Страница:
– Тогда родители должны были бы назвать вас Сашкой да Пашкой или Мишкой и Гришкой. Чего-то вы недоговариваете!
Молодой человек рассмеялся:
– Вас не проведешь! В нашем роду мы, близнецы, не первые. Жили в свое время некие Эдуард и Родислав.
– То есть вы на самом деле Родислав?
– Нет, бабушка почему-то очень воспротивилась Родиславу, и вышел Родион, то есть я!
– А в просторечье вы, значит, Родик?
– Ну да! А вас-то как зовут?
– А меня простенько – Юля! – наконец назвала она себя.
– Ну... не так уж и простенько... Юлия! Юлия – это красиво!
Возможно, они еще долго говорили бы об именах, но музыка закончилась, и Родиону пришлось вывести девушку из круга танцующих. Следующий танец Юля была вынуждена пообещать его брату.
Эдик сразу взял быка за рога, то есть предложил встречаться.
– Вы мне очень понравились, – проникновенно закончил он, но Юля, сама не отдавая себе отчет, вдруг сказала:
– Представляете, я именно это уже пообещала Родику!
– Ого! Он для вас уже Родик! Наш пострел везде поспел!
Эдик старался говорить весело и непринужденно, но Юля чувствовала, как сильно он уязвлен.
Потом они долго встречались втроем. Юле казалось, что Эдик надеется на то, что она в конце концов увидит, как он выгодно отличается от брата, и все же выберет его. На самом деле они почти ничем не отличались, если не считать все той же одежды. Эдик носил рубашки, футболки, джемпера и куртки ярких, сочных расцветок, а Родик, как и большинство парней, предпочитал темные тона, лишь иногда позволял себе однотонные светлые рубашки. Братья даже постричься по-разному не могли. Оба были густоволосы и кудрявы. Длинные волосы Эдику не нравились, потому что вились бы девичьими кольцами, а короткие у обоих братьев стояли совершенно одинаковыми темными ежиками.
Братья Кривицкие и характерами были похожи: оба спокойные, уравновешенные, веселые и легкие в общении. Юля, наверное, замучилась бы с выбором, если бы не попугайские рубашки Эдика. Традиционные мужские цвета, которые предпочитал Родик, были ей как-то ближе, и только поэтому она осталась с ним. Сделать окончательный выбор ее все-таки заставили сами братья. Однажды после концерта популярной рок-группы, на который они ходили втроем, Кривицкие довели Юлю до ее подъезда, Эдик сказал:
– Ну все, Юлька, хорош! Дальше так продолжаться не может! Хоть ты мне в первый же день нашего знакомства сказала, что выбрала Родьку, я все же на что-то надеялся... В общем, если ты сейчас опять выберешь его, я уйду, а он останется. Ну... или наоборот... Говори свое последнее слово!
Юля растерялась. Они нравились ей оба. Братья являли собой одного человека, будто выпущенного в двух экземплярах.
– Ну не молчи же, – попросил девушку Эдик. – Ты давно уже должна была решить. Ну!
И Юля подала руку Родику. Тот тут же с силой сжал ее пальцы. Эдик кивнул, будто именно к этому и был готов, резко развернулся и неторопливо пошел к остановке маршруток.
– Он очень огорчился... – убитым голосом проговорила Юля.
– Да, – согласился Родик, – но не могли же мы все время быть втроем...
Он за руку притянул к себе девушку, заглянул в глаза, сказал:
– Выходи за меня замуж.
– Вот так... сразу? – поразилась Юля.
Ей казалось, что она еще не успела как следует влюбиться. Они прекраснейшим образом проводили время втроем, как хорошие друзья, и она почему-то забыла о том, что на самой первой дискотеке говорил ей Эдик. Юле хорошо было с ними обоими, и она ничего другого не желала. А тут вдруг перед ней остался один из братьев, с которым надо было обниматься, целоваться, выходить замуж...
– А чего тянуть? – задал справедливый вопрос Родик. – Мы знакомы уже полгода.
– Да... но надо бы закончить с учебой... Надо на что-то жить... Да и где? – Юля пыталась дать понять молодому человеку, что она не собирается выходить замуж вот так, с бухты-барахты.
– Это все ерунда! Я на последнем курсе. В армию нас с Эдькой не возьмут, ну... разве что на какие-нибудь сборы. У нас в институте военная кафедра, будем лейтенантами запаса.
– Но жить-то где? Не с Эдиком же под одной крышей? У нас дома вообще негде: друг у друга на головах сидим!
– Жилье – тоже не проблема, – весело отозвался Родик. – Наша бабуля имеет шикарную однокомнатную квартиру в центре. Она сказала, что отдаст ее тому, кто первым женится.
– А сама?
– А сама она живет у одного мужичка за городом. Давно. У них хозяйство: картошка-морковка... и даже кролики! Такие уморительные! Да и бабуля у нас... В общем, я тебя как-нибудь к ним свожу, сама все увидишь...
Юля поняла, что все ее доводы против скороспелой женитьбы разбиты вдребезги, и потому решилась спросить о самом, на ее взгляд, главном:
– А ты... любишь меня, Родик?
Родион вытащил из кармана связку ключей, покачал ее перед носом Юли и ответил:
– Поехали, ты все поймешь сама.
– Куда? – почему-то испугалась Юля.
– Это ключи от бабулиной квартиры.
– То есть ты был уверен, что они понадобятся именно тебе? – неприязненно спросила девушка.
– Да! Я был уверен! – ответил Родион, с силой обнял Юлию и прижался к ее губам.
Сначала Юля усиленно сопротивлялась, а потом как-то вдруг вся обмякла, обняла молодого человека за шею, и они целовались до вспухших губ и ломоты в затылках.
– Поедем... – еще раз шепнул Родион.
И они поехали.
