Страница:
– Гель! А если у меня денег не хватит? – начала сдаваться Мила.
– Ну… что-нибудь придумаем… Найдем, короче говоря… Или мы с тобой не частные предпринимательницы!
Мила чуть раздвинула в улыбке губы и положила подруге на блюдечко еще пару маленьких эклерчиков.
Встреча с частным сыщиком агентства «Шерлок Холмс» была назначена на полдень пятницы. Уже с утра этой самой пятницы Миле было так не по себе, что она умудрилась сжечь в микроволновке любимые Олеговы закрытые бутерброды, поскольку задала не тот режим. Совершенно не огорчившийся этим Романец съел на завтрак классические холодные бутерброды с сыром и даже без масла, чмокнул Милу в щеку и уехал в свое ателье. Покладистость Олега опять показалась ей подозрительной. Любой другой мужчина хотя бы презрительно покрутил носом от запаха горелого хлеба. А этот что? Можно подумать, будто ему не противно, что вся одежда пропиталась гарью, как на пожаре! Гелька права: очень странно, что Романец готов терпеть даже Милину горелую еду, несмотря на то, что у него есть еще одна женщина. Уж та ни за что не допустила бы такой утренней оплошности, потому что наверняка мечтает, чтобы Олег завтракал именно с ней на одной кухне. В чем же дело? Зачем Романцу в придачу к Людмиле Леонидовне Ивиной еще и Сельвинская Дарья Александровна?
Стоп!! Хватит думать о Сельвинской! Так можно сойти с ума и не дотянуть до встречи с «Шерлоком Холмсом»!
Мила не хотела в пятницу ехать на фирму, но теперь понимала, что стоит сделать именно это. Ей непременно надо отвлечься от тяжких дум. Где же это еще можно сделать, как не в «Иве»?
…В общей сложности на создание своего бизнеса у Милы ушло около десяти лет. Сейчас ей было уже очень хорошо за тридцать, но она не только никогда не была замужем, но почти не имела опыта общения с мужчинами. Все ее силы, физические и душевные, занимало любимое Дело. Да-да, если уж говорить о нем, то только так – с большой буквы.
Все началось еще в институте, где Мила училась на факультете декоративно-прикладного искусства, специализируясь на технологии производства текстильных изделий. Однажды один из преподавателей привез из поездки по Марокко удивительной красоты декоративную ткань. Ее нити были переплетены так необычно и странно, создавали такой нестандартный, слегка мерцающий узор, что студентка предпоследнего курса Людмила Ивина перестала спокойно спать. Она поставила себе цель – разгадать секрет изготовления ткани марокканских мастеров. Вместо того, чтобы гулять по городу прозрачными белыми ночами и целоваться с молодыми людьми в их призрачном мареве, она просиживала над подаренным ей кусочком ткани, разбирая его по отдельным ниточкам и пытаясь записать алгоритм их переплетения.
Когда недолгое питерское лето сменилось гнилой промозглой осенью, Людмила Ивина, студентка последнего курса института, смогла наконец воспроизвести ткань, ничуть не уступающую по красоте марокканской. Тема дипломной работы была предрешена: «Технология изготовления ткани по образцам марокканского текстиля». Понятно, что диплом был признан лучшим на курсе, а Миле предложили аспирантуру и работу на кафедре. Она отказалась. Учиться – чему? У кого? Тщательное изучение ткани из Марокко и ее повторение обогатило выпускницу факультета декоративно-прикладного искусства таким бесценным опытом, какого не имели даже многие ее институтские преподы. Мила уже не просто знала, как делаются ткани. Она их чувствовала. Она приходила в необыкновенное, ни с чем не сравнимое возбуждение, когда покупала шерстяную или синтетическую пряжу для своих работ. Ей не нужны были поцелуи и ласки мужчин. Она входила почти в чувственный экстаз, когда ощупывала руками шершавые нити и представляла, как на самом примитивном учебном оборудовании они сплетутся в замысловатый узор, рождая прекрасное полотно.
Миле хотелось изобретать и творить новые ткани самостоятельно, без ограничения сроков, одобрения или неодобрения преподавателей. Но в 1990 году, когда она окончила институт, свободные художники все еще считались тунеядцами и гниющими язвами на теле социалистического общества. Очень скоро девушка поняла, что у нее элементарно нет денег на покупку даже самой дешевой синтетической пряжи. Кроме того, родители довольно навязчиво повторяли ей навязшую в зубах фразу, что жить в обществе и быть свободным от него нельзя. Ее авторскими разработками они восхититься не могли, поскольку ничего не понимали в текстиле. Отец настойчиво советовал Миле выбросить из головы андеграундную дурь и поступить наконец работать на какую-нибудь ткацкую фабрику сменным мастером. Она устроилась оператором котельных установок. Ее работа – два через два – заключалась в том, чтобы каждый час снимать показания приборов, записывать их в специальный журнал и быть готовой вызвать работников аварийной службы «если вдруг что». В свободное от записывания показаний время и в сдвоенные выходные Мила занималась любимым делом. В котельной она напряженно мыслила, чертила схемы и чуть ли не выводила формулы особого переплетения нитей. Дома на допотопном станочке, который она, еще будучи студенткой, с двумя (и единственными) парнями их курса, Мишкой Тропининым и Аликом Завальнюком, соорудила из подручных материалов в собственной комнате, Мила претворяла задуманное в жизнь, пользуясь самой захудалой, плохо прокрашенной пряжей и пытаясь представить, как все это будет выглядеть, когда она сможет купить настоящую яркую шерсть или шелк.
Когда грянула перестройка, Миле повезло. В самый разгар перестроечных мероприятий, скооперировавшись с теми самыми двумя бывшими однокурсниками, с которыми сделала незамысловатый ткацкий станок, Миле удалось почти за бесценок, да еще и в долгосрочный кредит, приобрести оборудование на одной из вмиг разорившихся ткацких фабрик. На паях, с теми же Мишкой и Аликом, Мила сняла заброшенное подвальное помещение в здании местного ЖЭКа. На неуклюжем, здорово проржавевшем агрегате она принялась доводить собственные «котельные» разработки до конкурентоспособного состояния.
