Дебор Ги. Общество Спектакля

историческогообщества, капитализма. Известно, чего стоило русской экономике научное приложение обезумевшей идеологии, взять хотя бы самонадеянное невежество Лысенко. Это вызвано тем, что управляющая индустриальным обществом тоталитарная бюрократия зажата между своей потребностью в рациональности и отказом от рационального – в этом и коренится её главный недостаток по сравнению с обычным капиталистическим развитием. Наряду с тем, что бюрократия хуже решает вопросы сельского хозяйства, она также уступает капитализму и в индустриальном производстве, которое планируется свыше на основе поступающих снизу нереальных сведений, ведь ложь и там и там возведена в принцип.

109
 

   В промежуток между двумя мировыми войнами революционное рабочее движение было полностью уничтожено совместными усилиями сталинской бюрократии и фашистского тоталитаризма, который позаимствовал форму организации у уже испробованной в России тоталитарной модели. Фашизм являлся чрезвычайным средством защиты буржуазной экономики, находящейся под угрозой кризиса и ниспровержения пролетариатом. Фашизм – это объявленное в капиталистическом обществе осадное положение,благодаря которому это общество спасается и совершает срочную рационализацию, позволяя государству в массовом порядке вмешиваться в его управление. Но сама такая рационализация уже была отягощена чудовищной нерациональностью своих средств. Несмотря на то, что фашизм был направлен на защиту консервативной буржуазной идеологии и её основных ценностей (семья, собственность, моральный порядок, нация), объединяя тем самым мелкую буржуазию и безработных, обезумевших от кризиса и разочарованных бессилием социалистической революции, сам фашизм по существу не являлся идеологией. Он был тем, за что себя и выдавал: насильственным возрождением мифа,требующим принадлежности к сообществу, где основополагающими являются архаичные псевдо-ценности: раса, кровь, вождь. Фашизм – это технически оснащённый архаизм. Его разложившийся эрзацмифа и воспроизводится в контексте спектакля наисовременнейшими средствами психологической обработки и создания иллюзий. Таким образом, он является важным фактором в формировании современного спектакля, а его участие в уничтожении прежнего рабочего движения превратило его в одну из основополагающих сил современного общества. Однако, в связи с тем, что фашизм оказался также и наиболее расточительнойформой поддержания капиталистического порядка, ему пришлось покинуть авансцену, где главные роли по-прежнему играют капиталистические государства; его заменили более рациональными и устойчивыми формами этого порядка.

110
 

   Чуть только русской бюрократии удалось, наконец, отделаться от последних следов буржуазной собственности, которые препятствовали её господству над экономикой, не давая присвоить всю собственность себе, и вдобавок, мешали добиться признания великих держав на международной арене, она возжелала спокойно наслаждаться властью в своём уголке земного шара. Для этого она решила ликвидировать последнюю вышестоящую инстанцию – и разоблачает сталинизм, ею же порождённый. Но такое разоблачение само остаётся сталинистским и самоуправным, его причины никто не собирается объяснять, а концепцию всё время изменяют, модифицируют, ибо коренящуюся в нём идеологическая ложь раскрывать нельзя.Таким образом, бюрократия не в силах провести либеральные реформы ни в сфере культуры, ни в сфере политики, ибо само её существование как класса зависит от идеологической монополии, так как именно эта монополия служит единственным видом её собственности. Несомненно, идеология уже утратила страсть к позитивному самоутверждению, но и то, что сохраняется в её безразличной банальности, всё ещё способно подавить любую конкуренцию и держать скованной всю полноту мысли. Только поэтому бюрократия так привязана к идеологии и с такой страстью её пропагандирует, несмотря даже на то, что в эту идеологию давно уже никто не верит. То, что некогда было террором, отныне служит поводом для шуток и насмешек, однако никто и не вздумал бы смеяться, если б за спиной не маячил тот же самый террор, от которого так хотелось бы освободиться. И именно в тот момент, когда бюрократия хочет продемонстрировать своё превосходство над миром капитализма, она признаёт себя его бедной родственницей. Подобно тому, как действительная история опровергает претензии бюрократии, а её невежество откровенно противоречит её научным притязаниям, её соперничество с буржуазией в плане создания товарного изобилия заранее обречено на провал, ибо такое изобилие само несёт в себе скрытую идеологиюи обычно нераздельно связано с постоянно увеличивающейся свободой иллюзорного выбора, псевдо-свободой, которая остаётся несовместимой с бюрократической идеологий.