Квартира в сталинском доме с колоннами и лепниной на фронтоне оказалась действительно шикарной. Комната была метров под тридцать, странная, абсолютно круглой формы кухня и такой большой коридор, что в нем, как показалось Юле, можно было выгородить еще одну комнату.
– И не жалко вашей бабушке отдавать такую квартирищу? – поинтересовалась Юля.
– С собой в могилу все равно не унесешь. – Родик потянул ее в комнату. Главным предметом мебели здесь была кровать, такая же крупная, широкая и основательная, как и все в квартире.
– Что, она так плоха?
– Нет-нет! Бабуля в полном уме и здравии, и пусть живет как можно дольше. Это я вообще... Ей не нужна квартира, ей за городом хорошо. По-моему, она счастлива среди кроликов, хотя, зная ее, трудно было такое предположить раньше... Но мы не о том...
Она со страхом посмотрела в глаза молодого человека. Он явно планировал задействовать эту кровать. От того, каким образом сейчас поведет себя Родион, зависит... А что же зависит? Да все! Если он бесцеремонно повалит ее на бледно-зеленое покрывало, она смело даст ему по физиономии, и они расстанутся навсегда.
Возможно, Родион хотел, чтобы она подбодрила его словом или каким-то особенным взглядом, но Юля смотрела в сторону и молчала. Пусть-ка себя проявит, а она еще подумает, не сменить ли его на Эдика. В конце концов, дурацкие рубашки с пальмами можно с парня снять.
– Юль... – позвал Родик, и она вынуждена была поднять на него глаза. Он как-то сразу смутился, отвел в сторону взгляд и сказал: – Ничего не будет против твоего желания... Я и правда влюбился в тебя, как только увидел. И заметь, я сначала предложил тебе выходить замуж и только потом привел сюда... Не бойся, тут все чистое. Бабуля каждую неделю приезжает убираться. Как она говорит, освежить дом. Она считает, что жилища ветшают и разрушаются, когда в них никто не живет, а потому надо поддерживать видимость присутствия...
Родион сказал именно то, что Юле хотелось бы услышать, а потому она прижалась к нему, спрятала лицо на груди молодого человека. Он поцеловал ее в самую макушку, потом легко поднял на руки и аккуратно положил сверху чистого бабулиного покрывала. Все, происшедшее после, было так нежно, трепетно и красиво, что Юля в перерывах между поцелуями шептала: «Да... да... я выйду за тебя замуж... я тоже люблю тебя, Родик...»
Эдик старался не выказывать особой печали, несколько театрально радовался счастью брата и, чтобы никто ни в чем не сомневался, привел с собой девушку, с которой весь вечер просидел в обнимку.
Именно на свадьбе Юля впервые познакомилась с бабушкой братьев Кривицких, Екатериной Георгиевной. Глядя на нее, действительно трудно было предположить, что эта величественная особа заперла себя в деревне среди грядок морковки и клеток с кроликами. Екатерина Георгиевна была высокого роста, с царственной осанкой, изящными руками, чуть ли не каждый палец украшали перстни. Абсолютно седые, но не утратившие своей густоты и природной волнистости волосы она завернула в красивую раковину, заколола старинными костяными шпильками, которые, чуть выползая из прически, придавали ей некоторый небрежный шарм. Одета она была в элегантный костюм из некрашеного льна с кружевными прошивками.
Близнецы оказались гораздо более похожи лицом и статью на бабушку, чем на родителей. Братья серьезно возвышались над собственным отцом, волосы у них были кудрявыми в бабулю, носы – такими же прямыми и породистыми. Отец Родиона и Эдика, Григорий Сергеевич Кривицкий, очень мало походил на мать. Он был невысоким кругленьким мужичком с живыми карими глазами, короткопалыми руками и быстрой речью-скороговоркой. Маргарита Васильевна, его жена, тоже оказалась невысокой, но, в отличие от мужа, очень худенькой, с большими серыми глазами, которые сыновья унаследовали.
Гости – исключительно родственники, не считая свидетелей, посидели за свадебным столом недолго, потому что были решительно уведены из квартиры Екатериной Георгиевной. Казалось, она одна понимала, насколько молодоженам хочется остаться наедине.
После окончания института женился и Эдик. На той самой девушке, с которой обнимался на свадьбе у брата. Ее звали Татьяной, она родила Эдику двух девочек-погодок: Лерочку и Ладочку...
Юля достала таблетку анальгина, с трудом проглотила ее, выпила целый бокал воды и набрала номер начальника. Он, к счастью, в дне отдыха не отказал, и Юля в изнеможении рухнула на кухонный диванчик. Со сливовым вином надо завязывать. Мало того что здоровье ни к черту, тут еще и Эдик подвалил. А она прикинется, что ничего не помнит, что никакого секса не было и в помине. А что? Пусть докажет, что был!.. А записка?.. А где та записка?
Юля, морщась от головной боли, опять поднялась на ноги, смыла с блюдца пепел и поставила его в сушилку. Все! Главная улика уничтожена! Можно заодно и постельное белье сменить, чтобы даже запаха Эдика не осталось! В общем, она будет косить под дурочку: ничего не помню; ничего не было; да ты что – с ума сошел: чтобы мы с тобой... да никогда!
После того как вдобавок к анальгину Юля выпила две чашки горячего кофе, голова как-то враз прошла. И что теперь делать? Сидеть и размышлять, зачем она напилась до такого состояния, что улеглась в постель с Эдиком? Да разве кто-нибудь, кто не имел дела с близнецами, сможет ее понять? Для нее вчера Эдик был никаким не Эдиком, он был Родионом, которого она любила. Если честно, она готова напиться еще раз двести, только чтобы каждый раз после этого к ней ночью являлся муж. Ей, как выяснилось, для этого и тело Эдика не нужно. Она прекрасным образом обходилась без него. Тот сон был очень ярким и выпуклым. Все происходило, будто на самом деле... Стоп! Стоп! Стоп!