Работа продвигалась медленно. Не было качественного сырья и красителей. Новая ткань, изобретенная Милой, разваливалась или сразу, на выходе из станка, или после стирки. Сначала от группки предпринимателей новой формации откололся Мишка. Он ударился в челночные поездки по зарубежью и в конце концов построил собственный торговый бизнес, ничем не связанный с полученным в институте образованием. В один присест он переманил к себе проверенного временем друга Завальнюка. Ребята довольно долго уговаривали и Милу бросить идиотские тряпки-нитки и присоединиться к выгодному, плодоносящему делу, но она отказалась. Тогда друзья-предприниматели выкупили подвал с оборудованием, широким жестом подарили его подруге суровой юности и с головой окунулись в бушующий океан торговли.
Мила осталась одна, ничуть не огорчившись этим. Мишка с Аликом ее вечно торопили и дергали, потому что жаждали успеха и процветания быстро и сразу. И их можно было понять. Мишка уже был женат, и его растущая семья требовала денег. Алику самому хотелось красиво одеваться, вкусно есть и ездить на престижной иномарке. Миле не надо было ничего. Она все еще работала в той самой котельной, что позволяло ей худо-бедно содержать себя и продолжать заниматься тем, что составляло смысл ее жизни.
В один из законных отпусков у Милы вдруг все получилось. Ткань, над которой она работала с момента окончания института, не развалилась даже после того, как она постирала ее образец руками с самым дешевым хозяйственным мылом, а потом еще и в стиральной машине с порошком. Окрыленная успехом, она позвонила Мишке. Тот обещал помочь с качественной пряжей.
С декоративными панно, изготовленными из особого вида гобеленовых тканей со сказочным переплетением нитей, Мила начала выставляться в художественных салонах, возникших тогда в Питере в бесчисленном множестве, а потом и на выставках. Ее панно охотно покупали и даже делали заказы. Все тот же Мишка, вернее, уже Михаил Петрович Тропинин, известный питерский бизнесмен, заказал ей гобеленовый триптих для оформления собственного кабинета и два больших панно: один для городской квартиры, другой – для дачи. Алик Завальнюк успехами Милы вскоре совсем перестал интересоваться, поскольку откололся от Тропинина, занявшись каким-то своим делом, и затерялся в многомиллионном мегаполисе среди предпринимателей средней руки.
Людмила Леонидовна Ивина продолжала работать над совершенствованием своих панно, и очень скоро стену небольшого художественного салончика, который она организовала не без бескорыстной помощи Тропинина, уже украшали несколько дипломов престижных выставок изделий из декоративного текстиля. Мила уже как раз начала маяться от того, что жизнь становилась несколько однообразной и малоинтересной, когда к ней в салон забрела ярко и модно одетая молодая женщина. Внимательно ознакомившись с выставленными на продажу и на обозрение работами, она подошла к Миле и спросила:
– Вы у кого-то покупаете то, что выставляете, или изготавливаете сами?
– Конечно, сама, – не без гордости ответила Мила.
– Тогда, может быть, вы сможете сделать в этой технике шаль?
– Шаль?
– Ну да… Большой платок. Хотелось бы с длинными кистями.
– А кисти хорошо бы разной длины… – мгновенно включившись, начала изобретать Мила.
Тут уже пришла пора удивляться заказчице:
– Разной длины?
– Ну да… смотрите… – Мила на первой же попавшейся бумажонке изобразила шаль с разновеликими кистями. – Но потом все кисти окажутся одной длины, потому что к коротким можно… – Задумавшись, она замолчала.
– И что же можно сделать с короткими кистями? – подстегнула ее вопросом посетительница.
– А к коротким кистям… – владелица художественного салона улыбнулась и сказала: – Вы даже не представляете, как меня зажгли! Позвольте сделать то, что пришло в голову! Если вам не понравится, то я сделаю другую шаль, какую попросите… и… бесплатно… Идет?
Женщина не могла не согласиться, как потом не смогла отказаться от того, что сотворила Мила. Шаль оказалась черной с голубыми нитями и – сказочно прекрасной. На ней сплетались в удивительно гармоничный узор стилизованные цветы, листья и стрекозы. Кисти Мила сделала, как и задумывала, разной длины. К коротким привязала изготовленные по собственной технологии тканые цветы с длинными тонкими тычинками.
– Потрясающе… – выдохнула восхищенная заказчица. – Я даже не ожидала, что так получится… Вот уж эксклюзив – так эксклюзив!
– Я и сама не ожидала! – подхватила Мила. – И очень рада, что вам понравилось!
– И сколько же эта красота стоит?
– Нисколько. Я вам эту шаль дарю.
– Но почему?!! Это же… нерационально!!
– Еще как рационально! – рассмеялась Мила. – Вы подсказали мне новое направление деятельности, за что я вам бесконечно благодарна.
– Вы теперь будете делать шали? – несколько ревниво спросила женщина.
– О! Не беспокойтесь! Ваша шаль останется эксклюзивной. Мне неинтересно повторяться.
Женщина, которая подсказала Миле новое направление в ее работе, вскоре стала лучшей подругой, а потом ее помощницей и правой рукой. Стройная и красивая блондинка Гелена Короленко стала и моделью, на которую Мила сшила первое вечернее платье, изготовленное все из той же изобретенной ею ткани, только несколько модернизированной: облегченной и менее выпуклой.
После оглушительного успеха на Fashion-Week Saint Petersburg, где модели вечерних платьев, юбок и шалей из авторской ткани «Ива» были встречены бурными аплодисментами, на Милу посыпались заказы не только из России, но и из-за рубежа. Подруги вынуждены были набрать несколько сотрудниц для помощи в создании ткани. Геля Короленко, экономист по образованию, освободила Милу от решения финансовых вопросов, и глава салона авторской ткани «Ива» полностью погрузилась в творчество и организаторскую деятельность.
Но поток заказов, который, как казалось, положил начало процветанию фирмы Людмилы Ивиной, как-то быстро иссяк. Авторские ткани были дорогими и очень уж нестандартными. Их покупали не очень бойко. Мила решила «отшлифовать» способности своих работниц, чтобы по возможности сократить сроки производства ткани, что удешевляло ее. Несколько «отшлифованных» сотрудниц тут же дали тягу, чтобы начать разрабатывать эту золотую жилу самостоятельно. Мила огорчилась, что потратила на неблагодарных девчонок уйму драгоценного времени, но не более того. Она уже давно крутилась в бизнесе и очень хорошо знала, что такое утечка информации, а потому никому не раскрывала секрет своей технологии до конца. Сбежавшие работницы «Ивы» могли создать ткань, подобную Милиной, но она у них непременно развалится после первой же стирки, но, скорее всего, сразу на выходе со станка. Все это Мила уже проходила и потому не боялась плагиата. Если даже предположить, что кто-то самостоятельно додумается до того, до чего когда-то додумалась она, все равно ее ткани останутся ее тканями. Плагиаторы будут стремиться заработать деньги, а Мила всегда вкладывала в свою работу душу. Ее собственные ткани и наработки плагиаторов будут существенно отличаться друг от друга и, без сомнения, в Милину пользу.
