Страница:
– Пробуди свою душу, – сказал он, – встань, сын мой. Я видел невзгоды, постигшие моих потомков, и проникся жалостью к ним.
– Дух, кто ты?
– Тень отца твоих отцов, предок тех, что трудятся и страдают. Идем; когда моя ладонь коснется твоего лба, ты сможешь дышать в пламени. Ты был сильным, так будь же бесстрашен…
Внезапно Адонирам почувствовал, как его окутывает тепло, проникающее до самых глубин, оно согрело его, не обжигая; воздух, который он вдыхал, словно стал легче; непреодолимая сила увлекла его к огню, куда уже шагнул его таинственный спутник.
– Где я? Как твое имя? Куда ты ведешь меня? – пробормотал он.
– В центр земли… Туда, где живет душа мира, туда, где возвышается подземный дворец нашего отца Еноха, которого в Египте зовут Гермесом, а в Аравии чтят под именем Идриса.
– Силы бессмертные! – вскричал Адонирам. – О господин мой! Так это правда? Вы…
– Твой предок, человек… художник, твой учитель и покровитель: я был на земле Тувал-Каином.
Чем дальше продвигались они вниз в темноте и безмолвии, тем нереальнее казалось Адонираму все происходящее. Но он уже не принадлежал себе, увлекаемый чарами незнакомца; повинуясь неодолимой силе, душа его устремилась к таинственному провожатому.
Прохлада и влага сменились теплым, разреженным воздухом; недра земли жили, вздрагивали, слышался странный гул и глухие удары, мерные, ритмичные, говорившие о том, что где-то совсем близко сердце этого мира; Адонирам все яснее слышал его биение и не мог понять, что делает он в этих бездонных глубинах; он искал опоры, но не находил и следовал за тенью Тувал-Каина, не видя ничего вокруг. Призрак хранил молчание.
Через несколько мгновений, показавшихся ему долгими, как жизнь патриарха, Адонирам увидел вдали светящуюся точку. Точка эта росла, росла, приближалась, потом вытянулась в длинный луч, и художнику на миг открылся мир, населенный тенями, – они сновали, поглощенные занятиями, смысла которых он не понимал. Наконец этот смутный свет угас, коснувшись пламенеющей митры и далматика сына Каина.
Адонирам пытался что-то сказать, но тщетно: голос замер в его стесненной груди; он вздохнул свободнее, лишь оказавшись в огромной галерее, уходившей вглубь насколько хватало глаз; она была так широка, что стен не было видно, а поддерживал ее бесконечный ряд огромных колонн, терявшихся в вышине, так что взор не мог достигнуть свода.
Вдруг мастер вздрогнул: Тувал-Каин заговорил.
– Твои ноги ступают по гигантскому изумруду, корню и опоре горы Каф; ты подошел к владениям твоих предков. Здесь безраздельно царит потомство Каина. Под этими гранитными твердынями, среди этих неприступных пещер мы нашли наконец свободу. Здесь кончается ревнивая тирания Адонаи, только здесь можно, не страшась гибели, вкушать плоды с древа познания.
Долгий и сладостный вздох вырвался у Адонирама; ему показалось, что впервые освободился он от тяжкого груза, всю жизнь давившего ему на плечи.
Тут все вокруг ожило; толпы людей заполонили подземелье; они сновали, суетились, работали; раздавался веселый звон молотков по металлу, смешиваясь с журчанием вод и свистом яростного ветра; свод озарился, раскинувшись над головой подобно бескрайнему небу, откуда лились на эти огромные и странные мастерские потоки ослепительно-белого, чуть оттененного лазурью света, который, касаясь земли, играл всеми цветами радуги.
Адонирам шел сквозь толпу и видел вокруг людей, занятых работой, цели которой он не мог постичь; пораженный сияющим небесным сводом в недрах земли, мастер остановился.
– Это святилище огня, – сказал ему Тувал-Каин, – здесь рождается тепло, согревающее землю; не будь нас, она погибла бы от холода. Мы готовим здесь металлы, обращая в жидкость пары; отсюда они растекаются по жилам земли.
Соприкасаясь и переплетаясь над нашими головами, эти жилы, несущие в себе различные стихии, рождают встречные потоки, которые, сталкиваясь, воспламеняются и излучают яркий свет, ослепительный для твоих несовершенных глаз. Вокруг, притянутые этими потоками, превращаются в пар семь металлов, и пар этот собирается в лазурные, зеленые, пурпурные, золотые, алые и серебряные облака; встречаясь и сливаясь, они образуют сплавы, из которых состоят все земные минералы и драгоценные камни. Когда свод охлаждается, облака сгущаются и разражаются градом рубинов, изумрудов, топазов, ониксов, бирюзы и алмазов; подземные течения подхватывают их и уносят, а вместе с ними уносят шлаки – гранит, кремень, известняк; это они вздымают поверхность земли, приближаясь к владениям людей… ибо солнце Адонаи холодно, это жалкая печка, на которой не сваришь и яйца. Так что стало бы с людьми, если бы мы не передавали им втайне стихию огня, заключенную в камне, и железо, способное высечь искру?
Это объяснение удовлетворило Адонирама, но и удивило его. Он подошел к работающим, не понимая, как могут они трудиться в этих реках золота, серебра, меди, железа, разделять потоки на рукава, преграждать плотинами и укрощать их волны.
– Металлы, – ответил на его мысль Тувал-Каин, – превращаются в жидкость от тепла сердца земли: жар, в котором мы живем здесь, почти вдвое сильнее жара в печах, где ты плавишь бронзу.
Адонирам содрогнулся, удивляясь, что он еще жив.
– Этот жар, – продолжал Тувал-Каин, – естественная температура для душ, рожденных некогда из стихии огня. Когда Адонаи вылепил форму для земли, он поместил в центр ее крошечную искру, из которой хотел сотворить человека; и той частицы хватило, чтобы согреть всю глыбу, вдохнуть в нее жизнь и мысль; но там, наверху, душа эта борется с холодом – потому так скудны ваши возможности; а случается, что сила притяжения центра земли увлекает искру, и тогда вы умираете.
Такое объяснение сотворения мира вызвало пренебрежительный жест у Адонирама.
– Да, – продолжал его спутник, – он жалок, а не силен, завистлив, а не великодушен Бог Адонаи! Он создал человека из грязи наперекор духам огня, а потом, испугавшись собственного творения и из снисходительности к этому ничтожному созданию, без жалости к их слезам обрек его на смерть. Вот основополагающее противоречие, которое разделяет нас; вся земная жизнь рождена из огня, и ее притягивает огонь, скрытый в центре земли. Мы хотели, чтобы таким же образом поверхность земли притягивала этот огонь и он воссиял бы над нею – это и было бы бессмертие.