Юля напряженно выпрямилась на диванчике. Может быть, все и происходило на самом деле? Может быть, Эдик каким-то образом... А что? У них с Татьяной всегда были запасные ключи от этой квартиры... на всякий случай. Мало ли, вдруг ключи потеряют одновременно и Юля, и Родик... Нет... не может быть... Вот ведь вчера Эдик пришел, нормальным образом позвонив в дверь. Не прятался, не набрасывался на нее во сне. Да и как он мог объяснить своей Татьяне две ночные отлучки? А с чего она, Юля, взяла, что Эдик вообще ночевал в ее квартире? Он мог дождаться, пока она заснет, и свалить к Таньке, тем более что и ждать-то наверняка долго не пришлось, так сильно она была пьяна и измучена.
С другой стороны, настоящий Эдик оставил ей записку, а тот... виртуальный Родик... ей ничего не оставлял, даже смятой подушки... В общем, незачем себя терзать, надо просто больше не пить. Если сегодня опять заявится Эдик, она, Юля, уйдет в полную «несознанку»: ничего не было, и попробуй докажи обратное. А если что, может его и... сковородкой... У нее хорошая есть, старинная, чугунная... Она не посмотрит на то, что он до боли... до слез... похож на ее Родиона...
Размазывая самые настоящие слезы, Юля подошла к окну. Невдалеке высился красно-кирпичной громадой недостроенный торговый центр. Тот самый... где Родик... Теперь перед глазами будет вечное напоминание...
Этот магазин почему-то перестали строить десять лет назад. Здание перекупала то одна, то другая фирма. Каждый новый владелец с энтузиазмом начинал достраивать и перестраивать магазин, а потом почему-то продавал недострой следующему бизнесмену. В конце концов центр оказался брошенным на произвол судьбы. Фасад был готов. Во всяком случае, Юля не видела каких-то внешних недоделок. Не хватало только стекол в окнах. Многочисленные окна были необычными: небольшими и круглыми, как иллюминаторы. Видимо, именно они считались находкой архитектора. Юля не могла представить, как эти окна смотрелись бы изнутри здания. Снаружи, без стекол, они живо напоминали бы черные пятна на красной спине божьей коровки, если бы не выглядели так зловеще. Божья коровка – насекомое веселое, а густо чернеющие дыры окон пугали. Краснокирпичные стены покрывали белесые разводы. Мертвое здание мокло под дождями весной и осенью, а зимой промерзало насквозь. Сейчас, в конце августа, торговый центр казался просто грязным.
Юля выбрала одно из круглых окон и вгляделась в его черноту. Где-то там, в черном засасывающем мраке, ее муж расстался с жизнью... Нет... Она никак не может этого представить... Родик, веселый, жизнерадостный, абсолютно здоровый человек, мог умереть только от старости, что случилось бы очень нескоро. Или, например, в результате несчастного случая. Но чтобы так, по собственной воле... Нет!
Юля поежилась, кутаясь в халат, и вдруг поняла, что должна наконец посмотреть на то место, где ее любимый муж зачем-то свел счеты с жизнью. Она должна удостовериться... Или не удостовериться... Юля никак не могла определить, почему ее с такой силой потянуло в то страшное место. Может быть, хотелось увидеть то, что перед смертью видел Родион, и понять, почему он это сделал... Один раз в милиции ей пытались намекнуть: она была такой стервозной женой, что ее муж посчитал смерть лучшим выходом из создавшегося в семье положения.
– То есть вы полагаете, что я довела его до самоубийства? – прямо спросила она у милиционера.
– Мы можем только предполагать, – отозвался тот, пристально вглядываясь в Юлино лицо.
Она, подрагивая губами, еле смогла тогда выговорить:
– Как вы смеете... Я любила его...
Видимо, все, кого милиция опрашивала по делу о смерти Родиона Григорьевича Кривицкого, в один голос заявляли, что супруги любили друг друга и даже самая крупная ссора с Юлей не могла привести к таким трагическим последствиям. Во всяком случае, больше никаких вопросов, касающихся семейных неурядиц, Юле не задавали.
Она еще раз вгляделась в провалы окон брошенного здания – теперь вдруг они напомнили ей бойницы крепости – и окончательно поняла, что не успокоится, пока не осмотрит его изнутри. Может статься, она там ничего особенного не увидит, даже, скорее всего, именно так и будет, но она считала своим долгом побывать на том месте, где погиб ее муж.
Юля содрала с себя халат, натянула джинсы и футболку. Когда она шнуровала кроссовки, руки ее дрожали, никак не получалось с ходу попадать острыми носиками шнурков в дырочки. Руки дрожали вовсе не от страха. После смерти Родика ей бояться было вообще нечего, поскольку все остальное потеряло свой смысл. Руки тряслись от нетерпения. Юля не могла понять, почему она до сих пор не догадалась сходить в этот брошенный торговый центр и убедиться...
Молодая женщина замерла над зашнурованной кроссовкой. В чем же все-таки она хочет убедиться? Юля медленно распрямила спину, посмотрела на свое покрасневшее от прилива крови лицо в зеркало.
– Я обязательно что-нибудь там узнаю! – сказала она своему отражению. Слова прозвучали почти заклинанием.