Полтора года назад на одном из конкурсных показов вечерних туалетов «Поэзия классики», проходящем в Эрмитажном театре, Мила познакомилась с Олегом Романцом. Он представил коллекцию под названием «Лунный свет» из струящегося темно-синего шелка, будто опутанного сетями серебряных нитей, унизанных сверкающими стразами. В перерыве искушенный питерский бомонд уже поздравлял Романца с грядущей победой, однако все еще мало известная широкой публике Людмила Ивина, которая показала свои модели во втором отделении, лишила Олега всякой надежды на Гран-при. Ее коллекция «Лебединое озеро» повергла знатоков в шок. Платья, которые казались сделанными из пуха и нежнейших перышек, на самом деле были сшиты из Милиной авторской ткани. После присуждения «Лебединому озеру» Гран-при сам Олег Романец галантно опустился перед ней на одно колено и поцеловал руку. На следующее же утро фотография, где поверженный Романец преклонил голову перед Людмилой Ивиной, появилась в каждой уважающей себя питерской газете.
После такого успеха автор декоративной ткани «Ива» была уверена, что уж теперь-то точно наступил ее звездный час и заказы хлынут неиссякаемым потоком. Не тут-то было. Ее салону сделали всего один заказ – изготовить птичьи костюмы для детского балета «Гадкий утенок». Разумеется, заказ был выполнен и даже хорошо оплачен, но Мила так и не стала непременным объектом светской хроники. Ее никто не узнавал, и телефон не разрывался от звонков желающих заказать себе вечерний туалет из авторской ткани «Ива». Мила не знала, что и думать. Возможно, она впала бы в депрессию от такого стойкого невезения, если бы не Олег Романец. На следующий же день после ее победы на конкурсном показе «Поэзия классики» он уже был гостем салона «Ива». Именно Олег помог Миле перенести мгновенное забвение тех, кто вроде бы вполне искренне рукоплескал ее моделям. И не столько тем, что продолжал восхищаться ее искусством и верил в замечательное будущее ткани «Ива», сколько тем, что, как Миле казалось, увлекся ею самой.
Разумеется, она поверила Олегу далеко не сразу. Несколько долгих месяцев потребовалась Романцу на то, чтобы Мила согласилась с ним только поужинать. Он считал, что Людмила здорово обижена каким-то подлецом, а потому больше не доверяет мужчинам. Он даже не мог предположить, что до встречи с ним эта уже далеко не юная женщина практически не знала любви. Не считать же за любовный опыт пару раз непонятно как случившийся торопливый и неинтересный секс с однокурсником Аликом, ныне куда-то бесследно сгинувшим. Самой трепетной любовью Мила любила свои ткани и с нуля созданный салон «Ива». Может быть, как раз именно то, что она не растрачивала душевные силы больше ни на что, кроме своей работы, и делало ее ткани такими неповторимо прекрасными.
Когда Мила поняла, что Романец ей очень нравится, она испугалась всерьез. Ей показалось, что интерес к Олегу является предательством по отношению к ДЕЛУ. Если она будет метаться между ним и Романцом, ничего хорошего не выйдет. Невозможно одинаково сильно любить творчество и мужчину. Будет страдать или творчество, или мужчина. Мила уже давно приносила себя в жертву любимой работе. Стоило ли теперь, когда она уже все-таки достигла кое-какого признания и успеха, ставить все это на карту ради сомнительных удовольствий от встреч с мужчиной, на которые будет уходить уйма драгоценного времени?
– Ты мне скажи, Милка, неужели тебе не льстит, что за тобой увивается сам Романец? – как-то спросила ее Геля.
– Ну… я бы так не ставила вопрос… – пробормотала в ответ смущенная Мила.
– А как бы ты его поставила?
– Не знаю… Мне некогда думать об этом, Геля… Неужели ты не видишь, насколько мне некогда…
– Глупости! Ты что, собираешься вечно жить в коконе из авторской ткани «Ива»?
– Я… Я не знаю…
– Смотри, Милка! Как бы потом не пожалеть!
– О чем ты? – почему-то испугалась Мила.
– О том, что Олега уведут у тебя из-под самого носа! – выдала ей лучшая подруга.
– Кто?
– Да хоть бы и я! – расхохоталась Геля.
– Ты?!!
– А что? Разве я так плоха, что не могу заинтересовать великого закройщика?
– Ты… ты не плоха… Ты очень даже хороша… Ты гораздо лучше, чем я, Гелька!
– Ну вот! Заметь, не я это сказала! А вдруг Романец, который последнее время все чаще и чаще трется возле нашей «Ивы», наконец разглядит и меня?
Увидев, как побелело Милино лицо, Геля расхохоталась еще громче:
– Да не пугайся ты так! Не нужен мне твой Романец! У меня собственный муж есть! И Танюшка! Забыла, что ли? Но про Олега я сказала серьезно! Каждая вторая модельерша… о его клиентках я и не говорю… мечтает если уж не под венец с Олегом пойти, так хоть в постель к нему пробраться, а ты тут корчишь из себя… не пойми что…
После этого разговора Мила битый час просидела перед зеркалом. Да, по сравнению с яркой блондинкой Геленой она – обглоданная старая ворона. Мила приподняла темную прядь на виске. Так и есть – сплошные седые волоски! Столько, что уже и не выдерешь. А прическа! Какая кошмарная у нее прическа! Когда она перестала стричься? Почему? Что это за жалкий крысиный хвост? Нет, она не может нравиться Олегу. Он – красивый мужчина. И талантливый… У него тьма поклонниц и… наверно… куча любовниц… Зачем ему Людмила Ивина с крысиным хвостом? А может быть, Романцу нужна вовсе и не она, а ее бизнес? А что? К его таланту модельера да ее ткани… тут такого можно наворотить! Ведь она взяла кучу своих призов не благодаря крою и исполнению моделей, а из-за необычной фактуры ткани… А если Олег…
От такого страшного открытия у Милы пересохло во рту. Нет, Романец… Шалишь! Не на ту напал… Если что, она может обратиться за помощью и к Мишке Тропинину… Он пустит в ход все свои связи. А они у него уже ого-го какие… Но для начала Мила, конечно, попытается все выяснить сама. Да, надо наконец признаться себе в том, что Олег ей нравится… очень нравится… так нравится, что она готова, пожалуй, найти время для… Но… нет! Все же сначала дело!
