де Сервантес Мигель. Нумансия

 

 
Вы видите, просить они явились
Не обрекать ни на день их разлуке.
Будь сталью вы, и то бы вы смягчились.
И дети с ними простирают руки,
Стоят печально. В этих взорах столько
Любви, а в этих поцелуях — муки!
 

   П е р в а я ж е н щ и н а

 
Мужья любезные! Сочтите, сколько
В Нумансии мы претерпели вместе
Ужасных мук, таких — что смертью только
И врачевались! — Рассудите, взвесьте!
Поистине мы женами вам стали,
А вы — мужьями нам, скажу по чести.
Что ж вы теперь, когда с небес едва ли
Не худшее из испытаний шлется,
Урок любви плохой нам преподали?
Нам ведомо (все нами узнается!)
Что ваша горсть на бой с неисчислимым
Противником в порыве гневном рвется;
Что вам милее биться с целым Римом,
Чем трепетать пред вражьими тисками,
Иль голодом — врагом неумолимым.
Погибнуть вы желаете бойцами,
А мы одни должны с детьми здесь сгинуть?
Не лучше ль вам своими же руками
Сталь острую вот в эти горла вдвинуть
И повернуть… Ужели это хуже,
Чем на бесчестие врагам нас кинуть?
Мне расставаться надо почему же
С тем, чем живу я, — с участью законной
Дышать и жить и умереть при муже?
И будет в том любая непреклонной,
Считая гибель меньшею напастью,
Чем быть в беде от мужа отделенной.
Или чужой его остаться счастью.
 

   В т о р а я ж е н щ и н а

 
О воители мои,
Вижу, — к женам вы суровы:
Вы идти без нас готовы
На сраженья, на бои!
Дев невинных не жалея,
Видно, мы на том стоим,
Чтобы победитель Рим
Растлевал их все наглее?
Не отдать ли сыновей
В рабство римское хотите?
Их уж лучше придушите
Собственной рукой своей!
Алчность римскую насытить
Телом тела своего?
Дети — наш трофей. Его
Дать врагам у нас похитить?
Враг в своих желаньях лих.
Наш очаг ему сломать бы!
И отложенные свадьбы
Ваши с нами — будут их…
Вылазкой дела исправить —
Мысль, пожалуй, не плоха!
Только как без пастуха
Стадо, и без псов, оставить?
Вы спускаетесь сейчас
В ров? — Идите вместе с нами!
Смерть — но только о-бок с вами —
Это будет жизнь для нас!
Голод, враг ли перережет
Горло нам — не все ль равно?
Наша жизнь уже давно
Мука да зубовный скрежет.
 

   Т р е т ь я ж е н щ и н а

 
Тут дети скорбных матерей
Стоят и ни о чем не просят…
Отцы сейчас одних нас бросят, —
Молите, плачьте же скорей!
Вполне довольно и того вам,
Что голод вас за горло взять
Успел… Ужель вас истязать
Придут враги с злорадством новым?
Скажите же, что вы — сыны.
Отцов свободных, и что сами
Свободны, и что матерями
Свободными вы рождены.
Раз нашу родину сгубить
Решили — боги ли, судьба ли, —
То вы, отцы, что жизнь нам дали,
Нас можете, должны убить!
Будь это небесам угодно,
Стена бы голос подала
И закричала бы: «Была
Всегда Нумансия свободна!»
Дома и храмы наши — им
Создаться помогло усердье —
Все молит вас о милосердье
К супругам и сынам своим.
Мужья любезные, смягчите
Железные свои сердца,
И сердце нежное отца
В своей груди вы разбудите!
Пусть стену римлян прошибить
Удастся вам, — зато нет спора,
Что кара вас настигнет скоро:
Вас не преминут всех убить.
 

