Страница:
Значение юмора как раз в том, что он знаменует собой образование паттернов, асимметрию паттернов и переход от одного паттерна к другому. Ничто из перечисленного не может иметь места в рамках пассивной информационной системы. По этой причине традиционным философам, психологам и специалистам по информатике приходилось игнорировать юмор, поскольку он неуместен в пассивной информационной системе. Творчество и латеральное мышление имеют такую же основу, что и юмор.
Последовательность нашего личного опыта (в прошлом и в нынешний момент), слова и концепции, обусловленные нашей культурой, и контекст, обеспеченный окружающими обстоятельствами, определяют главный мыслительный паттерн. Если каким-то образом нам удается перескочить на боковую дорожку, мы вполне можем натолкнуться на творческую мысль, которая покажется нам совершенно логичной — но уже после того, как мы натолкнулись на нее. Такова суть творческого озарения, а добиться его можно, если целенаправленно использовать методы латерального мышления. Здесь мы подошли к важнейшей вещи, которая объясняет, почему нам никогда не удавалось всерьез воспринимать творческое мышление.
Всякая ценная творческая идея (в смысле концепций и восприятий, а не художественного выражения) всегда должна быть логичной при рассмотрении ее в ретроспективе. Если бы это было не так, не было бы никакой возможности оценить ее по достоинству. Она так и оставалась бы просто бредовой идеей. Быть может, чтобы оценить ее, потребовалось бы еще двадцать лет — или же ее вообще не суждено оценить, поскольку она может оказаться в конце концов по-настоящему бредовой идеей.
Когда я впервые написал о латеральном мышлении, многие посчитали идею бредовой, поскольку она во многих отношениях противоречила нашему обычному мышлению. Сегодня латеральное мышление находят разумной идеей — и даже математически необходимой для самоорганизующихся систем. К сожалению, поскольку все стоящие творческие идеи всегда должны быть логичными, чтобы мы могли признать их, считается, что более совершенная логика набрела бы на эту идею в любом случае, а стало быть, нет необходимости в творческом мышлении. Это внешне логичное рассуждение лежит в основе того, почему мы никогда не уделяли серьезного внимания творческому мышлению.
Лишь сегодня мы знаем, что мысль, очевидная для нас «задним умом», может быть невидима для ума, мыслящего «наперед», когда речь идет о паттерн-системе. Чтобы понять эту мысль, необходимо представлять — хотя бы поверхностно — природу паттерн-систем. Поскольку огромное большинство наших мыслителей, современных и прежних, принимали во внимание только пассивные информационные системы, они были не способны понять, о чем идет речь. В нашей традиционной системе нет места и механизмов для творческого мышления, нет потребности в них. В паттерн-системах, напротив, есть абсолютная потребность, место и механизмы для творческого мышления.
Это один пример — и очень важный — того, как наше непонимание информационной системы мозга способно серьезно ограничить наше мышление. Вот почему до сих пор мы были столь слабы по части творческого мышления, которое необходимо для решения тех задач, которые не поддаются решению анализом.
Как могли бы мы совершить латеральный переход на «боковую дорожку» мышления, чтобы обеспечить себе творческое озарение? Мы можем просто ждать наступления озарения, интуитивной догадки, случая, ошибки, счастливого совпадения или чьей-либо бредовой идеи. Во все времена таковы были традиционные источники новых идей — и это действительно время от времени работает. Или же мы можем придумать и затем использовать методы специального и систематизированного характера. Например, можем использовать провокацию, сигнал о которой мы подаем с помощью нового слова «по», которое я в свое время предложил, чтобы указывать на намеренную провокацию. Такой указатель необходим, в противном случае утверждение вроде «у машин квадратные колеса» покажется нелогичным или попросту идиотским. Провокация — это утверждение, которое лежит вне наших привычных представлений. Мы вынуждаем самих себя выходить за рамки таких представлений. После этого мы в состоянии перейти от провокации к новому представлению и таким образом дать возможность родиться идее. Именно таким образом провокация в виде утверждения «по: у машин квадратные колеса» привела много лет назад к рождению концепции подвески, которая приспосабливается к неровностям дороги, принимая на себя толчки, так что автомобиль как бы «плывет» над дорогой. Данная концепция в настоящее время находит практическое воплощение.
Такого же рода методы были использованы Питером Уберротом, который обеспечил большой успех Олимпийским играм 1984 года в Лос-Анджелесе, найдя совершенно новые подходы. В то время имели место опасения, что олимпийскому движению наступает конец, поскольку ни один город не желал более нести огромные финансовые затраты. Благодаря творческому подходу Уберрота (и благодаря его лидерским качествам), использованному тогда, многие города ныне борются за право проводить у себя очередные игры. Господин Уберрот познакомился с методами латерального мышления девятью годами ранее на семинаре, который меня попросили провести с членами Организации молодых президентов (в Бока-Ратон, Флорида). Эту историю Питер Уберрот поведал в интервью «The Washington Post» от 30 сентября 1984 года.
Имеются иные методы латерального мышления, например «случайный вход». Подобный подход является полной нелепостью в условиях пассивной информационной системы, однако в рамках самоорганизующейся системы он совершенно логичен и математически обоснован.
Уроните стальной шарик на песок на пляже, и он окажется точно в том месте в песке, над которым вы держали его перед тем, как отпустить. Уроните тот же шарик в воронку. В каком бы месте шарик ни упал (в пределах радиуса воронки), он всегда выкатится из нее в одном и том же месте. Вода, упавшая с неба в любое место в пределах водосборной территории реки, рано или поздно окажется в этой реке. Паттерны в самоорганизующейся системе ведут себя точно так же. У них имеется обширная водосборная площадь. Это значит, что целое множество нестабильных паттернов способно привести к одному основному стабильному паттерну. Такое поведение по принципу водосборной площади есть то, что называется «центрирование».