Но Адонаи, который царит там, вокруг миров, замуровал землю и воспрепятствовал этому притяжению извне. В результате этого земля умрет, как и ее жители. Она уже стареет; холод все глубже проникает в нее; исчезли с лица ее сонмы животных и растений; редеют народы, короче становится жизнь, а из семи первозданных металлов земля, сердцевина которой замерзает и иссыхает, получает уже только пять. Даже солнце меркнет; оно погаснет через пять-шесть миллионов лет. Но не мне одному, о сын мой, предстоит открыть тебе все эти тайны – ты услышишь их из уст людей, твоих предков.
Подземный мир
– Дух, кто ты?
– Тень отца твоих отцов, предок тех, что трудятся и страдают. Идем; когда моя ладонь коснется твоего лба, ты сможешь дышать в пламени. Ты был сильным, так будь же бесстрашен…
Внезапно Адонирам почувствовал, как его окутывает тепло, проникающее до самых глубин, оно согрело его, не обжигая; воздух, который он вдыхал, словно стал легче; непреодолимая сила увлекла его к огню, куда уже шагнул его таинственный спутник.
– Где я? Как твое имя? Куда ты ведешь меня? – пробормотал он.
– В центр земли… Туда, где живет душа мира, туда, где возвышается подземный дворец нашего отца Еноха, которого в Египте зовут Гермесом, а в Аравии чтят под именем Идриса.
– Силы бессмертные! – вскричал Адонирам. – О господин мой! Так это правда? Вы…
– Твой предок, человек… художник, твой учитель и покровитель: я был на земле Тувал-Каином.
Чем дальше продвигались они вниз в темноте и безмолвии, тем нереальнее казалось Адонираму все происходящее. Но он уже не принадлежал себе, увлекаемый чарами незнакомца; повинуясь неодолимой силе, душа его устремилась к таинственному провожатому.
Прохлада и влага сменились теплым, разреженным воздухом; недра земли жили, вздрагивали, слышался странный гул и глухие удары, мерные, ритмичные, говорившие о том, что где-то совсем близко сердце этого мира; Адонирам все яснее слышал его биение и не мог понять, что делает он в этих бездонных глубинах; он искал опоры, но не находил и следовал за тенью Тувал-Каина, не видя ничего вокруг. Призрак хранил молчание.
Через несколько мгновений, показавшихся ему долгими, как жизнь патриарха, Адонирам увидел вдали светящуюся точку. Точка эта росла, росла, приближалась, потом вытянулась в длинный луч, и художнику на миг открылся мир, населенный тенями, – они сновали, поглощенные занятиями, смысла которых он не понимал. Наконец этот смутный свет угас, коснувшись пламенеющей митры и далматика сына Каина.
Адонирам пытался что-то сказать, но тщетно: голос замер в его стесненной груди; он вздохнул свободнее, лишь оказавшись в огромной галерее, уходившей вглубь насколько хватало глаз; она была так широка, что стен не было видно, а поддерживал ее бесконечный ряд огромных колонн, терявшихся в вышине, так что взор не мог достигнуть свода.
Вдруг мастер вздрогнул: Тувал-Каин заговорил.
– Твои ноги ступают по гигантскому изумруду, корню и опоре горы Каф; ты подошел к владениям твоих предков. Здесь безраздельно царит потомство Каина. Под этими гранитными твердынями, среди этих неприступных пещер мы нашли наконец свободу. Здесь кончается ревнивая тирания Адонаи, только здесь можно, не страшась гибели, вкушать плоды с древа познания.
Долгий и сладостный вздох вырвался у Адонирама; ему показалось, что впервые освободился он от тяжкого груза, всю жизнь давившего ему на плечи.
Тут все вокруг ожило; толпы людей заполонили подземелье; они сновали, суетились, работали; раздавался веселый звон молотков по металлу, смешиваясь с журчанием вод и свистом яростного ветра; свод озарился, раскинувшись над головой подобно бескрайнему небу, откуда лились на эти огромные и странные мастерские потоки ослепительно-белого, чуть оттененного лазурью света, который, касаясь земли, играл всеми цветами радуги.
Адонирам шел сквозь толпу и видел вокруг людей, занятых работой, цели которой он не мог постичь; пораженный сияющим небесным сводом в недрах земли, мастер остановился.
– Это святилище огня, – сказал ему Тувал-Каин, – здесь рождается тепло, согревающее землю; не будь нас, она погибла бы от холода. Мы готовим здесь металлы, обращая в жидкость пары; отсюда они растекаются по жилам земли.
Соприкасаясь и переплетаясь над нашими головами, эти жилы, несущие в себе различные стихии, рождают встречные потоки, которые, сталкиваясь, воспламеняются и излучают яркий свет, ослепительный для твоих несовершенных глаз. Вокруг, притянутые этими потоками, превращаются в пар семь металлов, и пар этот собирается в лазурные, зеленые, пурпурные, золотые, алые и серебряные облака; встречаясь и сливаясь, они образуют сплавы, из которых состоят все земные минералы и драгоценные камни. Когда свод охлаждается, облака сгущаются и разражаются градом рубинов, изумрудов, топазов, ониксов, бирюзы и алмазов; подземные течения подхватывают их и уносят, а вместе с ними уносят шлаки – гранит, кремень, известняк; это они вздымают поверхность земли, приближаясь к владениям людей… ибо солнце Адонаи холодно, это жалкая печка, на которой не сваришь и яйца. Так что стало бы с людьми, если бы мы не передавали им втайне стихию огня, заключенную в камне, и железо, способное высечь искру?
Это объяснение удовлетворило Адонирама, но и удивило его. Он подошел к работающим, не понимая, как могут они трудиться в этих реках золота, серебра, меди, железа, разделять потоки на рукава, преграждать плотинами и укрощать их волны.
– Металлы, – ответил на его мысль Тувал-Каин, – превращаются в жидкость от тепла сердца земли: жар, в котором мы живем здесь, почти вдвое сильнее жара в печах, где ты плавишь бронзу.
Адонирам содрогнулся, удивляясь, что он еще жив.
