Давыдов И.. Он любил вас

   Почти каждый день Федор Веселов на несколько часов приезжал сюда из школы космонавтов и вместе со своим дублером Виктором Семеновым работал в маленькой комнате в конце коридора. В эту комнатку приносили копии почти всех анализов и результатов испытаний всех основных приборов. На рабочих столах двух космонавтов скапливались каждый день стопки бумаг, и эти бумаги нужно было просмотреть и с некоторыми из них сходить к испытательным стендам, к лабораторным столам. И еще нужно было посидеть с некоторыми заключениями в макете кабины, который находился в специальном зале, и своей рукой пометить там приборы, прошедшие окончательную проверку. Это была будничная, кропотливая работа. Федор ее не боялся, он давно к ней привык, но в последние дни его не покидало ощущение бессмысленности всего того, что он делает. Видимо, ощущение это возникло не только у него одного. Еще два дня назад Ефим Омулевский, невысокий, коренастый и темноглазый руководитель математической группы, сказал Федору:
   - Через неделю мы кончим все расчеты и начнем программирование. Но, честное слово, старик, я не понимаю, на кой черт все это сейчас нужно!
   Вчера об этом же заговорил дублер Федора - юный, худенький и веснушчатый Виктор Семенов. Он был на пять лет моложе Федора и казался совсем мальчиком по сравнению с ним. Ему просто повезло, юному Виктору. Он не бродил вокруг да около, как Федор. Он шел к космонавтике только по прямой и в школу космонавтов попал еще на институтской скамье. И вот теперь у него в кармане новенький диплом инженера-кибернетика и на груди - значок космонавта. "Вокруг шарика" он летал вслед за Федором. Тренировки ведь для всех одинаковы...
   - Ты уверен, что полет состоится? - спросил вчера Виктор.
   - В конце концов - да.
   - Нет, не в конце концов, а как было намечено...
   - Не уверен.
   - А я просто уверен, что его не будет. И не понимаю, зачем крутится сейчас вся эта катушка...
   - Знаешь, Витька... Мне вообще-то кажется то же самое... Но ведь нам не разрешили свертывать работу... Главный ведь где-то уже говорил об этом...
   - А может, просто инерция?
   - Может, и так... А может - расчет?
   - Какой?
   - Вдруг от болида хотят защищаться?
   - Ракетами?
   - Хотя бы...
   - Но зачем тогда мы?
   - А вот мы как раз можем быть по инерции...
   - Любопытно, дружище, - задумчиво произнес Виктор. Очень любопытно...
   ...И вот сегодня - обращение правительства. Космонавты так и не слыхали, когда его начали передавать. В их комнате, как и обычно, было выключено радио: оно мешало работать. Но позвонил Омулевский.
   - Включите радио! - крикнул он в трубку.
   - Зачем? - спросил Федор.
   Но в трубке уже раздавались короткие гудки.
   Федор поднял руку, повернул регулятор.
   - ...учитывая все эти обстоятельства, - ворвался в комнату тревожный голос диктора, - Советское правительство обращается к правительствам всех ядерных держав мира с предложением взорвать болид на дальних подступах к Земле с помощью ядерных зарядов.
   В динамике тихо, еле слышно прошелестела бумага. Видно, где-то там, на студии, диктор переворачивал страницу текста.
   - Советское правительство считает, - продолжал далее диктор, - что ядерные державы совместными усилиями могут подготовить и совершить мощный концентрированный удар по болиду новейшими глобальными ракетами с ядерными боеголовками. В результате этого удара болид, угрожающий нашей планете, будет развеян в пыль. Всемирная катастрофа, таким образом, будет предотвращена, если великие державы смогут быстро договориться об эффективных совместных действиях.
   - Разумеется, - читал далее диктор, - уничтожение гигантского болида приведет к засорению околоземного пространства метеоритами и радиоактивными частицами. Это в свою очередь затруднит и задержит организацию космических полетов человека. Однако это зло - наименьшее. Всемирная катастрофа могла бы отбросить * цивилизацию на тысячелетия назад, и ни о каких космических полетах тогда вообще не было бы речи...