Центрирование является очень полезным свойством восприятия, поскольку благодаря ему мы можем узнавать объекты и ситуации, даже когда они не в том виде, в котором мы привыкли их видеть. Мы способны узнать обеденную тарелку под любым углом зрения, даже когда на фотографии она запечатлена под таким углом, что воспринимается как овальная.
Язык во многом основан на центрировании и водосборном принципе. Однако наряду с достоинствами имеются также и проблемы. Английский, возможно, является богатым языком, поскольку в нем много слов и смысловых оттенков, что очень хорошо для описания, но плохо для восприятия. (Это может удивить — или даже расстроить — тех, кто ценит в языке полноту и разнообразие.) В английском языке совсем немного понятий, находящихся где-то посередине между «другом» и «врагом», «нравится» и «не нравится». Есть много способов описать промежуточные понятия, но это описание «после события». В языке эскимосов насчитывается, быть может, двадцать градаций смысла между понятиями «друг» и «враг». Есть даже слово, смысл которого расшифровывается так: «Ты мне очень нравишься, но мне не хочется идти с тобой охотиться на тюленей». Одно слово позволяет человеку воспринимать другого человека столь сложным образом.
Разум способен увидеть только то, что он готов увидеть. Мозгу приходится использовать готовые паттерны и «водосборы». Когда, как нам кажется, мы анализируем данные, мы на самом деле перебираем свой запас готовых идей, чтобы посмотреть, которая из них подойдет. Совершенно справедливо, что если наш запас идей достаточно богат, то наш анализ может оказаться вполне адекватным.
Однако анализ данных сам по себе не позволяет генерировать идеи. Это довольно важный момент, поскольку любая наука и научно-технический прогресс в целом основаны на убеждении, что анализ данных позволяет рождать идеи, необходимые нам для того, чтобы двигаться вперед. На самом же деле генератор новых идей прежде должен проделать немало генеративной работы в своей голове, а затем соотнести полученные идеи с имеющимися данными. Одного анализа данных недостаточно.
Чтобы научиться играть в теннис, разучить новый танец или овладеть мастерством парусного спорта, требуется много повторений и практики. Мы знаем из опыта, что изучение нового требует времени и многократного повторения разученного.
Сколько раз вам потребуется подержать палец в пламени, чтобы осознать, что делать этого не нужно? Одного раза будет вполне достаточно. Как получилось, что обучение состоялось так быстро? Палец в огне представляет собой, быть может, простейший пример системы веры. Система веры — это способ восприятия мира, который не позволяет нам проверить справедливость того, во что мы верим. Системы веры генерируют восприятия, которые служат укреплению самих таких систем. Они могут быть настолько мощными, что некоторые люди готовы отдать свою жизнь за то, во что они верят.
Разуму нужна вера, поскольку без нее ему ни за что не удавалось бы связывать вместе всевозможные ситуации. Вера практична и необходима. Нейронные сети в мозге очень легко образуют круговые паттерны, которые, по всей вероятности, лежат в основе наших систем веры. Данная связующая функция мозга вытекает непосредственно из того, как построены нейронные сети, и позволяет нам верить в причинно-следственную связь и иные зависимости (как предполагал Кант).
Насколько истинны наши системы веры? Что означает истина в области восприятия, веры и в логике? Не является ли истина своеобразной системой веры вне особой игры по правилам, именуемой математикой? Нет сомнения, что некоторые истины являются по-настоящему истинными. Другие же находят применение в качестве истинных. Возможно, социальное значение истины такое же, как и у отдаленной станции назначения — если мы не считаем, что уже добрались до нее. Эти и другие вопросы мы обсудим более подробно далее в этой книге.
Все наши текущие проблемы могут потихоньку разрешиться сами собой, и мы построим лучший мир. Почему? Либо это предопределено, либо этого нам позволит достигнуть эволюция.
Мы можем стать более умелыми в деле решения проблем с нашими текущими мыслительными навыками. Почему? Потому что мы набираемся все больше опыта и в нашем распоряжении оказывается все больше информации.
Изменения в системе ценностей могут быть достаточными для того, чтобы заставить нас более эффективно использовать нынешние мыслительные привычки для решения всех встающих перед нами задач. Почему? Потому что дефект существует не в наших мыслительных навыках, а в системе используемых ценностей.
Нас вполне могли бы удовлетворить вышеприведенные перспективы. Или же нет?
Возможно, нам следовало бы оценить адекватность существующих методов в деле обеспечения прогресса. Эти методы включают концепцию интеллектуального поведения, концепцию эволюции, «за» и «против» политических споров, анализ проблем, анализ данных для генерирования новых идей, уроки истории, фундаментальные сдвиги в шкале ценностей. Можно было бы подытожить используемые нами методы следующим образом: «интеллектуальная эксплуатация традиционной логики на основе существующей логики в рамках определенной системы ценностей».
Я нахожу эти методы далеко не полностью отвечающими требованиям. Интеллект в общем случае не является достаточным условием. Существует много высокоинтеллектуальных людей, которые на поверку оказываются плохими мыслителями. Например, интеллектуал может использовать свой мощный ум лишь для того, чтобы отстоять точку зрения. Чем лучше построена его защита, тем меньше человек видит необходимость в каком-либо дополнительном исследовании вопроса, в том, чтобы выслушать другую сторону или предложить альтернативные варианты.
