Страница:
К концу 1980-х такие фирмы практически исчезли как класс, а их хозяева-брокеры разбрелись кто куда, не выдержав конкуренции с крупными фирмами, которые оплетали всю страну высокотехнологичными розничными сетями. Новая фирма Кона была местом, где беженцы с прежней Уолл-стрит могли перевести стрелки часов назад, упиваясь духом товарищества телефонного трейдинга и судача с клиентами на обильных ланчах в знаменитом салуне P. J. Clarke’s или за стаканчиком виски в легендарном клубе Harmony.
В Cohmad не было никакого хайтека. Фирма обещала клиентам «старомодный сервис». Через несколько лет она станет желанным пристанищем для пожилых брокеров, отчаявшихся найти место, где можно вывесить табличку со своим именем. Одному из брокеров было семьдесят семь, когда он в 1991 году поступил на работу.
Марша Бет Кон, дочь Сонни Кона, была, разумеется, исключением. Когда она после шести лет работы в небольшой брокерской фирме Cowen & Company поступила в Cohmad, ей не исполнилось тридцати. Ее доля в Cohmad составляла 25 %, у ее отца было 48 %, и еще по одному проценту – у брата Сонни и одного сотрудника-ветерана.
Остальные 25 % были поделены на неравные доли: 24 % досталось братьям Мэдоффам (15 % – Берни и 9 % – Питеру), а оставшимся одним процентом завладел высокий элегантный бостонец Роберт Мартин Джаффи.
Боб Джаффи был человек светский, лощеный и одевался всегда по моде с легким налетом дендизма. Карьеру на Уолл-стрит он начал в 1969 году в E. F. Hutton & Company, а в 1980-м перешел в Cowen & Company, где несколько лет проработал бок о бок с Маршей Кон. Важнее то, что он был женат на Эллен Шапиро, дочери одного из старейших и богатейших клиентов Мэдоффа, мультимиллионера Карла Шапиро. В Бостоне ходили слухи, что именно Шапиро представил Джаффи его первому клиенту. Вероятно, и Мэдофф отломил ему кусочек Cohmad, чтобы сделать широкий жест и поддержать зятя старого доброго друга.
В 1989 году сорокапятилетний Боб Джаффи открыл офис Cohmad в Бостоне, где семейство Шапиро занимало видное положение в местных светских и филантропических кругах. Джаффи был разборчив, но не проницателен. «Он из тех, кто определяет лучшие рестораны по клиентуре», а не по меню, говорил один из его деловых знакомых.
Через несколько месяцев после открытия нового офиса регуляторы шлепнули Cohmad по рукам за нелицензированную деятельность в Массачусетсе. Сонни Кон пообещал впредь тщательнее наблюдать за своими представителями.
Это наводит на мысль о том, что Cohmad как брокерская фирма не слишком педантично соблюдала правила, в ней угадывается отблеск того менее жестко регулируемого климата, в котором взрослел Сонни, – времени, когда инсайдерская торговля еще не считалась преступлением, требование раскрыть информацию было скорее исключением, а регулирующие органы не особенно пеклись о внебиржевом рынке ценных бумаг.
Бóльшую часть делопроизводства Cohmad выполнял персонал Мэдоффа. Неясно, кто обеспечивал соблюдение сложного законодательства о ценных бумагах, как на уровне штата, так и на федеральном уровне, – неочевидно, что кто-то заботился об этом, хотя на судебных процессах прозвучит утверждение, что это входило в обязанности Шейны, дочери Питера Мэдоффа. Связи между Cohmad и главной фирмой Мэдоффа со временем утратили четкость, а местами совсем стерлись. Cohmad обрабатывала очень небольшое число ордеров для фирмы Мэдоффа и имела несколько сотен клиентов с обычными брокерскими счетами. Но основным занятием брокеров Cohmad стало представление Берни Мэдоффу тех, кто страстно желал этого знакомства.
Этим жаждущим Cohmad открывала доступ к инвестиционному гению, о котором уже шептались в кругах богачей: он был «тот самый», кому доверили деньги Карл Шапиро и Норман Леви и кому другие богатые члены загородных клубов и участники благотворительных обедов тоже мечтали доверить свои деньги. Вскоре вознаграждение, получаемое брокерами за поставки новых инвесторов Мэдоффу, стало для Cohmad основным источником дохода – факт, о котором умалчивалось в отчетах Cohmad и которого не замечали регуляторы.
Компенсационная схема выглядела странно. Комиссионные каждому брокеру рассчитывались из того, сколько денег инвестор первоначально передавал в управление Мэдоффу, а не из баланса клиентского счета в последующие месяцы и годы. Как только инвестор изымал первоначально инвестированную сумму, комиссионные прекращались, даже если клиентский счет показывал на бумаге миллионные прибыли. Регуляторы впоследствии укажут на эту «пирамидную» бухгалтерию как на доказательство того, что Cohmad замешана в афере Мэдоффа. Но Конам удастся убедить суд, что такая схема свидетельствует только об одном: они не управляли деньгами и, следовательно, не получали отчислений от тех прибылей, которые, по-видимому, зарабатывал Мэдофф.
Ко времени основания Cohmad стратегия зарабатывания Берни Мэдоффом прибылей изменилась. Сдвиг начался в 1980 году, когда крупнейшие клиенты нажали на него (в его изложении), с тем чтобы он «предложил им иную форму трейдинга, который обеспечивал бы долгосрочную прибыль на капитал, а не краткосрочную арбитражную прибыль». Налоговые укрытия 1970-х трещали по швам, ставки подоходного налога казались непомерно высокими, и богатейшие клиенты желали снизить налоговые выплаты. Мэдофф, по его словам, предложил им новую стратегию – «диверсифицированный портфель ценных бумаг, при необходимости хеджированный» различными видами коротких продаж.
В письме из тюрьмы Мэдофф настаивал, что он предупреждал клиентов: для получения налоговой скидки на доходы с капитала акции придется держать достаточно долго и, «что еще важнее, фондовый рынок за время хранения акций должен вырасти, а это, разумеется, особенно трудно предвидеть». И все же, по его словам, «такую стратегию выбрали многие богатые клиенты – семьи Леви, Пикауэр, Чейз и Шапиро».
К этому моменту Мэдофф «по поручению одного французского банка занимался хеджированным портфелем». И он решил, что «французские институциональные клиенты будут превосходными контрагентами для этой стратегии. Я уже работал с ними как с контрагентами по нескольким арбитражным сделкам».