– Этот жар, – продолжал Тувал-Каин, – естественная температура для душ, рожденных некогда из стихии огня. Когда Адонаи вылепил форму для земли, он поместил в центр ее крошечную искру, из которой хотел сотворить человека; и той частицы хватило, чтобы согреть всю глыбу, вдохнуть в нее жизнь и мысль; но там, наверху, душа эта борется с холодом – потому так скудны ваши возможности; а случается, что сила притяжения центра земли увлекает искру, и тогда вы умираете.
Такое объяснение сотворения мира вызвало пренебрежительный жест у Адонирама.
– Да, – продолжал его спутник, – он жалок, а не силен, завистлив, а не великодушен Бог Адонаи! Он создал человека из грязи наперекор духам огня, а потом, испугавшись собственного творения и из снисходительности к этому ничтожному созданию, без жалости к их слезам обрек его на смерть. Вот основополагающее противоречие, которое разделяет нас; вся земная жизнь рождена из огня, и ее притягивает огонь, скрытый в центре земли. Мы хотели, чтобы таким же образом поверхность земли притягивала этот огонь и он воссиял бы над нею – это и было бы бессмертие.
Но Адонаи, который царит там, вокруг миров, замуровал землю и воспрепятствовал этому притяжению извне. В результате этого земля умрет, как и ее жители. Она уже стареет; холод все глубже проникает в нее; исчезли с лица ее сонмы животных и растений; редеют народы, короче становится жизнь, а из семи первозданных металлов земля, сердцевина которой замерзает и иссыхает, получает уже только пять. Даже солнце меркнет; оно погаснет через пять-шесть миллионов лет. Но не мне одному, о сын мой, предстоит открыть тебе все эти тайны – ты услышишь их из уст людей, твоих предков.
Подземный мир
ВМЕСТЕ вошли они в сад, залитый мягким светом трепещущего огня, где росло множество невиданных деревьев; листьями их были язычки пламени, отбрасывающие вместо тени более яркие отсветы на изумрудную землю, пестреющую цветами причудливой формы и удивительных окрасок Расцветшие от внутреннего тепла земли, эти цветы были легчайшим и чистейшим порождением металлов. Подземный цветущий сад сиял подобно драгоценным каменьям и источал ароматы амбры, ладана и мирры. Невдалеке змеились ручейки нефти, питая поля киновари – розу красоты подземного мира. Там прогуливались огромного роста старики, скроенные по мерке этой буйной и щедрой природы. Под пламенеющим балдахином листвы Адонирам увидел сидящих в ряд гигантов; по ритуальным одеяниям, величественной осанке и суровым ровным лицам мастер узнал фигуры, виденные им некогда в пещерах Ливана. Он догадался, что это и есть исчезнувшая с лица земли династия царей Енохии. Вокруг них он увидел сидящих пёсьеголовых обезьян, крылатых львов, грифонов, загадочно улыбающихся сфинксов – все это были некогда обреченные на гибель животные, погребенные под водами потопа, но их обессмертила память человеческая. Эти удивительные рабы-андрогины поддерживали постаменты огромных тронов, неподвижные, покорные и все же живые.
Застывшие, невозмутимые, как само олицетворение покоя, цари – сыны Адама, погруженные в раздумье, казалось, чего-то ждали.
Адонирам шел все дальше и, дойдя до конца вереницы, направился к огромной квадратной каменной глыбе, белой, как первый снег… Он уже занес ногу, чтобы ступить на эту скалу из чистого асбеста, не сгорающего в огне.
– Остановись! – вскричал Тувал-Каин. – Мы стоим под горой Серендибской; ты хочешь попрать ногами могилу неведомого, первенца земли. Адам спит под этим покровом, который хранит его от огня. Он встанет лишь тогда, когда наступит последний день мироздания; мы владеем его могилой, так расплатился с нами верхний мир. Но слушай же: наш отец зовет тебя.
Каин сидел на корточках, и поза его выражала скорбь. Красота его была ослепительна, глаза печальны, губы бледны. Он был обнажен; чело его, на котором лежала печать забот, обвивала вместо диадемы змея из золота… Усталым и изнуренным казался вечный скиталец.
– Да пребудут с тобой сон и смерть, сын мой. Ты из племени искусных и угнетаемых; по моей вине ты страдаешь. Моей матерью была Хева; Иблис, ангел света, вложил в ее грудь искру, которая вдохнула в меня жизнь и не дает погибнуть моему роду. Адам, вылепленный из глины, обладатель пленной души, Адам выкормил меня. Я, дитя Элохимов [8], любил это несовершенное творение Адонаи и отдал служению невежественным и немощным людям высший дух, живший во мне. Я сам кормил моего кормильца на закате дней и качал в колыбели Авеля… которого они называли моим братом. Увы мне! Увы!
Прежде чем стать первым на земле убийцей, я познал неблагодарность, несправедливость и разъедающую сердце обиду. Я трудился без устали, чтобы скупая земля давала нам пищу, я изобретал для счастья людей плуги и лемехи, которые заставляют ее плодоносить, я возродил для них среди тучных полей и цветущих садов Эдем, который они утратили, я принес им в жертву свою жизнь. О низость человеческая! Адам не любил меня! Хева не могла забыть, что была изгнана из рая за то, что произвела меня на свет, и сердце ее, закрытое для меня, безраздельно принадлежало Авелю. А он, всеми обласканный и заносчивый, смотрел на меня как на слугу: Адонаи был с ним, чего же ему еще? Так, пока я орошал своим потом землю, на которой брат мой чувствовал себя царем, он жил в праздности и неге и пас свои стада, окутанный дремотой под сенью смоковниц. Я сетую: родители наши твердили о справедливости Божьей; мы принесли Ему жертвы, но моя – снопы пшеницы, которую я вырастил своими руками, и первые летние плоды, – моя жертва была с презрением отвергнута… Так ревнивый Бог всегда отталкивал дух мыслящий и созидающий, отдавая власть вместе с правом угнетать себе подобных умам заурядным. Остальное тебе известно, но ты еще не знаешь, что Адонаи, отвернувшись от меня, хотел обречь меня на бесплодие и отдал в жены юному Авелю нашу сестру Аклинию, которой я был любим. Так началась на земле борьба джиннов, или сынов Элохимов, рожденных стихией огня, с сынами Адама, вылепленного из глины.
