Страница:
Я не выдержал:
— Цепи идиотов, самым главным звеном в которой является один мой хороший приятель!..
— Припоминаю, — Холмс кивнул. — Я, кажется, видел его.
— И не однажды, — подтвердил я. — В зеркале.
Но Холмс уже не слушал. Он во все стороны вертел головой, пытаясь найти человека, который поведал бы ему о судьбе Фергюссона. Но улица была пуста.
— Ладно, — сказал Холмс. — Прячьтесь. Я не заплбчу.
Он пересек мостовую и подошел к высокой чугунной ограде, тянущейся вдоль всей улицы, насколько хватало глаз. В мгновенье ока великий сыщик взобрался на нее, устроился там, как петух на насесте, и крикнул мне сверху:
— Ватсон! Там должны знать, куда делся Фергюссон. Идемте!
С этими словами он взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и прыгнул. Послышался звук рвущейся материи, короткое проклятие, и Холмс повис вниз головой, зацепившись полой плаща за острый шпиль.
Я, как это ни прискорбно, оказался еще менее удачлив. На верхней перекладине я поскользнулся и кубарем слетел вниз, больно ударившись головой о ствол дуба, росший футах в пяти от ограды.
Когда способность рассуждать частично вернулась ко мне, я заметил, что мы находимся в обширном парке с чистенькими ухоженными дорожками и небольшими, разбросанными там и сям памятниками. Тут меня осенило.
— Холмс! — вскричал я. — Это же кладбище!
Великий сыщик поднял голову и одним глазом осмотрел раскинувшийся перед ним пейзаж.
— Похоже, — растерянно пробормотал он.
Из карманов Холмса вываливались пузырьки и с хрустальным звоном падали на землю. Холмс наблюдал за ними глазами, полными слез. Я подошел ближе, чтобы освободить его из безвыходного положения, но тут у него из‑за пазухи прямо мне на ногу вывалился кирпич. Я взвыл.
— Холмс! И я еще хотел вам помочь! А вы выбрасываете такие штучки!
— Это вовсе не штучки, — возразил Холмс, — а кирпичи. К тому же он сам вывалился, вы видели.
— Ничего я не видел! — заорал я. — Если вам нравится тут висеть — висите себе на здоровье, а я пошел!
— Да, — сказал Холмс, закрывая глаза и скрещивая руки на груди, — мне нравится. Я давно мечтал вот так просто повисеть вниз головой. Я просто счастлив.
— Ах, вы еще и счастливы! — разъярился я. — Ну тогда получайте!
Не долго думая, я схватил Холмса за плечи и с силой дернул вниз. Плащ его с треском разошелся пополам, а сам великий сыщик глухим стуком возвестил о своей встрече с землей.
Некоторое время он лежал молча, глядя в серое небо, потом кротко перевел взгляд на меня.
— Ватсон, набейте мне трубку, — слабым голосом попросил он.
— А больше вам ничего не набить? — мрачно сказал я, в душе, все же, радуясь тому, что великий сыщик жив.
— Я никогда не сомневался, — воскликнул Холмс, резво вскакивая на ноги, — в вашей великой лени. Я всегда говорил, что от Ватсона добра не жди.
— Между прочим, — заметил я, — это не Ватсон, а вы бегаете за каким‑то Фергюссоном, вместо того, чтобы пойти домой и спокойно лечь спать. Да и действительно — зачем? Подумаешь, не спать целую ночь!..
— Господи! — сказал Холмс, собирая пузырьки и вещественные доказательства в котомку, сооруженную из обрывков плаща. — С кем я связался!
— Не знаю, что вы хотите этим сказать, — заметил я. — Но будет лучше, если в следующий раз вы поищете соратников на том берегу. В «Святой Елене».
— Послушайте, Ватсон…
— Не хочу ничего слушать! Какого черта? Я вполне допускаю, что на мосту вы что‑то такое нашли, по меньшей мере, популярность. Но вот что вы собираетесь разузнать на кладбище? Где Фергюссон? Прекрасно! Давайте спросим у покойников. Они, без всякого сомнения, ответят. А может вы, ко всему прочему, еще и медиум?
— Да, — сказал Холмс. — Это Ватсон. Это он. А знаете ли вы, дорогой друг, что при каждом кладбище есть сторож и смотрители?
— И они целыми днями следят за Фергюссоном?
— Да, — ответил Холмс. — А за кем тут еще следить? Пойдемте.
Я понял, что ругаться бесполезно. Холмс взвалил на плечи котомку, и мы двинулись вглубь кладбища.
Миновав несколько неухоженных, заросших травой могил с покосившимися крестами, мы прошли мимо позеленевшего от времени ангела и свернули на широкую, покрытую гравием аллею. Мне показалось, что я уже был здесь. И, кажется, совсем недавно… Эта часовня… Этот памятник…
— Холмс! — воскликнул я. — Холмс! Здесь похоронен Хьюго Блэквуд!
Холмс вздрогнул и оглянулся. По всем моим расчетам, он должен был непременно произнести что‑нибудь умное, но, вопреки ожиданиям, он промолчал и, лишь как‑то странно посмотрев на меня, еще быстрее зашагал по аллее. Я понял, что ему в голову пришла очередная идея, и был бесконечно благодарен этому гению криминалистики за то, что он не стал делиться ею со мной.
Наконец, мы подошли к небольшому домику, казавшемуся совсем игрушечным рядом с огромной грудой плит из песчаника. Рядом с дверью к стене были прислонены несколько венков.
— Это здесь, — сказал Холмс и без стука вошел в дом. Я последовал за ним.
Внутри было еще теснее, чем могло показаться снаружи. В комнате каким‑то чудом уместились кровать, неструганый стол, тумбочка и крохотный камин. У стены стояла надгробная плита из песчаника с наполовину вырезанным на ней текстом. За столом сидел лохматый, неопрятный старик и не спеша поглощал неаппетитного вида похлебку из глубокой глиняной миски.
Примерно с минуту он молча смотрел на нас, и не думая отрываться от своего занятия. Мы, в свою очередь, не отрываясь смотрели на него. Я сглотнул слюну и почему-то вспомнил миссис Хадсон.
Сторож неторопливо закончил трапезу и, утерев рукавом рот, долго полоскал ложку и миску в бадье с водой. После этого он поставил посуду на камин, сел и с видимым удовольствием принялся ковыряться в зубах сапожным шилом. Создалось неловкое молчание. Холмс кашлянул.
— И что? — спросил сторож.
— Я Холмс, — начал мой друг.
— Да ну! — сказал сторож без тени удивления.
— Мне нужен Фергюссон…
— Это который? Тот, что помер от горячки три года назад? Или Генри Фергюссон, которого переехала карета? Или Марк Фергюссон‑старший, которому на голову упал цветочный горшок? Или Эдгар Фергюссон, что был зятем леди Монтгомери…
— Нет, нет! Мне нужен Огюст Фергюссон, хозяин лавки, что напротив.