111
 

   На данный момент претензии бюрократии на идеологическую собственность рушатся уже в мировом масштабе. Власть, изначально нацеленная на интернациональность, но установившаяся лишь национально, теперь должна признать, что более не может поддерживать свою ложную сплочённость за пределами каждой из национальных границ. Неравное экономическое развитие и соперничество различных типов бюрократии, которым удалось вывести свой «социализм» за пределы одной страны, привело к непримиримому и тотальному противостоянию лжи русской и лжи китайской. Отныне каждая бюрократия, находящаяся у власти, или каждая тоталитарная партия, пока ещё только претендующая на власть (там, где после периода сталинизма местный рабочий класс остался без «поводыря»), должна следовать своим собственным путём. Повсеместный распад бюрократического союза ещё более усугубляется внутренним сопротивлением, впервые проявившимся во время рабочего восстания в Восточном Берлине, когда бюрократии было противопоставлено требование «правительства металлургов», и однажды уже пришедшем к власти в виде рабочих Советов в Венгрии. Однако эта тенденция, при ближайшем рассмотрении, является крайне неблагоприятным фактором для развития современного капиталистического общества. Теперь буржуазия теряет своего противника, который, тем не менее, поддерживал её объективно, иллюзорно сосредоточивая в себе образ отрицания существующего порядка. Разделение труда между спектаклями подходит к концу, когда псевдореволюционность, в свою очередь разделяется. Уничтожение рабочего движения произошло благодаря концентрированному спектаклю, который сам уже обречён.

112
 

   Сегодня у ленинизма не осталось иных последователей, кроме различных троцкистских течений, в которых до сих упорно отождествляют пролетарский проект с иерархической организацией идеологии, несмотря даже на опыт, показавший всю плачевность подобных попыток. Та дистанция, которая отделяет троцкизм от революционной критики современного общества, почему-то влечёт за собой его приверженность к средствам, уже проявивших свою негодность в реальной борьбе. Вплоть до 1927 года Троцкий не прекращал тесных контактов с высшей бюрократией, стремясь полностью подчинить её себе, чтобы затем возобновить активную большевистскую политику на внешней арене (известно, что в ту пору, пытаясь скрыть знаменитое «Завещание Ленина», он дошёл даже до того, что оклеветал своего сторонника Макса Истмена, это завещание обнародовавшего). Именно за это своё намерение Троцкий и был осуждён, ибо в то время бюрократия уже осознала себя как контрреволюционный класс, и поэтому и во внешней политике была вынуждена взять контрреволюционный вектор, во имя будто бы проводимойу себя революции. Последующая борьба Троцкого за IV Интернационал имела такой же непоследовательный характер. Всю свою жизнь он отказывался признавать бюрократию как отдельный класс, так как во время второй русской революции он стал безусловным сторонником большевистской формы организации. Лукач в 1923 году назвал эту форму наконец-то обнаруженной связкой между теорией и практикой, при которой рабочие уже не являются простыми « зрителями» того, что происходит в их организации, а сознательно участвуют в её деятельности и за неё переживают. Что же, Лукач приписал в заслуги большевикам то, чего у них и в помине не было. Помимо своей кропотливой теоретической деятельности, Лукач был ещё и идеологом, говорящим от лица власти, той самой власти, которая самым вопиющим образом отрывалась от пролетарского движения, причём сам он верил, заставлял себя верить в то, что он целиком растворяется в этой власти, что он сам – власть. Но затем он узнал, с какой лёгкостью эта власть отрекается и избавляется от своих приспешников, и тогда он разоблачает сам себя, причём самым постыднейшим и карикатурным образом: он кардинально меняет свои взгляды и превращается в противоположностьсамого себя и всего того, что утверждал в своей книге «История и классовое сознание». Личность Лукача лучше всех подтверждает правило, справедливое для всех интеллектуалов этого века: величие и справедливость почитаемыхими идей, в точности отражает подлость и ничтожностьэтих интеллектуалов. Впрочем, Ленин и не питал подобных иллюзий насчёт своей деятельности, ибо понимал, что «политическая партия не может устраивать экзамен своим членам, чтобы выяснить существуют ли противоречия между их философией и программой партии». Та, действительно существующая партия, чей романтический портрет совершенно некстати нарисовал Лукач, была сплочена лишь для одной особой и конкретной цели: захватить власть в государстве.

