Страница:
До сих пор не могу забыть, как детеныш гориллы, такой упитанный и жизнерадостный, буквально на глазах вдруг совершенно высох. Доктор Картер объяснил мне, что такие случаи довольно часто происходят с недоношенными детьми, когда их после тщательного ухода в специальных условиях переносят в обычную обстановку: младенцы, почти лишенные сопротивляемости, легко становятся жертвой колибактерии.
Естественно, против инфекции надо принимать все разумные меры предосторожности. У нас заведено каждого новичка выдерживать в карантине и проделывать все возможные исследования, прежде чем пускать его к другим животным. Такая процедура сводит к минимуму или вовсе исключает риск появления в коллекции больной особи. Если обнаружены признаки недомогания или же найдены наружные или внутренние паразиты, способные вызвать болезнь, животное лечат и оставляют в карантине до тех пор, пока не минует опасность инфекции. Словом, мы всячески страхуемся от приноса болезней новичками. Вот почему нам пришлось отказаться от лечения диких птиц, как просто больных, так и попавших в зону разлившейся нефти. Птицы проносили паразитные инфекции через все наши заслоны. Теперь мы их передаем в местное общество по борьбе с истязанием животных и сами, когда надо, даем советы и оказываем посильную помощь за пределами нашей территории.
Карантинный период и исследования — наша первая линия обороны, однако мы с сожалением вынуждены признать, что ее не назовешь неприступной. Возьмите аспергиллез, эту грозную болезнь, вызываемую ядовитым плесневым грибком, который поселяется в легочной полости птиц и против которого не найдено никаких средств. Досконально известно, что птица может годами быть носителем скрытой инфекции без каких-либо видимых симптомов. Но достаточно ей перенести встряску — скажем, при поимке для перевода в другой вольер или для отправки в другое место, — как болезнь может принять явную форму и быстро прикончить жертву. И так как до тех пор инфекция часто не диагностируется, внезапно погибает здоровая, казалось бы, птица. Лишь после вскрытия выявляется, что ее легкие буквально представляют собой сплошную колонию тлетворных грибков. Нетрудно понять, сколь велик риск занесения такой инфекции при новом поступлении. Я уже писал, как мы получили пораженного аспергиллезом белого ушастого фазана, который не прожил и суток. Нечто в этом роде случилось с фазанами, выведенными нами на Джерси. Мы отправили адресату совершенно здоровых по всем признакам птиц, а нам сообщили, что в первые же сутки они погибли от аспергиллеза. Стало быть, фазаны были заражены еще до отправки, а мы об этом и не подозревали.
Еще более удручающий пример того, как сильное и здоровое на вид животное вдруг оказывается во власти смертельного недуга (случай с нашим калимантанским орангутаном Оскаром), Мы приобрели его совсем крошкой. В детстве у него были обычные простуды, но ничего серьезного. И вырос у нас один из самых великолепных орангутанов, каких я когда-либо видел. Посреди обрамленного столь характерным для этих обезьян валиком лица сверкали маленькие проницательные глаза. Оскар был настоящий великан, вдвое сильнее любого человека, воплощение здоровья. Внезапно, без всяких видимых поводов, на него напала вялость. Через четыре дня могучий и, казалось бы, цветущий орангутан был мертв.
Началось с того, что у него пропал интерес к еде. Понятно, причины могли быть самые различные, от простуды до больного зуба, но у нас заведено в тех редких случаях, когда мы вообще замечаем какие-то симптомы, опасаться самого худшего. А потому мы, как обычно, когда дело касается наших человекообразных, вызвали и ветеринаров, и терапевта. Они прописали лечение, которое подсказывал их опыт, но скудные данные не позволяли поставить точный диагноз.
На второй день у Оскара обнаружился понос, после чего животное начало быстро хиреть. Все упиралось в то, что при столь стремительном развитии болезни мы не могли обездвижить его для обследования — слишком велик был риск смертельного исхода. И вот наступил последний день; привожу запись в картотеке.
Среда, 25 июля. 00.15. Особь издает звук, похожий на слабый кашель. 00.40. Рвота небольшим количеством жидкости. 01.30 — 03.15. Держится очень беспокойно, почти не спит, часто ворочается. Брюшные мышцы время от времени сокращаются, но отмечен только один случай рвоты. Глаза блестящие, состояние как будто бодрое.
03.55. Повернулся на бок, брюшные мышцы сокращаются, тяжелое дыхание. 04.10 — 05.40. Спит относительно крепко, временами ворочаясь. Частота дыхания —21-22 в минуту. 05.40. Довольно бодр, садится, прислонясь к стойкам платформы. От преложенного питья отказывается. 05.45. Лежа на спине, дремлет, покряхтывает. 05.55. Поворачивается на бок, потом на живот. Реагирует на ласковую речь. Тихо покряхтывает. Предложено питье. Как будто собирается пить, садится, но тут же снова лег. 06.00. Крепко спит. Сокращения брюшных мышц не наблюдается. 06.50. Проснулся. С великим трудом подошел к решетке. Сделал два глотка питья, содержащего кефлекс. Медленно сполз на пол. 07.05. Дрожит всем телом. 07.12. Дыхание 20. 07.50. Дыхание 24. 09.15. Лежа на спине, хрипло дышит открытым ртом. 09.20. Судороги, предсмертная рвота.
Вскрытие произвел по нашей просьбе руководитель Джерсийской патологической лаборатории доктор Джон Крегг. Выяснилось, что у Оскара был язвенный колит — довольно редкое заболевание у людей, еще более редкое у орангутанов. Недуг поражает слизистую толстой кишки: образующиеся язвы ведут к смертельному исходу. Поразительно, что мы не наблюдали никаких проявлений болезни, хотя она по всем признакам началась давно: ободочная кишка частично переродилась, то есть начиналось уже заживление, когда наступила смерть.