— Ах вот оно что! — сторож присвистнул. — И вы решили поискать его у меня? Ну конечно! Где же ему еще быть! Эй, Фергюссон! — сторож демонстративно распахнул тумбочку, как и следовало ожидать, совершенно пустую. — А может быть, он забрался под кровать? Взгляните. Он наверняка там. Что? Нет? Ну тогда он, как пить дать, сидит под столом. Это его любимое место. И там нет? Ну надо же! Ну ты смотри! Как спрятался, прохвост!
— Послушайте, — вступил я, пока Холмс доверчиво ползал под кроватью и столом. — Мы вовсе не надеялись найти его у вас. Его лавка закрыта. И мы подумали, что вы знаете…
— Знать не знаю и знать не хочу! — отрезал старик. — Чтоб я еще хоть раз с ним связался — черта с два! Бумага у него мерзкая, чернила разбавленные и морда отвратительная…
— Кстати, насчет чернил, — Холмс высунул голову из‑под кровати. — Не разрешите ли вы черкнуть для него пару строк?
— Пару строк? Да вы все с ума посходили! Третьего дня приходят двое. Позавчера моряк какой‑то, потом поп, потом, нате вам, артисты-артиллеристы. А вчера лекарь с нотариусом. Вдова, понимаешь, чья-то… И всем дай чернил, дай бумаги!..
Я положил на стол шиллинг. Перемену, произошедшую со сторожем, надо было видеть.
— Джентльмены! Ох! Тысяча извинений! Секундочку! Одну только секундочку! Как я сразу не догадался! Но у вас такой вид… — Он вскочил с кровати и, неумело кланяясь, достал откуда-то чернильницу, перо и лист бумаги. — А я уж думал нищие… Надоели, понимаешь… Вот, пишите, пожалуйста!
Холмс присел за стол и быстро начертал несколько строк своим неподражаемым почерком. Сложив записку и сунув ее в карман, Холмс встал и поклонился. При этом взгляд его упал на пол.
— Боже! — воскликнул он. — Как мы наследили!
— Что вы! Что вы! — замахал руками сторож. — Это было! Было! Не извольте беспокоиться, джентльмены!
— Нет‑нет, — авторитетно заявил Холмс. — Я приберу. Где тут у вас совок и веник?
Получив желаемое, он методично смел весь мусор и вышел наружу. Я повернулся к сторожу.
— Спасибо, — сказал я, — огромное вам спасибо.
— Всегда рад, — сторож неловко развел руками. — Чем можем…
— Скорее, чем не можете. Это так хорошо, что вы не можете сказать, где Фергюссон. Спасибо вам за это.
От удивления сторож только и смог открыть рот. Тем временем вернулся Холмс. Он поставил веник и совок в угол, взял котомку и, загадочно улыбнувшись, пошел к двери. На пороге он обернулся.
— До свидания, — сказал он. — Пойдемте, Ватсон.
Когда мы вновь оказались рядом с лавкой Фергюссона, я с ужасом заметил, что она открыта и попытался отвлечь от нее внимание моего друга:
— Смотрите, Холмс! Вон там, впереди, это случайно не Лестрейд?
— А! — Холмс весело подмигнул мне. — Вы тоже заметили, что дверь открыта? Да, Фергюссон вернулся. Но это уже не имеет значения. Все, Ватсон, домой.
— Вы не шутите? — воскликнул я.
— Нисколько, — ответил Холмс. — Поторопимся, погода портится.
До дома мы успели добраться еще до того, как пошел дождь. Ах, как было приятно снова оказаться в нашей старой, уютной квартире! Мысль о том, что не нужно больше куда‑то бежать, кого‑то ловить, где‑то прятаться, доставляла мне невыразимое блаженство.
Холмс, не теряя ни минуты, бухнулся за стол и, вывалив на него пузырьки, погрузился в изучение своих сокровищ. Тем временем я, еле живой от усталости, умылся и соскоблил, наконец, со щек трехдневную щетину. Не помню уже, как я добрался до кровати. Мои глаза просто закрывались на ходу. И тут ко мне подошел Холмс.
— Ватсон, — серьезно сказал он. — Через пару часов я уйду. Оставляю вам этот пакет, — он показал голубой конверт, запечатанный сургучом. — Я кладу его на стол. Если к шести часам вечера завтрашнего дня я не вернусь — а к шести я обязательно должен вернуться! — вскройте его. Не забудьте — в шесть вечера! Ровно в шесть!..
Я еще слышал, как он вернулся к столу с пузырьками, и все. Я провалился в сон, как в темную бездонную яму.
Глава 13
— Цепи идиотов, самым главным звеном в которой является один мой хороший приятель!..
— Припоминаю, — Холмс кивнул. — Я, кажется, видел его.
— И не однажды, — подтвердил я. — В зеркале.
Но Холмс уже не слушал. Он во все стороны вертел головой, пытаясь найти человека, который поведал бы ему о судьбе Фергюссона. Но улица была пуста.
— Ладно, — сказал Холмс. — Прячьтесь. Я не заплбчу.
Он пересек мостовую и подошел к высокой чугунной ограде, тянущейся вдоль всей улицы, насколько хватало глаз. В мгновенье ока великий сыщик взобрался на нее, устроился там, как петух на насесте, и крикнул мне сверху:
— Ватсон! Там должны знать, куда делся Фергюссон. Идемте!
С этими словами он взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и прыгнул. Послышался звук рвущейся материи, короткое проклятие, и Холмс повис вниз головой, зацепившись полой плаща за острый шпиль.
Я, как это ни прискорбно, оказался еще менее удачлив. На верхней перекладине я поскользнулся и кубарем слетел вниз, больно ударившись головой о ствол дуба, росший футах в пяти от ограды.
Когда способность рассуждать частично вернулась ко мне, я заметил, что мы находимся в обширном парке с чистенькими ухоженными дорожками и небольшими, разбросанными там и сям памятниками. Тут меня осенило.
— Холмс! — вскричал я. — Это же кладбище!
Великий сыщик поднял голову и одним глазом осмотрел раскинувшийся перед ним пейзаж.
— Похоже, — растерянно пробормотал он.
Из карманов Холмса вываливались пузырьки и с хрустальным звоном падали на землю. Холмс наблюдал за ними глазами, полными слез. Я подошел ближе, чтобы освободить его из безвыходного положения, но тут у него из‑за пазухи прямо мне на ногу вывалился кирпич. Я взвыл.
— Холмс! И я еще хотел вам помочь! А вы выбрасываете такие штучки!
— Это вовсе не штучки, — возразил Холмс, — а кирпичи. К тому же он сам вывалился, вы видели.
— Ничего я не видел! — заорал я. — Если вам нравится тут висеть — висите себе на здоровье, а я пошел!
— Да, — сказал Холмс, закрывая глаза и скрещивая руки на груди, — мне нравится. Я давно мечтал вот так просто повисеть вниз головой. Я просто счастлив.
— Ах, вы еще и счастливы! — разъярился я. — Ну тогда получайте!
Не долго думая, я схватил Холмса за плечи и с силой дернул вниз. Плащ его с треском разошелся пополам, а сам великий сыщик глухим стуком возвестил о своей встрече с землей.
Некоторое время он лежал молча, глядя в серое небо, потом кротко перевел взгляд на меня.
— Ватсон, набейте мне трубку, — слабым голосом попросил он.
— А больше вам ничего не набить? — мрачно сказал я, в душе, все же, радуясь тому, что великий сыщик жив.
— Я никогда не сомневался, — воскликнул Холмс, резво вскакивая на ноги, — в вашей великой лени. Я всегда говорил, что от Ватсона добра не жди.
— Между прочим, — заметил я, — это не Ватсон, а вы бегаете за каким‑то Фергюссоном, вместо того, чтобы пойти домой и спокойно лечь спать. Да и действительно — зачем? Подумаешь, не спать целую ночь!..
— Господи! — сказал Холмс, собирая пузырьки и вещественные доказательства в котомку, сооруженную из обрывков плаща. — С кем я связался!
— Не знаю, что вы хотите этим сказать, — заметил я. — Но будет лучше, если в следующий раз вы поищете соратников на том берегу. В «Святой Елене».
— Послушайте, Ватсон…
— Не хочу ничего слушать! Какого черта? Я вполне допускаю, что на мосту вы что‑то такое нашли, по меньшей мере, популярность. Но вот что вы собираетесь разузнать на кладбище? Где Фергюссон? Прекрасно! Давайте спросим у покойников. Они, без всякого сомнения, ответят. А может вы, ко всему прочему, еще и медиум?
— Да, — сказал Холмс. — Это Ватсон. Это он. А знаете ли вы, дорогой друг, что при каждом кладбище есть сторож и смотрители?
— И они целыми днями следят за Фергюссоном?
— Да, — ответил Холмс. — А за кем тут еще следить? Пойдемте.
Я понял, что ругаться бесполезно. Холмс взвалил на плечи котомку, и мы двинулись вглубь кладбища.
Миновав несколько неухоженных, заросших травой могил с покосившимися крестами, мы прошли мимо позеленевшего от времени ангела и свернули на широкую, покрытую гравием аллею. Мне показалось, что я уже был здесь. И, кажется, совсем недавно… Эта часовня… Этот памятник…
— Холмс! — воскликнул я. — Холмс! Здесь похоронен Хьюго Блэквуд!
Холмс вздрогнул и оглянулся. По всем моим расчетам, он должен был непременно произнести что‑нибудь умное, но, вопреки ожиданиям, он промолчал и, лишь как‑то странно посмотрев на меня, еще быстрее зашагал по аллее. Я понял, что ему в голову пришла очередная идея, и был бесконечно благодарен этому гению криминалистики за то, что он не стал делиться ею со мной.
Наконец, мы подошли к небольшому домику, казавшемуся совсем игрушечным рядом с огромной грудой плит из песчаника. Рядом с дверью к стене были прислонены несколько венков.
— Это здесь, — сказал Холмс и без стука вошел в дом. Я последовал за ним.
Внутри было еще теснее, чем могло показаться снаружи. В комнате каким‑то чудом уместились кровать, неструганый стол, тумбочка и крохотный камин. У стены стояла надгробная плита из песчаника с наполовину вырезанным на ней текстом. За столом сидел лохматый, неопрятный старик и не спеша поглощал неаппетитного вида похлебку из глубокой глиняной миски.
Примерно с минуту он молча смотрел на нас, и не думая отрываться от своего занятия. Мы, в свою очередь, не отрываясь смотрели на него. Я сглотнул слюну и почему-то вспомнил миссис Хадсон.
Сторож неторопливо закончил трапезу и, утерев рукавом рот, долго полоскал ложку и миску в бадье с водой. После этого он поставил посуду на камин, сел и с видимым удовольствием принялся ковыряться в зубах сапожным шилом. Создалось неловкое молчание. Холмс кашлянул.
— И что? — спросил сторож.
— Я Холмс, — начал мой друг.
— Да ну! — сказал сторож без тени удивления.
— Мне нужен Фергюссон…
— Это который? Тот, что помер от горячки три года назад? Или Генри Фергюссон, которого переехала карета? Или Марк Фергюссон‑старший, которому на голову упал цветочный горшок? Или Эдгар Фергюссон, что был зятем леди Монтгомери…
— Нет, нет! Мне нужен Огюст Фергюссон, хозяин лавки, что напротив.
— Ах вот оно что! — сторож присвистнул. — И вы решили поискать его у меня? Ну конечно! Где же ему еще быть! Эй, Фергюссон! — сторож демонстративно распахнул тумбочку, как и следовало ожидать, совершенно пустую. — А может быть, он забрался под кровать? Взгляните. Он наверняка там. Что? Нет? Ну тогда он, как пить дать, сидит под столом. Это его любимое место. И там нет? Ну надо же! Ну ты смотри! Как спрятался, прохвост!
— Послушайте, — вступил я, пока Холмс доверчиво ползал под кроватью и столом. — Мы вовсе не надеялись найти его у вас. Его лавка закрыта. И мы подумали, что вы знаете…
— Знать не знаю и знать не хочу! — отрезал старик. — Чтоб я еще хоть раз с ним связался — черта с два! Бумага у него мерзкая, чернила разбавленные и морда отвратительная…
— Кстати, насчет чернил, — Холмс высунул голову из‑под кровати. — Не разрешите ли вы черкнуть для него пару строк?
— Пару строк? Да вы все с ума посходили! Третьего дня приходят двое. Позавчера моряк какой‑то, потом поп, потом, нате вам, артисты-артиллеристы. А вчера лекарь с нотариусом. Вдова, понимаешь, чья-то… И всем дай чернил, дай бумаги!..
Я положил на стол шиллинг. Перемену, произошедшую со сторожем, надо было видеть.
— Джентльмены! Ох! Тысяча извинений! Секундочку! Одну только секундочку! Как я сразу не догадался! Но у вас такой вид… — Он вскочил с кровати и, неумело кланяясь, достал откуда-то чернильницу, перо и лист бумаги. — А я уж думал нищие… Надоели, понимаешь… Вот, пишите, пожалуйста!
Холмс присел за стол и быстро начертал несколько строк своим неподражаемым почерком. Сложив записку и сунув ее в карман, Холмс встал и поклонился. При этом взгляд его упал на пол.
— Боже! — воскликнул он. — Как мы наследили!
— Что вы! Что вы! — замахал руками сторож. — Это было! Было! Не извольте беспокоиться, джентльмены!
— Нет‑нет, — авторитетно заявил Холмс. — Я приберу. Где тут у вас совок и веник?
Получив желаемое, он методично смел весь мусор и вышел наружу. Я повернулся к сторожу.