Выйдя из подъезда, Юля с трудом сдерживала себя, чтобы не побежать. Понятно, не стоит привлекать к себе излишнее внимание. Она просто вышла прогуляться. Сейчас зайдет за дом и неторопливым шагом побредет по пустырю перед зловещим долгостроем. Так и не дождавшись конца стройки, городское садовое хозяйство решило устроить газоны на месте пустыря. С него уже вывезли строительный хлам, обрезки труб, битую плитку, кирпичи. Ближе к тротуару возле Юлиного дома бечевкой, привязанной к колышкам, успели разметить будущие пешеходные дорожки. Сняли слой земли, присыпали мелким гравием. Сегодня работы не велись, и Юля смело шагнула на одну из дорожек. Идти по шуршащим, разъезжающимся под ногами камешкам было неудобно. Она вспомнила, что в Японии дорожки перед синтоистскими храмами специально усыпают гравием. Юля читала, что при этом человеческий мозг сосредоточивается только на ходьбе, посторонние мысли исчезают, и хозяин мозга таким образом подготавливает душу к общению с божеством. Если с кем ей и придется общаться, так только с бомжами, населяющими заброшенный недострой. Это Юлю совершенно не пугало. Она подумала, что, если ее убьют, это будет даже хорошо. Жизнь потеряла всякий смысл, а потому она согласна ее закончить. Можно даже так, как Родик... Пусть... Она готова пойти его путем...
Когда размеченные дорожки закончились, идти стало легче, но ненамного. Передвижение по кочкам и рытвинам, поросшим пучками увядающей травы, тоже очень способствовало освобождению головы от посторонних мыслей. Если бы не собаки, которых местные жители выгуливали на пустыре, Юля подошла бы к недостроенному зданию с совершенно пустой головой. Собаки бежали за ней и жадно лаяли, не рискуя наброситься и вцепиться в лодыжку в присутствии хозяев. Юле не нравилось, что ее видят собачники. С другой стороны, если она сгинет в этом чертовом универсаме, найдутся свидетели, которые подскажут ментам, где ее искать. Что про нее подумают хозяева собак, Юлю совершенно не волновало.
Крыльцо универсама и широкий пандус уже начали разрушаться и осыпались целыми кусками и мелкой крошкой. Сквозь щели, образовавшиеся между ступенями, проросли трава, вездесущий репейник и какие-то мелкие синие цветочки. Вход был хорошо освещен солнцем, а потому не смог бы испугать никого. Она смело шагнула в проем. Двери навешены не были, а может, когда и были, но их давно унесли хозяйственные жители микрорайона для своих собственных, вероятнее всего дачных, нужд. В нос резко ударил густой запах мочи и фекалий. Молодая женщина сморщилась, постояла немного на пороге и пошла вперед. Она примерно представляла, куда направлялась, потому ничего неожиданного в миазмах для нее не было. Удивительным по-прежнему оставалось то, зачем сюда пошел Родион, всеми фибрами души ненавидевший гнусное здание. Если бы ему и впрямь захотелось повеситься, а в такое желание Юля продолжала не верить, он мог бы выбрать для этих целей место поприятнее, например чердак или подвал их собственного дома.
Глазам открылся большой высокий зал с толстыми квадратными колоннами, он, разумеется, должен был стать торговым. Несмотря на то что думать надо было о другом, Юля оценила ту самую находку архитектора, касающуюся множественных круглых окон, сквозь которые в здание столбами лился свет. Хотя... для чего эти световые столбы в магазине?
На полу зала были навалены горы мусора, гнутая ржавая арматура, битые кирпичи и стекло, мятые пивные жестянки, бутылки, рваные полиэтиленовые пакеты, контейнеры из-под продуктов, обрывки газет и прочая дрянь, которую приносят с собой люди.
Юля понимала, что идти ей надо куда-то на верхние этажи, а потому стоит поискать лестницу. Повертев головой, сразу увидела в нишах слева и справа начальные ступени лестниц и решительно повернула вправо.
Ступени тоже были страшно захламлены и загажены. Юля с трудом выбирала места, куда можно было поставить ногу в новой кроссовке. Зачем она их надела? Надо было надеть старые спортивные тапки.
Перед выходом на площадку второго этажа в лестничном пролете не хватало трех ступенек. Было совершенно непонятно, как конструкция держалась. Юля глянула сквозь образовавшийся пролом вниз и поняла, что, если вдруг сорвется, скорее всего, разобьется насмерть, рухнет прямо на груду битых кирпичей. Впрочем, можно было погибнуть еще эффектнее: пролететь мимо кирпичей и оказаться нанизанной на ржавый ребристый штырь, как кусок баранины на шампур. Штырь почти перпендикулярно торчал из бетонной глыбы непонятного назначения. Юля поежилась, представив последний полет вниз, и тут же начала соображать, как бы половчей перебраться через эту дырень на площадку второго этажа. Если уж она сюда пришла, не сдаваться же при первой трудности! Ясно, что никто не преподнесет ей на блюдечке правду о гибели мужа. За нее, эту правду, придется побороться и пострадать.
Молодая женщина обеими руками изо всех сил потрясла перила, чтобы проверить их на прочность. Перила стояли неколебимо, что Юле понравилось. Она поставила ногу в проем решетки и еще раз попыталась раскачать их ногой. Ничего не вышло, тогда она, не раздумывая, оттолкнулась от ступеньки, вставила в соседний проем вторую ногу и повисла над бездной. Теперь надо было начать передвигаться, осторожно переставляя ноги и перебирая руками верхнюю часть перил, которую совершенно напрасно покрыли пластиком. Хорошо, что на него осело приличное количество пыли и грязи, а потому он не слишком скользил под мгновенно вспотевшими от страха руками.
Когда Юля наконец выбралась на площадку второго этажа, у нее до такой степени дрожали руки и ноги, что она вынуждена была прислониться к пыльной стене. Она села бы прямо на пол, если бы он не был таким грязным. В висках стучало, губы пересохли. Юля облизнула их шершавым языком и поняла, что элементарно боится. Да, хорошо было храбриться дома в кухне. А здесь она чувствует себя совсем по-другому...