Сознание того, что это скрытое заболевание при всем желании не могло быть определено по наблюдавшимся нами незначительным симптомам, нас ничуть не утешало. Как не утешало и то, что человека в таких случаях лечат кортизонными клизмами: этот метод требует сотрудничества с пациентом, но усыпленный Оскар не смог бы нам помочь, а бодрствующий — никак не пожелал бы.
Ветеринария на века отстала от медицины, обслуживающей человека. Нам-то посчастливилось: коллекцию треста пестуют умные и увлеченные специалисты; вообще же ветеринары, с которыми я встречался, меньше любой другой категории людей знали о диких животных, уступая в невежестве разве что служителям и директорам зоопарков да еще биологам. Поручите рядовому ветеринару лечить фенека (лисичка ростом меньше малого пуделя) и длинноногого верзилу гривистого волка — он будет действовать так, словно речь идет о щенках из одного помета. Систематически оба животных принадлежат к собачьим, но между ними огромная разница, и не только в росте, а в психологии, поведении, среде обитания. И чему тут, собственно, удивляться, если вспомнить, что ветеринары в ходе достаточно суровых практических занятий, как правило, общаются только с домашними животными. Мало кого манят неизведанные и опасные дали ветеринарии диких животных.
В этой области исследователя ждет непочатый край работы. В будущем, когда мы в отчаянной попытке прокормить хоть немного людей при разумном хозяйствовании, быть может, сумеем одомашнить таких своеобразных копытных, как канна, жираф, гарна или аноа, ветеринария экзотических животных сыграла бы огромную роль. О диких животных известно так мало, что любой шаг вперед — достижение. Взять искусственное осеменение, широко и в общем успешно используемое в разведении домашних животных. К диким животным этот метод только-только начинают применять, но и то уже видно, что он может стать могучим подспорьем в размножении исчезающих видов. В частности, Корнеллский университет добился успехов с искусственным осеменением соколов, причем снесенные в неволе яйца кладут потом в гнезда на природе (сами обитатели этих гнезд заражены инсектицидами, поэтому их яйца либо стерильны, либо из-за мягкой скорлупы часто дают увечных птенцов). Есть надежда, что удастся таким способом реинтродуцировать, скажем, сапсана в районы, где этот вид постигла судьба, предсказанная Рейчел Карсон в ее книге «Безмолвная весна».
Много работы предстоит и в разработке рационов, ибо без правильного знания пищевых потребностей диких животных содержать и разводить их трудновато. Может быть, для успеха размножения надо добавлять в корм грибы? Или мох? Или водоросли? А может быть, мы попросту перекармливаем животных?
Велико наше невежество. Так, нам очень мало известно о стрессовых факторах, а в их число может входить и недостаточный интервал между клеткой и публикой, и присутствие в соседней клетке особи другого вида. В нашем новом комплексе для мармозеток и тамаринов к стрессу приводит недостаточная вентиляция в проходе между спальными отсеками. Казалось бы, разве можно это считать причиной? А дело в том, что эти маленькие приматы метят свою территорию в клетках секретом пахучих желез, нанося его на сучья или проволочную сетку. Если помещение плохо проветривается, животные, естественно, чувствуют запахи от меток соседних видов, воспринимают это как угрозу собственной территории и начинают усиленно метить ее, а толку чуть.
Может статься, что в будущем значительной части дикой фауны нашей планеты суждено уцелеть только в зоопарках. Тем важнее уже теперь решить — или хотя бы попытаться решить — возможно больше проблем такого рода. Ведь тогда на попечении зоопарков окажутся еще более редкие виды, и тут уж риска допускать нельзя. Этой областью ветеринарии надо заниматься так же активно, как мы занимаемся коровами, овцами, лошадьми. Кстати, им-то пока вымирание не грозит.
Надеюсь, мне удалось кое-чего добиться этой книгой. Прежде всего, если вы противник зоопарков, надеюсь, я сумел показать, что хорошо организованный зоопарк не вредит животным, а помогает им, более того, во многих случаях зоопарк станет последним убежищем многочисленных видов фауны в мире, кишащем людьми.
При всем том я обязан согласиться с вами (если вы противник зоопарков), что не все зоопарки безупречны. Из приблизительно полутысячи зоологических коллекций в мире считанные единицы заслуживают высшей оценки, кое-какие уступают им, а все остальные ужасны. Если исходить из того, что зоопарки могут и должны играть важную роль в научном исследовании, в просвещении и в охранных мероприятиях (принося тем самым пользу и нам, и другим живым существам), я глубоко убежден, что надо стараться их совершенствовать. Сколько раз приходилось мне слышать от ярых оппонентов, что они позакрывали бы все зоопарки на свете, но вот парадокс: эти же самые люди преспокойно мирятся с быстрым ростом числа сафари-парков, где уход за животными, как правило, куда хуже, чем в рядовом зоопарке. На обширной площади животное может чувствовать себя так же скверно, как и на маленьком участке, но вид зеленых просторов и старых деревьев обезоруживает критиков, которые воображают, будто животным только это надо.
Странно, как утешает людские души зрелище животного среди поля в пять гектаров. Сафари-парки были придуманы исключительно ради чистогана. Никакие мысли о науке или охране фауны не омрачали заложенную в них идею. Они теперь, словно поганки, распространились по всему свету. С животными обычно в этих парках обращаются безобразно; несчастные случаи (тщательно скрываемые) потрясающи. На мотивах и квалификации создателей сафари-парков нет смысла долго задерживаться, этот вопрос и без того ясен, но один момент стоит подчеркнуть: обеспечить эти огромные предприятия сведущими и опытными работниками абсолютно невозможно по той простой причине, что такого количества сведущих и опытных работников нет на свете. Кому, как не мне, это знать — сам постоянно охочусь за этими раритетами.
