Страница:
Данила выскочил за дверь, София закрыла дверь на засов и быстро раскрыла тюк из непромокаемой ткани. Там оказалась грубая матросская одежда. Открыла второй тюк – то же самое. Неужели все это надо надевать…
Соня потрогала брошенный в углу каюты сарафан, в котором она пришла на корабль. Он весь промок во время шторма. «Придется надевать эту гадость». Соня брезгливо пощупала, потом понюхала матросские шмотки. Они пропитались теми неприятными запахами, которые были на корабле.
Соня скинула с себя, наконец, мокрое платье и начала брезгливо, долго примеряясь, надевать одежду из мешка. Немыслимо широкие штаны она два раза загнула на поясе и крепко подвязала ремнем. Потом нацепила странные грубые носки, разбитые ботфорты больше на два размера, широченную куртку, у последней пришлось загнуть рукава. София как-то ухитрилась все подогнуть, подпоясать, пригнать, и, посмотрев на себя в зеркало, она даже усмехнулась. «Выгляжу оригинально, надо будет сфотографироваться на память», – подумала Соня.
Она открыла дверь. «Данила, заходи!»
На Дани нигде не было. Ей сразу стало жарко. Она с удивлением выглянула за дверь и увидела спокойную гладь воды, ярко светящее солнце, стоящее почти в зените, почувствовала сухой горячий воздух. Неприятные запахи на жаре стали как будто в два раза острее. На палубе никого не было, и от этого почему-то стало очень жутко. София взглянула за корму и вдалеке увидела зеленую полоску какого-то берега.
«Данила, Данила! Опять он куда-то запропастился. Вечно с ним какие-то приключения».
В это время ей навстречу вышел стоящий за вантами матрос. Она сразу узнала его, это был тот же парень цыганистого вида, который спас ее. При свете солнца он показался ей очень симпатичным.
«Привет. Мы куда-то приехали, можно, наконец, покинуть это гостеприимное судно?» – спросила она со злой иронией.
«Добрый день, – улыбнулся он. – Нет, это небольшая передышка, такое изредка бывает, скоро опять начнется шторм».
«Ну, что ж, нет, так нет. Может быть, наш похититель просто хотел нам показать, как прекрасна в шторм морская стихия? «– преувеличенно добрым голосом сказала Соня.
«Как вы себя чувствуете? Когда мы с вами говорили, корабль чуть не перевернулся, я первый раз не смог удержать вас, вы сильно ударились, мы с капитаном еле донесли вас до его каюты».
«Подумаешь, нас с братом просто похитили и насильно удерживают на парусном судне, которое слегка не соответствует нормам безопасности, да и с погодой нам не повезло, какие мелочи. Если нас ждут еще сюрпризы большие и маленькие, поверьте, я этому не удивлюсь. Жаль только, что наши родители, наверно, сходят с ума от волнения. А так все отлично. Спасибо, что спасли меня. Вы не видели моего брата?» – продолжала Соня тем же тоном.
«Да, мне жаль, что вы влипли в эту историю. Вы со временем узнаете, в чем дело. Поверьте, я сделаю для вас все, что смогу, – он посмотрел на нее с нежностью и грустью, – Ваш брат пошел посмотреть кубрик».
«Что это такое?»
«Это место где живем мы – матросы».
«Проводите меня, пожалуйста, туда».
Он сделал шаг к ней и встал почти вплотную. Его карие глаза смотрели на нее в упор. Совсем еще юное, обветренное мужественное лицо, с решительным немного ироническим выражением.
«Не бойтесь, он в безопасности, вы точно хотите пойти туда?»
Он медленно и осторожно взял Софию за руку. Соня почувствовала какую-то непонятную дрожь. «Значит, этот молодой человек все-таки затронул мое сердце, и я не потеряла способность чувствовать», – подумала она, испытывая страх и радость одновременно. Она вспомнила, что его звали Элаем.
«Не беспокойтесь за брата. Мне очень приятно видеть вас и хочется продлить это время наедине с вами».
Он опять медленно и осторожно взял ее другой рукой за талию. Соня отстранилась.
«Нет, нет, проводите меня к нему».
Элай посмотрел на нее. В его цыганских глазах зажегся какой-то странный огонь. София почувствовала каким-то первобытным инстинктом, что это предвещает. Если бы сейчас Элай ее обнял, она бы больше не отстранялась. Но он не сделал этого. Огонь в его глазах погас, появилось то же ироническое выражение, ее новый знакомый усмехнулся. «Пойдемте, я вас провожу», – Элай повернулся и пошел, указывая ей дорогу. Соня почувствовала одновременно облегчение и разочарование.
«Нет, мои чувства не умерли, как мне казалось, когда я была в депрессии, – думала София, – надо же, только в этих экстремальных обстоятельствах, я поняла, что еще не потеряла способность любить». И ее сердце сладко сжалось при мысли о том, что у нее может быть любовь здесь, на этом страшном грязном корабле, где все чувства обострены до предела.
Они пошли к носу корабля, никто не попался им навстречу. Пустынная палуба была очень чистой, как будто ее отдраили. Видимо, ее вымыл шторм, и она уже успела подсохнуть.
«Куда мы идем?»
«Это на самом форпике», – ответил Элай.
«Что такое форпик?», – подумала Соня.
Они подошли ближе к носу парусника, и сразу почувствовали все многократно усиленные неприятные запахи, которые были на корабле. «Прошу вас, мадемуазель, – иронически усмехнулся он и распахнул дверь, – ваш брат здесь». София сделала над собой невероятное усилие, чтобы не зажать нос рукой и отважно шагнула в помещение, сразу за входной дверью было несколько ступенек вниз.
Глава 7
Глава 8
Соня потрогала брошенный в углу каюты сарафан, в котором она пришла на корабль. Он весь промок во время шторма. «Придется надевать эту гадость». Соня брезгливо пощупала, потом понюхала матросские шмотки. Они пропитались теми неприятными запахами, которые были на корабле.
Соня скинула с себя, наконец, мокрое платье и начала брезгливо, долго примеряясь, надевать одежду из мешка. Немыслимо широкие штаны она два раза загнула на поясе и крепко подвязала ремнем. Потом нацепила странные грубые носки, разбитые ботфорты больше на два размера, широченную куртку, у последней пришлось загнуть рукава. София как-то ухитрилась все подогнуть, подпоясать, пригнать, и, посмотрев на себя в зеркало, она даже усмехнулась. «Выгляжу оригинально, надо будет сфотографироваться на память», – подумала Соня.