   - Все гениальное - просто, - задумчиво сказал Виктор. Оно как бы носится в воздухе. Надо только уметь его поймать и высказать...
   11.
   Вечерний выпуск газеты лежал на коленях. Мягкий свет торшера падал на газету, на низкое зеленое кресло и подчеркивал уютный полумрак всей комнаты и как бы говорил о том, что ничего, собственно, в мире не изменилось, что все по-прежнему спокойно.
   И только газета в этом мягком, уютном свете была как тревожный вой сирены.
   Федор медленно перечитывал заявление правительства и чувствовал, что какая-то упрямая, назойливая мысль пробивается и никак не может пробиться из глубин мозга. Она была смутной, расплывчатой, эта мысль. Но она беспокоила, не давала сосредоточиться.
   Он отложил газету, встал, подошел к окну. Раскалившийся за день город отдавал тепло. Оно чувствовалось даже здесь, на пятнадцатом этаже. Оно шло снизу вверх, как идет тепло от костра. Море огней мерцало и билось о стены дома. Море огней уходило во все стороны и где-то в страшной дали придавливалось тяжелым черным небом. Москва!.. Как это огромно и, по существу, теперь беспредельно для человеческого глаза!.. Где она начинается? Где кончается?.. Уже не стукнешь но.гой в землю и не скажешь; "Вот здесь!" Федор протянул руку, повернул регулятор приемника. Может, что-нибудь новое в мире?.. Опять легкая музыка! Почему-то в последние дни все время передают легкую музыку. Наверно, чтобы не настраивать людей на тревожный лад. И так хватает... А когда-то Рая возмущалась тем, что легкой музыки передают мало. Она не любила ни опер, ни симфоний...
   Где она сейчас, Рая? Что делает? О чем думает?
   Когда они поссорились, Федора так скрутило, что он даже стал писать стихи. Никогда до этого не писал стихов, а тут вдруг... До сих пор что-то помнится. Они казались ему тогда горькими и мудрыми, эти строчки:
   Не надейтесь,
   Что с первой любовью своей
   Вам удастся легко распроститься!
   Много пасмурных дней,
   Много долгих ночей
   Она будет вас мучить, вам сниться.
   Не надейтесь,
   Что память сотрет ее след.
   Она будет наказывать вас много лет.
   Боль ее
   Умерит лишь усталость.
   След ее
   Стирает только старость.
   Федор помнит, что, когда писал эти стихи, все думал; вот их напечатают, Рая прочтет и поймет, какую страшную ошибку она совершила.
   Но их не напечатали. Собственно, он их никуда и не посылал. Он ведь не поэт!..
   И Рая все равно не поймет... И если даже встретишь ее сейчас на улице - чужой человек... Пять минут вежливого разговора - и в разные стороны. Как будто существуют две Раи та, прежняя, все еще чем-то дорогая, и нынешняя - просто давняя знакомая... Не больше...
   И память, если говорить честно, все-таки многое стирает. Слишком многое... Никуда от этого не денешься.
   И даже боль утихает не только от старости. Чепуха все это!
   Никто ему сейчас не нужен, кроме Аси. И только жаль годы, которые прошли без нее. Годы, развеянные чужими теперь руками, чужими теперь губами...
   Если будет у него сын - пусть лучше женится сразу же, на первой девушке, которую полюбит. И тогда всю жизнь с ним будет молодость. Всю жизнь! И тогда не будет ставших чужими, а когда-то родных губ и рук. Они многое уносят с собой. Слишком многое... Они уносят молодость...
   Ася уже скоро приедет. Буквально вот-вот. Федор теперь каждый день ждет, что зазвонит телефон и она скажет:
   - А я сейчас вылетаю.
   И он будет мчаться на машине через весь город и все равно может не успеть, потому что самолет наверняка придет быстрее, чем удастся пересечь гигантскую столицу из конца в конец. Как это будет? Как они встретятся? Впрочем, что об этом думать? Главное уже вроде ясно...
   А мысль - та самая, туманная - все копошится где-то в глубине мозга и куда-то пробивается, как будет, наверно, пробиваться этот проклятый болид через пояс астероидов.