Юля огляделась. Через широкий дверной проем виден был такой же огромный, как на первом этаже, торговый зал. Ей явно надо было не туда. Она повернула голову, увидела проход в коридор, там, возможно, планировалось разместить кабинеты руководства или складские помещения. Туда пройти стоило.
Молодая женщина постояла еще немного у стены, собираясь с силами, но страх почему-то не отпускал ее. Коридор был довольно темен, но смрадом из него не тянуло. Или она, Юля, принюхалась и перестала замечать?
Все знали: недострой обитаем. Конечно же бомжи живут не в торговых залах. Наверняка они заняли отдельные апартаменты, которые здесь, безусловно, имеются. Юле показалось, что она слышит доносящиеся как раз из коридора шелестящие звуки. Страх накатил новой волной. И зачем она сюда пришла? Разве что-то можно узнать? Да кто ей скажет-то? Пока с ней не случилось ничего ужасного, побыстрей свалить отсюда подобру-поздорову? Пожалуй, она погорячилась с заявлением о том, что готова окончить жизнь в этой трущобе... Да... но она с таким трудом и такой опасностью для жизни перебралась через дыру в лестничном проеме, что глупо поворачивать назад... Ведь придется опять перелезать по решетке перил вниз, а ноги еще до сих пор подрагивают. А может, они дрожат от страха? Коридорчик-то темноват... Торговые залы полны льющегося в окна-иллюминаторы света, а здесь мрачно, гадко, мерзко.
Юля постояла в дверном проеме, помучилась сомнениями, а потом шагнула в темноватый туннель коридора. Идти было трудно, потому что пол был завален кирпичами, мотками проводов, досками. Иногда путь преграждали кучи строительного мусора, которые приходилось преодолевать, скользя кроссовками по мелким, противно хрустящим осколкам и вздымая тучи пыли. По мере продвижения вперед темнота вокруг Юли кромешной не становилась. Позади продолжал светлеть дверной проем, да из открывавшихся взору небольших помещений тоже лился свет. Комнатки были такими же захламленными, как все вокруг, и явно необитаемыми.
Когда путь преградила куча битого стекла, Юля остановилась, так как вспомнила, что ей сказали в милиции: пресловутый оранжевый шнур был привязан к какой-то трубе над потолком. Надо посмотреть, есть ли в этих помещениях трубы. Она отступила от стеклянной горы и заглянула в первый же дверной проем. Над потолком не было никаких труб. Юля подумала, что надо подняться на верхние этажи. Похоже, здесь ей делать нечего. Она и сама не знала, что ей даст лицезрение проходящих под потолком труб, но хотела увидеть именно их. Почему-то казалось, что она непременно наткнется на обрывок шнура, который сможет о многом рассказать. О чем? Юля не знала...
Она уже готова была повернуть назад, чтобы подняться на самый верхний этаж недостроенного магазина, когда услышала какие-то звуки в помещении, за кучей битого стекла. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Юля двинулась вперед. Осколки предательски разъезжались под ногами. Скользнув по крупному стеклянному огрызку, нога подвернулась. Юля кулем осела на кучу. Та отозвалась неприятным скрежетом. Руки ожгла острая боль. Юля громко взвизгнула, отдернула руки и поехала по куче вниз, обдирая об осколки стекла футболку, а заодно и спину. Подняться на ноги она не смогла, пока не выдернула из ладоней несколько впившихся в них острых стеклянных кусочков. Ладони кровоточили и саднили, спина зудела, но Юля посчитала это платой за знание, которое собиралась получить. За него стоило помучиться.
Молодой человек рассмеялся:
– Вас не проведешь! В нашем роду мы, близнецы, не первые. Жили в свое время некие Эдуард и Родислав.
– То есть вы на самом деле Родислав?
– Нет, бабушка почему-то очень воспротивилась Родиславу, и вышел Родион, то есть я!
– А в просторечье вы, значит, Родик?
– Ну да! А вас-то как зовут?
– А меня простенько – Юля! – наконец назвала она себя.
– Ну... не так уж и простенько... Юлия! Юлия – это красиво!
Возможно, они еще долго говорили бы об именах, но музыка закончилась, и Родиону пришлось вывести девушку из круга танцующих. Следующий танец Юля была вынуждена пообещать его брату.
Эдик сразу взял быка за рога, то есть предложил встречаться.
– Вы мне очень понравились, – проникновенно закончил он, но Юля, сама не отдавая себе отчет, вдруг сказала:
– Представляете, я именно это уже пообещала Родику!
– Ого! Он для вас уже Родик! Наш пострел везде поспел!
Эдик старался говорить весело и непринужденно, но Юля чувствовала, как сильно он уязвлен.
Потом они долго встречались втроем. Юле казалось, что Эдик надеется на то, что она в конце концов увидит, как он выгодно отличается от брата, и все же выберет его. На самом деле они почти ничем не отличались, если не считать все той же одежды. Эдик носил рубашки, футболки, джемпера и куртки ярких, сочных расцветок, а Родик, как и большинство парней, предпочитал темные тона, лишь иногда позволял себе однотонные светлые рубашки. Братья даже постричься по-разному не могли. Оба были густоволосы и кудрявы. Длинные волосы Эдику не нравились, потому что вились бы девичьими кольцами, а короткие у обоих братьев стояли совершенно одинаковыми темными ежиками.
Братья Кривицкие и характерами были похожи: оба спокойные, уравновешенные, веселые и легкие в общении. Юля, наверное, замучилась бы с выбором, если бы не попугайские рубашки Эдика. Традиционные мужские цвета, которые предпочитал Родик, были ей как-то ближе, и только поэтому она осталась с ним. Сделать окончательный выбор ее все-таки заставили сами братья. Однажды после концерта популярной рок-группы, на который они ходили втроем, Кривицкие довели Юлю до ее подъезда, Эдик сказал:
– Ну все, Юлька, хорош! Дальше так продолжаться не может! Хоть ты мне в первый же день нашего знакомства сказала, что выбрала Родьку, я все же на что-то надеялся... В общем, если ты сейчас опять выберешь его, я уйду, а он останется. Ну... или наоборот... Говори свое последнее слово!