Я не противник самой идеи сафари-парка. Я против того, как она сейчас осуществляется. В своем нынешнем виде сафари-парки губят и истощают дикие популяции больше любого зоопарка. При правильной организации и научной постановке дела сафари-парки могли бы сыграть огромную роль в сохранении таких животных, как антилопы, олени и крупные хищники. Но пока что они очень далеки от этого и больше всего напоминают скотобойни в лесистой местности. Словом, мое мнение таково: надо стремиться совершенствовать зоопарки и сафари-парки, а не кричать «долой»! Если бы Флоренс Найтингейл, натолкнувшись на ужасные условия в больницах прошлого века, принялась ратовать за их закрытие, вряд ли потом восхваляли бы ее проницательность и дальновидность.
А потому я предлагаю, чтобы все мы — и противники, и почитатели зоопарков — объединились в старании сделать их совершенными, добиваясь того, чтобы они помогали выжить представителям фауны, а не ложились дополнительным бременем на популяции, которым и без того слишком туго приходится в непосильной конкуренции с человеком. Для этого надо намного строже критиковать зоопарки и другие зоологические коллекции, чтобы их сотрудники более критически смотрели на самих себя, и даже те немногие из зоопарков, которые можно назвать хорошими, тоже стремились сделать лучше.
Подумать только: зоопарки были в Китае более двух тысяч лет назад; в Центральной Америке фантастические коллекции конкистадоры застали у ацтеков. Зверинцы в том или ином виде начали возникать с тех пор, как древний человек впервые запер в пещере мегатерия. Между тем законодательство почти совсем обходит своим вниманием зоопарки, В Великобритании, например, всякий может основать зоопарк, лишь бы не возражали местные власти. Обзаведясь коллекцией животных, владелец отвечает только перед санинспекцией (а санинспекторов больше волнуют кафе и общественные уборные, чем чистота клеток) и перед местным отделением Общества по защите животных от истязания. Это общество делает доброе дело, но когда нет явных признаков дурного обращения (болячек, торчащих из-за голодания ребер), то инспектор мало чем может помочь. Он ничего не знает о диких животных. Ему покажется вполне нормальным то, что животным воспринимается как чудовищная жестокость.
После Второй мировой войны вдруг, словно грибы, пошли плодиться дрянные зверинцы, наскоро организованные ничего не смыслящими в зоопарках людьми. Как-то раз мне позвонил, прося совета, директор одного такого «гриба». Ему понадобилось чем-то заполнить клетку размером 2х4 метра, а он, горемычный, не знал — ни кто есть кто в животном мире, ни какого роста бывают звери. Я должен был перевести ему наименования имеющихся в продаже животных (таких, как кугуар, гарна, гиена и так далее) и назвать их габариты, чтобы он мог решить, какой вид фауны подходит для его клетки.
Видит бог, для любой другой деятельности положено получить официальный патент! Почему же закон не требует минимума компетентности от человека, надумавшего открыть зоопарк? Любопытно, что такие порядки существуют в стране, народ которой не устает твердить себе самому и другим, как горячо он любит животных.
Некоторое время назад наиболее респектабельные зоопарки Великобритании организовали свою федерацию. Ее цели — путем инспекции и рекомендаций попытаться повысить уровень содержания животных, совершенствовать методику работы и планировку зоопарков. Мы вступили в эту федерацию, считая, что, коль скоро нет государственного контроля, следует хотя бы самим разработать и соблюдать какие-то нормы. Это и было проделано, так что федерация выполнила очень ценную работу в доступных ей рамках.
Следующим шагом федерации была попытка провести через парламент законопроект, обеспечивающий известный контроль над действующими зоопарками и устанавливающий стандарты для будущих учреждений этого рода. Тут-то и заварилась каша. В проекте весьма разумно предлагалось учредить беспристрастный государственный орган, чтобы он инспектировал и контролировал зоопарки и в какой-то мере влиял на контингент их создателей. В ряду прочих необходимых пунктов предусматривалось, чтобы все зоопарки вели учет своих приобретений, приплода и потерь, а упомянутый государственный орган мог знакомиться с этими данными. Как и следовало ожидать, большинство чисто коммерческих зоопарков ополчились против таких требований. Стремясь помешать принятию законопроекта, они оформили оппозицию в виде Ассоциации зоопарков, куда вошло большинство сафари-парков. Цель этого хода заключалась, разумеется, в том, чтобы превзойти федерацию числом членов и заявить правительству, что ассоциация — подлинный представитель зоопарков страны. А это, естественно, позволило бы ей либо вовсе похоронить законопроект, либо сделать его беззубым, превратить в освященное правительством ханжеское прикрытие, под защитой и с помощью которого члены ассоциации могли бы орудовать по-прежнему, используя авторитет закона, чтобы морочить голову критикам.
К счастью, федерация не поступилась своими принципами и продолжала отстаивать первоначальный вариант законопроекта, если не считать кое-каких мелких поправок. Лично я считаю, что проекту сильно недоставало строгости и полноты; все же как первый шаг он годился. Однако правительство перед лицом двух организаций, которые явно не могли прийти к единому мнению — каким должен быть закон и нужен ли он вообще, ответило с глубокомысленной миной: дескать, устраните сперва свои разногласия, решите, какого рода государственный контроль вам нужен, и приходите снова со своим законопроектом.
Теперь вроде бы предпринимаются усилия, чтобы подчинить зоопарки контролю местных органов власти. Что ж, это лучше, чем совсем никакого контроля, однако представьте себе, что вы, герцог Придурширский, крупнейший землевладелец в округе, надумали превратить свое поместье в сафари-парк, — много ли найдется на местах чиновников, которым хватит духу заметить вам, что вы дурно обращаетесь со своими животными, не говоря уже о том, чтобы как-то регламентировать вашу деятельность. Что там говорить, положение — хуже некуда.