Что из этого правда? То, что к этому времени Мэдофф завязал деловые отношения с высококлассной французской фирмой Banque Privée de Gestion Financière, или BPGF, разумеется, верно. Один из служащих этого банка, Жан-Мишель Седиль, познакомился с Мэдоффом через их общего знакомого Альбера Игуэна. По утверждению Мэдоффа, ему предложили долю в банке, которую он позднее, когда банк был поглощен более крупным французским учреждением, продал с весомой прибылью. Поскольку банковские документы давно исчезли, а Игуэн и Седиль покойники, эту часть повести Мэдоффа почти невозможно проверить, но он определенно был связан с этим французским банком: на момент его ареста в компьютерных файлах значился прежний телефонный номер банка. И среди его клиентов были французы с давно открытыми счетами, которые в документах суда по банкротству фигурировали как жертвы.
Были и такие, кто хотел использовать открытый у него счет, чтобы уйти от высоких французских налогов и валютного контроля, введенных после победы на выборах 1981 года социалистов во главе с Франсуа Миттераном. «Все во Франции были встревожены из-за Миттерана, – пояснял он в одном из тюремных интервью. – Он взялся национализировать банки, и люди боялись, что им устроят коммунизм… Французские франки вывозить за границу было нельзя, оставался единственный способ застраховать валюту – покупать американские ценные бумаги». Французская валюта обесценивалась, и клиенты Мэдоффа хотели перевести свои богатства в доллары США. Он им помог.
Некоторым из этих французских клиентов пришлось потом разбираться с налоговыми ведомствами в США и во Франции. Но в те времена Мэдофф заслужил их благодарность – и приобрел клиентуру, которая была заинтересована не столько в том, чтобы идти в ногу с рынком, сколько в том, чтобы просто держать деньги в долларах. С точки зрения Мэдоффа, это делало их идеальными «контрагентами» для новой стратегии, разработанной им для своих жадных до прибыли, увертывающихся от налогов американских инвесторов.
Вскоре после основания в 1985 году фирмы Cohmad Мэдофф стал рассказывать многим своим инвесторам, что он меняет подход к инвестированию их счетов с классического безрискового арбитража на сложную стратегию, которую, по его утверждениям, он и использовал все двадцать лет, пока не рухнула его финансовая пирамида.
По сравнению с этим подходом даже самые сложные арбитражные сделки выглядят элементарными. Некоторые опционные трейдеры именуют его новую стратегию «бычьим спредом». Мэдофф предпочитал называть ее «конверсией с разделением страйка» (страйк – зафиксированная в контракте цена исполнения опциона).
В своей легальной форме стратегия была вдохновлена инновациями в торговле опционами, начало которым было положено на финансовых рынках Чикаго в 1970-х годах. Биржевой опцион – это контракт, который предоставляет покупателю право продать или купить определенные акции по определенной цене в определенный период времени. Если зафиксированная в контракте цена исполнения опциона (страйк) ниже текущей рыночной цены акций, это дает спекулянтам преимущество в игре на повышение: опцион, который позволяет купить пакет по цене 10 долларов за акцию, существенно выигрывает, если цена вырастает до 20 долларов за акцию до истечения срока действия опциона. Можно исполнить опцион, купив акции за 10 долларов и тут же продав их по двойной цене. Если же акции падают ниже первоначальной цены, опцион позволяет продать их по 10 долларов за акцию, зафиксировав некоторую прибыль. Осмотрительные инвесторы применяют опционы для хеджирования (страхования) инвестиций в случае неблагоприятного движения цен.
Опционы на отдельные виды акций начали свободно торговаться на организованных биржах в 1970-х годах, но за несколько лет были разработаны новые опционные инструменты, которые покрывали уже целые портфели бумаг, таких как акции индекса Standard & Poor’s 500 (S&P 500). Но концепция оставалась все той же: опционы обеспечивали более дешевый путь к прибыли, если индекс шел вверх, и могли смягчить потери, если индекс шел вниз.
Новая стратегия Мэдоффа состояла в приобретении обширного портфеля бумаг – достаточно обширного, чтобы идти в ногу с общим рынком голубых фишек, – а для его хеджирования (страхования) в случае падения цен использовать опционы. Покупка опционов немного уменьшала его прибыли, но опционы уменьшали его возможные убытки. Стратегия требовала стабильного, ликвидного рынка опционов, используемых для хеджирования портфеля, но, поскольку опционный трейдинг в 1980-е становился все более популярным, это не представлялось серьезным препятствием.
Такой подход к инвестициям, как и арбитражные стратегии, считался вполне оправданным на Уолл-стрит. В декабре 1977 года в Цинциннати был учрежден открытый взаимный фонд под названием Gateway, который следовал примерно той же стратегии. На первых порах он демонстрировал весьма впечатляющие, но и весьма неустойчивые результаты. Между 1977 годом и периодом, когда Мэдофф выбрал сходную инвест-стратегию, его месячная отдача резко колебалась от 7,7 % потерь в октябре 1978 года до 7,5 % прибыли в августе 1982 года. Начиная с 1983-го годовая прибыль фонда была гигантской, несмотря на все колебания. В начале 1980-х она иногда превышала 20 %. Неудивительно, что Мэдофф увидел в этой стратегии ключ к успеху: если бы он добился сопоставимой доходности, его инвесторы были бы на седьмом небе от счастья.
К сожалению, фонд Gateway оставался слишком небольшим и незаметным, чтобы привлечь внимание инвесторов Мэдоффа, иначе они, возможно, обратили бы внимание на одну странность: при одной и той же инвестиционной стратегии у Мэдоффа результаты несравнимо стабильнее.
Шесть лет спустя Сонни Кон, объясняя суть новой стратегии в письме перспективному клиенту, назвал ее «упрощенной и, что самое важное, очень консервативной». После ареста Мэдоффа адвокаты Кона настаивали, что их подзащитный искренне верил: Мэдофф следовал консервативной стратегии, и стабильность результатов только доказывала, что он мастерски ею владеет. В конце концов, если читатель простит невольный каламбур, разве Кон не поставил на кон свою фирму, бóльшую часть состояния, будущую карьеру дочери и свою многолетнюю репутацию на Уолл-стрит? И все потому, что безгранично верил своему старому другу Берни Мэдоффу.