Юля растерялась. Они нравились ей оба. Братья являли собой одного человека, будто выпущенного в двух экземплярах.
– Ну не молчи же, – попросил девушку Эдик. – Ты давно уже должна была решить. Ну!
И Юля подала руку Родику. Тот тут же с силой сжал ее пальцы. Эдик кивнул, будто именно к этому и был готов, резко развернулся и неторопливо пошел к остановке маршруток.
– Он очень огорчился... – убитым голосом проговорила Юля.
– Да, – согласился Родик, – но не могли же мы все время быть втроем...
Он за руку притянул к себе девушку, заглянул в глаза, сказал:
– Выходи за меня замуж.
– Вот так... сразу? – поразилась Юля.
Ей казалось, что она еще не успела как следует влюбиться. Они прекраснейшим образом проводили время втроем, как хорошие друзья, и она почему-то забыла о том, что на самой первой дискотеке говорил ей Эдик. Юле хорошо было с ними обоими, и она ничего другого не желала. А тут вдруг перед ней остался один из братьев, с которым надо было обниматься, целоваться, выходить замуж...
– А чего тянуть? – задал справедливый вопрос Родик. – Мы знакомы уже полгода.
– Да... но надо бы закончить с учебой... Надо на что-то жить... Да и где? – Юля пыталась дать понять молодому человеку, что она не собирается выходить замуж вот так, с бухты-барахты.
– Это все ерунда! Я на последнем курсе. В армию нас с Эдькой не возьмут, ну... разве что на какие-нибудь сборы. У нас в институте военная кафедра, будем лейтенантами запаса.
– Но жить-то где? Не с Эдиком же под одной крышей? У нас дома вообще негде: друг у друга на головах сидим!
– Жилье – тоже не проблема, – весело отозвался Родик. – Наша бабуля имеет шикарную однокомнатную квартиру в центре. Она сказала, что отдаст ее тому, кто первым женится.
– А сама?
– А сама она живет у одного мужичка за городом. Давно. У них хозяйство: картошка-морковка... и даже кролики! Такие уморительные! Да и бабуля у нас... В общем, я тебя как-нибудь к ним свожу, сама все увидишь...
Юля поняла, что все ее доводы против скороспелой женитьбы разбиты вдребезги, и потому решилась спросить о самом, на ее взгляд, главном:
– А ты... любишь меня, Родик?
Родион вытащил из кармана связку ключей, покачал ее перед носом Юли и ответил:
– Поехали, ты все поймешь сама.
– Куда? – почему-то испугалась Юля.
– Это ключи от бабулиной квартиры.
– То есть ты был уверен, что они понадобятся именно тебе? – неприязненно спросила девушка.
– Да! Я был уверен! – ответил Родион, с силой обнял Юлию и прижался к ее губам.
Сначала Юля усиленно сопротивлялась, а потом как-то вдруг вся обмякла, обняла молодого человека за шею, и они целовались до вспухших губ и ломоты в затылках.
– Поедем... – еще раз шепнул Родион.
И они поехали.
Квартира в сталинском доме с колоннами и лепниной на фронтоне оказалась действительно шикарной. Комната была метров под тридцать, странная, абсолютно круглой формы кухня и такой большой коридор, что в нем, как показалось Юле, можно было выгородить еще одну комнату.
– И не жалко вашей бабушке отдавать такую квартирищу? – поинтересовалась Юля.
– С собой в могилу все равно не унесешь. – Родик потянул ее в комнату. Главным предметом мебели здесь была кровать, такая же крупная, широкая и основательная, как и все в квартире.
– Что, она так плоха?
– Нет-нет! Бабуля в полном уме и здравии, и пусть живет как можно дольше. Это я вообще... Ей не нужна квартира, ей за городом хорошо. По-моему, она счастлива среди кроликов, хотя, зная ее, трудно было такое предположить раньше... Но мы не о том...
Она со страхом посмотрела в глаза молодого человека. Он явно планировал задействовать эту кровать. От того, каким образом сейчас поведет себя Родион, зависит... А что же зависит? Да все! Если он бесцеремонно повалит ее на бледно-зеленое покрывало, она смело даст ему по физиономии, и они расстанутся навсегда.
Возможно, Родион хотел, чтобы она подбодрила его словом или каким-то особенным взглядом, но Юля смотрела в сторону и молчала. Пусть-ка себя проявит, а она еще подумает, не сменить ли его на Эдика. В конце концов, дурацкие рубашки с пальмами можно с парня снять.
– Юль... – позвал Родик, и она вынуждена была поднять на него глаза. Он как-то сразу смутился, отвел в сторону взгляд и сказал: – Ничего не будет против твоего желания... Я и правда влюбился в тебя, как только увидел. И заметь, я сначала предложил тебе выходить замуж и только потом привел сюда... Не бойся, тут все чистое. Бабуля каждую неделю приезжает убираться. Как она говорит, освежить дом. Она считает, что жилища ветшают и разрушаются, когда в них никто не живет, а потому надо поддерживать видимость присутствия...
Родион сказал именно то, что Юле хотелось бы услышать, а потому она прижалась к нему, спрятала лицо на груди молодого человека. Он поцеловал ее в самую макушку, потом легко поднял на руки и аккуратно положил сверху чистого бабулиного покрывала. Все, происшедшее после, было так нежно, трепетно и красиво, что Юля в перерывах между поцелуями шептала: «Да... да... я выйду за тебя замуж... я тоже люблю тебя, Родик...»
