Дарья Вишневская. Забытая сказка

 
   Через полчаса в комнату пришел Маро, ухитрившийся спрятать Марета за пазухой. Впрочем, увидев мальчишку, Юлиус подумал, что, в общем, и немудрено – он был худ и очень мал для своих двенадцати.
   «Человеческие детеныши плохо растут без света…»
   Узкое лицо Марета не выражало ни тревоги, ни заинтересованности в своей судьбе – оно было безразличным.
   – Тебе что, все равно, что с тобой будет? – спросил Юлиус под треск камина, призванного согреть ребенка.
   – Я буду королем. – Марет глянул на него и улыбнулся. Его глаза были светло-светло зеленые, как две ледышки.
   Кто-то постучал в окно.
   – Это я, Грэт, – голос его звучал глухо, – мои вампиры и вервольфы Гектора ждут только вас.
   – Подожди, Грэт, мы сразу отправимся в спальню Вирта, чтоб прикончить его.
   Грэт кивнул.
   Вампиры выплыли в ночной воздух и заскользили, точно по невидимому мосту, к самой вершине Главной башни.
   Под ногой Грэта лопнуло стекло, и осколки ворвались в комнату. Жена Вирта пронзительно завизжала.
   – Ты что себе позволяешь, выродок? – злобно спросил Вирт влетевшего Упыря.
   Упырь медленно отошел от окна к стене.
   – Запомни, один из самых преданных слуг твоего отца – не выродок, и не тебе, ничтожество, говорить со мной. Взгляни, мой господин, в вечную тьму, что ты видишь там? Уж не вервольфы ли идут снимать с тебя корону?
   Вирт замер. Хоть в душе его и происходила, наверное, тяжкая борьба, лицо осталось бесстрастным.
   – Будьте вы прокляты. Не продержится долго замок… – прошептал он и хотел выпрыгнуть в окно, но путь ему преградил Юлиус.
   Тогда Вирт, взревев точно зверь, толкнул Юлиуса, и тот, ударившись виском о подоконник, потерял сознание. Вирт же перепрыгнул через его тело и исчез в темноте.
   Упырь кинулся за ним.
 
   Шум… голова раскалывается… кто-то тянет за рукав. Юлиус разлепил глаза и увидел перед собой вечно спокойное лицо Ванессы:
   – Он забрал Миду… Упыря и остальных отвлекли другие…
   Юлиус подскочил и через выбитое окно увидел, как Вирт бежит по крыше, вековая черепица трещит под его ногами, а за собой он тащит упирающуюся Миду – быть может, он рассчитывал пить ее кровь, когда покинет замок.
   Собственная мертвая кровь вскипела в Юлиусе, и он из окна прыгнул на крышу и бросился следом за Виртом.
   А вокруг царила суматоха. Верфольфы выли, точно тоскующие волки, вампирши визжали, Грэт внизу что-то кричал…
   Юлиус не мог видеть, что с другой стороны замка наперерез Вирту летят несколько вампиров, он мог и хотел видеть лишь самого короля и девушку, которую он тащил.
   Напрягая всю силу своих вампирских мышц, Юлиус почти догнал Вирта, ему оставалось до него каких-то четыре локтя, когда король поднял голову, заметив наконец Юлиуса. Злобная усмешка поплыла на его тонких губах, в тот же миг он демонстративно разжал руки, толкнул Миду, и девушка, не удержавшись, покатилась по черепице вниз.
   Руки Юлиуса зачерпнули пустоту, на мгновение он закрыл глаза, потом вновь глянул вниз, где, распластавшись на черной траве, лежала, раскинув руки, маленькая белая фигурка. Сознание Юлиуса точно рухнуло следом.
   Не говоря ни слова, с ледяным спокойствием Юлиус шагнул к ухмыляющемуся Вирту и вонзил меч ему в сердце, прекрасно понимая, что вреда не принесет, затем вытащил и вновь вонзил.
   Вирт, опустив голову, смотрел на появляющиеся в его груди раны.
   – Ты глуп, молодой вампир, – пробормотал он наконец.
   – Да уж, ты умнее, – неприязненно сказал Грэт, появляясь из-за башни, – но теперь не будет простора твоему уму. Я так полагаю, его изгонят? – обратился он к Упырю, тот, пожав плечами, неуверенно кивнул.
   – Глуп и ты, выродок из леса, – равнодушно сказал Вирт, – вы все боитесь света, а без меня, как завещал отец, он настанет.