Я погасил факел Авеля… Адам возродился позднее в потомстве Сифа; дабы искупить свое преступление, я стал благодетелем сынов Адама. Нашему племени, во всем превосходящему их, обязаны они всеми искусствами, ремеслами и познаниями об окружающем мире! Вотще! Просвещая их, мы сделали их свободными… Адонаи так и не простил меня; Он ставит мне в вину и неискупимый грех один разбитый глиняный сосуд – Он, который погубил тысячи жизней в водах потопа, Он, который, дабы истребить людей, посылал им столько тиранов! Тут могила Адама заговорила.
– Ты, – произнес голос из глубин, – ты породил на земле убийство; Бог преследует меня в детях моих за кровь Хевы, что течет и в твоих жилах, кровь, которую ты пролил. Из-за тебя Иегова послал на землю священников, приносивших человеческие жертвы, и царей, жертвовавших жизнями священников и воинов. Придет день – и Он породит властителей, которые внесут раздор между племенами, между священниками и самими царями; и потомки скажут тогда. – «Это Каиново семя!»
Сын Евы заметался и поник головой.
– И он тоже! – воскликнул он. – И от него нет мне прощения!
– Никогда! – ответил голос, и донесся из бездны затихающий стон: – Авель, сын мой Авель, Авель!.. Что сделал ты с твоим братом Авелем?..
Каин катался по земле, которая отзывалась звоном, и в отчаянии раздирал себе грудь…
Таковы муки Каина, так наказан он за пролитую кровь.
Охваченный стыдом, любовью, состраданием и ужасом, Адонирам отвернулся.
– А что сделал я? – заговорил, качая головой под высокой тиарой, старец Енох. – Люди бродили по земле подобно стадам – я научил их обтесывать камни, строить большие дома, объединяться в городах. Я первым открыл им великую силу общества. Я собрал и сплотил этих дикарей… я оставил целое племя в моем городе Енохии, руины которого и сегодня поражают взгляд ваших вырождающихся народов. Только благодаря мне Сулайман воздвигает храм во славу Адонаи, но этот храм его и погубит, ибо Бог иудеев, о сын мой, узнал дух в творении рук твоих.
Адонирам поднял глаза на эту огромную тень: у Еноха была длинная, заплетенная в косички борода; тиара его, перевитая алыми лентами и украшенная двойным рядом звезд, была увенчана шипом, заканчивающимся клювом грифа. Две ленты с бахромой ниспадали на его волосы и хитон. В одной руке он держал длинный жезл, в другой – наугольник. Своим гигантским ростом он возвышался над отцом своим Каином. Рядом с ним стояли Ирад и Мавъяил; волосы их были перехвачены простыми лентами, руки обвивали браслеты. Один из них некогда покорил воды источников, другой обтесал кедры. Мефусаил создал буквы и оставил книги, которыми потом завладел Идрис и укрыл их под землей – книги «Тау»… На плечи Мефусаила был наброшен священный плащ, на боку висел меч, а на его сверкающем поясе сияла написанная огненными штрихами буква Т – знак, объединяющий всех владеющих ремеслами, потомков духов огня.
Адонирам смотрел на улыбающееся лицо Ламеха, чьи руки были покрыты сложенными крыльями; выглядывающие из-под них узкие ладони лежали на головах двух сидевших у его ног молодых мужчин. Тувал-Каин между тем покинул своего подопечного и вернулся на свой железный трон.
– Ты видишь славный лик моего отца, – сказал он Адонираму. – Те, чьи волосы он гладит, – сыновья Ады: Иавал, который раскинул шатры и научился сшивать верблюжьи кожи, и мой брат Иувал, который первым натянул струны на гусли и на арфу и сумел извлечь из них звуки.
– Сын Ламеха и Силлы, – отвечал Иувал голосом мелодичным, как пение ветерка летним вечером, – ты велик в сравнении с твоими братьями, и ты царствуешь над предками твоими. От тебя пошли все ремесла и искусства мира и войны. Дав людям золото, серебро, медь и булат, ты дал им плоды с древа познания. Золото и железо вознесут их на вершины могущества, но они же и погубят их, и это будет нашей местью Адонаи. Хвала Тувал-Каину!
Многоголосое эхо ответило на этот возглас со всех сторон; легионы гномов долго еще повторяли его вдали, а потом принялись за работу с удвоенным усердием. Гулко стучали молотки под сводами вечных мастерских, и сердце Адонирама… ремесленника, попавшего в мир, где ремесленники были царями, наполнилось ликованием и гордостью.
– Дитя рода Элохимов, – обратился к нему Тувал-Каин, – мужайся, слава твоя в твоем рабстве. Твои предки сделали ремесла человеческие грозной силой, потому наш род был обречен. Он боролся две тысячи лет; нас не смогли уничтожить, ибо мы рождены от бессмертной сущности, но нас сумели победить, потому что кровь Хевы смешалась с нашей кровью. Твои предки, мои потомки, спаслись от вод всемирного потопа. Ибо, пока Иегова, готовясь уничтожить нас, копил воды в хлябях небесных, я призвал на помощь огонь и устремил быстрые токи к поверхности земли. По моему повелению огонь расплавил камни, и под землей пролегли длинные галереи, которые должны были послужить нам убежищем. Эти подземные лабиринты выходят на равнину Гизы, неподалеку от берегов Нила, где был построен город Мемфис. Чтобы защитить галереи от воды, я собрал племя исполинов, и наши руки воздвигли гигантскую пирамиду, которая будет стоять столько, сколько простоит этот мир. Камни ее скреплены непроницаемой смолой, и только один узкий коридор ведет внутрь – вход в него я сам замуровал в последний день старого мира.
Наши жилища были пробиты в толще скал; чтобы попасть туда, надо было спуститься в глубокую пропасть; они располагались уступами вдоль низкой галереи, ведущей к воде. Я заключил подземные воды в каменные берега, сделав широкой рекой, чтобы укрывшиеся под землей люди и их стада могли утолять жажду. За этой рекой, в огромном зале, освещенном трением противоположных металлов, я поместил плоды, питающиеся соками земли.
Там обитали, спасаясь от вод потопа, жалкие остатки потомства Каина. Немало испытаний мы пережили и преодолели, но пришлось преодолеть еще больше, чтобы вновь увидеть свет, когда воды вернулись в свое русло. Подземные дороги полны опасностей, а воздух там несет медленную смерть. Спускаясь в бездну и возвращаясь обратно к поверхности земли, мы теряли одного за другим наших спутников. Выжил я один, да еще мой сын, которого подарила мне моя сестра Ноема.
