Страница:
Люська поморщилась, будто ей поднесли под нос склянку с нашатырем, а мужик с истошным криком «Ах ты, блядь!» замахнулся для удара, который вполне мог раздробить собачий череп…
Внезапно и у него возникла проблема. Проблема состояла в том, что черенок, описавший широкую дугу, задел по пути злосчастный «ровер». На крыле появилась длинная уродливая вмятина.
Этого Вовчик, чтивший свою собственность превыше любой другой, уже не вынес. Его реакция была мгновенной, как будто внутри кто-то отпустил заведенную пружину. На несколько секунд он позволил себе потерять контроль.
За это короткое время он успел сломать плюгавому руку, вытащить пистолет и привести рукоятку в соприкосновение с его же левой височной областью. Соприкосновение получилось чуть более сильным, чем надо. Мужик дернулся, хрюкнул, обмяк, потемнел и рухнул рядом со своей половиной. И сделался неподвижен.
Вот тут-то Вовчик понял – с трупами выходит явный перебор. Как в черной комедии. Со стороны смешно, но он-то не видик смотрит!
Из города придется убираться. Чем раньше, тем лучше. Прямо сейчас? Точно! А ведь он искренне хотел узнать, что это такое – заслуженно спокойная жизнь мирного обеспеченного пенсионера. Да, видать, не судьба! Игра получается дурацкой. Вместо противника – унылые кретины. Вместо обещанной призовой охоты на двуногую дичь – сплошные недоразумения. Каково это – иметь все, что душа пожелает, и за одну ночь превратиться в Вечного Жида? Вовчик стал противен сам себе. Раньше он не размякал; наверное, этот чертов хоспис для конченых так на него действует…
Он влез на водительское сиденье и обнаружил справа от себя прыщеватое создание, совсем недавно отпраздновавшее первую менструацию. Создание было одето в грязноватый халатик со слониками. Оно задрало босые ноги на переднюю панель и сосало «чупа-чупс».
– Ты кто такая, мать твою?! – Вовчика начало тошнить от липнувших к нему аборигенов. Ощущение того, что его вот-вот затянет новое болото и он уже по колено в дерьме, было вполне убедительным, почти физиологическим. Чуть пошевелись – и в штанах зачавкает…
– Гы, – сказало создание, демонстрируя небольшую задержку в умственном развитии – лет этак на десять – и дефекты речи. – Покатаеф, дядя? А я тебе конфефу дам.
Вовчик уже протянул руку, чтобы схватить эту недоделанную Лолиту за пучок осветленных перекисью волос и вышвырнуть вон, но потом вдруг передумал. Он решил взять девчонку с собой. Будет чем торговаться с легавыми. Теперь Вовчик почему-то был уверен, что легавые в этом городе все-таки есть. Во всяком случае, есть кто-то, надзирающий за порядком. Кто-то, кого местные до смерти боятся.
– Покатаю, – нехорошо улыбнулся он. – Перебирайся назад… к дедушке.
– Дедуфка шпит?
– Ага. Вечным сном. И ты поспи.
Он развернул «ровер» так, чтобы продолжать движение на запад. Возврата, конечно же, не было.
– Ты будеф ехать быфтро? – спросила девчонка, положив голову на колени «дедушке», завернутому в плащ.
– Быстро.
– Это хорофо. Папка фказал, фто утром мы фсе умрем.
– Ну, насчет себя твой папка угадал. А что он еще сказал?
– Фто придет… как ефо… забыла…
– Кто придет?
– Пс-с-с-с…
Девка уже засыпала, посасывая вместо карамели свой большой палец.
«Дурдом», – покачал головой Вовчик и вдавил в коврик педаль газа.
Не было смысла проявлять осторожность. «Ровер» понесся по улице как пуля.
Альбинос оторвался от своего теплого коктейля с одуряющим запахом и долго смотрел вслед удаляющимся красным фонарям, пока они стали неотличимыми от его собственных зрачков. Он даже не дернулся – знал, что ему не догнать металлическое зловонное чудовище. Или знал что-то еще…
И снова была прямая лента шоссе, ныряющая в черную дыру запада, и темные поля слева и справа, заросшие сорняками, и багровеющая луна с черепом, все больше похожая на надрезанный апельсин. Однажды Вовчику показалось, будто через поле бредет кто-то – изломанная фигура во всем черном, если не считать белого воротника и белых же манжет. Какая-то нелепая шляпа скрывала лицо.
Незнакомец двигался размашистыми шагами; когда его и «ровер» разделяло минимальное расстояние, девка вдруг громко застонала во сне. Вовчик ощутил, как холодный ветер лизнул его коротко стриженный затылок – невесть откуда взявшийся ветер внутри наглухо закупоренной металлической коробки…
Существо в черном вытянуло руку и показало кулак с отставленным большим пальцем. Возможно, оно голосовало, а возможно, давало понять, что у него все классно. Или у Вовчика все классно. Или у них обоих.
Во всяком случае, Вовчик даже не сбросил скорости. Закрытая зона его достала. Глаза слипались. Вдруг оказалось, что можно с вожделением думать о такой чепухе, как чашка кофе или амфетамины. Вовчик не догадался захватить с собой термос. Он представлял себе зону чем-то вроде электрифицированного Дикого Запада, где все продается или достается сильному задаром. Подобные правила пришлись бы ему по душе. Старые первобытные правила – без этой демократической гнильцы, свидетельствующей о вырождении…
Он поклацал клавишами приемника. Весь FM-диапазон был по-прежнему пуст, как в канун изобретения радио. Музыкальная жвачка на компакт-дисках давно осточертела. Пришлось слушать шорох шин и гул набегающего потока воздуха, которые действовали лучше любой колыбельной. Несколько раз Вовчик вскидывал голову и ловил себя на том, что уже гремел бы костями в кювете, если бы дорога не была идеально прямой. О возможности столкновения со встречными автомобилями он и не вспоминал. А возникни сейчас перед бампером очередной придурок на кляче – задавил бы почти с удовольствием…
Слабые огни впереди показались раньше, чем он предполагал. На его часах было около половины четвертого. Дорогой хронометр не обманывал – и где же тогда обещанный рассвет?
