Даррелл Джеральд. Птицы, звери и родственники

Джеральд Даррел
Птицы, звери и родственники

   Теодору Стефанидесу – в благодарность за часы удовольствия и учебу.

Разговор

   Зима в тот год была суровой, и, даже когда подошло время весне, крокусам – так трогательно и неколебимо верившим во времена года – пришлось с трудом пробиваться сквозь корку снега. Серое и низкое небо готово было в любую минуту обрушить новый поток снега, а вокруг домов завывал резкий ветер. Одним словом, погода не была идеальной для сбора семьи, особенно такой, как наша.
   Мне было жаль, что, когда впервые после войны они встретились в Англии, их встреча скорее напоминала бурю. Она не выявила лучшие их черты, а сделала всех более раздражительными, чем обычно, и более чувствительными к обидам. Менее всего они могли прислушиваться к чьей-либо точке зрения, кроме своей собственной.
   Словно стая сердитых львов, они сидели вокруг огня, такого обширного и яркого, что он мог в любую минуту перекинуться на каминную доску. Моя сестра Марго поддерживала огонь простым способом, втаскивая один конец принесенного из сада деревца в огонь, тогда как остаток ствола оставался снаружи. Мама вязала, по ее слегка рассеянному взгляду и мерному движению губ можно было подумать, что она молится, но на самом деле ее занимало меню к завтрашнему ленчу. Брат Лесли зарылся в учебник по баллистике, а старший брат Лоренс, одетый в свитер, какие обычно носят рыбаки (довольно великоватый для него), стоял у окна и непрерывно чихал и сморкался в большой красный платок.
   – Вот уж ужасная страна, – сказал он, поворачиваясь к нам так воинственно, словно все мы были повинны в непрерывной дурной погоде. – Стоит только вступить на берег у Дувра, и вас встретит прямо-таки заграда гриппозных микробов… понимаете ли вы, что это моя первая простуда в этом году? Просто потому, что у меня хватило разума подальше держаться от Острова Пуддингов. Все, кого я встретил до сих пор, были простужены. Такое впечатление, будто все население Британских островов целый год совершенно ничего не делает, а только топчется хороводом один за другим и с упоением чихает друг другу в лицо… своего рода инфекционная карусель. И как можно спастись от этого?
   – Только потому что ты подхватил простуду, ты злишься так, будто всему миру пришел конец, – сказала Марго. – Не понимаю, почему мужчины всегда так волнуются из-за пустяков.
   Ларри уничтожающе посмотрел на нее слезящимися глазами.
   – Беда ваша в том, что вам нравится быть мучениками. Ни один человек без мазохистских наклонностей не остался бы в этом… этом вирусном раю. Вы все инертны, вы любите барахтаться в этом море инфекций. Простительно тем, кто никогда не видел ничего иного, но вы-то все вкусили солнце Греции, вам бы не мешало знать, что это такое.
   – Да, милый, – сказала мама, желая его утешить, – но ведь ты приехал в самое плохое время. Ты же знаешь, здесь бывает очень славно. Весной, например.
   Ларри метнул на нее злой взгляд.
   – Мне бы не хотелось вытряхивать тебя из транса Рип-Ван-Винкля, – сказал он, – но ведь это и есть весна… а ты только посмотри на нее! Нужна команда здоровяков, чтобы спуститься вниз и отправить письмо.
   – Полдюйма снега, – фыркнула Марго. – Ты явно преувеличиваешь.
   – Я согласен с Ларри, – сказал Лесли, выглянув из-под своего учебника. – На улице чертовски холодно. Прямо ничего не хочется делать. Нельзя даже прилично пострелять.
   – Совершенно верно, – сказал, торжествуя, Ларри, – тогда как в такой разумной стране, как Греция, можно завтракать во дворе, а потом спуститься к морю для утреннего купания. Здесь же зубы у меня ходят таким ходуном, что я с трудом вталкиваю в себя завтрак.