Я открыл вход в пирамиду и увидел землю. Как она изменилась! Пустыня… хилые животные, чахлые растения, бледное солнце, не дающее тепла; там и сям островки бесплодного ила, по которым ползали гады. Вдруг порыв ледяного ветра, напоенного зловонными испарениями, ворвался в мою грудь и иссушил еe. Я захлебнулся и вытолкнул из легких смрадный воздух, но тотчас, чтобы не умереть, снова вдохнул его. Я не знал, какой яд проник в мою кровь; силы покинули меня, ноги подкосились, меня окутала тьма, зловещая дрожь охватила мое тело. Климат земли изменился, остывшая почва не давала больше тепла и не могла вдохнуть жизнь в то, что она питала прежде. Подобно дельфину, выброшенному из родной стихии моря на песок, я чувствовал свою смерть и понял, что час мой пробил…
Из последних сил цепляясь за жизнь, я хотел бежать и, вернувшись в пирамиду, упал без памяти. Она стала моей могилой; моя душа, освободившись от тела, устремилась, притянутая огнем недр, к душам своих отцов. Что до моего сына, едва вышедшего из детства, то он выжил, ибо был молод, но перестал расти.
Он стал скитальцем, разделив участь нашего племени; и жена Хама, второго сына Ноя, сочла, что он красивее сына человеческого. Он познал ее, и она произвела на свет Хуша, отца Нимрода, который обучил своих братьев искусству охоты и заложил Вавилон. Они начали строить Вавилонскую башню; тогда Адонаи узнал Каиново семя и вновь стал преследовать их. Род Нимрода был рассеян.
Голос моего сына завершит для тебя эту горестную повесть.
Адонирам с тревогой огляделся, ища сына Тувал-Каина.
– Нет, ты не увидишь его, – произнес царь духов огня, – душа моего сына незрима, ибо он умер после потопа и его телесная оболочка принадлежит земле. Незримы и души всех его потомков, и твой отец, Адонирам, блуждает здесь, в огненном воздухе, которым ты дышишь… Да, твой отец.
– Твой отец, да, твой отец, – повторил подобно эху, но с выражением глубокой нежности чей-то голос, поцелуем коснувшийся чела Адонирама.
Художник обернулся и заплакал.
– Утешься, – сказал ему Тувал-Каин, – он счастливее меня. Он оставил тебя в колыбели, но твое тело не принадлежит еще земле, и ему выпало счастье видеть тебя. Но слушай же внимательно рассказ моего сына.
Тут другой голос заговорил:
– Единственный среди смертных нашего рода духов я видел землю до и после потопа и лицезрел лик Адонаи. Я ждал рождения сына, и холодные ветры состарившейся земли теснили мою грудь. Однажды ночью мне явился Бог – невозможно описать Его лик. Он сказал мне: «Надейся…» Еще неопытный, одинокий в незнакомом мне мире, я прошептал, оробев: «Господи, мне страшно…» Он отвечал: «Этот страх будет твоим спасением. Тебе суждено умереть, братья твои не узнают твоего имени, и оно будет забыто в веках, от тебя родится сын, которого ты не увидишь. От него произойдут существа, затерянные в толпе, как блуждающие звезды в небесах. Родоначальник племени исполинов, я отнял силу у твоего тела; твои потомки родятся слабыми, век их будет коротким, и уделом их станет одиночество. В их душах будет жить драгоценная искра духа огня, и величие их обернется для них пыткой. Превосходящие людей, они станут их благодетелями и будут презираемы ими; лишь их могилам будут поклоняться. Непризнанные на земле, они пронесут через свой земной век горькое сознание своей силы и употребят ее во славу других. Предвидя беды и невзгоды, которые постигнут человечество, они захотят их предотвратить, но их не станут слушать. Они покорятся власти слабых и недалеких царей и тщетно будут пытаться одолеть этих презренных тиранов. Их великие души станут игрушками в руках богатых и счастливых в своем неведении. От них пойдет слава народов, но самим им не суждено вкусить ее. Титаны разума, светочи знания, создатели всего нового, творцы искусств, дарующие человечеству свободу, они одни останутся рабами, презираемыми и одинокими среди людей. Добрые и чистосердечные, они будут окружены завистью; сильные, они будут скованы по рукам и ногам ради блага слабых… На земле они не узнают друг друга». «Жестокий Бог! – вскричал я. – Но век их будет короток, и душа разобьет оковы тела». «Нет, ибо они будут питать надежду. Обманутая, она будет вечно возрождаться, и чем больше станут они трудиться в поте лица, тем неблагодарнее будут люди. Даруя радости, они будут получать взамен лишь печали; бремя трудов, которое возложил я на потомков Адама, самым тяжким грузом ляжет на их плечи; бедность будет следовать за ними по пятам, и голод станет их неразлучным спутником, ибо не дано им будет прокормить свои семьи. Покорные или строптивые, они всегда будут унижены; их удел – работать для других, и пропадут вотще их гений, их мастерство и сила рук».
Так сказал Иегова, и разбилось мое сердце; я проклял ночь, когда стал отцом, и умер. Голос умолк, и лишь печальные вздохи долго еще отзывались эхом.
– Ты видел, ты слышал, – снова заговорил Тувал-Каин, – пусть же наш пример будет тебе уроком. Нам, благодетелям человечества, принадлежит большая часть завоеваний разума, которыми так гордятся люди, но в их глазах мы – проклятые, демоны, духи зла. Сын Каина! Прими судьбу свою, неси ее на невозмутимом челе, и пусть мстительный Бог поразится твоей стойкости. Будь велик перед людьми и силен перед нами; я видел, что ты был почти сломлен, сын мой, и я решил укрепить твое мужество.
Духи огня придут тебе на помощь; дерзай – тебе суждено обречь на гибель Сулаймана, верного слугу Адонаи. От твоего сына пойдет род царей, которые возродят на земле пред лицом Иеговы забытый культ священной стихии огня. Тебя уже не будет в этом мире, но имя твое объединит несметное войско неутомимых тружеников и мыслителей, и настанет день, когда эта огромная фаланга одолеет слепую силу царей, деспотичных вершителей воли Адонаи. Иди же, сын мой, исполни свое предназначение…
Едва прозвучали эти слова, как Адонирам почувствовал, что какая-то сила отрывает его от земли; сад металлов с его мерцающими цветами и пламенеющими деревьями, бесконечные сверкающие мастерские гномов, ослепительные ручейки жидкого золота, серебра, ртути, кадмия и нефти слились под его ногами в широкую светящуюся полосу, в быструю огненную реку. Он понял, что летит сквозь пространство со скоростью падающей звезды. Все постепенно погружалось во мрак; обитель его предков на миг предстала перед ним подобно неподвижной планете посреди темнеющего небосклона; холодный ветер хлестнул его по лицу, он ощутил удар, огляделся и увидел, что вновь лежит на песке у подножия формы медного моря, окруженной остывающей лавой, еще вспыхивавшей в ночном сумраке рыжеватыми отсветами.