   А как, кстати, он пройдет через астероиды? Какие удары он получит от этих летающих каменных гор? Астрономы почему-то молчат об этом... Может, потому, что еще не все астероиды открыты? Ведь чуть ли не каждый год открывают новые... Как новый крупный телескоп - так прежде всего новый астероид... Даже в нынешнем году один открыли... Какая-то любительница поэзии... Поэтому, видно, он и назван астероидом Есенина... Этакий малозаметный камешек... Всего тридцать пять километров в поперечнике... Стукнет он с разбегу по болиду - и орбита болида чуть-чуть изменится. Самую малость. И тогда он не пройдет мимо Земли, а врежется в Землю. Или - в Луну. Или, наоборот, - уйдет от Земли подальше... Тут не угадаешь заранее... Почему ничего не пишут об этом? Может, потому, что невозможно предусмотреть удары еще не открытых астероидов!.. Был бы цел Фаэтон, жили бы на нем мудрые фаэтонцы не пустили бы они этот болид дальше Урана или - на худой конец - Сатурна. И не о чем было бы беспокоиться жителям Земли. Но нет ни фаэтонцев, ни Фаэтона. Разорвала его когда-то страшно давно какая-то невероятная сила. Может, такой же вот болид сделал из него пояс астероидов? Много ли надо? Столкнись этот болид с Землей всего лишь полсотни лет назад - и спасения от него нет. И стала бы Земля таким же поясом астероидов, а солнечная система - необитаемой.
   Вот там, вообще-то, и надо было разнести этот болид возле пояса астероидов. А не возле Земли, где он, даже разбитый, может натворить бед на многие века. И тысячами громадных метеоритов, которые десятилетиями будут падать на Землю и унесут тысячи жизней... И поясом обломков вокруг нашей планеты... Иди потом пробивайся сквозь них на ракете... Может, и не пробьешься... Но ведь так далеко наши ракеты не сработают. Они не смогут прийти возле пояса астероидов именно в ту точку, в которую придет болид. У нас пока что нет таких ракет... А может, болид еще и отклонится? Может, за ним еще гоняться понадобится? Разве смогут это сделать ракеты без человека? Без человека!!!
   Ну да, конечно же! Это же ясно, как божий день! Ракеты должен увести туда человек. Именно он должен бросить всю их мощь против болида. И именно там - возле пояса астероидов. Потому что идти сквозь этот пояс с ракетами - опасно. Ракеты могут не дойти.
   Разумеется, человек погибнет. Ни одного шанса спастись. Но ведь Федор может погибнуть и во время катастрофы. Он может утонуть в какой-нибудь гигантской волне, оказаться под обломками здания во время землетрясений... Может просто попасть в поток прорвавшихся через атмосферу ионов. И это, наверно, самое страшное... Он ведь уже давно внутренне приготовился к такой возможности. И миллионы других людей молча приготовились к тому же. Потому что это неизбежность, Никто не знает, кому удастся спастись. Стихия... А так-только он один. Ни Ася, ни мама, никто больше на всей Земле. Только он один. Федор подошел к зеркалу. Вот стоит он - широкоплечий, темноволосый, темноглазый. Крепкий парень с обыкновенным русским лицом. Может, только темные волосы да темные глаза от какого-нибудь татарского пра-пра-прадеда... И все это должно погибнуть. И плечи, и руки, и глаза. Все!
   А зеркало останется.
   И будет висеть на этом же месте.
   И кто-то будет глядеться в него.
   А может, этот кто-то перевесит зеркало вон туда, в угол?
   Кто это будет? Ася?
   Ну да, конечно же, Ася! Кто же еще должен хозяйничать потом в его квартире? Конечно, Ася!
   А имеет ли он право?.. Ведь она совсем девчонка... Она еще ничего не видела... Ей надо жить. Так она же и будет жить! Как захочет! У нее все будет впереди. Просто она будет его помнить.
   А если...
   Нет! Все равно она поймет потом, и простит его, и будет его помнить. Она не сможет его не простить и не сможет забыть, если он полетит. Разве он смог бы?.. Даже Рая не смогла бы после этого забыть его!