Середина 1980-х годов ознаменовалась не только сменой практикуемой Мэдоффом инвестиционной стратегии, но и переменами в деятельности его старых инвесторов-«гарантов» Фрэнка Авеллино и Майкла Бинса, унаследовавших бухгалтерскую практику Сола Альперна и небольшую команду инвесторов Мэдоффа из числа «друзей и семьи».
К 1983 году интерес Авеллино и Бинса к бухгалтерскому бизнесу увял после жарких баталий в зале суда, вызванных результатами аудитов, которые они проводили в конце 1970-х для небольшой манхэттенской компании – импортера кожи. Рассмотрение апелляций тянулось вплоть до 1984 года, и, хотя партнеры-бухгалтеры неизменно выигрывали, Бинс жаловался, что судебная тяжба обернулась грандиозной тратой денег и сил.
К тому же Фрэнк Авеллино изрядно выдохся. Он страдал от высокого кровяного давления и проблем с сердцем и балансировать между судами и бухгалтерской текучкой был просто не в состоянии, так что в 1983 году они с Бинсом решили закрыть бухгалтерскую практику и полностью посвятить себя операциям с Мэдоффом, полагая (если верить Бинсу), что они единственные открывают индивидуальным инвесторам дорогу к гению прибыльности – Берни Мэдоффу.
Вскоре они вышли далеко за пределы круга «друзей и семьи» Сола Альперна, ограниченного менее чем сотней относительно скромных счетов. Теперь клиентов у них было больше тысячи, а остатки средств на счетах приближались к ста миллионам долларов.
Среди этих многочисленных инвесторов были тайные кустари-вербовщики, или, если угодно, субподрядчики, – старые инвесторы, помаленьку подхалтуривавшие на своем благословенном знакомстве с Авеллино и Бинсом. Они принимали деньги от своих собственных «семей и друзей», собирали их в единый пакет (пул) и с помощью Авеллино и Бинса их инвестировали. Затем эти субподрядчики соответственно взносам делили прибыли, из которых, вероятно, вычитали понемногу за свои услуги. Мы никогда не узнаем, сколько человек стали негласными субподрядчиками бухгалтерской фирмы, но, несомненно, их число было значительным. Благодаря своим связям с Мэдоффом некоторые из них даже учредили собственные бизнесы по финансовым консультациям.
Фрэнка Авеллино и Майкла Бинса все это ничуть не беспокоило. Благодаря долгому сотрудничеству с Мэдоффом они преуспели, как не могли и мечтать. Они покупали престижные дома, почувствовали вкус к дорогостоящим увлечениям вроде коллекционирования предметов искусства и пользовались уважением и почетом в обществе как щедрые покровителями благотворительности и культуры.
Но в делопроизводстве они отличались все той же небрежностью. Записи по счетам и обработку запросов по-прежнему вели четыре их нью-йоркских сотрудника, и обычно папка с делом клиента состояла из трех-четырех листочков бумаги, и только. Партнеры собирали поступающие к ним чеки, отсылали деньги Мэдоффу и по запросу клиентов снимали деньги с инвесторских счетов. Ежемесячно они получали из фирмы Мэдоффа выписки со счетов. Ежеквартально – компьютерную распечатку из компании по обработке данных со списком всех инвесторов и с указанием, кому сколько причитается. Вот и все. Ни дополнительных накладных расходов, ни сложностей, ни канцелярщины.
Что ж, по крайней мере в этом Авеллино и Бинс были заодно с общим духом рынка и политикой регуляторов в 1980-е годы.
Страна еще не до конца оправилась от шишек и потрясений предыдущего десятилетия: падение фондового рынка, взмывшие до небес цены на бензин и манипулирование ценами на серебро, опасный уровень инфляции и медленный рост занятости – все это было свежо в памяти, когда в январе 1981 года в должность вступил президент Рональд Рейган, полный оптимистичной решимости покончить с непомерно затянувшимся, по его мнению, вмешательством государства в экономику.
Его страсть к дерегулированию больно ударит по главному фондовому регулятору – Комиссии по ценным бумагам, с ее жестким требованием ко всем участникам рынка неукоснительно соблюдать правила. Все расширяющееся наступление философии дерегуляции, помноженное на слабое руководство и недофинансирование, в конечном счете сделает некогда уважаемую Комиссию слишком робкой и зашоренной, чтобы справиться с опасным пожаром мошенничеств, разгоревшимся в последующие двадцать пять лет, в том числе и с губительным огненным смерчем по имени Берни Мэдофф.
В 1970-х годах, после нескольких десятилетий почти полного бездействия, Комиссия опомнилась и всерьез принялась за радикальные перемены в опекаемой отрасли – от опционного трейдинга до инсайдерского. Конгресс, молчаливо признав, что в течение десяти лет держал Комиссию на голодном пайке, наконец начал выделять ей почти адекватный бюджет. К концу 1970-х Комиссия усилила надзор над разрастающейся отраслью открытых взаимных фондов, настояла на более жестком надзоре над брокерами и разработала новые нормы регулирования враждебных поглощений. Ее работа была перспективной, захватывающей, и множество умных честолюбивых юристов мечтали стать ее сотрудниками.
Кое-кто из самых умных и самых честолюбивых мечтал работать под началом легендарного директора отдела правоприменения Стенли Споркина, который прослужил в Комиссии двадцать лет и для которого служба вовсе не была ступенькой к доходному партнерству в юридической фирме. Молодые сотрудники-юристы почитали за счастье работать с ним и благодарили судьбу, если им выпадала удача вести одно из самых сложных, связанных с инновациями дел, которые привлекали его внимание.
В 1981 году президент Рейган вывел Споркина из Комиссии и назначил новым председателем Комиссии Джона Шэда, ветерана Уолл-стрит. Шэд оказался не таким покладистым, как надеялись поборники дерегулирования, и противился резким сокращениям бюджета, которых потребовала новая администрация. Но хотя Шэд и знал, что на Уолл-стрит попадаются нечистые на руку игроки, все же твердо верил в то, что «по большому счету это честное место» и фондовый рынок вполне способен поддерживать порядок своими силами.
Это было, очевидно, не так. Финансируемые отраслью сторожевые псы Национальной ассоциации дилеров ценных бумаг NASD, то есть регуляторы низшего звена, осуществляющие контроль над такими брокерами, как Берни Мэдофф, звезд с неба не хватали. Принятие в 1975 году поправок к закону о ценных бумагах было вызвано отчасти и именно тем, что, по общему мнению Конгресса, NASD не справляется с регулированием. Однако укрепить кадры NASD или принудить ее заниматься надзором с удвоенным рвением Конгресс не мог, и Ассоциация дилеров так и осталась для Комиссии помощником скорее номинальным.