   – Я бы очень хотел, чтобы ты не заводил волынку с Грецией, – сердито сказал Лесли. – Это напоминает мне об ужасной книге, которую написал Джерри. Понадобилось несколько лет, чтобы забыть все это.
   – Несколько лет, – язвительно произнес Ларри, – а что он сделал со мной? Вы себе представить не можете, какой вред нанесла эта карикатура в духе Диккенса моему писательскому облику!
   – Между прочим, он написал обо мне так, будто я ни о чем другом никогда не думал, кроме ружей и лодок.
   – Но ты действительно ни о чем больше не думал, кроме ружей и лодок.
   – Больше всех пострадала я, – заявила Марго. – Он только и говорил о моих прыщах.
   – Я думаю, – сказала мама, – это было вполне точное изображение всех вас, но меня он выставил настоящей дурочкой.
   – Я не возражаю, – заявил Ларри, – чтобы на меня писали памфлеты хорошей прозой, но быть высмеянным дурным английским языком просто невыносимо.
   – Одно название чего стоит, – сказала Марго, – «Моя семья и другие звери». Мне надоело отвечать людям: «каким же из зверей изображена ты?»
   – По-моему, заглавие довольно забавное, – сказала мама. – Только почему он не изобразил самые интересные события?
   – В самом деле, – поддержал ее Лесли.
   – Какие интересные события ты имеешь в виду? – с подозрением спросил Ларри.
   – Например, твое плавание на яхте Макса вокруг острова. Это было чертовски забавно.
   – Если бы эта история появилась в печати, я бы подал на него в суд.
   – Не понимаю почему, – сказала Марго, – это было очень забавно.
   – А что ты скажешь о спиритизме? – язвительно спросил Ларри. – Что, если бы он написал об этом, тебе бы это очень понравилось?
   – Нет, нет! Он не посмел бы написать об этом! – со страхом сказала Марго.
   – Ну вот, получай, – торжествовал Ларри. – А что вы скажете о судебном деле Лесли?
   – Не понимаю, зачем меня впутывать в это дело, – воинственно заявил Лесли.
   – Ведь это ты возмущался, что он не включил в книгу самые забавные случаи.
   – По правде говоря, я уж забыла все эти истории, – сказала мама, посмеиваясь. – Но думаю, они были забавнее тех, что описал ты, Джерри.
   – Рад это слышать, – сказал я задумчиво.
   – Почему? – спросил Ларри, глядя на меня с подозрением.
   – Потому что я решил написать еще одну книгу о Корфу и использовать все эти истории, – объяснил я с самым невинным видом.
   Все сразу зашумели и заволновались.
   – Я запрещаю это, – закричал Ларри, громко чихая, – категорически запрещаю!
   – Ты не можешь писать о моем спиритизме, – вскрикнула Марго. – Мама, скажи ему, чтобы он не писал об этом.
   – И о моем судебном деле, – закричал Лесли. – Я не потерплю этого.
   – И если ты заикнешься о яхтах… – начал Ларри.
   – Ларри, дорогой, говори потише, – попросила мама.
   – Ну тогда запрети ему писать продолжение, – кричал Ларри.
   – Не говори глупостей, дорогой, я не могу запретить ему, – сказала мама.
   – Ты хочешь, чтобы все повторилось сначала? – спросил Ларри хриплым голосом. – Опять посыплются письма из банка: не будете ли вы так любезны снять ваш вклад, опять лавочники будут смотреть на вас с подозрением, опять у дверей появятся анонимные бандероли со смирительными рубашками, и все родственники отвернутся от вас. Ты считаешься главой семьи, так запрети ему писать об этом!
   – Ты все преувеличиваешь, Ларри, дорогой, – сказала мама. – А кроме того, я никак не могу запретить ему, если он хочет написать об этом. Не думаю, что это причинит какой-нибудь вред. Все это отличные истории, и я не вижу, почему бы ему не написать продолжение.
   Все семейство разом поднялось со своих мест, и все принялись громко растолковывать ей, почему нельзя писать продолжение. Я ждал, пока уляжется шум.