   Федор полетит. Конечно, полетит! Как же иначе? Раз придумал, - надо лететь самому. Нельзя же сказать: "Я предлагаю свой способ, только пусть летит кто-нибудь другой". Страшно. Просто страшно!
   Никогда Федор не думал, что ему может быть так страшно. Он всегда считал себя смелым. А оказывается...
   Надо быстрей что-то делать! А то дашь волю страху, и он пропитает каждую твою клеточку, и уж тогда не шелохнешься...
   А, тут - раз, и отрезано... И уже нечего будет решать...
   Федор подходит к телефону. Снимает трубку. Набирает номер. Семь цифр... Как долго их набирать? И теперь еще эти длинные гудки. Гудит, гудит... Как будто ждет, пока бросишь трубку... Как будто выговаривает: "Еще не поздно! Еще не поздно!" Неужели никого нет дома?
   - Я слушаю.
   Это Сергей Михайлович. Начальник двенадцатого отдела. Это человек с добрыми, в морщинах, глазами, который всегда и все понимает сразу. С полуслова.
   Федор торопливо, не давая себя перебить, говорит о своем плане. Он уверен, что нужно увести ракеты с ядерными зарядами к поясу астероидов и встретить болид там. Он знает, что к этому почти все готово. Марсианская ракета вполне пригодна. Только расширить пульт управления другими ракетами. Он считает, что это должно быть доверено ему, Федору. Он прошел все тренировки. Он знает маршрут. Он подготовлен к тому, чтобы вести за собой ракеты. У нас нет ни одного другого космонавта, который сейчас был бы готов к этому рейсу больше, чем он. Ну вот, наконец, и все! Все сказано! Федор переводит дыхание.
   - Что еще от меня требуется? Расчеты? Я могу сделать их быстро. Хоть за ночь.
   - Нет, Федя, расчеты твои не нужны. Расчеты сделают машины. А ты ночью спи. А лучше всего - сходи сейчас в кино... И вообще ты молодец! Я постараюсь, чтобы твой план сегодня же вечером был известен правительству. Пока, Федя. Обнимаю тебя...
   Федор опускает трубку. Ну вот! Удивительно - теперь уже совсем не страшно. Потому что испугаться и отступить - уже невозможно... Может, действительно, сходить сейчас в кино? Звонит телефон. Это, наверно, Сергей Михайлович. Ему, наверно, что-то еще не ясно.
   - Да...
   - Федя?
   Девичий голос. До Федора даже не сразу доходит, что это голос Аси.
   - Я...
   - Здравствуй... Я прилетела...
   - Ася? Где ты сейчас?
   - В Быкове. В аэропорту.
   - Почему ты не позвонила из Пензы?
   - Я звонила. Твои телефоны не отвечали. Ни домашний, ни рабочий... Я и сейчас тебе звоню, звоню... С кем это ты так долго любезничал?
   - С начальником отдела... Как мне тебя увидеть, Ася?
   - Приезжай за мной... Прямо сюда. Я буду ждать тебя в главном зале. Возле газетного киоска.
   - Это долго, Ася... Ты дождешься?
   - Дождусь! Я ведь прилетела к тебе... Понимаешь? Не к тетке... К тебе!
   12.
   - Федя...
   - Что?
   - Это все правда?
   - О чем ты?
   - Ну, это не сон?
   - Конечно, нет! Чудачка!
   - А мне все кажется, что это сон. Что вот проснусь - и ничего этого нет.
   - Тебе еще сначала надо уснуть. А проснешься - я буду рядом...
   - Знаешь... Я так долго ждала этого дня... этой ночи...
   - Я тоже...
   - Вот сейчас я на тебя все гляжу, гляжу... А утром, наверно, не смогу глядеть тебе в глаза... Я очень боюсь утра.
   - Утром мы пойдем в загс.
   - Чудак! Я никуда не пойду. Мне это совершенно не нужно.
   - Мне это нужно.
   - Зачем? Какое это сейчас имеет значение? Впереди такое...
   - Такого не будет!
   - Если бы это от тебя зависело!
   - Это зависит от меня.
   - А ты шутник...