113
 

   Неоленинистская иллюзия современного троцкизма встречает отпор и с лёгкостью опровергается реалиями развитого капиталистического общества: как буржуазного, так и бюрократического, поэтому естественно, что она активнее всего пытается утвердиться в формально независимых «слаборазвитых» странах. Дело в том, что там местные правящие классы сознательно называют государственный бюрократический социализм просто идеологией экономического развития.Надо заметить, что в этих странах состав правящих классов является крайне разношёрстным, обычно это буржуазно-бюрократическая смесь. Вся их игра на международной арене ограничивается лавированием между двумя полюсами существующей капиталистической власти, а также между их идеологическими компромиссами (в том числе исламизмом) – это лишь подтверждает гибридную сущность их социальной базы, и понуждает выбросить из идеологического социализма всё, за исключением его полицейской роли. Бюрократия может сформироваться, возглавив национально-освободительную борьбу и аграрные бунты крестьян; и именно поэтому, после захвата власти в Китае, она много раз пыталась применить сталинскую модель индустриализации даже в менее развитых странах, чем Россия в 1917 году. Бюрократия, способная провести индустриализацию, может сформироваться из мелкой буржуазии или из военных кадров, уже захвативших власть, как это было в Египте. В иных случаях, бюрократия, сложившаяся во время войны как полугосударственное руководство, будет пытаться найти компромисс в конфликте, чтобы затем слиться со слабой местной буржуазией – так было в Алжире, в конце войны за независимость. Наконец, в бывших чёрных африканских колониях, которые до сих пор остаются зависимыми от американской либо европейской буржуазии, местная буржуазия складываться (чаще всего на основе власти племенных вождей) через обладание государством. Там иностранный империализм остаётся истинным хозяином экономики, и отдаёт компрадорамв собственность государственную власть в обмен на беспрепятственный вывоз из страны сырья – в этом случае государство является независимым от собственного населения, но не от империализма. Здесь речь идёт о некоей искусственной буржуазии, которая не накапливает, а попросту транжириткапитал, полученный от прибавочной стоимости местного труда, а также от иностранных субсидий покровительствующих государств и монополий. Очевидная неспособность этих буржуазных классов выполнять свою нормальную экономическую функцию приводит к тому, что против неё поднимается бюрократия, более или менее приспособленная к местным условиям и желающая захватить достояние этой буржуазии. Однако успех бюрократии в проекте индустриализации изначально содержит в себе предпосылки её последующего поражения, ведь, накапливая капитал, она также сосредотачивает и пролетариат, тем самым, содействуя появлению прежде отсутствовавшего внутреннего протестного движения – отрицания.

114
 

   Все эти обстоятельства привнесли новые условия в классовую борьбу, в результате чего пролетариат индустриально развитых стран окончательно утратил всякое желание быть самостоятельным, боле того, он оставил даже надежду на такую перспективу, однако сам пролетариат не исчез. Его не уничтожили. Он решительно отстаивает право на своё существование даже при интенсивном процессе отчуждения в современном капитализме, ибо пролетариат – это неисчислимое большинство трудящихся, потерявших всякую способность распоряжаться собственной жизнью, но которые, осознав это, вновь находят себя как пролетариат, как вынужденное работать на общество отрицание. Пролетариат объективно усиливается, по мере того как исчезает крестьянство, и логика заводского труда начинает распространяться также на значительную часть сферы услуг и интеллектуальных профессий. Субъективноэтот пролетариат ещё далёк от своего практического классового сознания, причём не только в среде «белых воротничков» – служащих, но и в среде наёмных рабочих, ещё только обнаруживающих беспомощность и ложь политики. Но рано или поздно пролетариат понимает, что не только его отчуждённый труд способствует постоянному укреплению капиталистического общества, но и его представительства, созданные им некогда для собственного раскрепощения, как то: профсоюзы, партии и даже государственная власть, – все они рано или поздно становятся на рельсы коллаборационизма. Из этого он извлекает конкретный исторический опыт, который доказывает, что пролетариат является единственным классом, противостоящим любому постоянному отчуждению и любому разделению властей. Он несёт с собой революцию, которая не может позволить чему-либо остаться вне себя, а также требование постоянного господства настоящего над прошлым и всеобъемлющую критику отчуждения – на основании этого он и должен найти для себя подходящую форму действия. Никакие количественные подачки, никакие иллюзии иерархической интеграции не смогут его умилостивить, ибо пролетариат обнаруживает себя отнюдь не когда терпит какую-то отдельную несправедливость по отношению к себе, и даже не когда сражается против этой отдельно взятой несправедливости. Он не способен осознать себя, даже сражаясь против множества несправедливостей; только в абсолютной несправедливости– в том, что его отбросили на обочину жизни, может возникнуть искомое классовое сознание.