Судя по небольшим размерам освещенного пространства, он подъезжал к следующему придорожному балагану. Понимание пришло вскоре. Так проявляется фотобумага: сначала видишь только пятна разной интенсивности, потом наступает момент узнавания. Хаотическая мозаика складывается во вполне определенную картинку.
С каким-то кислым привкусом во рту и туманом в мозгах Вовчик пересек городскую черту. Он УЗНАВАЛ. Придорожные столбы, заборы, витрины, дома, деревья, идиотские урны-пингвины… Все, что он видел совсем недавно, – только в зеркальном отображении. «Какого черта…» – прошептал он, чувствуя, что готов отдать очень многое за пару глотков коньяка.
Проехав мимо кафе-кондитерской «Сладкая Люся», возле которого по-прежнему лежали два тела – одно большое и рыхлое, второе маленькое и скорченное, – он остановился, заглушил двигатель и надавал себе пощечин, а потом потер уши. Кровь прилила к голове, и Вовчик начал мыслить.
Этому предшествовали несколько подготовительных операций. Он подвигал нижней челюстью, поскрипел металлокерамикой («потрясающий эффект живых зубов!») и постучал перстнями. Перстней было несколько. Их перестук оказывал на него релаксирующее и в то же время организующее воздействие. По-видимому, перстни выполняли ту же функцию, что и четки у менее высокоразвитых личностей. Вовчик, конечно, не молился, но приводил мысли в порядок.
Вскоре он поставил несколько простейших экспериментов над собой, которые доказывали со всей определенностью, что он не спит – по крайней мере в обыденном смысле слова. Ну а как насчет субъективно-идеалистических заморочек? К блужданию в дебрях различных философских систем Вовчик испытывал здоровое отвращение. Можно было подвести промежуточные итоги. Он въехал в город по той же дороге, по которой выехал полчаса назад. При этом он ни разу не сворачивал. За время его «отсутствия» правое и левое, север и юг поменялись местами. Он долго пялился на свои руки, чтобы убедиться в том, что не превратился в девочку из Зазеркалья. Эту, как ее… Алису хренову. Швейцарский хронометр по-прежнему болтался на ЛЕВОМ запястье, а на мизинец ПРАВОЙ все еще было надето кольцо с яшмой. Для полной ясности Вовчик достал из-под рубашки нательный крест и прочел выгравированную на нем надпись – как полагается, слева направо: «Спаси и сохрани!» Крест был единственной вещью, которая оставалась у него на память о матери. Сам Вовчик, конечно, не верил, что с Иисусом – даже если бы тот существовал – можно было бы так просто договориться. Иисус – это тебе не ФСБ и даже не прокуратура!..
Он посмотрел вперед через лобовое стекло. В свете фар скользили седые клочья предутреннего тумана. Белый пес казался сгустком чуть более устойчивой формы. Увидев его, Вовчик испытал необъяснимое облегчение, будто встретил земляка в чужой стране. И вместе с тем он вспомнил, что видел когда-то похожую электронно-механическую игрушку с глазами-светодиодами. Игрушка была довольно зловещей и явно не пользовалась успехом у нормальных детишек. А ненормальных всегда меньше.
Взвесив оставшиеся варианты, Вовчик направился к церкви. Девчонка сладко спала на заднем сиденье, тесно прильнув к «дедушке». Что делать с обоими, Вовчик еще не придумал. Утром решит. Для начала надо было обзавестись хоть какой-нибудь крышей – в прямом и переносном смысле. К попам он относился равнодушно, как к пацанам, не посягавшим на чужой бизнес и чужие интересы. По его мнению, попы были вполне безобидными пастухами.
Церковная дверь по-прежнему была широко распахнута. Яркий свет, бивший изнутри, освещал половину двора и часть площади. Справа от высокого крыльца съежилась какая-то совсем уж доходная бабулька.
Вовчик поставил «ровер» за церковной оградой и вошел в открытую калитку. В глубине двора находился источник, защищенный от дождя павильоном с благочестивыми рисунками, черно-белыми в сумерках. Тихо журчала освященная водичка. Купола, возносившиеся ввысь, казались бычьими сердцами в красноватом сиянии подсветки. Из церкви доносилось пение. Стройное, многоголосое и трагическое.
Когда Вовчик взошел на верхнюю ступеньку, на дверь упал бледный луч. Луч теплого, «живого» света, казавшегося почти вещественным среди холодных электрических призраков… Вовчик обернулся. С церковного крыльца восточная часть горизонта просматривалась как на ладони. Ни одно здание, дерево или даже куст не заслоняли место восхода. Возникала иллюзия, что туда ведет долгий спуск, заканчивающийся пропастью, из которой может выбраться только солнце.
Солнце действительно восходило. Новые косые лучи слегка посеребрили облака. В ту же секунду пение стихло. Вовчик услышал напряженное дыхание десятков, если не сотен людей.
«Так вот где они все!» – подумал он ошеломленно. Церковь вместо ночного клуба – подобное не снилось ему и в страшных снах. Психологии местных извращенцев он не постигал хоть убей. «Точно хоспис! – решил Вовчик. – А я сдохну здесь не от пули, а от скуки…»
Он вошел под высокие своды, не перекрестившись. «Клоуна они из меня не сделают!» Электроэнергию тут действительно не экономили. Сверху свисали люстры с десятками лампочек в виде свечек. Настоящие свечки казались красноватыми светляками, роившимися возле икон. Люди сбились в плотную массу. Вовчик остановился за спинами задних, имея пространство для маневра.
Обреченные косились на него, как косились бы на любой новый предмет, возникший в поле зрения. Многие женщины были с детьми, а некоторые мужчины и не думали прятать оружие. Кстати, погремушки были так себе… Дети не спали и выглядели смертельно уставшими. На хорах застыли певчие, похожие на младший медицинский персонал, набранный из числа самых безразличных и тупых пациентов.
Из-за иконостаса появился толстый и представительный поп с окладистой бородой и огромным золотым крестом на брюхе. Глаза нового артиста горели лихорадочным огнем, будто у полководца перед решающей битвой. Гробовую тишину нарушало только однообразное шарканье его подошв да еще сверчок, издававший удивительно мирный звук. Вблизи становилось видно, что поп не слишком аккуратен. Его одеяние было кое-где побито молью и заляпано томатным соусом. А может, и не соусом.
Вовчик впервые в жизни присутствовал на проповеди. Вначале ему понравилось. Это было поучительно и цивилизованно. Суровый седовласый священник высказался не очень вразумительно, зато без слюней – будто император на сборище патрициев, погрязших в удовольствиях, но не находящих удовлетворения. И вдобавок столкнувшихся теперь с необходимостью оплатить порочное времяпровождение.
– Братья и сестры во Христе! Бледный уже близко! Все вы собрались здесь с единственной целью. Многие из вас не осознают этого, но у меня богатый опыт. Сегодня ночью я заглянул в глубину ваших душ, а утром, может быть, загляну еще глубже. Цель каждого из вас – поиск свободы.
Всю жизнь вы гоняетесь за жалким призраком. Безрезультатно – потому что вы не там искали. Наш город – это место, где призрак Бледного обретает плоть. Потом призрак обретает кровь. Вы знаете, что для этого нужно – пистолет или нож. Кровоточащий призрак – уже нечто материальное. Плоть и кровь – это наши грешные тела, хрупкие и безнадежно тяжелые оболочки, в которые заключены чистые и трепетные души, по-настоящему алчущие только одного – освобождения! Путь к свободе лежит через изобильные города греха или пустыню святости. Первый путь тяжел; второй – труден неимоверно, бесконечно. Вы слишком слабы для второго пути. Впрочем, если кто-то хочет попробовать, задняя дверь моей конторы всегда открыта. Билет бесплатный, а средство от искушений обойдется любому из вас всего в сотню зеленых. Но поговорим о насущном. Бледный – воплощенное наказание. Напоминание о том, что высшая справедливость существует. Вам уже напомнили, и вам уже не забыть об этом никогда. Используйте предоставленную возможность! Грех – это прозревшая природа; беспечный путник, впервые оглянувшийся назад. До тех пор лишь демоны и волки видели его спину, а теперь он сам видит оборотней! До того он шел, а теперь ползет, придавленный к грязи грузом своих фантазий и убогой морали. Его демоны навеки с ним! Они вселяются в тех, кого он встречает по пути; оборотни меняют лица и морды, лгут и искушают бесконечно. И тогда уже все равно – двигаться по кругу или замереть в неподвижности… – (В этом месте Вовчик зевнул – ему стало скучно.) – Ничто не спасет ваши тела! Близится последний час, минута расплаты. Я знаю ваш страх и вижу среди вас невинных детей. Впустите Бога в свои сердца с такой же готовностью, с какой вы впускаете оборотней, и, может быть, спасете хотя бы души!.. Я не говорю про кучку отщепенцев, пропивающих свой последний шанс и погрязших в блуде. Они – паршивые овцы; их участь будет ужасна, и ужас будет длиться вечно… Я знаю еще кое-что. Некоторые из вас пытались сбежать. Сейчас они отводят глаза. – (Кто-кто, а Вовчик и не думал отводить глаза. Наоборот, он пристально наблюдал за попом, пытаясь поймать момент, когда на сытой морде мелькнет тень улыбки.) – Надеюсь, они поняли свою ошибку и раскаялись. Это было глупо, не правда ли? Бледный назначил встречу КАЖДОМУ из вас. ЗДЕСЬ. СЕГОДНЯ. Неужели вы, жалкие идиоты, думали, что он изменит свое решение?!
Обрюзгшая, дурно пахнувшая баба отделилась от толпы и оказалась рядом с Вовчиком. Она проворно сунула руку ему в пах и зашептала:
– Увези меня отсюда, красавчик! Они все здесь психи!..
– А те, в «Дуплете»?
– Конченые психи.
– Отвечаешь? Как насчет тебя?.. Убери руку!
– Я-то в порядке. Если не хочешь, чтобы Бледный тебя выпотрошил…
– Слушай, он начинает мне нравиться, этот ваш маньяк. В натуре. Ты его уже видела?
– Смеешься? Не теряй времени, скоро рассветет.
– Блевать от тебя хочется. Убирайся.
– Скот! Все мужики – скоты, – обреченно констатировала опустившаяся шлюшонка. – Когда я была помоложе, такие, как ты, лизали мне…
– Гонишь, подруга! Заткни пасть и топай отсюда.
Она отошла, бормоча ругательства.
В этот момент от входа потянуло дымком. Поп замолк. Все обернулись.
На пороге церкви сидел пес-альбинос с красными светящимися глазами. Доска перед ним была истерта до желтизны множеством подошв. И сейчас она горела бело-голубым пламенем. Пес мог бы без труда перескочить через нее, но не делал этого. Он сидел и ждал чего-то. Или КОГО-ТО?
Какая-то женщина вскрикнула в наступившей тишине. Истерично заплакал ребенок. Раздалось характерное клацанье затвора. У кого-то сдали нервишки…
– Это собака Бледного!!! – вдруг заорал поп, тыча в белую тварь пальцем. – Бледный в городе! Готовьтесь, несчастные! Молись, проклятое племя!..
Вовчику все это показалось бы немного смешным, если бы он не был смертельно уставшим. Он все еще не догонял, почему такая орава вооруженных мужиков не может завалить какого-то Бледного, пусть даже и крутого…
Тем временем отдельные языки огня слились в сплошную полосу, а затем занялась деревянная дверь. До людей, стоявших поблизости, наконец дошло, что они могут оказаться в огненной ловушке. Толпа с воплями хлынула наружу, подхватив Вовчика, как поток подхватывает бревно. Пес мгновенно убрался из-под ног, избежав опасности затаптывания.
Вовчику пришлось поработать локтями, прежде чем его вынесло к ограде и он с трудом протиснулся через калитку. В результате он отвоевал себе кусок жизненного пространства и оказался в относительно спокойном месте.
Вопреки его ожиданиям паники не возникло. Подошвы бегущих сбили пламя; на пороге не осталось даже тлеющих углей. Дверь горела бы дольше, но под наружной деревянной панелью была стальная плита. Похоже, после того как пес убрался, огонь и так погас бы сам собой. Кто-то метнулся к источнику, принес ведро воды и плеснул на дверь. Раздалось шипение, повалил дым, который быстро рассеялся.