«Сон! – сказал он себе. – Это был сон? Несчастный! Я предавался мечтам, когда наделе погибли все мои планы, рухнули все мои надежды и явью будут позор и бесчестье, которые ждут меня с первым лучом солнца!»
Но видение вставало в его памяти с такой отчетливостью, что он усомнился, сон ли это. Задумавшись, он поднял глаза и вновь увидел перед собой гигантскую тень Тувал-Каина.
– Дух огня! – воскликнул он. – Возьми меня назад в недра земли, пусть она скроет позор!
– Так-то ты следуешь моим заветам? – строго отвечала тень. – Оставь пустые слова; близится утро, пламенеющее око Адонаи скоро взойдет над землей, надо торопиться.
Дитя! Неужели ты думал, что я покину тебя в столь трудный час? Не тревожься больше ни о чем: формы твои наполнились, но металл, внезапно расширив жерло печи, заложенное недостаточно огнестойкими камнями, вырвался наружу мощным потоком, и излишек выплеснулся через край. А ты решил, что форма треснула, потерял голову, плеснул воду, и струя расплавленного металла брызнула во все стороны.
Застывшие, невозмутимые, как само олицетворение покоя, цари – сыны Адама, погруженные в раздумье, казалось, чего-то ждали.
Адонирам шел все дальше и, дойдя до конца вереницы, направился к огромной квадратной каменной глыбе, белой, как первый снег… Он уже занес ногу, чтобы ступить на эту скалу из чистого асбеста, не сгорающего в огне.
– Остановись! – вскричал Тувал-Каин. – Мы стоим под горой Серендибской; ты хочешь попрать ногами могилу неведомого, первенца земли. Адам спит под этим покровом, который хранит его от огня. Он встанет лишь тогда, когда наступит последний день мироздания; мы владеем его могилой, так расплатился с нами верхний мир. Но слушай же: наш отец зовет тебя.
Каин сидел на корточках, и поза его выражала скорбь. Красота его была ослепительна, глаза печальны, губы бледны. Он был обнажен; чело его, на котором лежала печать забот, обвивала вместо диадемы змея из золота… Усталым и изнуренным казался вечный скиталец.
– Да пребудут с тобой сон и смерть, сын мой. Ты из племени искусных и угнетаемых; по моей вине ты страдаешь. Моей матерью была Хева; Иблис, ангел света, вложил в ее грудь искру, которая вдохнула в меня жизнь и не дает погибнуть моему роду. Адам, вылепленный из глины, обладатель пленной души, Адам выкормил меня. Я, дитя Элохимов [8], любил это несовершенное творение Адонаи и отдал служению невежественным и немощным людям высший дух, живший во мне. Я сам кормил моего кормильца на закате дней и качал в колыбели Авеля… которого они называли моим братом. Увы мне! Увы!
Прежде чем стать первым на земле убийцей, я познал неблагодарность, несправедливость и разъедающую сердце обиду. Я трудился без устали, чтобы скупая земля давала нам пищу, я изобретал для счастья людей плуги и лемехи, которые заставляют ее плодоносить, я возродил для них среди тучных полей и цветущих садов Эдем, который они утратили, я принес им в жертву свою жизнь. О низость человеческая! Адам не любил меня! Хева не могла забыть, что была изгнана из рая за то, что произвела меня на свет, и сердце ее, закрытое для меня, безраздельно принадлежало Авелю. А он, всеми обласканный и заносчивый, смотрел на меня как на слугу: Адонаи был с ним, чего же ему еще? Так, пока я орошал своим потом землю, на которой брат мой чувствовал себя царем, он жил в праздности и неге и пас свои стада, окутанный дремотой под сенью смоковниц. Я сетую: родители наши твердили о справедливости Божьей; мы принесли Ему жертвы, но моя – снопы пшеницы, которую я вырастил своими руками, и первые летние плоды, – моя жертва была с презрением отвергнута… Так ревнивый Бог всегда отталкивал дух мыслящий и созидающий, отдавая власть вместе с правом угнетать себе подобных умам заурядным. Остальное тебе известно, но ты еще не знаешь, что Адонаи, отвернувшись от меня, хотел обречь меня на бесплодие и отдал в жены юному Авелю нашу сестру Аклинию, которой я был любим. Так началась на земле борьба джиннов, или сынов Элохимов, рожденных стихией огня, с сынами Адама, вылепленного из глины.
Я погасил факел Авеля… Адам возродился позднее в потомстве Сифа; дабы искупить свое преступление, я стал благодетелем сынов Адама. Нашему племени, во всем превосходящему их, обязаны они всеми искусствами, ремеслами и познаниями об окружающем мире! Вотще! Просвещая их, мы сделали их свободными… Адонаи так и не простил меня; Он ставит мне в вину и неискупимый грех один разбитый глиняный сосуд – Он, который погубил тысячи жизней в водах потопа, Он, который, дабы истребить людей, посылал им столько тиранов! Тут могила Адама заговорила.
– Ты, – произнес голос из глубин, – ты породил на земле убийство; Бог преследует меня в детях моих за кровь Хевы, что течет и в твоих жилах, кровь, которую ты пролил. Из-за тебя Иегова послал на землю священников, приносивших человеческие жертвы, и царей, жертвовавших жизнями священников и воинов. Придет день – и Он породит властителей, которые внесут раздор между племенами, между священниками и самими царями; и потомки скажут тогда. – «Это Каиново семя!»
Сын Евы заметался и поник головой.
– И он тоже! – воскликнул он. – И от него нет мне прощения!
– Никогда! – ответил голос, и донесся из бездны затихающий стон: – Авель, сын мой Авель, Авель!.. Что сделал ты с твоим братом Авелем?..
Каин катался по земле, которая отзывалась звоном, и в отчаянии раздирал себе грудь…
Таковы муки Каина, так наказан он за пролитую кровь.
Охваченный стыдом, любовью, состраданием и ужасом, Адонирам отвернулся.