   - Я не шучу.
   - Ну, ладно. Не надо об этом. Пусть сегодня во всем мире будем только ты и я. Хорошо? Будто все на Земле только начинается... И мы - первые люди... И у нас - первая любовь... И мы ничего не знаем о будущем...
   - Ты и на самом деле ничего о нем не знаешь.
   - А ты?
   - Немного больше тебя.
   - Но ты расскажешь мне это завтра. Ладно?
   - Ладно.
   - А сегодня ты знаешь столько же, сколько я... Ничуть не больше... Поцелуй меня, Федя...
   - Что ты там делаешь, Федя?
   - Варю кофе.
   - А знаешь, я не умею варить кофе.
   - Это такой существенный недостаток, что терпеть невозможно. Я требую немедленного развала!
   - Это еще что!.. У меня, знаешь, сколько недостатков!..
   - Знаю.
   - Ну, сколько?
   - Сказать тебе точно?
   - Конечно!
   - Меньше, чем у меня.
   - А если больше?
   - Больше не бывает.
   - Федька, родной!..
   - Асенька...
   - Ну, а теперь включим радио и послушаем, что произошло в мире за эту ночь первой любви первых на земле людей...
   ...Из Вашингтона передают: первая же реакция Белого дома на предложение Советского правительства была самой положительной. Представитель Белого дома Скетч заявил корреспондентам, что президент рассмотрит в ближайшие часы проект ответа Советскому правительству. Скетч заявил далее, что президент намерен предложить в своем ответе немедленную встречу глав правительств в Женеве...
   - Ну, вот видишь... Ты слыхала вчера наши предложения?
   - Да. Но я не очень верила вчера в благоразумие Запада... Столько лет ведутся переговоры... И все какие-то мелкие соглашения...
   - Мелкие открывают дорогу крупным.
   - Очень уж долго открывают! Люди устали ждать.
   - Ничего. Теперь договорятся.
   - Пора бы! Дальше некуда!
   - Ты пей кофе, пока горячий... Остынет.
   - Я и жду, пока остынет. Я не люблю летом горячий... Ты не опоздаешь на работу?
   - Сегодня воскресенье.
   - Как хорошо! А я и забыла... Просто забыла. Значит, ты сегодня никуда не уйдешь?
   - Никуда. Если ничего не случится.
   - А что может случиться?
   - Вот этого никогда не угадаешь.
   - Съездим сегодня в какой-нибудь парк, а? Мне хочется, чтобы кругом была музыка, и люди, и чтобы все видели, какая я счастливая!
   - Съездим...
   - Я, наверно, сейчас глупая, да?
   - Не очень.
   - Что значит - "не очень"?
   - Ну... не глупей меня...
   - Почему ты так решил?
   - Глупее - невозможно!.. Я ведь просто обалдел от счастья, Аська... Просто обалдел от счастья...
   - Кто это тебе звонит?
   - Сейчас узнаем... Я слушаю...
   - Доброе утро, Федя! Это я... Ну как? Держишься?
   - А что мне сделается, Сергей Михайлович?.. Доброе утро!
   - Я передал, Федя, твое предложение.
   - Спасибо...
   - Это тебе спасибо! Но ты - не первый!.. В правительстве, оказывается, уже есть такое же предложение. От группы ученых и конструкторов... Ты просто первый из космонавтов...
   - И то хорошо... А кто отправляется, Сергей Михайлович?
   - Это еще неизвестно! До этого еще далеко! Вначале надо в принципе решить... Но мне кажется, у тебя есть шансы...
   - Я очень прошу, Сергей Михайлович! Очень!
   - Это понятно... Каждый из той группы тоже просит послать его. Мне так и сказали...
   - Но я же готов... А они не пилоты...
   - Это учтется, Федя! Все учтется! Слушай! А что ты сегодня делаешь? Может, махнем ко мне на дачу? У меня там бильярд есть...
   - Мы с женой собирались в парк, Сергей Михалыч...
   - С женой?
   - Да.
   - Когда ж это ты... успел-то?
   - Вчера.
   - Хм... Поздравляю!.. Ты хоть представишь ее... благородному собранию?