Отношение между интеллектом и мышлением примерно такое же, что и между автомобилем и водителем. Мощность и конструкция автомобиля представляют собой потенциал. А то, как автомобиль ведет себя на дороге, зависит от умения водителя. Самым мощным автомобилем можно управлять из рук вон плохо. С другой стороны, за рулем более скромного автомобиля может оказаться очень опытный водитель.
Мы слишком верим в эволюцию как путь к прогрессу. Это потому, что мы верим в ее эффективность, а также потому, что мы очень подозрительно относимся к тому, что является противоположностью эволюции, а именно — дизайну. Мы с подозрением смотрим на созданные с помощью дизайна решения и запланированное с помощью дизайна будущее, поскольку считаем, что всякий дизайн возникает исходя из определенной точки зрения. Мы считаем, что планы и иные мыслительные конструкции не могут учитывать всех относящихся к делу факторов, не отвечают натуре и потребностям человека. Следовательно, невозможно предусмотреть все последствия их осуществления. В связи с планом нам немедленно приходит в голову панельный многоквартирный дом. Многое из сказанного вполне справедливо. Однако мы постоянно планируем и конструируем всякую всячину: конституции, правовые системы, лекарства, машины и ковры.
Мы предпочитаем доверяться эволюции. Это потому, что эволюция происходит постепенно, идеи формируются под давлением потребностей, ценностей, реакций и событий. Она позволяет критике играть свою регулирующую роль. Плохие идеи отмирают. Хорошие идеи выдерживают испытание временем и становятся еще лучше. Нам действительно нравится эволюционный метод, поскольку он прекрасно соответствует нашим традиционным мыслительным привычкам. Изменение само по себе несет энергию, и мы можем модифицировать и управлять ею, используя способность критически мыслить и принимая во внимание, что критицизм является основой нашей мыслительной традиции. Эволюция также обладает чертой коллективности и часто воспринимается как нечто демократическое в противовес «плану», который всегда воспринимается как принятый по произволу той или иной группы лиц.
Несмотря на все приведенные замечательные причины, по которым эволюции следует доверять и отдавать предпочтение, у эволюционного процесса имеется серьезный недостаток. Предположим, вам стали давать по одной деревянной фигурке различной геометрической формы (квадратную, прямоугольную, треугольную и так далее) и предложили размещать их таким образом, чтобы у вас получалась определенная фигура большего размера всякий раз, как вам дают новую фигурку. Получая новую фигурку, вы начинаете строить на основе того, что у вас имеется, если, конечно, задача разрешима. Состояние, в котором вы находитесь в данный момент времени, является определяющим для того, что вы в состоянии сделать в следующий момент. Только в том случае, если нет никакой возможности построить требуемую фигуру на основе уже имеющейся, вы начнете с самого начала, прежде разобрав ее на составляющие. Итак, когда-нибудь наступает момент, когда вы не в состоянии получить желаемое на основе материала, который есть в наличии. И в этом случае вам приходится начинать все сначала, взяв снова все имеющиеся фигуры и начав строить то, что требуется, невзирая на порядок, в котором вы получили строительные блоки.
Недостатком эволюции является то, что последовательность развития определяет идеи и структуры, которые мы используем. Если на пути развития у нас все нормально, мы прогрессируем в нормальном режиме. Однако если препятствие, вставшее перед нами, оказывается непреодолимым, мы вынуждены вернуться назад, чтобы обдумать выход из положения. В этой связи используемые идеи и структуры могут оказаться несовершенны-.ми. Эволюция ни в коем случае не является эффективным механизмом (по причине ее зависимости от временной последовательности). В лучшем случае она просто обеспечивает приемлемый результат.
В каком-то смысле язык является музеем невежества. Каждое слово и каждая концепция стали частью языка в момент, когда в отношении соответствующих понятий существовало относительное неведение по сравнению с нашим теперешним гораздо более обширным знанием. Однако язык консервирует слова и концепции, и мы вынуждены использовать их, даже имея дело с современной реальностью. Это означает, что иногда нам, возможно, приходится в связи с этим смотреть на вещи не совсем адекватным образом.
Слово «дизайн» следует признать очень важным, поскольку оно охватывает все аспекты сведения вместе вещей ради достижения результата. На деле язык превратил его в слово с весьма ограниченным значением. Мы рассуждаем о дизайне по большей части лишь в смысле графических, инженерных и архитектурных решений. Для большинства людей это просто внешние атрибуты вещей, как в мире моды.
Язык сам по себе никогда не изобрел бы слова «по», поскольку оно не лежит на пути эволюции. Но «по» — нужное слово, как математически, так и социально. Когда я преподавал в московской школе № 57, один из учащихся заметил, что молодым людям очень нужно слово «по», поскольку без него они могут видеть вещи только такими, какие они есть, а не такими, какими они могли бы быть.
Если эволюции недостаточно, не следует ли нам избрать путь революции? Это привычный ответ на вопрос о назревшей необходимости перемен, которые настолько радикальны, что эволюция не в силах их обеспечить. В большинстве стран современного мира обычный революционный подход уже не имеет смысла. Революции опасны, полны издержек и чрезвычайно разрушительны. В иных случаях результатом революции может стать простая замена одной группы людей другими без каких-либо значительных изменений самой системы.
Нам фактически нужен новый термин — «проволю-ция», — который означал бы изменения, которые более радикальны, чем эволюция, но одновременно не настолько радикальны, чтобы именоваться революцией. Такого типа изменения я предлагал в своей книге «Позитивная революция в Бразилии» («Positive Revolution for Brazil»). Оружием являются не пули, а восприятия и ценности. Шаги небольшие, но приводящие к кумулятивному эффекту. Идет постоянная работа над созданием лучших условий, а не над уничтожением врага. В основе всего лежит водная, а не каменная логика.
Средства массовой информации, искусство и культура могут быть мощными инструментами в деле изменения существующих ценностей. Не так давно некурящим людям практически приходилось извиняться за то, что они не курят. Сегодня же в немилости уже курящие люди, и извиняться приходится им. Растущая озабоченность состоянием окружающей среды и экологические ценности демонстрируют, насколько влиятельным может быть мнение людей и различных движений в деле изменения социальных ценностей. Политики вынуждены плыть по течению, поскольку иначе могут быть потеряны столь нужные им голоса. В некоторых обществах аналогичными путями удалось добиться изменений в социальном положении женщин и меньшинств разного рода.
Нам также следует помнить о том, что изменения в системе ценностей могут быть вредными. Очевидные изменения в системе ценностей дали новые силы и обеспечили единение нацистской Германии. Поощрение враждебности к другим народам и воинственного настроения привело к столь отъявленной агрессивности. Предубеждения и гонения в отношении неугодных в прошлом также возникали в результате поощрения определенных ценностей, исповедуемых обществом.
Воля широкой общественности и растущее давление на политиков с целью внесения изменений в систему ценностей вносят существенный вклад в общественный прогресс.
Неважно, насколько значительны перемены в ценностях, всегда существует необходимость в новых концепциях, с тем чтобы воплотить эти изменения в жизнь. Иногда достаточно просто быть против чего-либо. Группы давления на политиков иногда весьма эффективны в том, чтобы добиться прекращения какой-нибудь порочной практики. Однако во многих случаях есть также необходимость в конструктивных идеях. Если нельзя транспортировать нефть ввиду опасности загрязнения окружающей среды, что нам делать? Если дальнейший приток людей в большие города нежелателен, что нам делать?
В определенной степени методы, используемые группами давления, отдают нашими традиционными мыслительными привычками. Достаточно лишь быть против чего-либо — пусть себе другая сторона решает, что следует предпринять. Этим мы возлагаем слишком большие надежды на способность другой стороны мыслить конструктивно.
«За» и «против» политического спора несут в себе слабый конструктивный или творческий заряд. Это потому, что в намерения спора никогда не входит быть конструктивным или творческим. Спор предназначен для того, чтобы выявить истину, а не творить ее. Целью спора может быть противостояние дурной идее или модификация и посредством этого улучшение хорошей идеи. Но в споре никогда не конструируются новые идеи. Так садовые ножницы скорее убирают ветки, чем растят их. Политикам, впрочем, не нужно быть творческими людьми. Для новых идей у них имеются консультанты и аналитики.
Мы мастерски овладели анализом. Все учреждения образования — особенно самого высокого уровня (например, Гарвардская бизнес-школа) — делают основной упор на обучение анализу. Разве можно сомневаться, что если мы корректно проанализировали ситуацию или проблему, то результаты анализа определят наши дальнейшие шаги. Эта, казалось бы, очевидная истина является одним из самых крупных заблуждений западного образа мышления.
Стоит вам проанализировать, почему вам вдруг стало некомфортно, и обнаружить, что вы, оказывается, сели на канцелярскую кнопку, вам достаточно убрать ее, и все будет хорошо. Найдите причину и устраните ее. Некоторые проблемы относятся к этому типу. Болезнь вызывается наличием бактерий в организме: убейте их, и наступит исцеление.
Однако в большинстве случаев мы не в состоянии обнаружить причину. Или же мы можем найти причину, но не можем устранить ее, например человеческую жадность. Или же речь может идти о множественных причинах. Что мы делаем в этом случае? Мы анализируем ситуацию еще глубже, а также анализируем анализ других. Много анализа помочь нам все равно не сможет, потому что нужен дизайн в широком смысле слова. Нам необходимо изобрести/сконструировать решение проблемы или способ, как с ней ужиться.
Мы гораздо лучше чувствуем себя с анализом, чем с дизайном, поскольку не уделяли последнему должного внимания. В системе образования мы предполагали, что дизайн необходим в архитектуре, инженерном деле, графике, театре и в мире моды, но не в иных областях, ибо считали, что анализ позволит отыскать истину, а имея истину, легко действовать сообразно ей. Для дизайна же нам требуется конструктивное и творческое мышление, понимание восприятий, ценностей и людей. Именно традиционный упор на анализ, а не на дизайн делает некоторые проблемы (например, наркотики) столь трудными для решения.
Мы всегда опирались на анализ не только в решении проблем, но также видели в нем источник новых идей.
Большинство людей в сфере образования, бизнеса и экономики по-прежнему убеждены, что анализ данных предоставит нам все необходимые идеи. К сожалению, это не так. Разум способен увидеть только то, что он готов увидеть. По этой причине после прорыва в науке мы оглядываемся назад и обнаруживаем, что все доказательства были налицо еще задолго до этого, однако воспринимали мы их через призму старых идей (сдвиг парадигм по Куну). Имеется отчаянная необходимость в работе над идеями или мышлении концепциями, которые Эйнштейн обеспечил в своей области, а Кейнс — в своей. Мы понимаем, что это важно, но довольствуемся тем, что предоставляем это воле случая или гения, поскольку, согласно нашим традиционным представлениям, анализа вполне достаточно.
Во времена последнего Ренессанса мыслители продвигались вперед в своих исканиях гораздо быстрее, оглядываясь назад, чем когда смотрели вперед. Это было весьма необычное положение вещей. Мыслители открыли для себя богатейшее наследие греческой, римской и арабской школ мышления. Это было превосходно само по себе и еще прекраснее в противопоставлении с закосневшим мышлением средневекового общества.
Последовательность нашего личного опыта (в прошлом и в нынешний момент), слова и концепции, обусловленные нашей культурой, и контекст, обеспеченный окружающими обстоятельствами, определяют главный мыслительный паттерн. Если каким-то образом нам удается перескочить на боковую дорожку, мы вполне можем натолкнуться на творческую мысль, которая покажется нам совершенно логичной — но уже после того, как мы натолкнулись на нее. Такова суть творческого озарения, а добиться его можно, если целенаправленно использовать методы латерального мышления. Здесь мы подошли к важнейшей вещи, которая объясняет, почему нам никогда не удавалось всерьез воспринимать творческое мышление.
Всякая ценная творческая идея (в смысле концепций и восприятий, а не художественного выражения) всегда должна быть логичной при рассмотрении ее в ретроспективе. Если бы это было не так, не было бы никакой возможности оценить ее по достоинству. Она так и оставалась бы просто бредовой идеей. Быть может, чтобы оценить ее, потребовалось бы еще двадцать лет — или же ее вообще не суждено оценить, поскольку она может оказаться в конце концов по-настоящему бредовой идеей.
Когда я впервые написал о латеральном мышлении, многие посчитали идею бредовой, поскольку она во многих отношениях противоречила нашему обычному мышлению. Сегодня латеральное мышление находят разумной идеей — и даже математически необходимой для самоорганизующихся систем. К сожалению, поскольку все стоящие творческие идеи всегда должны быть логичными, чтобы мы могли признать их, считается, что более совершенная логика набрела бы на эту идею в любом случае, а стало быть, нет необходимости в творческом мышлении. Это внешне логичное рассуждение лежит в основе того, почему мы никогда не уделяли серьезного внимания творческому мышлению.
Лишь сегодня мы знаем, что мысль, очевидная для нас «задним умом», может быть невидима для ума, мыслящего «наперед», когда речь идет о паттерн-системе. Чтобы понять эту мысль, необходимо представлять — хотя бы поверхностно — природу паттерн-систем. Поскольку огромное большинство наших мыслителей, современных и прежних, принимали во внимание только пассивные информационные системы, они были не способны понять, о чем идет речь. В нашей традиционной системе нет места и механизмов для творческого мышления, нет потребности в них. В паттерн-системах, напротив, есть абсолютная потребность, место и механизмы для творческого мышления.
Это один пример — и очень важный — того, как наше непонимание информационной системы мозга способно серьезно ограничить наше мышление. Вот почему до сих пор мы были столь слабы по части творческого мышления, которое необходимо для решения тех задач, которые не поддаются решению анализом.
Как могли бы мы совершить латеральный переход на «боковую дорожку» мышления, чтобы обеспечить себе творческое озарение? Мы можем просто ждать наступления озарения, интуитивной догадки, случая, ошибки, счастливого совпадения или чьей-либо бредовой идеи. Во все времена таковы были традиционные источники новых идей — и это действительно время от времени работает. Или же мы можем придумать и затем использовать методы специального и систематизированного характера. Например, можем использовать провокацию, сигнал о которой мы подаем с помощью нового слова «по», которое я в свое время предложил, чтобы указывать на намеренную провокацию. Такой указатель необходим, в противном случае утверждение вроде «у машин квадратные колеса» покажется нелогичным или попросту идиотским. Провокация — это утверждение, которое лежит вне наших привычных представлений. Мы вынуждаем самих себя выходить за рамки таких представлений. После этого мы в состоянии перейти от провокации к новому представлению и таким образом дать возможность родиться идее. Именно таким образом провокация в виде утверждения «по: у машин квадратные колеса» привела много лет назад к рождению концепции подвески, которая приспосабливается к неровностям дороги, принимая на себя толчки, так что автомобиль как бы «плывет» над дорогой. Данная концепция в настоящее время находит практическое воплощение.
Такого же рода методы были использованы Питером Уберротом, который обеспечил большой успех Олимпийским играм 1984 года в Лос-Анджелесе, найдя совершенно новые подходы. В то время имели место опасения, что олимпийскому движению наступает конец, поскольку ни один город не желал более нести огромные финансовые затраты. Благодаря творческому подходу Уберрота (и благодаря его лидерским качествам), использованному тогда, многие города ныне борются за право проводить у себя очередные игры. Господин Уберрот познакомился с методами латерального мышления девятью годами ранее на семинаре, который меня попросили провести с членами Организации молодых президентов (в Бока-Ратон, Флорида). Эту историю Питер Уберрот поведал в интервью «The Washington Post» от 30 сентября 1984 года.
Имеются иные методы латерального мышления, например «случайный вход». Подобный подход является полной нелепостью в условиях пассивной информационной системы, однако в рамках самоорганизующейся системы он совершенно логичен и математически обоснован.
* * *
Что еще мы можем извлечь полезного для себя из поведения активных информационных систем, создающих и использующих паттерны?Уроните стальной шарик на песок на пляже, и он окажется точно в том месте в песке, над которым вы держали его перед тем, как отпустить. Уроните тот же шарик в воронку. В каком бы месте шарик ни упал (в пределах радиуса воронки), он всегда выкатится из нее в одном и том же месте. Вода, упавшая с неба в любое место в пределах водосборной территории реки, рано или поздно окажется в этой реке. Паттерны в самоорганизующейся системе ведут себя точно так же. У них имеется обширная водосборная площадь. Это значит, что целое множество нестабильных паттернов способно привести к одному основному стабильному паттерну. Такое поведение по принципу водосборной площади есть то, что называется «центрирование».