Пока не введен государственный контроль, лучший способ содействовать совершенствованию зоопарков заключается в том, чтобы посетители задавали вопросы и проявляли мягкую настойчивость, добиваясь удовлетворительного ответа (если надо, прибегая к письмам и телефонным звонкам). Позвольте приблизительно наметить, на что следует обращать внимание и какие вопросы задавать. (Кстати, надеюсь, вы примените этот метод и к нам, если вам доведется посетить Джерси. Заверяю вас, что мы далеки от совершенства.) Нижеследующая шпаргалка годится для всех зоопарков и прочих коллекций экзотических животных в любом уголке земного шара. Итак: на что обращать внимание и какие вопросы задавать.
Присмотритесь к состоянию животного (о клетке пока не думайте). Налицо ли признаки хорошего состояния: плотное и блестящее оперение у птиц; гладкий, лоснящийся, плотный мех у млекопитающих; здоровый налет на покровах рептилий, амфибий и рыб. Самое главное — спокойное, безмятежное самочувствие, говорящее о полном благополучии; вы его сразу уловите, не ошибетесь.
(Помните, что у новичков, ветеранов и больных животных бывает ужасный вид.) Присмотритесь к клетке. Помните, что во многих случаях ее размеры не так уж важны (лишь бы не была совсем миниатюрной), так что пусть вас не вводят в заблуждение большая величина и архитектурные украшения. Годится ли она для данного вида? Есть ли нужное оборудование: ветки, колоды, качели, бочки и так далее? Есть ли животным где укрыться от публики? Могут ли они уединиться друг от друга?
(Помните, ощутив потребность рассердиться, что часто зоопарки вынуждены пользоваться допотопными клетками из-за отсутствия денег. Однако пусть не ускользнет от вашего внимания и то, что во многих зоопарках мастерят новые клетки, которые хуже допотопных.) Присмотритесь, как обстоит дело с водой. Достаточно ли воды, насколько она чистая?
(Помните при этом, что некоторые животные используют свои поилки, пруды или озера как уборную, а это сильно осложняет нам работу. Другие моют в воде свой корм или купаются в ней. И все же, приглядевшись, вы сумеете различить загрязненную свежую воду от грязной воды пятидневной давности.) Обратите внимание на чистоту. Не обязательно, чтобы клетка убиралась именно в этот день. Важно другое: производилась ли вообще когда-нибудь тщательная уборка?
(Под конец дня в вашей комнате заметны признаки пребывания человека, однако в основном она чистая; так и клетка должна производить впечатление жилой, но не запущенной обители. Она не должна выглядеть так, словно в ней помахали для виду метлой двести лет назад.) Теперь о том, какие вопросы задавать. Исследующие человеческую природу и изучающие склонность гомо сапиенс к экивокам, приготовьтесь: вы можете получить здесь немалое удовольствие.
Начните с вопроса о том, какой цели служит данная коллекция животных.
(Цель может быть научной, охранной, просветительской или развлекательной. Желательно, разумеется, совмещение всех четырех целей, но, как правило, дело ограничивается последней.) Спросите, ведется ли научная работа. Если да, то публикуются ли результаты? Если публикуются, то где?
Спросите, есть ли картотека, насколько она сложна.
Спросите, от кого удалось получить приплод, когда это было, сколько животных размножаются ежегодно, получено ли второе, третье или четвертое поколение. Публикуются ли данные о размножении? Где публикуются?
(Один очень хороший и мудрый директор зоопарка сказал мне однажды: «При удаче каждый дурак может один раз добиться приплода от животного. О настоящем успехе можно говорить лишь в том случае, когда размножение происходит регулярно, получено и второе, и третье поколение».) Если в коллекции есть животные-одиночки, спросите, почему нет партнера. Спросите также, готова ли администрация одолжить свой единственный экземпляр другому зоопарку для размножения. Спросите, какова ежегодная смертность. Ведется ли ее учет, публикуются ли эти данные? Производится ли патолого-анатомическое исследование умерших животных?
Как администрация относится к охране фауны и что предпринимает, чтобы помочь этому делу?
Каких исчезающих животных разводят в данном зоопарке? Сколько их: одна пара или целая колония?
(Вряд ли вы вправе говорить о большом вкладе в охрану фауны, если у вас всего одна пара животных, приносящая раз в год потомство, которое вы тотчас сбываете.) Каковы успехи с размножением вымирающих видов?
В какой мере зоопарк обеспечивает сам себя приплодом от своих экземпляров как редких, так и распространенных видов?
(Конечной целью всякого респектабельного зоопарка должно быть такое положение вещей, когда он полностью обеспечен приплодом от своей коллекции и не играет роль истощающего фактора для диких популяций.) Каковы дальнейшие планы в области охраны фауны?
Каковы планы в просветительской деятельности?
Каковы дальнейшие планы научной работы по содержащимся в зоопарке видам?
Какие намечаются исследования?
Я не ожидаю, что каждый зоопарк сумеет удовлетворительно ответить на все эти вопросы, и не рассчитываю, что каждый зоопарк будет соответствовать приведенным выше критериям. Мне только хочется, чтобы каждому зоопарку задавали эти вопросы, задавали все чаще и громче, пока они не очнутся от летаргии и не примутся совершенствовать свой уровень, пока не задумаются всерьез над своей ролью.
Естественно, против инфекции надо принимать все разумные меры предосторожности. У нас заведено каждого новичка выдерживать в карантине и проделывать все возможные исследования, прежде чем пускать его к другим животным. Такая процедура сводит к минимуму или вовсе исключает риск появления в коллекции больной особи. Если обнаружены признаки недомогания или же найдены наружные или внутренние паразиты, способные вызвать болезнь, животное лечат и оставляют в карантине до тех пор, пока не минует опасность инфекции. Словом, мы всячески страхуемся от приноса болезней новичками. Вот почему нам пришлось отказаться от лечения диких птиц, как просто больных, так и попавших в зону разлившейся нефти. Птицы проносили паразитные инфекции через все наши заслоны. Теперь мы их передаем в местное общество по борьбе с истязанием животных и сами, когда надо, даем советы и оказываем посильную помощь за пределами нашей территории.