Итогом пребывания Шэда в должности стала «комиссия компетентная, но осмотрительная». А умные и честолюбивые сотрудники-юристы, которые стремились к чему-то большему чем просто компетентность и осмотрительность, либо мало-помалу умерили свои амбиции, либо уволились. Не пройдет и десяти лет, как Мэдофф запустит свою гигантскую финансовую пирамиду, и отсутствие подобных юристов будет ему только на руку.
В первые годы президентства Рейгана Берни Мэдоффу, по-видимому, сопутствовала удача. «Бычий» рынок, зародившийся в августе 1982 года, погнал биржевые индексы в гору, и вместе с ними пошли вверх прибыли его фирмы. Правда, хлопот тоже прибавилось. Уолл-стрит ничего не имела против растущей волатильности, в отличие от инвесторов, которые один за другим уходили с волатильного рынка к Мэдоффу, обещавшему им стабильный доход. Хотя документально подтвердить прибыль за те годы не представляется возможным, многие давние инвесторы Мэдоффа с ностальгической теплотой вспоминают отрадное постоянство своих тогдашних доходов. Пусть они зарабатывали на крутом «бычьем» тренде не столько, сколько иные инвесторы, зато и не катались на «американских горках».
Ближе к середине 1980-х брокерская фирма Мэдоффа отчиталась о чистом собственном капитале в более чем 18 млн долларов по сравнению с 5,4 млн долларов всего двумя годами ранее. Капитальные резервы за тот же период более чем удвоились и составили 7,5 млн долларов, благодаря чему в 1985 году фирма попала в список ста ведущих компаний Ассоциации индустрии ценных бумаг. В тот же год Мэдофф был избран на первый из четырех подряд сроков в Совет управляющих NASD, и это тоже было замечательным достижением. Кроме того, он вошел в международный комитет Совета, являясь одним из немногих представителей малого бизнеса, имеющих филиал за границей. Судя по всему, он ценил престиж. В международном комитете он прослужил в общей сложности пять сроков. К его мнению прислушивались, даже когда дело касалось вопросов, которые считаются исключительной прерогативой крупных брокерских домов.
К этому времени «бычий» рынок немного остыл, но, по мере того как в стране ширилась уверенность в долгосрочности вашингтонской программы снижения налогов и дерегулирования, рынок вновь пошел в рост. Объемы торгов на электронном рынке NASDAQ, где фирма Мэдоффа стала заметным маркетмейкером, готовым в любой момент продать или купить сотни наименований бумаг – тем самым поддерживая ликвидность рынка этих акций, – взлетели до небес. Электронная биржа NASDAQ, созданию которой многие на Уолл-стрит когда-то противились, за минувшее десятилетие прекрасно себя зарекомендовала, привлекая все больше и больше активных трейдеров, компаний и клиентских ордеров.
В ознаменование успеха Мэдофф вознаградил себя освященным традицией манхэттенским трофеем – роскошной недвижимостью. В 1984 году Мэдоффы купили двухэтажный пентхаус в классическом довоенном многоквартирном доме на углу Восточной Шестьдесят четвертой улицы и Лексингтон-авеню. Дом в неоклассическом стиле, хоть и расположенный не в исторически элитном анклаве вроде Пятой авеню или Саттон-Плейс, построен в конце 1920-х годов и обладает неброской солидностью. По слухам, пентхаус декорировал Анджело Донгиа, известный манхэттенский дизайнер интерьеров; среди его клиентов числились такие известные личности, как Дональд Трамп, Барбара Уолтерс и Ральф Лорен. Рут Мэдофф обновила кое-что по мелочи – переделала по своему вкусу гардеробные и пристроила оранжерею, соединившую просторную кухню с широкой опоясывающей террасой. Это была шикарная, со вкусом обставленная, удобная квартира, и для Мэдоффов, бывших жителей Лорелтона (Квинс) и Рослина (Лонг-Айленд), она означала большой шаг наверх.
Еще через пару лет фирма Мэдоффа обрела собственный престижный адрес, переехав в 1987 году в «Помаду». Это переселение было отчасти организовано молодым сотрудником по имени Фрэнк Дипаскали и стало первым из многочисленных (и, как покажет история, пагубных) заданий, которые он выполнял для своего босса в последующие два десятилетия.
Дипаскали крутился в фирме Мэдоффа уже лет десять. Он поступил на работу в 1975 году прямо со школьной скамьи по рекомендации Аннет Бонджорно, проделавшей путь от секретаря приемной до одной из ключевых фигур отдела расчетов – она занималась счетами некоторых важнейших его клиентов. В свое время она тоже устроилась на работу к Мэдоффу сразу после окончания школы. Бонджорно, знавшая Дипаскали по-соседски, замолвила за него словечко начальнику операционного отдела Дэниелу Бонавентре.
Для начала Дипаскали определили в референты Питера Мэдоффа. Потом он, по его словам, работал опционным трейдером, но до 1986 года соответствующей лицензии у него не было. В основном он был на подхвате у Берни Мэдоффа, которого чем дальше, тем больше уважал как мудрого учителя и наставника. В частности, Мэдофф поручил Дипаскали контроль за установкой технологической платформы в новых офисах «Помады», и тот, похоже, справился как нельзя лучше.
Чтобы доподлинно знать, какие еще поручения Мэдоффа выполнял Дипаскали в этот переходный период, нам нужно было бы знать, когда именно началась афера. Реально возможным представляется интервал с середины до конца 1980-х. Так или иначе, ясно одно: Дипаскали был прикован к Мэдоффу узами безоговорочной преданности и, по его собственному признанию, такому отношению немало способствовало то, что ему доверили возглавить переезд в новый офис.
В те же годы Мэдофф развивал связи со многими крупными фирмами Уолл-стрит, с открытыми взаимными фондами и другими финансовыми структурами. Неуклонно росла доля обрабатываемых им ордеров профессиональных инвесторов, особенно ордеров на бумаги, торговавшиеся на Нью-Йоркской фондовой бирже, то есть внебиржевая торговля на так называемом «третьем рынке», развивать которую так прозорливо предложил ему Питер. Чистый капитал фирмы Мэдоффа вырос с 18 млн долларов в 1985 году до почти 60 млн долларов к концу десятилетия, а ее капитальные резервы за тот же период увеличились с менее чем 8 млн долларов до 43 с лишним миллионов долларов. Выход Мэдоффа на финансовый рынок Лондона тоже приносил свои плоды. Многие заграничные биржевые котировки росли так, что по сравнению с ними отечественные голубые фишки выглядели вяло, и для финансовой прессы Берни Мэдофф стал самым компетентным комментатором по международным вопросам.