– А что сделал я? – заговорил, качая головой под высокой тиарой, старец Енох. – Люди бродили по земле подобно стадам – я научил их обтесывать камни, строить большие дома, объединяться в городах. Я первым открыл им великую силу общества. Я собрал и сплотил этих дикарей… я оставил целое племя в моем городе Енохии, руины которого и сегодня поражают взгляд ваших вырождающихся народов. Только благодаря мне Сулайман воздвигает храм во славу Адонаи, но этот храм его и погубит, ибо Бог иудеев, о сын мой, узнал дух в творении рук твоих.
Адонирам поднял глаза на эту огромную тень: у Еноха была длинная, заплетенная в косички борода; тиара его, перевитая алыми лентами и украшенная двойным рядом звезд, была увенчана шипом, заканчивающимся клювом грифа. Две ленты с бахромой ниспадали на его волосы и хитон. В одной руке он держал длинный жезл, в другой – наугольник. Своим гигантским ростом он возвышался над отцом своим Каином. Рядом с ним стояли Ирад и Мавъяил; волосы их были перехвачены простыми лентами, руки обвивали браслеты. Один из них некогда покорил воды источников, другой обтесал кедры. Мефусаил создал буквы и оставил книги, которыми потом завладел Идрис и укрыл их под землей – книги «Тау»… На плечи Мефусаила был наброшен священный плащ, на боку висел меч, а на его сверкающем поясе сияла написанная огненными штрихами буква Т – знак, объединяющий всех владеющих ремеслами, потомков духов огня.
Адонирам смотрел на улыбающееся лицо Ламеха, чьи руки были покрыты сложенными крыльями; выглядывающие из-под них узкие ладони лежали на головах двух сидевших у его ног молодых мужчин. Тувал-Каин между тем покинул своего подопечного и вернулся на свой железный трон.
– Ты видишь славный лик моего отца, – сказал он Адонираму. – Те, чьи волосы он гладит, – сыновья Ады: Иавал, который раскинул шатры и научился сшивать верблюжьи кожи, и мой брат Иувал, который первым натянул струны на гусли и на арфу и сумел извлечь из них звуки.
– Сын Ламеха и Силлы, – отвечал Иувал голосом мелодичным, как пение ветерка летним вечером, – ты велик в сравнении с твоими братьями, и ты царствуешь над предками твоими. От тебя пошли все ремесла и искусства мира и войны. Дав людям золото, серебро, медь и булат, ты дал им плоды с древа познания. Золото и железо вознесут их на вершины могущества, но они же и погубят их, и это будет нашей местью Адонаи. Хвала Тувал-Каину!
Многоголосое эхо ответило на этот возглас со всех сторон; легионы гномов долго еще повторяли его вдали, а потом принялись за работу с удвоенным усердием. Гулко стучали молотки под сводами вечных мастерских, и сердце Адонирама… ремесленника, попавшего в мир, где ремесленники были царями, наполнилось ликованием и гордостью.
– Дитя рода Элохимов, – обратился к нему Тувал-Каин, – мужайся, слава твоя в твоем рабстве. Твои предки сделали ремесла человеческие грозной силой, потому наш род был обречен. Он боролся две тысячи лет; нас не смогли уничтожить, ибо мы рождены от бессмертной сущности, но нас сумели победить, потому что кровь Хевы смешалась с нашей кровью. Твои предки, мои потомки, спаслись от вод всемирного потопа. Ибо, пока Иегова, готовясь уничтожить нас, копил воды в хлябях небесных, я призвал на помощь огонь и устремил быстрые токи к поверхности земли. По моему повелению огонь расплавил камни, и под землей пролегли длинные галереи, которые должны были послужить нам убежищем. Эти подземные лабиринты выходят на равнину Гизы, неподалеку от берегов Нила, где был построен город Мемфис. Чтобы защитить галереи от воды, я собрал племя исполинов, и наши руки воздвигли гигантскую пирамиду, которая будет стоять столько, сколько простоит этот мир. Камни ее скреплены непроницаемой смолой, и только один узкий коридор ведет внутрь – вход в него я сам замуровал в последний день старого мира.
Наши жилища были пробиты в толще скал; чтобы попасть туда, надо было спуститься в глубокую пропасть; они располагались уступами вдоль низкой галереи, ведущей к воде. Я заключил подземные воды в каменные берега, сделав широкой рекой, чтобы укрывшиеся под землей люди и их стада могли утолять жажду. За этой рекой, в огромном зале, освещенном трением противоположных металлов, я поместил плоды, питающиеся соками земли.
Там обитали, спасаясь от вод потопа, жалкие остатки потомства Каина. Немало испытаний мы пережили и преодолели, но пришлось преодолеть еще больше, чтобы вновь увидеть свет, когда воды вернулись в свое русло. Подземные дороги полны опасностей, а воздух там несет медленную смерть. Спускаясь в бездну и возвращаясь обратно к поверхности земли, мы теряли одного за другим наших спутников. Выжил я один, да еще мой сын, которого подарила мне моя сестра Ноема.
Я открыл вход в пирамиду и увидел землю. Как она изменилась! Пустыня… хилые животные, чахлые растения, бледное солнце, не дающее тепла; там и сям островки бесплодного ила, по которым ползали гады. Вдруг порыв ледяного ветра, напоенного зловонными испарениями, ворвался в мою грудь и иссушил еe. Я захлебнулся и вытолкнул из легких смрадный воздух, но тотчас, чтобы не умереть, снова вдохнул его. Я не знал, какой яд проник в мою кровь; силы покинули меня, ноги подкосились, меня окутала тьма, зловещая дрожь охватила мое тело. Климат земли изменился, остывшая почва не давала больше тепла и не могла вдохнуть жизнь в то, что она питала прежде. Подобно дельфину, выброшенному из родной стихии моря на песок, я чувствовал свою смерть и понял, что час мой пробил…
Из последних сил цепляясь за жизнь, я хотел бежать и, вернувшись в пирамиду, упал без памяти. Она стала моей могилой; моя душа, освободившись от тела, устремилась, притянутая огнем недр, к душам своих отцов. Что до моего сына, едва вышедшего из детства, то он выжил, ибо был молод, но перестал расти.
Он стал скитальцем, разделив участь нашего племени; и жена Хама, второго сына Ноя, сочла, что он красивее сына человеческого. Он познал ее, и она произвела на свет Хуша, отца Нимрода, который обучил своих братьев искусству охоты и заложил Вавилон. Они начали строить Вавилонскую башню; тогда Адонаи узнал Каиново семя и вновь стал преследовать их. Род Нимрода был рассеян.
Голос моего сына завершит для тебя эту горестную повесть.