Карантинный период и исследования — наша первая линия обороны, однако мы с сожалением вынуждены признать, что ее не назовешь неприступной. Возьмите аспергиллез, эту грозную болезнь, вызываемую ядовитым плесневым грибком, который поселяется в легочной полости птиц и против которого не найдено никаких средств. Досконально известно, что птица может годами быть носителем скрытой инфекции без каких-либо видимых симптомов. Но достаточно ей перенести встряску — скажем, при поимке для перевода в другой вольер или для отправки в другое место, — как болезнь может принять явную форму и быстро прикончить жертву. И так как до тех пор инфекция часто не диагностируется, внезапно погибает здоровая, казалось бы, птица. Лишь после вскрытия выявляется, что ее легкие буквально представляют собой сплошную колонию тлетворных грибков. Нетрудно понять, сколь велик риск занесения такой инфекции при новом поступлении. Я уже писал, как мы получили пораженного аспергиллезом белого ушастого фазана, который не прожил и суток. Нечто в этом роде случилось с фазанами, выведенными нами на Джерси. Мы отправили адресату совершенно здоровых по всем признакам птиц, а нам сообщили, что в первые же сутки они погибли от аспергиллеза. Стало быть, фазаны были заражены еще до отправки, а мы об этом и не подозревали.
Еще более удручающий пример того, как сильное и здоровое на вид животное вдруг оказывается во власти смертельного недуга (случай с нашим калимантанским орангутаном Оскаром), Мы приобрели его совсем крошкой. В детстве у него были обычные простуды, но ничего серьезного. И вырос у нас один из самых великолепных орангутанов, каких я когда-либо видел. Посреди обрамленного столь характерным для этих обезьян валиком лица сверкали маленькие проницательные глаза. Оскар был настоящий великан, вдвое сильнее любого человека, воплощение здоровья. Внезапно, без всяких видимых поводов, на него напала вялость. Через четыре дня могучий и, казалось бы, цветущий орангутан был мертв.
Началось с того, что у него пропал интерес к еде. Понятно, причины могли быть самые различные, от простуды до больного зуба, но у нас заведено в тех редких случаях, когда мы вообще замечаем какие-то симптомы, опасаться самого худшего. А потому мы, как обычно, когда дело касается наших человекообразных, вызвали и ветеринаров, и терапевта. Они прописали лечение, которое подсказывал их опыт, но скудные данные не позволяли поставить точный диагноз.
На второй день у Оскара обнаружился понос, после чего животное начало быстро хиреть. Все упиралось в то, что при столь стремительном развитии болезни мы не могли обездвижить его для обследования — слишком велик был риск смертельного исхода. И вот наступил последний день; привожу запись в картотеке.
Среда, 25 июля. 00.15. Особь издает звук, похожий на слабый кашель. 00.40. Рвота небольшим количеством жидкости. 01.30 — 03.15. Держится очень беспокойно, почти не спит, часто ворочается. Брюшные мышцы время от времени сокращаются, но отмечен только один случай рвоты. Глаза блестящие, состояние как будто бодрое.
03.55. Повернулся на бок, брюшные мышцы сокращаются, тяжелое дыхание. 04.10 — 05.40. Спит относительно крепко, временами ворочаясь. Частота дыхания —21-22 в минуту. 05.40. Довольно бодр, садится, прислонясь к стойкам платформы. От преложенного питья отказывается. 05.45. Лежа на спине, дремлет, покряхтывает. 05.55. Поворачивается на бок, потом на живот. Реагирует на ласковую речь. Тихо покряхтывает. Предложено питье. Как будто собирается пить, садится, но тут же снова лег. 06.00. Крепко спит. Сокращения брюшных мышц не наблюдается. 06.50. Проснулся. С великим трудом подошел к решетке. Сделал два глотка питья, содержащего кефлекс. Медленно сполз на пол. 07.05. Дрожит всем телом. 07.12. Дыхание 20. 07.50. Дыхание 24. 09.15. Лежа на спине, хрипло дышит открытым ртом. 09.20. Судороги, предсмертная рвота.
Вскрытие произвел по нашей просьбе руководитель Джерсийской патологической лаборатории доктор Джон Крегг. Выяснилось, что у Оскара был язвенный колит — довольно редкое заболевание у людей, еще более редкое у орангутанов. Недуг поражает слизистую толстой кишки: образующиеся язвы ведут к смертельному исходу. Поразительно, что мы не наблюдали никаких проявлений болезни, хотя она по всем признакам началась давно: ободочная кишка частично переродилась, то есть начиналось уже заживление, когда наступила смерть.
Сознание того, что это скрытое заболевание при всем желании не могло быть определено по наблюдавшимся нами незначительным симптомам, нас ничуть не утешало. Как не утешало и то, что человека в таких случаях лечат кортизонными клизмами: этот метод требует сотрудничества с пациентом, но усыпленный Оскар не смог бы нам помочь, а бодрствующий — никак не пожелал бы.
Ветеринария на века отстала от медицины, обслуживающей человека. Нам-то посчастливилось: коллекцию треста пестуют умные и увлеченные специалисты; вообще же ветеринары, с которыми я встречался, меньше любой другой категории людей знали о диких животных, уступая в невежестве разве что служителям и директорам зоопарков да еще биологам. Поручите рядовому ветеринару лечить фенека (лисичка ростом меньше малого пуделя) и длинноногого верзилу гривистого волка — он будет действовать так, словно речь идет о щенках из одного помета. Систематически оба животных принадлежат к собачьим, но между ними огромная разница, и не только в росте, а в психологии, поведении, среде обитания. И чему тут, собственно, удивляться, если вспомнить, что ветеринары в ходе достаточно суровых практических занятий, как правило, общаются только с домашними животными. Мало кого манят неизведанные и опасные дали ветеринарии диких животных.