   – Помимо этих историй есть еще немало других, – сказал я, припоминая.
   – Каких же, милый? – с интересом спросила мама. Все семейство, с покрасневшими лицами, рассвирепевшее, рассерженное, уставилось на меня в выжидательном молчании.
   – Ну, – сказал я в раздумье, – мне бы хотелось описать твой роман с капитаном Кричем, мама.
   – Что? – возмутилась мама. – Ты, конечно, не напишешь ничего подобного… Вот еще, роман с этим противным стариком. Не позволю, чтобы ты писал об этом.
   – Ну, а по-моему, это самая лучшая история из всех, – елейным голосом произнес Ларри, – трепетная страсть романтической истории, ласковое, старинное очарование героя… манера, с которой ты обращалась со старым приятелем…
   – Да успокойся же, Ларри, – сердито сказала мама, – ты раздражаешь меня такими вот разговорами. Не думаю, Джерри, что ты затеял доброе дело, написав эту книгу.
   – Я тоже не думаю, – сказал Ларри. – Если ты опубликуешь ее, мы все подадим на тебя в суд.
   Перед лицом такой спаянной, единой семьи, рассвирепевшей в своей решимости помешать мне любой ценой, у меня оставался единственный выход. Я сел и написал эту книгу.

Часть первая. Лондон: прелюдия

Глава первая. Схватка с духами

   Все началось в те дни, когда Марго вдруг стала прибавлять в весе. К ее ужасу, за короткое время она сделалась почти круглой. Мама вызвала нашего доктора Андручелли, чтобы он взглянул, в чем тут дело. Он произнес целую серию горестных «по, по, по», когда увидел ожиревшую Марго, и назначил ей множество пилюль и микстур и разные диеты, но все оказалось безрезультатно.
   – Он говорит, – сообщила Марго однажды со слезами за завтраком, – что, он думает, это миндалевидная железка.
   – Миндалевидная? – спросила мама с тревогой. – Что это значит миндалевидная железка?
   – Не знаю, – всхлипнула Маргарет.
   – Надо ли нам, – спросил Ларри, – обсуждать ваши болезни во время еды?
   – Ларри, дорогой, Андручелли говорит, что это миндалевидная железка, – сказала мама.
   – Ерунда, – беззаботно ответил Ларри, – это попросту щенячий жир.
   – Щенячий жир! – пропищала Марго. – Да знаешь ли ты, какой у меня вес?
   – Тебе надо побольше двигаться, – сказал Лесли. – Почему бы тебе не заняться парусным спортом?
   – Не думаю, что удастся найти лодку подходящих размеров, – заметил Ларри.
   – Скоты! – сказала Марго, разражаясь слезами. – Вы бы так не говорили, если б знали, как я себя чувствую.
   – Ларри, милый, – сказала мама умиротворяюще, – не очень любезно говорить подобные вещи.
   – Я бы и не говорил, если бы она не блуждала кругом, словно арбуз, покрытый пятнами, – заявил Ларри с раздражением. – Можно подумать, что это по моей вине вы все тут без конца топчетесь на одном месте.
   – Что-то надо предпринять, – сказала мама. – Завтра я снова повидаюсь с Андручелли.
   Но Андручелли повторил, что, по его мнению, это миндалевидная железа, и он думает, что Марго нужно ехать в Лондон для лечения. И вот после потока телеграмм и писем Марго была отправлена в Лондон на попечение двух единственно стоящих родственников, с которыми мы все еще поддерживали отношения, – маминой племянницы Пруденс и ее матери, тетушки Фэн.
   После коротенького письма, где сообщалось, что она благополучно доехала и вместе с кузиной Пру и тетушкой Фэн поселилась в отеле вблизи Ноттинг-Хилл Гейт и что она познакомилась с хорошим доктором, от Марго довольно долгое время не было никаких известий.
   – Хорошо бы получить от нее письмо, – сказала мама.
   – Не беспокойся, мама, – сказал Ларри, – о чем ей писать, разве что о ее теперешнем объеме?
