Ксения Тихоновна все это время молча возилась у печки, только шумно вздыхала и наконец подала голос.
– Хватит, отец. Может, их ищут, этих страдальцев, а мы молчим с тобой столько лет, греха не боимся. Кто-то ведь должен знать. Вчера Клавдия за хлебом приезжала, говорит, там могилу братскую размыло, вниз по течению. Человек двадцать, не меньше, Царствие Небесное. Они хорошо сохранились, женщины молодые, детки-подростки.
– Клавдия – это лесничиха? – быстро спросил Никита.
– Она самая, – кивнул отец Павел, – домик ей перестроили подальше от площадки, одна там живет.
– Как мне до нее добраться?
– И не вздумай! – старик помотал головой. – А увидит кто?
– Она здесь еще, Клавдия, – пробормотала Ксения Тихоновна, ни на кого не глядя, – у снохи ночует. Завтра на рассвете назад пойдет. Двадцать километров пешком, – мрачно добавил отец Павел, – раньше мерин у нее был, так она на телеге ездила. Теперь издох мерин, ходит пешком. Она привычная, а ты городской, не осилишь.
– Если что, Клавдия скажет, племянник, – прошептала Ксения Тихоновна, – из Синедольска племянник…
Глава 6
– Эй, командир, ты живой, в натуре, или как? – Голос звучал совсем близко, и отдавался в голове тупой болью. Егоров с трудом разлепил веки. Сквозь пелену метели маячили над ним два больших темных пятна.
– Ну ты чего, мужик, в натуре, перебрал, что ли?
Вставай, замерзнешь.
– Я не пил, – хрипло произнес Егоров, – на меня напали.
– Ограбили? Так, может, это, «Скорую» вызвать?
– Не надо. Который час?
– Двенадцать.
– Дня или ночи?
– Ты что, ослеп, что ли, командир? Ночь, в натуре.
Спать пора.
Вдали светились толстые прозрачные колонны-аквариумы, в них плавали, радужно переливались огромные рыбы. Они смотрели прямо на Егорова. Одна выпячивала губу и напоминала Гришку Русова. Другая щурила глаза и была похожа на плосколицего лысого гуру. Иван Павлович попытался встать на ноги, сделал резкое, неловкое движение и тут же обмяк.
– Слышь, командир, живешь-то далеко?
– Не очень.
– Деньги остались какие-нибудь, или все вытащили?
– Не знаю.
– Ну ты даешь, в натуре! Не знает он! Посмотри проверь.
Ему помогли встать. Он нащупал бумажник во внутреннем кармане летческой шинели, вытащил, раскрыл. При зыбком свете далекого фонаря пересчитал несколько купюр.
– А говоришь, ограбили. Бумажник-то на месте. Ладно, давай нам сотню, вон, у тебя там еще два полтинника есть. Один на такси, другой на завтра, чтоб опохмелиться.
Он так и не разглядел их лиц, но понял, что это были мальчишки, не старше восемнадцати. Пьяненькие, веселые, они взяли у него сотню, вывели на дорогу, поймали машину и исчезли в сизой ночной метели.
Следующие два дня Егоров пролежал дома с высокой температурой. Один раз к нему в комнату заглянул Федя, принес чаю с лимоном. Потом они все трое исчезли до позднего вечера. В последнее время они вообще все реже бывали дома, только ночевали.
Поправился Егоров быстро. Удар по шее, как и в прошлый раз, не имел никаких последствий, не осталось даже слабого синяка. Через два дня, вполне здоровый и даже отдохнувший, он отправился в рейс. Когда вернулся, Оксаны и мальчиков дома не оказалось.
Стояла глубокая ночь, выла метель. Он обшарил квартиру. Не было двух чемоданов, из шкафов пропали теплые вещи. В ванной в пластмассовом стаканчике одиноко торчала зубная щетка Ивана Павловича. А в общем, все осталось на месте. В квартире было чисто и страшно тихо.
Егоров дотерпел до утра и кинулся в Дом культуры, где в последнее время занималась группа.
– Они сняли какое-то другое помещение, – сказали ему.
Разумеется, нового адреса никто не знал. Когда Егоров спросил, не осталось ли каких-то документов, например договора об аренде, ему грубо указали на дверь, заметив, что он лезет не в свое дело. Из Дома культуры он побежал в милицию.
– Моя жена уехала ночью куда-то и увезла детей.
– Очень сожалею, – пожал плечами сонный дежурный.
– То есть как – сожалеете? Вы должны искать, объявить их в розыск.
– На каком основании?
– На основании… секты! Они попали в секту, их там свели с ума, а потом украли.
– Имущество какое-нибудь пропало? – поинтересовался дежурный.
– Нет. То есть да. Они взяли с собой теплые вещи.
– Ну правильно, зима на дворе.