* * *
С той ночи, проведенной в сталинском доме, Юля с Родионом практически не расставались. Они как-то сразу переехали в бабулину квартиру, постепенно перевезли в нее вещи, обжились, и свадьба оказалась для них уже не таким важным делом. Они обошлись самой обычной регистрацией в местном ЗАГСе с минимальным количеством гостей и тихими посиделками с родственниками в круглой кухне.Эдик старался не выказывать особой печали, несколько театрально радовался счастью брата и, чтобы никто ни в чем не сомневался, привел с собой девушку, с которой весь вечер просидел в обнимку.
Именно на свадьбе Юля впервые познакомилась с бабушкой братьев Кривицких, Екатериной Георгиевной. Глядя на нее, действительно трудно было предположить, что эта величественная особа заперла себя в деревне среди грядок морковки и клеток с кроликами. Екатерина Георгиевна была высокого роста, с царственной осанкой, изящными руками, чуть ли не каждый палец украшали перстни. Абсолютно седые, но не утратившие своей густоты и природной волнистости волосы она завернула в красивую раковину, заколола старинными костяными шпильками, которые, чуть выползая из прически, придавали ей некоторый небрежный шарм. Одета она была в элегантный костюм из некрашеного льна с кружевными прошивками.
Близнецы оказались гораздо более похожи лицом и статью на бабушку, чем на родителей. Братья серьезно возвышались над собственным отцом, волосы у них были кудрявыми в бабулю, носы – такими же прямыми и породистыми. Отец Родиона и Эдика, Григорий Сергеевич Кривицкий, очень мало походил на мать. Он был невысоким кругленьким мужичком с живыми карими глазами, короткопалыми руками и быстрой речью-скороговоркой. Маргарита Васильевна, его жена, тоже оказалась невысокой, но, в отличие от мужа, очень худенькой, с большими серыми глазами, которые сыновья унаследовали.
Гости – исключительно родственники, не считая свидетелей, посидели за свадебным столом недолго, потому что были решительно уведены из квартиры Екатериной Георгиевной. Казалось, она одна понимала, насколько молодоженам хочется остаться наедине.
После окончания института женился и Эдик. На той самой девушке, с которой обнимался на свадьбе у брата. Ее звали Татьяной, она родила Эдику двух девочек-погодок: Лерочку и Ладочку...
* * *
И вот теперь счастливый отец Лерочки и Ладочки наконец-то дорвался до постели вдовы собственного брата. Юля схватила записку, которая была уликой, разорвала ее в мелкие клочья и сожгла в чайном блюдце на кухне. Голова болела нестерпимо. Пожалуй, стоит попросить день за свой счет. Все равно работать в таком состоянии невозможно.Юля достала таблетку анальгина, с трудом проглотила ее, выпила целый бокал воды и набрала номер начальника. Он, к счастью, в дне отдыха не отказал, и Юля в изнеможении рухнула на кухонный диванчик. Со сливовым вином надо завязывать. Мало того что здоровье ни к черту, тут еще и Эдик подвалил. А она прикинется, что ничего не помнит, что никакого секса не было и в помине. А что? Пусть докажет, что был!.. А записка?.. А где та записка?
Юля, морщась от головной боли, опять поднялась на ноги, смыла с блюдца пепел и поставила его в сушилку. Все! Главная улика уничтожена! Можно заодно и постельное белье сменить, чтобы даже запаха Эдика не осталось! В общем, она будет косить под дурочку: ничего не помню; ничего не было; да ты что – с ума сошел: чтобы мы с тобой... да никогда!
После того как вдобавок к анальгину Юля выпила две чашки горячего кофе, голова как-то враз прошла. И что теперь делать? Сидеть и размышлять, зачем она напилась до такого состояния, что улеглась в постель с Эдиком? Да разве кто-нибудь, кто не имел дела с близнецами, сможет ее понять? Для нее вчера Эдик был никаким не Эдиком, он был Родионом, которого она любила. Если честно, она готова напиться еще раз двести, только чтобы каждый раз после этого к ней ночью являлся муж. Ей, как выяснилось, для этого и тело Эдика не нужно. Она прекрасным образом обходилась без него. Тот сон был очень ярким и выпуклым. Все происходило, будто на самом деле... Стоп! Стоп! Стоп!
Юля напряженно выпрямилась на диванчике. Может быть, все и происходило на самом деле? Может быть, Эдик каким-то образом... А что? У них с Татьяной всегда были запасные ключи от этой квартиры... на всякий случай. Мало ли, вдруг ключи потеряют одновременно и Юля, и Родик... Нет... не может быть... Вот ведь вчера Эдик пришел, нормальным образом позвонив в дверь. Не прятался, не набрасывался на нее во сне. Да и как он мог объяснить своей Татьяне две ночные отлучки? А с чего она, Юля, взяла, что Эдик вообще ночевал в ее квартире? Он мог дождаться, пока она заснет, и свалить к Таньке, тем более что и ждать-то наверняка долго не пришлось, так сильно она была пьяна и измучена.
С другой стороны, настоящий Эдик оставил ей записку, а тот... виртуальный Родик... ей ничего не оставлял, даже смятой подушки... В общем, незачем себя терзать, надо просто больше не пить. Если сегодня опять заявится Эдик, она, Юля, уйдет в полную «несознанку»: ничего не было, и попробуй докажи обратное. А если что, может его и... сковородкой... У нее хорошая есть, старинная, чугунная... Она не посмотрит на то, что он до боли... до слез... похож на ее Родиона...
Размазывая самые настоящие слезы, Юля подошла к окну. Невдалеке высился красно-кирпичной громадой недостроенный торговый центр. Тот самый... где Родик... Теперь перед глазами будет вечное напоминание...