В этой области исследователя ждет непочатый край работы. В будущем, когда мы в отчаянной попытке прокормить хоть немного людей при разумном хозяйствовании, быть может, сумеем одомашнить таких своеобразных копытных, как канна, жираф, гарна или аноа, ветеринария экзотических животных сыграла бы огромную роль. О диких животных известно так мало, что любой шаг вперед — достижение. Взять искусственное осеменение, широко и в общем успешно используемое в разведении домашних животных. К диким животным этот метод только-только начинают применять, но и то уже видно, что он может стать могучим подспорьем в размножении исчезающих видов. В частности, Корнеллский университет добился успехов с искусственным осеменением соколов, причем снесенные в неволе яйца кладут потом в гнезда на природе (сами обитатели этих гнезд заражены инсектицидами, поэтому их яйца либо стерильны, либо из-за мягкой скорлупы часто дают увечных птенцов). Есть надежда, что удастся таким способом реинтродуцировать, скажем, сапсана в районы, где этот вид постигла судьба, предсказанная Рейчел Карсон в ее книге «Безмолвная весна».
Много работы предстоит и в разработке рационов, ибо без правильного знания пищевых потребностей диких животных содержать и разводить их трудновато. Может быть, для успеха размножения надо добавлять в корм грибы? Или мох? Или водоросли? А может быть, мы попросту перекармливаем животных?
Велико наше невежество. Так, нам очень мало известно о стрессовых факторах, а в их число может входить и недостаточный интервал между клеткой и публикой, и присутствие в соседней клетке особи другого вида. В нашем новом комплексе для мармозеток и тамаринов к стрессу приводит недостаточная вентиляция в проходе между спальными отсеками. Казалось бы, разве можно это считать причиной? А дело в том, что эти маленькие приматы метят свою территорию в клетках секретом пахучих желез, нанося его на сучья или проволочную сетку. Если помещение плохо проветривается, животные, естественно, чувствуют запахи от меток соседних видов, воспринимают это как угрозу собственной территории и начинают усиленно метить ее, а толку чуть.
Может статься, что в будущем значительной части дикой фауны нашей планеты суждено уцелеть только в зоопарках. Тем важнее уже теперь решить — или хотя бы попытаться решить — возможно больше проблем такого рода. Ведь тогда на попечении зоопарков окажутся еще более редкие виды, и тут уж риска допускать нельзя. Этой областью ветеринарии надо заниматься так же активно, как мы занимаемся коровами, овцами, лошадьми. Кстати, им-то пока вымирание не грозит.
Глава 7 Ковчег на острове
Перед лицом столь грозной опасности следовало ожидать, что наш вид, выделяющийся среди животного царства своей способностью к логическому предвидению, разовьет бурную деятельность по охране природы. На самом же деле вы редко где услышите публичное выражение тревоги, еще реже увидите признаки активности… Речь идет не об экскурсе в область научной фантастики; в случае продолжения нынешних тенденций это, пожалуй, наиболее оптимистическая оценка человеческого будущего. Когда в природе наступает стадия роения, массовая смертность неизбежна… Быть может, те, кому конец пути представляется таким, не правы, быть может, есть какой-то выход. Но если он есть, найти его можно только при каком-то невообразимом полном повороте всех наших научных усилий от эксплуатации ресурсов к их охране. Будем же надеяться, что измерившие глубины пессимизма не перестанут поощрять конструктивные попытки предотвратить то, что им представляется почти неизбежным.
Д-р С.Р. Эйр Популяция, производство и пессимизм
Пришлось тогда Четверым Путешественникам смириться с необходимостью продолжать свое странствие по суше, и, к счастью для них, в это время мимо проходил пожилой Носорог, чем они и воспользовались, и уселись все четверо на него верхом…
Таким образом, они еще до истечения восемнадцатой недели благополучно прибыли домой, где восхищенные родственники встретили их с радостью, которая умерялась долей осуждения, и они решили в конце концов отложить завершение намеченных странствий до более благоприятного случая.
…Что же до Носорога, то в знак своей искренней признательности они распорядились, чтобы его убили и сделали чучело, которое и поставили перед дверью отчего дома в роли Неодушевленного Привратника.
Эдвард Лир
Заливаясь безудержным смехом, Порываясь хоть слово сказать, Неприметно и тихо он сгинул, Ведь Ворчун был на деле Мычун.
Льюис Кэрролл
Надеюсь, мне удалось кое-чего добиться этой книгой. Прежде всего, если вы противник зоопарков, надеюсь, я сумел показать, что хорошо организованный зоопарк не вредит животным, а помогает им, более того, во многих случаях зоопарк станет последним убежищем многочисленных видов фауны в мире, кишащем людьми.
При всем том я обязан согласиться с вами (если вы противник зоопарков), что не все зоопарки безупречны. Из приблизительно полутысячи зоологических коллекций в мире считанные единицы заслуживают высшей оценки, кое-какие уступают им, а все остальные ужасны. Если исходить из того, что зоопарки могут и должны играть важную роль в научном исследовании, в просвещении и в охранных мероприятиях (принося тем самым пользу и нам, и другим живым существам), я глубоко убежден, что надо стараться их совершенствовать. Сколько раз приходилось мне слышать от ярых оппонентов, что они позакрывали бы все зоопарки на свете, но вот парадокс: эти же самые люди преспокойно мирятся с быстрым ростом числа сафари-парков, где уход за животными, как правило, куда хуже, чем в рядовом зоопарке. На обширной площади животное может чувствовать себя так же скверно, как и на маленьком участке, но вид зеленых просторов и старых деревьев обезоруживает критиков, которые воображают, будто животным только это надо.
