— Перестань, — хрипло пробормотал Малко, — я хочу тебя.
Он был на пределе. Катя наклонилась, и его мужское достояние оказалось между ее грудей. Она сжала их руками и несколькими вращательными движениями довела Малко до оргазма. Он больше не сдерживался, испытывая облегчение и разочарование одновременно. Катя, словно завороженная, смотрела затуманившимся взглядом, как истекает его семя на ее атласную кожу.
Когда он немного успокоился, она предложила как ни в чем не бывало:
— Пойдем куда-нибудь пообедаем? Мне хочется есть.
Непревзойденная динамистка!.. Прочтя во взгляде Малко недовольство, она добавила:
— Ты очень меня возбуждаешь. Мне нравятся твои глаза. Никогда таких не видела...
Она снова была сама кротость. Малко, еще не вполне пришедший в себя после пережитых ощущений, смирился, поклявшись себе, что рано или поздно он добьется от Кати своего. Она удалилась в ванную, томно покачивая восхитительными и недоступными округлостями, и крикнула оттуда:
— Поедем в «Каса Наутика»! Там лучшее «чевиче» в Лиме...
Малко вдруг сообразил, что она так и не передала ему ни слова от отца. А догадывается ли генерал Сан-Мартин, каким образом его дочь выполняет поручение, мелькнуло у него в голове.
— Вкусно, — пробормотала она с полным ртом. Впрочем, выбора не было. Небогатое меню сплошь состояло из рыбных блюд. Плюс неизбежное писко. Двухэтажный ресторан, разделенный на несколько зальчиков, был битком набит. Катя сияла, возбужденная своей недавней выходкой и несколькими выпитыми рюмками. Ее ножка под столом нежно прижималась к ноге Малко.
— Что мне просил передать твой отец? — спросил он.
— Отец рвет и мечет. Лаура скрывала от него, что работала на полицию. Она думала, что не делает ничего плохого, просто хотела заработать побольше денег. Но среди сыскников тоже полно «сендерос». А проболталась родная сестра Лауры.
— Сестра?
— Да, она тоже работает в сыскной полиции. Она похвасталась одной из своих коллег, а та передает информацию сендеровцам... Ну вот... Они пристрелили ее средь бела дня у всех на виду, чтобы другим неповадно было и чтобы показать шпикам, что они плюют на них.
— Но откуда полиции все это известно?
— Тот, кто стрелял, обронил свою избирательную карточку. Поэтому они так быстро вышли на его след.
— Вот как...
Поистине, поединок дебилов.
— Видишь, — продолжала она, — отец говорил тебе, что здесь никому нельзя доверять.
— А у тебя оружие есть?
— А как же!
Катя приоткрыла сумочку, и Малко увидел черный ствол маленького револьвера.
— И это все, что он тебе сказал?
— Он хочет, чтобы ты улетел в Тинго-Мария завтра же, сразу после встречи с Моникой Перес. Билет на самолет уже заказан. Заедешь к нам, он передаст тебе письмо к его другу Оскару Уанкайо.
— Будем надеяться, что это более надежный человек, — вздохнул Малко.
Катя с умильной мордочкой наклонилась к нему.
— Если мы тебе поможем поймать Мануэля Гусмана, возьмешь меня с собой в Париж? — пропела она.
— А отец тебя туда не отпускает?
— Нет, он говорит, что это слишком далеко. А мне ужасно хочется побывать в Париже. Лима — такая дыра...
— Может быть, и возьму, если будешь паинькой, — пообещал Малко. — Или, по крайней мере, в Рио.
После трудного задания он собирался немного отдохнуть в Рио-де-Жанейро, а затем съездить в Ресифи, попытаться достать дерево редких пород для реставрации панелей в своем замке в Лицене. Из Ресифи — прямым рейсом в Париж: «Эр-Франс» обслуживала теперь северо-восток Бразилии.
Катя лукаво улыбнулась.
— А сегодня тебе не понравилось? По-моему, потрясающе.
— Я предпочел бы заняться с тобой любовью.
Она поднялась; в темных глазах мелькнуло странное выражение.
— Мы займемся любовью... Идем, потанцуем.
Они вышли на крошечную, слабо освещенную площадку для танцев. Сцепив руки на затылке Малко, Катя обвилась вокруг него подобно лозе, к ужасу сидевших за столиками матрон, и, зажмурившись, словно влюбленная кошка, принялась ритмично раскачиваться под медленную и томную мелодию «чичас» — смесь индейской и испанской музыки. На редкость чистый звук доносился из лазерного проигрывателя «Акай».
Очень быстро Малко вновь пришел в неистовое возбуждение, особенно когда стройная ножка Кати скользнула между его ног. Застыв посреди площадки, не обращая никакого внимания на публику, девушка вдруг ритмично заколыхалась всем телом, впившись ногтями в затылок Малко, и приникла к его губам долгим поцелуем. Когда она отстранилась, он увидел в ее глазах уже знакомый огонек. Не девчонка, а сущий бесенок! Ее ручка украдкой проскользнула между их сплетенными телами и потянула вниз молнию на брюках Малко...
Снова то же упоительное, но несколько разочаровывающее ощущение... До конца пластинки они так и простояли обнявшись, приходя в себя, затем вернулись к столику, провожаемые осуждающими взглядами соседей, которые, однако, не упустили ни одного мгновения из разыгравшегося на их глазах редкостного спектакля. Катя потерлась щекой о плечо Малко.
— Вот видишь, я же говорила, что мы займемся любовью, — нежно прошептала она. Это его окончательно обезоружило. Роскошное тело тропической шлюхи и привычки испорченной школьницы...
— Тебе не кажется, что есть другие способы, более полноценные? — многозначительно произнес Малко.
— О, да, — томно протянула она и, вдруг взглянув на часы, встрепенулась. — Мне пора. А то отец ужасно рассердится. Знаешь, он очень строгий.
Катя вскочила. В машине они не обменялись ни словом. На прощание она подарила ему еще один пылкий поцелуй и шепнула:
— Спасибо за чудесный вечер. Я тебе позвоню.
Малко проводил ее взглядом, завороженный покачиванием роскошных бедер в вечернем сумраке. Кончится тем, что он либо придушит ее, либо изнасилует. А может быть, и то и другое.
Огромные автобусы на полной скорости обгоняли его с угрожающим ревом. Насколько хватало глаз тянулись гаражи, склады и пустыри. Наконец он увидел впереди табличку с полустертой надписью: «Universitad Nacional Mayor de San Marcos».