Дождавшись, когда Романец опять пригласит ее поужинать, Мила уже не стала заставлять себя уговаривать. Перед рестораном она красиво постриглась, закрасив предварительно седые пряди тон в тон своему естественному, очень даже неплохому темно-каштановому цвету. На встречу с Олегом надела простое черное платье, на которое накинула воздушную золотисто-оранжевую шаль из собственной ткани «Ива». Гелька выдала ей из своих закромов массивные серьги из желтого металла – тоже штучной авторской работы. Покрутившись перед зеркалом, Мила решила, что такой вот, какой она выглядит сегодня, вовсе не стыдно принимать ухаживания Олега Романца. А то, что она должна еще провернуть некую операцию по обезвреживанию вражеского лазутчика, если Олег таковым является, придавало ей силы и смелости. У нее был большой опыт в решении сложных задач и преодолении препятствий. Трудности ее не пугали, а, наоборот, мобилизовали и даже молодили.
Мила видела, что Олега приятно удивила произошедшая с ней перемена.
– Вам очень идет эта прическа, – сказал он и опять, как в Эрмитажном театре, поцеловал ей руку. – А уж о вашей шали я и не говорю… Она – просто произведение искусства!
Ага! Шаль все-таки задела за живое! Что же ему более интересно: женщина или ее авторские ткани?
Как и всегда в решающие моменты, Мила была собранной, сосредоточенной и одновременно раскованно-остроумной. Что же вы станете делать, Олег Романец, когда они допьют до последней капли кофе и доедят профитроли в пикантном соусе?
Усадив Милу после ресторана в собственный «Вольво» и не смотря ей в глаза, Олег сказал:
– Может быть, продолжим наш приятный вечер… у меня?
Миле хотелось рассмеяться. Еще бы! Где же его еще продолжать, как не у него? И, конечно же, в постели! Ну что ж! Она не станет себя беречь. Лучше потерять честь (хотя, если честно, она уже давно потеряна в объятиях однокурсника Алика), чем дело собственной жизни.
Квартира Романца оказалась самой обыкновенной. Ни зеркальных стен, ни раздвижных панелей, ни дизайнерских штучек для стиля. Обычная мебель, темные шторы. Все, как у самых рядовых российских граждан. Видя, с каким удивлением Мила озирается по сторонам, Олег сказал:
– Я так много времени провожу в мире гламура, что дома мне хочется иметь нечто, абсолютно ему противоположное и напоминающее родительскую квартиру, где мне всегда было хорошо и спокойно. Кофе хотите?
– Нет, мы только что его пили, – усмехнулась Мила. – И потом… вы ведь не кофе пить меня сюда пригласили, а потому… может быть, не стоит и тянуть…
Олег посмотрел на нее без всякого удивления и спокойно спросил:
– То есть вы хотите, чтобы все произошло без предисловий и условностей?
– Конечно. Мы оба знаем, зачем я здесь нахожусь.
– Но я ведь не насильно привез вас к себе?
– Конечно, не насильно, – согласилась она, небрежно отбросила в сторону свою эксклюзивную шаль и, заведя руки за спину, начала расстегивать длинную «молнию» на узком платье.
– Я помогу, – глухим голосом отозвался он, и Мила почувствовала на спине его руки, потом дыхание где-то возле уха, а потом шею ожег поцелуй. Она застыла и онемела, а он, расстегнув наконец «молнию», спустил платье с ее плеч. Съежившись, с легким шелестом оно упало к ногам. Мила переступила через смятый черный шелк и обернулась. Он смотрел на нее с обожанием. Или с вожделением? Она скоро это узнает…
От длительного поцелуя у Милы закружилась голова. Что же он с ней делает? Зачем же он так… Алик делал это совсем по-другому… Мила не любила, когда он целовал ее в губы. А сейчас ей не хотелось, чтобы Олег отрывал от ее губ свои. Да что же это такое? Он колдун… Хитрый и коварный… Он знает, как соблазнять женщин, чтобы потом отнять у них душу и заодно… салон авторской ткани… Но Мила не так проста, как ему кажется… Она будет сопротивляться… Да… будет… потом… как-нибудь… В конце концов, салон пока еще остается в ее собственности, а его руки так горячи… А губы… Что же делают его губы? Разве мужчины целуют женщин… туда… Это же неприлично… Зачем же она позволяет ему? Гелька ужаснется, когда Мила ей расскажет, что делал с ней Олег… А, собственно, зачем ей рассказывать? Это личное Милино дело, что позволять, а что не позволять мужчине. Тем более что у нее благородная цель – не дать Романцу завладеть ее «Ивой»… А ею, Милой, он… так и быть… пока может владеть… временно, конечно…
Странно все-таки… Раньше ей никогда не хотелось, чтобы ее телом так безраздельно владел мужчина… Она начала думать о том, что испытывает совершенно небывалые ощущения, если сравнивать их с теми, что остались у нее в памяти после тесного общения с однокурсником. Потом эта мысль затерялась где-то в глубинах Милиного мозга… Женщина не заметила, что перестала мыслить вообще. Она перестала также видеть и слышать. Она только чувствовала. Она стала бестелесной и невесомой. Она парила в красновато-золотых всполохах в напряженном ожидании чуда. И когда оно с нею случилось, когда опять пришло ощущение тела, содрогающегося в сладостных судорогах, Мила заплакала.
– Что случилось? – встревоженно спросил тяжело дышащий Олег. – Я сделал тебе больно?
– Нет… нет… Мне никогда не было так… Я даже не в силах выразить то, что сейчас испытала… – с трудом, сквозь рыдания, проговорила Мила и опять залилась слезами.
Он прижал ее к себе и начал покрывать поцелуями лицо, трогательно шепча:
– Ну… что-нибудь придумаем… Найдем, короче говоря… Или мы с тобой не частные предпринимательницы!
Мила чуть раздвинула в улыбке губы и положила подруге на блюдечко еще пару маленьких эклерчиков.