Странно, как утешает людские души зрелище животного среди поля в пять гектаров. Сафари-парки были придуманы исключительно ради чистогана. Никакие мысли о науке или охране фауны не омрачали заложенную в них идею. Они теперь, словно поганки, распространились по всему свету. С животными обычно в этих парках обращаются безобразно; несчастные случаи (тщательно скрываемые) потрясающи. На мотивах и квалификации создателей сафари-парков нет смысла долго задерживаться, этот вопрос и без того ясен, но один момент стоит подчеркнуть: обеспечить эти огромные предприятия сведущими и опытными работниками абсолютно невозможно по той простой причине, что такого количества сведущих и опытных работников нет на свете. Кому, как не мне, это знать — сам постоянно охочусь за этими раритетами.
Я не противник самой идеи сафари-парка. Я против того, как она сейчас осуществляется. В своем нынешнем виде сафари-парки губят и истощают дикие популяции больше любого зоопарка. При правильной организации и научной постановке дела сафари-парки могли бы сыграть огромную роль в сохранении таких животных, как антилопы, олени и крупные хищники. Но пока что они очень далеки от этого и больше всего напоминают скотобойни в лесистой местности. Словом, мое мнение таково: надо стремиться совершенствовать зоопарки и сафари-парки, а не кричать «долой»! Если бы Флоренс Найтингейл, натолкнувшись на ужасные условия в больницах прошлого века, принялась ратовать за их закрытие, вряд ли потом восхваляли бы ее проницательность и дальновидность.
А потому я предлагаю, чтобы все мы — и противники, и почитатели зоопарков — объединились в старании сделать их совершенными, добиваясь того, чтобы они помогали выжить представителям фауны, а не ложились дополнительным бременем на популяции, которым и без того слишком туго приходится в непосильной конкуренции с человеком. Для этого надо намного строже критиковать зоопарки и другие зоологические коллекции, чтобы их сотрудники более критически смотрели на самих себя, и даже те немногие из зоопарков, которые можно назвать хорошими, тоже стремились сделать лучше.
Подумать только: зоопарки были в Китае более двух тысяч лет назад; в Центральной Америке фантастические коллекции конкистадоры застали у ацтеков. Зверинцы в том или ином виде начали возникать с тех пор, как древний человек впервые запер в пещере мегатерия. Между тем законодательство почти совсем обходит своим вниманием зоопарки, В Великобритании, например, всякий может основать зоопарк, лишь бы не возражали местные власти. Обзаведясь коллекцией животных, владелец отвечает только перед санинспекцией (а санинспекторов больше волнуют кафе и общественные уборные, чем чистота клеток) и перед местным отделением Общества по защите животных от истязания. Это общество делает доброе дело, но когда нет явных признаков дурного обращения (болячек, торчащих из-за голодания ребер), то инспектор мало чем может помочь. Он ничего не знает о диких животных. Ему покажется вполне нормальным то, что животным воспринимается как чудовищная жестокость.
После Второй мировой войны вдруг, словно грибы, пошли плодиться дрянные зверинцы, наскоро организованные ничего не смыслящими в зоопарках людьми. Как-то раз мне позвонил, прося совета, директор одного такого «гриба». Ему понадобилось чем-то заполнить клетку размером 2х4 метра, а он, горемычный, не знал — ни кто есть кто в животном мире, ни какого роста бывают звери. Я должен был перевести ему наименования имеющихся в продаже животных (таких, как кугуар, гарна, гиена и так далее) и назвать их габариты, чтобы он мог решить, какой вид фауны подходит для его клетки.
Видит бог, для любой другой деятельности положено получить официальный патент! Почему же закон не требует минимума компетентности от человека, надумавшего открыть зоопарк? Любопытно, что такие порядки существуют в стране, народ которой не устает твердить себе самому и другим, как горячо он любит животных.
Некоторое время назад наиболее респектабельные зоопарки Великобритании организовали свою федерацию. Ее цели — путем инспекции и рекомендаций попытаться повысить уровень содержания животных, совершенствовать методику работы и планировку зоопарков. Мы вступили в эту федерацию, считая, что, коль скоро нет государственного контроля, следует хотя бы самим разработать и соблюдать какие-то нормы. Это и было проделано, так что федерация выполнила очень ценную работу в доступных ей рамках.
Следующим шагом федерации была попытка провести через парламент законопроект, обеспечивающий известный контроль над действующими зоопарками и устанавливающий стандарты для будущих учреждений этого рода. Тут-то и заварилась каша. В проекте весьма разумно предлагалось учредить беспристрастный государственный орган, чтобы он инспектировал и контролировал зоопарки и в какой-то мере влиял на контингент их создателей. В ряду прочих необходимых пунктов предусматривалось, чтобы все зоопарки вели учет своих приобретений, приплода и потерь, а упомянутый государственный орган мог знакомиться с этими данными. Как и следовало ожидать, большинство чисто коммерческих зоопарков ополчились против таких требований. Стремясь помешать принятию законопроекта, они оформили оппозицию в виде Ассоциации зоопарков, куда вошло большинство сафари-парков. Цель этого хода заключалась, разумеется, в том, чтобы превзойти федерацию числом членов и заявить правительству, что ассоциация — подлинный представитель зоопарков страны. А это, естественно, позволило бы ей либо вовсе похоронить законопроект, либо сделать его беззубым, превратить в освященное правительством ханжеское прикрытие, под защитой и с помощью которого члены ассоциации могли бы орудовать по-прежнему, используя авторитет закона, чтобы морочить голову критикам.
К счастью, федерация не поступилась своими принципами и продолжала отстаивать первоначальный вариант законопроекта, если не считать кое-каких мелких поправок. Лично я считаю, что проекту сильно недоставало строгости и полноты; все же как первый шаг он годился. Однако правительство перед лицом двух организаций, которые явно не могли прийти к единому мнению — каким должен быть закон и нужен ли он вообще, ответило с глубокомысленной миной: дескать, устраните сперва свои разногласия, решите, какого рода государственный контроль вам нужен, и приходите снова со своим законопроектом.
Теперь вроде бы предпринимаются усилия, чтобы подчинить зоопарки контролю местных органов власти. Что ж, это лучше, чем совсем никакого контроля, однако представьте себе, что вы, герцог Придурширский, крупнейший землевладелец в округе, надумали превратить свое поместье в сафари-парк, — много ли найдется на местах чиновников, которым хватит духу заметить вам, что вы дурно обращаетесь со своими животными, не говоря уже о том, чтобы как-то регламентировать вашу деятельность. Что там говорить, положение — хуже некуда.
Пока не введен государственный контроль, лучший способ содействовать совершенствованию зоопарков заключается в том, чтобы посетители задавали вопросы и проявляли мягкую настойчивость, добиваясь удовлетворительного ответа (если надо, прибегая к письмам и телефонным звонкам). Позвольте приблизительно наметить, на что следует обращать внимание и какие вопросы задавать. (Кстати, надеюсь, вы примените этот метод и к нам, если вам доведется посетить Джерси. Заверяю вас, что мы далеки от совершенства.) Нижеследующая шпаргалка годится для всех зоопарков и прочих коллекций экзотических животных в любом уголке земного шара. Итак: на что обращать внимание и какие вопросы задавать.
Присмотритесь к состоянию животного (о клетке пока не думайте). Налицо ли признаки хорошего состояния: плотное и блестящее оперение у птиц; гладкий, лоснящийся, плотный мех у млекопитающих; здоровый налет на покровах рептилий, амфибий и рыб. Самое главное — спокойное, безмятежное самочувствие, говорящее о полном благополучии; вы его сразу уловите, не ошибетесь.
(Помните, что у новичков, ветеранов и больных животных бывает ужасный вид.) Присмотритесь к клетке. Помните, что во многих случаях ее размеры не так уж важны (лишь бы не была совсем миниатюрной), так что пусть вас не вводят в заблуждение большая величина и архитектурные украшения. Годится ли она для данного вида? Есть ли нужное оборудование: ветки, колоды, качели, бочки и так далее? Есть ли животным где укрыться от публики? Могут ли они уединиться друг от друга?
(Помните, ощутив потребность рассердиться, что часто зоопарки вынуждены пользоваться допотопными клетками из-за отсутствия денег. Однако пусть не ускользнет от вашего внимания и то, что во многих зоопарках мастерят новые клетки, которые хуже допотопных.) Присмотритесь, как обстоит дело с водой. Достаточно ли воды, насколько она чистая?
(Помните при этом, что некоторые животные используют свои поилки, пруды или озера как уборную, а это сильно осложняет нам работу. Другие моют в воде свой корм или купаются в ней. И все же, приглядевшись, вы сумеете различить загрязненную свежую воду от грязной воды пятидневной давности.) Обратите внимание на чистоту. Не обязательно, чтобы клетка убиралась именно в этот день. Важно другое: производилась ли вообще когда-нибудь тщательная уборка?
(Под конец дня в вашей комнате заметны признаки пребывания человека, однако в основном она чистая; так и клетка должна производить впечатление жилой, но не запущенной обители. Она не должна выглядеть так, словно в ней помахали для виду метлой двести лет назад.) Теперь о том, какие вопросы задавать. Исследующие человеческую природу и изучающие склонность гомо сапиенс к экивокам, приготовьтесь: вы можете получить здесь немалое удовольствие.
Начните с вопроса о том, какой цели служит данная коллекция животных.
(Цель может быть научной, охранной, просветительской или развлекательной. Желательно, разумеется, совмещение всех четырех целей, но, как правило, дело ограничивается последней.) Спросите, ведется ли научная работа. Если да, то публикуются ли результаты? Если публикуются, то где?
Спросите, есть ли картотека, насколько она сложна.
Спросите, от кого удалось получить приплод, когда это было, сколько животных размножаются ежегодно, получено ли второе, третье или четвертое поколение. Публикуются ли данные о размножении? Где публикуются?
(Один очень хороший и мудрый директор зоопарка сказал мне однажды: «При удаче каждый дурак может один раз добиться приплода от животного. О настоящем успехе можно говорить лишь в том случае, когда размножение происходит регулярно, получено и второе, и третье поколение».) Если в коллекции есть животные-одиночки, спросите, почему нет партнера. Спросите также, готова ли администрация одолжить свой единственный экземпляр другому зоопарку для размножения. Спросите, какова ежегодная смертность. Ведется ли ее учет, публикуются ли эти данные? Производится ли патолого-анатомическое исследование умерших животных?
Как администрация относится к охране фауны и что предпринимает, чтобы помочь этому делу?
Каких исчезающих животных разводят в данном зоопарке? Сколько их: одна пара или целая колония?
(Вряд ли вы вправе говорить о большом вкладе в охрану фауны, если у вас всего одна пара животных, приносящая раз в год потомство, которое вы тотчас сбываете.) Каковы успехи с размножением вымирающих видов?
В какой мере зоопарк обеспечивает сам себя приплодом от своих экземпляров как редких, так и распространенных видов?
(Конечной целью всякого респектабельного зоопарка должно быть такое положение вещей, когда он полностью обеспечен приплодом от своей коллекции и не играет роль истощающего фактора для диких популяций.) Каковы дальнейшие планы в области охраны фауны?
Каковы планы в просветительской деятельности?
Каковы дальнейшие планы научной работы по содержащимся в зоопарке видам?
Какие намечаются исследования?
Я не ожидаю, что каждый зоопарк сумеет удовлетворительно ответить на все эти вопросы, и не рассчитываю, что каждый зоопарк будет соответствовать приведенным выше критериям. Мне только хочется, чтобы каждому зоопарку задавали эти вопросы, задавали все чаще и громче, пока они не очнутся от летаргии и не примутся совершенствовать свой уровень, пока не задумаются всерьез над своей ролью.