   – Первоначальный был отцом не только тебе, но и всем нам. А разве ты не был дураком, когда двенадцать лет назад посещал смертную женщину из подвала, а? Ты ведь не рассчитывал оставить следы своего пребывания… однако оставил. Ты был дураком, когда понадеялся, что, если предашь всех, никто не предаст тебя, – заметил Маро, – все тебя предали. А мальчишка, который родился от твоей связи… он ведь кровный внук Первоначального. Понимаешь, ваше величество?
   И тут впервые в глазах Вирта появился страх, ибо понял он, что уже не нужен вампирскому роду. На мгновение он замер, а потом вдруг резко вытащил из кармана перчатку, взял что-то, сверкнувшее в свете луны, и вздрогнул. Серебряный ножичек порезал ему руку, мертвая кровь запеклась на ране, а через секунду Вирт рухнул на крышу, и глаза его остекленели.
   Юлиус вновь глянул вниз, закусив губы. Потом, не в силах больше сдерживать себя, бросился с крыши. Ветер разметал его плащ, и приземлился вампир на все четыре конечности, точно кошка.
   Мида была мертва, да и немудрено – девушка упала с высоты около десяти этажей в пересчете на человеческую систему счисления.
   Юлиус сел рядом и протянул ладонь, робко касаясь лица и закрывшихся глаз, нежно стер струйку крови, текущую изо рта, и, поднявшись, глянул на Миду сверху вниз. Она лежала, раскинув руки, одна была неестественно вывернута. Черной копной легли на лицо волосы. Красивое темно-бордовое платье роскошно и небрежно щекотал скользящий у земли ветерок, а шнурок на корсете ослаб, открывая глубокую впадинку между белоснежными грудями. Юлиус закусил губы так, что кровь медленно окрасила его клыки. Он почти ощущал, как эта кровь ледяными каплями замораживает ему сердце и крохотные льдинки рвут на части мертвую плоть.
   Рядом приземлился Маро и положил руку на плечо друга. Тот долго и молча стоял над телом, наконец поднял его на руки и взвился в воздух.
   – Стой, ты куда? – воскликнул Маро, но Юлиус уже был в небесах, и черная точка мгновенно исчезла из виду.
   Юлиус вернулся через час, уже без тела. Ближе к человеческому рассвету (ибо в вампирском замке вечно темно) он уже был со всеми в зале.
 
   Зал тот был высотой в два этажа. Обильно украшала лепнина его серые стены, черные кресла и диваны стояли по всему залу, столики, канделябры со свечами, а в углу – бутыли с вином. Здесь проводили большую часть своего времени вампиры, читая либо беседуя друг с другом. Проголодавшись, шли они в подвал, где людей выращивали точно скот, если же вампир скучал, он мог идти наверх, в свою комнату, спать либо бродить по замку и окрестностям. Жизнь здесь текла мирно и размеренно… до свержения Вирта, а сейчас зал превратился в гудящий улей.
   Вампиры судорожно переговаривались друг с другом, ибо первый раз за тысячу лет был у них повод к волнению.
   Но когда на верхнем балконе показался Юлиус, все замолчали – от него вампиры ждали ответа.
   Он стоял рядом с креслом, в котором сжался Марет, а вокруг замерли Упырь, Маро и Грэт.
   Долгое время толпа бессмертных молчала. Напряжение висело в воздухе, точно дрожащая струна.
   – Мы ждем объяснений, – спокойно сказал старый вампир.
   Упырь положил руку на плечо Марета.
   – Вы видите перед собой кровного внука Первоначального.
   В зале тотчас поднялся гул – вампиры зашептались друг с другом.
   Упырь воскликнул, перекрывая шум:
   – Вы спросите, откуда он? Все просто… Вы знаете, каков… был Вирт. Этот ребенок был рожден человеческой женщиной из подвала.
   – А почему смотритель не убил его, как и положено?
   – Смотритель заодно с заговорщиками, – сказал Маро.
   – И теперь я спрашиваю вас, согласны ли вы быть в подчинении у Марета?
   – А разве у нас есть выбор! – вскричала вампирша. – Если ты лжешь, то тьма рассеется…
   Юлиус не желал больше слышать споров. Он развернулся и убежал из зала.

Глава 4. Первый совет

   Тянулись дни. Уж снег покрыл плотным ковром поля катарийских крестьян, превратил деревья в носителей белых шалей, заставил не один десяток одиноких путников, ругаясь, искать себе пристанище в деревнях, где теплый огонь отгонял призраков снежного леса.