   Л и р а

 
Найдут только в нашей опоре
Жена и стыдливая дева —
Одна — как укрыться от гнева,
Другая — как выжить в позоре.
В пасть хищнику прямо не бросьте
Богатой добычи без толку —
Голодному римскому волку
Такие понравятся кости.
В ту сторону разве по праву
Толкает отчаянье вас,
Где смерть вы найдете сейчас
И разве посмертную славу?
А если б отряд уцелел
(Оплот нашей мощи гражданской),
Какой бы нам город испанский
Прислать с ними помощь посмел?
Предчувствию женскому верьте,
Что вылазка ваша лихая
Потешит врагов, обрекая
Нумансию гибели, смерти.
Смешно им, смешно даже то,
Что встретите смерть вы геройски.
Ведь тысячи три в нашем войске,
У них же — у них тысяч сто!^[41]
Пусть, бросив свой вал, без защиты,
Враги бы свой лагерь открыли,
И то б наши воины были
Один за другим перебиты.
Советую вам подчиниться
(Так чувствует каждый и сам!)
Всегда и во всем небесам:
И жизнь от небес и гробница.
 

   Т е о г е н

 
О женщины, глаза от слез отрите!
Иль каждая из вас не замечает,
Что скорбью вашей вы пожар творите
В сердцах мужей, и он не потухает.
Любовью к нам вы равною горите,
Беда ль растет, иль счастье нас ласкает.
Но всякий раз, — как в жизни, так и в смерти, —
Мы вам верны, мы будем с вами, верьте.
 
 
Когда мечта ворваться в ров манила,
Мы больше чем удачи — смерти ждали.
Такая смерть, однако, жизнь таила:
Мы месть врагу той смертью утверждали.
Тот бой для нас был верная могила.
Но ныне — раз вы это угадали —
Мы ни детей, ни жен не бросим наших,
Своих путей не отделим от ваших.
 
 
Единое, о чем дружина тужит, —
Не дать врагу похитить нашу славу!
Нет, пусть он сам свидетелем послужит
Тех подвигов, что Риму не по нраву!
Ко мне примкнув, пусть каждый обнаружит
Высокий дух. А это нам по праву
Бессмертье даст! Все в пламя побросайте,
Корысти вражеской не потакайте!
 
 
Большой костер на площади разложим, —
И огнь ужасный пищей напитаем,
Все то, что дома разыскать мы сможем,
Чем дорожим и чем пренебрегаем, —
Испепелим до тла и уничтожим!
А то, что сделать мы предполагаем,
Когда сожжем пожитки, не жалея, —
Еще ценнее и еще смелее!
 
 
На час-другой мы голода задуем
Огонь, что грыз так долго наши кости,
Для этого мы пленных четвертуем,
Которых мы заполучили в гости;
Ни молодых, ни старых не минуем!
Для дележа добычи жребий бросьте.
Всем поровну. Прибавит только славы
Нам этот вынужденный пир кровавый.
 

   К а р а б и н о

 
Как вижу, все со сказанным согласны?
Держусь я сам такого точно мненья! —
Мне предложенья Теогена ясны.
Немедленного жду их исполненья.
 

   Т е о г е н

 
Итак, все делу этому причастны
Окажемся, без всякого сомненья.
Поговорим потом. Теперь идите,
Огонь богатый, жаркий разводите.
 

   П е р в а я ж е н щ и н а

 
Уборы наши на костер приносим,
Себя мы, радуясь, всего лишаем.
Жизнь самую без колебанья бросим, —
С мужьями вместе к смерти поспешаем.
 

   Л и р а

 
Итак, вперед! Мы об одном вас просим:
Когда добро свое с огнем смешаем,
Сожгите все до нитки. А иначе
Невольно сделаем врага богаче.
 

 
   Все идут, а Марандро при выходе берет Лиру за руку и держит.
 
   М а р а н д р о

 
О Лира, не беги бегом,
Прошу тебя остановиться.
Дай перед смертью насладиться
Благами жизни нам вдвоем.
Дай мне хотя бы на мгновенье,
Как ты прекрасна, поглядеть.
Так много мне пришлось терпеть
От жаркой муки нетерпенья.
 