* * *
Олег по-прежнему вел себя так, будто бы любил одну лишь Милу и не имел в загашнике еще и весьма моложавую Сельвинскую Дарью Александровну. Миле очень хотелось бросить ему в лицо, что ей кое-что известно про эту Дарью и очень скоро станет известно еще больше. Она сдерживалась с большим трудом. Конечно, бывали счастливые минуты, когда она вообще не вспоминала о сопернице, поскольку, изнемогая от любви, таяла и плавилась в объятиях знаменитого питерского закройщика дамского платья. Но как только тело Милы восстанавливало свое агрегатное состояние, ее душу опять начинала язвить ревность.Встреча с частным сыщиком агентства «Шерлок Холмс» была назначена на полдень пятницы. Уже с утра этой самой пятницы Миле было так не по себе, что она умудрилась сжечь в микроволновке любимые Олеговы закрытые бутерброды, поскольку задала не тот режим. Совершенно не огорчившийся этим Романец съел на завтрак классические холодные бутерброды с сыром и даже без масла, чмокнул Милу в щеку и уехал в свое ателье. Покладистость Олега опять показалась ей подозрительной. Любой другой мужчина хотя бы презрительно покрутил носом от запаха горелого хлеба. А этот что? Можно подумать, будто ему не противно, что вся одежда пропиталась гарью, как на пожаре! Гелька права: очень странно, что Романец готов терпеть даже Милину горелую еду, несмотря на то, что у него есть еще одна женщина. Уж та ни за что не допустила бы такой утренней оплошности, потому что наверняка мечтает, чтобы Олег завтракал именно с ней на одной кухне. В чем же дело? Зачем Романцу в придачу к Людмиле Леонидовне Ивиной еще и Сельвинская Дарья Александровна?
Стоп!! Хватит думать о Сельвинской! Так можно сойти с ума и не дотянуть до встречи с «Шерлоком Холмсом»!
Мила не хотела в пятницу ехать на фирму, но теперь понимала, что стоит сделать именно это. Ей непременно надо отвлечься от тяжких дум. Где же это еще можно сделать, как не в «Иве»?
…В общей сложности на создание своего бизнеса у Милы ушло около десяти лет. Сейчас ей было уже очень хорошо за тридцать, но она не только никогда не была замужем, но почти не имела опыта общения с мужчинами. Все ее силы, физические и душевные, занимало любимое Дело. Да-да, если уж говорить о нем, то только так – с большой буквы.
Все началось еще в институте, где Мила училась на факультете декоративно-прикладного искусства, специализируясь на технологии производства текстильных изделий. Однажды один из преподавателей привез из поездки по Марокко удивительной красоты декоративную ткань. Ее нити были переплетены так необычно и странно, создавали такой нестандартный, слегка мерцающий узор, что студентка предпоследнего курса Людмила Ивина перестала спокойно спать. Она поставила себе цель – разгадать секрет изготовления ткани марокканских мастеров. Вместо того, чтобы гулять по городу прозрачными белыми ночами и целоваться с молодыми людьми в их призрачном мареве, она просиживала над подаренным ей кусочком ткани, разбирая его по отдельным ниточкам и пытаясь записать алгоритм их переплетения.
Когда недолгое питерское лето сменилось гнилой промозглой осенью, Людмила Ивина, студентка последнего курса института, смогла наконец воспроизвести ткань, ничуть не уступающую по красоте марокканской. Тема дипломной работы была предрешена: «Технология изготовления ткани по образцам марокканского текстиля». Понятно, что диплом был признан лучшим на курсе, а Миле предложили аспирантуру и работу на кафедре. Она отказалась. Учиться – чему? У кого? Тщательное изучение ткани из Марокко и ее повторение обогатило выпускницу факультета декоративно-прикладного искусства таким бесценным опытом, какого не имели даже многие ее институтские преподы. Мила уже не просто знала, как делаются ткани. Она их чувствовала. Она приходила в необыкновенное, ни с чем не сравнимое возбуждение, когда покупала шерстяную или синтетическую пряжу для своих работ. Ей не нужны были поцелуи и ласки мужчин. Она входила почти в чувственный экстаз, когда ощупывала руками шершавые нити и представляла, как на самом примитивном учебном оборудовании они сплетутся в замысловатый узор, рождая прекрасное полотно.
Миле хотелось изобретать и творить новые ткани самостоятельно, без ограничения сроков, одобрения или неодобрения преподавателей. Но в 1990 году, когда она окончила институт, свободные художники все еще считались тунеядцами и гниющими язвами на теле социалистического общества. Очень скоро девушка поняла, что у нее элементарно нет денег на покупку даже самой дешевой синтетической пряжи. Кроме того, родители довольно навязчиво повторяли ей навязшую в зубах фразу, что жить в обществе и быть свободным от него нельзя. Ее авторскими разработками они восхититься не могли, поскольку ничего не понимали в текстиле. Отец настойчиво советовал Миле выбросить из головы андеграундную дурь и поступить наконец работать на какую-нибудь ткацкую фабрику сменным мастером. Она устроилась оператором котельных установок. Ее работа – два через два – заключалась в том, чтобы каждый час снимать показания приборов, записывать их в специальный журнал и быть готовой вызвать работников аварийной службы «если вдруг что». В свободное от записывания показаний время и в сдвоенные выходные Мила занималась любимым делом. В котельной она напряженно мыслила, чертила схемы и чуть ли не выводила формулы особого переплетения нитей. Дома на допотопном станочке, который она, еще будучи студенткой, с двумя (и единственными) парнями их курса, Мишкой Тропининым и Аликом Завальнюком, соорудила из подручных материалов в собственной комнате, Мила претворяла задуманное в жизнь, пользуясь самой захудалой, плохо прокрашенной пряжей и пытаясь представить, как все это будет выглядеть, когда она сможет купить настоящую яркую шерсть или шелк.
Когда грянула перестройка, Миле повезло. В самый разгар перестроечных мероприятий, скооперировавшись с теми самыми двумя бывшими однокурсниками, с которыми сделала незамысловатый ткацкий станок, Миле удалось почти за бесценок, да еще и в долгосрочный кредит, приобрести оборудование на одной из вмиг разорившихся ткацких фабрик. На паях, с теми же Мишкой и Аликом, Мила сняла заброшенное подвальное помещение в здании местного ЖЭКа. На неуклюжем, здорово проржавевшем агрегате она принялась доводить собственные «котельные» разработки до конкурентоспособного состояния.