Адонирам с тревогой огляделся, ища сына Тувал-Каина.
– Нет, ты не увидишь его, – произнес царь духов огня, – душа моего сына незрима, ибо он умер после потопа и его телесная оболочка принадлежит земле. Незримы и души всех его потомков, и твой отец, Адонирам, блуждает здесь, в огненном воздухе, которым ты дышишь… Да, твой отец.
– Твой отец, да, твой отец, – повторил подобно эху, но с выражением глубокой нежности чей-то голос, поцелуем коснувшийся чела Адонирама.
Художник обернулся и заплакал.
– Утешься, – сказал ему Тувал-Каин, – он счастливее меня. Он оставил тебя в колыбели, но твое тело не принадлежит еще земле, и ему выпало счастье видеть тебя. Но слушай же внимательно рассказ моего сына.
Тут другой голос заговорил:
– Единственный среди смертных нашего рода духов я видел землю до и после потопа и лицезрел лик Адонаи. Я ждал рождения сына, и холодные ветры состарившейся земли теснили мою грудь. Однажды ночью мне явился Бог – невозможно описать Его лик. Он сказал мне: «Надейся…» Еще неопытный, одинокий в незнакомом мне мире, я прошептал, оробев: «Господи, мне страшно…» Он отвечал: «Этот страх будет твоим спасением. Тебе суждено умереть, братья твои не узнают твоего имени, и оно будет забыто в веках, от тебя родится сын, которого ты не увидишь. От него произойдут существа, затерянные в толпе, как блуждающие звезды в небесах. Родоначальник племени исполинов, я отнял силу у твоего тела; твои потомки родятся слабыми, век их будет коротким, и уделом их станет одиночество. В их душах будет жить драгоценная искра духа огня, и величие их обернется для них пыткой. Превосходящие людей, они станут их благодетелями и будут презираемы ими; лишь их могилам будут поклоняться. Непризнанные на земле, они пронесут через свой земной век горькое сознание своей силы и употребят ее во славу других. Предвидя беды и невзгоды, которые постигнут человечество, они захотят их предотвратить, но их не станут слушать. Они покорятся власти слабых и недалеких царей и тщетно будут пытаться одолеть этих презренных тиранов. Их великие души станут игрушками в руках богатых и счастливых в своем неведении. От них пойдет слава народов, но самим им не суждено вкусить ее. Титаны разума, светочи знания, создатели всего нового, творцы искусств, дарующие человечеству свободу, они одни останутся рабами, презираемыми и одинокими среди людей. Добрые и чистосердечные, они будут окружены завистью; сильные, они будут скованы по рукам и ногам ради блага слабых… На земле они не узнают друг друга». «Жестокий Бог! – вскричал я. – Но век их будет короток, и душа разобьет оковы тела». «Нет, ибо они будут питать надежду. Обманутая, она будет вечно возрождаться, и чем больше станут они трудиться в поте лица, тем неблагодарнее будут люди. Даруя радости, они будут получать взамен лишь печали; бремя трудов, которое возложил я на потомков Адама, самым тяжким грузом ляжет на их плечи; бедность будет следовать за ними по пятам, и голод станет их неразлучным спутником, ибо не дано им будет прокормить свои семьи. Покорные или строптивые, они всегда будут унижены; их удел – работать для других, и пропадут вотще их гений, их мастерство и сила рук».
Так сказал Иегова, и разбилось мое сердце; я проклял ночь, когда стал отцом, и умер. Голос умолк, и лишь печальные вздохи долго еще отзывались эхом.
– Ты видел, ты слышал, – снова заговорил Тувал-Каин, – пусть же наш пример будет тебе уроком. Нам, благодетелям человечества, принадлежит большая часть завоеваний разума, которыми так гордятся люди, но в их глазах мы – проклятые, демоны, духи зла. Сын Каина! Прими судьбу свою, неси ее на невозмутимом челе, и пусть мстительный Бог поразится твоей стойкости. Будь велик перед людьми и силен перед нами; я видел, что ты был почти сломлен, сын мой, и я решил укрепить твое мужество.
Духи огня придут тебе на помощь; дерзай – тебе суждено обречь на гибель Сулаймана, верного слугу Адонаи. От твоего сына пойдет род царей, которые возродят на земле пред лицом Иеговы забытый культ священной стихии огня. Тебя уже не будет в этом мире, но имя твое объединит несметное войско неутомимых тружеников и мыслителей, и настанет день, когда эта огромная фаланга одолеет слепую силу царей, деспотичных вершителей воли Адонаи. Иди же, сын мой, исполни свое предназначение…
Едва прозвучали эти слова, как Адонирам почувствовал, что какая-то сила отрывает его от земли; сад металлов с его мерцающими цветами и пламенеющими деревьями, бесконечные сверкающие мастерские гномов, ослепительные ручейки жидкого золота, серебра, ртути, кадмия и нефти слились под его ногами в широкую светящуюся полосу, в быструю огненную реку. Он понял, что летит сквозь пространство со скоростью падающей звезды. Все постепенно погружалось во мрак; обитель его предков на миг предстала перед ним подобно неподвижной планете посреди темнеющего небосклона; холодный ветер хлестнул его по лицу, он ощутил удар, огляделся и увидел, что вновь лежит на песке у подножия формы медного моря, окруженной остывающей лавой, еще вспыхивавшей в ночном сумраке рыжеватыми отсветами.
«Сон! – сказал он себе. – Это был сон? Несчастный! Я предавался мечтам, когда наделе погибли все мои планы, рухнули все мои надежды и явью будут позор и бесчестье, которые ждут меня с первым лучом солнца!»
Но видение вставало в его памяти с такой отчетливостью, что он усомнился, сон ли это. Задумавшись, он поднял глаза и вновь увидел перед собой гигантскую тень Тувал-Каина.
– Дух огня! – воскликнул он. – Возьми меня назад в недра земли, пусть она скроет позор!
– Так-то ты следуешь моим заветам? – строго отвечала тень. – Оставь пустые слова; близится утро, пламенеющее око Адонаи скоро взойдет над землей, надо торопиться.
Дитя! Неужели ты думал, что я покину тебя в столь трудный час? Не тревожься больше ни о чем: формы твои наполнились, но металл, внезапно расширив жерло печи, заложенное недостаточно огнестойкими камнями, вырвался наружу мощным потоком, и излишек выплеснулся через край. А ты решил, что форма треснула, потерял голову, плеснул воду, и струя расплавленного металла брызнула во все стороны.