115
 

   Всё больше и больше фактов отрицания, протеста множится в наиболее экономически развитых странах, несмотря даже на то, что спектакль старательно пытается их скрыть или исказить. Однако по ним уже можно сделать вывод о начале новой эпохи: после провала первой попытки рабочего восстания, рухнуло само капиталистическое изобилие. Когда антипрофсоюзная борьба западных рабочих подавляется, прежде всего, самими профсоюзами, когда бунтарские молодёжные движения оформляют свой первый, пока ещё размытый и нечёткий протест, в котором, тем не менее, уже выражен их отказ от лживой политики, профанированного искусства и мелочной повседневной жизни, – мы начинаем различать формы новой спонтанной борьбы, которая пока ещё начинается под маской преступности. Это грозное предзнаменование второго пролетарского штурма классового общества. И когда павшие бойцы этой всё ещё деморализованной армии вновь появятся на поле боя, обстановка на котором кардинально изменилась, и в тоже время, осталась прежней, они последуют за новым «генералом Луддом», который на этот раз направит их на уничтожение машин дозволенного потребления.

116
 

   «Наконец-то найдена политическая форма, при которой может осуществиться экономическое освобождение труда». В XX веке данная форма обрела, наконец, своё чёткое воплощение в Советах революционных рабочих, сосредоточивающих в себе все законодательные и исполнительные функции и образующих федерацию с помощью выборных делегатов, которые ответственны перед рядовыми членами, и которых можно отозвать в любой момент. Их фактическое существование доселе было лишь пробой пера, намёткой на будущее, однако Советы немедленно встретили решительный отпор и были разгромлены различными силами, защищающими классовое общество, причём в их числе зачастую оказывалось и их собственное ложное сознание. Паннекук справедливо обвинял власть рабочих Советов в том, что они чаще «ставят проблемы», чем предлагают решения. Но эта власть и создана для того, чтобы проблемы пролетарской революции обретали здесь свои истинные решения. В них воссоединяются объективные предпосылки для возникновения исторического сознания, ведь именно Советы позволяют осуществить активнуюкоммуникацию, где больше не будет места специализации, иерархии и отчуждению, и где условия существования становятся «условиями для единства». Именно в Советах, в своей борьбе против созерцания, пролетариат может стать субъектом, так как его сознание равнозначно практической организации, которая и создаётся, потому что само сознание неразрывно связано с последовательным вторжением в историю.

117
 

   При власти Советов, которая обязана восторжествовать в мировом масштабе, пролетарское движение станет своим собственным продуктом, а этот продукт – собственным производителем. Пролетарское движение – это самоцель. Ибо только в нём отрицается отрицание жизни, осуществляемое спектаклем.

118
 

   Появление Советов выявило высшую суть пролетарского движения в первой четверти этого века, однако её никто не увидел, а если увидел – то уж точно извратил, ибо она исчезла вместе с остальным рабочим движением, которое тогда было отвергнуто и уничтожено. Но сегодня, в новую эпоху пролетарской критики, эта истина снова становится видимой в качестве единственного неопроверженного положения побеждённого движения. Историческое сознание может существовать лишь в рамках этой истины, и оно признаёт эту истину, но уже не на периферии отживающего свой век, а в самом центре грядущего.

119
 

   Революционная организация, существующая до власти Советов (ей ещё только предстоит в борьбе обрести истинную форму), по всем вышеперечисленным причинам уже понимает, что не представляеткласса. И ей нужно осознать себя, ни много ни мало, как отчуждение от мира отчуждения.