Она открыла дверь. «Данила, заходи!»
На Дани нигде не было. Ей сразу стало жарко. Она с удивлением выглянула за дверь и увидела спокойную гладь воды, ярко светящее солнце, стоящее почти в зените, почувствовала сухой горячий воздух. Неприятные запахи на жаре стали как будто в два раза острее. На палубе никого не было, и от этого почему-то стало очень жутко. София взглянула за корму и вдалеке увидела зеленую полоску какого-то берега.
«Данила, Данила! Опять он куда-то запропастился. Вечно с ним какие-то приключения».
В это время ей навстречу вышел стоящий за вантами матрос. Она сразу узнала его, это был тот же парень цыганистого вида, который спас ее. При свете солнца он показался ей очень симпатичным.
«Привет. Мы куда-то приехали, можно, наконец, покинуть это гостеприимное судно?» – спросила она со злой иронией.
«Добрый день, – улыбнулся он. – Нет, это небольшая передышка, такое изредка бывает, скоро опять начнется шторм».
«Ну, что ж, нет, так нет. Может быть, наш похититель просто хотел нам показать, как прекрасна в шторм морская стихия? «– преувеличенно добрым голосом сказала Соня.
«Как вы себя чувствуете? Когда мы с вами говорили, корабль чуть не перевернулся, я первый раз не смог удержать вас, вы сильно ударились, мы с капитаном еле донесли вас до его каюты».
«Подумаешь, нас с братом просто похитили и насильно удерживают на парусном судне, которое слегка не соответствует нормам безопасности, да и с погодой нам не повезло, какие мелочи. Если нас ждут еще сюрпризы большие и маленькие, поверьте, я этому не удивлюсь. Жаль только, что наши родители, наверно, сходят с ума от волнения. А так все отлично. Спасибо, что спасли меня. Вы не видели моего брата?» – продолжала Соня тем же тоном.
«Да, мне жаль, что вы влипли в эту историю. Вы со временем узнаете, в чем дело. Поверьте, я сделаю для вас все, что смогу, – он посмотрел на нее с нежностью и грустью, – Ваш брат пошел посмотреть кубрик».
«Что это такое?»
«Это место где живем мы – матросы».
«Проводите меня, пожалуйста, туда».
Он сделал шаг к ней и встал почти вплотную. Его карие глаза смотрели на нее в упор. Совсем еще юное, обветренное мужественное лицо, с решительным немного ироническим выражением.
«Не бойтесь, он в безопасности, вы точно хотите пойти туда?»
Он медленно и осторожно взял Софию за руку. Соня почувствовала какую-то непонятную дрожь. «Значит, этот молодой человек все-таки затронул мое сердце, и я не потеряла способность чувствовать», – подумала она, испытывая страх и радость одновременно. Она вспомнила, что его звали Элаем.
«Не беспокойтесь за брата. Мне очень приятно видеть вас и хочется продлить это время наедине с вами».
Он опять медленно и осторожно взял ее другой рукой за талию. Соня отстранилась.
«Нет, нет, проводите меня к нему».
Элай посмотрел на нее. В его цыганских глазах зажегся какой-то странный огонь. София почувствовала каким-то первобытным инстинктом, что это предвещает. Если бы сейчас Элай ее обнял, она бы больше не отстранялась. Но он не сделал этого. Огонь в его глазах погас, появилось то же ироническое выражение, ее новый знакомый усмехнулся. «Пойдемте, я вас провожу», – Элай повернулся и пошел, указывая ей дорогу. Соня почувствовала одновременно облегчение и разочарование.
«Нет, мои чувства не умерли, как мне казалось, когда я была в депрессии, – думала София, – надо же, только в этих экстремальных обстоятельствах, я поняла, что еще не потеряла способность любить». И ее сердце сладко сжалось при мысли о том, что у нее может быть любовь здесь, на этом страшном грязном корабле, где все чувства обострены до предела.
Они пошли к носу корабля, никто не попался им навстречу. Пустынная палуба была очень чистой, как будто ее отдраили. Видимо, ее вымыл шторм, и она уже успела подсохнуть.
«Куда мы идем?»
«Это на самом форпике», – ответил Элай.
«Что такое форпик?», – подумала Соня.
Они подошли ближе к носу парусника, и сразу почувствовали все многократно усиленные неприятные запахи, которые были на корабле. «Прошу вас, мадемуазель, – иронически усмехнулся он и распахнул дверь, – ваш брат здесь». София сделала над собой невероятное усилие, чтобы не зажать нос рукой и отважно шагнула в помещение, сразу за входной дверью было несколько ступенек вниз.
Глава 7
Самоубийство
Это был матросский кубрик. Комната около тридцати квадратных метров, говоря современным языком, с низким потолком. И пол, и стены, и потолок были сделаны из грубых, отполированных временем досок сильно засаленных и прокопченных. По стенам тянулись койки. Они шли в два яруса, нижний был приколочен к полу, а верхний – прибит к стенам. Около коек стояло несколько закрытых грубых деревянных ящиков.
А посередине комнаты было три больших прямоугольных продолговатых стола, тоже сделанные из больших, некрашеных досок и прибитые к полу.
За этими столами на разбитых стульях, колченогих табуретах и каких-то деревянных чурбаках сидели матросы. Человек сорок. Соне показалось, что в своих широких грязных рубахах, потемневших от времени, чулках и панталонах они выглядели нелепо и почему-то даже страшно. Люди сосредоточенно ели бутерброды с солониной и запивали чем-то из пузатых бутылок и больших кружек. Они громко вразнобой разговаривали между собой на голландском языке. Одни что-то рассказывали, другие ругались. Многих из них Соня уже видела, но были и совсем незнакомые лица. Боцман сидел на одной из коек и ел большой кусок пирога, запивая его каким-то желтым напитком из большой кружки.
В то время, когда вошла Соня, один матрос рассказывал: «Вот я на гроте у самой стеньги зарифлеваю парус, стал тянуть конец, мне одной рукой не вытянуть. Я перевел руки через мачту, держу равновесие ногами, и только завязал конец, меня качнуло, тут ветер переменился, и меня сдуло с мачты как пушинку. И я с грота перелетел на фок и там зацепился за рею. И вишу опять у самой стеньги, а боцман снизу кричит: «Ханс! Что ты там висишь, бездельник? Заправляй конец!». «Он, скотина, не удивился, что я перелетел с одной мачты на другую, а тут же нашел мне работу».
«Врешь все», – равнодушно сказал какой-то толстый матрос, поглощая бутерброд.
«Я никогда не вру, – обиделся рассказчик. – Карл видел, он подтвердит».
Карл, небольшой коренастый матрос с густой рыжей бородой, только что-то промычал с набитым ртом.
Тут София увидела брата. Он сидел за самым дальним столом в углу. Данила тоже переоделся в матросскую одежду, только костюм на нем сидел не так ладно – штаны свисали и волочились по земле, куртка висела мешком, но это его не смущало. Он оживленно беседовал с пожилым лысым сухощавым краснолицым матросом.
«Данила!» – крикнула Соня. Даня оторвался от беседы и поднял кружку: «Я был прав, они все родились в семнадцатом столетии!»
«Пойдем отсюда», – сказала София, до которой не дошел смысл слов Данилы. Она вообще не привыкла внимательно его слушать. Ей хотелось скорее уйти из этого дурно пахнущего помещения, похожего на до отказа переполненную пивную, от этих странных грубых людей, поесть в своей каюте, где не такой плохой запах, и все спокойно обсудить.
«Ну, подожди минутку, здесь так интересно!» – азартно сказал Даня.
Тут дверь распахнулась, и вошел Филипп. Его лицо было встревожено. Увидев Соню и Данилу, он не сдержал вздоха облегчения: «Вот вы где, слава Богу!»
Капитан поднял руку, чтобы перекреститься, но потом почему-то опустил. «Ешьте быстрее. Сейчас начнется шторм. У нас каких-нибудь пятнадцать минут», – тихо сказал он Соне, которая еще стояла около двери. Большинство матросов не обратили на капитана внимания, лишь один с худым болезненным лицом выкрикнул в его адрес какое-то голландское ругательство. Лицо капитана исказила гримаса ярости, но Филипп ничего не ответил и быстро вышел.
«Я тоже, пожалуй, пойду…», – начала было Соня, обращаясь к Элаю. Но в это время один здоровенный детина, снял с сундука поднос, с красной рыбой и дымящимся чаем.
Матрос подошел, протянул поднос Софии. «Кушайте, леди, – сказал он на плохом английском, – подкрепляйтесь! Садитесь сюда».
Он бесцеремонно подвинул двух матросов, сидевших рядом с ней, которые поворчали, но освободили место. Элай хотел присесть рядом с ней, это не ускользнуло от внимания двух краснолицых парней, соседей Сони по столу. Они стали пошло шутить по поводу чувств Элая к смазливой незнакомке, и последний решил уйти, шепнув Соне: «Очень надеюсь продолжить наше знакомство». Она посмотрела на бутерброды, вдруг почувствовала, как голодна, и стала есть с большим аппетитом.
Вдруг из общего хора голосов выбился один пронзительный высокий: «А зачем есть? А можно и не есть – нам это не нужно! – кричал один из матросов. – Мы все равно не можем умереть и обречены мучиться во веки веков!»
Дальше последовали фразы о том, что он не понимает, почему Всевышний так жесток. Договорив, матрос хлебнул из кружки, обтер губы и швырнул ее на пол.
«Заткнись, Краб, без тебя тошно!» – сказал боцман. Но это не остановило матроса. Он внезапно легко вскочил ногами на стол. Сидящие рядом разразились отборной бранью. Его попытались сбросить, хватая за ноги, но он балансировал и оставался стоять.
Разбушевавшийся матрос действительно был похож на краба – среднего роста с широкими плечами, большим тазом, почти полным отсутствием талии, крупными кистями рук. Большая круглая голова, лысина, обрамленная белесыми кудрями, толстый нос, глаза навыкате, полные губы, высокий лоб, выдающаяся вперед челюсть. Некрасивое характерное выразительное лицо с богатой мимикой.
«Зачем нам есть? Мы не можем умереть, мы можем только страдать, вечно страдать и мучиться. Мы не люди, а призраки, оборотни, живые мертвецы!»
Его выкрики всем не понравились. «Заглохни! Замолчи!», – кричали на него.
Матроса дергали за ноги, а боцман встал со своего места, отложил пирог и со словами: «Ты у меня сейчас дождешься!», шагнул к говорившему.
«И вы такими же станете!», – сказал последний, ткнув пальцем в Соню и в Данилу. «Вы будете такими же до второго пришествия! Вам еще долго мучится! Вот, смотрите, мы не можем умереть!».
Внезапно Краб быстро выхватил из-за пазухи предмет, который оказался старинным пистолетом. Поднес его к виску и нажал на курок, ствол с треском разорвался, его руку отбросило от виска, сам Краб зашатался, плюхнулся спиной назад, подмяв под себя еще двух матросов. Послышались крики, ругань, начался переполох. Некоторые сидящие рядом вскрикнули. Один держался за щеку, второй схватился за руку, третий почесывал лоб. Было видно, что их обожгло.
Соня вскочила: «Он умер!». «Ничего с ним, дураком, не сделается», – проворчал боцман.
А этот странный истеричный человек лежал на спине, все лицо и правая щека у него были обожжены, глаза закрыты, но никто не обратил на это особого внимания.
Только один из матросов, которому обожгло лоб, ткнул его ногой в бок, сказал: «Идиот, кривляка!», и отошел.
Неудавшийся самоубийца, открыв глаза, выругался, с трудом опираясь на руки, стал подниматься. Он встал во весь рост, оглядел всех злыми навыкате глазами и молча вышел из помещения. Соня увидела, что ожоги на лице у Краба исчезли.
Тут дверь открылась, и вошел Дирк: «По курсу три катера, направляются к нам». «Что за катера?», – спросил кто-то из матросов.
– «Спасшиеся после кораблекрушения, наверное», – ответил один. «Дурак, – сказал другой, – это же восточное побережье Африки – пираты».
Услышав про пиратов все, бросив еду, побежали к выходу. Боцман тоже проворно вышел и через минуту на палубе раздался свист его дудки. Все, кто был в кубрике, тоже выскочили. Соня и Данила остались одни. «Пойдем, – сказал Даня, – посмотрим, что произойдет». «Данила, может, спрячемся тут?» София была потрясена этим происшествием с несостоявшимся самоубийством. Ей стало страшно. Это все напоминало кошмарный сон. Происходило нечто, находящееся за гранью обыденного человеческого восприятия, или она просто сходила с ума. Соня почувствовала, что ей уже не уйти из этой заколдованной реальности и от этого все внутри опустилось. Душу начало заполнять холодное липкое отчаяние. Они как будто не успели выскочить из горящего дома и теперь с болезненным интересом наблюдали за тем, как языки пламени пожирали остатки их имущества. Это какая-то парадоксальная защитная реакция мозга, чтобы не умереть от ужаса раньше времени.
