, похоже, проглотил три или четыре упаковки гигроскопической ваты, которые застряли у него в зобу. Мистер Стендли моргает как заведенный, рассматривая меня...
   - Да, - произносит он с трудом, - я в курсе. Тот человек ведь ваш земляк, не так ли?
   - Точно. Он тусовался с вашей лаборанткой...
   Костлявой рукой аптекарь массирует свое беременное горло, а когда сглатывает, зоб вздрагивает, как петушиная бородка.
   - Я не понимаю, что вы говорите, - морщится он. - Мой французский очень плохой.
   Я вновь обретаю веселое настроение.
   - Этот Эммануэль Ролле посещал... виделся... встречался с вашей помощницей, так?
   Если я и дальше буду торчать в этой стране, то кончу тем, что выучу французский, поскольку - вот ведь затык! - мне приходится все время подбирать наиболее академические термины своего родного языка.
   Пеликан кивает.
   - Он иногда ждал ее у магазина в своем черном кабриолете.
   - Часто?
   - Не чаще одного раза в неделю...
   - И как он вам показался? Аптекарь опять не очень понимает... Я объясняю:
   - Какое впечатление он на вас производил?
   - Положительное. Он был джентльмен. Я был very удивлен, узнав об этой страшной истории...
   - А ваша лаборантка, Марта Обюртен, была серьезной девушкой?
   - Серьезной?
   Я с удивлением констатирую, что наши слова, составленные в фразы, у нас принимают при разговоре определенную непринужденность, в то время как за границей они имеют ограниченный буквальный смысл. Например, "серьезный" в Нортхемптоне означает только "важный, значительный", и все.
   То есть серьезная девушка - та, которая не смеется, а не та, у которой не каждый день ноги вверх.
   - Она встречалась с другими мужчинами?
   - Меня не интересовала ее частная жизнь...
   - Ваша скромность делает вам честь, мистер... э-э... Стендли, но, зная об отношениях Обюртен с Ролле, вы, сами того не желая, могли знать об отношениях Обюртен с кем-то еще. Врубаетесь? Пардон, понимаете, мистер Стендли?
   Он щупает свой зоб, как щупают велосипедную шину, когда ее накачивают. Но, похоже, мои усилия тщетны, поскольку он пожимает плечами и опускает руки.
   - Нет, я не видел других приятелей Марты.
   - Вы никогда ее не видели в компании молодого высокого человека со светлыми волосами и в замшевом жилете?
   Он задумывается.
   - Кажется, нет.
   - Вы уверены?
   - Я не помню человека, соответствующего вашему описанию.
   - Хорошо. А что она вообще из себя представляла, эта Марта Обюртен?
   - Как вы говорите?
   - Она была хорошей лаборанткой?
   - Очень хорошей...
   - В плане работы?
   - Работящей...
   - Короче, вы сожалеете?
   - Очень...
   - Мистер Стендли, письмо с ее заявлением об увольнении у вас?
   - Конечно.
   - Могу я попросить вас мне его показать?
   Он согласно кивает головой и ковыляет в глубь магазина. Пока он отсутствует, я разглядываю помещение: аптека стара как мир. Нельзя сказать, чтобы у него был поток клиентов, - полки покрыты пылью, а склянки засижены мухами...
   - Так, - говорит он, - вот письмо.
   Я беру его в руки и не могу сдержать смех. Как дурак, я забыл, что оно, естественно, написано по-английски. Нет смысла вам повторять, что я абсолютно ни бум-бум в том, что там накалякано.
   - Можно его взять? - спрашиваю я.
   - Сожалею, - отвечает он, - но я не могу отдать вам этот документ, поскольку здесь говорится об увольнении моего сотрудника...
   - Хорошо, хорошо. Храните эту драгоценность. Может быть, английская полиция попросит его у вас через некоторое время...
   Я отдаю ему бумажку.
   - Мне хотелось бы узнать адрес Марты Обюртен.
   - У меня его нет...
   - Как так? Она не сообщает его в письме?
   - Нет, может быть, она забыла...
   - Ну тогда дайте мне ее прежний адрес.
   - Фиделити-роуд, четырнадцать. Я пишу адрес в наш фирменный полицейский блокнот с черной кожаной обложкой.
   - Очень хорошо. Извините, что побеспокоил вас, мистер Стендли.
   Вы заметили, как я стал выражаться? Когда я вернусь в Париж, мои кореша меня просто не поймут.
   Кстати, по поводу возвращения в Париж! Необходимо предупредить шефа, а то, чего доброго, он подумает, что я прописался у ростбифов, мне понравилось носить сутану и я принял духовный сан.
   Поклон мистеру Пилюле, и я на свежем воздухе. В трех шагах находится здание, где поверху написано: "Почта". Я вхожу и с большим трудом при помощи словаря прошу связать меня с Парижем.