Работа продвигалась медленно. Не было качественного сырья и красителей. Новая ткань, изобретенная Милой, разваливалась или сразу, на выходе из станка, или после стирки. Сначала от группки предпринимателей новой формации откололся Мишка. Он ударился в челночные поездки по зарубежью и в конце концов построил собственный торговый бизнес, ничем не связанный с полученным в институте образованием. В один присест он переманил к себе проверенного временем друга Завальнюка. Ребята довольно долго уговаривали и Милу бросить идиотские тряпки-нитки и присоединиться к выгодному, плодоносящему делу, но она отказалась. Тогда друзья-предприниматели выкупили подвал с оборудованием, широким жестом подарили его подруге суровой юности и с головой окунулись в бушующий океан торговли.
Мила осталась одна, ничуть не огорчившись этим. Мишка с Аликом ее вечно торопили и дергали, потому что жаждали успеха и процветания быстро и сразу. И их можно было понять. Мишка уже был женат, и его растущая семья требовала денег. Алику самому хотелось красиво одеваться, вкусно есть и ездить на престижной иномарке. Миле не надо было ничего. Она все еще работала в той самой котельной, что позволяло ей худо-бедно содержать себя и продолжать заниматься тем, что составляло смысл ее жизни.
В один из законных отпусков у Милы вдруг все получилось. Ткань, над которой она работала с момента окончания института, не развалилась даже после того, как она постирала ее образец руками с самым дешевым хозяйственным мылом, а потом еще и в стиральной машине с порошком. Окрыленная успехом, она позвонила Мишке. Тот обещал помочь с качественной пряжей.
С декоративными панно, изготовленными из особого вида гобеленовых тканей со сказочным переплетением нитей, Мила начала выставляться в художественных салонах, возникших тогда в Питере в бесчисленном множестве, а потом и на выставках. Ее панно охотно покупали и даже делали заказы. Все тот же Мишка, вернее, уже Михаил Петрович Тропинин, известный питерский бизнесмен, заказал ей гобеленовый триптих для оформления собственного кабинета и два больших панно: один для городской квартиры, другой – для дачи. Алик Завальнюк успехами Милы вскоре совсем перестал интересоваться, поскольку откололся от Тропинина, занявшись каким-то своим делом, и затерялся в многомиллионном мегаполисе среди предпринимателей средней руки.
Людмила Леонидовна Ивина продолжала работать над совершенствованием своих панно, и очень скоро стену небольшого художественного салончика, который она организовала не без бескорыстной помощи Тропинина, уже украшали несколько дипломов престижных выставок изделий из декоративного текстиля. Мила уже как раз начала маяться от того, что жизнь становилась несколько однообразной и малоинтересной, когда к ней в салон забрела ярко и модно одетая молодая женщина. Внимательно ознакомившись с выставленными на продажу и на обозрение работами, она подошла к Миле и спросила:
– Вы у кого-то покупаете то, что выставляете, или изготавливаете сами?
– Конечно, сама, – не без гордости ответила Мила.
– Тогда, может быть, вы сможете сделать в этой технике шаль?
– Шаль?
– Ну да… Большой платок. Хотелось бы с длинными кистями.
– А кисти хорошо бы разной длины… – мгновенно включившись, начала изобретать Мила.
Тут уже пришла пора удивляться заказчице:
– Разной длины?
– Ну да… смотрите… – Мила на первой же попавшейся бумажонке изобразила шаль с разновеликими кистями. – Но потом все кисти окажутся одной длины, потому что к коротким можно… – Задумавшись, она замолчала.
– И что же можно сделать с короткими кистями? – подстегнула ее вопросом посетительница.
– А к коротким кистям… – владелица художественного салона улыбнулась и сказала: – Вы даже не представляете, как меня зажгли! Позвольте сделать то, что пришло в голову! Если вам не понравится, то я сделаю другую шаль, какую попросите… и… бесплатно… Идет?
Женщина не могла не согласиться, как потом не смогла отказаться от того, что сотворила Мила. Шаль оказалась черной с голубыми нитями и – сказочно прекрасной. На ней сплетались в удивительно гармоничный узор стилизованные цветы, листья и стрекозы. Кисти Мила сделала, как и задумывала, разной длины. К коротким привязала изготовленные по собственной технологии тканые цветы с длинными тонкими тычинками.
– Потрясающе… – выдохнула восхищенная заказчица. – Я даже не ожидала, что так получится… Вот уж эксклюзив – так эксклюзив!
– Я и сама не ожидала! – подхватила Мила. – И очень рада, что вам понравилось!
– И сколько же эта красота стоит?
– Нисколько. Я вам эту шаль дарю.
– Но почему?!! Это же… нерационально!!
– Еще как рационально! – рассмеялась Мила. – Вы подсказали мне новое направление деятельности, за что я вам бесконечно благодарна.
– Вы теперь будете делать шали? – несколько ревниво спросила женщина.
– О! Не беспокойтесь! Ваша шаль останется эксклюзивной. Мне неинтересно повторяться.
Женщина, которая подсказала Миле новое направление в ее работе, вскоре стала лучшей подругой, а потом ее помощницей и правой рукой. Стройная и красивая блондинка Гелена Короленко стала и моделью, на которую Мила сшила первое вечернее платье, изготовленное все из той же изобретенной ею ткани, только несколько модернизированной: облегченной и менее выпуклой.
После оглушительного успеха на Fashion-Week Saint Petersburg, где модели вечерних платьев, юбок и шалей из авторской ткани «Ива» были встречены бурными аплодисментами, на Милу посыпались заказы не только из России, но и из-за рубежа. Подруги вынуждены были набрать несколько сотрудниц для помощи в создании ткани. Геля Короленко, экономист по образованию, освободила Милу от решения финансовых вопросов, и глава салона авторской ткани «Ива» полностью погрузилась в творчество и организаторскую деятельность.