«Мы должны знать, как будут развиваться дальше события», – сказал Данила и схватил Соню за руку. Она машинально пошла за братом. От охватившего ее глубокого уныния не было сил даже думать.
Они вышли из кубрика.
Тут брат и сестра увидели, что на палубе, облокотившись о борт, стоит штурман, воспоминания унесли его далеко от корабля.
Дирк не помнил своих родителей. Он бродил в компании таких же беспризорных ребят по улицам Амстердама и попрошайничал. Дирк стал смелым и нахальным, а иначе было не выжить, ему часто доставалось от бродячих собак, ребят постарше и вообще от всех кому не лень. Но в глубине души он был добрым и мечтательным ребенком, ему нравилось бродить по городу вечерами, когда в окнах сквозь толстые стекла был виден тусклый свет. И маленький Дирк почему-то верил, что когда-нибудь и у него будет такая жизнь как у людей, живущих в этих незнакомых домах, спокойная и счастливая. А какая еще может быть у тех, кто завтракает, обедает и ужинает каждый или почти каждый день и имеет крышу над головой. Он часто был погружен в свои мысли, самозабвенно мечтал о путешествиях и сокровищах и любил придумывать невероятные истории. И, конечно, надеялся найти своих родных.
Тогда его все радовало: и наступление весны, когда в воздухе чувствуется обновление и распускаются ослепительно-яркие тюльпаны, и капли росы на траве, похожие на прозрачные слезы, и множество звезд на ночном небе. Они светят каким-то далеким мирам, и, глядя на них, начинаешь чувствовать дыхание вечности в своей душе, и от этого сладко замирает сердце. Дирк любил путешествовать, скитаться по городу и его окрестностям, смотреть на новые места и незнакомых людей. Когда ты в пути, захватывает ощущение дороги, и становишься ее частью, частью общей жизни и забываешь о себе, может быть, это и есть что-то настоящее в этом мире. Маленький Дирк чувствовал это, хотя и не мог передать словами.
Особенно он любил бродить по огромному рынку около порта, где продавались тонны рыбы. Рассматривать смешных десятиногих крабов, толстых лососей, тощих сельдей, извививающихся угрей, которые так и норовят выскочить из лоханок, и еще множество рыб больших и маленьких. Дирк был в восторге от того, что в порту можно было встретить людей из разных стран и все возможные виды товаров. И, конечно, корабли, разнообразные лодчонки, суденышки. Но самыми прекрасными волнующими были, будто летящие по волнам воздушные парусники, флейты, глядя на которые так и хотелось отправиться в дальнее странствие по полному романтики и тайн морю.
Все люди были ему интересны. Мужчины, в коротких куртках с серебряными пуговицами, стянутые в талии, пышные черные панталоны и круглые шляпы, некоторые в бархатных кафтанах, женщины в кофтах в складку и семицветных юбках, строгие англичане в париках, смуглые испанцы, веселые пестро одетые молодые девушки. Все куда-то спешили, кричали, и часто можно было незаметно утащить что-нибудь съестное.
Все на свете казалось Дирку чудесным, каждый день приносил новые впечатления, он легко относился к своим невзгодам и в глубине души чувствовал, что все будет хорошо. Это странное необъяснимое ощущение дарило радость, и Дирк подпрыгивал на каменной мостовой, напевая веселые песни, и озабоченные прохожие невольно улыбались такому бойкому и веселому, хотя и оборванному ребенку.
А потом его взяла к себе вдова торговца средней руки Агнесс, полная светловолосая женщина с очень грустными и добрыми глазами. Дирк был похож на ее сына, который умер во время чумы. Она очень полюбила приемыша. Он стал расти в тепле и ласке. Дирк был очень счастлив, теперь у него был свой дом, о котором он так мечтал. «Какой хороший мальчик, даже улица его не испортила», говорили соседи. В подростковом возрасте Дирк понял, что у него талант. Он начал сочинять стихи, очень красивые о любви и о жизни, они очень нравились его друзьям. Дирк составил целую книжку своих стихотворений, в глубине души он считал себя выше и умнее других людей, у которых в голове не рождаются такие красивые рифмы, которые просто работают и живут своей обыкновенной и простой жизнью, как это скучно и даже немного противно.
А посередине комнаты было три больших прямоугольных продолговатых стола, тоже сделанные из больших, некрашеных досок и прибитые к полу.
За этими столами на разбитых стульях, колченогих табуретах и каких-то деревянных чурбаках сидели матросы. Человек сорок. Соне показалось, что в своих широких грязных рубахах, потемневших от времени, чулках и панталонах они выглядели нелепо и почему-то даже страшно. Люди сосредоточенно ели бутерброды с солониной и запивали чем-то из пузатых бутылок и больших кружек. Они громко вразнобой разговаривали между собой на голландском языке. Одни что-то рассказывали, другие ругались. Многих из них Соня уже видела, но были и совсем незнакомые лица. Боцман сидел на одной из коек и ел большой кусок пирога, запивая его каким-то желтым напитком из большой кружки.
В то время, когда вошла Соня, один матрос рассказывал: «Вот я на гроте у самой стеньги зарифлеваю парус, стал тянуть конец, мне одной рукой не вытянуть. Я перевел руки через мачту, держу равновесие ногами, и только завязал конец, меня качнуло, тут ветер переменился, и меня сдуло с мачты как пушинку. И я с грота перелетел на фок и там зацепился за рею. И вишу опять у самой стеньги, а боцман снизу кричит: «Ханс! Что ты там висишь, бездельник? Заправляй конец!». «Он, скотина, не удивился, что я перелетел с одной мачты на другую, а тут же нашел мне работу».
«Врешь все», – равнодушно сказал какой-то толстый матрос, поглощая бутерброд.
«Я никогда не вру, – обиделся рассказчик. – Карл видел, он подтвердит».
Карл, небольшой коренастый матрос с густой рыжей бородой, только что-то промычал с набитым ртом.
Тут София увидела брата. Он сидел за самым дальним столом в углу. Данила тоже переоделся в матросскую одежду, только костюм на нем сидел не так ладно – штаны свисали и волочились по земле, куртка висела мешком, но это его не смущало. Он оживленно беседовал с пожилым лысым сухощавым краснолицым матросом.
«Данила!» – крикнула Соня. Даня оторвался от беседы и поднял кружку: «Я был прав, они все родились в семнадцатом столетии!»
«Пойдем отсюда», – сказала София, до которой не дошел смысл слов Данилы. Она вообще не привыкла внимательно его слушать. Ей хотелось скорее уйти из этого дурно пахнущего помещения, похожего на до отказа переполненную пивную, от этих странных грубых людей, поесть в своей каюте, где не такой плохой запах, и все спокойно обсудить.
«Ну, подожди минутку, здесь так интересно!» – азартно сказал Даня.
Тут дверь распахнулась, и вошел Филипп. Его лицо было встревожено. Увидев Соню и Данилу, он не сдержал вздоха облегчения: «Вот вы где, слава Богу!»
Капитан поднял руку, чтобы перекреститься, но потом почему-то опустил. «Ешьте быстрее. Сейчас начнется шторм. У нас каких-нибудь пятнадцать минут», – тихо сказал он Соне, которая еще стояла около двери. Большинство матросов не обратили на капитана внимания, лишь один с худым болезненным лицом выкрикнул в его адрес какое-то голландское ругательство. Лицо капитана исказила гримаса ярости, но Филипп ничего не ответил и быстро вышел.
«Я тоже, пожалуй, пойду…», – начала было Соня, обращаясь к Элаю. Но в это время один здоровенный детина, снял с сундука поднос, с красной рыбой и дымящимся чаем.
Матрос подошел, протянул поднос Софии. «Кушайте, леди, – сказал он на плохом английском, – подкрепляйтесь! Садитесь сюда».
Он бесцеремонно подвинул двух матросов, сидевших рядом с ней, которые поворчали, но освободили место. Элай хотел присесть рядом с ней, это не ускользнуло от внимания двух краснолицых парней, соседей Сони по столу. Они стали пошло шутить по поводу чувств Элая к смазливой незнакомке, и последний решил уйти, шепнув Соне: «Очень надеюсь продолжить наше знакомство». Она посмотрела на бутерброды, вдруг почувствовала, как голодна, и стала есть с большим аппетитом.
Вдруг из общего хора голосов выбился один пронзительный высокий: «А зачем есть? А можно и не есть – нам это не нужно! – кричал один из матросов. – Мы все равно не можем умереть и обречены мучиться во веки веков!»
Дальше последовали фразы о том, что он не понимает, почему Всевышний так жесток. Договорив, матрос хлебнул из кружки, обтер губы и швырнул ее на пол.
«Заткнись, Краб, без тебя тошно!» – сказал боцман. Но это не остановило матроса. Он внезапно легко вскочил ногами на стол. Сидящие рядом разразились отборной бранью. Его попытались сбросить, хватая за ноги, но он балансировал и оставался стоять.
Разбушевавшийся матрос действительно был похож на краба – среднего роста с широкими плечами, большим тазом, почти полным отсутствием талии, крупными кистями рук. Большая круглая голова, лысина, обрамленная белесыми кудрями, толстый нос, глаза навыкате, полные губы, высокий лоб, выдающаяся вперед челюсть. Некрасивое характерное выразительное лицо с богатой мимикой.
«Зачем нам есть? Мы не можем умереть, мы можем только страдать, вечно страдать и мучиться. Мы не люди, а призраки, оборотни, живые мертвецы!»
Его выкрики всем не понравились. «Заглохни! Замолчи!», – кричали на него.
Матроса дергали за ноги, а боцман встал со своего места, отложил пирог и со словами: «Ты у меня сейчас дождешься!», шагнул к говорившему.
«И вы такими же станете!», – сказал последний, ткнув пальцем в Соню и в Данилу. «Вы будете такими же до второго пришествия! Вам еще долго мучится! Вот, смотрите, мы не можем умереть!».
Внезапно Краб быстро выхватил из-за пазухи предмет, который оказался старинным пистолетом. Поднес его к виску и нажал на курок, ствол с треском разорвался, его руку отбросило от виска, сам Краб зашатался, плюхнулся спиной назад, подмяв под себя еще двух матросов. Послышались крики, ругань, начался переполох. Некоторые сидящие рядом вскрикнули. Один держался за щеку, второй схватился за руку, третий почесывал лоб. Было видно, что их обожгло.
Соня вскочила: «Он умер!». «Ничего с ним, дураком, не сделается», – проворчал боцман.
А этот странный истеричный человек лежал на спине, все лицо и правая щека у него были обожжены, глаза закрыты, но никто не обратил на это особого внимания.
Только один из матросов, которому обожгло лоб, ткнул его ногой в бок, сказал: «Идиот, кривляка!», и отошел.
Неудавшийся самоубийца, открыв глаза, выругался, с трудом опираясь на руки, стал подниматься. Он встал во весь рост, оглядел всех злыми навыкате глазами и молча вышел из помещения. Соня увидела, что ожоги на лице у Краба исчезли.
Тут дверь открылась, и вошел Дирк: «По курсу три катера, направляются к нам». «Что за катера?», – спросил кто-то из матросов.
– «Спасшиеся после кораблекрушения, наверное», – ответил один. «Дурак, – сказал другой, – это же восточное побережье Африки – пираты».
Услышав про пиратов все, бросив еду, побежали к выходу. Боцман тоже проворно вышел и через минуту на палубе раздался свист его дудки. Все, кто был в кубрике, тоже выскочили. Соня и Данила остались одни. «Пойдем, – сказал Даня, – посмотрим, что произойдет». «Данила, может, спрячемся тут?» София была потрясена этим происшествием с несостоявшимся самоубийством. Ей стало страшно. Это все напоминало кошмарный сон. Происходило нечто, находящееся за гранью обыденного человеческого восприятия, или она просто сходила с ума. Соня почувствовала, что ей уже не уйти из этой заколдованной реальности и от этого все внутри опустилось. Душу начало заполнять холодное липкое отчаяние. Они как будто не успели выскочить из горящего дома и теперь с болезненным интересом наблюдали за тем, как языки пламени пожирали остатки их имущества. Это какая-то парадоксальная защитная реакция мозга, чтобы не умереть от ужаса раньше времени.
«Мы должны знать, как будут развиваться дальше события», – сказал Данила и схватил Соню за руку. Она машинально пошла за братом. От охватившего ее глубокого уныния не было сил даже думать.
Они вышли из кубрика.
Тут брат и сестра увидели, что на палубе, облокотившись о борт, стоит штурман, воспоминания унесли его далеко от корабля.