   Не миновал первый снег конца ноября и замок. Там он припорошил деревья в парке, дорожки, сделал ледяным озеро и даже могилу Первоначального покрыл белой колюче-холодной шапкой.
   Морозы в северной части Катарии начинались в ноябре и продолжались примерно до конца февраля, а там уж природа помягчеет.
   И когда завывающий ветер гонял снежинки по воздуху, юный король вампиров и его свита предпочитали сидеть в теплой комнате Юлиуса, где день и ночь горел камин. Вампирам, естественно, не нужен был огонь, но о короле, который пока что был человеком, такого не сказать.
   И вот двадцать девятого ноября все они были там. Марет, Юлиус, Упырь, Маро, Ванесса, Гектор и Грэт.
   Король был на своем троне, Юлиус, Упырь и Ванесса – на диване, Маро стоял у окна, по давней привычке, Гектор в угловом кресле, Грэт развалился и почти лежал в своем кресле. На его губах мелькала улыбка, временами – искренняя.
   Глядя на манеры друга, царь вервольфов невольно вспоминал смертных повес, страстью которых были женщины, вино и карты; но это сходство не портило Грэта, а напротив, придавало ему по-юношески озорной вид.
   – Как идут дела у ведьм?
   – Из-за стужи им трудно добраться к нам, но как-то добираются, – зевая, сообщил Гектор, – мои вервольфы диву даются, а соглядатаи докладывают, что людям, видать, тоже холодно, оттого и палят костры на площадях… Бегут ведьмы от мучительной смерти, – добавил он через мгновение уже серьезно.
   – Я бы на вашем месте не о ведьмах думал, – буркнул Маро.
   – А о чем же? – вскинул брови Юлиус.
   – Людям ведь вряд ли понравилось, что нечистые начинают объединяться, – подхватил Упырь.
   – И что они могут нам сделать?
   – А ты сама-то подумай… да если б они захотели, от замка бы камня на камне не осталось. Да, многих бы они здесь положили, но это стоит того, чтоб нас уничтожить. Приди сюда хотя бы тысяч пять воинов, вооруженных серебром, и куда мы денемся, дорогая?
   – Типун тебе на язык! – высокомерно воскликнула Ванесса, медленно сползая с его колен. – Накаркаешь еще!
   Упырь усмехнулся и лениво притянул ее обратно.
   Грэт встал и подошел к окну. Опершись о подоконник, он тоскливо глянул в снежную тьму. Нет ничего тоскливей, чем безлунная ночь и зловещий заснеженный лес.
   – Временами я скучаю по той берлоге, Тор, – произнес он.
   – Я тоже, – признался Гектор, – но согласись…
   Он вдруг замолчал и прислушался. Сквозь рев вьюги отчетливо послышался волчий вой.
   – Твой гонец несет известия, – заметил Грэт.
   Гектор сорвался с места и выскочил в дверь. Через минуту его взволнованный голос был слышен под окнами.
   – Ну что там? Что? – Зуб на зуб не попадал.
   – Подожди, мой царь, – отвечал ему приглушенно вервольф, – дай обогреться, а вести я принес недобрые.
   Обычному человеку трудно было бы услышать разговор у подножия башни, находясь на ее вершине, но из пяти присутствующих четверым это было легко, ибо к бессмертию они получили еще и чуткие уши.
   Прошло несколько томительных минут, наконец Гектор вошел, а следом за ним – весь продрогший, в снегу, мужчина небольшого роста и неопределенного возраста. Он хмуро кивнул присутствующим и сел прямо на пол перед камином. Вода с его тающей одежды стала стекать по полу, но дыхание постепенно выравнивалось.
   – Так что за недобрые вести ты несешь? – нетерпеливо спросил Гектор.
   – Слушай, мой царь, – отрывисто произнес соглядатай-вервольф. – Видел я много в городах… отряды инквизиторов стекаются к столице… те, которые молодые, – солдаты, а старики остаются искать ведьм… Недобрый знак, согласитесь. Я отправился следом, в столицу, в светлейший город Катарианс… И вот что я слышал, с риском жизни пробравшись во дворец… о мой царь…
   – Так что же ты слышал? – сдвинул брови Юлиус.
   – Я отвечаю лишь своему господарю, – уклончиво заметил оборотень и обернулся к Гектору, – хотят они, царь, собраться в Катариансе… и оттуда прямо идти на замок. Числом будет их десять тысяч, чтоб быть уверенными. Дальше я не слышал – меня застукала служанка. Мне пришлось задушить ее, чтоб не поднимать шум, но дальше было оставаться опасно, ибо она успела что-то пискнуть, и инквизиторы в тронном зале насторожились. Едва я смог убежать из столицы, пошел снег. Я думал, я сдохну, как последняя собака, или утону в Великом, но жутко холодном Ниасе и не донесу тебе весть.
   – Прямо идти на замок? Ты не ослышался? – переспросил Грэт.
   – Мой слух остер, о друг-вампир, – почтительно сказал вервольф. – Я уверен, то и было сказано.
   – Верно сказали Маро и Упырь, потревожили беду, – процедил сквозь зубы Юлиус, – решать надо, что делать будем?
   – Если их будет десять тысяч, то пусть лучше мои вервольфы убегут в Далекий север, – вырвалось у Гектора.
   Грэт усмехнулся.
   – Вообще-то это вариант, – грустно сказал он.
   – Покинуть замок? Вот так оборвать тысячелетнюю связь с этим местом, которое создал для нас еще Король-отец? – Ноздри Упыря затрепетали от гнева.
   – Да пошутил я, – буркнул Гектор, отводя глаза, – я бы никогда не простил себе малодушия. Но решать, что делать, все ж надо. Если вы не хотите уходить из замка, то нужно противопоставить людской силе силу нашу.
   – Зря ты, брат, заговорил о силе, – возразил Грэт, – ее-то у нас, пожалуй, недостаточно. Пусть все ведьмы, вервольфы и вампиры даже соберутся, нас вместе будет, ну… – он помедлил, – ну, тысячи три, согласись. А их десять.
   – И далеко не все воины, есть ведь и маги среди них. – Маро поморщился, точно от зубной боли. – Ты говоришь: противостоять… но разве у нас есть что-то, чего нет у них? Пусть даже вампиры и не чувствуют боли, но стоит лишь царапнуть нас серебрянным кинжалом, как небеса померкнут.
   – Я не о силе речь веду, – мягко возразил Грэт, – признаться, на меня произвел впечатление Граф… я так думаю, решая судьбу замка, да и всей нечисти, мы не должны забывать о нем.
   – Да, – кивнул Упырь, – Графу стоит послать весть. Пусть гонцом будет тот, кто не боится света.
   – Гектор, – сказал Юлиус.
   – Я вам что, гончая?
   – Но из вервольфов ты бегаешь быстрей всех. – Грэт отлично знал, чем воздействовать на друга.
   Гектор нахмурился, но после минуты колебаний пробормотал:
   – Хорошо.
   Серебристый волк пустился в долгий путь, но через четыре дня, третьего декабря, он вернулся.
 
   Гектор зашел молча, в обличье волка прошествовал к камину, лег и тихо заскулил, глядя на огонь. Его шерсть сплошь была покрыта изморозью, а лапы отморожены так, что, если прикоснуться к ним, казалось, будто под пальцами ледышка.
   Грэт бросился к нему.
   – Кто тут маг? – не попросил, а потребовал вампир. – Сделайте что-нибудь с его лапами!
   Вошедший следом Граф выглядел не лучше, но в отличие от Гектора он не мог чувствовать холода.
   Граф опустился на одно колено возле волка и прошептал заклинание. Гектор заскулил от боли, и с его лап почти кипятком полилась на пол вода.
   Ванесса подошла и обняла своего брата.
   – Как ты? Мы не виделись сотню с лишним лет… – тихо спросила она.
   – Все так же, сестричка, – хрипло ответил Граф, – Гектор рассказал мне, что случилось здесь. Я много думал.
   – И? – Юлиус приподнялся с кресла.
   – Боюсь, моя и без того небезупречная память слишком полна, – виновато сказал Граф, – но я должен еще поразмыслить… а это, я полагаю, король? – Он подошел к Марету и, не раздумывая, встал на колени.
   Мальчик смутился, еще бы!
   – Встань, – тихо попросил он.
   – Удивительно ты похож на Первоначального… в тебе течет его кровь. – Граф поднял руку и коснулся волос Марета. – Да, сходство несомненно…
   – Я тоже об этом думал, – заметил Упырь, – этот мальчик станет копией своего предка, когда подрастет. Уж никто не усомнится в его праве носить корону!
   – Так, значит, Граф, ты не смог ничего придумать… – разочарованно протянул Маро.
   – Увы… но быть может, когда я снова в родных стенах, озарение посетит меня. Как давно и как недавно магией лепил я этот камин! – По лицу Графа скользнула тень воспоминания, на миг затуманившая его взор. – Бывало, соревновались мы с Первоначальным в искусстве… помнишь, Упырь?
   – Как же не помнить, – отозвался его друг детства, – не в обиду тебе будет сказано, но у него получалось намного лучше…
   – Я был горд, – сокрушенно покачал головой Граф.
   Юлиус злился. Вместо того чтоб решать судьбу замка, эти двое старейших предавались воспоминаниям. Даже ему, трехсотлетнему, не почувствовать всей пыли, радости и горя, что за десять веков оседает в памяти.
   – Надо собрать совет нечисти, – еле слышно напомнил Юлиус.
   – Со времен Первоначального это будет первый такой совет, – заметил Граф, – так и наречем его Первым.
   «И чую я, не последним он будет, – подумал Грэт, – неприятности к тебе, лесной король, липнут как к падали стервятники… Убежать? Убежать я всегда успею».
 
   В зал вампиры леса зашли все до единого, по старой привычке повинуюсь зову Грэта. А зал битком был набит вампирами замка, вервольфами, принявшими человеческий облик, да несколькими ведьмами. Все они стояли и молча слушали разговор, происходящий наверху, за большим круглым столом, где сидели Марет, Юлиус, Упырь, Граф, Маро, Грэт и Гектор.
   – Значит, мы не будем уходить? – в сотый раз переспросил Грэт, которому какой-то частью души этот путь был ближе.
   – Нет, – терпеливо ответил Упырь, – хотя вервольфы и вампиры леса могут уйти, мы остаемся. Сетакор был выстроен для нас, и мы его не покинем.
   – Быть может, магией можно добиться большего, чем силой? – с надеждой спросил Гектор, глядя на Графа. Молодому оборотню казалось, что пред ним величайший из мудрецов, и он не был не прав.
   – Мне нужно подумать, переворошить в памяти мои знания. Посидите пока молча…
   Потянулись минуты, самые томительные в жизни Грэта. Вскоре минут тех стало настолько много, что они сбились в часы.
   Вампир многому научился, кроме одного – долго ждать. Он уж весь извелся, издергался, стул под ним скрипел, когда он разворачивался и вертелся. Наконец Грэт просто положил подбородок на стол и прикрыл глаза.
   Остальные вампиры были погружены в спокойное терпеливое ожидание. Гектор же и Марет, будучи почти людьми, страдали ничуть не меньше Грэта.
   Прошло, вероятно, часа два, пока Граф не поднял голову и не осведомился ровным голосом:
   – Какой нынче год?
   – Две тысячи двадцать четвертый идет к концу.
   – Двадцать четыре отнять семь… семнадцать. Да, семнадцать лет, он еще так юн, – задумчиво произнес Граф.
   – О чем ты, дружище? – удивился Упырь.
   – Слышал ли ты хоть раз о волевых магах?
   – Само слово слышал, но о смысле не задумывался.
   – Позволь объяснить. Волевая магия – высшая форма колдовского искусства. Это сложно понять, даже я сам не до конца осознаю… в общем, коль ты волевой маг, то достаточно тебе напрячь силу воли, даже не произнося заклинания, как твое повеление будет исполнено. Когда Великий Тиэлец создал людей, он каждому дал по крупице магического дара. Но неразумно использовали его люди. И тогда отобрал он у всех их магию, оставив ее лишь каждому пятому. Вот почему прирожденных магов так мало. А дары остальных он сохранил. Подсчитай, сколько за тысячелетие рождается людей без магии и что будет, если собрать отобранные у них дары в один и наделить ими одного человека. Вот волевой маг. Таково было решение Тиэльца, и не нам с ним спорить. В начале нового тысячелетия, точнее, в седьмой год, появляется на свет такой маг. А коли ныне у нас двадцать четвертый, то маг этот еще жив и даже юн. И быть может, не знает о своем даре.
   – Это замечательно, конечно, – осторожно заметил Гектор, – но чем это поможет нам?
   – Слушай дальше, царь вервольфов. Есть два условия получения и сохранения волевой магии. Первое, я уже сказал – родиться пятого августа седьмого года. А второе – если направит владетель дара его на себе подобных, то сильная боль, равная боли пытаемого, пронзит его тело. Проще говоря, маг не должен убивать людей, иначе ему передастся их мука. Понимаете, господа вампиры, понимаешь, король Марет? Если мы найдем человека, рожденного 5 августа 2007 года, того самого волевого мага, и уговорим его присоединиться к нам… соображаете, сила какого масштаба будет на нашей стороне?