Жерар де Вилье
Виза на Кубу
Глава 1
Луис Мигель Баямо запарковал свой старый серый «БМВ» на стоянке такси для туристов напротив отеля «Свободная Гавана» и захлопнул дверцу, даже не закрыв ее на ключ. Несмотря на номер, которым обозначались машины обычных граждан, все знали, что две антенны на крыше указывали на принадлежность к Ж-2, Службе государственной безопасности, внутреннему ответвлению ДЖИ[1].
Таксисты проводили глазами атлетический силуэт кубинца. Этому не надо было пичкать себя черной фасолью, которой питается средний кубинец, чтобы прибавить в весе. Под его гуаяберой[2] угадывались мощная мускулатура и плечи как у докера. С большими черными усами вокруг плотного рта и пышной темной шевелюрой он был самим воплощением латинского мужского начала. Женщина из Национальной революционной полиции, охранявшая вход в отель, загородила ему дорогу.
— Companero! A donde vas?[3]
Отели, где жили иностранцы, были закрыты для кубинцев. Луис Мигель Баямо достал бумажник и сунул ей под нос свой красный пропуск сотрудника ДЖИ.
— Soy trabahando, companera...[4]
Его взгляд упал на тяжелую грудь, обтянутую серой формой. Красивая девушка с удлиненным и тонким лицом покраснела.
— Oh! Disculpame, companero![5]
— Хорошо, хорошо, — сказал великодушно Луис Мигель.
Как бы желая ее отстранить, он положил руку на бедро девушки, слегка сжимая упругое тело. Их взгляды встретились, и он прочитал восхищение в глазах кубинки.
— Ты хорошо работаешь, — сказал он. — Скажи мне твое имя, и я доложу о тебе в лучшем виде.
Его рука чуть сильней сжала бедро девушки. Эту он бы поимел на краю письменного стола. А в форме это будет еще более возбуждающе.
— Дорис Велез, компаньеро.
— До свидания, Дорис! — сказал Баямо.
Он прошел в просторный холл, где всегда царило многолюдное оживление. Большинство туристов и делегаций предпочитало останавливаться в отеле «Свободная Гавана». Бывший «Хилтон» потихоньку загнивал уже тридцать лет, но имел еще вполне приличный вид. Его валютные магазины, кабаре и бары обеспечивали постоянное оживление. Луис Мигель подошел к администратору. Группа итальянских туристов благоговейно слушала длинный рассказ своего гида, в то время как иракцы окружили служащую Кубатура, щупая ее словно спелый плод. На Кубе такого рода вольности были обычным делом, поскольку более чем свободные нравы допускали это.
Даже научный социализм не смог взять верх над сексуальными влечениями кубинцев, подогреваемыми ромом и солнцем.
Луису Мигелю удалось привлечь внимание служащей регистратуры.
— Ключ от номера 2210, пожалуйста.
Девушка взяла нужный ключ и протянула его без тени недоверия. В гостинице проживали делегации из Сальвадора, Никарагуа и Чили, и ни один обычный кубинец не осмелился бы попросить ключ от номера. Насвистывая и пребывая в лирическом настроении, Баямо направился к лифтам. Назвав этаж матроне, которая управляла кабиной, он посмотрел на часы: было четыре часа дня. В его распоряжении было целых два часа.
Полная кубинка приветливо улыбнулась ему, заметив под его гуаяберой выпирающую кобуру пистолета на поясе.
— Двадцатый этаж, компаньеро, — объявила она.
Луис Мигель прошел по пустынному коридору и постучал в 2210-й номер. Почти тотчас дверь открылась, и он проскользнул внутрь.
Огромные руки Луиса Мигеля сомкнулись, как когти хищной птицы, вокруг тонкой талии открывшей ему блондинки. У него забилось сердце и ладони стали влажными. Благодаря естественным светлым волосам, собранным в хвост, она казалась моложе своих шестнадцати лет, но ее большой рот, миндалевидный разрез полных порока глаз и острые груди дышали сексуальностью. Это была своего рода Лолита тропиков, от которой мужчины сходят с ума. Руки кубинца стали опускаться вдоль спины, ощупывая нервно изогнутый зад, бедра, коснулись края короткого платья.
— Que buena! — прошептал он. — Vamos a templar![7]
Баямо уже толкал ее к кровати. В первый раз он ее увидел месяц назад в кабаре «Капри», когда она с азартом исполняла афрокубинский номер, имитируя любовную сцену перед глазами изумленных канадских туристов. Он наблюдал ее странный взгляд уже развращенной взрослой девушки, ее живот, отплясывающий в бешеном ритме сарабанду в нескольких метрах от него, и поклялся поиметь ее. Тот, кого он сопровождал, один из его чешских коллег, спросил у него:
— Кто это? Ты ее знаешь?
— Нет, но я восполню пробел... Никогда не видел столь возбуждающей titi[8].
Ему не составило труда соблазнить Херминию Тамарго. Когда он вызвал ее в Управление безопасности, находящееся на пересечении улиц Сан Мигель и Анита в квартале Verdero[9], она быстро поняла, к чему клонилась их беседа.
Будучи государственной служащей, как и все кубинцы, она зарабатывала сто пятьдесят песо[10] в месяц, которые ей не на что было тратить, поскольку лавки в Гаване были пусты. Луис Мигель, являясь сотрудником секретных служб, имел доступ в валютные магазины, где за доллары можно было купить все... от французских духов до «Куантро», от «Джонни Уокера» и видеомагнитофонов «Самсунг» до больших бутылей с минеральной водой. Сокровища, недоступные простым кубинцам.
Херминия сочла неумным сопротивляться, когда Луис Мигель начал теребить се груди.
Пыхтя, как паровоз, кубинец опрокинул ее на письменный стол, в то время как Херминия незаметно помогла ему расстегнуть брюки. Он набросился на нее как ненормальный и удовлетворился в мгновение ока. Затем, пресытившийся и великодушный, Луис Мигель спросил у нее:
— Чем бы ты хотела заниматься, кроме jinitera[11]?
— Танцовщицей в «Тропикане»...
Самое красивое кабаре Гаваны, настоящее заведение. Там могли работать только девушки, получившие рекомендацию члена партии. Помимо более высокой зарплаты, они имели время от времени возможность поживиться долларами какого-нибудь туриста... Луис Мигель все устроил.
С тех пор они виделись в posadas[12], или в парке Ленина, или даже в отеле «Свободная Гавана». Это особенно восхищало Херминию: после каждой встречи она часами принимала ванну, потому что шампунь и мыло были предметами роскоши на Кубе...
Она нигде не была столь податливой, как в номере пришедшего в упадок роскошного отеля... Однако в этот раз, прежде чем лечь в постель, Херминия попыталась оттолкнуть Луиса Мигеля.
— Подожди! Подожди!
— В чем дело? — уже свирепея, недовольно воскликнул Луис Мигель.
Несколько раз она ему устраивала сцены с отказом, чтобы выманить у него подарок. Херминия Тамарго оказалась ужасной чертовкой и к тому же шлюшкой. К сожалению, Луис Мигель, страдающий «титиманией», уже не мог без нее обойтись.
Машинально его рука сжала острую и крепкую грудь. Херминия надулась.
— Там один seguroso[13] остановил меня в холле.
— Ты показала ему пропуск?
В свое время он ей сделал фальшивый пропуск для кубинцев, работающих в отелях для иностранцев, который давал возможность проходить через охрану.
— Да, — ответила Херминия. — Но он мне назадавал кучу вопросов. Я ему сказала, что работаю горничной. Он записал мое имя.
Кубинец пожал плечами.
— Пустяки. Если у тебя возникнут проблемы, скажешь, чтобы приходили ко мне.
Все сколько-нибудь важные кубинцы имели свою «тити». Это было принято, и в этом смысле царило полное попустительство. Пережиток мужского превосходства, который Революция не смогла победить. Луис Мигель подумал, что этот инцидент оказался кстати. Это укрепляло его алиби относительно его присутствия в «Свободной Гаване». Даже самый тупой гэбист поймет, что можно делать глупости из-за девчонки типа Херминии. Желая окончательно успокоить ее, он прошептал ей на ухо:
— Потом пойдем в валютный. Им привезли купальники из Бразилии...
А он возьмет себе бутылку «Джонни Уокера».
Херминия сразу заворковала, прижимаясь низом живота к своему любовнику, становясь вновь податливой и полной порока, что приводило его в неистовство.
— Мой конь! — прошептала она, массируя возбужденную плоть Баямо.
В принципе, это было прозвище Фиделя Кастро. Кубинцы говорили, что у него это хозяйство было огромных размеров. Признак мужского достоинства Луиса Мигеля давал повод называть его так.
Задыхаясь, он крутил ее необыкновенно длинные соски, Треск молнии, которую расстегнули умелые пальцы, отозвался во всех нервных окончаниях его тела. Потом было восхитительное ощущение от прикосновения руки к его воспаленной плоти. Во власти чудесного головокружения он пошатывался посреди комнаты.
Она бесстыдно посмотрела на Луиса Мигеля.
— Как ты хочешь, моя любовь?
— Mamame la pinga![14]
Голос Луиса Мигеля охрип от предвкушаемого удовольствия. Херминия послушно встала на колени и прильнула к нему. Кубинец захрипел от наслаждения, нажимая на голову блондинки.
Херминии всегда нравилось возбуждать мужчин таким образом, чувствовать их в своей власти. Предчувствуя близящийся конец, Луис Мигель взревел и отстранил ее голову назад.
— Стой, чертовка! Пойдем на кровать. Как это у тебя так хорошо получается?
Он задыхался.
Херминия скромно опустила глаза.
— Этому меня научил один товарищ, пионер, — тихо сказала она. — В школе Сиэнфуэгос. Мне было 12 лет, и как-то раз он пошел за мной в туалет. Он был очень красивым, похож на Че, и тогда я позволила ему поласкать меня. Потом он достал свой член и сказал, чтобы я наклонилась. Я присела, и одним махом он всадил его мне в рот...
— А после того? — побагровев, выдохнул Луис Мигель. — Он не пытался тебя трахнуть?
Опустив глаза, Херминия продолжала свое дело.
— Нет, нет, — заверила она. — Он хотел лишь, чтобы я брала в рот. Моя стажировка длилась две недели, и он приходил ко мне каждый вечер.
— И с тех пор ты его не видела?
— Нет, он исполнял свой интернациональный долг в Анголе, и его убили.
Луис Мигель Баямо агонизировал от удовольствия. Кровь стучала в его мужском естестве и в висках. Бормоча непристойности, он опрокинул Херминию на низкую кровать и сам упал на нее, задирая короткое платье. Когда она с ним встречалась, она никогда не надевала трусиков. Сходу он легко проник в нее. Согнув ноги как лягушка, Херминия царапала ему бока. Луис Мигель каждый раз удивлялся тому, с какой легкостью это маленькое тело вбирало его в себя.
Скрестив ноги у него на спине и зацепившись за его шею, Херминия умоляла:
— Давай! Глубже, мой конь! Раскрой меня надвое!
Всегда эта лирика тропиков!
Под мощными ударами тела любовника Херминия стала сначала извиваться, затем ее тело бросилось навстречу ему, как будто она танцевала. Несмотря на свою хрупкость, ей удавалось приподнимать Луиса Мигеля!
— Какой ты большой! — простонала Херминия. — Быстрей! Быстрей!
Зарычав, Луис Мигель навалился на нее с еще большей силой. Удерживая ее на месте, его руки сжимали ее круглые ягодицы.
Неожиданно резкие удары сотрясли дверь. Херминия опустила ноги и застыла.
— Ты слышал?
— Плевал я на это!
Луис Мигель был в таком состоянии, что не заметил бы, если бы все вокруг него рушилось. В дверь продолжали стучать. Херминии было уже не до любви, но остановить Луиса Мигеля было так же невозможно, как поезд на полном ходу. Дыша как бык, он еще неистово двигался и с криком замер.
В тот самый момент дверь открылась.
Херминия издала вопль ужаса. В проеме двери показались два силуэта: горничной с пропуском в руке и сотрудника службы безопасности в зеленой рубашке, остановившего ее недавно в холле. Последний отстранил женщину и вошел один в номер. Вырвавшись из объятий Херминии, Луис Мигель вскочил с кровати и с глазами, налитыми кровью, пошел на чужака.
— Voy a reventarte la cabeza, maricon![15]
Незнакомец отступил. Его правая рука скрылась под гуаяберой в поисках оружия, и тут он увидел, что Баямо уже направил на него свой пистолет. Проявляя осторожность, он неподвижно замер, потом достал удостоверение, почти такое же, как у Луиса Мигеля.
— Не нервничай, компаньеро! Я с виллы Маристы[16].
Луис Мигель Баямо испепелил его взглядом.
— Кто тебе дал разрешение входить в эту комнату? Меня зовут Луис Мигель Баямо, я начальник восточного отдела ДЖИ.
Вошедший показал ему свое удостоверение, и Баямо покорно склонил голову.
— Я не хотел тебя беспокоить, компаньеро, но эта... женщина рассказала мне подозрительную историю.
Испуганная Херминия Тамарго скрылась в ванной. Приведя себя в порядок, Луис Мигель лихорадочно соображал. Он как чумы опасался типа, стоящего перед ним. В кубинской системе никто не чувствовал себя в безопасности. Даже он, несмотря на то, что был в ранге начальника отдела и только что выполнял важные функции за границей. Надо было уладить дело.
И быстро...
— Херминия! — позвал он.
Сразу показалась светлая голова.
— Спускайся и подожди нас в холле, — приказал он.
Гэбист не посмел воспротивиться уходу девушки. Незаметно Луис Мигель посмотрел на часы, и его сердце почти замерло. Необходимо было, чтобы непрошеный гость ушел не позже, чем через десять минут. Он лихорадочно соображал. Выманить его из комнаты? Но тогда трудно будет вернуться. Надо его успокоить, обезвредить бомбу. Баямо набрался духа и повернулся лицом к нему. Тот слащаво улыбнулся.
— Я сожалею, компаньеро. Но эта девушка предъявила мне фальшивый пропуск. Я проверил у администратора. Тогда я решил разобраться. Этот номер числится за одним из наших чешских компаньерос, который находится здесь. Я подумал, что она...
— Херминия работает на меня, — резко прервал его Баямо. — Это я дал ей этот пропуск. У меня здесь было с ней свидание, и... (он заставил себя заговорщицки улыбнуться) ты знаешь, компаньеро, что это такое...
Испанское обращение на «ты» упрощало дело. Гэбист оскалился в довольно гнусной улыбке.
— Como no...[17]
Кровь у кубинцев горячая. Даже Фидель не пренебрегал случаем принять знаки уважения какой-нибудь юной пионерки. Тем не менее, ищейка почуяла волка. Луис Мигель нервничал, его взгляд блуждал, в то время как в этой истории не было ничего серьезного. Гэбист подумал, что за этим что-то скрывалось. Недавно посадили одного министра, который растратил миллион казенных песо на свою «тити». Было забавно заставить немного попотеть могущественного товарища, стоящего напротив.
— Эта девушка, — начал он, — не работала у нас в качестве puta militante[18]...
— Нет, нет, это я ее завербовал.
У Баямо прошло возбуждение и он вновь обрел свое достоинство. Однако его сердце еще продолжало сильно колотиться. Луис Мигель хлопнул гэбиста по спине.
— Пойдем, компаньеро. Я тебе поставлю cerveza[19] в «Патио». Ты его вполне заслужил.
— С большим удовольствием! — согласился гэбист. — Но сначала я должен предупредить администратора отеля, что все в порядке. Что не следует беспокоить эту Херминию. Она танцует в «Тропикане», не так ли?
Мерзавец уже как следует поработал... Луис Мигель скрыл свою ненависть под двусмысленной ухмылкой.
— Да. Можешь пойти на нее посмотреть...
Гэбист снял трубку телефона. Он попросил кого-то и застыл на месте, переминаясь с ноги на ногу. Проявляя нетерпение, Луис Мигель мысленно отсчитывал секунды. Мерзавец делал это умышленно.
— Огромное спасибо, сеньор Свэт, — сказала она. — До свидания.
— До свидания, компаньеро, — вежливо ответил он.
Она проводила его глазами, говоря себе, что не все империалисты плохи. Как обычно, он оставил ей на прилавке пакетик с дезодорантом и духами, которые невозможно было найти в городе.
Американец вышел из валютного магазина, находившегося в глубине длинного коридора, и не спеша направился в сторону вестибюля. С момента его отъезда из Мирамара за ним следили, и один гэбист наверняка рыскал в холле по его следам. Кстати, он не остался незамеченным, так как, несмотря на жару, упорно не снимал пиджак в клетку и галстук.
После окончания Йельского университета Свэт сразу поступил на работу в ЦРУ в качестве аналитика и дослужился до заместителя начальника гаванского центра. Учитывая риск, сюда ехали только добровольцы. Дипломатические отношения между Кубой и Соединенными Штатами Америки были прерваны двадцать пять лет назад, но посольство преобразовалось в «Секцию американских интересов», и Джеральд Свэт, как и его коллеги, пользовался дипломатическими привилегиями.
Он побродил вокруг «Патио», бара на первом этаже, потом пошел к лифтам, держа под мышкой коробку сигар. С совершенно невинным видом.
— Двадцать пятый, — объявил он.
Женщина нажала на кнопку. Из бара на двадцать пятом этаже открывался прекрасный вид на всю Гавану, и он часто туда заходил. Поднявшись наверх, он устроился на табурете и сделал заказ:
— Один мохито.
Излюбленный напиток Хемингуэя. Ром, лимонад, лимон, мята и сахар. Четыре туриста любовались панорамой. Джеральд Свэт спокойно потягивал свой мохито. Приближалось время встречи. В баре никто за ним не следил. Сотрудники безопасности, которым было поручено вести за ним наблюдение, знали его привычки и не хотели слишком себя обнаруживать. Они, должно быть, ждали его в вестибюле, зная от лифтерши, на каком этаже он находился...
Он оставил на стойке два доллара и вышел. Но вместо того чтобы сесть в лифт, Свэт стал спускаться по запасной лестнице. Это был опасный момент, но если бы он встретил кого-то, то всегда мог сказать, что лифт не пришел. Они так часто ломались... Благодаря подошвам из натурального каучука он быстро спустился на три этажа и вышел в коридор двадцать второго этажа. Там никого не было. Он добежал до двери 2210-го номера и постучал.
В дверь снова постучали. Он был словно пригвожден к месту, и сердце у него отбивало, наверное, сто пятьдесят ударов в минуту. Баямо почувствовал, как у него подкосились ноги. На этот раз гэбист решился пойти открыть.
— Сукин сын, — прошептал сквозь зубы Луис Мигель.
Внезапно он кинулся вперед, вынимая одновременно свой пистолет. Взяв его за ствол, Баямо с выдохом дровосека обрушил его рукоятку на затылок своего коллеги, который уже держал руку на дверной ручке.
Раздался ужасный звук хрустнувшей черепной коробки, гэбист издал глухой стон и зашатался. Как сумасшедший, Луис Мигель продолжал наносить удары со всей силой своей ненависти, дробя кости. Под конец он ударил упавшего с такой силой, что рукоятка пистолета проникла глубоко в голову... Весь в поту, он поднялся, пнул ногой труп и бросился открывать дверь.
В коридоре уже никого не было.
Трясущимися руками Баямо машинально вытер покрывалом ствол пистолета. В голове у него был туман.
В несколько секунд его жизнь перевернулась, и у него почти совсем не осталось времени, чтобы что-то предпринять.
Что произошло? После того как он постучал, он неясно услышал шум какой-то борьбы по ту сторону двери, но, ошарашенный, сразу отошел. Эта встреча имела исключительно важное значение. Человек, с которым он должен был встретиться, потребовал от компании месяцы трудов. Установить новый контакт было очень сложно.
Двери лифта открылись, и он вошел в кабину. По крайней мере, его не застигли врасплох...
— Вестибюль, — сказал он лифтерше.
Что знал точно сотрудник безопасности? Он, конечно, не сообщил своим начальникам номер комнаты, прежде чем туда пойти. И он случайно засек Херминию. Но Баямо не мог оставить труп на месте. Чешский коллега его бы выдал. Это было слишком опасно. Кровь была почти незаметна на темном паласе, стертом до основы. Значит, надо было избавиться от тела. Но как?
Он открыл окно и наклонился. Внизу находился цементный купол с круглыми застекленными отверстиями, которые освещали вестибюль. Работающие кондиционеры позволяли никогда не открывать эти окна. И если бы ему удалось выкинуть труп наружу, его бы не сразу обнаружили.
Луис Мигель решительно вернулся к трупу, подтащил его за ноги и приставил к окну. Мерзавец был ужас какой тяжелый... Сжав зубы, он высунул тело наружу. Последнее усилие — и оно упадет вдоль стены.
— Прощай, педераст, — сказал сквозь зубы Луис Мигель.
Тело гэбиста нырнуло в пустоту. Луис Мигель проследил за его падением. Мертвец, перевернувшись несколько раз, ударился о цементный купол, неожиданно подскочил и провалился сквозь одно из круглых отверстий, освещающих вестибюль.
Иракец с большими усами, как муха вокруг сладкого, кружил около Херминии, сидящей на одном из кресел под цементным куполом, сквозь круглые отверстия которого проникал свет. Ее остро торчащая грудь и смазливый вид словно магнит притягивали его. Юная кубинка скользнула по нему взглядом, полным восхищения, но заставила себя оставить его вопрос без ответа... Ее подружки, тем не менее, говорили ей, что у арабов было много «зеленых»[20].
Как-нибудь в другой раз. Инцидент в номере 2210 смутил ее. Херминия вспомнила, что астрологический прогноз Радио Марти[21], которое она слушала каждое утро, предрек ей помеху... Несмотря на это, Херминия подмигнула арабу и сняла ногу с колена с тем, чтобы он увидел, что под юбкой на ней ничего не было. Может быть, он даст ей несколько долларов и ничего не будет с ней делать...
И действительно, он приблизился и слегка задел ее бедро.
— Компаньера, я в 887-м номере, — сказал он. — Я... Но тут грохот разбитого стекла прервал его, и темная масса упала в трех метрах от них в граде сыплющихся осколков стекла.
Херминия с воплем вскочила с места.
Голова гэбиста ударилась о мраморный пол и разбилась, разбросав повсюду малопривлекательные остатки. Остолбеневший араб не смог произнести ни звука. Люди сбегались, задирая головы вверх, к дыре в застекленной крыше.
Прибежал полицейский в форме, раздвигая зевак на своем пути. Холл разноголосо гудел.
— Это самоубийство! — высказался кто-то.
С вытаращенными глазами Херминия разглядывала мертвого. Он был обезображен падением до неузнаваемости, но она узнала его по зеленой рубашке. Это не было самоубийством. Она попятилась, смешиваясь с толпой. Боясь пошевелиться, Херминия стояла, ни о чем не думая. Через несколько минут она почувствовала, как ее тянут назад. Она повернула голову и встретилась взглядом с Луисом Мигелем. Не спеша, он проводил ее до «БМВ». Сразу же рванув с места, Баямо повернул в сторону Рампы, спускаясь к Малекону[22]. Он остановился напротив скалистого холма, возвышавшегося над берегом моря и увенчанного блокгаузом, недалеко от отеля «Националь».
— Что случилось? — робко спросила Херминия.
— Заткнись! — грубо оборвал ее кубинец, бросая недобрый взгляд в ее сторону.
Его глаза скользнули по удлиненной шее «тити». Баямо охватил внезапный порыв ярости. Все произошло из-за этой шлюшки. Он мог бы одной рукой задушить ее и тем самым убрать лишнего свидетеля.
Возможно, Херминия почувствовала эту ненависть и поэтому, взявшись за ручку дверцы, прошептала:
— Мне страшно! Я пойду домой.
— Оставайся здесь, — пророкотал он, сжимая ей запястья с такой силой, что она закричала.
Не отпуская ее, Баямо принялся размышлять. Смерть сотрудника госбезопасности неизбежно вызовет доскональное расследование, которое приведет прямо к номеру 2210. Потом... Баямо знал, как работали его «друзья». Все будет пропущено через мельчайшее сито. Обязательно обнаружится его присутствие в «Свободной Гаване» и, так или иначе, перед серьезностью улик жилец номера 2210, его чешский коллега, раскроет личность того, кому предоставлял комнату...
Таксисты проводили глазами атлетический силуэт кубинца. Этому не надо было пичкать себя черной фасолью, которой питается средний кубинец, чтобы прибавить в весе. Под его гуаяберой[2] угадывались мощная мускулатура и плечи как у докера. С большими черными усами вокруг плотного рта и пышной темной шевелюрой он был самим воплощением латинского мужского начала. Женщина из Национальной революционной полиции, охранявшая вход в отель, загородила ему дорогу.
— Companero! A donde vas?[3]
Отели, где жили иностранцы, были закрыты для кубинцев. Луис Мигель Баямо достал бумажник и сунул ей под нос свой красный пропуск сотрудника ДЖИ.
— Soy trabahando, companera...[4]
Его взгляд упал на тяжелую грудь, обтянутую серой формой. Красивая девушка с удлиненным и тонким лицом покраснела.
— Oh! Disculpame, companero![5]
— Хорошо, хорошо, — сказал великодушно Луис Мигель.
Как бы желая ее отстранить, он положил руку на бедро девушки, слегка сжимая упругое тело. Их взгляды встретились, и он прочитал восхищение в глазах кубинки.
— Ты хорошо работаешь, — сказал он. — Скажи мне твое имя, и я доложу о тебе в лучшем виде.
Его рука чуть сильней сжала бедро девушки. Эту он бы поимел на краю письменного стола. А в форме это будет еще более возбуждающе.
— Дорис Велез, компаньеро.
— До свидания, Дорис! — сказал Баямо.
Он прошел в просторный холл, где всегда царило многолюдное оживление. Большинство туристов и делегаций предпочитало останавливаться в отеле «Свободная Гавана». Бывший «Хилтон» потихоньку загнивал уже тридцать лет, но имел еще вполне приличный вид. Его валютные магазины, кабаре и бары обеспечивали постоянное оживление. Луис Мигель подошел к администратору. Группа итальянских туристов благоговейно слушала длинный рассказ своего гида, в то время как иракцы окружили служащую Кубатура, щупая ее словно спелый плод. На Кубе такого рода вольности были обычным делом, поскольку более чем свободные нравы допускали это.
Даже научный социализм не смог взять верх над сексуальными влечениями кубинцев, подогреваемыми ромом и солнцем.
Луису Мигелю удалось привлечь внимание служащей регистратуры.
— Ключ от номера 2210, пожалуйста.
Девушка взяла нужный ключ и протянула его без тени недоверия. В гостинице проживали делегации из Сальвадора, Никарагуа и Чили, и ни один обычный кубинец не осмелился бы попросить ключ от номера. Насвистывая и пребывая в лирическом настроении, Баямо направился к лифтам. Назвав этаж матроне, которая управляла кабиной, он посмотрел на часы: было четыре часа дня. В его распоряжении было целых два часа.
Полная кубинка приветливо улыбнулась ему, заметив под его гуаяберой выпирающую кобуру пистолета на поясе.
— Двадцатый этаж, компаньеро, — объявила она.
Луис Мигель прошел по пустынному коридору и постучал в 2210-й номер. Почти тотчас дверь открылась, и он проскользнул внутрь.
* * *
— Que bola, Guapita?[6]Огромные руки Луиса Мигеля сомкнулись, как когти хищной птицы, вокруг тонкой талии открывшей ему блондинки. У него забилось сердце и ладони стали влажными. Благодаря естественным светлым волосам, собранным в хвост, она казалась моложе своих шестнадцати лет, но ее большой рот, миндалевидный разрез полных порока глаз и острые груди дышали сексуальностью. Это была своего рода Лолита тропиков, от которой мужчины сходят с ума. Руки кубинца стали опускаться вдоль спины, ощупывая нервно изогнутый зад, бедра, коснулись края короткого платья.
— Que buena! — прошептал он. — Vamos a templar![7]
Баямо уже толкал ее к кровати. В первый раз он ее увидел месяц назад в кабаре «Капри», когда она с азартом исполняла афрокубинский номер, имитируя любовную сцену перед глазами изумленных канадских туристов. Он наблюдал ее странный взгляд уже развращенной взрослой девушки, ее живот, отплясывающий в бешеном ритме сарабанду в нескольких метрах от него, и поклялся поиметь ее. Тот, кого он сопровождал, один из его чешских коллег, спросил у него:
— Кто это? Ты ее знаешь?
— Нет, но я восполню пробел... Никогда не видел столь возбуждающей titi[8].
Ему не составило труда соблазнить Херминию Тамарго. Когда он вызвал ее в Управление безопасности, находящееся на пересечении улиц Сан Мигель и Анита в квартале Verdero[9], она быстро поняла, к чему клонилась их беседа.
Будучи государственной служащей, как и все кубинцы, она зарабатывала сто пятьдесят песо[10] в месяц, которые ей не на что было тратить, поскольку лавки в Гаване были пусты. Луис Мигель, являясь сотрудником секретных служб, имел доступ в валютные магазины, где за доллары можно было купить все... от французских духов до «Куантро», от «Джонни Уокера» и видеомагнитофонов «Самсунг» до больших бутылей с минеральной водой. Сокровища, недоступные простым кубинцам.
Херминия сочла неумным сопротивляться, когда Луис Мигель начал теребить се груди.
Пыхтя, как паровоз, кубинец опрокинул ее на письменный стол, в то время как Херминия незаметно помогла ему расстегнуть брюки. Он набросился на нее как ненормальный и удовлетворился в мгновение ока. Затем, пресытившийся и великодушный, Луис Мигель спросил у нее:
— Чем бы ты хотела заниматься, кроме jinitera[11]?
— Танцовщицей в «Тропикане»...
Самое красивое кабаре Гаваны, настоящее заведение. Там могли работать только девушки, получившие рекомендацию члена партии. Помимо более высокой зарплаты, они имели время от времени возможность поживиться долларами какого-нибудь туриста... Луис Мигель все устроил.
С тех пор они виделись в posadas[12], или в парке Ленина, или даже в отеле «Свободная Гавана». Это особенно восхищало Херминию: после каждой встречи она часами принимала ванну, потому что шампунь и мыло были предметами роскоши на Кубе...
Она нигде не была столь податливой, как в номере пришедшего в упадок роскошного отеля... Однако в этот раз, прежде чем лечь в постель, Херминия попыталась оттолкнуть Луиса Мигеля.
— Подожди! Подожди!
— В чем дело? — уже свирепея, недовольно воскликнул Луис Мигель.
Несколько раз она ему устраивала сцены с отказом, чтобы выманить у него подарок. Херминия Тамарго оказалась ужасной чертовкой и к тому же шлюшкой. К сожалению, Луис Мигель, страдающий «титиманией», уже не мог без нее обойтись.
Машинально его рука сжала острую и крепкую грудь. Херминия надулась.
— Там один seguroso[13] остановил меня в холле.
— Ты показала ему пропуск?
В свое время он ей сделал фальшивый пропуск для кубинцев, работающих в отелях для иностранцев, который давал возможность проходить через охрану.
— Да, — ответила Херминия. — Но он мне назадавал кучу вопросов. Я ему сказала, что работаю горничной. Он записал мое имя.
Кубинец пожал плечами.
— Пустяки. Если у тебя возникнут проблемы, скажешь, чтобы приходили ко мне.
Все сколько-нибудь важные кубинцы имели свою «тити». Это было принято, и в этом смысле царило полное попустительство. Пережиток мужского превосходства, который Революция не смогла победить. Луис Мигель подумал, что этот инцидент оказался кстати. Это укрепляло его алиби относительно его присутствия в «Свободной Гаване». Даже самый тупой гэбист поймет, что можно делать глупости из-за девчонки типа Херминии. Желая окончательно успокоить ее, он прошептал ей на ухо:
— Потом пойдем в валютный. Им привезли купальники из Бразилии...
А он возьмет себе бутылку «Джонни Уокера».
Херминия сразу заворковала, прижимаясь низом живота к своему любовнику, становясь вновь податливой и полной порока, что приводило его в неистовство.
— Мой конь! — прошептала она, массируя возбужденную плоть Баямо.
В принципе, это было прозвище Фиделя Кастро. Кубинцы говорили, что у него это хозяйство было огромных размеров. Признак мужского достоинства Луиса Мигеля давал повод называть его так.
Задыхаясь, он крутил ее необыкновенно длинные соски, Треск молнии, которую расстегнули умелые пальцы, отозвался во всех нервных окончаниях его тела. Потом было восхитительное ощущение от прикосновения руки к его воспаленной плоти. Во власти чудесного головокружения он пошатывался посреди комнаты.
Она бесстыдно посмотрела на Луиса Мигеля.
— Как ты хочешь, моя любовь?
— Mamame la pinga![14]
Голос Луиса Мигеля охрип от предвкушаемого удовольствия. Херминия послушно встала на колени и прильнула к нему. Кубинец захрипел от наслаждения, нажимая на голову блондинки.
Херминии всегда нравилось возбуждать мужчин таким образом, чувствовать их в своей власти. Предчувствуя близящийся конец, Луис Мигель взревел и отстранил ее голову назад.
— Стой, чертовка! Пойдем на кровать. Как это у тебя так хорошо получается?
Он задыхался.
Херминия скромно опустила глаза.
— Этому меня научил один товарищ, пионер, — тихо сказала она. — В школе Сиэнфуэгос. Мне было 12 лет, и как-то раз он пошел за мной в туалет. Он был очень красивым, похож на Че, и тогда я позволила ему поласкать меня. Потом он достал свой член и сказал, чтобы я наклонилась. Я присела, и одним махом он всадил его мне в рот...
— А после того? — побагровев, выдохнул Луис Мигель. — Он не пытался тебя трахнуть?
Опустив глаза, Херминия продолжала свое дело.
— Нет, нет, — заверила она. — Он хотел лишь, чтобы я брала в рот. Моя стажировка длилась две недели, и он приходил ко мне каждый вечер.
— И с тех пор ты его не видела?
— Нет, он исполнял свой интернациональный долг в Анголе, и его убили.
Луис Мигель Баямо агонизировал от удовольствия. Кровь стучала в его мужском естестве и в висках. Бормоча непристойности, он опрокинул Херминию на низкую кровать и сам упал на нее, задирая короткое платье. Когда она с ним встречалась, она никогда не надевала трусиков. Сходу он легко проник в нее. Согнув ноги как лягушка, Херминия царапала ему бока. Луис Мигель каждый раз удивлялся тому, с какой легкостью это маленькое тело вбирало его в себя.
Скрестив ноги у него на спине и зацепившись за его шею, Херминия умоляла:
— Давай! Глубже, мой конь! Раскрой меня надвое!
Всегда эта лирика тропиков!
Под мощными ударами тела любовника Херминия стала сначала извиваться, затем ее тело бросилось навстречу ему, как будто она танцевала. Несмотря на свою хрупкость, ей удавалось приподнимать Луиса Мигеля!
— Какой ты большой! — простонала Херминия. — Быстрей! Быстрей!
Зарычав, Луис Мигель навалился на нее с еще большей силой. Удерживая ее на месте, его руки сжимали ее круглые ягодицы.
Неожиданно резкие удары сотрясли дверь. Херминия опустила ноги и застыла.
— Ты слышал?
— Плевал я на это!
Луис Мигель был в таком состоянии, что не заметил бы, если бы все вокруг него рушилось. В дверь продолжали стучать. Херминии было уже не до любви, но остановить Луиса Мигеля было так же невозможно, как поезд на полном ходу. Дыша как бык, он еще неистово двигался и с криком замер.
В тот самый момент дверь открылась.
Херминия издала вопль ужаса. В проеме двери показались два силуэта: горничной с пропуском в руке и сотрудника службы безопасности в зеленой рубашке, остановившего ее недавно в холле. Последний отстранил женщину и вошел один в номер. Вырвавшись из объятий Херминии, Луис Мигель вскочил с кровати и с глазами, налитыми кровью, пошел на чужака.
— Voy a reventarte la cabeza, maricon![15]
Незнакомец отступил. Его правая рука скрылась под гуаяберой в поисках оружия, и тут он увидел, что Баямо уже направил на него свой пистолет. Проявляя осторожность, он неподвижно замер, потом достал удостоверение, почти такое же, как у Луиса Мигеля.
— Не нервничай, компаньеро! Я с виллы Маристы[16].
Луис Мигель Баямо испепелил его взглядом.
— Кто тебе дал разрешение входить в эту комнату? Меня зовут Луис Мигель Баямо, я начальник восточного отдела ДЖИ.
Вошедший показал ему свое удостоверение, и Баямо покорно склонил голову.
— Я не хотел тебя беспокоить, компаньеро, но эта... женщина рассказала мне подозрительную историю.
Испуганная Херминия Тамарго скрылась в ванной. Приведя себя в порядок, Луис Мигель лихорадочно соображал. Он как чумы опасался типа, стоящего перед ним. В кубинской системе никто не чувствовал себя в безопасности. Даже он, несмотря на то, что был в ранге начальника отдела и только что выполнял важные функции за границей. Надо было уладить дело.
И быстро...
— Херминия! — позвал он.
Сразу показалась светлая голова.
— Спускайся и подожди нас в холле, — приказал он.
Гэбист не посмел воспротивиться уходу девушки. Незаметно Луис Мигель посмотрел на часы, и его сердце почти замерло. Необходимо было, чтобы непрошеный гость ушел не позже, чем через десять минут. Он лихорадочно соображал. Выманить его из комнаты? Но тогда трудно будет вернуться. Надо его успокоить, обезвредить бомбу. Баямо набрался духа и повернулся лицом к нему. Тот слащаво улыбнулся.
— Я сожалею, компаньеро. Но эта девушка предъявила мне фальшивый пропуск. Я проверил у администратора. Тогда я решил разобраться. Этот номер числится за одним из наших чешских компаньерос, который находится здесь. Я подумал, что она...
— Херминия работает на меня, — резко прервал его Баямо. — Это я дал ей этот пропуск. У меня здесь было с ней свидание, и... (он заставил себя заговорщицки улыбнуться) ты знаешь, компаньеро, что это такое...
Испанское обращение на «ты» упрощало дело. Гэбист оскалился в довольно гнусной улыбке.
— Como no...[17]
Кровь у кубинцев горячая. Даже Фидель не пренебрегал случаем принять знаки уважения какой-нибудь юной пионерки. Тем не менее, ищейка почуяла волка. Луис Мигель нервничал, его взгляд блуждал, в то время как в этой истории не было ничего серьезного. Гэбист подумал, что за этим что-то скрывалось. Недавно посадили одного министра, который растратил миллион казенных песо на свою «тити». Было забавно заставить немного попотеть могущественного товарища, стоящего напротив.
— Эта девушка, — начал он, — не работала у нас в качестве puta militante[18]...
— Нет, нет, это я ее завербовал.
У Баямо прошло возбуждение и он вновь обрел свое достоинство. Однако его сердце еще продолжало сильно колотиться. Луис Мигель хлопнул гэбиста по спине.
— Пойдем, компаньеро. Я тебе поставлю cerveza[19] в «Патио». Ты его вполне заслужил.
— С большим удовольствием! — согласился гэбист. — Но сначала я должен предупредить администратора отеля, что все в порядке. Что не следует беспокоить эту Херминию. Она танцует в «Тропикане», не так ли?
Мерзавец уже как следует поработал... Луис Мигель скрыл свою ненависть под двусмысленной ухмылкой.
— Да. Можешь пойти на нее посмотреть...
Гэбист снял трубку телефона. Он попросил кого-то и застыл на месте, переминаясь с ноги на ногу. Проявляя нетерпение, Луис Мигель мысленно отсчитывал секунды. Мерзавец делал это умышленно.
* * *
Джеральд Свэт выбрал коробку «Кохибы», лучший сорт сигар, и, улыбаясь, протянул ее продавщице валютного магазина. Этот магазин снабжался лучше остальных в Гаване: десятки различных сортов по ценам вне всякой конкуренции. В своем «чемодане» он нелегально провозил и снабжал ими своих знакомых из Вашингтона, и продавщица хорошо его знала. Он протянул ей 75 долларов.— Огромное спасибо, сеньор Свэт, — сказала она. — До свидания.
— До свидания, компаньеро, — вежливо ответил он.
Она проводила его глазами, говоря себе, что не все империалисты плохи. Как обычно, он оставил ей на прилавке пакетик с дезодорантом и духами, которые невозможно было найти в городе.
Американец вышел из валютного магазина, находившегося в глубине длинного коридора, и не спеша направился в сторону вестибюля. С момента его отъезда из Мирамара за ним следили, и один гэбист наверняка рыскал в холле по его следам. Кстати, он не остался незамеченным, так как, несмотря на жару, упорно не снимал пиджак в клетку и галстук.
После окончания Йельского университета Свэт сразу поступил на работу в ЦРУ в качестве аналитика и дослужился до заместителя начальника гаванского центра. Учитывая риск, сюда ехали только добровольцы. Дипломатические отношения между Кубой и Соединенными Штатами Америки были прерваны двадцать пять лет назад, но посольство преобразовалось в «Секцию американских интересов», и Джеральд Свэт, как и его коллеги, пользовался дипломатическими привилегиями.
Он побродил вокруг «Патио», бара на первом этаже, потом пошел к лифтам, держа под мышкой коробку сигар. С совершенно невинным видом.
— Двадцать пятый, — объявил он.
Женщина нажала на кнопку. Из бара на двадцать пятом этаже открывался прекрасный вид на всю Гавану, и он часто туда заходил. Поднявшись наверх, он устроился на табурете и сделал заказ:
— Один мохито.
Излюбленный напиток Хемингуэя. Ром, лимонад, лимон, мята и сахар. Четыре туриста любовались панорамой. Джеральд Свэт спокойно потягивал свой мохито. Приближалось время встречи. В баре никто за ним не следил. Сотрудники безопасности, которым было поручено вести за ним наблюдение, знали его привычки и не хотели слишком себя обнаруживать. Они, должно быть, ждали его в вестибюле, зная от лифтерши, на каком этаже он находился...
Он оставил на стойке два доллара и вышел. Но вместо того чтобы сесть в лифт, Свэт стал спускаться по запасной лестнице. Это был опасный момент, но если бы он встретил кого-то, то всегда мог сказать, что лифт не пришел. Они так часто ломались... Благодаря подошвам из натурального каучука он быстро спустился на три этажа и вышел в коридор двадцать второго этажа. Там никого не было. Он добежал до двери 2210-го номера и постучал.
* * *
Стук в дверь отозвался громом в ушах Баямо. Гэбист, только что повесивший трубку телефона после того, как он «обелил» Херминию, обратил к нему вопросительный взгляд, ставший сразу напряженным. Луис Мигель пожал плечами, как бы желая сказать, что это наверняка ошибка, и не двинулся с места.В дверь снова постучали. Он был словно пригвожден к месту, и сердце у него отбивало, наверное, сто пятьдесят ударов в минуту. Баямо почувствовал, как у него подкосились ноги. На этот раз гэбист решился пойти открыть.
— Сукин сын, — прошептал сквозь зубы Луис Мигель.
Внезапно он кинулся вперед, вынимая одновременно свой пистолет. Взяв его за ствол, Баямо с выдохом дровосека обрушил его рукоятку на затылок своего коллеги, который уже держал руку на дверной ручке.
Раздался ужасный звук хрустнувшей черепной коробки, гэбист издал глухой стон и зашатался. Как сумасшедший, Луис Мигель продолжал наносить удары со всей силой своей ненависти, дробя кости. Под конец он ударил упавшего с такой силой, что рукоятка пистолета проникла глубоко в голову... Весь в поту, он поднялся, пнул ногой труп и бросился открывать дверь.
В коридоре уже никого не было.
Трясущимися руками Баямо машинально вытер покрывалом ствол пистолета. В голове у него был туман.
В несколько секунд его жизнь перевернулась, и у него почти совсем не осталось времени, чтобы что-то предпринять.
* * *
Взмокший Джеральд Свэт выскочил на лестничную клетку двадцать пятого этажа, рискнул выглянуть в коридор и побежал к лифту. Никого. Рубашка от пота прилипла к телу. Он постарался отдышаться.Что произошло? После того как он постучал, он неясно услышал шум какой-то борьбы по ту сторону двери, но, ошарашенный, сразу отошел. Эта встреча имела исключительно важное значение. Человек, с которым он должен был встретиться, потребовал от компании месяцы трудов. Установить новый контакт было очень сложно.
Двери лифта открылись, и он вошел в кабину. По крайней мере, его не застигли врасплох...
— Вестибюль, — сказал он лифтерше.
* * *
Луис Мигель обсушил руки, и к нему вернулось спокойствие. Он промокнул полотенцем кровь убитого, разбрызганную по коричневому паласу, и навел порядок в номере. Оставался труп...Что знал точно сотрудник безопасности? Он, конечно, не сообщил своим начальникам номер комнаты, прежде чем туда пойти. И он случайно засек Херминию. Но Баямо не мог оставить труп на месте. Чешский коллега его бы выдал. Это было слишком опасно. Кровь была почти незаметна на темном паласе, стертом до основы. Значит, надо было избавиться от тела. Но как?
Он открыл окно и наклонился. Внизу находился цементный купол с круглыми застекленными отверстиями, которые освещали вестибюль. Работающие кондиционеры позволяли никогда не открывать эти окна. И если бы ему удалось выкинуть труп наружу, его бы не сразу обнаружили.
Луис Мигель решительно вернулся к трупу, подтащил его за ноги и приставил к окну. Мерзавец был ужас какой тяжелый... Сжав зубы, он высунул тело наружу. Последнее усилие — и оно упадет вдоль стены.
— Прощай, педераст, — сказал сквозь зубы Луис Мигель.
Тело гэбиста нырнуло в пустоту. Луис Мигель проследил за его падением. Мертвец, перевернувшись несколько раз, ударился о цементный купол, неожиданно подскочил и провалился сквозь одно из круглых отверстий, освещающих вестибюль.
* * *
— Компаньера! Ты не хотела бы пивка?Иракец с большими усами, как муха вокруг сладкого, кружил около Херминии, сидящей на одном из кресел под цементным куполом, сквозь круглые отверстия которого проникал свет. Ее остро торчащая грудь и смазливый вид словно магнит притягивали его. Юная кубинка скользнула по нему взглядом, полным восхищения, но заставила себя оставить его вопрос без ответа... Ее подружки, тем не менее, говорили ей, что у арабов было много «зеленых»[20].
Как-нибудь в другой раз. Инцидент в номере 2210 смутил ее. Херминия вспомнила, что астрологический прогноз Радио Марти[21], которое она слушала каждое утро, предрек ей помеху... Несмотря на это, Херминия подмигнула арабу и сняла ногу с колена с тем, чтобы он увидел, что под юбкой на ней ничего не было. Может быть, он даст ей несколько долларов и ничего не будет с ней делать...
И действительно, он приблизился и слегка задел ее бедро.
— Компаньера, я в 887-м номере, — сказал он. — Я... Но тут грохот разбитого стекла прервал его, и темная масса упала в трех метрах от них в граде сыплющихся осколков стекла.
Херминия с воплем вскочила с места.
Голова гэбиста ударилась о мраморный пол и разбилась, разбросав повсюду малопривлекательные остатки. Остолбеневший араб не смог произнести ни звука. Люди сбегались, задирая головы вверх, к дыре в застекленной крыше.
Прибежал полицейский в форме, раздвигая зевак на своем пути. Холл разноголосо гудел.
— Это самоубийство! — высказался кто-то.
С вытаращенными глазами Херминия разглядывала мертвого. Он был обезображен падением до неузнаваемости, но она узнала его по зеленой рубашке. Это не было самоубийством. Она попятилась, смешиваясь с толпой. Боясь пошевелиться, Херминия стояла, ни о чем не думая. Через несколько минут она почувствовала, как ее тянут назад. Она повернула голову и встретилась взглядом с Луисом Мигелем. Не спеша, он проводил ее до «БМВ». Сразу же рванув с места, Баямо повернул в сторону Рампы, спускаясь к Малекону[22]. Он остановился напротив скалистого холма, возвышавшегося над берегом моря и увенчанного блокгаузом, недалеко от отеля «Националь».
* * *
Луис Мигель выключил мотор и затем вытер взмокший затылок. Его руки еще слегка дрожали, и учащенные удары сердца сотрясали грудную клетку.— Что случилось? — робко спросила Херминия.
— Заткнись! — грубо оборвал ее кубинец, бросая недобрый взгляд в ее сторону.
Его глаза скользнули по удлиненной шее «тити». Баямо охватил внезапный порыв ярости. Все произошло из-за этой шлюшки. Он мог бы одной рукой задушить ее и тем самым убрать лишнего свидетеля.
Возможно, Херминия почувствовала эту ненависть и поэтому, взявшись за ручку дверцы, прошептала:
— Мне страшно! Я пойду домой.
— Оставайся здесь, — пророкотал он, сжимая ей запястья с такой силой, что она закричала.
Не отпуская ее, Баямо принялся размышлять. Смерть сотрудника госбезопасности неизбежно вызовет доскональное расследование, которое приведет прямо к номеру 2210. Потом... Баямо знал, как работали его «друзья». Все будет пропущено через мельчайшее сито. Обязательно обнаружится его присутствие в «Свободной Гаване» и, так или иначе, перед серьезностью улик жилец номера 2210, его чешский коллега, раскроет личность того, кому предоставлял комнату...