В Cohmad не было никакого хайтека. Фирма обещала клиентам «старомодный сервис». Через несколько лет она станет желанным пристанищем для пожилых брокеров, отчаявшихся найти место, где можно вывесить табличку со своим именем. Одному из брокеров было семьдесят семь, когда он в 1991 году поступил на работу.
Марша Бет Кон, дочь Сонни Кона, была, разумеется, исключением. Когда она после шести лет работы в небольшой брокерской фирме Cowen & Company поступила в Cohmad, ей не исполнилось тридцати. Ее доля в Cohmad составляла 25 %, у ее отца было 48 %, и еще по одному проценту – у брата Сонни и одного сотрудника-ветерана.
Остальные 25 % были поделены на неравные доли: 24 % досталось братьям Мэдоффам (15 % – Берни и 9 % – Питеру), а оставшимся одним процентом завладел высокий элегантный бостонец Роберт Мартин Джаффи.
Боб Джаффи был человек светский, лощеный и одевался всегда по моде с легким налетом дендизма. Карьеру на Уолл-стрит он начал в 1969 году в E. F. Hutton & Company, а в 1980-м перешел в Cowen & Company, где несколько лет проработал бок о бок с Маршей Кон. Важнее то, что он был женат на Эллен Шапиро, дочери одного из старейших и богатейших клиентов Мэдоффа, мультимиллионера Карла Шапиро. В Бостоне ходили слухи, что именно Шапиро представил Джаффи его первому клиенту. Вероятно, и Мэдофф отломил ему кусочек Cohmad, чтобы сделать широкий жест и поддержать зятя старого доброго друга.
В 1989 году сорокапятилетний Боб Джаффи открыл офис Cohmad в Бостоне, где семейство Шапиро занимало видное положение в местных светских и филантропических кругах. Джаффи был разборчив, но не проницателен. «Он из тех, кто определяет лучшие рестораны по клиентуре», а не по меню, говорил один из его деловых знакомых.
Через несколько месяцев после открытия нового офиса регуляторы шлепнули Cohmad по рукам за нелицензированную деятельность в Массачусетсе. Сонни Кон пообещал впредь тщательнее наблюдать за своими представителями.
Это наводит на мысль о том, что Cohmad как брокерская фирма не слишком педантично соблюдала правила, в ней угадывается отблеск того менее жестко регулируемого климата, в котором взрослел Сонни, – времени, когда инсайдерская торговля еще не считалась преступлением, требование раскрыть информацию было скорее исключением, а регулирующие органы не особенно пеклись о внебиржевом рынке ценных бумаг.
Бóльшую часть делопроизводства Cohmad выполнял персонал Мэдоффа. Неясно, кто обеспечивал соблюдение сложного законодательства о ценных бумагах, как на уровне штата, так и на федеральном уровне, – неочевидно, что кто-то заботился об этом, хотя на судебных процессах прозвучит утверждение, что это входило в обязанности Шейны, дочери Питера Мэдоффа. Связи между Cohmad и главной фирмой Мэдоффа со временем утратили четкость, а местами совсем стерлись. Cohmad обрабатывала очень небольшое число ордеров для фирмы Мэдоффа и имела несколько сотен клиентов с обычными брокерскими счетами. Но основным занятием брокеров Cohmad стало представление Берни Мэдоффу тех, кто страстно желал этого знакомства.
Этим жаждущим Cohmad открывала доступ к инвестиционному гению, о котором уже шептались в кругах богачей: он был «тот самый», кому доверили деньги Карл Шапиро и Норман Леви и кому другие богатые члены загородных клубов и участники благотворительных обедов тоже мечтали доверить свои деньги. Вскоре вознаграждение, получаемое брокерами за поставки новых инвесторов Мэдоффу, стало для Cohmad основным источником дохода – факт, о котором умалчивалось в отчетах Cohmad и которого не замечали регуляторы.
Компенсационная схема выглядела странно. Комиссионные каждому брокеру рассчитывались из того, сколько денег инвестор первоначально передавал в управление Мэдоффу, а не из баланса клиентского счета в последующие месяцы и годы. Как только инвестор изымал первоначально инвестированную сумму, комиссионные прекращались, даже если клиентский счет показывал на бумаге миллионные прибыли. Регуляторы впоследствии укажут на эту «пирамидную» бухгалтерию как на доказательство того, что Cohmad замешана в афере Мэдоффа. Но Конам удастся убедить суд, что такая схема свидетельствует только об одном: они не управляли деньгами и, следовательно, не получали отчислений от тех прибылей, которые, по-видимому, зарабатывал Мэдофф.
Ко времени основания Cohmad стратегия зарабатывания Берни Мэдоффом прибылей изменилась. Сдвиг начался в 1980 году, когда крупнейшие клиенты нажали на него (в его изложении), с тем чтобы он «предложил им иную форму трейдинга, который обеспечивал бы долгосрочную прибыль на капитал, а не краткосрочную арбитражную прибыль». Налоговые укрытия 1970-х трещали по швам, ставки подоходного налога казались непомерно высокими, и богатейшие клиенты желали снизить налоговые выплаты. Мэдофф, по его словам, предложил им новую стратегию – «диверсифицированный портфель ценных бумаг, при необходимости хеджированный» различными видами коротких продаж.
В письме из тюрьмы Мэдофф настаивал, что он предупреждал клиентов: для получения налоговой скидки на доходы с капитала акции придется держать достаточно долго и, «что еще важнее, фондовый рынок за время хранения акций должен вырасти, а это, разумеется, особенно трудно предвидеть». И все же, по его словам, «такую стратегию выбрали многие богатые клиенты – семьи Леви, Пикауэр, Чейз и Шапиро».
К этому моменту Мэдофф «по поручению одного французского банка занимался хеджированным портфелем». И он решил, что «французские институциональные клиенты будут превосходными контрагентами для этой стратегии. Я уже работал с ними как с контрагентами по нескольким арбитражным сделкам».