120
 

   Революционная организация – это последовательное выражение теории практической деятельности, которая по ходу своего становления практической теорией, вступает в неодностороннюю коммуникацию с различными видами практической борьбы. Её собственная практическая деятельность и заключается в управлении коммуникацией и последовательностью этой борьбы. В революционную эпоху разложения всеобщего отчуждения эта организация сама должна признать своё разложение как организации, основанная на отчуждении.

121
 

   Революционная организация должна быть ничем иным, как единой и всесторонней критикой современного общества, а именно, критикой, никогда не вступающей в компромисс ни с одной формой власти, основанной на отчуждении, ни в одном уголке земного шара. Она должна быть повсеместно провозглашаемой критикой против любых форм отчуждённой общественной жизни. В борьбе революционной организации против классового общества орудиями являются ничто иное, как сущностисамих противоборствующих сторон, так как революционная организация не может воспроизводить в себе особенности господствующего общества: иерархию и отчуждение. Она должна постоянно бороться против собственного искажения в царящем вокруг спектакле. У всеобщей демократии революционной организации должно быть только одно ограничение – все её члены должны добровольно признать и присвоить себе всю последовательность её критики, причём эту последовательность должны ещё доказать критическая теория и соотношение между теорией и практической деятельностью.

122
 

   По мере увеличения капиталистического отчуждения на всех уровнях общественной жизни, рабочим становится всё труднее и труднее осознать и обозначить свою собственную нищету, и таким образом, перед ними появляется альтернатива: либо встать на борьбу против всей тотальности своей нищеты, либо превратиться в ничто. Революционная организация должна, наконец, осознать, что не может больше бороться с отчуждением в отчуждённых формах.

123
 

   Пролетарская революция никогда не произойдёт, если не будет выполнено следующее необходимое условие: теория в качестве способа постижения человеческой деятельности должна быть признана и пережита массами. Ей нужно, чтобы рабочие стали диалектиками и использовали это мышление в своей практической деятельности. Таким образом, она требует от простых людейкуда большего, нежели буржуазная революция – от тех профессионалов, которым было поручено её осуществление; ведь то частичное идеологическое сознание, выстроенное частью представителей буржуазного класса, ориентировалось на центральную частьобщественной жизни, на экономику, где этот класс уже находился у власти. Получается, что само превращение классового общества в общество спектакля, в зрелищную организацию небытия, ведёт революционный проект к тому, что бы он выдал наружусвою сущность.

124
 

   На данный момент революционная теория является заклятым врагом любой революционной идеологии и прекрасно это осознаёт.
   

Глава 5
Время и история
 

   О, джентельмены, жизнь коротка…. И если уж мы живем, то живём, чтобы ходить по головам королей.

У. Шекспир, «Генрих IV» часть I.

125
 

   Человек – «существо отрицающее, он естьлишь в той степени, в которой отрицает Бытие». Человек – это время. Постижение человеком собственной природы неразрывно связано с пониманием развития вселенной. «История сама по себе является важной частью естественной истории, истории превращения природы в человека» (Маркс). И наоборот, эта «естественная история» по-настоящему существует лишь благодаря истории человеческой, той единственной её части, которая схватывает всю полноту истории, – подобно современному телескопу, чей чуткий объектив улавливает во временипроцесс разбегания туманностей на самых далёких окраинах вселенной. История существовала всегда, но далеко не всё время – в своей исторической форме. Процесс овременения человека посредством общества начинает соответствовать очеловечиванию времени. Бессознательное течение времени заявляет о себе и становится истиннымв историческом сознании.

126
 

   Собственно ход истории, пускай ещё неявно,начинается в медленном и неосязаемом формировании «действительной природы человека», той «природы, что рождается внутри истории человечества, благодаря созидающему воздействию общества». Но даже общество, владеющее техникой и языком, то есть уже являющееся продуктом собственной истории, все равно осознаёт своё бытие лишь как вечное настоящее. В таком обществе любое познание, сохранённое в памяти старейших его членов, всегда передаётся живущим. Ни смерть, ни размножение не понимаются здесь как законы времени. Время остаётся неподвижным, подобно замкнутому пространству. Однако и более сложное общество, которое, наконец, приходит к осознанию времени, всё равно продолжает его отрицать, ибо во времени оно видит не то, что проживается, а то, что возвращается. Государственное общество организует время в соответствии со своим непосредственным ощущением природы, по модели