– Значит, вы их искать не будете?
– Ваша жена является матерью ваших детей?
– Да, – печально кивнул Егоров, – я понимаю. Я вас отлично понимаю.
– Я вас тоже, – усмехнулся дежурный, – вы так уж не переживайте. Вернутся они, никуда не денутся. Попробуйте родственников обзвонить, подружек жены.
– Попробую…
Из отделения милиции Егоров отправился в детективное агентство. Двор у старинного особняка был завален стройматериалами, здание обтянуто зеленой сеткой.
– Здесь капитальный ремонт, – сообщил Егорову какой-то иностранец в синей спецовке, то ли турок, то ли югослав.
Иван Павлович помчался в юридическую консультацию и узнал, что адвокат, порекомендовавший ему агентство «Гарантия», уехал в Америку.
За тонкими стенами, в соседних квартирах-каморках шла напряженная, бурная жизнь, не затихавшая ни днем, ни ночью. Зинулины веселые соседи орали, ругались, пели песни, колотили друг друга. Когда визги разрывали уши, Зинуля стучала в стенку обломком старого этюдника. Ответом была свежая, бодрая матерная рулада.
Иногда все звуки перекрывал мощный, торжественный рев океанского прибоя. В первый раз, когда среди общего шума зазвучало оглушительное штормовое соло, Никита спросил, не рухнет ли дом, Зинуля успокоила его:
– Это сосед слева спать завалился. Перед отъездом Зинуля взяла у него денег, сходила в магазин и вернулась с двумя огромными пакетами.
– Здесь тебе еды хватит дня на три-четыре, – сообщила она, – потом придется выйти. Холодильник работает плохо, морозилка совсем не морозит, так что долговременных запасов сделать нельзя. А если ты будешь питаться одними консервами и сухофруктами, заработаешь гастрит.
Потом она долго и подробно инструктировала Никиту, как чем пользоваться в ее конурке.
– Замок заедает. Когда вставляешь ключ, смотри, сначала прижми вот здесь пальцем. И не дергай, имей терпение. Он откроется, но не сразу. Холодильник течет со страшной силой, поэтому не забывай подкладывать тряпку. Единственная ценная вещь в доме – стиральная машина. Но включай очень осторожно, лучше в резиновых перчатках. Она не заземлена, может убить.
– Как это? – не понял Никита.
– Ну, если ты мокрый, к примеру, притронешься, током шарахнет очень сильно, – объяснила Зинуля.
– Так чего же ты электрика не вызовешь, чтобы починил?
– Не чинить надо. Заземлять. А чтобы электрика вызвать, надо на это день потратить, дома сидеть, ждать его. Мне некогда и лень. Ладно, Ракитин, не отвлекайся. Слушай и запоминай. Вот этой розеткой не пользуйся ни в коем случае. От нее воняет паленой пластмассой. Может загореться.
– Но рядом со столом больше нет розеток, – заметил Никита, – мне ведь надо компьютер включать.
– Ничего страшного. Найдешь удлинитель.
– Где?
– Где-то есть. Поищешь и найдешь. Кстати, насчет компьютера. Там батарейки в порядке?
– Должны быть в порядке. Он ведь новый. А что?
– Здесь часто отключают электричество. Я, конечно, в компьютерах ничего не понимаю, но знаю, что, если он выключается из сети в процессе работы, могут пропасть большие куски текста. Просто предупреждаю, следи за этим. Свет вырубают постоянно, почти каждый день, иногда на пять минут, иногда на час. Есть керосинка и свечи. Видишь, канистра у окна? Здесь керосин.
– Зачем тебе столько? – удивился Никита.
– Во-первых, масляную краску хорошо смывает, во-вторых, для лампы, а в-третьих, в прошлом году у меня были вши. Вот я и запаслась.
– Вши?
– Ну да, – поморщилась Зинуля, – их, гадов, лучше всего керосинчиком. У меня теперь большой опыт. В соседней конуре алкаш-отморозок живет, у него что ни месяц, новая любовь. В прошлом году появилась подруга с девочкой пяти лет. Эти два придурка пили и ребенком закусывали.
– То есть?
– Ну, колотили девочку каждый день, не кормили совсем. Я ее забирала к себе иногда, вот и заразилась вшами. Потом она исчезла вместе с мамашей. Сосед себе новую пассию завел, бездетную. Ну чего ты так смотришь? Нет больше вшей, не бойся. А вообще, старайся поменьше общаться с местной публикой.
– Это понятно, – кивнул Никита.
– Пока тебе ничего не понятно. Вот как начнет сосед в дверь ломиться, денег просить, тогда поймешь. Да, дверь не открывай никому на за что, даже если будут орать: «Помогите, убивают!» – все равно не открывай.
– А что, часто убивают?