— Спасибо, — сказал я, — огромное вам спасибо.
— Всегда рад, — сторож неловко развел руками. — Чем можем…
— Скорее, чем не можете. Это так хорошо, что вы не можете сказать, где Фергюссон. Спасибо вам за это.
От удивления сторож только и смог открыть рот. Тем временем вернулся Холмс. Он поставил веник и совок в угол, взял котомку и, загадочно улыбнувшись, пошел к двери. На пороге он обернулся.
— До свидания, — сказал он. — Пойдемте, Ватсон.
Когда мы вновь оказались рядом с лавкой Фергюссона, я с ужасом заметил, что она открыта и попытался отвлечь от нее внимание моего друга:
— Смотрите, Холмс! Вон там, впереди, это случайно не Лестрейд?
— А! — Холмс весело подмигнул мне. — Вы тоже заметили, что дверь открыта? Да, Фергюссон вернулся. Но это уже не имеет значения. Все, Ватсон, домой.
— Вы не шутите? — воскликнул я.
— Нисколько, — ответил Холмс. — Поторопимся, погода портится.
До дома мы успели добраться еще до того, как пошел дождь. Ах, как было приятно снова оказаться в нашей старой, уютной квартире! Мысль о том, что не нужно больше куда‑то бежать, кого‑то ловить, где‑то прятаться, доставляла мне невыразимое блаженство.
Холмс, не теряя ни минуты, бухнулся за стол и, вывалив на него пузырьки, погрузился в изучение своих сокровищ. Тем временем я, еле живой от усталости, умылся и соскоблил, наконец, со щек трехдневную щетину. Не помню уже, как я добрался до кровати. Мои глаза просто закрывались на ходу. И тут ко мне подошел Холмс.
— Ватсон, — серьезно сказал он. — Через пару часов я уйду. Оставляю вам этот пакет, — он показал голубой конверт, запечатанный сургучом. — Я кладу его на стол. Если к шести часам вечера завтрашнего дня я не вернусь — а к шести я обязательно должен вернуться! — вскройте его. Не забудьте — в шесть вечера! Ровно в шесть!..
Я еще слышал, как он вернулся к столу с пузырьками, и все. Я провалился в сон, как в темную бездонную яму.
Глава 13
— Это сумерки, братья, это сумерки… — зловеще шептал Холмс. — Это смерть, смерть от кораллов… — Холмс смотрел мне в глаза. — Это древние песни темной реки, слушайте их! — И он захохотал. Хохот становился все громче, а Холмс исчезал все дальше и дальше в кроваво-красном тумане, окутавшем Лондон.
Внезапно я понял, что погибну — смерть была позади, неуловимая и невидимая, она была здесь, в этом тумане, в этом воздухе, которым я дышал, везде и нигде, в пустынных улицах и темных домах, в скрюченных мертвых деревьях и потухших газовых фонарях, Лондон был наполнен смертью, неотвратимой и жестокой.
— Это сумерки, — шептали чьи‑то голоса; туман колыхался, то сгущаясь, то ненадолго исчезая, и тогда сквозь него проступали очертания виселиц…
Шаги сзади — да, я понял, это она, она приближается — да, вот она! — да, она, миссис Хадсон! Топор в ее руке — он занесен над моей головой, он опускается!..
— Это сумерки! — торжественно загремели голоса. — Сумерки! Сумерки! Сумерки!
— Нет! — вырвался у меня вопль ужаса. — Не‑е‑ет!!!
Собственный крик разбудил меня. Я лежал на кровати, обливаясь холодным потом, сжимая в руках разодранную пополам подушку.
— Холмс, — позвал я, чувствуя, как постепенно успокаивается бешено бьющееся сердце. — Холмс!
Никто не ответил. В доме стояла тишина. Я понял, что мой друг еще не вернулся.
Помотав головой, я стряхнул с себя последние остатки кошмара. И приснится же такая чертовщина! А все из‑за этого несносного Холмса. И где его, интересно, носит?
Приведя себя в порядок, я стал терпеливо дожидаться шести часов. Я знал, что если Холмс сказал, что придет в шесть, то так оно и будет.
Часов до трех я перелистывал одну из последних монографий великого сыщика, из которой узнал, что рядом со мной, оказывается, проживает крупнейший специалист по губной помаде и румянам. Косметика, однако, скоро наскучила мне, и я, отложив книгу в сторону, подошел к шкафу с пузырьками.
Похоже, Холмс изрядно потрудился ночью. Новые экспонаты были снабжены наклеечками и ярлычками с инвентарными номерами и с любовью расставлены по полкам. На одном из них гордо выделялась надпись: «Редкий пузырек времен Рамзеса IV. Найден при раскопках Фив». Походив по комнате, я от нечего делать смастерил этикетку: «Редкий пузырек времен Холмса I. Найден на свалке» и прилепил к уродливому зеленому флакону.
А стрелка часов будто застыла на четырех. Где он бродит, этот Холмс? Я повертел в руках оставленный им конверт и вновь бросил его на стол. Что он там написал? Наверняка, что-нибудь, связанное с событиями последних дней. Непонятными событиями.
Если верить Холмсу, Хьюго Блэквуд был отравлен. Кому это понадобилось? Кому был нужен немощный семидесятилетний старик? Первое подозрение, конечно, падает на того, кому это выгодно. А кому это выгодно? Само собой, Дэниелу и его жене. Но не слишком ли это просто? Сомневаюсь, что Холмс стал бы заниматься таким элементарным делом. Да и Дэниел при всех своих недостатках никак не тянет на убийцу. Леди Джейн?..
А может, дело вовсе и не в деньгах? Может быть, так: сэр Хьюго становится свидетелем какого-нибудь ужасного преступления или случайно проникает в святая святых чьей-то тщательно оберегаемой тайны, и от него пытаются избавиться? Но тогда почему это происходит только сейчас, а не семь лет назад? Поскольку, если он что-то и мог такого видеть, то лишь до того, как его разбил паралич. Нет-нет, эта версия отпадает.
Что еще? А вдруг объявился еще один претендент на наследство? Он знает, что может оспаривать часть состояния только после смерти Хьюго, который не желает считать его наследником. Это может быть, скажем, его незаконный сын. Или же другой родственник, проклятый за неведомые нам злодеяния. Но чтобы воплотить свой замысел в жизнь, таинственный убийца должен хорошо знать замок, его обитателей, привычки. Кто же это? Кто в курсе всех дел Блэквудов? Только… Только доктор Мак-Кензи! Мак… Постойте, имя неизвестного, отправившего письмо, начинается с буквы «М»!
Я вскочил с дивана. Теперь только бы не потерять нить рассуждений! Трясущейся рукой я налил стакан воды из графина, выпил и вновь уселся на диван.