Миновав грязный перекресток, где в глубокой колее застрял автобус, Малко свернул направо на авеню Амесага и поехал вдоль ограды, испещренной многочисленными надписями масляной краской, за которой виднелись строения университетского городка. Он остановил машину у ворот и пошел дальше пешком.
Одну стену факультета социологии полностью занимал огромный портрет Мао. Весь низ был исписан проклятиями в адрес «ревизионистской клики Дэн Сяопина». Ни одного свободного квадратного сантиметра не было на стенах — все пестрело революционными лозунгами, призывами к вооруженному восстанию, хвалами в адрес «Сендеро Луминосо». Над входом красовался огромный транспарант: «Свободу товарищу Мече».
Это была единственная из лидеров «Сендеро», которую удалось арестовать...
Малко без труда нашел памятник. Легендарный Че был изображен в натуральную величину, в берете и с автоматом Калашникова в руках. Прислонившись к постаменту, какая-то парочка целовалась взасос на глазах у всех. Голые до пояса студенты загорали на каменных ступеньках. Моники не было. Малко пошел пройтись. В киосках продавали марксистскую литературу, политические памфлеты, фотографии со сценами пыток... Обстановка была непринужденная и возбуждающая... Малко вернулся к Че Геваре.
Моника Перес была уже там. В облегающих, как перчатка, джинсах и поношенной футболке.
— Привет, как дела?
Она рассеянно чмокнула его. Он протянул ей пакет с лекарством.
— Вот.
— Можешь немножко подождать? — спросила она. — Я передам его и тут же вернусь. Потом перехватим по сэндвичу, и я познакомлю тебя кое с кем из товарищей...
— Ладно, — кивнул Малко, — только я постою в тени.
— Я скоро.
Взяв пакет, она быстро удалилась. Малко вошел в здание факультета. Он почти бегом пересек холл и нашел заднюю дверь. Выглянув, он увидел Монику Перес, которая шла к центральному зданию. Смешавшись с толпой студентов, он последовал за ней. Молодая женщина свернула налево, обогнув центральное здание, а Малко вошел в подъезд. Когда он вышел с другой стороны, Моника приближалась к водонапорной башне, возвышавшейся рядом с заброшенным футбольным полем. Место было открытое, идти за ней дальше было невозможно.
Издали он заметил у водонапорной башни тощего молодого человека с длинными волосами. Он явно поджидал молодую женщину. Моника передала ему пакет, и они обменялись несколькими словами. Потом она повернулась и быстро зашагала обратно.
Малко приплясывал на месте от нетерпения. Ему нельзя было выйти, пока Моника могла его заметить.
Парень, которому она передала лекарство, не спеша удалялся. Он обогнул башню и направился к стоящему в стороне низкому строению. Едва Моника скрылась из виду, Малко устремился вслед за ним. Молодой человек вошел в здание, окна которого были задернуты белыми занавесками. На табличке у входа значилось: «Institute de medicina tropical».
Малко тоже вошел внутрь. В холле было много народу; парень, с которым встречалась Моника, исчез. Малко наугад поднялся по первой попавшейся лестнице и оказался на небольшой площадке. Стены были исписаны все теми же лозунгами.
Никого.
Малко вернулся в холл, и тут увидел, как откуда-то сверху спустился длинноволосый парень, уже без пакета, и смешался с толпой.
Разочарованный, он вышел на улицу. Лекарства могли просто передать очередному посреднику... Задерживаться было нельзя — Моника, должно быть, уже ждала его.
Он пробежал напрямик по газонам и через заднюю дверь вошел в холл социологического факультета. Как раз вовремя — Моника его искала.
— Я немного прогулялся, — сказал он. — Какой огромный у вас университет!
— Здесь бьется сердце Лимы, — с гордостью произнесла молодая женщина. — Знаешь, в Сан-Маркосе учится много детей бедняков.
— Они не скрывают своих убеждений, — заметил Малко.
— Полиция не имеет права входить на территорию университетского городка, — объяснила она.
Беседуя, они дошли до маленького ресторанчика под открытым небом, где им подали неизменное «чевиче». Моника казалась более спокойной, чем накануне.
— Ты обещала меня с кем-то познакомить, — напомнил Малко.
— Да. Только не знаю, придут ли они. Они мало кому доверяют.
— А тебе?
— Мне — да. Но тебя они не знают. Ты захватил свои статьи?
— Захватил.
— Дай их мне.
Он протянул ей конверт с бумагами, сфабрикованными ЦРУ. Моника встала.
— Подожди меня, я сейчас.
Она снова затерялась в толпе и вернулась четверть часа спустя.
— Я им все передала, — сообщила она. — Думаю, они согласятся с тобой встретиться.
— А ты сама — ты разделяешь их взгляды? — спросил Малко.
— Конечно!
— Ты когда-нибудь видела Мануэля Гусмана?
Моника покачала головой.
— Гусман умер. Уже давно. Он был тяжело болен.
— Кто же теперь возглавляет «Сендеро Луминосо»?
— Коллегиальное руководство, — ответила она. — Отдельные личности значения не имеют...
— Все это напоминает мне «Красных Кхмеров», — сказал Малко. — Идеи у них были интересные, но они как-никак уничтожили три миллиона камбоджийцев.
Моника пожала плечами.
— Они пошли по неверному пути. Превратно истолковали учение Мао...
Самое ужасное, что она говорила искренне. Вдруг Моника взглянула на часы и встала.
— Пойдем, сегодня они уже не придут. Можешь меня подвезти? Моя машина еще в ремонте. Если нет, я поймаю такси.
— Подвезу, конечно, — кивнул Малко.
Да, эта пламенная революционерка, эта «пасионария» с гошистскими убеждениями была куда менее соблазнительной, чем та немного взбалмошная женщина, которая лишь позавчера дарила ему пламенные поцелуи... Они направились к воротам, навстречу им то и дело попадались студенты с книгами под мышкой.
«Тойота» стояла справа от ворот, на бетонной площадке. Малко повернул ключ в замке. Моника обошла машину, ожидая, когда он откроет вторую дверцу. Вдруг он увидел, как глаза молодой женщины наполнились ужасом. Обернуться он не успел — чьи-то руки схватили его сзади и поволокли. Слева появился человек с поднятой рукой. Малко попытался уклониться от удара дубинкой, но не сумел.
Падая, он успел увидеть, как Моника Перес побежала прочь, но еще один человек кинулся ей наперерез и принялся осыпать ее ударами. Потом все потонуло во мраке.