 
От имени, каким зову
Тебя я, на меня сходила
Гармонии такая сила,
Что сны я вижу наяву.
Душа души моей! Но тучи
Собрались на твоем лице…
 

   Л и р а

 
Они — от мысли о конце,
Что предстоит нам неминучий…
Конце, не связанном с войной.
Не в ней одной конец надежде —
Уйду я, думается, прежде
Конца осады в мир иной.
 

   М а р а н д р о
   О солнце дней моих! Ужели…
   Л и р а

 
Дошел мой голод до того,
Что час еще — и торжество
Он справит у моей постели.
Какое наслажденье дать
Могу, когда я смерти лютой,
Голодной, с каждою минутой
Должна покорно ожидать?
Брат обессилел мой. Причина —
Все тот же голод. Умерла
Мать от того же. Как была
Мучительна ее кончина!
Меня же только потому
Убить не мог доныне голод,
Что дольше кто здоров и молод
Сопротивляется ему.
Но, силы растеряв свои,
И я едва перемогаюсь, —
Такой же точно подвергаюсь
Опасности, как все мои.
 

   М а р а н д р о

 
Отри глаза! Сдержи рыданья!
Реками слез, из глаз моих
Рожденными от мук твоих,
Я облегчу твои страданья.
Ты непосильный груз несешь,
Но к бодрости тебя зову я.
Знай, Лира, ты — пока живу я —
Голодной смертью не умрешь!
Берусь я стену перепрыгнуть
И дверью смерти сам пройти,
Чтоб от нее тебя спасти
И чтоб на жизнь тебя подвигнуть.
Тот хлеб, что римлянин берет
В свой рот, я вырву, не робея,
И принесу его тебе я,
Дабы переложить в твой рот.
Я жизни Лиры дам опору
Хотя бы через смерть мою:
Не жизнь мне, если застаю
В таком отчаянье сеньору.
Клянусь еду тебе добыть
У римлян. На любые муки
Пойду я, — коль м о и м и руки
Мои не перестали быть.
 

   Л и р а

 
Марандро, Лирою плененный,
Пойдет на многое любя.
Но страшен подвиг, для тебя
С опасностью соединенный.
Пусть и удастся твой грабеж —
Он будет кровью заработан! —
А разве же меня спасет он?
А вдруг ты милой не найдешь?
Ты полон сил, и полной чашей
Пей юность золотую; пей!
Отечеству твоя нужней
Жизнь молодая жизни нашей.
Тот нужен, кто преодолеть
Все ковы вражьи нам поможет…
А девушка, как я, что может?
Жизнь эту стоит ли жалеть?
Надеюсь я, мой друг отбросит
Такие мысли, что любовь
Внушает? Повторяю вновь:
Тебя об этом Лира просит…
Отсрочить смерть мою сейчас
Марандро пусть и удалось бы, —
Но все ж нам умереть пришлось бы,
Все ж голод доконал бы нас!
 

   М а р а н д р о

 
Напрасно, Лира, все старанья
Отвлечь меня с того пути,
Куда бестрепетно идти
Велят и жребий и желанье.
Ты лучше помолись богам,
Как в этих случаях обычай,
Чтобы вернулся я с добычей,
Достаточной обоим нам.
 

   Л и р а

 
Останься! требую любовью!
Мерещиться мне начал вдруг
Меч римлянина острый… Друг,
Окрашен он твоею кровью!
Молю я, как могу нежнее:
Не будь настойчивым, не будь!
Когда отсюда труден путь,
То путь назад — еще труднее!
Свидетель бог, не для себя
С такой мольбою Лира просит:
Ей эта вылазка приносит
Опасность потерять тебя.
Но если лаской и мольбой
Тебя не в силах удержать я,
То в дар прими мои объятья…
И буду я тогда с тобой.
 

   М а р а н д р о

 
Тебя да охраняют боги…
Вот Леонисьо!.. Отойди.
 

   Л и р а

 
Коль есть надежда впереди, —
Счастливой, друг, тебе дороги!
 

 
   Леоиисьо видел и слышал все происходившее между другом его Марандро и Лирой.
 