Возбужденные прихожане разбрелись по площади, не зная, что делать дальше. Семенящий поп выскочил из церкви последним. Он обливался потом, ежесекундно крестился и бормотал молитвы.
Эпизод был исчерпан. Пожар не состоялся. Зато снаружи всех ожидал очередной сюрприз.
Электрическое освещение разом погасло. Луна с черепом опустилась за линию горизонта. Закатилась куда-то, как потерянная монета. Только сияющая зыбкая корона надвигалась с востока, прогоняя сумерки…
Возле «ровера» торчала мамаша Ида, царапая толпу взглядом. Наверное, искала своего обидчика.
– Кретины! – завопила она, когда увидела высокую плотную фигуру. Вовчика было трудно не заметить. – Тот, кого вы ждете, не придет! Его убил вот этот ублюдок!
– Ты что, не в себе, старая? – проворчал поп. – Что ты мелешь?
– Молчи, жирный болван! – отрезала Ида. – Иди и посмотри сам. Вон там, на заднем сиденье!
Она ткнула пальцем в «ровер». Вовчик скривился. Зря все-таки не шлепнул ведьму! У нее хватило ума попытаться натравить на него местных. Впрочем, такой вариант развития событий Вовчика устраивал. Разборки – это была его стихия. «Если кто-нибудь дотронется до моей тачки, отвяжусь по полной программе!..»
Поп осторожно приблизился к машине и заглянул внутрь салона, приложив ладони к вискам. Вовчик держал паузу. «Сейчас начнется. Уложу передних, остальные сбегут. Бойцов тут нету. Одни жабы».
Неизвестно, что поп разглядел через тонированное стекло, но когда он обернулся, это был другой человек. Приговоренный к «вышке», которого внезапно помиловали за минуту до казни.
– Благодарю Тебя, Господи! – закричал он, воздев руки к небу, но глядя при этом на Вовчика с невесть откуда взявшимся исступленным обожанием. – Ты послал нам во спасение Своего слугу! На колени, заблудшее стадо! Благодарите Его за отсрочку!
– Спаситель! Спаситель! – завизжали тонкие и восторженные бабьи голоса. Большая часть собравшегося народа и впрямь бухнулась на колени. К Вовчику тянулись руки, будто он был святым, одно прикосновение к которому исцеляет от неизлечимых болезней и отменяет действие неумолимого времени. На него были направлены взгляды благодарно сиявших глаз.
Это была минута невероятной, неповторимой славы. Это было прекрасно! Впервые его обожали ИСКРЕННЕ, а не за деньги. Можно было упиваться своим неожиданным величием и даже извлечь из него какую-нибудь практическую пользу, но Вовчику не дали развернуться. Времени почти не осталось.
Пока же он с ухмылкой наблюдал за разыгрываемым спектаклем, гадая, кто настоящий режиссер и кем на самом деле является поп – аферистом или гениальным импровизатором. Однако больше всего его интересовало другое – когда же, черт подери, наконец удастся придавить подушку?!
И тут раздался металлический щелчок, услышанный далеко не всеми. Задняя дверца «ровера» приоткрылась. Из образовавшейся щели протянулась рука, по которой можно было изучать строение верхних человеческих конечностей. Потом снаружи появилось все остальное, и у попа подкосились ноги.
Из протянутой руки торчали осколки стекла. Они отбрасывали во все стороны радужные отблески, разлагая на составляющие свет утренней зари. Эти маленькие мелькающие радуги завораживали… Прямо из ладони сыпался песок – на землю, ибо колба песочных часов была раздавлена. Отсчет времени заканчивался.
Песок к песку. Пыль к пыли. Прах к праху…
Бледный вылез и потянулся так, что раздался звук, напоминающий перестук костей, которые встряхнули в стакане. При этом он улыбался.
– Классная тачка. Твоя? – спросил он у Вовчика, нацелив на того костлявый палец. Зрачков у Бледного не было (в глазницах вязко клубился мрак), и соответственно, не было ВЗГЛЯДА в привычном смысле слова (хотя каждый из собравшихся на площади кожей и трепетной душонкой ощущал ПРИСУТСТВИЕ). Голос воскресшего урода оказался шипящим, будто вместо истлевших голосовых связок в его глотке был установлен синтезатор речи с пробитым динамиком.
Вовчик проглотил комок обильно выделившейся слюны и тупо кивнул. Слов у него не нашлось. Пока. Зато были две пушки, о чем он вспомнил очень скоро.
– Спасибо, что подбросил, – сказал Бледный. – На моей кляче хер успеешь куда-нибудь. А так даже выспался хорошенько… – Он шутливо погрозил Вовчику пальцем: – Смотри, куда едешь, родной!
На Вовчика «наезжали» нечасто. Когда такое все же случалось, он испытывал только холодную злобу. Но сейчас его посетило неизвестное ему ранее чувство вины. Это было настолько противоестественно, что захотелось врезать самому себе по челюсти, чтобы вернулась прежняя уверенность.
– …Дедуфка, а пофему у фебя разные руки? – раздался писклявый голосок.
Из «ровера» высунулось заспанное личико «Лолиты».
– Чтобы удобнее было косить, детка, – произнес монстр с невыразимым сарказмом и подмигнул попу, который судорожно ловил ртом воздух. Воздуха в поднебесье было полно, однако попу явно не хватало.
– Фто косить?
– Газоны. – В пробитом динамике заклокотал жуткий полумеханический смех.
Бледный отбросил сверкающие осколки колбы, переложил нож в правую, «рабочую», клешню и вытащил лезвие, испачканное чем-то коричневым.
Охреневший Вовчик почему-то был уверен, что эти пятна на металле – точно не соус. Он потянулся за своими пушками. Плохие предчувствия? О да. Осознание непоправимой ошибки? О да. И какое-то поганое бессилие, будто в кошмарном сне. И неописуемый морок. И парализующий страх… Скованные непонятным влиянием мышцы еще кое-как работали, но сам он уже окончательно поверил в то, что пушки ему не помогут…
Тонкая струйка песка, сыпавшегося из ладони Бледного, иссякла.
Время истекло.
На глазах у всей толпы Бледный начал расти, а его нож стал вытягиваться и изгибаться, превращаясь постепенно в огромную косу…
Июнь – июль 1999 г.
