Страница:
– В некотором смысле это зависит от вас. Заранее указать конкретный объект невозможно, но уверяю вас: все это люди, которые действительно обречены. Жить им осталось не более суток. Вы проведете эти сутки вместе с ними.
– Смертельно больные? – подал голос Квинт.
– Не обязательно. Среди них есть и те, которые не ведают о скором конце. Например, будущие жертвы автокатастроф.
– Тогда зачем… – Квинт осекся.
– Хотите сказать, какая польза от такого взаимодействия? Для вас – вполне ощутимая. В большинстве случаев объект не подозревает о близости смерти или не в состоянии адекватно воспринять ее неизбежность. Но вы-то предупреждены. Согласитесь, это многое меняет. Уверяю вас, эффект глубочайший.
– Откуда вы знаете?
– Уже испробовал на себе.
– Значит, мы первые подопытные?
– Я же сказал: первым был я.
– У вас не возникало желания вмешаться? – неожиданно спросила Маргарита.
Профессор пристально посмотрел на нее. По мнению Квинта, этот вопрос должен был окончательно убедить Леонарда в том, что девица с прибабахом.
– Если под вмешательством вы подразумеваете попытки изменить судьбу обреченных, то это совершенно исключено. Вы станете именно свидетелями, а не участниками событий – если согласитесь, конечно. Поток информации, воспринимаемой объектом и передаваемой вам, имеет сугубо однонаправленный характер. Это принципиальное свойство открытого мной метода, иначе я навлек бы на себя гнев того, чья заявка имеет абсолютный приоритет.
Квинту пришло в голову, что профессор выражается чересчур витиевато. Кроме того, от последнего замечания потянуло ненавистным ему мистическим душком.
– Поймите, – продолжал Леонард, – Тут не должно быть места ложному состраданию. Дни и часы этих людей уже сочтены. Никто не в силах им помочь. Единственное, что вы в состоянии сделать, это использовать чужую смерть, чтобы продолжать жить. Звучит немного цинично, но так оно и есть. Учиться жить никогда не поздно. Я, конечно, имею в виду полноценную жизнь.
– Я не знаю, что это такое, – вставил Квинт.
– Правильно, иначе вас бы здесь не было, – тотчас отозвался профессор. – Не хочу показаться самодовольным, но, если речь идет об ограниченном времени, мой метод представляется мне единственно действенным и быстрым способом радикального изменения сути нашего бытия. Обычно все мы понимаем, что жили не так, как надо, когда уже слишком поздно. Таким образом, мы узнаем истину, ставшую к тому моменту бесполезной и даже болезненной. Профилактическое лекарство существует, и оно доступно буквально каждому, однако мы отделены от него завесой, сотканной нашим сознанием. Это самая изощренная и смертельная ловушка из всех, которые мне известны.
– Ну а вам-то что за дело? – прямо и грубо спросил Квинт. Маргарита бросила на него гневный взгляд, но он продолжил:
– Надеюсь, вы не станете убеждать нас, что занимаетесь благотворительностью или спасением заблудшего человечества?
– Боже упаси. – Профессора Леонарда эти вопросы, похоже, нимало не задели и даже немного позабавили. – Вам предлагается участвовать в промежуточной стадии эксперимента. Как вы понимаете, предела совершенству нет. Лично я собираюсь пойти гораздо дальше.
– Куда уж дальше, – пробурчал Квинт, собираясь с мыслями. Объяснения Леонарда звучали бредово, но в этот бред Квинт уже поверил. От слова «дальше» на него повеяло неземным холодком. В то же время оставалось непонятным, зачем профессору вообще нужны добровольцы, если эксперимент совершенно безопасен.
Маргарита по-прежнему взирала на Квинта враждебно. В ее взгляде явно читалось: «Какого черта тянешь волынку, кретин? Не нравится – вали отсюда!» Квинта это не удивляло – потенциальные жертвы не ведают сомнений. Он стал демонстративно разглядывать мебель. Проследив за его взглядом, Леонард, похоже, решил воспользоваться моментом, чтобы разрядить обстановку.
– Прекрасный дом, не правда ли? И обошелся до смешного дешево. Мне показалось, прежние хозяева были рады от него избавиться. Ну теперь-то я понимаю почему.
– Вы могли бы и не покупать.
– Мог бы, но купил и не жалею. Видите ли, я люблю тишину и уединение. Там, откуда я приехал, не было ни того, ни другого. А здесь идеальное место для моих исследований. Я могу заниматься ими без помех, шума и суеты. Особенно по ночам.
Квинт вслух усомнился, что и днем на Лысой Горе царит оживление.
– Ваш друг большой скептик, – заметил Леонард, обращаясь к Маргарите.
Та пожала плечами:
– Никто никому ничего не должен. Лично я по-прежнему хочу попробовать.
Тон Леонарда сразу стал деловым и похолодел градусов на двадцать:
– Отлично. Тогда, если не возражаете, молодой человек, Рауль вас проводит…
Квинт попытался представить, как все это выглядит со стороны. И озвучил в отрезвляюще простых выражениях. Некий тип, называющий себя профессором, заманивает к себе одержимую смертью дурочку со своим дружком, у которого не хватило духу отказаться. Интересно, кстати, как этот Леонард вообще узнал о ее существовании. Скорее всего, побывал в «ВООКашке» и, поговорив с Марго, сразу смекнул, с кем имеет дело. Далее: профессор рассказывает своим гостям о якобы открытом им способе сопровождать без пяти минут мертвеца до могилы. Занятие в высшей степени облагораживающее и, если верить Леонарду, эффективно прочищающее мозги. А теперь позвольте вопрос на засыпку: кто из этих троих псих? Ответ: как минимум двое. И Квинт вроде бы не собирался становиться третьим. А если так, то что ему остается? Правильно – послать профессора к черту.
Что он и сделал.
Напоследок он повернулся к Маргарите и спросил на всякий случай:
– Ты идешь?
– Нет.
Ему показалось, что теперь она смотрит на него с презрением. Ну, этими штучками его не проймешь.
Он направился к выходу, внутренне готовый к худшему. Рауль не выглядел здоровяком, но на всякий случай Квинт по пути прихватил кочергу. Она ему не понадобилась.
Он без помех выбрался на улицу и быстро зашагал в сторону Круглой площади. Он глубоко дышал, словно пытался избавиться от последнего кубика отравленного воздуха в легких. Обратная дорога показалась вчетверо короче. На часах было без двадцати одиннадцать, когда он пересек незримую границу между тревожным ожиданием и относительной безопасностью. Так закончился для него третий визит на Лысую Гору.
Но закончились ли сны о Доме на Горе?
В этом он не был уверен.
Об исчезновении Маргариты он узнал следующим вечером, когда отправился в «ВООКашку». Магазин был заперт. Нельзя сказать, что это явилось для Квинта полной неожиданностью. Но прежде была ночь и был день, и ночью ему снились странные вещи. Это было какое-то новое измерение снов – все происходящее казалось абсолютно реальным и в то же время лежало за гранью устоявшихся представлений Квинта о допустимой реальности.
Сначала он обнаружил себя стоящим в тумане по щиколотку в черной траве. Все вокруг было влажным, холодным, тяжелым. Ветви деревьев словно прорастали прямо из плотной серой пелены. Он долго озирался по сторонам, выбирая направление. Если не считать того, что он стоял на пологом склоне, все стороны света, а вернее, тьмы выглядели одинаково. Нельзя было даже понять, утро теперь или вечер. Квинт склонялся к тому, что попал в безвременье. Есть сны, которые поджидают, будто капканы, в ночи и никогда не меняются…
Затем туман начал постепенно рассеиваться. Стали видны дома, столбы, деревья – силуэты с размытыми краями, что не давало точного представления о расстоянии. Но Квинт уже знал: он попал на Лысую Гору. И двинулся к ближайшему дому.
Джинсы намокли, впитывая обильную росу. Склон сменился горизонтальным участком. В темноте Квинт едва не свалился в бассейн, доверху наполненный дождевой водой. И немудрено – почти сплошь воду укрывали почерневшие листья. А там, где осталась полынья, виднелось что-то бледное и неподвижное, как живот дохлой рыбы.
Квинт предпочел обойти бассейн с другой стороны и приблизился к особняку. Он мог бы поклясться, что видит этот дом впервые. Спутниковая антенна была направлена в землю. Окна, затянутые черной пленкой, наводили на мысль о пораженных катарактой глазах. Под ногами были плотно прилегавшие одна к другой многоугольные плиты. Сколько Квинт ни пытался, он не сумел уловить закономерности мозаики, а то, что все плиты могут быть разными, почему-то казалось ему вопиющей и раздражающей нелепостью. Потом он вспомнил, что явился сюда из мира прочно устоявшихся стереотипов. Едва заметные и вроде бы безобидные отличия заставили его еще сильнее почувствовать свою чужеродность.
Он увидел дыру в пленке и подошел, чтобы заглянуть внутрь. Вогнутая поверхность лоснилась от влаги и напоминала ему что-то. От дыры разбегались радиальные морщины – казалось, огромный, непроницаемо черный зрачок взирал на него из мертвого дома.
Вдруг он понял, что воронка профессора Леонарда все-таки заманила его в ловушку, расставленную посреди сновидения. И, конечно, понял он это слишком поздно. Неодолимая сила не дала ему отпрянуть, выдернула его из тумана, из преддверия пустоты, а заодно из тела, оставшегося неподвижно торчать на затерянной земле, как пугало для лунатиков, скульптура из плоти посреди декораций кошмарных воспоминаний. Причем даже не его воспоминаний – от тех сохранились лишь вялые обезличенные образы, окончательно утратившие притяжение чьего-либо сознания…
Квинт несся сквозь тьму, перемежаемую срезами жизней. Это была решетка из вибрирующих от ужаса прутьев – вечная и безвыходная тюрьма вселенной. Ее камеры были обиты мягкой материей упований. Упругим слоем служили надежда, милосердие, любовь, вера в Бога, созидание, продолжение рода. Слой был ровно такой толщины, чтобы узники не расшибали себе головы о стены. А под ним – нержавеющая сталь.
Прав был этот проклятый Леонард: только теперь до Квинта стало доходить, насколько чудовищно заблуждение, в котором он пребывал до сих пор, – заблуждение худшее, чем слепота, уродство и все смертные грехи вместе взятые. Однако это осознание не освободило его – по крайней мере пока не освободило. Он по-прежнему был сгустком чего-то сомнительного, вдыхаемым или выдыхаемым невероятной глоткой, но механизм того, как происходит опыление смертью, постигнуть ему было не дано.
В какой-то момент он вдруг оказался в салоне машины, которая летела по ночному шоссе. Грохотал рок, способный вынуть душу из тела, если бы это уже не свершилось с ним. Человеку за рулем, похоже, никакая музыка не казалась слишком громкой – не иначе, тот пытался сбежать от ревущей тишины. Квинт «видел» его из точки, которая находилась где-то за левым плечом чуть выше уха. Очевидно, водитель что-то почувствовал – он вздрогнул и невольно оглянулся. Квинт понял, что тот неведомым образом ощутил его бесплотное присутствие. Замешательство длилось всего пару секунд. Этого оказалось достаточно.
Впереди вспыхнул свет. Слишком яркий свет последней истины. За мгновение до столкновения со встречным автомобилем человек в машине, наполненной роком, тоже был ослеплен этим светом. Потом все померкло.
Во второй серии сна Квинт скитался рука об руку с мертвецом в лабиринтах смерти, и там не нашлось ни единого слова, ни единой ассоциации или откровения, которые он смог бы захватить с собой, вернувшись в эту неправильную, омраченную, противоестественную явь.
Прошло трое суток. Маргарита так и не появилась на работе. Квинт знал, где она живет, и наведался к ней домой. Некоторое время он обманывал себя, наблюдая за темными окнами. Как и двадцать лет назад, у него даже мысли не возникло заявить об исчезновении человека. Из свидетеля он автоматически и очень быстро превратился бы в единственного подозреваемого. Он не задумывался над тем, что им руководило в большей степени – благоразумие или эгоизм. Но трусом он не был точно. Хотя бы потому, что неделю спустя снова собрался на Лысую Гору. И в этом своем глупейшем намерении он не пытался искать мотив. Так же, как не пытался обзавестись оружием.
На этот раз он не брал такси, а доехал на автобусе до конечной. Преодолев пешком пару километров, он вышел на Круглую площадь. Старухи и старички выглядывали из окон и настороженно смотрели ему вслед, напоминая своим присутствием о том, что никто не хочет жить по соседству с Лысой Горой и близлежащие районы тоже постепенно вымирают.
Шагая по Розовому бульвару, он испытывал странные, трудносочетаемые чувства. Ему пришло в голову, что он, кажется, сомневается в том, выполнила ли некая сила, пожелавшая принять облик профессора Леонарда, условия заключенной сделки.
Он отправился на Гору среди бела дня, но, чем выше поднимался, тем глубже становились сумерки, как будто глаза постепенно теряли способность видеть свет. В этих неестественных сумерках он двигался уже знакомым маршрутом по взломанному растениями тротуару мимо домов, которые поджидали лунатиков, сбежавших за край ночи, мимо тишины, заключавшей в себе всю невнятную азбуку глухонемого божка Горы, мимо фонарных столбов с развешанными на них призраками света. Его сердце наливалось соком проклятия.
Услышав ржавый скрип за спиной, он не удивился и решил не оглядываться. На этот раз велосипедистов было трое. Они обогнали его, без труда крутя педали, хотя дорога была разбитая и шла в гору. Краем глаза он успел заметить только бледные лбы и носы – остальное было скрыто под капюшонами и длинными плащами. Ему показалось, что двое из троих – женщины. Впрочем, это не имело значения.
Свернув в переулок, он вскоре увидел дом, где их с Маргаритой принимал профессор Леонард. Само собой разумеется, дом был заброшен и полуразрушен – возможно, даже в большей степени, чем особняки, стоявшие по соседству. На ум приходила старуха, дорого заплатившая за операцию по омолаживанию.
Квинт открыл калитку, висевшую на ржавых петлях, и прошел по наплывам земли и песка, оставшимся после дождей. Дверь была заколочена, но он без особых усилий сорвал прогнившие доски. Изнутри на него дохнуло сыростью и тленом. Без сомнения, это была резиденция Леонарда, только пришедшая в полное запустение. Относительно сухие углы были затянуты серым бархатом паутины. В тех местах, над которыми прохудилась крыша, стояли невысыхающие лужи.
Квинт ступил на вспученный паркет и ощутил, что пол колеблется под ногами; при каждом шаге из щелей выплескивалась грязь. Он все-таки прошел в кабинет, где картина была примерно такой же: покрытые плесенью стены, диван со вспоротым брюхом, покосившиеся кресла, испорченные холсты. Неплохо сохранилась только таинственная воронка на подставке из нержавеющей стали. Она была обращена раструбом к стене и чем-то напоминала забытый реквизит для ретро-фильма.
Квинт, конечно, не стал испытывать судьбу.
Его покинула тревога, но не было и подлинной удовлетворенности. Пустота поселилась внутри прочно и надолго. Минуло время жутких чудес. Снова воцарилась спасительная серость.
Квинт не ждал ничьего возвращения. Жертвоприношение на Лысой Горе – это был билет в один конец, даже если все было подано как эксперимент с пересадкой сознания и сдобрено интеллигентной беседой. Он остался со своей неподвижной жизнью, книгами, работой и ночной тишиной. Иногда он заходит в «ВООКашку» и покупает книги у продавщицы, которая сменила Маргариту. За все время они не обменялись и десятком фраз. Им не о чем говорить друг с другом.
Квинт окончательно закрыл вопрос о смысле своего существования. Возможно, он был единственным, кто извлек пользу из всей этой истории. Во всяком случае, ему больше никогда не снились кошмары о Доме на Лысой Горе. Правда, иногда он видит мертвых девушек, которые медленно катят на велосипедах по шоссе из нигде в никуда. Он точно знает, что это девушки, но образы их лиц ускользают, и то, что ему, посланнику смерти, отказано в таком пустяке – узнавать приговоренных, – наполняет его невыразимой скорбью. Внезапно ощутив его присутствие, они оглядываются через плечо, шарахаются в сторону и гибнут под колесами тяжелых грузовиков, которые мчатся по встречной полосе.
Октябрь 2005 г.
– Смертельно больные? – подал голос Квинт.
– Не обязательно. Среди них есть и те, которые не ведают о скором конце. Например, будущие жертвы автокатастроф.
– Тогда зачем… – Квинт осекся.
– Хотите сказать, какая польза от такого взаимодействия? Для вас – вполне ощутимая. В большинстве случаев объект не подозревает о близости смерти или не в состоянии адекватно воспринять ее неизбежность. Но вы-то предупреждены. Согласитесь, это многое меняет. Уверяю вас, эффект глубочайший.
– Откуда вы знаете?
– Уже испробовал на себе.
– Значит, мы первые подопытные?
– Я же сказал: первым был я.
– У вас не возникало желания вмешаться? – неожиданно спросила Маргарита.
Профессор пристально посмотрел на нее. По мнению Квинта, этот вопрос должен был окончательно убедить Леонарда в том, что девица с прибабахом.
– Если под вмешательством вы подразумеваете попытки изменить судьбу обреченных, то это совершенно исключено. Вы станете именно свидетелями, а не участниками событий – если согласитесь, конечно. Поток информации, воспринимаемой объектом и передаваемой вам, имеет сугубо однонаправленный характер. Это принципиальное свойство открытого мной метода, иначе я навлек бы на себя гнев того, чья заявка имеет абсолютный приоритет.
Квинту пришло в голову, что профессор выражается чересчур витиевато. Кроме того, от последнего замечания потянуло ненавистным ему мистическим душком.
– Поймите, – продолжал Леонард, – Тут не должно быть места ложному состраданию. Дни и часы этих людей уже сочтены. Никто не в силах им помочь. Единственное, что вы в состоянии сделать, это использовать чужую смерть, чтобы продолжать жить. Звучит немного цинично, но так оно и есть. Учиться жить никогда не поздно. Я, конечно, имею в виду полноценную жизнь.
– Я не знаю, что это такое, – вставил Квинт.
– Правильно, иначе вас бы здесь не было, – тотчас отозвался профессор. – Не хочу показаться самодовольным, но, если речь идет об ограниченном времени, мой метод представляется мне единственно действенным и быстрым способом радикального изменения сути нашего бытия. Обычно все мы понимаем, что жили не так, как надо, когда уже слишком поздно. Таким образом, мы узнаем истину, ставшую к тому моменту бесполезной и даже болезненной. Профилактическое лекарство существует, и оно доступно буквально каждому, однако мы отделены от него завесой, сотканной нашим сознанием. Это самая изощренная и смертельная ловушка из всех, которые мне известны.
– Ну а вам-то что за дело? – прямо и грубо спросил Квинт. Маргарита бросила на него гневный взгляд, но он продолжил:
– Надеюсь, вы не станете убеждать нас, что занимаетесь благотворительностью или спасением заблудшего человечества?
– Боже упаси. – Профессора Леонарда эти вопросы, похоже, нимало не задели и даже немного позабавили. – Вам предлагается участвовать в промежуточной стадии эксперимента. Как вы понимаете, предела совершенству нет. Лично я собираюсь пойти гораздо дальше.
– Куда уж дальше, – пробурчал Квинт, собираясь с мыслями. Объяснения Леонарда звучали бредово, но в этот бред Квинт уже поверил. От слова «дальше» на него повеяло неземным холодком. В то же время оставалось непонятным, зачем профессору вообще нужны добровольцы, если эксперимент совершенно безопасен.
Маргарита по-прежнему взирала на Квинта враждебно. В ее взгляде явно читалось: «Какого черта тянешь волынку, кретин? Не нравится – вали отсюда!» Квинта это не удивляло – потенциальные жертвы не ведают сомнений. Он стал демонстративно разглядывать мебель. Проследив за его взглядом, Леонард, похоже, решил воспользоваться моментом, чтобы разрядить обстановку.
– Прекрасный дом, не правда ли? И обошелся до смешного дешево. Мне показалось, прежние хозяева были рады от него избавиться. Ну теперь-то я понимаю почему.
– Вы могли бы и не покупать.
– Мог бы, но купил и не жалею. Видите ли, я люблю тишину и уединение. Там, откуда я приехал, не было ни того, ни другого. А здесь идеальное место для моих исследований. Я могу заниматься ими без помех, шума и суеты. Особенно по ночам.
Квинт вслух усомнился, что и днем на Лысой Горе царит оживление.
– Ваш друг большой скептик, – заметил Леонард, обращаясь к Маргарите.
Та пожала плечами:
– Никто никому ничего не должен. Лично я по-прежнему хочу попробовать.
Тон Леонарда сразу стал деловым и похолодел градусов на двадцать:
– Отлично. Тогда, если не возражаете, молодой человек, Рауль вас проводит…
Квинт попытался представить, как все это выглядит со стороны. И озвучил в отрезвляюще простых выражениях. Некий тип, называющий себя профессором, заманивает к себе одержимую смертью дурочку со своим дружком, у которого не хватило духу отказаться. Интересно, кстати, как этот Леонард вообще узнал о ее существовании. Скорее всего, побывал в «ВООКашке» и, поговорив с Марго, сразу смекнул, с кем имеет дело. Далее: профессор рассказывает своим гостям о якобы открытом им способе сопровождать без пяти минут мертвеца до могилы. Занятие в высшей степени облагораживающее и, если верить Леонарду, эффективно прочищающее мозги. А теперь позвольте вопрос на засыпку: кто из этих троих псих? Ответ: как минимум двое. И Квинт вроде бы не собирался становиться третьим. А если так, то что ему остается? Правильно – послать профессора к черту.
Что он и сделал.
Напоследок он повернулся к Маргарите и спросил на всякий случай:
– Ты идешь?
– Нет.
Ему показалось, что теперь она смотрит на него с презрением. Ну, этими штучками его не проймешь.
Он направился к выходу, внутренне готовый к худшему. Рауль не выглядел здоровяком, но на всякий случай Квинт по пути прихватил кочергу. Она ему не понадобилась.
Он без помех выбрался на улицу и быстро зашагал в сторону Круглой площади. Он глубоко дышал, словно пытался избавиться от последнего кубика отравленного воздуха в легких. Обратная дорога показалась вчетверо короче. На часах было без двадцати одиннадцать, когда он пересек незримую границу между тревожным ожиданием и относительной безопасностью. Так закончился для него третий визит на Лысую Гору.
Но закончились ли сны о Доме на Горе?
В этом он не был уверен.
* * *
Об исчезновении Маргариты он узнал следующим вечером, когда отправился в «ВООКашку». Магазин был заперт. Нельзя сказать, что это явилось для Квинта полной неожиданностью. Но прежде была ночь и был день, и ночью ему снились странные вещи. Это было какое-то новое измерение снов – все происходящее казалось абсолютно реальным и в то же время лежало за гранью устоявшихся представлений Квинта о допустимой реальности.
Сначала он обнаружил себя стоящим в тумане по щиколотку в черной траве. Все вокруг было влажным, холодным, тяжелым. Ветви деревьев словно прорастали прямо из плотной серой пелены. Он долго озирался по сторонам, выбирая направление. Если не считать того, что он стоял на пологом склоне, все стороны света, а вернее, тьмы выглядели одинаково. Нельзя было даже понять, утро теперь или вечер. Квинт склонялся к тому, что попал в безвременье. Есть сны, которые поджидают, будто капканы, в ночи и никогда не меняются…
Затем туман начал постепенно рассеиваться. Стали видны дома, столбы, деревья – силуэты с размытыми краями, что не давало точного представления о расстоянии. Но Квинт уже знал: он попал на Лысую Гору. И двинулся к ближайшему дому.
Джинсы намокли, впитывая обильную росу. Склон сменился горизонтальным участком. В темноте Квинт едва не свалился в бассейн, доверху наполненный дождевой водой. И немудрено – почти сплошь воду укрывали почерневшие листья. А там, где осталась полынья, виднелось что-то бледное и неподвижное, как живот дохлой рыбы.
Квинт предпочел обойти бассейн с другой стороны и приблизился к особняку. Он мог бы поклясться, что видит этот дом впервые. Спутниковая антенна была направлена в землю. Окна, затянутые черной пленкой, наводили на мысль о пораженных катарактой глазах. Под ногами были плотно прилегавшие одна к другой многоугольные плиты. Сколько Квинт ни пытался, он не сумел уловить закономерности мозаики, а то, что все плиты могут быть разными, почему-то казалось ему вопиющей и раздражающей нелепостью. Потом он вспомнил, что явился сюда из мира прочно устоявшихся стереотипов. Едва заметные и вроде бы безобидные отличия заставили его еще сильнее почувствовать свою чужеродность.
Он увидел дыру в пленке и подошел, чтобы заглянуть внутрь. Вогнутая поверхность лоснилась от влаги и напоминала ему что-то. От дыры разбегались радиальные морщины – казалось, огромный, непроницаемо черный зрачок взирал на него из мертвого дома.
Вдруг он понял, что воронка профессора Леонарда все-таки заманила его в ловушку, расставленную посреди сновидения. И, конечно, понял он это слишком поздно. Неодолимая сила не дала ему отпрянуть, выдернула его из тумана, из преддверия пустоты, а заодно из тела, оставшегося неподвижно торчать на затерянной земле, как пугало для лунатиков, скульптура из плоти посреди декораций кошмарных воспоминаний. Причем даже не его воспоминаний – от тех сохранились лишь вялые обезличенные образы, окончательно утратившие притяжение чьего-либо сознания…
Квинт несся сквозь тьму, перемежаемую срезами жизней. Это была решетка из вибрирующих от ужаса прутьев – вечная и безвыходная тюрьма вселенной. Ее камеры были обиты мягкой материей упований. Упругим слоем служили надежда, милосердие, любовь, вера в Бога, созидание, продолжение рода. Слой был ровно такой толщины, чтобы узники не расшибали себе головы о стены. А под ним – нержавеющая сталь.
Прав был этот проклятый Леонард: только теперь до Квинта стало доходить, насколько чудовищно заблуждение, в котором он пребывал до сих пор, – заблуждение худшее, чем слепота, уродство и все смертные грехи вместе взятые. Однако это осознание не освободило его – по крайней мере пока не освободило. Он по-прежнему был сгустком чего-то сомнительного, вдыхаемым или выдыхаемым невероятной глоткой, но механизм того, как происходит опыление смертью, постигнуть ему было не дано.
В какой-то момент он вдруг оказался в салоне машины, которая летела по ночному шоссе. Грохотал рок, способный вынуть душу из тела, если бы это уже не свершилось с ним. Человеку за рулем, похоже, никакая музыка не казалась слишком громкой – не иначе, тот пытался сбежать от ревущей тишины. Квинт «видел» его из точки, которая находилась где-то за левым плечом чуть выше уха. Очевидно, водитель что-то почувствовал – он вздрогнул и невольно оглянулся. Квинт понял, что тот неведомым образом ощутил его бесплотное присутствие. Замешательство длилось всего пару секунд. Этого оказалось достаточно.
Впереди вспыхнул свет. Слишком яркий свет последней истины. За мгновение до столкновения со встречным автомобилем человек в машине, наполненной роком, тоже был ослеплен этим светом. Потом все померкло.
Во второй серии сна Квинт скитался рука об руку с мертвецом в лабиринтах смерти, и там не нашлось ни единого слова, ни единой ассоциации или откровения, которые он смог бы захватить с собой, вернувшись в эту неправильную, омраченную, противоестественную явь.
* * *
Прошло трое суток. Маргарита так и не появилась на работе. Квинт знал, где она живет, и наведался к ней домой. Некоторое время он обманывал себя, наблюдая за темными окнами. Как и двадцать лет назад, у него даже мысли не возникло заявить об исчезновении человека. Из свидетеля он автоматически и очень быстро превратился бы в единственного подозреваемого. Он не задумывался над тем, что им руководило в большей степени – благоразумие или эгоизм. Но трусом он не был точно. Хотя бы потому, что неделю спустя снова собрался на Лысую Гору. И в этом своем глупейшем намерении он не пытался искать мотив. Так же, как не пытался обзавестись оружием.