   Л е о н и с ь о

 
Бесстрашное ты сделал предложенье.
И из него, Марандро, стало ясно:
Кто нежно любит, тот не трус в сраженье.
Редка такая доблесть и прекрасна…
Но горе! Вся ее необычайность,
По воле рока, пропадет напрасно.
Я слышал — делу помогла случайность —
Как Лира здесь, в беде, ее постигшей,
На горя незаслуженную крайность
Роптала; мысли, у тебя возникшей,
В стан вражий броситься — свидетель был я.
Я понял: хочешь ты душе поникшей
Поддержку дать. И знаешь, друг, решил я
Пойти с тобой, чтоб в этом деле нужном
Помочь, пока не всех лишился сил я.
 

   М а р а н д р о

 
Друг! Часть души моей! Вот кто наружным
В беде не ограничился участьем!
О, что за сила в единенье дружном!
Нет, пользуйся, о друг мой, жизни счастьем.
Не я сгублю тебя в летах незрелых —
Я не осмелюсь стать твоим несчастьем.
Пойду один, и по примеру смелых
Я соберу с врага довольно дани
Для милых уст ее оцепенелых.
 

   Л е о н и с ь о

 
Тебе я друг. Размер моих желаний
Всегда, Марандро, точно отвечает
Твоим — и в счастье и среди страданий.
Меня с тобой отнюдь не разлучает
Страх перед смертью. Страха нет такого,
Который в храбром труса обличает.
С тобой иду. С тобою в крепость снова
Вернусь я, если небо не прикажет
Пасть за тебя, на что душа готова.
 

   М а р а н д р о

 
Останься, милый! Если мертвым ляжет
Твой друг в своем опасном предприятье,
Кто матери родной моей окажет
В ее постигнувшем небес проклятье
Прямую помощь? Кто шепнет невесте:
«Друг, умирая, помнил об объятье»?
 

   Л е о н и с ь о

 
Слова твои не делают мне чести.
Иль вправду думаешь, что друг твой может
В том случае, коль мы умрем не вместе,
А лишь тебя враг хитрый уничтожит,
Утешить мать твою? — Твоей супруге
Весть горькую перенести поможет?
Тебе такой не окажу услуги.
Смерть для меня придет с твоей кончиной.
Мое стремленье — быть всегда при друге
И быть во всех опасностях мужчиной.
Оно одно и служит основною
Решения столь твердого причиной.
 

   М а р а н д р о

 
Раз помешать тебе идти со мною
Не в силах я, знай — полночь избираем,
Чтоб справиться со рвом и со стеною!
В вооруженье легком уповаем
На счастье мы, а не на шит и латы.
Войдя в их лагерь, тотчас проникаем
Туда, где снедь свою хранят солдаты,
И делаем себе в одно мгновенье
Запас еды достаточно богатый.
 

   Л е о н и с ь о

 
Я у тебя всегда в повиновенье.
 

 
   Марандро и Леонисьо уходят; входят два нумансианца.
 
   П е р в ы й

 
Душа, о брат, слезами истекает.
Всеобщий плач вошел у нас в обычай.
Приходит смерть и души увлекает,
Довольная столь бренною добычей.
 

   В т о р о й

 
О да, недолго брат мой прострадает! —
Летит к нам смерть, не делая различий
Между людьми. Она уж у порога.
Нас скоро ждет последняя дорога.
 
 
Я видел знамения, цель которых
Родную землю смерти предавала. —
Не вражеская мощь в лихих напорах
Всю нашу крепость кровью заливала,
Но сами мы, не тратя время в спорах,
Решили: жизнь коварно нам солгала —
Положим ей конец. Пусть мук прибавим,
Но этим мы навек страну прославим.
 
 
На главной площади сейчас зажгли мы
Костер — и велики его размеры.
И все свое имущество снесли мы
На тот огонь, и до четвертой сферы
Вздымаются его седые дымы.^[42]
Друг другу долга подадим примеры, —
Святую жертву принося с хвалами,
Все, что имеем, обращая в пламя.
 
 
Там розы перлов пышного Востока
И благовонья в золотых сосудах,
Алмазы там, что ценятся высоко,
В рубинах диадемы, в изумрудах.
Парча и пурпур, смятые жестоко,
У самого костра в огромных грудах…
И все сгорит… Ничто не уцелеет!
Рук у костра враг жадный не нагреет.
 

 
   В одну дверь входят, а через другую выходят несколько человек со свертками носильного платья.
 

 
Взгляни на эти все приготовленья. —
С какою спешкой и с какой охотой
Сюда народа движутся скопленья!
Они займутся важною работой:
В костер они бросают не поленья,
Не щепки — каждый отягчен заботой
Немедля сжечь до тла и без остатка
Хлам тягостный ненужного достатка.
 
 
Губить добро, в огне его сжигая,
Для нас не страшно и весьма почетно.
Но — слух идет — грозит беда другая:
Лечь на костер горящий доброхотно!
И ранее чем к нам нагрянет стая
Врагов, что в наше горло вдвинут плотно
Жестокий нож, своими палачами,
Еще до римлян, видно, станем сами.
 
 
Уж решено, как это ни обидно,
Заставить с жизнью стариков проститься,
Детей и жен… Причина очевидна:
На слабых голод ранее польстится…
О друг мой, стало мне отсюда видно —
Та, что любил я, к нам сюда стремится,
Исполнена такой же страшной муки,
С какой я прежде простирал к ней руки.
 

 
   Проходит женщина; один ребенок у нее на руках, другого она ведет за руку.
 
   М а т ь

 
Увы, настала смерть для нас!
Кто вынести терзанья может?
 

   С ы н

 
За платье, мама, не предложит
Нам хлеба кто-нибудь сейчас?
 

   М а т ь

 
Ни крошки хлеба, ни съестного
Давно уж нет и не достать…
 

   С ы н

 
Так, значит, мама, погибать
От голода такого злого?
Я, если хочешь, замолчу,
Но дай хоть маленький кусочек.
 

   М а т ь

 
Ты мучаешь меня, сыночек.
 

   С ы н

 
Ну, мама, дай, я есть хочу!
 

   М а т ь

 
Дала бы, только где сыскать?
Никто ни крошки не уступит.
 

   С ы н

 
Купить ты можешь. Или купит
Сын, раз уж не умеет мать.
Мне только б голод заморить!..
Тому, кто хлеба мне добудет,
Тому, однако, нужно будет
Все это платье подарить…
 

   М а т ь

 
О бедное дитя! Ты вновь
К груди иссохшей присосалось.
В ней много ль молока осталось?
Ни капельки. А пьешь ты кровь.
Что ж, тело матери кусками
Глотай! Твоя больная Мать
Еды не может добывать
Своими хилыми руками.
О дети милые! Чего
От матери вы захотели?
Возьмите кровь, что в этом теле:
Для вас не жаль мне ничего.
О голод лютый! Ты конец
Дням жалким положил до срока!
А ты, война, веленьем рока
Мне смертный принесла венец.
 

   С ы н

 
Куда мы шли, идем скорей.
Я умираю, мама. Ноги
Мои слабеют. На дороге
Я голод чувствую острей.
 

   М а т ь

 
На площадь скоро мы придем.
И там в огонь ты бремя сбросишь
Тяжелое, что ныне носишь,
Мой милый сын, с таким трудом.
 

 
   Женщина с ребенком уходит, два нумансианца остаются.
 
   В т о р о й

 
Унылая, и поступью неспешной,
Предвидя скорую с землей разлуку,
Мать бедная в судьбине безутешной
Двух сыновей берет с собой на муку.
 

   П е р в ы й

 
Такой же путь пройдем и мы, конечно,
И на себе всесильной смерти руку
Почувствуем. Но праздны речи эти —
Пора узнать, что решено в с о в е т е.
 

 
   Уходят.
 
 
   Конец третьего акта.

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

   В лагере тревога. На шум выходят Сципион, Югурта и Гай Марий.
 
   С ц и п и о н

 
Что значит этот шум, декурионы?
В такое время за оружье браться?
Иль озорник бунтует немудреный,
Который хочет к праотцам убраться?
А может быть, мятеж проник в колонны
И нам с бунтовщиками надо драться?
Ждать от врага не можем мы геройства, —
Ужель дождались мы в тылу расстройства?
 

 
   Выходит с обнаженной шпагой Квинт Фабий и говорит:
 
   К в и н т Ф а б и й

 
О, не волнуйся, вождь. Совсем иною
Причиной вызван шум. Но с этим делом
Покончено, хоть, сознаюсь, ценою
Храбрейших и сильнейших в войске целом.
Нумансианца два всему виною,
Нас изумившие поступком смелым;
Ночной порой они сквозь ров пробрались
И в стане нашем мужественно дрались.
 
 
Они заставу первую прорвали, —
Не различая, копья ли, мечи ли
Их бешенству во тьме отпор давали, —
И с боем в самый лагерь проскочили.
Они к палаткам продвигаться стали
Фабриция, и время улучили
Вред нанести такой, сражаясь вместе, —
Что шестеро солдат легло на месте.
 
 
Лишь луч, в который молния одета,
Так скоро путь на землю совершает;
Лишь по небу хвостатая комета
С такою быстротою поспешает, —
С какою пронеслась лавина эта…
Единый взмах — и меч их сокрушает
Все, что им под руку ни попадется…
Потоками кровь римлян на земь льется.
 
 
Их сталь легко Фабриция пронзила,
Эрациеву каску проломала,
Ольмиде руку начисто скосила,
И жить ему, увы, осталось мало.
Проворных ног стремительная сила
Где только Стацию не помогала? —
Но пал и он: с нумансианцем спорить, —
Не значило ль — свой к смерти бег ускорить?
 
 
Среди палаток буйство продолжая,
Они внезапно к складу повернули,
Где сберегалась пища небольшая:
Хлеб, сухари… И тут мечи сверкнули,
Один, надежды наши разрушая,
Успел уйти. Другого в миг проткнули
Клинки солдат. Убитый очень молод.
Обоих разъярил, как видно, голод.
 

   С ц и п и о н

 
Когда они в тисках осады столько
Способны обнаруживать напора, —
Так если дать свободу им — насколько
Покажут больше силы и задора!
Неукротимые они! — Но только
Лишь до поры до времени. Мы скоро
Докажем — перед хитростью военной
Не устоит противник дерзновенный.
 

 
   Сципион со своими уходит; тогда суматоха начинается в городе. Показывается Марандро, весь истекающий кровью; в левой руке у него белая корзинка, в которой лежит несколько окровавленных сухарей. Он говорит:
 
   М а р а н д р о

 
Ты что, мой милый, ослабел?
Ты что? совсем ослабеваешь?
Не ты меня в беде бросаешь! —
Я бросил друга!.. сам же цел!
О Леонисьо, друг! Идем!
Ужели он не отзовется?
Ужель мне одному придется
Вернуться? — Мы ушли вдвоем!
Так, значит, платой дорогой —
Ценой истерзанного тела —
Судьба продать нам захотела
Вот этот жалкий хлеб сухой?
Но раны гибельная сила,
Что жизнь твою скосила вдруг,
О, для чего она, мой друг,
Меня тогда же не сразила?
Угодно, стало быть, судьбе,
Взамен желанной общей доли,
Мне даровать отраву боли,
А славу верности — тебе.
Но, друг, тебя я не лишу
Венка за истинную дружбу! —
Чтоб оплатить такую службу,
И сам к тебе я поспешу.
И тотчас же душа, ликуя,
К тебе, любимый, отойдет,
Лишь Лира нежная придет
За хлебом грубым, что несу я.
Хлеб, взятый у врагов лихих,
Нам с боя жаркого уступлен!
Он пролитою кровью куплен
Друзей погибнувших двоих.
 

 
   Выходит Лира с охапкой платья, которое она несет, чтобы сжечь на костре.
 
   Л и р а

 
Ты ль это встал перед очами?
 

   М а р а н д р о

 
Я пред тобой в последний раз, —
Мучения мои сейчас
Окончатся, увидишь, сами.
Слова, что я сказал, не ложь, —
Припомнить их тебя зову я:
«Знай, Лира, ты, пока живу я,
Голодной смертью не умрешь!»
Двойная мука, вижу я,
Обоим выпала на долю:
Тебе принес я хлеба вволю, —
Но на исходе жизнь моя.
 

   Л и р а

 
Что ты сказал, Марандро, милый?
 

   М а р а н д р о

 
Не медли голод утолить
Тем временем, как Парка нить
Срезает над моей могилой.
И этот, Лира, хлеб простой,
Напитанный моею кровью,
Насытит, принятый с любовью,
Печальной горькою едой.
Перед тобою хлеб, который
Все силы Рима стерегли,
И все ж купить его смогли
Два добрых друга смертью скорой.
Любовь, что душу мне томит,
Какой хотите мерой мерьте:
Из-за нее пришел я к смерти,
И Леонисьо мой убит.
Мою любовь, которой чище
Нет на земле, принять спеши.
Она — питанье для души,
И выше не бывает пищи!
Добра ли жизнь была иль зла, —
Моей судьбою ты владела.
Прими же ныне это тело,
Как душу ранее взяла.
 

 
   Падает мертвым, а Лира кладет его к себе на колени.
 
   Л и р а

 
Мой друг, сокровище мое,
Уснул ты?.. А недавно сила
Горячая в тебе бурлила…
Зачем ты погубил ее?
И вот тебя не стало вдруг,
С тобою ж — радости и счастья!
Нет в мире большего несчастья,
Чем час, когда уходит друг.
Ты был всегда, Марандро мой,
В любви бестрепетным и верным!
Но вел тебя в твоем безмерном
Дерзанье к смерти путь прямой.
Ты подвиг смелый совершил,
Врагов дивиться заставляя.
Но, смерть от милой удаляя,
Всей жизни ты ее лишил.
Хлеб кровью тот покрыт… И взгляд
В испуге на него кидаю, —
Его и хлебом не считаю:
В нем яд губительный! в нем яд!
И если все-таки к устам
Его, терзаясь, подниму я, —
То разве лишь для поцелуя: Марандро кровь осталась там.
 

 
   В это время входит на сцену мальчик; он слабо бормочет. Эго брат Лиры.
 
   Б р а т Л и р ы

 
Сестрица, в страшных муках мать
Скончалась; на своей постели
Отец наш дышит еле-еле,
Мне тоже время умирать.
Нас голод скоро всех убьет…
Но у тебя есть хлеб, сестрица!
Увы! Он мне не пригодится,
Нет, пища в прок мне не пойдет!
Мне голод горло так стеснил,
Что будь тот хлеб водою жидкой, —
И то еда была бы пыткой, —
Ее бы я не проглотил.
Возьми же хлеб, сестра моя;
Чтоб мукой истерзать нас, небо
Послало вдруг довольно хлеба…
В тот самый миг, как умер я.
Падает мертвым.
 

   Л и р а

 
Вот брат любимый умирает…
Дыханье жизни отошло…
Но зло для нас — еще не зло,
Коль бог е д и н ы м злом карает.
Злой рок беду к беде прибавил,
И стало две беды зараз.
Меня один и тот же час
Вдовой и сиротой оставил…
О вы, лежащие вокруг
Тела! Обоих римлян злоба
Убила, дорогие оба:
Один — мой брат, другой — мой друг.
Гляжу, любви палима жаждой,
На этого и на того.
И мука больше оттого,
Что был душе желанен каждый.
О друг любимый! нежный брат!
К любви я вашей вновь приближусь,
Коль скоро с вами я увижусь,
Попав на небо или в ад.
И будет смерть моя похожа
На смерть обоих мертвецов, —
Кинжал давно уже готов
Меня убить — и голод тоже.
Но все ж скорее сталью грудь
Я поражу, чем съесть посмею
Вот этот хлеб. Косой своею
Смерть не страшит меня ничуть.
Я медлю? стала я трусливой?
Боюсь я? перед чем испуг?
Брат милый мой! мой нежный друг!
Свиданья близок миг счастливый.