Но если доктор пишет письмо, то убивал явно не он, а кто‑то другой. Видимо, его сообщник. Логично, ведь на доктора падет первое подозрение, если яд будет обнаружен. Доктор же тем временем, несомненно, создавал себе алиби. В письме же он еще раз напоминает убийце, что он у него в руках, чтобы тот не вздумал предать его и скрыться. Правда, непонятно, чего опасался доктор, имея на руках полное алиби. И что страшного в том, что убийца удерет? Не будет же он доносить сам на себя! Впрочем, неизвестно, какие там у них взаимоотношения. Может, доктор, если вообще это был доктор, по рукам и ногам опутан таинственными обязательствами… Но причем тут тогда разрушенная стена, пропавшая и вновь появившаяся книга, причем здесь призрак, наконец?
Я почувствовал, что голова моя начинает пухнуть от всех этих рассуждений. Холмс, может, и разъяснил бы что к чему, но его все не было и не было…
Часы на стене пробили половину шестого. В окно тоскливо барабанил осенний дождь. Где-то за шкафом грустно пел свою песню сверчок.
«Ничего, ничего, — сказал я сам себе. — Он обещал быть в шесть, значит, он будет в шесть».
Но понемногу беспокойство начало овладевать мною. Я вспомнил, каким необычайно серьезным тоном произнес вчера Холмс свои последние слова. Что‑то за этим крылось.
Стрелки медленно приближались к шести.
«Вот сейчас, — подумал я. — Сейчас откроется дверь…»
Но дверь не открывалась. Без трех минут шесть, без двух…
Мне послышался тихий шорох на лестнице. Словно кто‑то царапал ступени легкими коготками. Осторожно подойдя к двери, я немного постоял около, прислушиваясь, затем рывком распахнул ее. Никого. Никого…
Тишину разбил бой часов. Один удар, второй, третий. Четвертый, пятый. И, наконец, шестой. Долгое эхо.
Внутри у меня все похолодело. Деревянными шагами я подошел к столу, взял конверт и судорожными движениями распечатал. Из него выскользнул небольшой листок и упал на ковер. Я нагнулся, поднял его и прочитал:
И тут — хлоп! — хлопнула входная дверь, и в комнату, запыхавшийся и мокрый, вбежал Шерлок Холмс. Увидев в моей руке верлибр, он просиял.
— Ну как, Ватсон? Я вижу, вы потрясены. Нет, не надо ничего говорить — все написано на вашем лице. Не правда ли, это великолепно?! Досадно, что я немного опоздал и не мог видеть, как вы наслаждаетесь моим шедевром! В самом деле, досадно! А я так спешил!
— Могли бы и не торопиться, — пробормотал я, сообразив, наконец, что к чему. — Мне и без вас тут…
— Вы хотите сказать, — перебил Холмс, — что истинной поэзией лучше наслаждаться в одиночестве? Хм… Да, наверное, в этом есть своя прелесть, не стану спорить… Но мы заболтались. Собирайтесь, Ватсон. Пора ехать.
— Надеюсь, не за пузырьками? — с испугом спросил я.
— Если бы! — мечтательно вздохнул Холмс. — Кстати, не забудьте взять зонт, на улице дождь.
Выйдя на улицу я обнаружил, что у подъезда стоит телега, а на ней покоится солидных размеров бочка. В телегу была впряжена тщедушная лошадка, с опаской косящаяся на громаду за своей спиной.
— Что это? — спросил я, раскрывая зонт: дождь лил, как из ведра.
— Верблюд, — сострил Холмс. — Забирайтесь наверх.
— На верблюда?
— На бочку, Ватсон! Какой вы, право, бестолковый. Да лезьте же, наконец!..
Я решил не задавать больше вопросов и, взяв зонт в зубы, полез на бочку. Она была мокрая и противная от дождя, а когда я влез наверх, то убедился, что она, вдобавок ко всему, еще и скользкая. Спереди взгромоздился Холмс с вожжами в руках. Он, как заправский извозчик, чмокнул губами, и наш странный экипаж тронулся.
Некоторое время я полулежал, обхватив мокрые бока бочки руками и ногами. Каждый ухаб, на котором подпрыгивала наша телега, выводил меня из равновесия. Зонт я выронил почти сразу, еще на Бейкер-стрит, и очень надеялся что его, может быть, подберет наш дворник. Вскоре, однако, я немного приспособился к такому способу передвижения и сел.
Холмсу же езда, казалось, вовсе не причиняет неудобств. Он устроился впереди меня, свесил ноги вниз и, не обращая внимания на дождь и удивленные взгляды редких прохожих, мурлыкал себе под нос какую‑то песенку.
— Далеко еще? — крикнул я.
— К утру доедем! — ответил Холмс и захохотал. — Это шутка, — добавил он минуты через две. — Вот мы уже и на месте. Добро пожаловать в отель «Нортумберленд»!
— Это похоже на отель, как корова на дирижабль, — с сомнением сказал я. — Мне не раз приходилось бывать в отелях. А это… Или вы опять острите?
— Ватсон! Мы просто подъехали со двора. Парадный вход с другой стороны. Понятно вам?
И Холмс очень ловко соскочил вниз, прямо в глубокую грязную лужу, окатив меня водой с ног до головы.
— Веселей, Ватсон! Сейчас мне понадобится ваша помощь! Слезайте.
Я с трудом слез вниз и несколько раз обошел вокруг телеги, разминая затекшие ноги. Меня чрезвычайно радовало, что кроме нас на заднем дворе никого не было — я чувствовал, что с минуты на минуту великий сыщик выкинет очередной номер.
— Ватсон! — позвал меня Холмс. — Видите эту затычку? Сейчас я поднимусь на крышу и скину вам шланг. Вы выбьете затычку и вставите шланг в отверстие. Все ясно?
И Холмс, не дожидаясь моего ответа, скрылся за маленькой дверью около мусорных баков.
Через пять минут великий сыщик свесил голову с крыши и, сбросив вниз свернутый в клубок шланг, заорал:
— Держите, Ватсон!
Поймав свисающий конец шланга, я подошел к бочке и вышиб из нее затычку. Из отверстия ударила струя воды. Я с трудом впихнул туда шланг и с надеждой посмотрел наверх.
— Отлично, Ватсон! А теперь я продемонстрирую вам одно интересное явление! Сейчас я создам разрежение на моем конце шланга, и атмосферное давление погонит воду вверх!
С этими словами Холмс сунул шланг в рот и исчез за краем крыши. Послышалось странное хлюпанье, бульканье, шланг сплющился и вновь принял прежнюю форму. Я понял, что Холмс пытается всосать воду наверх, но, как видно, безуспешно.
— Ну как? — крикнул я.
— Сойдите со шланга, Ватсон! — донеслось сверху.
— Да я и не думал на него вставать! — возмутился я, незаметно делая шаг в сторону.
С крыши опять свесилась голова Холмса. Убедившись, что я сказал чистую правду, мой друг исчез и через некоторое время вновь появился во дворе.