Центрирование является очень полезным свойством восприятия, поскольку благодаря ему мы можем узнавать объекты и ситуации, даже когда они не в том виде, в котором мы привыкли их видеть. Мы способны узнать обеденную тарелку под любым углом зрения, даже когда на фотографии она запечатлена под таким углом, что воспринимается как овальная.
Язык во многом основан на центрировании и водосборном принципе. Однако наряду с достоинствами имеются также и проблемы. Английский, возможно, является богатым языком, поскольку в нем много слов и смысловых оттенков, что очень хорошо для описания, но плохо для восприятия. (Это может удивить — или даже расстроить — тех, кто ценит в языке полноту и разнообразие.) В английском языке совсем немного понятий, находящихся где-то посередине между «другом» и «врагом», «нравится» и «не нравится». Есть много способов описать промежуточные понятия, но это описание «после события». В языке эскимосов насчитывается, быть может, двадцать градаций смысла между понятиями «друг» и «враг». Есть даже слово, смысл которого расшифровывается так: «Ты мне очень нравишься, но мне не хочется идти с тобой охотиться на тюленей». Одно слово позволяет человеку воспринимать другого человека столь сложным образом.
Разум способен увидеть только то, что он готов увидеть. Мозгу приходится использовать готовые паттерны и «водосборы». Когда, как нам кажется, мы анализируем данные, мы на самом деле перебираем свой запас готовых идей, чтобы посмотреть, которая из них подойдет. Совершенно справедливо, что если наш запас идей достаточно богат, то наш анализ может оказаться вполне адекватным.
Однако анализ данных сам по себе не позволяет генерировать идеи. Это довольно важный момент, поскольку любая наука и научно-технический прогресс в целом основаны на убеждении, что анализ данных позволяет рождать идеи, необходимые нам для того, чтобы двигаться вперед. На самом же деле генератор новых идей прежде должен проделать немало генеративной работы в своей голове, а затем соотнести полученные идеи с имеющимися данными. Одного анализа данных недостаточно.
Чтобы научиться играть в теннис, разучить новый танец или овладеть мастерством парусного спорта, требуется много повторений и практики. Мы знаем из опыта, что изучение нового требует времени и многократного повторения разученного.
Сколько раз вам потребуется подержать палец в пламени, чтобы осознать, что делать этого не нужно? Одного раза будет вполне достаточно. Как получилось, что обучение состоялось так быстро? Палец в огне представляет собой, быть может, простейший пример системы веры. Система веры — это способ восприятия мира, который не позволяет нам проверить справедливость того, во что мы верим. Системы веры генерируют восприятия, которые служат укреплению самих таких систем. Они могут быть настолько мощными, что некоторые люди готовы отдать свою жизнь за то, во что они верят.
Разуму нужна вера, поскольку без нее ему ни за что не удавалось бы связывать вместе всевозможные ситуации. Вера практична и необходима. Нейронные сети в мозге очень легко образуют круговые паттерны, которые, по всей вероятности, лежат в основе наших систем веры. Данная связующая функция мозга вытекает непосредственно из того, как построены нейронные сети, и позволяет нам верить в причинно-следственную связь и иные зависимости (как предполагал Кант).
Насколько истинны наши системы веры? Что означает истина в области восприятия, веры и в логике? Не является ли истина своеобразной системой веры вне особой игры по правилам, именуемой математикой? Нет сомнения, что некоторые истины являются по-настоящему истинными. Другие же находят применение в качестве истинных. Возможно, социальное значение истины такое же, как и у отдаленной станции назначения — если мы не считаем, что уже добрались до нее. Эти и другие вопросы мы обсудим более подробно далее в этой книге.
* * *
Что случится, если мы предпочтем не начинать новый Ренессанс, а продолжать удовлетворяться своими традиционными привычками мышления?Все наши текущие проблемы могут потихоньку разрешиться сами собой, и мы построим лучший мир. Почему? Либо это предопределено, либо этого нам позволит достигнуть эволюция.
Мы можем стать более умелыми в деле решения проблем с нашими текущими мыслительными навыками. Почему? Потому что мы набираемся все больше опыта и в нашем распоряжении оказывается все больше информации.
Изменения в системе ценностей могут быть достаточными для того, чтобы заставить нас более эффективно использовать нынешние мыслительные привычки для решения всех встающих перед нами задач. Почему? Потому что дефект существует не в наших мыслительных навыках, а в системе используемых ценностей.
Нас вполне могли бы удовлетворить вышеприведенные перспективы. Или же нет?
Возможно, нам следовало бы оценить адекватность существующих методов в деле обеспечения прогресса. Эти методы включают концепцию интеллектуального поведения, концепцию эволюции, «за» и «против» политических споров, анализ проблем, анализ данных для генерирования новых идей, уроки истории, фундаментальные сдвиги в шкале ценностей. Можно было бы подытожить используемые нами методы следующим образом: «интеллектуальная эксплуатация традиционной логики на основе существующей логики в рамках определенной системы ценностей».
Я нахожу эти методы далеко не полностью отвечающими требованиям. Интеллект в общем случае не является достаточным условием. Существует много высокоинтеллектуальных людей, которые на поверку оказываются плохими мыслителями. Например, интеллектуал может использовать свой мощный ум лишь для того, чтобы отстоять точку зрения. Чем лучше построена его защита, тем меньше человек видит необходимость в каком-либо дополнительном исследовании вопроса, в том, чтобы выслушать другую сторону или предложить альтернативные варианты.
Отношение между интеллектом и мышлением примерно такое же, что и между автомобилем и водителем. Мощность и конструкция автомобиля представляют собой потенциал. А то, как автомобиль ведет себя на дороге, зависит от умения водителя. Самым мощным автомобилем можно управлять из рук вон плохо. С другой стороны, за рулем более скромного автомобиля может оказаться очень опытный водитель.