Внезапно и у него возникла проблема. Проблема состояла в том, что черенок, описавший широкую дугу, задел по пути злосчастный «ровер». На крыле появилась длинная уродливая вмятина.
Этого Вовчик, чтивший свою собственность превыше любой другой, уже не вынес. Его реакция была мгновенной, как будто внутри кто-то отпустил заведенную пружину. На несколько секунд он позволил себе потерять контроль.
За это короткое время он успел сломать плюгавому руку, вытащить пистолет и привести рукоятку в соприкосновение с его же левой височной областью. Соприкосновение получилось чуть более сильным, чем надо. Мужик дернулся, хрюкнул, обмяк, потемнел и рухнул рядом со своей половиной. И сделался неподвижен.
Вот тут-то Вовчик понял – с трупами выходит явный перебор. Как в черной комедии. Со стороны смешно, но он-то не видик смотрит!
Из города придется убираться. Чем раньше, тем лучше. Прямо сейчас? Точно! А ведь он искренне хотел узнать, что это такое – заслуженно спокойная жизнь мирного обеспеченного пенсионера. Да, видать, не судьба! Игра получается дурацкой. Вместо противника – унылые кретины. Вместо обещанной призовой охоты на двуногую дичь – сплошные недоразумения. Каково это – иметь все, что душа пожелает, и за одну ночь превратиться в Вечного Жида? Вовчик стал противен сам себе. Раньше он не размякал; наверное, этот чертов хоспис для конченых так на него действует…
Он влез на водительское сиденье и обнаружил справа от себя прыщеватое создание, совсем недавно отпраздновавшее первую менструацию. Создание было одето в грязноватый халатик со слониками. Оно задрало босые ноги на переднюю панель и сосало «чупа-чупс».
– Ты кто такая, мать твою?! – Вовчика начало тошнить от липнувших к нему аборигенов. Ощущение того, что его вот-вот затянет новое болото и он уже по колено в дерьме, было вполне убедительным, почти физиологическим. Чуть пошевелись – и в штанах зачавкает…
– Гы, – сказало создание, демонстрируя небольшую задержку в умственном развитии – лет этак на десять – и дефекты речи. – Покатаеф, дядя? А я тебе конфефу дам.
Вовчик уже протянул руку, чтобы схватить эту недоделанную Лолиту за пучок осветленных перекисью волос и вышвырнуть вон, но потом вдруг передумал. Он решил взять девчонку с собой. Будет чем торговаться с легавыми. Теперь Вовчик почему-то был уверен, что легавые в этом городе все-таки есть. Во всяком случае, есть кто-то, надзирающий за порядком. Кто-то, кого местные до смерти боятся.
– Покатаю, – нехорошо улыбнулся он. – Перебирайся назад… к дедушке.
– Дедуфка шпит?
– Ага. Вечным сном. И ты поспи.
Он развернул «ровер» так, чтобы продолжать движение на запад. Возврата, конечно же, не было.
– Ты будеф ехать быфтро? – спросила девчонка, положив голову на колени «дедушке», завернутому в плащ.
– Быстро.
– Это хорофо. Папка фказал, фто утром мы фсе умрем.
– Ну, насчет себя твой папка угадал. А что он еще сказал?
– Фто придет… как ефо… забыла…
– Кто придет?
– Пс-с-с-с…
Девка уже засыпала, посасывая вместо карамели свой большой палец.
«Дурдом», – покачал головой Вовчик и вдавил в коврик педаль газа.
Не было смысла проявлять осторожность. «Ровер» понесся по улице как пуля.
Альбинос оторвался от своего теплого коктейля с одуряющим запахом и долго смотрел вслед удаляющимся красным фонарям, пока они стали неотличимыми от его собственных зрачков. Он даже не дернулся – знал, что ему не догнать металлическое зловонное чудовище. Или знал что-то еще…
* * *
И снова была прямая лента шоссе, ныряющая в черную дыру запада, и темные поля слева и справа, заросшие сорняками, и багровеющая луна с черепом, все больше похожая на надрезанный апельсин. Однажды Вовчику показалось, будто через поле бредет кто-то – изломанная фигура во всем черном, если не считать белого воротника и белых же манжет. Какая-то нелепая шляпа скрывала лицо.
Незнакомец двигался размашистыми шагами; когда его и «ровер» разделяло минимальное расстояние, девка вдруг громко застонала во сне. Вовчик ощутил, как холодный ветер лизнул его коротко стриженный затылок – невесть откуда взявшийся ветер внутри наглухо закупоренной металлической коробки…
Существо в черном вытянуло руку и показало кулак с отставленным большим пальцем. Возможно, оно голосовало, а возможно, давало понять, что у него все классно. Или у Вовчика все классно. Или у них обоих.
Во всяком случае, Вовчик даже не сбросил скорости. Закрытая зона его достала. Глаза слипались. Вдруг оказалось, что можно с вожделением думать о такой чепухе, как чашка кофе или амфетамины. Вовчик не догадался захватить с собой термос. Он представлял себе зону чем-то вроде электрифицированного Дикого Запада, где все продается или достается сильному задаром. Подобные правила пришлись бы ему по душе. Старые первобытные правила – без этой демократической гнильцы, свидетельствующей о вырождении…
Он поклацал клавишами приемника. Весь FM-диапазон был по-прежнему пуст, как в канун изобретения радио. Музыкальная жвачка на компакт-дисках давно осточертела. Пришлось слушать шорох шин и гул набегающего потока воздуха, которые действовали лучше любой колыбельной. Несколько раз Вовчик вскидывал голову и ловил себя на том, что уже гремел бы костями в кювете, если бы дорога не была идеально прямой. О возможности столкновения со встречными автомобилями он и не вспоминал. А возникни сейчас перед бампером очередной придурок на кляче – задавил бы почти с удовольствием…
Слабые огни впереди показались раньше, чем он предполагал. На его часах было около половины четвертого. Дорогой хронометр не обманывал – и где же тогда обещанный рассвет?
Судя по небольшим размерам освещенного пространства, он подъезжал к следующему придорожному балагану. Понимание пришло вскоре. Так проявляется фотобумага: сначала видишь только пятна разной интенсивности, потом наступает момент узнавания. Хаотическая мозаика складывается во вполне определенную картинку.