Но поток заказов, который, как казалось, положил начало процветанию фирмы Людмилы Ивиной, как-то быстро иссяк. Авторские ткани были дорогими и очень уж нестандартными. Их покупали не очень бойко. Мила решила «отшлифовать» способности своих работниц, чтобы по возможности сократить сроки производства ткани, что удешевляло ее. Несколько «отшлифованных» сотрудниц тут же дали тягу, чтобы начать разрабатывать эту золотую жилу самостоятельно. Мила огорчилась, что потратила на неблагодарных девчонок уйму драгоценного времени, но не более того. Она уже давно крутилась в бизнесе и очень хорошо знала, что такое утечка информации, а потому никому не раскрывала секрет своей технологии до конца. Сбежавшие работницы «Ивы» могли создать ткань, подобную Милиной, но она у них непременно развалится после первой же стирки, но, скорее всего, сразу на выходе со станка. Все это Мила уже проходила и потому не боялась плагиата. Если даже предположить, что кто-то самостоятельно додумается до того, до чего когда-то додумалась она, все равно ее ткани останутся ее тканями. Плагиаторы будут стремиться заработать деньги, а Мила всегда вкладывала в свою работу душу. Ее собственные ткани и наработки плагиаторов будут существенно отличаться друг от друга и, без сомнения, в Милину пользу.
Полтора года назад на одном из конкурсных показов вечерних туалетов «Поэзия классики», проходящем в Эрмитажном театре, Мила познакомилась с Олегом Романцом. Он представил коллекцию под названием «Лунный свет» из струящегося темно-синего шелка, будто опутанного сетями серебряных нитей, унизанных сверкающими стразами. В перерыве искушенный питерский бомонд уже поздравлял Романца с грядущей победой, однако все еще мало известная широкой публике Людмила Ивина, которая показала свои модели во втором отделении, лишила Олега всякой надежды на Гран-при. Ее коллекция «Лебединое озеро» повергла знатоков в шок. Платья, которые казались сделанными из пуха и нежнейших перышек, на самом деле были сшиты из Милиной авторской ткани. После присуждения «Лебединому озеру» Гран-при сам Олег Романец галантно опустился перед ней на одно колено и поцеловал руку. На следующее же утро фотография, где поверженный Романец преклонил голову перед Людмилой Ивиной, появилась в каждой уважающей себя питерской газете.
После такого успеха автор декоративной ткани «Ива» была уверена, что уж теперь-то точно наступил ее звездный час и заказы хлынут неиссякаемым потоком. Не тут-то было. Ее салону сделали всего один заказ – изготовить птичьи костюмы для детского балета «Гадкий утенок». Разумеется, заказ был выполнен и даже хорошо оплачен, но Мила так и не стала непременным объектом светской хроники. Ее никто не узнавал, и телефон не разрывался от звонков желающих заказать себе вечерний туалет из авторской ткани «Ива». Мила не знала, что и думать. Возможно, она впала бы в депрессию от такого стойкого невезения, если бы не Олег Романец. На следующий же день после ее победы на конкурсном показе «Поэзия классики» он уже был гостем салона «Ива». Именно Олег помог Миле перенести мгновенное забвение тех, кто вроде бы вполне искренне рукоплескал ее моделям. И не столько тем, что продолжал восхищаться ее искусством и верил в замечательное будущее ткани «Ива», сколько тем, что, как Миле казалось, увлекся ею самой.
Разумеется, она поверила Олегу далеко не сразу. Несколько долгих месяцев потребовалась Романцу на то, чтобы Мила согласилась с ним только поужинать. Он считал, что Людмила здорово обижена каким-то подлецом, а потому больше не доверяет мужчинам. Он даже не мог предположить, что до встречи с ним эта уже далеко не юная женщина практически не знала любви. Не считать же за любовный опыт пару раз непонятно как случившийся торопливый и неинтересный секс с однокурсником Аликом, ныне куда-то бесследно сгинувшим. Самой трепетной любовью Мила любила свои ткани и с нуля созданный салон «Ива». Может быть, как раз именно то, что она не растрачивала душевные силы больше ни на что, кроме своей работы, и делало ее ткани такими неповторимо прекрасными.
Когда Мила поняла, что Романец ей очень нравится, она испугалась всерьез. Ей показалось, что интерес к Олегу является предательством по отношению к ДЕЛУ. Если она будет метаться между ним и Романцом, ничего хорошего не выйдет. Невозможно одинаково сильно любить творчество и мужчину. Будет страдать или творчество, или мужчина. Мила уже давно приносила себя в жертву любимой работе. Стоило ли теперь, когда она уже все-таки достигла кое-какого признания и успеха, ставить все это на карту ради сомнительных удовольствий от встреч с мужчиной, на которые будет уходить уйма драгоценного времени?
– Ты мне скажи, Милка, неужели тебе не льстит, что за тобой увивается сам Романец? – как-то спросила ее Геля.
– Ну… я бы так не ставила вопрос… – пробормотала в ответ смущенная Мила.
– А как бы ты его поставила?
– Не знаю… Мне некогда думать об этом, Геля… Неужели ты не видишь, насколько мне некогда…
– Глупости! Ты что, собираешься вечно жить в коконе из авторской ткани «Ива»?
– Я… Я не знаю…
– Смотри, Милка! Как бы потом не пожалеть!
– О чем ты? – почему-то испугалась Мила.
– О том, что Олега уведут у тебя из-под самого носа! – выдала ей лучшая подруга.
– Кто?
– Да хоть бы и я! – расхохоталась Геля.
– Ты?!!
– А что? Разве я так плоха, что не могу заинтересовать великого закройщика?
– Ты… ты не плоха… Ты очень даже хороша… Ты гораздо лучше, чем я, Гелька!
– Ну вот! Заметь, не я это сказала! А вдруг Романец, который последнее время все чаще и чаще трется возле нашей «Ивы», наконец разглядит и меня?
Увидев, как побелело Милино лицо, Геля расхохоталась еще громче:
– Да не пугайся ты так! Не нужен мне твой Романец! У меня собственный муж есть! И Танюшка! Забыла, что ли? Но про Олега я сказала серьезно! Каждая вторая модельерша… о его клиентках я и не говорю… мечтает если уж не под венец с Олегом пойти, так хоть в постель к нему пробраться, а ты тут корчишь из себя… не пойми что…
После этого разговора Мила битый час просидела перед зеркалом. Да, по сравнению с яркой блондинкой Геленой она – обглоданная старая ворона. Мила приподняла темную прядь на виске. Так и есть – сплошные седые волоски! Столько, что уже и не выдерешь. А прическа! Какая кошмарная у нее прическа! Когда она перестала стричься? Почему? Что это за жалкий крысиный хвост? Нет, она не может нравиться Олегу. Он – красивый мужчина. И талантливый… У него тьма поклонниц и… наверно… куча любовниц… Зачем ему Людмила Ивина с крысиным хвостом? А может быть, Романцу нужна вовсе и не она, а ее бизнес? А что? К его таланту модельера да ее ткани… тут такого можно наворотить! Ведь она взяла кучу своих призов не благодаря крою и исполнению моделей, а из-за необычной фактуры ткани… А если Олег…
От такого страшного открытия у Милы пересохло во рту. Нет, Романец… Шалишь! Не на ту напал… Если что, она может обратиться за помощью и к Мишке Тропинину… Он пустит в ход все свои связи. А они у него уже ого-го какие… Но для начала Мила, конечно, попытается все выяснить сама. Да, надо наконец признаться себе в том, что Олег ей нравится… очень нравится… так нравится, что она готова, пожалуй, найти время для… Но… нет! Все же сначала дело!