Дирк не помнил своих родителей. Он бродил в компании таких же беспризорных ребят по улицам Амстердама и попрошайничал. Дирк стал смелым и нахальным, а иначе было не выжить, ему часто доставалось от бродячих собак, ребят постарше и вообще от всех кому не лень. Но в глубине души он был добрым и мечтательным ребенком, ему нравилось бродить по городу вечерами, когда в окнах сквозь толстые стекла был виден тусклый свет. И маленький Дирк почему-то верил, что когда-нибудь и у него будет такая жизнь как у людей, живущих в этих незнакомых домах, спокойная и счастливая. А какая еще может быть у тех, кто завтракает, обедает и ужинает каждый или почти каждый день и имеет крышу над головой. Он часто был погружен в свои мысли, самозабвенно мечтал о путешествиях и сокровищах и любил придумывать невероятные истории. И, конечно, надеялся найти своих родных.
Тогда его все радовало: и наступление весны, когда в воздухе чувствуется обновление и распускаются ослепительно-яркие тюльпаны, и капли росы на траве, похожие на прозрачные слезы, и множество звезд на ночном небе. Они светят каким-то далеким мирам, и, глядя на них, начинаешь чувствовать дыхание вечности в своей душе, и от этого сладко замирает сердце. Дирк любил путешествовать, скитаться по городу и его окрестностям, смотреть на новые места и незнакомых людей. Когда ты в пути, захватывает ощущение дороги, и становишься ее частью, частью общей жизни и забываешь о себе, может быть, это и есть что-то настоящее в этом мире. Маленький Дирк чувствовал это, хотя и не мог передать словами.
Особенно он любил бродить по огромному рынку около порта, где продавались тонны рыбы. Рассматривать смешных десятиногих крабов, толстых лососей, тощих сельдей, извививающихся угрей, которые так и норовят выскочить из лоханок, и еще множество рыб больших и маленьких. Дирк был в восторге от того, что в порту можно было встретить людей из разных стран и все возможные виды товаров. И, конечно, корабли, разнообразные лодчонки, суденышки. Но самыми прекрасными волнующими были, будто летящие по волнам воздушные парусники, флейты, глядя на которые так и хотелось отправиться в дальнее странствие по полному романтики и тайн морю.
Все люди были ему интересны. Мужчины, в коротких куртках с серебряными пуговицами, стянутые в талии, пышные черные панталоны и круглые шляпы, некоторые в бархатных кафтанах, женщины в кофтах в складку и семицветных юбках, строгие англичане в париках, смуглые испанцы, веселые пестро одетые молодые девушки. Все куда-то спешили, кричали, и часто можно было незаметно утащить что-нибудь съестное.
Все на свете казалось Дирку чудесным, каждый день приносил новые впечатления, он легко относился к своим невзгодам и в глубине души чувствовал, что все будет хорошо. Это странное необъяснимое ощущение дарило радость, и Дирк подпрыгивал на каменной мостовой, напевая веселые песни, и озабоченные прохожие невольно улыбались такому бойкому и веселому, хотя и оборванному ребенку.
А потом его взяла к себе вдова торговца средней руки Агнесс, полная светловолосая женщина с очень грустными и добрыми глазами. Дирк был похож на ее сына, который умер во время чумы. Она очень полюбила приемыша. Он стал расти в тепле и ласке. Дирк был очень счастлив, теперь у него был свой дом, о котором он так мечтал. «Какой хороший мальчик, даже улица его не испортила», говорили соседи. В подростковом возрасте Дирк понял, что у него талант. Он начал сочинять стихи, очень красивые о любви и о жизни, они очень нравились его друзьям. Дирк составил целую книжку своих стихотворений, в глубине души он считал себя выше и умнее других людей, у которых в голове не рождаются такие красивые рифмы, которые просто работают и живут своей обыкновенной и простой жизнью, как это скучно и даже немного противно.
Глава 8
Две истории любви
А еще у Дирка, когда ему исполнилось пятнадцать лет, появилась возлюбленная Хелен. Это была его соседка, дочь торговца свининой. Невысокая, полноватая, веселая и добрая девушка с легким характером, она смотрела на него с таким восхищением, что ему становилось жарко. Они переговаривались через забор, долго и с упоением целовались, и тогда становилось необыкновенно хорошо. Весь мир отдалялся, а юные влюбленные как будто плыли в пространстве далеко за пределами вселенной. Даже во сне Дирк видел ее большие влажные глаза и понимал, что уже не сможет жить без нее.
Хелен мечтала об идеальном мужчине и нашла его в лице Дирка. Он был молодой талантливый в меру смелый и агрессивный, пользовался авторитетом у друзей. Дирк догадывался, что она надеялась провести с ним остаток жизни. И, однажды, краснея и запинаясь, уговорил ее заняться «этим». Это произошло в доме Агнесс, когда та ушла на рынок. Они лежали на узкой деревянной кровати Дирка, в чистой маленькой спаленке на втором этаже, утомленные и счастливые, и им не было дела ни до чего на свете. «Как я раньше жил без этого», – думал Дирк и благодарно гладил руки своей любимой. «Я не думала, что это так больно и неприятно, но ради тебя я готова на все», – сказала тогда Хелен. Она поцеловала его уже с новой бесконечной нежностью, и он почувствовал, что теперь они неразрывно связаны, и Хелен для него самый близкий человек на земле.
Потом они стали встречаться почти каждый день, Дирк собирался жениться на ней. Он мечтал стать великим поэтом и драматургом, талантливым как Шекспир известным как Ван ден Вондел, написать что-нибудь философское, интеллектуальное и захватывающее. Дирк надеялся, что когда-нибудь он будет очень богат. Но иногда он начинал сомневаться, думал, что все это глупости и ничего не получится. Тогда ему становилось грустно, но ненадолго, новые впечатления и заботы молодой жизни не давали слишком глубоко задумываться.
Дирк навсегда запомнил то событие, после которого его судьба круто изменилась. Стояло дождливое лето, но день выдался жаркий и солнечный. Они с Хелен встречались уже почти два года. Дирку было скучно, ему льстило обожание любимой, но он немного устал от этого. Они жили на окраине и летом часто уходили за город, заходили в кафе, слушали музыку и пили двойное голландское пиво. А потом шли на луг, долго лежали в траве, смотрели в небо и молчали. Дирк говорил, что для настоящей любви не нужны слова. Ему казалось, что их отношения это одна солнечная ясная весна без дождей, туманов, слякоти и таяния снега, без облачка на небе.
В тот день Дирк в одной легкой рубашке и брюках сидел на бревнышке на лугу среди нескошенной травы, одной рукой обнимал Хелен и лениво считал белые густые облака, которые медленно ползли по небу. «Ты мне все прощаешь, так неинтересно, давай хоть раз поссоримся, как ссорятся другие», – неожиданно сказал он. «Но я не хочу с тобой ссориться, я люблю тебя», – ответила Хелен, погладила его по руке и залилась счастливым смехом. «Как все это надоело, постоянно одно и то же», – подумал Дирк с внезапным неизвестно откуда взявшимся раздражением.
«Подожди меня, отойду на минуту», – сказал он вслух, а сам побежал до дороги, где какая-нибудь повозка могла подвести его до города. «Хелен, конечно, обидится, но ничего попрошу прощения и помиримся здесь или у меня дома, – подумал он и цинично усмехнулся, – скажу, что мама просила присмотреть в магазине за товаром, я забыл об этом, а потом вспомнил и ушел».
Дирку хотелось чего-то необычного, ведь в жизни так много новых впечатлений. Он представлял себе каких-то щегольски одетых людей, дорогие кареты, смеющихся молодых женщин, дочерей первых богачей страны, которые слушали его стихи и аплодировали. Но и это было не то. Дирку казалось, что что-то важное и интересное ускользает от него, но как понять что именно, он не знал.
И в тот день Дирк решил пойти погулять в порт, где часто бывал в детстве. Когда он пришел туда, соленый воздух, дух дороги, приключений и путешествий захватил его как прежде. Дирк бродил среди причалов, слушал ругань матросов и с забытым мечтательным восторгом смотрел на уплывающие корабли. Он пил пиво и предавался неясным мечтам, ему становилось все лучше на душе. Как вдруг один матрос, несущий какой-то ящик, оборванный и загорелый, окликнул его:
«Дирк, это ты?!»
Дирк едва узнал в этом матросе Юргена, своего друга детства, с которым он когда-то воровал еду в порту. Они пошли в кабачок рядом с портом и друг рассказал ему, что он теперь матрос и путешествует по разным странам, видел солнечную Испанию и далекую Индию. Дирку показалось, что, когда он рассказывал про свою приемную мать, в глазах его друга мелькнуло что-то вроде зависти. Но Юрген сказал: «Детство прошло, когда-то и я хотел иметь свой дом, но теперь я путешествую по всему миру и счастлив, а знаешь, какие девки в портах», – и загадочно улыбнулся. «Да, интересная у тебя жизнь, а я что-то стал скучать в последнее время», – ответил Дирк.
«Все понятно, – Юрген хлопнул Дирка по плечу, – у тебя есть девчонка, которая тебя обожает, и это здорово, женись на ней и нарожай кучу детишек, живи в чистеньком домике, заведи какую-нибудь мелкую лавчонку и сдохни с тоски». Юрген расхохотался, он был уже сильно пьян.
«Послушай, ну зачем ты так», – начал Дирк.
«Нет, друг я не о том, это все прекрасно, просто ты мужчина и тебе нужно разнообразие», – у Юргена уже заплетался язык.
Пьяные матросы, сидевшие около засаленного почти не пропускавшего свет окна, очень громко горланили какую-то песню. А за соседним столиком какие-то оборванцы обнимали полураздетых девиц, которые сидели у них на коленях. Дирк редко ходил в такие кабаки. В глубине души он мечтал стать великим поэтом и войти в высшее общество, но любые новые впечатления не помешают творческому человеку. Потом Юрген угостил его ромом, который пьют настоящие моряки, «ведь я помню как ты тогда, мальчишкой, смотрел на корабли, ты тоже в душе моряк и не отрицай этого». Дирк раньше пил в основном только пиво, он опьянел и думал, что в кабаке очень здорово и необычно.
«Послушай, тебе надо развеяться, – продолжал его друг, – сейчас я отведу тебя к такой испаночке, с которой ты точно забудешь о скуке», – и Юрген снова расхохотался. Его громкий смех и манера постоянно кричать раздражали Дирка, но он прогонял эти мысли. Они вышли из кабака, Юрген крепко держался на ногах. «Настоящий моряк устоит в любую качку», – усмехнулся он, хватая под руку Дирка, который, напротив, сильно качался.
«Скажу тебе один секретик, надави ей на шею, как будто собираешься задушить, это ее заводит, она потом такое будет вытворять», – и Юрген затрясся от смеха. Они прошли по узкой припортовой улочке, поднялись на второй этаж какого-то старого дома, мимо разодетых девиц, которые смеялись и что-то кричали им вслед, все это Дирк помнил смутно. Он был сильно пьян и к тому же кроме Хелен никогда ни с кем не встречался и сейчас не мог сдержать волнения. Дирк не заметил, как очутился в комнате, где увидел только огромную кровать с балдахином, на которой сидела женщина в помятом сильно декольтированном красном платье. Она подняла на друзей усталые заплаканные глаза. Несмотря на то, что в ее жилах явно текла южная кровь, она была бледна. Дирк подумал, что если бы не нос с небольшой горбинкой, у нее было бы изумительно красивое лицо.
– Познакомься, это Лурдес, – сказал Юрген, – Лурдес, милая, обласкай моего друга, а то он умирает от скуки со своей подружкой. Она собиралась уйти в монастырь, но по ошибке встретила моего друга и теперь каждый день мучает его своими постными ласками.
Никому кроме самого Юргена шутка удачной не показалась.
– Ребята, приходите в другой день, я сегодня не в настроении, – Лурдес нервно теребила голубой шелковый шарф.
Хелен мечтала об идеальном мужчине и нашла его в лице Дирка. Он был молодой талантливый в меру смелый и агрессивный, пользовался авторитетом у друзей. Дирк догадывался, что она надеялась провести с ним остаток жизни. И, однажды, краснея и запинаясь, уговорил ее заняться «этим». Это произошло в доме Агнесс, когда та ушла на рынок. Они лежали на узкой деревянной кровати Дирка, в чистой маленькой спаленке на втором этаже, утомленные и счастливые, и им не было дела ни до чего на свете. «Как я раньше жил без этого», – думал Дирк и благодарно гладил руки своей любимой. «Я не думала, что это так больно и неприятно, но ради тебя я готова на все», – сказала тогда Хелен. Она поцеловала его уже с новой бесконечной нежностью, и он почувствовал, что теперь они неразрывно связаны, и Хелен для него самый близкий человек на земле.
Потом они стали встречаться почти каждый день, Дирк собирался жениться на ней. Он мечтал стать великим поэтом и драматургом, талантливым как Шекспир известным как Ван ден Вондел, написать что-нибудь философское, интеллектуальное и захватывающее. Дирк надеялся, что когда-нибудь он будет очень богат. Но иногда он начинал сомневаться, думал, что все это глупости и ничего не получится. Тогда ему становилось грустно, но ненадолго, новые впечатления и заботы молодой жизни не давали слишком глубоко задумываться.
Дирк навсегда запомнил то событие, после которого его судьба круто изменилась. Стояло дождливое лето, но день выдался жаркий и солнечный. Они с Хелен встречались уже почти два года. Дирку было скучно, ему льстило обожание любимой, но он немного устал от этого. Они жили на окраине и летом часто уходили за город, заходили в кафе, слушали музыку и пили двойное голландское пиво. А потом шли на луг, долго лежали в траве, смотрели в небо и молчали. Дирк говорил, что для настоящей любви не нужны слова. Ему казалось, что их отношения это одна солнечная ясная весна без дождей, туманов, слякоти и таяния снега, без облачка на небе.
В тот день Дирк в одной легкой рубашке и брюках сидел на бревнышке на лугу среди нескошенной травы, одной рукой обнимал Хелен и лениво считал белые густые облака, которые медленно ползли по небу. «Ты мне все прощаешь, так неинтересно, давай хоть раз поссоримся, как ссорятся другие», – неожиданно сказал он. «Но я не хочу с тобой ссориться, я люблю тебя», – ответила Хелен, погладила его по руке и залилась счастливым смехом. «Как все это надоело, постоянно одно и то же», – подумал Дирк с внезапным неизвестно откуда взявшимся раздражением.
«Подожди меня, отойду на минуту», – сказал он вслух, а сам побежал до дороги, где какая-нибудь повозка могла подвести его до города. «Хелен, конечно, обидится, но ничего попрошу прощения и помиримся здесь или у меня дома, – подумал он и цинично усмехнулся, – скажу, что мама просила присмотреть в магазине за товаром, я забыл об этом, а потом вспомнил и ушел».
Дирку хотелось чего-то необычного, ведь в жизни так много новых впечатлений. Он представлял себе каких-то щегольски одетых людей, дорогие кареты, смеющихся молодых женщин, дочерей первых богачей страны, которые слушали его стихи и аплодировали. Но и это было не то. Дирку казалось, что что-то важное и интересное ускользает от него, но как понять что именно, он не знал.
И в тот день Дирк решил пойти погулять в порт, где часто бывал в детстве. Когда он пришел туда, соленый воздух, дух дороги, приключений и путешествий захватил его как прежде. Дирк бродил среди причалов, слушал ругань матросов и с забытым мечтательным восторгом смотрел на уплывающие корабли. Он пил пиво и предавался неясным мечтам, ему становилось все лучше на душе. Как вдруг один матрос, несущий какой-то ящик, оборванный и загорелый, окликнул его:
«Дирк, это ты?!»
Дирк едва узнал в этом матросе Юргена, своего друга детства, с которым он когда-то воровал еду в порту. Они пошли в кабачок рядом с портом и друг рассказал ему, что он теперь матрос и путешествует по разным странам, видел солнечную Испанию и далекую Индию. Дирку показалось, что, когда он рассказывал про свою приемную мать, в глазах его друга мелькнуло что-то вроде зависти. Но Юрген сказал: «Детство прошло, когда-то и я хотел иметь свой дом, но теперь я путешествую по всему миру и счастлив, а знаешь, какие девки в портах», – и загадочно улыбнулся. «Да, интересная у тебя жизнь, а я что-то стал скучать в последнее время», – ответил Дирк.
«Все понятно, – Юрген хлопнул Дирка по плечу, – у тебя есть девчонка, которая тебя обожает, и это здорово, женись на ней и нарожай кучу детишек, живи в чистеньком домике, заведи какую-нибудь мелкую лавчонку и сдохни с тоски». Юрген расхохотался, он был уже сильно пьян.
«Послушай, ну зачем ты так», – начал Дирк.
«Нет, друг я не о том, это все прекрасно, просто ты мужчина и тебе нужно разнообразие», – у Юргена уже заплетался язык.
Пьяные матросы, сидевшие около засаленного почти не пропускавшего свет окна, очень громко горланили какую-то песню. А за соседним столиком какие-то оборванцы обнимали полураздетых девиц, которые сидели у них на коленях. Дирк редко ходил в такие кабаки. В глубине души он мечтал стать великим поэтом и войти в высшее общество, но любые новые впечатления не помешают творческому человеку. Потом Юрген угостил его ромом, который пьют настоящие моряки, «ведь я помню как ты тогда, мальчишкой, смотрел на корабли, ты тоже в душе моряк и не отрицай этого». Дирк раньше пил в основном только пиво, он опьянел и думал, что в кабаке очень здорово и необычно.
«Послушай, тебе надо развеяться, – продолжал его друг, – сейчас я отведу тебя к такой испаночке, с которой ты точно забудешь о скуке», – и Юрген снова расхохотался. Его громкий смех и манера постоянно кричать раздражали Дирка, но он прогонял эти мысли. Они вышли из кабака, Юрген крепко держался на ногах. «Настоящий моряк устоит в любую качку», – усмехнулся он, хватая под руку Дирка, который, напротив, сильно качался.
«Скажу тебе один секретик, надави ей на шею, как будто собираешься задушить, это ее заводит, она потом такое будет вытворять», – и Юрген затрясся от смеха. Они прошли по узкой припортовой улочке, поднялись на второй этаж какого-то старого дома, мимо разодетых девиц, которые смеялись и что-то кричали им вслед, все это Дирк помнил смутно. Он был сильно пьян и к тому же кроме Хелен никогда ни с кем не встречался и сейчас не мог сдержать волнения. Дирк не заметил, как очутился в комнате, где увидел только огромную кровать с балдахином, на которой сидела женщина в помятом сильно декольтированном красном платье. Она подняла на друзей усталые заплаканные глаза. Несмотря на то, что в ее жилах явно текла южная кровь, она была бледна. Дирк подумал, что если бы не нос с небольшой горбинкой, у нее было бы изумительно красивое лицо.
– Познакомься, это Лурдес, – сказал Юрген, – Лурдес, милая, обласкай моего друга, а то он умирает от скуки со своей подружкой. Она собиралась уйти в монастырь, но по ошибке встретила моего друга и теперь каждый день мучает его своими постными ласками.
Никому кроме самого Юргена шутка удачной не показалась.
– Ребята, приходите в другой день, я сегодня не в настроении, – Лурдес нервно теребила голубой шелковый шарф.