С каким-то кислым привкусом во рту и туманом в мозгах Вовчик пересек городскую черту. Он УЗНАВАЛ. Придорожные столбы, заборы, витрины, дома, деревья, идиотские урны-пингвины… Все, что он видел совсем недавно, – только в зеркальном отображении. «Какого черта…» – прошептал он, чувствуя, что готов отдать очень многое за пару глотков коньяка.
Проехав мимо кафе-кондитерской «Сладкая Люся», возле которого по-прежнему лежали два тела – одно большое и рыхлое, второе маленькое и скорченное, – он остановился, заглушил двигатель и надавал себе пощечин, а потом потер уши. Кровь прилила к голове, и Вовчик начал мыслить.
Этому предшествовали несколько подготовительных операций. Он подвигал нижней челюстью, поскрипел металлокерамикой («потрясающий эффект живых зубов!») и постучал перстнями. Перстней было несколько. Их перестук оказывал на него релаксирующее и в то же время организующее воздействие. По-видимому, перстни выполняли ту же функцию, что и четки у менее высокоразвитых личностей. Вовчик, конечно, не молился, но приводил мысли в порядок.
Вскоре он поставил несколько простейших экспериментов над собой, которые доказывали со всей определенностью, что он не спит – по крайней мере в обыденном смысле слова. Ну а как насчет субъективно-идеалистических заморочек? К блужданию в дебрях различных философских систем Вовчик испытывал здоровое отвращение. Можно было подвести промежуточные итоги. Он въехал в город по той же дороге, по которой выехал полчаса назад. При этом он ни разу не сворачивал. За время его «отсутствия» правое и левое, север и юг поменялись местами. Он долго пялился на свои руки, чтобы убедиться в том, что не превратился в девочку из Зазеркалья. Эту, как ее… Алису хренову. Швейцарский хронометр по-прежнему болтался на ЛЕВОМ запястье, а на мизинец ПРАВОЙ все еще было надето кольцо с яшмой. Для полной ясности Вовчик достал из-под рубашки нательный крест и прочел выгравированную на нем надпись – как полагается, слева направо: «Спаси и сохрани!» Крест был единственной вещью, которая оставалась у него на память о матери. Сам Вовчик, конечно, не верил, что с Иисусом – даже если бы тот существовал – можно было бы так просто договориться. Иисус – это тебе не ФСБ и даже не прокуратура!..
Он посмотрел вперед через лобовое стекло. В свете фар скользили седые клочья предутреннего тумана. Белый пес казался сгустком чуть более устойчивой формы. Увидев его, Вовчик испытал необъяснимое облегчение, будто встретил земляка в чужой стране. И вместе с тем он вспомнил, что видел когда-то похожую электронно-механическую игрушку с глазами-светодиодами. Игрушка была довольно зловещей и явно не пользовалась успехом у нормальных детишек. А ненормальных всегда меньше.
Взвесив оставшиеся варианты, Вовчик направился к церкви. Девчонка сладко спала на заднем сиденье, тесно прильнув к «дедушке». Что делать с обоими, Вовчик еще не придумал. Утром решит. Для начала надо было обзавестись хоть какой-нибудь крышей – в прямом и переносном смысле. К попам он относился равнодушно, как к пацанам, не посягавшим на чужой бизнес и чужие интересы. По его мнению, попы были вполне безобидными пастухами.
* * *
Церковная дверь по-прежнему была широко распахнута. Яркий свет, бивший изнутри, освещал половину двора и часть площади. Справа от высокого крыльца съежилась какая-то совсем уж доходная бабулька.
Вовчик поставил «ровер» за церковной оградой и вошел в открытую калитку. В глубине двора находился источник, защищенный от дождя павильоном с благочестивыми рисунками, черно-белыми в сумерках. Тихо журчала освященная водичка. Купола, возносившиеся ввысь, казались бычьими сердцами в красноватом сиянии подсветки. Из церкви доносилось пение. Стройное, многоголосое и трагическое.
Когда Вовчик взошел на верхнюю ступеньку, на дверь упал бледный луч. Луч теплого, «живого» света, казавшегося почти вещественным среди холодных электрических призраков… Вовчик обернулся. С церковного крыльца восточная часть горизонта просматривалась как на ладони. Ни одно здание, дерево или даже куст не заслоняли место восхода. Возникала иллюзия, что туда ведет долгий спуск, заканчивающийся пропастью, из которой может выбраться только солнце.
Солнце действительно восходило. Новые косые лучи слегка посеребрили облака. В ту же секунду пение стихло. Вовчик услышал напряженное дыхание десятков, если не сотен людей.
«Так вот где они все!» – подумал он ошеломленно. Церковь вместо ночного клуба – подобное не снилось ему и в страшных снах. Психологии местных извращенцев он не постигал хоть убей. «Точно хоспис! – решил Вовчик. – А я сдохну здесь не от пули, а от скуки…»
Он вошел под высокие своды, не перекрестившись. «Клоуна они из меня не сделают!» Электроэнергию тут действительно не экономили. Сверху свисали люстры с десятками лампочек в виде свечек. Настоящие свечки казались красноватыми светляками, роившимися возле икон. Люди сбились в плотную массу. Вовчик остановился за спинами задних, имея пространство для маневра.
Обреченные косились на него, как косились бы на любой новый предмет, возникший в поле зрения. Многие женщины были с детьми, а некоторые мужчины и не думали прятать оружие. Кстати, погремушки были так себе… Дети не спали и выглядели смертельно уставшими. На хорах застыли певчие, похожие на младший медицинский персонал, набранный из числа самых безразличных и тупых пациентов.
Из-за иконостаса появился толстый и представительный поп с окладистой бородой и огромным золотым крестом на брюхе. Глаза нового артиста горели лихорадочным огнем, будто у полководца перед решающей битвой. Гробовую тишину нарушало только однообразное шарканье его подошв да еще сверчок, издававший удивительно мирный звук. Вблизи становилось видно, что поп не слишком аккуратен. Его одеяние было кое-где побито молью и заляпано томатным соусом. А может, и не соусом.