Дождавшись, когда Романец опять пригласит ее поужинать, Мила уже не стала заставлять себя уговаривать. Перед рестораном она красиво постриглась, закрасив предварительно седые пряди тон в тон своему естественному, очень даже неплохому темно-каштановому цвету. На встречу с Олегом надела простое черное платье, на которое накинула воздушную золотисто-оранжевую шаль из собственной ткани «Ива». Гелька выдала ей из своих закромов массивные серьги из желтого металла – тоже штучной авторской работы. Покрутившись перед зеркалом, Мила решила, что такой вот, какой она выглядит сегодня, вовсе не стыдно принимать ухаживания Олега Романца. А то, что она должна еще провернуть некую операцию по обезвреживанию вражеского лазутчика, если Олег таковым является, придавало ей силы и смелости. У нее был большой опыт в решении сложных задач и преодолении препятствий. Трудности ее не пугали, а, наоборот, мобилизовали и даже молодили.
Мила видела, что Олега приятно удивила произошедшая с ней перемена.
– Вам очень идет эта прическа, – сказал он и опять, как в Эрмитажном театре, поцеловал ей руку. – А уж о вашей шали я и не говорю… Она – просто произведение искусства!
Ага! Шаль все-таки задела за живое! Что же ему более интересно: женщина или ее авторские ткани?
Как и всегда в решающие моменты, Мила была собранной, сосредоточенной и одновременно раскованно-остроумной. Что же вы станете делать, Олег Романец, когда они допьют до последней капли кофе и доедят профитроли в пикантном соусе?
Усадив Милу после ресторана в собственный «Вольво» и не смотря ей в глаза, Олег сказал:
– Может быть, продолжим наш приятный вечер… у меня?
Миле хотелось рассмеяться. Еще бы! Где же его еще продолжать, как не у него? И, конечно же, в постели! Ну что ж! Она не станет себя беречь. Лучше потерять честь (хотя, если честно, она уже давно потеряна в объятиях однокурсника Алика), чем дело собственной жизни.
Квартира Романца оказалась самой обыкновенной. Ни зеркальных стен, ни раздвижных панелей, ни дизайнерских штучек для стиля. Обычная мебель, темные шторы. Все, как у самых рядовых российских граждан. Видя, с каким удивлением Мила озирается по сторонам, Олег сказал:
– Я так много времени провожу в мире гламура, что дома мне хочется иметь нечто, абсолютно ему противоположное и напоминающее родительскую квартиру, где мне всегда было хорошо и спокойно. Кофе хотите?
– Нет, мы только что его пили, – усмехнулась Мила. – И потом… вы ведь не кофе пить меня сюда пригласили, а потому… может быть, не стоит и тянуть…
Олег посмотрел на нее без всякого удивления и спокойно спросил:
– То есть вы хотите, чтобы все произошло без предисловий и условностей?
– Конечно. Мы оба знаем, зачем я здесь нахожусь.
– Но я ведь не насильно привез вас к себе?
– Конечно, не насильно, – согласилась она, небрежно отбросила в сторону свою эксклюзивную шаль и, заведя руки за спину, начала расстегивать длинную «молнию» на узком платье.
– Я помогу, – глухим голосом отозвался он, и Мила почувствовала на спине его руки, потом дыхание где-то возле уха, а потом шею ожег поцелуй. Она застыла и онемела, а он, расстегнув наконец «молнию», спустил платье с ее плеч. Съежившись, с легким шелестом оно упало к ногам. Мила переступила через смятый черный шелк и обернулась. Он смотрел на нее с обожанием. Или с вожделением? Она скоро это узнает…
От длительного поцелуя у Милы закружилась голова. Что же он с ней делает? Зачем же он так… Алик делал это совсем по-другому… Мила не любила, когда он целовал ее в губы. А сейчас ей не хотелось, чтобы Олег отрывал от ее губ свои. Да что же это такое? Он колдун… Хитрый и коварный… Он знает, как соблазнять женщин, чтобы потом отнять у них душу и заодно… салон авторской ткани… Но Мила не так проста, как ему кажется… Она будет сопротивляться… Да… будет… потом… как-нибудь… В конце концов, салон пока еще остается в ее собственности, а его руки так горячи… А губы… Что же делают его губы? Разве мужчины целуют женщин… туда… Это же неприлично… Зачем же она позволяет ему? Гелька ужаснется, когда Мила ей расскажет, что делал с ней Олег… А, собственно, зачем ей рассказывать? Это личное Милино дело, что позволять, а что не позволять мужчине. Тем более что у нее благородная цель – не дать Романцу завладеть ее «Ивой»… А ею, Милой, он… так и быть… пока может владеть… временно, конечно…
Странно все-таки… Раньше ей никогда не хотелось, чтобы ее телом так безраздельно владел мужчина… Она начала думать о том, что испытывает совершенно небывалые ощущения, если сравнивать их с теми, что остались у нее в памяти после тесного общения с однокурсником. Потом эта мысль затерялась где-то в глубинах Милиного мозга… Женщина не заметила, что перестала мыслить вообще. Она перестала также видеть и слышать. Она только чувствовала. Она стала бестелесной и невесомой. Она парила в красновато-золотых всполохах в напряженном ожидании чуда. И когда оно с нею случилось, когда опять пришло ощущение тела, содрогающегося в сладостных судорогах, Мила заплакала.
– Что случилось? – встревоженно спросил тяжело дышащий Олег. – Я сделал тебе больно?
– Нет… нет… Мне никогда не было так… Я даже не в силах выразить то, что сейчас испытала… – с трудом, сквозь рыдания, проговорила Мила и опять залилась слезами.
Он прижал ее к себе и начал покрывать поцелуями лицо, трогательно шепча: