Де Мюссе. Галиани

Де Мюссе Альфред
Галиани

   АЛЬФРЕД ДЕ МЮССЕ
   Г А Л И А Н И
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   Пробило полночь. Залы графини Галиани еще сверкали тысячами огней. Оживленные пары носились под звуки опьяняющей музыки. Все блистало великолепием одежды и украшений. Изящная, полная радушия хозяйка и царица бала казалось радовалась успеху празднества. Она отвечала приятной улыбкой на слова, ласки и комплементы, которые рассыпались перед ней в благодарность за приглашение.
   Верный своей привычке наблюдателя, я уже сделал не одну заметку, выражающую сомнения в достоинствах, приписываемых графине Галиане. Как светская женщина она была ясна и понятна. Оставалось исследовать ее нравственность, подойдя с ланцетом анализа к ее сердцу, и тут какое-то странное чувство неприязни оттолкнуло меня, мешая продолжать исследования.
   Я испытал огромные затруднения, пытаясь проникнуть в глубину души этой женщины, поведение которой ничего не обьясняло. Еще молодая, красивая, с точки зрения широкго вкуса, эта женщина без родных, близких и друзей держалась в свете обособленно. Она вела такой роскошный образ жизни, который едва ли мог быть обеспечен одним состоянием.
   Злые языки, как обычно, злословили, но никаких доказательств не было и графиня оставалась непорочной. Одни называли ее теодорой, женщиной лишенной сердца и темперамента, но остальные говорили, что она носит глубокую рану в душе и стремится предохранить себя от жестоких разочарований в будущем.
   В стремлении преодолеть колебания своих суждений я призывал на помощь всю силу логики, но все было безрезультатно. И удовлетворительного вывода сделать не удалось. Раздосадованный, я уже собирался оставить все подобные размышления, когда один старый развратник воскликнул:
   - Послушайте, ведь она ... ТРИБАЗА!
   Это слово осветило все звенья. Противоречия сгладились.
   Трибаза! о! это слово кажется страшным для слуха, оно создает перед вами волнующее видение неслыханного сладострастия, порочного до безумия
   Это неистовое бешенство, неудержимое желание, наслаждение ужасающее и незавершенное....
   Напрасно я отгонял эти образы, они в мгновение ока погрузили мое воображение в разгульный вихрь.
   Я уже видел перед собой обнаженную графиню в обьятиях другой женщины с распущенными волосами, задыхающуюся, изнуренную муками недоспевшей сладости.
   Моя кровь воспламенилась, чувства во мне напряглись, ошеломленный я опустился на диван. Придя в себя от этого дикого урагана чувств, я стал обдумывать, каким образом захватить графиню врасплох. Это нужно было сделать во что бы то ни стало.
   Я решил подглядывать за ней в течение ночи, если мне удастся спрятаться у нее в спальне. Стеклянная дверь спальни находилась как раз против кровати. Я спрятался в портьерах и терпеливо стал ожидать дальнейшего развития событий.
   Спустя немного времени появилась графиня в сопровождении горничной, молодой девушки с прекрасными очертаниями форм.
   - Ложитесь спать, Юлия, я проведу эту ночь без вас, а если услышите шум в моей комнате, не тревожтесь, я, хочу быть одна, - сказала графиня.
   Эти слова обещали многое ...
   Я готов был аплодировать своей смелости. мало по малу в гостиной стало стихать. Воспользовавшись минутой, когда графиня повернулась к приближающейся своей приятельнице, я ловко проскользнул в спальню и спрятался в драпировках стен. Графиня осталась наедине с приятельницей.
   Это была Фанни.
   Фанни: Досадная погода! Ужасный ливень и ни одной коляски.
   Галиани: Это печалит и меня также. К сожалению мой экипаж у мастера.
   Фанни: Мама будет беспокоиться.
   Галиани: Ну, не тревожтесь, душечка! Ваша мама предупреждена. Она знает, что вы проведете эту ночь у меня. Будьте как дома.
   Галиани пропустила ее в спальню и они обе оказались перед моими глазами.
   Фанни: Право, вы очень добры, но я ведь могу вас стеснить...
   Галиани: Наоборот. Вы доставите мне удовольствие. Это просто маленькое происшествие, которое меня позабавит. Я вас даже не отпущу иэ этой комнаты. Мы останемся вместе.
   Фанни: Зачем? Ведь я помешаю вам спать.
   Галиани: Ну, вы очень церемонны. Будем как две подруги - миссионерки.
   Сладкий поцелуй подкрепил это излияние нежности.
   - Я помогу и раздеться вам, горничная легла спать, бездельница! Ну, да мы и без нее обойдемс я... Какое сложение! Счастливая девушка. Я восхищена вашей фигурой.
   Фанни: Вы мне льстите!
   Галиани: О чудесная! Какая белизна! Вот чему можно позавидовать.
   Фанни: Нет, в этом вы не правы. Говорю вам искренно. Вы белее меня.
   Галиани: Дитя мое, не говорите этого. Лучше снимите с себя все, как я. Ну, чего стыдиться? Ведь мы не перед мужчиной. Вы поглядите в это зеркало. Будь здесь Парис, он бы, конечно, отдал бы яблоко вам, плутовка. Вас следует поцеловать в лобик... в щечки... в губы... вы прекрасны всюду, вся... вся...
   Губы графини пылко и страстно пробегали по телу Фанни. Полная смущения Фанни трепетала и позволяла делать с собой все, не понимая, что происходит.
   Эта прелестная чета была воплощением страсти и изящества, сладкого самозабвения и боязливого стыда. Девушка-ангел находилась в обьятиях воспаленной вакханки.
   Какая красота открылась моему взору! Какое зрелище заставляло мое сердце колотиться.
   Фанни: О, что вы делаете, мадам! Пустите меня, мадам, прошу вас!
   Галиани: Нет, нет, моя Фанни! Мое дитя! Моя радость! Жизнь! Ты так очаровательна. Ты видишь, я тебя люблю ... схожу с ума! Тщетно девушка сопротивлялась. Поцелуи заглушали ее крики. Сжатая в обьятиях, обвитая руками Галиани, как змеями, она билась точно голубка. Жарким обьятием схватив девушку, графиня понесла ее на кровать и бросила туда свою добычу.
   Фанни: Что вы? Боже! Постойте... но это ужасно! Я буду кричать! Оставьте меня. Я вас боюсь.
   Но поцелуи еще более горячие, заглушали ее крики. Руки обнимали ее все сильнее, и вот два тела слились воедино...
   Галиани: Фанни, ко мне плотнее, отдайся мне всем телом ... вот так! Моя радость! Вот, вот, как ты дрожишь дитя... ага, ты сдаешься.
   Фанни: Это дурно... это дурно... вы меня губите ... я умираю.
   Галиани: Прижми меня, моя любовь... прижми сильнее. Как ты хороша... ты наслаждаешься, ты счастлива? О боже!
   Это было зрелище безумия. Графиня с горяшими глазами, извиваясь, бросилась на свою жертву, скорее испуганную, чем возбужденную. Их телодвижения и порывы не останавливались, огненные поцелуи заглушали крики и вздохи. Кровать хрустела от исступленных толчков графини. Вскоре изнуренная, ослабевшая Фанни раскинула руки, побледневшая она лежала, как прекрасная покойниц а...
   Графиня была в бреду. Наслаждение ее убивало, не завершаясь удовлетворением. Обезумевшая она кинулась на ковер среди комнаты и, катаясь, принимала сумасбродные бесстыдные позы, пальцами пытаясь вызвать уходящее наслаждение. При этом зрелище мой разум помутился. Одно мгновение мною владело отвращение и негодование, мне хотелось появиться перед графиней и обрушить на нее всю тяжесть презрения, но чувства мужчины преодолели рассудок.
   Сбросив одежду, разгоряченный, я устремился к прекрасной Фанни. Прежде чем она поняла, что подверглась новому нападению, я, ликуя, почувствовал, как подо мною отвечая каждому моему движению, колеблется и дрожит ее гибкое тело. Стискивая ее язычок, колючий и обжигающий, я скостил ее ноги своими и наши души слились. Уничтоженный, потерянный в обьятиях Фанни, я не почувствовал яростного натиска графини.
   Приведенная в себя моими восклицаниями и вздохами, она, охваченная яростью пыталась силой отрвать меня от моей подруги... пальцы и зубы ее впились мне в тело.
   Двойное соприкосновение с телами, пылающими страстной жаждой, только удвоило мое желание.
   Я был охвачен пламенем. Сохраняя свое положение властелина над телом Фанни, я в этой борьбе трех тел, смешавшихся, скрестившихся, сцепившихся друг с другом, достиг того, что крепко стиснув бедра графини, я держал их развернутыми над своей головой.
   - Галиани, ко мне, опирайся на руки и двигайся вперед!
   Галиани поняла меня и я смог свободно вздохнуть и сунуть свой быстрый пожирающий язык в ее воспаленное тело.
   Фанни в забвении ласкала трепещущую грудь, качавшуюся над ней. Очень быстро графиня была побеждена и усмирена.
   Галиани: Какой огонь вы зажгли! Это слишко м... пощадите... о! Мое сердце, боже, я задыхаюс ь...
   Тело графини тяжело откатилось в сторону. Фанни в безумном восторге вскинула руки мне на шею, обвилась вокруг меня и, прижавшись телом, скрестила ноги у меня за спиной.
   Фанни: Дорогой мой... ко мне... весь ко мн е... ох... я чувствую, что куда-то погружаюсь...
   И мы остались распростертыми друг на друге, оцепеневшими, неподвижными, с полуоткрытыми ртами, едва дыша.
   Понемногу мы пришли в себя. Все трое поднялись. С минуту в отуплении смотрели друг на друга. Удивленная, устыдившаяся своего состояния, графиня, поспешно прикрылась. Фанни спряталась под простыней, потом, как ребенок, осознавшая свой поступок, который стал уже непоправим, горько заплакала, а графиня обратилась ко мне с едким упреком:
   - Сударь, вы для меня отвратительная нечаянность. Ваш поступок - само бесчестие и подлость. Вы заставляете меня краснеть.
   Я попытался защищаться. Но графиня не позволила мне раскрыть рта.
   - О, знаете, сударь, женщина не простит тому, кто использовал ее слабость.
   Я как мог оправдывал себя пагубной непреодолимой страстью к ней, страстью, которую она своей холодностью довела до отчаяния, побудившего к хитрости и даже - насилию.
   - Кроме того, - добавил я, - можете ли вы допустить, что используете во зло допущенную слабость. Я виноват, но не думайте о безумии, овладевшем моим сердцем, и лучше не думайте ни о чем, кроме наслаждения, которое может быть потеряно сейчас же.
   Пока графиня притворялась возмущенной, прятала голову в руках, я обратился к Фанни со словами:
   - Воздержитесь от слез в наслаждении. Думайте только о блаженной сладости, соединившей нас, пусть она останется в вашей памяти счастливо гармонией. Клянусь, что никогда не испорчу памяти моего счастья, разглашением посторонним людям!
   Гнев утих, слезы высохли, незаметно мы снова сплелись все трое, состязаясь в шалостях, поцелуях и ласках.
   - О, мои прекрасные подружки. - воскликнул я, - пусть никакая боязнь вас не омрачает. Отдадимся друг другу до конца! Может быть эта ночь будет последней... посвятим же ее одной радости жизни!
   Галиани воскликнула: Жребий брошен! К наслаждению! Фанни, сюда! Поцелуй же. Ну, дурочка, не смущайся. Дай мне тебя покусать. Я хочу вдохнуть тебя до самого сердца... Альоиз, к делу! О, вы великолепный зверь! Каким богатством вас наделила природа!
   - Вы этому завидуете, Галиани? Так я начну с вас. Вы пренебрегали этим наслаждением? Теперь, отведав, вы его благославляете! Лежите, лежите и выставляйте мишень для моего нападения. Ах, сколько красоты в вашей позе! скорее Фанни сцепитесь ногами с графиней, введите сами мое оружие бейте в цель! Галиани:... а... а вы делаете успехи.
   Графиня качала бедрами, как бешеная, более, впрочем, занятая поцелуями Фанни, чем моим стараниями.
   Я воспользовался одним движением, которое все спутало и быстро опрокинул Фанни на графиню.
   В одно мгновение мы смешались все трое погрузившись в море наслаждений.
   Галиани: Что за прихоть, Альоиз! Вы внезапно отвернулись от врага... о, я вас прощаю. Вы поняли, что не стоит терять времени с бесчувственной.
   Что делать - это мое печальное свойство - разлад с природой. Я желаю и чувствую только ужасное и чрезмерное. О, это страшно! Доходить до изнурения, до потери рассудка в самообмане. Всегда желать и никогда не знать удовлетворения.
   Во всей речи слышалась такая жалоба, такое живое выражение безнадежного отчаяния, что я почувствовал себя крайне взволнованным. Эта женщина, делая зло, страдала сама.
   - Может быть это состояние проходящее, Галиани? Может быть вы слишком поддались влиянию губительных книг?
   - О, нет, нет, слушайте... и она начала рассказ своей жизни.
   - Я была воспитана в италии теткой, оставшейся вдовой в очень раннем возрасте. До 15 лет я, кроме религии, ничего не знала, я молилась только об избавлении от мук ада. Этот страх был внушен мне теткой, не смягчавшей его ни малейшим проявлением нежносии. Единственным удовольствием моей жизни был сон, дни же протекали очень грустно. Иногда, по утрам, тетка брала меня в свою постель и стискивала меня внезапно в обьятиях порывисто и судорожно. Она извивалась, запрокидывала голову и, обмякая, вдруг начинала бешено смеяться. Испуганная, я смотрела на нее не двигаясь, говоря себе, что ею овладела падучая болезнь.
   Однажды после долгого собеседования со священником, она окликнула меня и заставила выслушать следующую речь почтенного отца:
   - Дочь моя, вы становитесь взрослая. Демон-соблазнитель может обратить на вас свой взор. Вы это скоро почувствуете. В случае недостаточной чистоты и безгрешности - вы в опасности. Ваша неуязвимость зависит от вашей запятнанности.
   Страданиями наш владыка искупил себя, страданиями же и вы искупите ваши грехи. Приготовьтесь подвергнуться искупительной муке. Просите у бога сил и мужества, чтобы достойно перенести испытания, которым будете подвергнуты сегодня вечером. Идите с миром, дочь моя!
   Последние дни тетка неоднократно рассказывала мне о страстях и пытках которые надо претерпеть ради искупления грехов.
   Наедине я хотела молиться и думать о боге, но меня преследовала мысль об ожидаемых мучениях.
   Среди ночи ко мне вошла тетка. Она приказала мне раздеться догола, вымыла меня с ног до головы и велела одеть черное платье, застегивающееся только на шее и имевшее разрез от шеи до низа.
   Она сама надела такое же платье и мы, выйдя из дома, поехали в коляске.
   Через час мы очутились в огромном доме, обитом черной тканью и освещенном единственной лампой, подвешенной у потолка. Посреди зала возвышался апалей, окруженный подушками.
   - Станьте на колени племянница, и подкрепите себя молитвой о мужественном перенесении всех мук, которые сулит вам бог.
   Я едва успела повиноваться, как открылась потайная дверь в темноте и ко мне подошел монах, одетый также как и мы.
   Бормоча какие-то слова, он распахнул мою одежду и, отбросив полы в обе стороны, обнажил мое тело от шеи до пят. Легкая дрожь сотрясала монаха. Восхищенный, без сомнения, зрелищем моего тела, он пробежал рукой повсюду, коснувшись ниже талии, на мгновение остановился и, наконец, просунул руку еще ниже.
   - Вот источник греха у женщин. Он должен быть немедленно наказан, произнес он могильным голосом. Едва он произнес эти слова, как на меня обрушились удары плетей.
   Я вцепилась в апалей и всеми силами старалась не кричать, но напрасно - боль была непереносимой. Я бросилась в сторону с криком: "Пощадите! Пощадите! Я не перенесу этой пытки, лучше убейте меня... сжальтесь!"
   - Негодная, - воскликнула тетка с возмущением, бери пример с меня. При этих словах она смело раскрылась и раздвинула бедра, подняв ноги кверху. Удары посыпались на нее градом. Ее плачь огласил залу, но монах был безжалостен. В одну минуту ее бедра окровавились, она же по времени выкрикивала: "Сильнее, еще сильнее... "
   Это зрелище привело меня в иступление.
   Вдруг я почувствовала сверхестественную смелость и закричала, что готова вынести все!
   Тетка немедленно встала и осыпала меня поцелуями.
   Монах связал мне руки и закрыл глаза повязкой. Пытка возобновилась, но это было еще более страшно. вскоре, оцепенев от боли, я стала неподвижна, ничего более не чувствуя...
   Однако поверх ударов мне слышались неясно какие-то крики, хохот, всплески ладоней, шлепающих по телу. Смех был бессмысленный, судорожный предвестник каких-то ликующих чувств. Через минуту лишь один осипший от сладострастия голос моей тетки царил над этой страшной вакханалией звуков, над этой кровавой сатурналией.
   Позже я поняла, что это зрелище моей тетке нужно было, чтобы будить желания, каждый мой подавленный вздох вызывал бурный порыв сладострастия уставший палач закончил пытку. Все еще без дыхания, я была в ужасном состоянии, близком к смерти.
   Однако, овладевшая собой, я начала ощущать какой-то страшный зуд... мое тело трепетало и горело. Я невольно сделала скользящее движение вызванное непонятным мне зудом. Вдруг две руки нервно схватили меня и что-то теплое, продолговатое стало биться в мои бедра... скользнуло ниже и неожиданно прокололо меня. В эту минуту мне почудилось, что я разорвана пополам. Вне себя от ужаса я вскрикнула и почувствовала, что в меня до конца задвинули твердое тело, раскрывшее меня. Мои окровавленные бедра раскинулись в стороны, мои нервы напряглись, а жилы надулись. Сильное трение, которое я ощутила и которое производилось с невероятной быстротой, так меня разожгло, что мне стало казаться испытание раскаленным докрасна железным стержнем.
   Вскоре я впала в какое-то блаженство. Густая и горячая жидкость влилась в меня с молниеносной быстротой, прожигая насквозь и щекотя сердце. Я превратилась в огненную лаву!!!
   Я почувствовала, что во мне бежит острое и едкое истечение, которое вызвало во мне яростные телодвижения и, наконец, в изнеможении я упала в какую-то бездонную пропасть неслыханного наслаждения.
   Фанни: Галиани, какая картина! Вы вселяете в нас дьявола!
   Галиани: Это еще не все. Мое наслаждение сменилось вскоре дикой болью я была ужасающе изнасилована. Более 30 монахов по очереди набрасывались на этот пир... пир дьявола. Моя голова повисла. Разбитое, надломленное тело свалилось на подушки, подобно трупу. В состоянии близком к смерти я была отнесена на постель.
   Фанни: Какая отвратительная жестокость!
   Галиани: О, да... отвратительная и губительна вернувшись к жизни и выздоровев, я поняла ужасную развращенность мое тетки и ее страшных соучастников. Я поклялась в смертельной ненависти к ним. И эту ненависть я перенесла на всех мужчин. Мысль об их ласках переворачивала все мое существо. Я не хотела больше такого унижения, я не хотела быть игрушкой их прихоти. Но мой проклятый темперамент требовал исхода. Лишь намного позже меня вылечили от ручного блуда уроки девушек монастыря искупления, но их роковая наука погубила меня навсегда!
   Тут рыдания заглушили пресекающийся голос графини. Ласки не оказывал на нее действия. Я стремился переменить разговор и обратился к Фанни:
   - Теперь за вами очередь, прекрасная Фанни. Вы в одну ночь посвятились во все тайны? Ну, расскажите, как и когда вы узнали впервые радости чувств?
   Фанни: О, нет, скажу вам прямо, я на это не решусь.
   Альоиз: Ваша застенчивость, по меньшей мере, здесь не ко времени.
   Фанни: Дело не в том, но после рассказа графини все то, что я могу рассказать будет незначительно.
   Альоиз: Пожалуйста, не думайте этого, наивное дитя! К чему колебания разве не связали нас одни чувства, одно наслаждение? Вам нечего краснеть, мы уже много совершили и о многом можем говорить.
   Галиани: Моя прелесть. Мы вас поцелуем, чтобы заставить вас решиться посмотрите на Альоиза! До чего он в вас влюблен, Фанни, он вам угрожает!
   Фанни: Нет, нет оставьте, Альоиз! Я не в силах больше ... Галиани, как вы похотливы, Альоиз уйдите.
   Альоиз: Курций во всеоружии и поразит вас, если вы не расскажете нам одиссею своего девичества.
   Фанни: Вы принуждаете к этому?
   Альоиз и Галиани: Да, да!
   Фанни: Я росла до пятнадцати лет в полном неведении. Уверяю вас, даже в мыслях не останавливалась на том, что мужчина отличается от женщины. Я, без сомнения, жила беззаботно и счастливо. Но вот, оставшись одна, я почувствовала, как будто томление по простору. Я разделась и улеглась почти голая на диване... мне это так стыдно вспоминать. Я растянулась и раздвинула бедра, я двигалась туда и сюда. Не понимая, что со мной делается, я принимала самые непристойные позы. Гладкая атласная обивка дивана какой-то свежестью доставляла мне сладкое ощущение. Как я свободно дышала. Какое это было благостное и восхитительное ощущение, которое испытывало мое тело. Мне казалось, что я таю в лучах прекрасного солнца, становлюсь сильнее, больше.
   Альоиз: Фанни, вы поэтичная душа!
   Фанни: Я вам совершенно точно описываю свои чувства. Мои глаза с упоением блуждали по моему телу, руки ловили мою шею, грудь. Скользя вниз они останавливались и я против воли тонула в грезах. Слова любви непрестанно звучали у меня в голове со своим неясным смыслом. Наконец, я нашла, что я очень одинока, меня посетила какая-то жуткая пустота. Я поднялась с дивана и оглянулась вокруг. Некоторое время я оставалась в задумчивости. Голова моя печально поникла, руки опустились.
   Потом, оглядывая себя снова и трогая себя снова, я спрашивала себя: все ли во мне закончено? все ли мое тело выполняет свое назначение? Интуитивно я понимала, что есть что-то, чего мне недостает и я желала этого всей душой. Вероятно, я имела вид помешанной, потому что я нередко ловила себя на том, что я безумно смеюсь. Руки мои раскрылись, словно для того, чтобы охватить предмет моего вожделения. Я дошла до того, что обняла сама себя. Я стиснула мои члены и ласкала, мне непрерывно было нужно живое, чужое тело, которое можно было обнять и приласкать... в мое странной иллюзии я хватала себя, воображая свое тело чужим.
   Через стекло больших окон вдали виднелись огромные деревья и газоны, так манило пойти туда и поваляться на зелени, затеряться в чаще листьев. Я любовалась небом, мне хотелось улететь наверх, исчезнуть в синеве, смешаться с тучами и ангелами. Я могла сойти с ума. Кровь горячо прилила к голове. .. вне себя от восторга, я откинулась на подушки и одну из них зажала между ногами, а другую обняла руками. Я безумно целовала ее, даже улыбалась ей. Мне казалось, что она наделена способностью чувствовать. Вдруг я остановилась. Я вздрагивала и мне казалось, что я тону и исчезаю.
   Ах, боже мой! - воскликнула я, вскакивая в испуге, чувствуя себя совсе мокрой. Ничего не понимая в том, что во мне произошло, мне стало страшно, я бросилась на колени, моля бога простить меня, если я поступила дурно.
   Альоиз: Милая невинность! Вы никому не доверились, не рассказали того, что вас так напугало?
   Фанни: Нет, я никогда никому этого не рассказввала, не осмелилась бы ... еще час назад я была невинной. Вы дали разгадку моей шарады.
   Альоиз: О, Фанни, это признание переполняет меня счастьем! Мой друг, ну прими еще доказательства моей любви, Галиани, будьте свидетельницей моей любви, смотрите, как я полью сейчас этот божественный юный цветок небесной росой.
   Галиани: Какой огонь! Фанни, ты уже обмираешь, о-о-о она наслаждается,
   Альоиз: Я расстаюсь с душой. Я ....
   И сладкая страсть кинула нас в опьянение, мы оба унеслись на небо.
   После минутного отдыха я счел своим долгом приступить к своему рассказу.
   - Я родился, когда мои отец и мать были полны сил и молодости. Мое детство было счастливо и протекало без слез и болезней. К тринадцати годам я был почти уже мужчиной. Волнение крови и вожделение живо давали себя знать. Предназначенный к принятию церковного сана, воспитанный со всей строгостью, я всеми силами подавлял в себе чувственные желания. Ночью во мне природа добивалась облегчения, но я боялся этого, как нарушения правил, в котором сам не был виноват. Это противодействие, это внутренняя борьба привели к тому, что я отупел и походил на слабоумного, когда мне случайно встретилась молодая женщина, то она мне казалась живосветящейся и источающей чудесный огонь. Разгоряченная кровь приливала к голове все сильнее и чаще. Это состояние длилось уже несколько месяцев когда однажды утром я почувствовал, что все мои члены сводит судорогой. При этом я испытывал страшное напряжение, а затем конвульсию, как при падучей. Яркое движение предстало передо мною с новой силой. Моим взорам открылся бесконечный горизонт, воспламененные небеса, прорезанные тысячами летящих ракет, ниспадая плавающих, наливающихся дождем сапфировых и изумрудных искр. Пламя на небесах утихло - теперь голубоватый огонь пришел ему на смену. Мне казалось что я плавал где-то в мягком и приятном свете луны.
   Я бредил любовью, наслаждением в самых непристойных выражениях, а руки мои сотрясали мой высокомерный приап.
   Впечатления, сохранившиеся от изучения мифологии, смешались теперь с видениями. Я видел Юпитера и с ним Юнону, хватающего ее за перул. Затем я присутствовал при оргии, при адской вакханалии в темной и глубокой пещере, охваченной зловониями: красноватый свет и отблески синие, зеленые отражались на телах сотен дьяволов с козлиными туловищами в самых причудливых и страстных позах. Они качались на качелях держа свои ... наготове и залетая на раскинувшуюся женшину, с размаху вонзая ей свое копье между ног. Другие, опрокинув непристойную набожную монахиню вниз головой, с сумашедшим смехом кувалдой всаживали ей великолепный огненный приап и вызывали в ней с каждым ударом парекопизы неистового наслаждения третьи, с фитилями в руках зажигали оружие, стреляющее пылающим приапом, который бесстрашно принимала в мишень своих раздвинутых бедер бешеная дьяволица. Повсюду слышалсяь гиканье и хохот, вздохи, обмороки сладострастия.
   Я видел, как старый дьявол, которого несли на руках четверо, раскачивал гордо свое оружие сатанически-любовного наслаждения. Всякий падал ниц при его приближении.
   Это было издевательским подражанием процессам святых тайн. Временами дьявольский приап волнами изливал потоки жертвенной жидкости.
   Когда я начал приходить в себя от этого грозного приступа болезни, я почувствовал себя менее тяжко, но утешение духа усилилось.