Вовчик впервые в жизни присутствовал на проповеди. Вначале ему понравилось. Это было поучительно и цивилизованно. Суровый седовласый священник высказался не очень вразумительно, зато без слюней – будто император на сборище патрициев, погрязших в удовольствиях, но не находящих удовлетворения. И вдобавок столкнувшихся теперь с необходимостью оплатить порочное времяпровождение.
– Братья и сестры во Христе! Бледный уже близко! Все вы собрались здесь с единственной целью. Многие из вас не осознают этого, но у меня богатый опыт. Сегодня ночью я заглянул в глубину ваших душ, а утром, может быть, загляну еще глубже. Цель каждого из вас – поиск свободы.
Всю жизнь вы гоняетесь за жалким призраком. Безрезультатно – потому что вы не там искали. Наш город – это место, где призрак Бледного обретает плоть. Потом призрак обретает кровь. Вы знаете, что для этого нужно – пистолет или нож. Кровоточащий призрак – уже нечто материальное. Плоть и кровь – это наши грешные тела, хрупкие и безнадежно тяжелые оболочки, в которые заключены чистые и трепетные души, по-настоящему алчущие только одного – освобождения! Путь к свободе лежит через изобильные города греха или пустыню святости. Первый путь тяжел; второй – труден неимоверно, бесконечно. Вы слишком слабы для второго пути. Впрочем, если кто-то хочет попробовать, задняя дверь моей конторы всегда открыта. Билет бесплатный, а средство от искушений обойдется любому из вас всего в сотню зеленых. Но поговорим о насущном. Бледный – воплощенное наказание. Напоминание о том, что высшая справедливость существует. Вам уже напомнили, и вам уже не забыть об этом никогда. Используйте предоставленную возможность! Грех – это прозревшая природа; беспечный путник, впервые оглянувшийся назад. До тех пор лишь демоны и волки видели его спину, а теперь он сам видит оборотней! До того он шел, а теперь ползет, придавленный к грязи грузом своих фантазий и убогой морали. Его демоны навеки с ним! Они вселяются в тех, кого он встречает по пути; оборотни меняют лица и морды, лгут и искушают бесконечно. И тогда уже все равно – двигаться по кругу или замереть в неподвижности… – (В этом месте Вовчик зевнул – ему стало скучно.) – Ничто не спасет ваши тела! Близится последний час, минута расплаты. Я знаю ваш страх и вижу среди вас невинных детей. Впустите Бога в свои сердца с такой же готовностью, с какой вы впускаете оборотней, и, может быть, спасете хотя бы души!.. Я не говорю про кучку отщепенцев, пропивающих свой последний шанс и погрязших в блуде. Они – паршивые овцы; их участь будет ужасна, и ужас будет длиться вечно… Я знаю еще кое-что. Некоторые из вас пытались сбежать. Сейчас они отводят глаза. – (Кто-кто, а Вовчик и не думал отводить глаза. Наоборот, он пристально наблюдал за попом, пытаясь поймать момент, когда на сытой морде мелькнет тень улыбки.) – Надеюсь, они поняли свою ошибку и раскаялись. Это было глупо, не правда ли? Бледный назначил встречу КАЖДОМУ из вас. ЗДЕСЬ. СЕГОДНЯ. Неужели вы, жалкие идиоты, думали, что он изменит свое решение?!
Обрюзгшая, дурно пахнувшая баба отделилась от толпы и оказалась рядом с Вовчиком. Она проворно сунула руку ему в пах и зашептала:
– Увези меня отсюда, красавчик! Они все здесь психи!..
– А те, в «Дуплете»?
– Конченые психи.
– Отвечаешь? Как насчет тебя?.. Убери руку!
– Я-то в порядке. Если не хочешь, чтобы Бледный тебя выпотрошил…
– Слушай, он начинает мне нравиться, этот ваш маньяк. В натуре. Ты его уже видела?
– Смеешься? Не теряй времени, скоро рассветет.
– Блевать от тебя хочется. Убирайся.
– Скот! Все мужики – скоты, – обреченно констатировала опустившаяся шлюшонка. – Когда я была помоложе, такие, как ты, лизали мне…
– Гонишь, подруга! Заткни пасть и топай отсюда.
Она отошла, бормоча ругательства.
В этот момент от входа потянуло дымком. Поп замолк. Все обернулись.
На пороге церкви сидел пес-альбинос с красными светящимися глазами. Доска перед ним была истерта до желтизны множеством подошв. И сейчас она горела бело-голубым пламенем. Пес мог бы без труда перескочить через нее, но не делал этого. Он сидел и ждал чего-то. Или КОГО-ТО?
Какая-то женщина вскрикнула в наступившей тишине. Истерично заплакал ребенок. Раздалось характерное клацанье затвора. У кого-то сдали нервишки…
– Это собака Бледного!!! – вдруг заорал поп, тыча в белую тварь пальцем. – Бледный в городе! Готовьтесь, несчастные! Молись, проклятое племя!..
Вовчику все это показалось бы немного смешным, если бы он не был смертельно уставшим. Он все еще не догонял, почему такая орава вооруженных мужиков не может завалить какого-то Бледного, пусть даже и крутого…
Тем временем отдельные языки огня слились в сплошную полосу, а затем занялась деревянная дверь. До людей, стоявших поблизости, наконец дошло, что они могут оказаться в огненной ловушке. Толпа с воплями хлынула наружу, подхватив Вовчика, как поток подхватывает бревно. Пес мгновенно убрался из-под ног, избежав опасности затаптывания.
Вовчику пришлось поработать локтями, прежде чем его вынесло к ограде и он с трудом протиснулся через калитку. В результате он отвоевал себе кусок жизненного пространства и оказался в относительно спокойном месте.
Вопреки его ожиданиям паники не возникло. Подошвы бегущих сбили пламя; на пороге не осталось даже тлеющих углей. Дверь горела бы дольше, но под наружной деревянной панелью была стальная плита. Похоже, после того как пес убрался, огонь и так погас бы сам собой. Кто-то метнулся к источнику, принес ведро воды и плеснул на дверь. Раздалось шипение, повалил дым, который быстро рассеялся.