Мы слишком верим в эволюцию как путь к прогрессу. Это потому, что мы верим в ее эффективность, а также потому, что мы очень подозрительно относимся к тому, что является противоположностью эволюции, а именно — дизайну. Мы с подозрением смотрим на созданные с помощью дизайна решения и запланированное с помощью дизайна будущее, поскольку считаем, что всякий дизайн возникает исходя из определенной точки зрения. Мы считаем, что планы и иные мыслительные конструкции не могут учитывать всех относящихся к делу факторов, не отвечают натуре и потребностям человека. Следовательно, невозможно предусмотреть все последствия их осуществления. В связи с планом нам немедленно приходит в голову панельный многоквартирный дом. Многое из сказанного вполне справедливо. Однако мы постоянно планируем и конструируем всякую всячину: конституции, правовые системы, лекарства, машины и ковры.
Мы предпочитаем доверяться эволюции. Это потому, что эволюция происходит постепенно, идеи формируются под давлением потребностей, ценностей, реакций и событий. Она позволяет критике играть свою регулирующую роль. Плохие идеи отмирают. Хорошие идеи выдерживают испытание временем и становятся еще лучше. Нам действительно нравится эволюционный метод, поскольку он прекрасно соответствует нашим традиционным мыслительным привычкам. Изменение само по себе несет энергию, и мы можем модифицировать и управлять ею, используя способность критически мыслить и принимая во внимание, что критицизм является основой нашей мыслительной традиции. Эволюция также обладает чертой коллективности и часто воспринимается как нечто демократическое в противовес «плану», который всегда воспринимается как принятый по произволу той или иной группы лиц.
Несмотря на все приведенные замечательные причины, по которым эволюции следует доверять и отдавать предпочтение, у эволюционного процесса имеется серьезный недостаток. Предположим, вам стали давать по одной деревянной фигурке различной геометрической формы (квадратную, прямоугольную, треугольную и так далее) и предложили размещать их таким образом, чтобы у вас получалась определенная фигура большего размера всякий раз, как вам дают новую фигурку. Получая новую фигурку, вы начинаете строить на основе того, что у вас имеется, если, конечно, задача разрешима. Состояние, в котором вы находитесь в данный момент времени, является определяющим для того, что вы в состоянии сделать в следующий момент. Только в том случае, если нет никакой возможности построить требуемую фигуру на основе уже имеющейся, вы начнете с самого начала, прежде разобрав ее на составляющие. Итак, когда-нибудь наступает момент, когда вы не в состоянии получить желаемое на основе материала, который есть в наличии. И в этом случае вам приходится начинать все сначала, взяв снова все имеющиеся фигуры и начав строить то, что требуется, невзирая на порядок, в котором вы получили строительные блоки.
Недостатком эволюции является то, что последовательность развития определяет идеи и структуры, которые мы используем. Если на пути развития у нас все нормально, мы прогрессируем в нормальном режиме. Однако если препятствие, вставшее перед нами, оказывается непреодолимым, мы вынуждены вернуться назад, чтобы обдумать выход из положения. В этой связи используемые идеи и структуры могут оказаться несовершенны-.ми. Эволюция ни в коем случае не является эффективным механизмом (по причине ее зависимости от временной последовательности). В лучшем случае она просто обеспечивает приемлемый результат.
В каком-то смысле язык является музеем невежества. Каждое слово и каждая концепция стали частью языка в момент, когда в отношении соответствующих понятий существовало относительное неведение по сравнению с нашим теперешним гораздо более обширным знанием. Однако язык консервирует слова и концепции, и мы вынуждены использовать их, даже имея дело с современной реальностью. Это означает, что иногда нам, возможно, приходится в связи с этим смотреть на вещи не совсем адекватным образом.
Слово «дизайн» следует признать очень важным, поскольку оно охватывает все аспекты сведения вместе вещей ради достижения результата. На деле язык превратил его в слово с весьма ограниченным значением. Мы рассуждаем о дизайне по большей части лишь в смысле графических, инженерных и архитектурных решений. Для большинства людей это просто внешние атрибуты вещей, как в мире моды.
Язык сам по себе никогда не изобрел бы слова «по», поскольку оно не лежит на пути эволюции. Но «по» — нужное слово, как математически, так и социально. Когда я преподавал в московской школе № 57, один из учащихся заметил, что молодым людям очень нужно слово «по», поскольку без него они могут видеть вещи только такими, какие они есть, а не такими, какими они могли бы быть.
Если эволюции недостаточно, не следует ли нам избрать путь революции? Это привычный ответ на вопрос о назревшей необходимости перемен, которые настолько радикальны, что эволюция не в силах их обеспечить. В большинстве стран современного мира обычный революционный подход уже не имеет смысла. Революции опасны, полны издержек и чрезвычайно разрушительны. В иных случаях результатом революции может стать простая замена одной группы людей другими без каких-либо значительных изменений самой системы.
Нам фактически нужен новый термин — «проволю-ция», — который означал бы изменения, которые более радикальны, чем эволюция, но одновременно не настолько радикальны, чтобы именоваться революцией. Такого типа изменения я предлагал в своей книге «Позитивная революция в Бразилии» («Positive Revolution for Brazil»). Оружием являются не пули, а восприятия и ценности. Шаги небольшие, но приводящие к кумулятивному эффекту. Идет постоянная работа над созданием лучших условий, а не над уничтожением врага. В основе всего лежит водная, а не каменная логика.
Средства массовой информации, искусство и культура могут быть мощными инструментами в деле изменения существующих ценностей. Не так давно некурящим людям практически приходилось извиняться за то, что они не курят. Сегодня же в немилости уже курящие люди, и извиняться приходится им. Растущая озабоченность состоянием окружающей среды и экологические ценности демонстрируют, насколько влиятельным может быть мнение людей и различных движений в деле изменения социальных ценностей. Политики вынуждены плыть по течению, поскольку иначе могут быть потеряны столь нужные им голоса. В некоторых обществах аналогичными путями удалось добиться изменений в социальном положении женщин и меньшинств разного рода.
Нам также следует помнить о том, что изменения в системе ценностей могут быть вредными. Очевидные изменения в системе ценностей дали новые силы и обеспечили единение нацистской Германии. Поощрение враждебности к другим народам и воинственного настроения привело к столь отъявленной агрессивности. Предубеждения и гонения в отношении неугодных в прошлом также возникали в результате поощрения определенных ценностей, исповедуемых обществом.
Воля широкой общественности и растущее давление на политиков с целью внесения изменений в систему ценностей вносят существенный вклад в общественный прогресс.
Неважно, насколько значительны перемены в ценностях, всегда существует необходимость в новых концепциях, с тем чтобы воплотить эти изменения в жизнь. Иногда достаточно просто быть против чего-либо. Группы давления на политиков иногда весьма эффективны в том, чтобы добиться прекращения какой-нибудь порочной практики. Однако во многих случаях есть также необходимость в конструктивных идеях. Если нельзя транспортировать нефть ввиду опасности загрязнения окружающей среды, что нам делать? Если дальнейший приток людей в большие города нежелателен, что нам делать?
В определенной степени методы, используемые группами давления, отдают нашими традиционными мыслительными привычками. Достаточно лишь быть против чего-либо — пусть себе другая сторона решает, что следует предпринять. Этим мы возлагаем слишком большие надежды на способность другой стороны мыслить конструктивно.
«За» и «против» политического спора несут в себе слабый конструктивный или творческий заряд. Это потому, что в намерения спора никогда не входит быть конструктивным или творческим. Спор предназначен для того, чтобы выявить истину, а не творить ее. Целью спора может быть противостояние дурной идее или модификация и посредством этого улучшение хорошей идеи. Но в споре никогда не конструируются новые идеи. Так садовые ножницы скорее убирают ветки, чем растят их. Политикам, впрочем, не нужно быть творческими людьми. Для новых идей у них имеются консультанты и аналитики.
Мы мастерски овладели анализом. Все учреждения образования — особенно самого высокого уровня (например, Гарвардская бизнес-школа) — делают основной упор на обучение анализу. Разве можно сомневаться, что если мы корректно проанализировали ситуацию или проблему, то результаты анализа определят наши дальнейшие шаги. Эта, казалось бы, очевидная истина является одним из самых крупных заблуждений западного образа мышления.
Стоит вам проанализировать, почему вам вдруг стало некомфортно, и обнаружить, что вы, оказывается, сели на канцелярскую кнопку, вам достаточно убрать ее, и все будет хорошо. Найдите причину и устраните ее. Некоторые проблемы относятся к этому типу. Болезнь вызывается наличием бактерий в организме: убейте их, и наступит исцеление.
Однако в большинстве случаев мы не в состоянии обнаружить причину. Или же мы можем найти причину, но не можем устранить ее, например человеческую жадность. Или же речь может идти о множественных причинах. Что мы делаем в этом случае? Мы анализируем ситуацию еще глубже, а также анализируем анализ других. Много анализа помочь нам все равно не сможет, потому что нужен дизайн в широком смысле слова. Нам необходимо изобрести/сконструировать решение проблемы или способ, как с ней ужиться.
Мы гораздо лучше чувствуем себя с анализом, чем с дизайном, поскольку не уделяли последнему должного внимания. В системе образования мы предполагали, что дизайн необходим в архитектуре, инженерном деле, графике, театре и в мире моды, но не в иных областях, ибо считали, что анализ позволит отыскать истину, а имея истину, легко действовать сообразно ей. Для дизайна же нам требуется конструктивное и творческое мышление, понимание восприятий, ценностей и людей. Именно традиционный упор на анализ, а не на дизайн делает некоторые проблемы (например, наркотики) столь трудными для решения.
Мы всегда опирались на анализ не только в решении проблем, но также видели в нем источник новых идей.
Большинство людей в сфере образования, бизнеса и экономики по-прежнему убеждены, что анализ данных предоставит нам все необходимые идеи. К сожалению, это не так. Разум способен увидеть только то, что он готов увидеть. По этой причине после прорыва в науке мы оглядываемся назад и обнаруживаем, что все доказательства были налицо еще задолго до этого, однако воспринимали мы их через призму старых идей (сдвиг парадигм по Куну). Имеется отчаянная необходимость в работе над идеями или мышлении концепциями, которые Эйнштейн обеспечил в своей области, а Кейнс — в своей. Мы понимаем, что это важно, но довольствуемся тем, что предоставляем это воле случая или гения, поскольку, согласно нашим традиционным представлениям, анализа вполне достаточно.
* * *
Как насчет уроков из истории, могущих якобы помочь в осуществлении перемен? В нашей мыслительной культуре уделяется очень много внимания изучению истории, ибо мы находим ее настоящей лабораторией для изучения человеческого поведения в рамках различных систем.Во времена последнего Ренессанса мыслители продвигались вперед в своих исканиях гораздо быстрее, оглядываясь назад, чем когда смотрели вперед. Это было весьма необычное положение вещей. Мыслители открыли для себя богатейшее наследие греческой, римской и арабской школ мышления. Это было превосходно само по себе и еще прекраснее в противопоставлении с закосневшим мышлением средневекового общества.