Глава 9
Он был на пределе. Катя наклонилась, и его мужское достояние оказалось между ее грудей. Она сжала их руками и несколькими вращательными движениями довела Малко до оргазма. Он больше не сдерживался, испытывая облегчение и разочарование одновременно. Катя, словно завороженная, смотрела затуманившимся взглядом, как истекает его семя на ее атласную кожу.
Когда он немного успокоился, она предложила как ни в чем не бывало:
— Пойдем куда-нибудь пообедаем? Мне хочется есть.
Непревзойденная динамистка!.. Прочтя во взгляде Малко недовольство, она добавила:
— Ты очень меня возбуждаешь. Мне нравятся твои глаза. Никогда таких не видела...
Она снова была сама кротость. Малко, еще не вполне пришедший в себя после пережитых ощущений, смирился, поклявшись себе, что рано или поздно он добьется от Кати своего. Она удалилась в ванную, томно покачивая восхитительными и недоступными округлостями, и крикнула оттуда:
— Поедем в «Каса Наутика»! Там лучшее «чевиче» в Лиме...
Малко вдруг сообразил, что она так и не передала ему ни слова от отца. А догадывается ли генерал Сан-Мартин, каким образом его дочь выполняет поручение, мелькнуло у него в голове.
* * *
Волны Тихого океана с плеском разбивались о деревянные столбы, поддерживающие ресторан «Каса Наутика», примостившийся на самом краю длинной дамбы, выдающейся далеко в море. Позади возвышались утесы Мирафлорес. Пол под ногами, казалось, слегка покачивался, словно палуба корабля... Катя с жадностью поглощала «чевиче» — тонкие полоски сырой рыбы, выдержанные в лимонном соке и обильно сдобренные специями.— Вкусно, — пробормотала она с полным ртом. Впрочем, выбора не было. Небогатое меню сплошь состояло из рыбных блюд. Плюс неизбежное писко. Двухэтажный ресторан, разделенный на несколько зальчиков, был битком набит. Катя сияла, возбужденная своей недавней выходкой и несколькими выпитыми рюмками. Ее ножка под столом нежно прижималась к ноге Малко.
— Что мне просил передать твой отец? — спросил он.
— Отец рвет и мечет. Лаура скрывала от него, что работала на полицию. Она думала, что не делает ничего плохого, просто хотела заработать побольше денег. Но среди сыскников тоже полно «сендерос». А проболталась родная сестра Лауры.
— Сестра?
— Да, она тоже работает в сыскной полиции. Она похвасталась одной из своих коллег, а та передает информацию сендеровцам... Ну вот... Они пристрелили ее средь бела дня у всех на виду, чтобы другим неповадно было и чтобы показать шпикам, что они плюют на них.
— Но откуда полиции все это известно?
— Тот, кто стрелял, обронил свою избирательную карточку. Поэтому они так быстро вышли на его след.
— Вот как...
Поистине, поединок дебилов.
— Видишь, — продолжала она, — отец говорил тебе, что здесь никому нельзя доверять.
— А у тебя оружие есть?
— А как же!
Катя приоткрыла сумочку, и Малко увидел черный ствол маленького револьвера.
— И это все, что он тебе сказал?
— Он хочет, чтобы ты улетел в Тинго-Мария завтра же, сразу после встречи с Моникой Перес. Билет на самолет уже заказан. Заедешь к нам, он передаст тебе письмо к его другу Оскару Уанкайо.
— Будем надеяться, что это более надежный человек, — вздохнул Малко.
Катя с умильной мордочкой наклонилась к нему.
— Если мы тебе поможем поймать Мануэля Гусмана, возьмешь меня с собой в Париж? — пропела она.
— А отец тебя туда не отпускает?
— Нет, он говорит, что это слишком далеко. А мне ужасно хочется побывать в Париже. Лима — такая дыра...
— Может быть, и возьму, если будешь паинькой, — пообещал Малко. — Или, по крайней мере, в Рио.
После трудного задания он собирался немного отдохнуть в Рио-де-Жанейро, а затем съездить в Ресифи, попытаться достать дерево редких пород для реставрации панелей в своем замке в Лицене. Из Ресифи — прямым рейсом в Париж: «Эр-Франс» обслуживала теперь северо-восток Бразилии.
Катя лукаво улыбнулась.
— А сегодня тебе не понравилось? По-моему, потрясающе.
— Я предпочел бы заняться с тобой любовью.
Она поднялась; в темных глазах мелькнуло странное выражение.
— Мы займемся любовью... Идем, потанцуем.
Они вышли на крошечную, слабо освещенную площадку для танцев. Сцепив руки на затылке Малко, Катя обвилась вокруг него подобно лозе, к ужасу сидевших за столиками матрон, и, зажмурившись, словно влюбленная кошка, принялась ритмично раскачиваться под медленную и томную мелодию «чичас» — смесь индейской и испанской музыки. На редкость чистый звук доносился из лазерного проигрывателя «Акай».
Очень быстро Малко вновь пришел в неистовое возбуждение, особенно когда стройная ножка Кати скользнула между его ног. Застыв посреди площадки, не обращая никакого внимания на публику, девушка вдруг ритмично заколыхалась всем телом, впившись ногтями в затылок Малко, и приникла к его губам долгим поцелуем. Когда она отстранилась, он увидел в ее глазах уже знакомый огонек. Не девчонка, а сущий бесенок! Ее ручка украдкой проскользнула между их сплетенными телами и потянула вниз молнию на брюках Малко...
Снова то же упоительное, но несколько разочаровывающее ощущение... До конца пластинки они так и простояли обнявшись, приходя в себя, затем вернулись к столику, провожаемые осуждающими взглядами соседей, которые, однако, не упустили ни одного мгновения из разыгравшегося на их глазах редкостного спектакля. Катя потерлась щекой о плечо Малко.
— Вот видишь, я же говорила, что мы займемся любовью, — нежно прошептала она. Это его окончательно обезоружило. Роскошное тело тропической шлюхи и привычки испорченной школьницы...
— Тебе не кажется, что есть другие способы, более полноценные? — многозначительно произнес Малко.
— О, да, — томно протянула она и, вдруг взглянув на часы, встрепенулась. — Мне пора. А то отец ужасно рассердится. Знаешь, он очень строгий.
Катя вскочила. В машине они не обменялись ни словом. На прощание она подарила ему еще один пылкий поцелуй и шепнула:
— Спасибо за чудесный вечер. Я тебе позвоню.
Малко проводил ее взглядом, завороженный покачиванием роскошных бедер в вечернем сумраке. Кончится тем, что он либо придушит ее, либо изнасилует. А может быть, и то и другое.
* * *
После выпитого накануне писко пыльная жара Лимы казалась совершенно невыносимой. Под черепом Малко ритмично стучал там-там. Немного взбодрившись целым литром кофе, он медленно ехал под палящим солнцем вдоль авеню Венесуэлы в поисках университета Сан-Маркос.Огромные автобусы на полной скорости обгоняли его с угрожающим ревом. Насколько хватало глаз тянулись гаражи, склады и пустыри. Наконец он увидел впереди табличку с полустертой надписью: «Universitad Nacional Mayor de San Marcos».
Миновав грязный перекресток, где в глубокой колее застрял автобус, Малко свернул направо на авеню Амесага и поехал вдоль ограды, испещренной многочисленными надписями масляной краской, за которой виднелись строения университетского городка. Он остановил машину у ворот и пошел дальше пешком.
Одну стену факультета социологии полностью занимал огромный портрет Мао. Весь низ был исписан проклятиями в адрес «ревизионистской клики Дэн Сяопина». Ни одного свободного квадратного сантиметра не было на стенах — все пестрело революционными лозунгами, призывами к вооруженному восстанию, хвалами в адрес «Сендеро Луминосо». Над входом красовался огромный транспарант: «Свободу товарищу Мече».
Это была единственная из лидеров «Сендеро», которую удалось арестовать...
Малко без труда нашел памятник. Легендарный Че был изображен в натуральную величину, в берете и с автоматом Калашникова в руках. Прислонившись к постаменту, какая-то парочка целовалась взасос на глазах у всех. Голые до пояса студенты загорали на каменных ступеньках. Моники не было. Малко пошел пройтись. В киосках продавали марксистскую литературу, политические памфлеты, фотографии со сценами пыток... Обстановка была непринужденная и возбуждающая... Малко вернулся к Че Геваре.
Моника Перес была уже там. В облегающих, как перчатка, джинсах и поношенной футболке.
— Привет, как дела?
Она рассеянно чмокнула его. Он протянул ей пакет с лекарством.
— Вот.
— Можешь немножко подождать? — спросила она. — Я передам его и тут же вернусь. Потом перехватим по сэндвичу, и я познакомлю тебя кое с кем из товарищей...
— Ладно, — кивнул Малко, — только я постою в тени.
— Я скоро.
Взяв пакет, она быстро удалилась. Малко вошел в здание факультета. Он почти бегом пересек холл и нашел заднюю дверь. Выглянув, он увидел Монику Перес, которая шла к центральному зданию. Смешавшись с толпой студентов, он последовал за ней. Молодая женщина свернула налево, обогнув центральное здание, а Малко вошел в подъезд. Когда он вышел с другой стороны, Моника приближалась к водонапорной башне, возвышавшейся рядом с заброшенным футбольным полем. Место было открытое, идти за ней дальше было невозможно.
Издали он заметил у водонапорной башни тощего молодого человека с длинными волосами. Он явно поджидал молодую женщину. Моника передала ему пакет, и они обменялись несколькими словами. Потом она повернулась и быстро зашагала обратно.
Малко приплясывал на месте от нетерпения. Ему нельзя было выйти, пока Моника могла его заметить.
Парень, которому она передала лекарство, не спеша удалялся. Он обогнул башню и направился к стоящему в стороне низкому строению. Едва Моника скрылась из виду, Малко устремился вслед за ним. Молодой человек вошел в здание, окна которого были задернуты белыми занавесками. На табличке у входа значилось: «Institute de medicina tropical».
Малко тоже вошел внутрь. В холле было много народу; парень, с которым встречалась Моника, исчез. Малко наугад поднялся по первой попавшейся лестнице и оказался на небольшой площадке. Стены были исписаны все теми же лозунгами.
Никого.
Малко вернулся в холл, и тут увидел, как откуда-то сверху спустился длинноволосый парень, уже без пакета, и смешался с толпой.
Разочарованный, он вышел на улицу. Лекарства могли просто передать очередному посреднику... Задерживаться было нельзя — Моника, должно быть, уже ждала его.
Он пробежал напрямик по газонам и через заднюю дверь вошел в холл социологического факультета. Как раз вовремя — Моника его искала.
— Я немного прогулялся, — сказал он. — Какой огромный у вас университет!
— Здесь бьется сердце Лимы, — с гордостью произнесла молодая женщина. — Знаешь, в Сан-Маркосе учится много детей бедняков.
— Они не скрывают своих убеждений, — заметил Малко.
— Полиция не имеет права входить на территорию университетского городка, — объяснила она.
Беседуя, они дошли до маленького ресторанчика под открытым небом, где им подали неизменное «чевиче». Моника казалась более спокойной, чем накануне.
— Ты обещала меня с кем-то познакомить, — напомнил Малко.
— Да. Только не знаю, придут ли они. Они мало кому доверяют.
— А тебе?
— Мне — да. Но тебя они не знают. Ты захватил свои статьи?
— Захватил.
— Дай их мне.
Он протянул ей конверт с бумагами, сфабрикованными ЦРУ. Моника встала.
— Подожди меня, я сейчас.
Она снова затерялась в толпе и вернулась четверть часа спустя.
— Я им все передала, — сообщила она. — Думаю, они согласятся с тобой встретиться.
— А ты сама — ты разделяешь их взгляды? — спросил Малко.
— Конечно!
— Ты когда-нибудь видела Мануэля Гусмана?
Моника покачала головой.
— Гусман умер. Уже давно. Он был тяжело болен.
— Кто же теперь возглавляет «Сендеро Луминосо»?
— Коллегиальное руководство, — ответила она. — Отдельные личности значения не имеют...
— Все это напоминает мне «Красных Кхмеров», — сказал Малко. — Идеи у них были интересные, но они как-никак уничтожили три миллиона камбоджийцев.
Моника пожала плечами.
— Они пошли по неверному пути. Превратно истолковали учение Мао...
Самое ужасное, что она говорила искренне. Вдруг Моника взглянула на часы и встала.
— Пойдем, сегодня они уже не придут. Можешь меня подвезти? Моя машина еще в ремонте. Если нет, я поймаю такси.
— Подвезу, конечно, — кивнул Малко.
Да, эта пламенная революционерка, эта «пасионария» с гошистскими убеждениями была куда менее соблазнительной, чем та немного взбалмошная женщина, которая лишь позавчера дарила ему пламенные поцелуи... Они направились к воротам, навстречу им то и дело попадались студенты с книгами под мышкой.
«Тойота» стояла справа от ворот, на бетонной площадке. Малко повернул ключ в замке. Моника обошла машину, ожидая, когда он откроет вторую дверцу. Вдруг он увидел, как глаза молодой женщины наполнились ужасом. Обернуться он не успел — чьи-то руки схватили его сзади и поволокли. Слева появился человек с поднятой рукой. Малко попытался уклониться от удара дубинкой, но не сумел.
Падая, он успел увидеть, как Моника Перес побежала прочь, но еще один человек кинулся ей наперерез и принялся осыпать ее ударами. Потом все потонуло во мраке.
Глава 9
Малко очнулся, но острая боль в левой половине головы заставила его снова закрыть глаза. Кровь бешено стучала в висках, тошнило. Ему потребовалось еще несколько минут, чтобы окончательно прийти в себя и осмотреться. Он лежал на полу в крошечной квадратной камере без всякой мебели; от вида грязно-зеленоватых стен его затошнило еще сильнее. Тусклая лампочка под самым потолком освещала помещение; свет пробивался также сквозь маленькое зарешеченное окошко, откуда доносились голоса и смех — видимо, оно выходило во двор. Попытавшись подняться, он обнаружил, что руки его скованы за спиной наручниками.
Ему с трудом удалось встать на ноги. Все тело болело, словно его измолотили палками. Правый карман был оторван: так грубо его обыскивали.
Он был в руках перуанской полиции!
Прислонившись к стене, он восстановил в памяти картину молниеносного нападения у ворот университетского городка. Где теперь Моника Перес? Страшно ему не было, он был зол и растерян. Что означал этот арест, больше смахивающий на похищение?
Страшно хотелось пить. Он принялся колотить ногой в дверь. Минут через пять дверь приоткрылась и появился толстяк в штатском, с кольтом за поясом. Он смерил Малко взглядом своих поросячьих глазок и спросил:
— Чего надо?
— Позовите вашего начальника, — сказал Малко по-испански.
Тот, казалось, не понял.
— Позовите начальника, — повторил Малко, — и дайте мне воды. Я не перуанец. Я иностранный ученый.
Охранник ухмыльнулся, покачал головой, смачно сплюнул на пол и захлопнул дверь, так и не сказав ни слова. Слова узника явно не произвели на него никакого впечатления. Малко сел на пол, опершись спиной о стену, и задумался. Кроме генерала Сан-Мартина и Фелипе Манчаи, никто в Лиме не знает, что он работает на ЦРУ. Надо попытаться выбраться отсюда своими силами, не прибегая к помощи властей, чтобы не провалить свою легенду, а заодно и все задание. Интересно, удалось ли Монике Перес убежать? Вряд ли.
Прошло еще минут двадцать, потом в замке повернулся ключ. Дверь открылась, и вошел тот же самый охранник. На этот раз он, казалось, был настроен более дружелюбно. В руках у него был глиняный кувшин, который он поставил перед Малко.
— Начальник сейчас придет, — сказал он. — А пока он велел дать тебе попить.
Это был добрый знак. Охранник ушел, заперев за собой дверь, и Малко склонился над кувшином. Руки были скованы; ничего не поделаешь, придется лакать. Он нагнулся еще ниже и в ужасе замер. В воде что-то плавало.
Руки. Две сморщенные кисти человеческих рук, отрубленные чуть выше запястий, желтоватые, словно руки мумии.
Это были женские руки — на одной еще сохранилось тонкое серебряное колечко, врезавшееся в распухший палец. Должно быть, они были отрублены давно: вода была прозрачной, без малейших следов крови.
Малко отпрянул к стене, скорчившись в приступе тошноты.
К чему эта зловещая демонстрация?
Он все еще не мог опомниться, когда дверь камеры вновь открылась и показалась ухмыляющаяся физиономия охранника. Вслед за ним вошел, пожевывая обгоревшую спичку, еще один человек — высокий, смуглый, широкоплечий, со зверским лицом. На поясе у него висел пистолет в потертой кобуре; в руках он держал черное полотнище.
— Что, амиго, не пьется? — хохотнул охранник. — Ты ведь, кажется, просил водички. Или предпочтешь выпить с полковником, а? Пошли.
Малко поднялся. В ту же минуту второй человек набросил ему на голову принесенное полотнище — черное, плотное, совершенно непроницаемое. Шею Малко сдавила веревочная петля, что-то холодное и твердое уперлось в затылок.
— Если попытаешься бежать, амиго, — услышал он голос первого охранника, — прострелю тебе башку...
Он с силой толкнул Малко в спину, и тот, ничего не видя, стукнулся головой о косяк двери. Оба охранника расхохотались:
— Перебрал, что ли?
Они подхватили его под руки и повели куда-то по длинному коридору, потом вверх по лестнице — этаж, второй, третий... Навстречу попадались какие-то люди, весело здоровались. Слышались и мужские, и женские голоса.
Наконец раздался скрип открываемой двери, и голос охранника объявил:
— Еще посылочка для полковника Ферреро.
Девичий голос что-то проворковал в ответ, и Малко провели в следующую комнату. Щелкнул замок наручников; он почувствовал, что правую руку освободили, а левую потянули вверх. Снова щелчок. Наконец с него сняли полотнище.
Он был в довольно большом кабинете. Под высоким потолком со скрипом вращался старенький вентилятор. Одна стена была полностью задернута занавеской, остальные три, голые, выкрашенные в зеленоватый цвет, украшала единственная картина, изображавшая офицера в форме, увешанного наградами. На заваленном бумагами письменном столе стояло несколько телефонов. Сидевший за ним человек пристально смотрел на Малко, попыхивая сигаретой в мундштуке. Он был почти совсем лысый, с длинным оливкового цвета лицом и умными черными глазами. Перед ним было разложено все содержимое карманов Малко — деньги, документы, ключи от машины, кредитные карточки и револьвер Фелипе Манчаи.
По его знаку двое охранников ретировались, закрыв за собой дверь. Малко не представлял для хозяина кабинета никакой опасности: прикованный наручниками к трубе центрального отопления, он не мог отойти от стены больше, чем на десять сантиметров.
С тщательно рассчитанной медлительностью лысый человек поднялся и подошел к Малко, не выпуская изо рта сигареты.
— Говорите по-испански?
— Да, — кивнул Малко.
— Ну что, сеньор Линге, с подпольщиками знаемся?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — с достоинством сказал Малко. — Меня похитили какие-то неизвестные. Я иностранец и...
У него вырвался отчаянный вопль — стоявший перед ним человек ткнул его сигаретой в грудь.
— Надо говорить «сеньор полковник», — наставительно произнес он, не повышая голоса. — Продолжайте.
Ярость душила Малко. Нечеловеческим усилием воли он заставил себя сдержаться: вступать в пререкания с таким типом было бесполезно и опасно.
— Сеньор полковник, — произнес он ледяным тоном, — мне кажется, речь идет о чудовищной ошибке ваших подчиненных. Я ученый, социолог, приехал в Перу для сбора материалов. Я не понимаю, почему меня задержали.
Ожог на груди болел невыносимо, но Малко, собравшись с силами, поведал всю свою «историю», обильно пересыпая ее научными терминами, и рассказал, как он познакомился на вечеринке с Моникой Перес и попросил ее стать его переводчиком и гидом. Облокотившись о стол, полковник слушал его с непроницаемым лицом. Когда Малко умолк, он кивнул и сказал, перейдя на «ты»:
— Ну, ну! Стало быть, ты не имеешь ничего общего с подпольщиками?
— Ничего, сеньор полковник.
Полковник снова одобрительно кивнул и сказал мягче:
— Это меняет дело. Знаешь, где ты находишься?
— Нет, сеньор полковник.
— В «Диркоте». Наша работа — бороться с террористами. Так что сам понимаешь...
Его добродушие после недавней злобы насторожило Малко. Полковник обошел стол и резким движением отдернул занавеску. За ней громоздились глиняные кувшины — такие же, как тот, что приносили в камеру Малко. Их было больше сотни. На каждом висела табличка с номером и фамилией. Полковник, широко улыбаясь, повернулся к Малко.
— Смотри, это мои архивы. Предположим, я арестовал подпольщика. Он мне не верит, что его дружки уже у нас в руках, и лжет. Тогда я показываю ему такой кувшин — и он перестает отпираться. У нас нет места, чтобы хранить тела, но и рук вполне достаточно.
Малко снова охватил ужас. Он молчал, борясь с бешеным желанием плюнуть в оливковую физиономию полковника. Тот задернул занавеску, не спеша вернулся к столу, взял паспорт Малко и принялся его листать.
— Ты приехал недавно, — заметил он. — Понравилось тебе в Лиме?
— Да, сеньор полковник, — ответил Малко, — но мне бы хотелось, чтобы это досадное недоразумение было устранено как можно скорее.
Он твердо решил придерживаться своей легенды до последней возможности, чтобы не провалить задание.
— Разумеется, — кивнул полковник, — раз ты не имеешь ничего общего с подпольщиками.
— Ничего, сеньор пол... А-а-а-а!
Его крик разнесся, должно быть, по всему этажу: с неожиданной яростью перуанец изо всех сил ударил его ногой в низ живота. Стоя вплотную к Малко, с перекошенным от злости лицом, он выкрикнул:
— Врешь! Террорист дерьмовый. Я заставлю тебя признаться, за каким чертом ты приехал в нашу страну. А будешь молчать — подохнешь здесь!
Он обошел стол и нажал на кнопку звонка. Дверь открылась, и появился толстяк в штатском с пистолетом за поясом.
— Приведи девятый номер! — рявкнул полковник.
— Сию минуту, сеньор полковник!
Полковник достал новую сигарету и молча закурил.
Малко с трудом переводил дыхание. За дверью послышались шаги, звон наручников, и вошел охранник, таща за собой человека с закрытым черным лицом. Он пинком подтолкнул его к стене и пристегнул к другой отопительной трубе. Затем жестом фокусника сорвал черное покрывало, и глазам Малко открылось ужасающее зрелище. Распухшее лицо представляло собой сплошной кровоподтек, из разбитых губ сочилась кровь, несколько зубов было выбито. Голая грудь была усеяна коричневыми пятнами — свежими ожогами от сигарет. Малко похолодел. Это был старый аптекарь, тот самый, что передал ему пакет с лекарствами! Взяв со стола какую-то карточку, полковник подошел к вновь прибывшему.
— Тебя зовут Хорхе Луис Салем?
— Да, сеньор полковник, — пробормотал тот едва слышно.
— Говори громче, скотина, пусть твой дружок тебя слышит! Это ты украл редкое лекарство у своего хозяина?
— Да, сеньор полковник, — ответил несчастный чуть громче.
— И что ты с ним сделал?
Гнетущее молчание показалось Малко бесконечным. Охранник принялся не спеша закручивать цепь наручников старика. Тот опустил голову и с трудом разлепил окровавленные губы:
— Я передал... вот этому кабальеро.
— Ты видел его раньше?
— Нет, сеньор полковник. Мне позвонила женщина и сказала, что он придет. Ее я тоже не знаю.
— Тебе известно, для кого оно предназначено?
— Нет, сеньор полковник.
Снова наступила тишина, только тихонько поскрипывал вентилятор под потолком, перегоняя тяжелый, словно липкий воздух. Полковник спросил помягче:
— Зачем же ты обокрал своего хозяина, Хорхе Луис?
Старик опустил голову еще ниже и забормотал монотонным голосом, словно отвечая хорошо заученный урок:
— Они меня заставили, сеньор полковник. Они сказали, что если я этого не делаю, они убьют моего сына. Он у меня учится в университете Сан-Маркос. Ему пришлось бы все бросить и скрыться в Сьерре. Я не хотел...
Малко слушал, и в нем поднимался глухой гнев. Для «чуло» отдать сына в университет было немыслимым счастьем. Террористы из «Сендеро Луминосо» шантажировали старика, не заботясь о его дальнейшей судьбе... Теперь его смелет полицейская мясорубка. Полковник с грустью покачал головой.
— Вот видишь, Хорхе Луис, твой сын не будет гордиться тобой. Поскольку ты сознался, допрашивать тебя больше не будут, но тебе придется провести много лет в тюрьме.
И все из-за таких людей, как этот иностранец, который явился в нашу страну сеять несчастье.
Щелкнули наручники, и охранник увел старика на цепочке, словно животное. По лицу Малко струился пот. Он отдал бы все на свете, чтобы почесать ожог на груди. Полковник повернулся к нему и сунул ему под нос несколько фотографий. На снимках Малко узнал себя и старого аптекаря, передающего ему пакет.
— Для подпольщика ты не слишком осторожен, — хмыкнул полковник. — За этим человеком следили, а телефон твоей подружки Моники Перес прослушивается. Зря вы все стараетесь. Мы уже арестовали две тысячи террористов в одной только Лиме.
— Но я вовсе не подпольщик! — запротестовал Малко.
— Просто приятельница попросила меня забрать в аптеке лекарства для бедняков.
Сильный удар коленом в живот напомнил ему о том, что он забыл прибавить «сеньор полковник»... Когда он отдышался, перуанец потряс перед его лицом бело-голубой коробочкой — такой же, как те, что он получил от аптекаря и передал Монике.
Ему с трудом удалось встать на ноги. Все тело болело, словно его измолотили палками. Правый карман был оторван: так грубо его обыскивали.
Он был в руках перуанской полиции!
Прислонившись к стене, он восстановил в памяти картину молниеносного нападения у ворот университетского городка. Где теперь Моника Перес? Страшно ему не было, он был зол и растерян. Что означал этот арест, больше смахивающий на похищение?
Страшно хотелось пить. Он принялся колотить ногой в дверь. Минут через пять дверь приоткрылась и появился толстяк в штатском, с кольтом за поясом. Он смерил Малко взглядом своих поросячьих глазок и спросил:
— Чего надо?
— Позовите вашего начальника, — сказал Малко по-испански.
Тот, казалось, не понял.
— Позовите начальника, — повторил Малко, — и дайте мне воды. Я не перуанец. Я иностранный ученый.
Охранник ухмыльнулся, покачал головой, смачно сплюнул на пол и захлопнул дверь, так и не сказав ни слова. Слова узника явно не произвели на него никакого впечатления. Малко сел на пол, опершись спиной о стену, и задумался. Кроме генерала Сан-Мартина и Фелипе Манчаи, никто в Лиме не знает, что он работает на ЦРУ. Надо попытаться выбраться отсюда своими силами, не прибегая к помощи властей, чтобы не провалить свою легенду, а заодно и все задание. Интересно, удалось ли Монике Перес убежать? Вряд ли.
Прошло еще минут двадцать, потом в замке повернулся ключ. Дверь открылась, и вошел тот же самый охранник. На этот раз он, казалось, был настроен более дружелюбно. В руках у него был глиняный кувшин, который он поставил перед Малко.
— Начальник сейчас придет, — сказал он. — А пока он велел дать тебе попить.
Это был добрый знак. Охранник ушел, заперев за собой дверь, и Малко склонился над кувшином. Руки были скованы; ничего не поделаешь, придется лакать. Он нагнулся еще ниже и в ужасе замер. В воде что-то плавало.
Руки. Две сморщенные кисти человеческих рук, отрубленные чуть выше запястий, желтоватые, словно руки мумии.
Это были женские руки — на одной еще сохранилось тонкое серебряное колечко, врезавшееся в распухший палец. Должно быть, они были отрублены давно: вода была прозрачной, без малейших следов крови.
Малко отпрянул к стене, скорчившись в приступе тошноты.
К чему эта зловещая демонстрация?
Он все еще не мог опомниться, когда дверь камеры вновь открылась и показалась ухмыляющаяся физиономия охранника. Вслед за ним вошел, пожевывая обгоревшую спичку, еще один человек — высокий, смуглый, широкоплечий, со зверским лицом. На поясе у него висел пистолет в потертой кобуре; в руках он держал черное полотнище.
— Что, амиго, не пьется? — хохотнул охранник. — Ты ведь, кажется, просил водички. Или предпочтешь выпить с полковником, а? Пошли.
Малко поднялся. В ту же минуту второй человек набросил ему на голову принесенное полотнище — черное, плотное, совершенно непроницаемое. Шею Малко сдавила веревочная петля, что-то холодное и твердое уперлось в затылок.
— Если попытаешься бежать, амиго, — услышал он голос первого охранника, — прострелю тебе башку...
Он с силой толкнул Малко в спину, и тот, ничего не видя, стукнулся головой о косяк двери. Оба охранника расхохотались:
— Перебрал, что ли?
Они подхватили его под руки и повели куда-то по длинному коридору, потом вверх по лестнице — этаж, второй, третий... Навстречу попадались какие-то люди, весело здоровались. Слышались и мужские, и женские голоса.
Наконец раздался скрип открываемой двери, и голос охранника объявил:
— Еще посылочка для полковника Ферреро.
Девичий голос что-то проворковал в ответ, и Малко провели в следующую комнату. Щелкнул замок наручников; он почувствовал, что правую руку освободили, а левую потянули вверх. Снова щелчок. Наконец с него сняли полотнище.
Он был в довольно большом кабинете. Под высоким потолком со скрипом вращался старенький вентилятор. Одна стена была полностью задернута занавеской, остальные три, голые, выкрашенные в зеленоватый цвет, украшала единственная картина, изображавшая офицера в форме, увешанного наградами. На заваленном бумагами письменном столе стояло несколько телефонов. Сидевший за ним человек пристально смотрел на Малко, попыхивая сигаретой в мундштуке. Он был почти совсем лысый, с длинным оливкового цвета лицом и умными черными глазами. Перед ним было разложено все содержимое карманов Малко — деньги, документы, ключи от машины, кредитные карточки и револьвер Фелипе Манчаи.
По его знаку двое охранников ретировались, закрыв за собой дверь. Малко не представлял для хозяина кабинета никакой опасности: прикованный наручниками к трубе центрального отопления, он не мог отойти от стены больше, чем на десять сантиметров.
С тщательно рассчитанной медлительностью лысый человек поднялся и подошел к Малко, не выпуская изо рта сигареты.
— Говорите по-испански?
— Да, — кивнул Малко.
— Ну что, сеньор Линге, с подпольщиками знаемся?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — с достоинством сказал Малко. — Меня похитили какие-то неизвестные. Я иностранец и...
У него вырвался отчаянный вопль — стоявший перед ним человек ткнул его сигаретой в грудь.
— Надо говорить «сеньор полковник», — наставительно произнес он, не повышая голоса. — Продолжайте.
Ярость душила Малко. Нечеловеческим усилием воли он заставил себя сдержаться: вступать в пререкания с таким типом было бесполезно и опасно.
— Сеньор полковник, — произнес он ледяным тоном, — мне кажется, речь идет о чудовищной ошибке ваших подчиненных. Я ученый, социолог, приехал в Перу для сбора материалов. Я не понимаю, почему меня задержали.
Ожог на груди болел невыносимо, но Малко, собравшись с силами, поведал всю свою «историю», обильно пересыпая ее научными терминами, и рассказал, как он познакомился на вечеринке с Моникой Перес и попросил ее стать его переводчиком и гидом. Облокотившись о стол, полковник слушал его с непроницаемым лицом. Когда Малко умолк, он кивнул и сказал, перейдя на «ты»:
— Ну, ну! Стало быть, ты не имеешь ничего общего с подпольщиками?
— Ничего, сеньор полковник.
Полковник снова одобрительно кивнул и сказал мягче:
— Это меняет дело. Знаешь, где ты находишься?
— Нет, сеньор полковник.
— В «Диркоте». Наша работа — бороться с террористами. Так что сам понимаешь...
Его добродушие после недавней злобы насторожило Малко. Полковник обошел стол и резким движением отдернул занавеску. За ней громоздились глиняные кувшины — такие же, как тот, что приносили в камеру Малко. Их было больше сотни. На каждом висела табличка с номером и фамилией. Полковник, широко улыбаясь, повернулся к Малко.
— Смотри, это мои архивы. Предположим, я арестовал подпольщика. Он мне не верит, что его дружки уже у нас в руках, и лжет. Тогда я показываю ему такой кувшин — и он перестает отпираться. У нас нет места, чтобы хранить тела, но и рук вполне достаточно.
Малко снова охватил ужас. Он молчал, борясь с бешеным желанием плюнуть в оливковую физиономию полковника. Тот задернул занавеску, не спеша вернулся к столу, взял паспорт Малко и принялся его листать.
— Ты приехал недавно, — заметил он. — Понравилось тебе в Лиме?
— Да, сеньор полковник, — ответил Малко, — но мне бы хотелось, чтобы это досадное недоразумение было устранено как можно скорее.
Он твердо решил придерживаться своей легенды до последней возможности, чтобы не провалить задание.
— Разумеется, — кивнул полковник, — раз ты не имеешь ничего общего с подпольщиками.
— Ничего, сеньор пол... А-а-а-а!
Его крик разнесся, должно быть, по всему этажу: с неожиданной яростью перуанец изо всех сил ударил его ногой в низ живота. Стоя вплотную к Малко, с перекошенным от злости лицом, он выкрикнул:
— Врешь! Террорист дерьмовый. Я заставлю тебя признаться, за каким чертом ты приехал в нашу страну. А будешь молчать — подохнешь здесь!
Он обошел стол и нажал на кнопку звонка. Дверь открылась, и появился толстяк в штатском с пистолетом за поясом.
— Приведи девятый номер! — рявкнул полковник.
— Сию минуту, сеньор полковник!
Полковник достал новую сигарету и молча закурил.
Малко с трудом переводил дыхание. За дверью послышались шаги, звон наручников, и вошел охранник, таща за собой человека с закрытым черным лицом. Он пинком подтолкнул его к стене и пристегнул к другой отопительной трубе. Затем жестом фокусника сорвал черное покрывало, и глазам Малко открылось ужасающее зрелище. Распухшее лицо представляло собой сплошной кровоподтек, из разбитых губ сочилась кровь, несколько зубов было выбито. Голая грудь была усеяна коричневыми пятнами — свежими ожогами от сигарет. Малко похолодел. Это был старый аптекарь, тот самый, что передал ему пакет с лекарствами! Взяв со стола какую-то карточку, полковник подошел к вновь прибывшему.
— Тебя зовут Хорхе Луис Салем?
— Да, сеньор полковник, — пробормотал тот едва слышно.
— Говори громче, скотина, пусть твой дружок тебя слышит! Это ты украл редкое лекарство у своего хозяина?
— Да, сеньор полковник, — ответил несчастный чуть громче.
— И что ты с ним сделал?
Гнетущее молчание показалось Малко бесконечным. Охранник принялся не спеша закручивать цепь наручников старика. Тот опустил голову и с трудом разлепил окровавленные губы:
— Я передал... вот этому кабальеро.
— Ты видел его раньше?
— Нет, сеньор полковник. Мне позвонила женщина и сказала, что он придет. Ее я тоже не знаю.
— Тебе известно, для кого оно предназначено?
— Нет, сеньор полковник.
Снова наступила тишина, только тихонько поскрипывал вентилятор под потолком, перегоняя тяжелый, словно липкий воздух. Полковник спросил помягче:
— Зачем же ты обокрал своего хозяина, Хорхе Луис?
Старик опустил голову еще ниже и забормотал монотонным голосом, словно отвечая хорошо заученный урок:
— Они меня заставили, сеньор полковник. Они сказали, что если я этого не делаю, они убьют моего сына. Он у меня учится в университете Сан-Маркос. Ему пришлось бы все бросить и скрыться в Сьерре. Я не хотел...
Малко слушал, и в нем поднимался глухой гнев. Для «чуло» отдать сына в университет было немыслимым счастьем. Террористы из «Сендеро Луминосо» шантажировали старика, не заботясь о его дальнейшей судьбе... Теперь его смелет полицейская мясорубка. Полковник с грустью покачал головой.
— Вот видишь, Хорхе Луис, твой сын не будет гордиться тобой. Поскольку ты сознался, допрашивать тебя больше не будут, но тебе придется провести много лет в тюрьме.
И все из-за таких людей, как этот иностранец, который явился в нашу страну сеять несчастье.
Щелкнули наручники, и охранник увел старика на цепочке, словно животное. По лицу Малко струился пот. Он отдал бы все на свете, чтобы почесать ожог на груди. Полковник повернулся к нему и сунул ему под нос несколько фотографий. На снимках Малко узнал себя и старого аптекаря, передающего ему пакет.
— Для подпольщика ты не слишком осторожен, — хмыкнул полковник. — За этим человеком следили, а телефон твоей подружки Моники Перес прослушивается. Зря вы все стараетесь. Мы уже арестовали две тысячи террористов в одной только Лиме.
— Но я вовсе не подпольщик! — запротестовал Малко.
— Просто приятельница попросила меня забрать в аптеке лекарства для бедняков.
Сильный удар коленом в живот напомнил ему о том, что он забыл прибавить «сеньор полковник»... Когда он отдышался, перуанец потряс перед его лицом бело-голубой коробочкой — такой же, как те, что он получил от аптекаря и передал Монике.