Возбужденные прихожане разбрелись по площади, не зная, что делать дальше. Семенящий поп выскочил из церкви последним. Он обливался потом, ежесекундно крестился и бормотал молитвы.
Эпизод был исчерпан. Пожар не состоялся. Зато снаружи всех ожидал очередной сюрприз.
* * *
Электрическое освещение разом погасло. Луна с черепом опустилась за линию горизонта. Закатилась куда-то, как потерянная монета. Только сияющая зыбкая корона надвигалась с востока, прогоняя сумерки…
Возле «ровера» торчала мамаша Ида, царапая толпу взглядом. Наверное, искала своего обидчика.
– Кретины! – завопила она, когда увидела высокую плотную фигуру. Вовчика было трудно не заметить. – Тот, кого вы ждете, не придет! Его убил вот этот ублюдок!
– Ты что, не в себе, старая? – проворчал поп. – Что ты мелешь?
– Молчи, жирный болван! – отрезала Ида. – Иди и посмотри сам. Вон там, на заднем сиденье!
Она ткнула пальцем в «ровер». Вовчик скривился. Зря все-таки не шлепнул ведьму! У нее хватило ума попытаться натравить на него местных. Впрочем, такой вариант развития событий Вовчика устраивал. Разборки – это была его стихия. «Если кто-нибудь дотронется до моей тачки, отвяжусь по полной программе!..»
Поп осторожно приблизился к машине и заглянул внутрь салона, приложив ладони к вискам. Вовчик держал паузу. «Сейчас начнется. Уложу передних, остальные сбегут. Бойцов тут нету. Одни жабы».
Неизвестно, что поп разглядел через тонированное стекло, но когда он обернулся, это был другой человек. Приговоренный к «вышке», которого внезапно помиловали за минуту до казни.
– Благодарю Тебя, Господи! – закричал он, воздев руки к небу, но глядя при этом на Вовчика с невесть откуда взявшимся исступленным обожанием. – Ты послал нам во спасение Своего слугу! На колени, заблудшее стадо! Благодарите Его за отсрочку!
– Спаситель! Спаситель! – завизжали тонкие и восторженные бабьи голоса. Большая часть собравшегося народа и впрямь бухнулась на колени. К Вовчику тянулись руки, будто он был святым, одно прикосновение к которому исцеляет от неизлечимых болезней и отменяет действие неумолимого времени. На него были направлены взгляды благодарно сиявших глаз.
Это была минута невероятной, неповторимой славы. Это было прекрасно! Впервые его обожали ИСКРЕННЕ, а не за деньги. Можно было упиваться своим неожиданным величием и даже извлечь из него какую-нибудь практическую пользу, но Вовчику не дали развернуться. Времени почти не осталось.
Пока же он с ухмылкой наблюдал за разыгрываемым спектаклем, гадая, кто настоящий режиссер и кем на самом деле является поп – аферистом или гениальным импровизатором. Однако больше всего его интересовало другое – когда же, черт подери, наконец удастся придавить подушку?!
И тут раздался металлический щелчок, услышанный далеко не всеми. Задняя дверца «ровера» приоткрылась. Из образовавшейся щели протянулась рука, по которой можно было изучать строение верхних человеческих конечностей. Потом снаружи появилось все остальное, и у попа подкосились ноги.
Из протянутой руки торчали осколки стекла. Они отбрасывали во все стороны радужные отблески, разлагая на составляющие свет утренней зари. Эти маленькие мелькающие радуги завораживали… Прямо из ладони сыпался песок – на землю, ибо колба песочных часов была раздавлена. Отсчет времени заканчивался.
Песок к песку. Пыль к пыли. Прах к праху…
* * *
Бледный вылез и потянулся так, что раздался звук, напоминающий перестук костей, которые встряхнули в стакане. При этом он улыбался.
– Классная тачка. Твоя? – спросил он у Вовчика, нацелив на того костлявый палец. Зрачков у Бледного не было (в глазницах вязко клубился мрак), и соответственно, не было ВЗГЛЯДА в привычном смысле слова (хотя каждый из собравшихся на площади кожей и трепетной душонкой ощущал ПРИСУТСТВИЕ). Голос воскресшего урода оказался шипящим, будто вместо истлевших голосовых связок в его глотке был установлен синтезатор речи с пробитым динамиком.
Вовчик проглотил комок обильно выделившейся слюны и тупо кивнул. Слов у него не нашлось. Пока. Зато были две пушки, о чем он вспомнил очень скоро.
– Спасибо, что подбросил, – сказал Бледный. – На моей кляче хер успеешь куда-нибудь. А так даже выспался хорошенько… – Он шутливо погрозил Вовчику пальцем: – Смотри, куда едешь, родной!
На Вовчика «наезжали» нечасто. Когда такое все же случалось, он испытывал только холодную злобу. Но сейчас его посетило неизвестное ему ранее чувство вины. Это было настолько противоестественно, что захотелось врезать самому себе по челюсти, чтобы вернулась прежняя уверенность.
– …Дедуфка, а пофему у фебя разные руки? – раздался писклявый голосок.
Из «ровера» высунулось заспанное личико «Лолиты».
– Чтобы удобнее было косить, детка, – произнес монстр с невыразимым сарказмом и подмигнул попу, который судорожно ловил ртом воздух. Воздуха в поднебесье было полно, однако попу явно не хватало.
– Фто косить?
– Газоны. – В пробитом динамике заклокотал жуткий полумеханический смех.
Бледный отбросил сверкающие осколки колбы, переложил нож в правую, «рабочую», клешню и вытащил лезвие, испачканное чем-то коричневым.
Охреневший Вовчик почему-то был уверен, что эти пятна на металле – точно не соус. Он потянулся за своими пушками. Плохие предчувствия? О да. Осознание непоправимой ошибки? О да. И какое-то поганое бессилие, будто в кошмарном сне. И неописуемый морок. И парализующий страх… Скованные непонятным влиянием мышцы еще кое-как работали, но сам он уже окончательно поверил в то, что пушки ему не помогут…
Тонкая струйка песка, сыпавшегося из ладони Бледного, иссякла.
Время истекло.
* * *
На глазах у всей толпы Бледный начал расти, а его нож стал вытягиваться и изгибаться, превращаясь постепенно в огромную косу…
Июнь – июль 1999 г.