Что из этого правда? То, что к этому времени Мэдофф завязал деловые отношения с высококлассной французской фирмой Banque Privée de Gestion Financière, или BPGF, разумеется, верно. Один из служащих этого банка, Жан-Мишель Седиль, познакомился с Мэдоффом через их общего знакомого Альбера Игуэна. По утверждению Мэдоффа, ему предложили долю в банке, которую он позднее, когда банк был поглощен более крупным французским учреждением, продал с весомой прибылью. Поскольку банковские документы давно исчезли, а Игуэн и Седиль покойники, эту часть повести Мэдоффа почти невозможно проверить, но он определенно был связан с этим французским банком: на момент его ареста в компьютерных файлах значился прежний телефонный номер банка. И среди его клиентов были французы с давно открытыми счетами, которые в документах суда по банкротству фигурировали как жертвы.
Были и такие, кто хотел использовать открытый у него счет, чтобы уйти от высоких французских налогов и валютного контроля, введенных после победы на выборах 1981 года социалистов во главе с Франсуа Миттераном. «Все во Франции были встревожены из-за Миттерана, – пояснял он в одном из тюремных интервью. – Он взялся национализировать банки, и люди боялись, что им устроят коммунизм… Французские франки вывозить за границу было нельзя, оставался единственный способ застраховать валюту – покупать американские ценные бумаги». Французская валюта обесценивалась, и клиенты Мэдоффа хотели перевести свои богатства в доллары США. Он им помог.
Некоторым из этих французских клиентов пришлось потом разбираться с налоговыми ведомствами в США и во Франции. Но в те времена Мэдофф заслужил их благодарность – и приобрел клиентуру, которая была заинтересована не столько в том, чтобы идти в ногу с рынком, сколько в том, чтобы просто держать деньги в долларах. С точки зрения Мэдоффа, это делало их идеальными «контрагентами» для новой стратегии, разработанной им для своих жадных до прибыли, увертывающихся от налогов американских инвесторов.
Вскоре после основания в 1985 году фирмы Cohmad Мэдофф стал рассказывать многим своим инвесторам, что он меняет подход к инвестированию их счетов с классического безрискового арбитража на сложную стратегию, которую, по его утверждениям, он и использовал все двадцать лет, пока не рухнула его финансовая пирамида.
По сравнению с этим подходом даже самые сложные арбитражные сделки выглядят элементарными. Некоторые опционные трейдеры именуют его новую стратегию «бычьим спредом». Мэдофф предпочитал называть ее «конверсией с разделением страйка» (страйк – зафиксированная в контракте цена исполнения опциона).
В своей легальной форме стратегия была вдохновлена инновациями в торговле опционами, начало которым было положено на финансовых рынках Чикаго в 1970-х годах. Биржевой опцион – это контракт, который предоставляет покупателю право продать или купить определенные акции по определенной цене в определенный период времени. Если зафиксированная в контракте цена исполнения опциона (страйк) ниже текущей рыночной цены акций, это дает спекулянтам преимущество в игре на повышение: опцион, который позволяет купить пакет по цене 10 долларов за акцию, существенно выигрывает, если цена вырастает до 20 долларов за акцию до истечения срока действия опциона. Можно исполнить опцион, купив акции за 10 долларов и тут же продав их по двойной цене. Если же акции падают ниже первоначальной цены, опцион позволяет продать их по 10 долларов за акцию, зафиксировав некоторую прибыль. Осмотрительные инвесторы применяют опционы для хеджирования (страхования) инвестиций в случае неблагоприятного движения цен.
Опционы на отдельные виды акций начали свободно торговаться на организованных биржах в 1970-х годах, но за несколько лет были разработаны новые опционные инструменты, которые покрывали уже целые портфели бумаг, таких как акции индекса Standard & Poor’s 500 (S&P 500). Но концепция оставалась все той же: опционы обеспечивали более дешевый путь к прибыли, если индекс шел вверх, и могли смягчить потери, если индекс шел вниз.
Новая стратегия Мэдоффа состояла в приобретении обширного портфеля бумаг – достаточно обширного, чтобы идти в ногу с общим рынком голубых фишек, – а для его хеджирования (страхования) в случае падения цен использовать опционы. Покупка опционов немного уменьшала его прибыли, но опционы уменьшали его возможные убытки. Стратегия требовала стабильного, ликвидного рынка опционов, используемых для хеджирования портфеля, но, поскольку опционный трейдинг в 1980-е становился все более популярным, это не представлялось серьезным препятствием.
Такой подход к инвестициям, как и арбитражные стратегии, считался вполне оправданным на Уолл-стрит. В декабре 1977 года в Цинциннати был учрежден открытый взаимный фонд под названием Gateway, который следовал примерно той же стратегии. На первых порах он демонстрировал весьма впечатляющие, но и весьма неустойчивые результаты. Между 1977 годом и периодом, когда Мэдофф выбрал сходную инвест-стратегию, его месячная отдача резко колебалась от 7,7 % потерь в октябре 1978 года до 7,5 % прибыли в августе 1982 года. Начиная с 1983-го годовая прибыль фонда была гигантской, несмотря на все колебания. В начале 1980-х она иногда превышала 20 %. Неудивительно, что Мэдофф увидел в этой стратегии ключ к успеху: если бы он добился сопоставимой доходности, его инвесторы были бы на седьмом небе от счастья.
К сожалению, фонд Gateway оставался слишком небольшим и незаметным, чтобы привлечь внимание инвесторов Мэдоффа, иначе они, возможно, обратили бы внимание на одну странность: при одной и той же инвестиционной стратегии у Мэдоффа результаты несравнимо стабильнее.
Шесть лет спустя Сонни Кон, объясняя суть новой стратегии в письме перспективному клиенту, назвал ее «упрощенной и, что самое важное, очень консервативной». После ареста Мэдоффа адвокаты Кона настаивали, что их подзащитный искренне верил: Мэдофф следовал консервативной стратегии, и стабильность результатов только доказывала, что он мастерски ею владеет. В конце концов, если читатель простит невольный каламбур, разве Кон не поставил на кон свою фирму, бóльшую часть состояния, будущую карьеру дочери и свою многолетнюю репутацию на Уолл-стрит? И все потому, что безгранично верил своему старому другу Берни Мэдоффу.
Середина 1980-х годов ознаменовалась не только сменой практикуемой Мэдоффом инвестиционной стратегии, но и переменами в деятельности его старых инвесторов-«гарантов» Фрэнка Авеллино и Майкла Бинса, унаследовавших бухгалтерскую практику Сола Альперна и небольшую команду инвесторов Мэдоффа из числа «друзей и семьи».
К 1983 году интерес Авеллино и Бинса к бухгалтерскому бизнесу увял после жарких баталий в зале суда, вызванных результатами аудитов, которые они проводили в конце 1970-х для небольшой манхэттенской компании – импортера кожи. Рассмотрение апелляций тянулось вплоть до 1984 года, и, хотя партнеры-бухгалтеры неизменно выигрывали, Бинс жаловался, что судебная тяжба обернулась грандиозной тратой денег и сил.
К тому же Фрэнк Авеллино изрядно выдохся. Он страдал от высокого кровяного давления и проблем с сердцем и балансировать между судами и бухгалтерской текучкой был просто не в состоянии, так что в 1983 году они с Бинсом решили закрыть бухгалтерскую практику и полностью посвятить себя операциям с Мэдоффом, полагая (если верить Бинсу), что они единственные открывают индивидуальным инвесторам дорогу к гению прибыльности – Берни Мэдоффу.
Вскоре они вышли далеко за пределы круга «друзей и семьи» Сола Альперна, ограниченного менее чем сотней относительно скромных счетов. Теперь клиентов у них было больше тысячи, а остатки средств на счетах приближались к ста миллионам долларов.
Среди этих многочисленных инвесторов были тайные кустари-вербовщики, или, если угодно, субподрядчики, – старые инвесторы, помаленьку подхалтуривавшие на своем благословенном знакомстве с Авеллино и Бинсом. Они принимали деньги от своих собственных «семей и друзей», собирали их в единый пакет (пул) и с помощью Авеллино и Бинса их инвестировали. Затем эти субподрядчики соответственно взносам делили прибыли, из которых, вероятно, вычитали понемногу за свои услуги. Мы никогда не узнаем, сколько человек стали негласными субподрядчиками бухгалтерской фирмы, но, несомненно, их число было значительным. Благодаря своим связям с Мэдоффом некоторые из них даже учредили собственные бизнесы по финансовым консультациям.
Фрэнка Авеллино и Майкла Бинса все это ничуть не беспокоило. Благодаря долгому сотрудничеству с Мэдоффом они преуспели, как не могли и мечтать. Они покупали престижные дома, почувствовали вкус к дорогостоящим увлечениям вроде коллекционирования предметов искусства и пользовались уважением и почетом в обществе как щедрые покровителями благотворительности и культуры.
Но в делопроизводстве они отличались все той же небрежностью. Записи по счетам и обработку запросов по-прежнему вели четыре их нью-йоркских сотрудника, и обычно папка с делом клиента состояла из трех-четырех листочков бумаги, и только. Партнеры собирали поступающие к ним чеки, отсылали деньги Мэдоффу и по запросу клиентов снимали деньги с инвесторских счетов. Ежемесячно они получали из фирмы Мэдоффа выписки со счетов. Ежеквартально – компьютерную распечатку из компании по обработке данных со списком всех инвесторов и с указанием, кому сколько причитается. Вот и все. Ни дополнительных накладных расходов, ни сложностей, ни канцелярщины.
Что ж, по крайней мере в этом Авеллино и Бинс были заодно с общим духом рынка и политикой регуляторов в 1980-е годы.
Страна еще не до конца оправилась от шишек и потрясений предыдущего десятилетия: падение фондового рынка, взмывшие до небес цены на бензин и манипулирование ценами на серебро, опасный уровень инфляции и медленный рост занятости – все это было свежо в памяти, когда в январе 1981 года в должность вступил президент Рональд Рейган, полный оптимистичной решимости покончить с непомерно затянувшимся, по его мнению, вмешательством государства в экономику.
Его страсть к дерегулированию больно ударит по главному фондовому регулятору – Комиссии по ценным бумагам, с ее жестким требованием ко всем участникам рынка неукоснительно соблюдать правила. Все расширяющееся наступление философии дерегуляции, помноженное на слабое руководство и недофинансирование, в конечном счете сделает некогда уважаемую Комиссию слишком робкой и зашоренной, чтобы справиться с опасным пожаром мошенничеств, разгоревшимся в последующие двадцать пять лет, в том числе и с губительным огненным смерчем по имени Берни Мэдофф.
В 1970-х годах, после нескольких десятилетий почти полного бездействия, Комиссия опомнилась и всерьез принялась за радикальные перемены в опекаемой отрасли – от опционного трейдинга до инсайдерского. Конгресс, молчаливо признав, что в течение десяти лет держал Комиссию на голодном пайке, наконец начал выделять ей почти адекватный бюджет. К концу 1970-х Комиссия усилила надзор над разрастающейся отраслью открытых взаимных фондов, настояла на более жестком надзоре над брокерами и разработала новые нормы регулирования враждебных поглощений. Ее работа была перспективной, захватывающей, и множество умных честолюбивых юристов мечтали стать ее сотрудниками.
Кое-кто из самых умных и самых честолюбивых мечтал работать под началом легендарного директора отдела правоприменения Стенли Споркина, который прослужил в Комиссии двадцать лет и для которого служба вовсе не была ступенькой к доходному партнерству в юридической фирме. Молодые сотрудники-юристы почитали за счастье работать с ним и благодарили судьбу, если им выпадала удача вести одно из самых сложных, связанных с инновациями дел, которые привлекали его внимание.
В 1981 году президент Рейган вывел Споркина из Комиссии и назначил новым председателем Комиссии Джона Шэда, ветерана Уолл-стрит. Шэд оказался не таким покладистым, как надеялись поборники дерегулирования, и противился резким сокращениям бюджета, которых потребовала новая администрация. Но хотя Шэд и знал, что на Уолл-стрит попадаются нечистые на руку игроки, все же твердо верил в то, что «по большому счету это честное место» и фондовый рынок вполне способен поддерживать порядок своими силами.
Это было, очевидно, не так. Финансируемые отраслью сторожевые псы Национальной ассоциации дилеров ценных бумаг NASD, то есть регуляторы низшего звена, осуществляющие контроль над такими брокерами, как Берни Мэдофф, звезд с неба не хватали. Принятие в 1975 году поправок к закону о ценных бумагах было вызвано отчасти и именно тем, что, по общему мнению Конгресса, NASD не справляется с регулированием. Однако укрепить кадры NASD или принудить ее заниматься надзором с удвоенным рвением Конгресс не мог, и Ассоциация дилеров так и осталась для Комиссии помощником скорее номинальным.
Итогом пребывания Шэда в должности стала «комиссия компетентная, но осмотрительная». А умные и честолюбивые сотрудники-юристы, которые стремились к чему-то большему чем просто компетентность и осмотрительность, либо мало-помалу умерили свои амбиции, либо уволились. Не пройдет и десяти лет, как Мэдофф запустит свою гигантскую финансовую пирамиду, и отсутствие подобных юристов будет ему только на руку.
В первые годы президентства Рейгана Берни Мэдоффу, по-видимому, сопутствовала удача. «Бычий» рынок, зародившийся в августе 1982 года, погнал биржевые индексы в гору, и вместе с ними пошли вверх прибыли его фирмы. Правда, хлопот тоже прибавилось. Уолл-стрит ничего не имела против растущей волатильности, в отличие от инвесторов, которые один за другим уходили с волатильного рынка к Мэдоффу, обещавшему им стабильный доход. Хотя документально подтвердить прибыль за те годы не представляется возможным, многие давние инвесторы Мэдоффа с ностальгической теплотой вспоминают отрадное постоянство своих тогдашних доходов. Пусть они зарабатывали на крутом «бычьем» тренде не столько, сколько иные инвесторы, зато и не катались на «американских горках».
Ближе к середине 1980-х брокерская фирма Мэдоффа отчиталась о чистом собственном капитале в более чем 18 млн долларов по сравнению с 5,4 млн долларов всего двумя годами ранее. Капитальные резервы за тот же период более чем удвоились и составили 7,5 млн долларов, благодаря чему в 1985 году фирма попала в список ста ведущих компаний Ассоциации индустрии ценных бумаг. В тот же год Мэдофф был избран на первый из четырех подряд сроков в Совет управляющих NASD, и это тоже было замечательным достижением. Кроме того, он вошел в международный комитет Совета, являясь одним из немногих представителей малого бизнеса, имеющих филиал за границей. Судя по всему, он ценил престиж. В международном комитете он прослужил в общей сложности пять сроков. К его мнению прислушивались, даже когда дело касалось вопросов, которые считаются исключительной прерогативой крупных брокерских домов.
К этому времени «бычий» рынок немного остыл, но, по мере того как в стране ширилась уверенность в долгосрочности вашингтонской программы снижения налогов и дерегулирования, рынок вновь пошел в рост. Объемы торгов на электронном рынке NASDAQ, где фирма Мэдоффа стала заметным маркетмейкером, готовым в любой момент продать или купить сотни наименований бумаг – тем самым поддерживая ликвидность рынка этих акций, – взлетели до небес. Электронная биржа NASDAQ, созданию которой многие на Уолл-стрит когда-то противились, за минувшее десятилетие прекрасно себя зарекомендовала, привлекая все больше и больше активных трейдеров, компаний и клиентских ордеров.
В ознаменование успеха Мэдофф вознаградил себя освященным традицией манхэттенским трофеем – роскошной недвижимостью. В 1984 году Мэдоффы купили двухэтажный пентхаус в классическом довоенном многоквартирном доме на углу Восточной Шестьдесят четвертой улицы и Лексингтон-авеню. Дом в неоклассическом стиле, хоть и расположенный не в исторически элитном анклаве вроде Пятой авеню или Саттон-Плейс, построен в конце 1920-х годов и обладает неброской солидностью. По слухам, пентхаус декорировал Анджело Донгиа, известный манхэттенский дизайнер интерьеров; среди его клиентов числились такие известные личности, как Дональд Трамп, Барбара Уолтерс и Ральф Лорен. Рут Мэдофф обновила кое-что по мелочи – переделала по своему вкусу гардеробные и пристроила оранжерею, соединившую просторную кухню с широкой опоясывающей террасой. Это была шикарная, со вкусом обставленная, удобная квартира, и для Мэдоффов, бывших жителей Лорелтона (Квинс) и Рослина (Лонг-Айленд), она означала большой шаг наверх.
Еще через пару лет фирма Мэдоффа обрела собственный престижный адрес, переехав в 1987 году в «Помаду». Это переселение было отчасти организовано молодым сотрудником по имени Фрэнк Дипаскали и стало первым из многочисленных (и, как покажет история, пагубных) заданий, которые он выполнял для своего босса в последующие два десятилетия.
Дипаскали крутился в фирме Мэдоффа уже лет десять. Он поступил на работу в 1975 году прямо со школьной скамьи по рекомендации Аннет Бонджорно, проделавшей путь от секретаря приемной до одной из ключевых фигур отдела расчетов – она занималась счетами некоторых важнейших его клиентов. В свое время она тоже устроилась на работу к Мэдоффу сразу после окончания школы. Бонджорно, знавшая Дипаскали по-соседски, замолвила за него словечко начальнику операционного отдела Дэниелу Бонавентре.
Для начала Дипаскали определили в референты Питера Мэдоффа. Потом он, по его словам, работал опционным трейдером, но до 1986 года соответствующей лицензии у него не было. В основном он был на подхвате у Берни Мэдоффа, которого чем дальше, тем больше уважал как мудрого учителя и наставника. В частности, Мэдофф поручил Дипаскали контроль за установкой технологической платформы в новых офисах «Помады», и тот, похоже, справился как нельзя лучше.
Чтобы доподлинно знать, какие еще поручения Мэдоффа выполнял Дипаскали в этот переходный период, нам нужно было бы знать, когда именно началась афера. Реально возможным представляется интервал с середины до конца 1980-х. Так или иначе, ясно одно: Дипаскали был прикован к Мэдоффу узами безоговорочной преданности и, по его собственному признанию, такому отношению немало способствовало то, что ему доверили возглавить переезд в новый офис.
В те же годы Мэдофф развивал связи со многими крупными фирмами Уолл-стрит, с открытыми взаимными фондами и другими финансовыми структурами. Неуклонно росла доля обрабатываемых им ордеров профессиональных инвесторов, особенно ордеров на бумаги, торговавшиеся на Нью-Йоркской фондовой бирже, то есть внебиржевая торговля на так называемом «третьем рынке», развивать которую так прозорливо предложил ему Питер. Чистый капитал фирмы Мэдоффа вырос с 18 млн долларов в 1985 году до почти 60 млн долларов к концу десятилетия, а ее капитальные резервы за тот же период увеличились с менее чем 8 млн долларов до 43 с лишним миллионов долларов. Выход Мэдоффа на финансовый рынок Лондона тоже приносил свои плоды. Многие заграничные биржевые котировки росли так, что по сравнению с ними отечественные голубые фишки выглядели вяло, и для финансовой прессы Берни Мэдофф стал самым компетентным комментатором по международным вопросам.