   - Разумеется.
   - Как это ты все втихаря...
   - Так получилось.
   - Москвичка?
   - Землячка.
   - Из Пензы?
   - Да.
   - Вы, пензяки, дружный народ... Я где-то слышал об этом...
   - Это точно, Сергей Михалыч... Это есть...
   - А ты знаешь, что тебе по этому случаю положены три дня?
   - Слыхал.
   - Так вот, до четверга в отделе можешь не появляться. А в школу космонавтов я позвоню. Порадую...
   - Да я сам...
   - Нет, ты молчи! А то ввалятся поздравлять, а вам сейчас никто не нужен... Я же понимаю... Свадьбу-то не зажмешь?
   - Постараюсь не зажать.
   - Ну, ладно. Счастья тебе, Федя... Жене поздравления передай.
   - Спасибо.
   - Да! Она знает?
   - О чем?
   - Ну, о твоем предложении...
   - Нет.
   - Н-да... Впрочем, может, ты и прав. А то смотри... Охотников ведь много.
   - Не обижайте меня, Сергей Михалыч! Я этого не заслужил.
   - Ну, прости, Федя! Не сердись! Это я так - позавидовал тебе просто... Будь счастлив, друг!
   - Спасибо, Сергей Михалыч! Пока.
   - Зачем ты так, Федя? Жена... Жена...
   - Я не хочу лгать людям, Асенька! Я не умею лгать.
   13.
   Из Совмина Федору позвонили в пятницу. Его разыскали в двенадцатом отделе как раз в то время, когда он отмечал в макете кабины проверенные приборы. В кабине был телефон. И Федор удивился,, когда он зазвонил. Этот телефон звонил лишь в исключительных случаях.
   - Это Федор Андреевич? Здравствуйте.
   Спокойный, слегка окающий голос, уже знакомый по телевизионным передачам.
   - Здравствуйте.
   - Вы, наверное, волнуетесь?
   - Есть немного... - Федор улыбнулся.
   - Мы все - тоже...
   - Понимаю.
   - Спасибо вам за ваше предложение... Сейчас это. все рассматривается... Но в принципе, понимаете, в принципе это возможно. Мне поручено поблагодарить вас...
   - Служу Советскому Союзу!
   - А теперь относительно вашей кандидатуры... Это пока не решено. Это будет решаться отдельно.
   - Я просил бы учесть, что я лучше всех готов сейчас к выполнению этого задания.
   - Хорошо. Мы учтем это... Вы, кажется, на днях женились?
   - Да.
   - Поздравляю вас! Большого вам счастья!
   - Спасибо!
   - Всего хорошего, Федор Андреевич.
   "К чему бы этот вопрос о женитьбе? - обеспокоенно подумал Федор, положив трубку. - Неужели из-за этого могут послать Витьку? Он ведь холост... Вот трепло! - выругал он себя." И кто меня за язык тянул?.."
   Он выбрался из макета, стал быстро ходить позалу.
   "Витька моложе, - говорил себе Федор. - Витька - инженер. Он еще невероятно много может сделать. Наверняка больше меня... А в ракете я опытнее... У меня тверже рука... Как мне все это объяснить им? Как объяснить?"
   Он подошел к окну, резко распахнул створки. Внизу, под окнами, слегка раскачивались верхушки сосен. Институт стоял в лесу. Густой запах хвои ворвался в зал вместе с легким порывом ветра. "Страшно то, - думал Федор, - что никто не будет со мной об этом говорить. Никто не будет выслушивать мои доводы. Решат где-то там, далекои все. Скажут: женился пусть остается... и потом бейся головой об стенку..." Внизу, под окнами, слегка раскачивались и тихо шумели сосны. Они видели всякое. Они были ко всему равнодушны.
   14.
   - Федя...
   - Да...
   - Я сегодня наводила порядок в шкафу и примерила твой мундир...
   - Ну и как?
   - Представь, он мне очень идет... Я в нем такая строгая...
   - Ты и без него строгая...
   - Без него, увы, не очень. Но, знаешь, я хотела сказать не об этом...
   - А о чем же?