На этот раз он не брал такси, а доехал на автобусе до конечной. Преодолев пешком пару километров, он вышел на Круглую площадь. Старухи и старички выглядывали из окон и настороженно смотрели ему вслед, напоминая своим присутствием о том, что никто не хочет жить по соседству с Лысой Горой и близлежащие районы тоже постепенно вымирают.
Шагая по Розовому бульвару, он испытывал странные, трудносочетаемые чувства. Ему пришло в голову, что он, кажется, сомневается в том, выполнила ли некая сила, пожелавшая принять облик профессора Леонарда, условия заключенной сделки.
Он отправился на Гору среди бела дня, но, чем выше поднимался, тем глубже становились сумерки, как будто глаза постепенно теряли способность видеть свет. В этих неестественных сумерках он двигался уже знакомым маршрутом по взломанному растениями тротуару мимо домов, которые поджидали лунатиков, сбежавших за край ночи, мимо тишины, заключавшей в себе всю невнятную азбуку глухонемого божка Горы, мимо фонарных столбов с развешанными на них призраками света. Его сердце наливалось соком проклятия.
Услышав ржавый скрип за спиной, он не удивился и решил не оглядываться. На этот раз велосипедистов было трое. Они обогнали его, без труда крутя педали, хотя дорога была разбитая и шла в гору. Краем глаза он успел заметить только бледные лбы и носы – остальное было скрыто под капюшонами и длинными плащами. Ему показалось, что двое из троих – женщины. Впрочем, это не имело значения.
Свернув в переулок, он вскоре увидел дом, где их с Маргаритой принимал профессор Леонард. Само собой разумеется, дом был заброшен и полуразрушен – возможно, даже в большей степени, чем особняки, стоявшие по соседству. На ум приходила старуха, дорого заплатившая за операцию по омолаживанию.
Квинт открыл калитку, висевшую на ржавых петлях, и прошел по наплывам земли и песка, оставшимся после дождей. Дверь была заколочена, но он без особых усилий сорвал прогнившие доски. Изнутри на него дохнуло сыростью и тленом. Без сомнения, это была резиденция Леонарда, только пришедшая в полное запустение. Относительно сухие углы были затянуты серым бархатом паутины. В тех местах, над которыми прохудилась крыша, стояли невысыхающие лужи.
Квинт ступил на вспученный паркет и ощутил, что пол колеблется под ногами; при каждом шаге из щелей выплескивалась грязь. Он все-таки прошел в кабинет, где картина была примерно такой же: покрытые плесенью стены, диван со вспоротым брюхом, покосившиеся кресла, испорченные холсты. Неплохо сохранилась только таинственная воронка на подставке из нержавеющей стали. Она была обращена раструбом к стене и чем-то напоминала забытый реквизит для ретро-фильма.
Квинт, конечно, не стал испытывать судьбу.
* * *
Его покинула тревога, но не было и подлинной удовлетворенности. Пустота поселилась внутри прочно и надолго. Минуло время жутких чудес. Снова воцарилась спасительная серость.
Квинт не ждал ничьего возвращения. Жертвоприношение на Лысой Горе – это был билет в один конец, даже если все было подано как эксперимент с пересадкой сознания и сдобрено интеллигентной беседой. Он остался со своей неподвижной жизнью, книгами, работой и ночной тишиной. Иногда он заходит в «ВООКашку» и покупает книги у продавщицы, которая сменила Маргариту. За все время они не обменялись и десятком фраз. Им не о чем говорить друг с другом.
Квинт окончательно закрыл вопрос о смысле своего существования. Возможно, он был единственным, кто извлек пользу из всей этой истории. Во всяком случае, ему больше никогда не снились кошмары о Доме на Лысой Горе. Правда, иногда он видит мертвых девушек, которые медленно катят на велосипедах по шоссе из нигде в никуда. Он точно знает, что это девушки, но образы их лиц ускользают, и то, что ему, посланнику смерти, отказано в таком пустяке – узнавать приговоренных, – наполняет его невыразимой скорбью. Внезапно ощутив его присутствие, они оглядываются через плечо, шарахаются в сторону и гибнут под колесами тяжелых грузовиков, которые мчатся по встречной полосе.
Октябрь 2005 г.