   – Да нет, я хочу знать, что там происходит, – сказала мама, – как-никак она в Лондоне.
   – Какое отношение имеет к этому Лондон? – спросил Ларри.
   – В таком большом городе, как Лондон, все может случиться, – мрачно сказала мама. – Сколько приходится слышать всяких историй о девушках в больших городах.
   – Право же, мама, ты напрасно беспокоишься, – с раздражением сказал Ларри. – Скажи, ради Бога, что, по-твоему, с ней может случиться? Ты думаешь, ее завлекут в какой-нибудь притон? Да ноги ее там никогда не будет!
   – Это не шуточное дело, Ларри, – сурово сказала мама.
   – Но ты совсем напрасно поддаешься панике, – ответил Ларри. – Сама подумай, какой уважающий себя мужчина дважды посмотрит на Марго? А кроме того, где взять такого здоровяка, который решился бы ее похитить?
   – И все равно я беспокоюсь, – сказала мама с вызовом, – и намерена послать телеграмму по этому поводу.
   Она и в самом деле послала телеграмму на имя своей племянницы Пруденс, и та ответила наконец, что Марго связалась с людьми, которых она не одобряет, и что неплохо было бы маме приехать, чтобы поговорить с Марго как следует. Что тут началось! Обезумевшая мама послала Спиро, нашего добровольного и безотказного советчика, философа и друга, купить билеты и принялась поспешно упаковываться. Затем она вдруг вспомнила обо мне. Чувствуя, что это может принести больше вреда, чем пользы, если оставить меня под присмотром двух старших братьев, она решила взять меня с собой. Спиро еще раз послали за билетами и теперь уже дополнительно упаковали мои вещи. Я смотрел на все приготовления как на дар небес – дело в том, что мне только что дали нового учителя, мистера Ричарда Кралевского, который стремился – с твердой решимостью и несмотря на мое сопротивление – обучать меня не правильным французским глаголам, и эта поездка в Англию, думал я, принесет мне желанную передышку.
   Путешествие на поезде прошло без особых происшествий, если не считать постоянного маминого страха быть арестованными фашистскими карабинерами. Этот страх тысячекратно возрос, когда в Милане я нарисовал на запыленном стекле вагона карикатуру на Муссолини. Мама минут десять стирала ее носовым платком с самоотверженностью опытной прачки, пока наконец не решила, что от рисунка не осталось и следа.
   Контраст между тихими, долгими, солнечными днями на Корфу и приездом в Лондон поздно вечером был для нас большим испытанием. Столько незнакомых людей на станции, сновавших взад-вперед с серыми озабоченными лицами. Язык, на котором говорят носильщики, почти непонятный, а Лондон – сияющий огнями и набитый людьми. Такси осторожно пробиралось по Пиккадилли, словно жук сквозь фейерверк. Холодный воздух делал ваше дыхание заметным, будто дым около губ, когда вы говорили, так что вы казались фигуркой из комикса.
   Наконец такси остановилось возле покрытых копотью фальшивых коринфских колонн отеля «Балаклава». С помощью швейцара, пожилого кривоногого ирландца, мы внесли свой багаж в отель. Однако нас никто не встретил. Видимо, телеграмма о нашем приезде где-то еще блуждала. Молодая леди, сказал нам швейцар, ушла на свою встречу, а мисс Хыоз и старая леди отправились кормить собак.
   – Что он говорит, милый? – спросила мама, когда швейцар вышел из комнаты, – его акцент был настолько сильным, что звучал как иностранный язык. Я сказал, что Марго пошла на встречу, а кузина Пру и тетушка Фэн кормят собак.
   – Что бы это могло значить? – недоумевающе спрашивала мама. – На какую встречу пошла Марго и о каких собаках он говорит?
   Я сказал, что не знаю, но, насколько мне удалось видеть Лондон, собак в нем маловато.
   – Хорошо, – сказала мама, неумело вставляя шиллинг в счетчик и зажигая газ. – Я думаю, что нам надо устроиться поудобнее и ждать, пока они не вернутся.
   Мы прождали час, когда вдруг раскрылась дверь и с криком «Лу, Лу, Лу» вбежала Пру, протягивая руки, словно удивительная болотная птица. Она обняла нас обоих, ее черные, как терновая ягода, глаза светились любовью и волнением. Красивое лицо приятно пахло и было нежное, как фиалка, когда я послушно прикоснулся к нему губами.
   – Я уж думала, вы никогда не приедете, – сказала она. – Мамочка еще поднимается. Она с трудом ходит по лестнице, бедняжка. Вы оба чем-то обеспокоены, ну, расскажите-ка мне все. Тебе нравится этот отель, Лу? Он дешевый и удобный, но здесь много самого странного люда.
   Сквозь открытую дверь послышалась тихая одышка.
   – А, это мамочка, – крикнула Пру. – Мамочка, мамочка, Лу приехала.
   В дверях показалась тетя Фэн. На первый взгляд, подумал я довольно бессердечно, она была похожа на ходячую палатку. На ней был ржаво-красный твидовый костюм невероятного стиля и размера. На голове красовалась слегка изношенная бархатная шляпка такого фасона, какие носят феи. Сквозь сверкающие очки глаза ее казались совиными.
   – Лу! – закричала она, распахивая объятия и возводя глаза к небу, словно мама была божественным видением. – Лу и Джеральд! Вы прибыли!
   Меня и маму сердечно обнимали и целовали. Это не было легкое, словно цветок, объятие Пру. Это было сильное, до хруста в ребрах, объятие и крепкий поцелуй, от которого, казалось, синели губы.
   – Я так сожалею, Лу, дорогая, что нас не было дома, но мы не были уверены, когда вы приедете, и нам надо было кормить собак.
   – Каких собак? – спросила мама.
   – Ну, моих бедлингтонских щенят, конечно, – сказала Пру. – Разве вы не знаете? Мы с мамочкой завели собак. – Она залилась звонким, как колокольчик, смехом.
   – Но помнится, у вас появилось еще кое-что в последнее время, – сказала мама. – Кажется, козы.
   – О, мы их до сих пор держим, – сказала тетя Фэн, – да еще моих пчел и цыплят. Но Пруденс решила, что неплохо было бы завести еще и собак. Она такая деловая.
   – Я и впрямь думаю, что это доходное дело, Лу, дорогая, – серьезно сказала Пру. – Я купила Тинкербелла, а потом Люсибелла…
   – А затем Тайнибелла, – перебила ее тетя Фэн.
   – И Тайнибелла, – сказала Пру.
   – И Люсибелла, – сказала тетушка Фэн.
   – Успокойся, мамочка. Я уже сказала о Люсибелле.
   – Есть еще Тинкербелл, – сообщила тетя Фэн.
   – Мамочка плоховато слышит, – сказала Пру, что и без того было очевидно. – И у всех есть щенята. Я привезла их в Лондон на продажу и в то же время не спускаю глаз с Марго.
   – Да, где же Марго? – спросила мама. Пру на цыпочках подошла к двери и тихонько ее закрыла.
   – Она на сеансе, дорогая.
   – Я знаю, но что это за сеансы? – спросила мама. Пру с беспокойством огляделась.
   – Спиритические сеансы, – прошептала она.
   – И затем, есть еще Люсибелл, – сказала тетя Фэн.
   – Успокойся, мамочка.
   – Спиритические сеансы? – спросила мама. – С какой стати она ходит на эти спиритические сеансы?
   – Лечится от ожирения и от прыщей, – ответила Пру, – но, помяните мое слово, добра от этого не будет. Это злая сила.
   Я заметил, что мама начинает волноваться.
   – Но я не понимаю, – сказала она. – Я отправила Марго в Лондон, чтобы ее посмотрел доктор, забыла, как его имя.
   – Я знаю, дорогая, – сказала Пру. – Но после приезда в отель Марго попала во власть этой злой женщины.
   – Какой злой женщины? – спросила мама, теперь уже по-настоящему обеспокоенная.
   – Козы – это тоже хорошо, – сказала тетя Фэн, – но в этом году они дают чуть меньше молока.
   – Ой, мамочка, да помолчи же ты, – сквозь зубы процедила Пру. – Я имею в виду эту злую женщину, миссис Хэддок.
   – Хэддок, Хэддок, – растерянно повторила мама. Ее мысли всегда несколько отвлекались, стоило при ней произнести слово, связанное с кулинарией.
   – Она медиум, моя дорогая, – сказала Пру, – и она расставила для Марго ловушки. Она сказала Марго, что ей нужен гид.
   – Гид? – спросила мама, теряя силы. – Какой гид? По ее состоянию я мог видеть, что она теперь думает, будто Марго занялась альпинизмом или чем-то в этом роде.
   – Духовный гид, – сказала Пру. – Его зовут Мауэйк. Должно быть, он индеец.
   – У меня теперь десять ульев, – сказала тетя Фэн с гордостью. – Мы получаем в два раза больше меду.
   – Помолчи, мамочка, – сказала Пру.
   – Я не понимаю, – жалобно сказала мама, – почему она до сих пор не идет к доктору для уколов.
   – Потому что Мауэйк ей не разрешает, – торжественно произнесла Пру. – Три сеанса назад сказал он – по словам Марго, и все это в передаче миссис Хэддок, так что в достоверности сказанного можно усомниться, – так вот, по словам Марго, Мауэйк сказал, что ей не нужны больше проколы.
   – Проколы? – спросила мама.
   – Ну, я полагаю, индеец имел в виду уколы, – сказала Пру.
   – Как приятно повидаться с тобой, Лу, – сказала тетя Фэн. – Не попить ли нам чайку?
   – Очень хорошая мысль, – едва слышно произнесла мама.
   – Я не спущусь туда, чтобы заказать чай, – сказала Пру, взглянув на дверь, как будто за нею скрывались все демоны ада. – Во всяком случае, не теперь, когда у них там сеанс.
   – Почему, что случилось? – спросила мама.
   – И хорошо бы сделать тосты, – сказала тетя Фэн.
   – Да помолчи же, мамочка, – сказала Пру. – Ты представления не имеешь, что происходит на этих сеансах, Лу. Миссис Хэддок входит в транс, затем начинает покрываться эктоплазмом.
   – Эктоплазмом? – спросила мама. – Что такое эктоплазм?
   – У меня в комнате есть горшок моего собственного меда, – сообщила тетя Фэн, – я уверена, он тебе понравится, Лу. Не сравнить со всей этой синтетикой, какую вы теперь покупаете.
   – Это такое вещество, которое производят медиумы, – сказала Пру. – Оно похоже на… ну, на такое… я сама его никогда не видела, но говорят, что оно похоже на мозги. Потом они заставляют летать трубки и все такое. Скажу тебе одно, моя дорогая: я никогда не спускаюсь вниз, когда у них сеанс.
   Как я ни был зачарован разговором, мне не хотелось упустить случая увидеть женщину по имени миссис Хэддок, покрытую мозгами и с парой трубок, летающих вокруг, поэтому я вызвался спуститься вниз и заказать чай.
   К моему разочарованию, на нижнем этаже отеля я не увидел ничего хотя бы отдаленно напоминающего описание Пруденс. Но чай я раздобыл, его принес на подносе швейцар-ирландец. Мы попивали чай, и я пытался объяснить тете Фэн, что такое эктоплазм, когда вошла Марго с большим кочаном капусты под мышкой и в сопровождении маленькой коренастой женщины с выпуклыми голубыми глазами и редкими волосами.
   – Мама! – драматическим тоном произнесла Марго. – Ты приехала!
   – Да, милая, – мрачно сказала мама, – и, кажется, как раз вовремя.
   – Это миссис Хэддок, – сказала Марго, – она совершенно очаровательна.
   Сразу бросилось в глаза, что миссис Хэддок страдает странной болезнью. Казалось, что она не может дышать, когда говорит, поэтому ее речь получалась бессвязной, все слова сливались в одну гирлянду, и затем, когда у нее прорывалось дыхание, она останавливалась и втягивала воздух, производя шум, звучавший как «уаааха».
   Теперь она обратилась к маме.
   – Радавасвидетьмиссис Дррелл конечно мойдуховный гид сбщил мне вашемприезде надеюсь вы хрошо доехали… уаааха.
   Мама, которая собиралась оказать миссис Хэддок весьма холодный и достойный прием, была сбита с толку этой странной дикцией.
   – О да. А как вы? – сказала она, нервничая и напрягая слух, чтобы понять, о чем говорит миссис Хэддок.
   – Миссис Хэддок спиритуалистка, мама, – с гордостью сказала Марго, как будто она представляла по меньшей мере Леонардо да Винчи или изобретателя аэроплана.
   – В самом деле, милая? – сказала мама, холодно улыбаясь. – Это очень интересно.
   – Очнь приятно узнать что те кто уехал рныпе теперь соединились… уаааха, – сказала миссис Хэддок серьезно. – Так мнго людей… уаааха… не знает о духовном мире кторый лежит так близко.
   – Ты бы повидала щенят, Марго, – заметила тетя Фэн. – Маленькие шалунишки изодрали всю свою подстилку.
   – Помолчи, мамочка, – сказала Пру, оглядывая миссис Хэддок так, как будто ожидала, что у той в любой момент вырастут рога или хвост.
   – Вашей дчери очень повезло так как он… уаааха… сумел получить одного из лучших гидов, – сказала миссис Хэддок, как будто Марго перелистывала Дебретта, прежде чем решить, какой дух вызвать, чтобы получить совет.
   – Его зовут Мауэйк, – произнесла Марго. – Он просто прелесть!
   – Кажется, он пока не принес тебе много добра, – резко ответила мама.
   – Нет, принес, – возмутилась Марго. – Я похудела на три унции.
   – Это требует времени и терпения и полной веры в будущую жизнь… уаааха… моя дорогая миссис Дррелл, – сказала миссис Хэддок, улыбаясь маме сладенькой улыбкой.
   – Да, я верю, – сказала мама, – но я бы предпочла, чтобы Марго находилась под присмотром врача.
   – Я не думаю, что это они нарочно, – сказала тетушка Фэн. – У них, наверно, режутся зубы и поэтому болят десны.
   – Мамочка, мы говорим не о щенках, – сказала Пру. – Мы говорим о гиде Марго.
   – Это будет славно для нее, – сказала тетя Фэн, ласково улыбаясь Марго.
   – Мир духов намного мудрее любых существ на земле… уаааха… ваша дочь не могла бы быть в лучших руках… Мауэйк был великим врачевателем в своем племени один из лучших во всей Северной Америке… Уаааха.
   – И он дал мне такой добрый совет, мама, – сказала Марго. – Правда ведь, миссис Хэддок?
   – Нет больше проколов белая девушка не должна больше делать проколов… Уаааха, – произнесла миссис Хэддок.
   – Ну вот! – сказала Пру торжествующе. – Я же тебе говорила.
   – Поешьте немного меду, – радушно предложила тетя Фэн. – Это не синтетическая дрянь, какую теперь продают в магазинах.
   – Помолчи, мамочка.
   – Я все же предпочитаю, миссис Хэддок, чтобы у моей дочери был разумный врач, а не этот Мауэйк.
   – О, мама, ты такой отсталый и старомодный человек, – в сердцах сказала Марго.
   – Моя дорогая миссис Дррел вы должны научиться верить огромному влиянию духовного мира который только и старается помогать и руководить… Уаааха… – Миссис Хэддок перевела дух. – Я чувствую что если бы вы пришли на один из наших сеансов вы бы убедились в огромной силе духовного мира который в конечном счете единственный старается помочь и направить нас… Уаааха… Я чувствую что если бы вы пришли на один из наших сеансов вы бы убедились в огромной силе добра которое есть у наших духовных гидов. Уаааха.