   - Когда я его примеряла, я увидела на мундире значок космонавта... Это правда?
   - Что - правда?
   - Что ты космонавт?
   - Правда.
   - И ты летал?
   - Да.
   - А почему об этом нигде не сообщалось?
   - Это была тренировка, О тренировках давно уже не сообщают.
   - И ты еще полетишь?
   - Возможно.
   - Почему ты не сказал этого мне сразу?
   - Что я могу полететь?
   - Что ты космонавт...
   - А ты что, не полюбила бы меня тогда?
   - Глупый! Как я могла тебя не полюбить?
   - Ну вот поэтому я и не сказал...
   - А знаешь, когда я увидела этот значок, мне стало страшно.
   - Из-за чего?
   - Из-за того, что я могу тебя потерять... Я вдруг поняла, что без тебя мне жизнь не нужна...
   - Не надо об этом, Ася. Ни говорить, ни думать. Запомни: военный я летчик или космонавт - шансы примерно одинаковы. Даже, может, космонавтам спокойнее... Так что думать не о чем... Договорились?
   - Да, да... Конечно... Прости меня, Федя! Я дура, да?
   - Я люблю тебя...
   - А знаешь, Федя... Я вот иногда думаю: что было бы, если бы мы с тобой не встретились тогда у фуникулера?.. Неужели мы могли вообще не встретиться?
   - Это исключено. Мы встретились бы у Кости Ибрагимова... Или у Новицких... Я все равно собирался к ним зайти... Или где-нибудь еще... Даже просто в булочной на Московской... Мы не могли не встретиться! Понимаешь - не могли!
   - А куда ты должен будешь полететь?
   - Это пока не решено.
   - А когда?
   - Не скоро. У нас сто лет впереди!..
   15.
   В двенадцатом отделе появился еще один дублер - Андрей Кедровских, плотный, румяный сибиряк с задорным, пухлым и вздернутым носом. Так и хотелось подойти к нему и сказать; "Чего это ты задаешься, а?"
   Федор знал Андрея по школе космонавтов. Там о его выдержке ходили легенды.
   Федор понял, почему он здесь появился. Значит, полет решен. Значит, начинается подготовка. И вполне понятно, что в этом случае, когда космонавт идет на верную смерть, лучше иметь в запасе лишнего дублера. И именно такого, как Андрей Кедровских.
   В общем, Федор отлично понимал все соображения тех, кто прислал сюда Андрея. И не обижался. Они действовали правильно. На их месте он, видимо, действовал бы так же. Но он знал, что Андрей не понадобится... Если, конечно, дублировать придется его, Федора.
   В отделе все шло, как обычно. Не изменились существенно ни характер работы, ни ритм ее. Только меньше стало улыбок и шуток. Только больше стало плотно сжатых губ. Только все чаще и чаще космонавты ловили на себе печальные взгляды людей. Об изменившемся характере полета уже знали и думали все. Но при космонавтах об этом пока не говорил никто.
   Лишь после того как было опубликовано решение Женевского совещания глав правительств, лишь после того как весь мир узнал о той встрече, которую приготовит человечество гигантскому болиду возле пояса астероидов, - лишь после всего этого открыто заговорили о полете и в двенадцатом отделе. В это утро Сергей Михайлович пришел в комнату к космонавтам и, основательно, видно, надолго усевшись на диване, закурил.
   - Как самочувствие, мальчики? - спросил он.
   - Отличное, - ответил Федор.
   - Бодро идем ко дну, - добавил Виктор.
   Андрей Кедровских промолчал. Он все еще не освоился и чувствовал себя стесненно.
   - Как вы думаете, - спросил Сергей Михайлович, - сколько ракет уведет с собой космонавт?
   - Много. - Виктор усмехнулся. - Иначе ничего не выйдет.
   - Чем больше, тем лучше, - заметил Андрей. - Тем меньше, значит, их останется на Земле.
   - Половину всех ракет. - Сергей Михайлович стряхнул пепел с папиросы. - Каждая страна дает половину. Так записано в протоколе.
   - Это, конечно, неплохо, - задумчиво сказал Федор. - Но мне еще больше нравится пятый пункт соглашения...