— Неудача, — сказал он, тяжело дыша. — Я не учел сопротивление шланга. Оно слишком велико. А может быть, упало давление. — Холмс посмотрел вверх. — Антиц-ц-циклон, — добавил он с чувством.
— Что будем делать? — поинтересовался я.
— А вот что, — сказал Холмс. — Я сброшу веревку, а вы привяжете ее к бочке, вот к этим проушинам. Потом крикните мне, и я втяну ее на крышу.
Мои приготовления заняли сравнительно немного времени. Не прошло и трех минут, как я крикнул: «Тяните!» и стал с интересом наблюдать за тем, как груз медленно поднимается вверх.
Я многое отдал бы за то, чтобы увидеть лицо отца криминалистики в тот момент, когда вместо ожидаемой бочки он получил прекрасную лошадь: с оглоблями, хомутом и даже вожжами. Прошло долгих десять минут с тех пор, как благородное животное благополучно достигло крыши, а Холмс все еще не подавал признаков жизни.
Наконец, его голова вновь показалась на фоне серого неба и мрачно осведомилась:
— Что это, Ватсон?
— Верблюд, — сказал я, невинно глядя наверх.
— Нет, я вас спрашиваю, что это значит?
— А, это… — я пожал плечами. — Это шутка. Это я так шучу. Ха-ха, — подумав, добавил я.
— Прекратите ваши идиотские шутки! Мне нужна бочка! Бочка! Ясно вам?!
— Ну-ну, не переживайте так. Бросайте веревку и получайте свою бочку.
На этот раз Холмс приступил к делу лишь после того, как убедился, что получит желаемое. Веревка натянулась, бочка дрогнула, и в этот момент мне показалось, что один из узлов вот‑вот развяжется.
— Подождите, Холмс! — заорал я, хватаясь за веревку. — Не тяните!
Последовал мощный рывок, и земля ушла у меня из под ног. Потеряв опору, я вместе с бочкой со всего размаха ударился о стену и завертелся, как рыба на крючке. Холмс, не услышав моего призыва — у него было свойство глохнуть, когда не надо, — продолжал свое дело с неиссякаемой энергией. Обмирая от ужаса, я попытался было крикнуть еще раз, но Холмс не слышал.
— Химеры… — доносилось до меня. — Математических таблиц… Эх, ухнем! Ух. Ух.
Вцепившись обеими руками в веревку, я с тоской наблюдал, как телега внизу становится все меньше и меньше, а я, с каждым рывком ухающего как обалдевшая сова Холмса, поднимаюсь все выше и выше. Еще несколько рывков и…
— Ватсон! Опять вы! — Холмс, мокрый, красный от напряжения, изо всех сил тащил на себя натянутую как струна веревку. — Хватит валять дурака! Влезайте сюда и помогите мне!
Я осторожно переполз на крышу. Вдвоем мы быстро выволокли эту треклятую бочку и присели отдохнуть.
— Ну, самое трудное уже позади, — провозгласил Холмс, утирая рукавом пот. — Остались пустяки. Давайте закончим с этим побыстрее.
Совместными усилиями мы подтащили бочку к слуховому окну и там завалили на бок. В руках великого сыщика появился лом. Повертев его в руках, Холмс подцепил им днище и резким движением выломал его.
Поток воды из бочки с шумом хлынул в слуховое окно. Я оторопело уставился на эту Ниагару. Сзади неслышно подошла лошадь и, положив морду мне на плечо, стала грустно смотреть на льющуюся воду.
— Ну вот и все, — с удовлетворением сказал Холмс, когда бочка опустела. — Пойдемте вниз, Ватсон.
По темной лестнице мы спустились вниз и вышли во двор. Покопавшись в соломе, устилающей дно нашей телеги, Холмс вытащил из нее две поношенные фуражки с твердыми козырьками, огромный ржавый гаечный ключ, две трубы дюймов пяти в диаметре и саквояж. Одну фуражку и трубы он сунул мне.
— Одевайте фуражку, — сказал он, нахлобучивая на голову свою, — и вперед. Делайте все как я и не задавайте глупых вопросов.
Мы вышли со двора, обошли здание и оказались у парадного подъезда. Это и в самом деле был отель «Нортумберленд». Холмс еще раз придирчиво осмотрел меня.
— Не то, Ватсон, — Холмс с сомнением подергал мой галстук. — Не то! — С этими словами он сорвал галстук и отшвырнул в сторону. — Вот теперь в самый раз.
Внезапно я понял, что погибну — смерть была позади, неуловимая и невидимая, она была здесь, в этом тумане, в этом воздухе, которым я дышал, везде и нигде, в пустынных улицах и темных домах, в скрюченных мертвых деревьях и потухших газовых фонарях, Лондон был наполнен смертью, неотвратимой и жестокой.
— Это сумерки, — шептали чьи‑то голоса; туман колыхался, то сгущаясь, то ненадолго исчезая, и тогда сквозь него проступали очертания виселиц…
Шаги сзади — да, я понял, это она, она приближается — да, вот она! — да, она, миссис Хадсон! Топор в ее руке — он занесен над моей головой, он опускается!..
— Это сумерки! — торжественно загремели голоса. — Сумерки! Сумерки! Сумерки!
— Нет! — вырвался у меня вопль ужаса. — Не‑е‑ет!!!
Собственный крик разбудил меня. Я лежал на кровати, обливаясь холодным потом, сжимая в руках разодранную пополам подушку.
— Холмс, — позвал я, чувствуя, как постепенно успокаивается бешено бьющееся сердце. — Холмс!
Никто не ответил. В доме стояла тишина. Я понял, что мой друг еще не вернулся.
Помотав головой, я стряхнул с себя последние остатки кошмара. И приснится же такая чертовщина! А все из‑за этого несносного Холмса. И где его, интересно, носит?
Приведя себя в порядок, я стал терпеливо дожидаться шести часов. Я знал, что если Холмс сказал, что придет в шесть, то так оно и будет.
Часов до трех я перелистывал одну из последних монографий великого сыщика, из которой узнал, что рядом со мной, оказывается, проживает крупнейший специалист по губной помаде и румянам. Косметика, однако, скоро наскучила мне, и я, отложив книгу в сторону, подошел к шкафу с пузырьками.
Похоже, Холмс изрядно потрудился ночью. Новые экспонаты были снабжены наклеечками и ярлычками с инвентарными номерами и с любовью расставлены по полкам. На одном из них гордо выделялась надпись: «Редкий пузырек времен Рамзеса IV. Найден при раскопках Фив». Походив по комнате, я от нечего делать смастерил этикетку: «Редкий пузырек времен Холмса I. Найден на свалке» и прилепил к уродливому зеленому флакону.
А стрелка часов будто застыла на четырех. Где он бродит, этот Холмс? Я повертел в руках оставленный им конверт и вновь бросил его на стол. Что он там написал? Наверняка, что-нибудь, связанное с событиями последних дней. Непонятными событиями.
Если верить Холмсу, Хьюго Блэквуд был отравлен. Кому это понадобилось? Кому был нужен немощный семидесятилетний старик? Первое подозрение, конечно, падает на того, кому это выгодно. А кому это выгодно? Само собой, Дэниелу и его жене. Но не слишком ли это просто? Сомневаюсь, что Холмс стал бы заниматься таким элементарным делом. Да и Дэниел при всех своих недостатках никак не тянет на убийцу. Леди Джейн?..
А может, дело вовсе и не в деньгах? Может быть, так: сэр Хьюго становится свидетелем какого-нибудь ужасного преступления или случайно проникает в святая святых чьей-то тщательно оберегаемой тайны, и от него пытаются избавиться? Но тогда почему это происходит только сейчас, а не семь лет назад? Поскольку, если он что-то и мог такого видеть, то лишь до того, как его разбил паралич. Нет-нет, эта версия отпадает.
Что еще? А вдруг объявился еще один претендент на наследство? Он знает, что может оспаривать часть состояния только после смерти Хьюго, который не желает считать его наследником. Это может быть, скажем, его незаконный сын. Или же другой родственник, проклятый за неведомые нам злодеяния. Но чтобы воплотить свой замысел в жизнь, таинственный убийца должен хорошо знать замок, его обитателей, привычки. Кто же это? Кто в курсе всех дел Блэквудов? Только… Только доктор Мак-Кензи! Мак… Постойте, имя неизвестного, отправившего письмо, начинается с буквы «М»!
Я вскочил с дивана. Теперь только бы не потерять нить рассуждений! Трясущейся рукой я налил стакан воды из графина, выпил и вновь уселся на диван.
Но если доктор пишет письмо, то убивал явно не он, а кто‑то другой. Видимо, его сообщник. Логично, ведь на доктора падет первое подозрение, если яд будет обнаружен. Доктор же тем временем, несомненно, создавал себе алиби. В письме же он еще раз напоминает убийце, что он у него в руках, чтобы тот не вздумал предать его и скрыться. Правда, непонятно, чего опасался доктор, имея на руках полное алиби. И что страшного в том, что убийца удерет? Не будет же он доносить сам на себя! Впрочем, неизвестно, какие там у них взаимоотношения. Может, доктор, если вообще это был доктор, по рукам и ногам опутан таинственными обязательствами… Но причем тут тогда разрушенная стена, пропавшая и вновь появившаяся книга, причем здесь призрак, наконец?
Я почувствовал, что голова моя начинает пухнуть от всех этих рассуждений. Холмс, может, и разъяснил бы что к чему, но его все не было и не было…
Часы на стене пробили половину шестого. В окно тоскливо барабанил осенний дождь. Где-то за шкафом грустно пел свою песню сверчок.
«Ничего, ничего, — сказал я сам себе. — Он обещал быть в шесть, значит, он будет в шесть».
Но понемногу беспокойство начало овладевать мною. Я вспомнил, каким необычайно серьезным тоном произнес вчера Холмс свои последние слова. Что‑то за этим крылось.
Стрелки медленно приближались к шести.
«Вот сейчас, — подумал я. — Сейчас откроется дверь…»
Но дверь не открывалась. Без трех минут шесть, без двух…
Мне послышался тихий шорох на лестнице. Словно кто‑то царапал ступени легкими коготками. Осторожно подойдя к двери, я немного постоял около, прислушиваясь, затем рывком распахнул ее. Никого. Никого…
Тишину разбил бой часов. Один удар, второй, третий. Четвертый, пятый. И, наконец, шестой. Долгое эхо.
Внутри у меня все похолодело. Деревянными шагами я подошел к столу, взял конверт и судорожными движениями распечатал. Из него выскользнул небольшой листок и упал на ковер. Я нагнулся, поднял его и прочитал:
Верлибр № 235
Химере — химерья смерть
Под этим неподражаемым произведением стоял размашистый автограф Холмса…
Гибель химеры произошла.
Она любила высоту
И
Синее небо.
Я ненавижу химер
С раннего детства,
А синее небо люблю гораздо больше, чем
Химер
Каких-то там.
Она заслонила небо
Своими
уродливыми
формами,
Не идущими ни в какое сравнение
С моими.
Я или она?
Вопрос. Но тут взошла луна
И осветила все она
Своим сиянием оттуда,
Где птицы
Летают.
Произведя ряд замысловатых расчетов
При помощи имеющихся у меня
Математических таблиц,
Я вычислил необходимую силу
И, ловко приложив ее,
Скинул чудовище вниз.
Гибель химеры свершилась!
Хлоп.
И тут — хлоп! — хлопнула входная дверь, и в комнату, запыхавшийся и мокрый, вбежал Шерлок Холмс. Увидев в моей руке верлибр, он просиял.
— Ну как, Ватсон? Я вижу, вы потрясены. Нет, не надо ничего говорить — все написано на вашем лице. Не правда ли, это великолепно?! Досадно, что я немного опоздал и не мог видеть, как вы наслаждаетесь моим шедевром! В самом деле, досадно! А я так спешил!
— Могли бы и не торопиться, — пробормотал я, сообразив, наконец, что к чему. — Мне и без вас тут…
— Вы хотите сказать, — перебил Холмс, — что истинной поэзией лучше наслаждаться в одиночестве? Хм… Да, наверное, в этом есть своя прелесть, не стану спорить… Но мы заболтались. Собирайтесь, Ватсон. Пора ехать.
— Надеюсь, не за пузырьками? — с испугом спросил я.
— Если бы! — мечтательно вздохнул Холмс. — Кстати, не забудьте взять зонт, на улице дождь.
Выйдя на улицу я обнаружил, что у подъезда стоит телега, а на ней покоится солидных размеров бочка. В телегу была впряжена тщедушная лошадка, с опаской косящаяся на громаду за своей спиной.
— Что это? — спросил я, раскрывая зонт: дождь лил, как из ведра.
— Верблюд, — сострил Холмс. — Забирайтесь наверх.
— На верблюда?
— На бочку, Ватсон! Какой вы, право, бестолковый. Да лезьте же, наконец!..
Я решил не задавать больше вопросов и, взяв зонт в зубы, полез на бочку. Она была мокрая и противная от дождя, а когда я влез наверх, то убедился, что она, вдобавок ко всему, еще и скользкая. Спереди взгромоздился Холмс с вожжами в руках. Он, как заправский извозчик, чмокнул губами, и наш странный экипаж тронулся.
Некоторое время я полулежал, обхватив мокрые бока бочки руками и ногами. Каждый ухаб, на котором подпрыгивала наша телега, выводил меня из равновесия. Зонт я выронил почти сразу, еще на Бейкер-стрит, и очень надеялся что его, может быть, подберет наш дворник. Вскоре, однако, я немного приспособился к такому способу передвижения и сел.
Холмсу же езда, казалось, вовсе не причиняет неудобств. Он устроился впереди меня, свесил ноги вниз и, не обращая внимания на дождь и удивленные взгляды редких прохожих, мурлыкал себе под нос какую‑то песенку.
— Далеко еще? — крикнул я.
— К утру доедем! — ответил Холмс и захохотал. — Это шутка, — добавил он минуты через две. — Вот мы уже и на месте. Добро пожаловать в отель «Нортумберленд»!
— Это похоже на отель, как корова на дирижабль, — с сомнением сказал я. — Мне не раз приходилось бывать в отелях. А это… Или вы опять острите?
— Ватсон! Мы просто подъехали со двора. Парадный вход с другой стороны. Понятно вам?
И Холмс очень ловко соскочил вниз, прямо в глубокую грязную лужу, окатив меня водой с ног до головы.
— Веселей, Ватсон! Сейчас мне понадобится ваша помощь! Слезайте.
Я с трудом слез вниз и несколько раз обошел вокруг телеги, разминая затекшие ноги. Меня чрезвычайно радовало, что кроме нас на заднем дворе никого не было — я чувствовал, что с минуты на минуту великий сыщик выкинет очередной номер.
— Ватсон! — позвал меня Холмс. — Видите эту затычку? Сейчас я поднимусь на крышу и скину вам шланг. Вы выбьете затычку и вставите шланг в отверстие. Все ясно?
И Холмс, не дожидаясь моего ответа, скрылся за маленькой дверью около мусорных баков.
Через пять минут великий сыщик свесил голову с крыши и, сбросив вниз свернутый в клубок шланг, заорал:
— Держите, Ватсон!
Поймав свисающий конец шланга, я подошел к бочке и вышиб из нее затычку. Из отверстия ударила струя воды. Я с трудом впихнул туда шланг и с надеждой посмотрел наверх.
— Отлично, Ватсон! А теперь я продемонстрирую вам одно интересное явление! Сейчас я создам разрежение на моем конце шланга, и атмосферное давление погонит воду вверх!
С этими словами Холмс сунул шланг в рот и исчез за краем крыши. Послышалось странное хлюпанье, бульканье, шланг сплющился и вновь принял прежнюю форму. Я понял, что Холмс пытается всосать воду наверх, но, как видно, безуспешно.
— Ну как? — крикнул я.
— Сойдите со шланга, Ватсон! — донеслось сверху.
— Да я и не думал на него вставать! — возмутился я, незаметно делая шаг в сторону.
С крыши опять свесилась голова Холмса. Убедившись, что я сказал чистую правду, мой друг исчез и через некоторое время вновь появился во дворе.
— Неудача, — сказал он, тяжело дыша. — Я не учел сопротивление шланга. Оно слишком велико. А может быть, упало давление. — Холмс посмотрел вверх. — Антиц-ц-циклон, — добавил он с чувством.
— Что будем делать? — поинтересовался я.
— А вот что, — сказал Холмс. — Я сброшу веревку, а вы привяжете ее к бочке, вот к этим проушинам. Потом крикните мне, и я втяну ее на крышу.
Мои приготовления заняли сравнительно немного времени. Не прошло и трех минут, как я крикнул: «Тяните!» и стал с интересом наблюдать за тем, как груз медленно поднимается вверх.
Я многое отдал бы за то, чтобы увидеть лицо отца криминалистики в тот момент, когда вместо ожидаемой бочки он получил прекрасную лошадь: с оглоблями, хомутом и даже вожжами. Прошло долгих десять минут с тех пор, как благородное животное благополучно достигло крыши, а Холмс все еще не подавал признаков жизни.
Наконец, его голова вновь показалась на фоне серого неба и мрачно осведомилась:
— Что это, Ватсон?
— Верблюд, — сказал я, невинно глядя наверх.
— Нет, я вас спрашиваю, что это значит?
— А, это… — я пожал плечами. — Это шутка. Это я так шучу. Ха-ха, — подумав, добавил я.
— Прекратите ваши идиотские шутки! Мне нужна бочка! Бочка! Ясно вам?!
— Ну-ну, не переживайте так. Бросайте веревку и получайте свою бочку.
На этот раз Холмс приступил к делу лишь после того, как убедился, что получит желаемое. Веревка натянулась, бочка дрогнула, и в этот момент мне показалось, что один из узлов вот‑вот развяжется.
— Подождите, Холмс! — заорал я, хватаясь за веревку. — Не тяните!
Последовал мощный рывок, и земля ушла у меня из под ног. Потеряв опору, я вместе с бочкой со всего размаха ударился о стену и завертелся, как рыба на крючке. Холмс, не услышав моего призыва — у него было свойство глохнуть, когда не надо, — продолжал свое дело с неиссякаемой энергией. Обмирая от ужаса, я попытался было крикнуть еще раз, но Холмс не слышал.
— Химеры… — доносилось до меня. — Математических таблиц… Эх, ухнем! Ух. Ух.
Вцепившись обеими руками в веревку, я с тоской наблюдал, как телега внизу становится все меньше и меньше, а я, с каждым рывком ухающего как обалдевшая сова Холмса, поднимаюсь все выше и выше. Еще несколько рывков и…
— Ватсон! Опять вы! — Холмс, мокрый, красный от напряжения, изо всех сил тащил на себя натянутую как струна веревку. — Хватит валять дурака! Влезайте сюда и помогите мне!
Я осторожно переполз на крышу. Вдвоем мы быстро выволокли эту треклятую бочку и присели отдохнуть.
— Ну, самое трудное уже позади, — провозгласил Холмс, утирая рукавом пот. — Остались пустяки. Давайте закончим с этим побыстрее.
Совместными усилиями мы подтащили бочку к слуховому окну и там завалили на бок. В руках великого сыщика появился лом. Повертев его в руках, Холмс подцепил им днище и резким движением выломал его.
Поток воды из бочки с шумом хлынул в слуховое окно. Я оторопело уставился на эту Ниагару. Сзади неслышно подошла лошадь и, положив морду мне на плечо, стала грустно смотреть на льющуюся воду.
— Ну вот и все, — с удовлетворением сказал Холмс, когда бочка опустела. — Пойдемте вниз, Ватсон.
По темной лестнице мы спустились вниз и вышли во двор. Покопавшись в соломе, устилающей дно нашей телеги, Холмс вытащил из нее две поношенные фуражки с твердыми козырьками, огромный ржавый гаечный ключ, две трубы дюймов пяти в диаметре и саквояж. Одну фуражку и трубы он сунул мне.
— Одевайте фуражку, — сказал он, нахлобучивая на голову свою, — и вперед. Делайте все как я и не задавайте глупых вопросов.
Мы вышли со двора, обошли здание и оказались у парадного подъезда. Это и в самом деле был отель «Нортумберленд». Холмс еще раз придирчиво осмотрел меня.
— Не то, Ватсон, — Холмс с сомнением подергал мой галстук. — Не то! — С этими словами он сорвал галстук и отшвырнул в сторону. — Вот теперь в самый раз.