Этот магазин почему-то перестали строить десять лет назад. Здание перекупала то одна, то другая фирма. Каждый новый владелец с энтузиазмом начинал достраивать и перестраивать магазин, а потом почему-то продавал недострой следующему бизнесмену. В конце концов центр оказался брошенным на произвол судьбы. Фасад был готов. Во всяком случае, Юля не видела каких-то внешних недоделок. Не хватало только стекол в окнах. Многочисленные окна были необычными: небольшими и круглыми, как иллюминаторы. Видимо, именно они считались находкой архитектора. Юля не могла представить, как эти окна смотрелись бы изнутри здания. Снаружи, без стекол, они живо напоминали бы черные пятна на красной спине божьей коровки, если бы не выглядели так зловеще. Божья коровка – насекомое веселое, а густо чернеющие дыры окон пугали. Краснокирпичные стены покрывали белесые разводы. Мертвое здание мокло под дождями весной и осенью, а зимой промерзало насквозь. Сейчас, в конце августа, торговый центр казался просто грязным.
Юля выбрала одно из круглых окон и вгляделась в его черноту. Где-то там, в черном засасывающем мраке, ее муж расстался с жизнью... Нет... Она никак не может этого представить... Родик, веселый, жизнерадостный, абсолютно здоровый человек, мог умереть только от старости, что случилось бы очень нескоро. Или, например, в результате несчастного случая. Но чтобы так, по собственной воле... Нет!
Юля поежилась, кутаясь в халат, и вдруг поняла, что должна наконец посмотреть на то место, где ее любимый муж зачем-то свел счеты с жизнью. Она должна удостовериться... Или не удостовериться... Юля никак не могла определить, почему ее с такой силой потянуло в то страшное место. Может быть, хотелось увидеть то, что перед смертью видел Родион, и понять, почему он это сделал... Один раз в милиции ей пытались намекнуть: она была такой стервозной женой, что ее муж посчитал смерть лучшим выходом из создавшегося в семье положения.
– То есть вы полагаете, что я довела его до самоубийства? – прямо спросила она у милиционера.
– Мы можем только предполагать, – отозвался тот, пристально вглядываясь в Юлино лицо.
Она, подрагивая губами, еле смогла тогда выговорить:
– Как вы смеете... Я любила его...
Видимо, все, кого милиция опрашивала по делу о смерти Родиона Григорьевича Кривицкого, в один голос заявляли, что супруги любили друг друга и даже самая крупная ссора с Юлей не могла привести к таким трагическим последствиям. Во всяком случае, больше никаких вопросов, касающихся семейных неурядиц, Юле не задавали.
Она еще раз вгляделась в провалы окон брошенного здания – теперь вдруг они напомнили ей бойницы крепости – и окончательно поняла, что не успокоится, пока не осмотрит его изнутри. Может статься, она там ничего особенного не увидит, даже, скорее всего, именно так и будет, но она считала своим долгом побывать на том месте, где погиб ее муж.
Юля содрала с себя халат, натянула джинсы и футболку. Когда она шнуровала кроссовки, руки ее дрожали, никак не получалось с ходу попадать острыми носиками шнурков в дырочки. Руки дрожали вовсе не от страха. После смерти Родика ей бояться было вообще нечего, поскольку все остальное потеряло свой смысл. Руки тряслись от нетерпения. Юля не могла понять, почему она до сих пор не догадалась сходить в этот брошенный торговый центр и убедиться...
Молодая женщина замерла над зашнурованной кроссовкой. В чем же все-таки она хочет убедиться? Юля медленно распрямила спину, посмотрела на свое покрасневшее от прилива крови лицо в зеркало.
– Я обязательно что-нибудь там узнаю! – сказала она своему отражению. Слова прозвучали почти заклинанием.
Выйдя из подъезда, Юля с трудом сдерживала себя, чтобы не побежать. Понятно, не стоит привлекать к себе излишнее внимание. Она просто вышла прогуляться. Сейчас зайдет за дом и неторопливым шагом побредет по пустырю перед зловещим долгостроем. Так и не дождавшись конца стройки, городское садовое хозяйство решило устроить газоны на месте пустыря. С него уже вывезли строительный хлам, обрезки труб, битую плитку, кирпичи. Ближе к тротуару возле Юлиного дома бечевкой, привязанной к колышкам, успели разметить будущие пешеходные дорожки. Сняли слой земли, присыпали мелким гравием. Сегодня работы не велись, и Юля смело шагнула на одну из дорожек. Идти по шуршащим, разъезжающимся под ногами камешкам было неудобно. Она вспомнила, что в Японии дорожки перед синтоистскими храмами специально усыпают гравием. Юля читала, что при этом человеческий мозг сосредоточивается только на ходьбе, посторонние мысли исчезают, и хозяин мозга таким образом подготавливает душу к общению с божеством. Если с кем ей и придется общаться, так только с бомжами, населяющими заброшенный недострой. Это Юлю совершенно не пугало. Она подумала, что, если ее убьют, это будет даже хорошо. Жизнь потеряла всякий смысл, а потому она согласна ее закончить. Можно даже так, как Родик... Пусть... Она готова пойти его путем...
Когда размеченные дорожки закончились, идти стало легче, но ненамного. Передвижение по кочкам и рытвинам, поросшим пучками увядающей травы, тоже очень способствовало освобождению головы от посторонних мыслей. Если бы не собаки, которых местные жители выгуливали на пустыре, Юля подошла бы к недостроенному зданию с совершенно пустой головой. Собаки бежали за ней и жадно лаяли, не рискуя наброситься и вцепиться в лодыжку в присутствии хозяев. Юле не нравилось, что ее видят собачники. С другой стороны, если она сгинет в этом чертовом универсаме, найдутся свидетели, которые подскажут ментам, где ее искать. Что про нее подумают хозяева собак, Юлю совершенно не волновало.
Крыльцо универсама и широкий пандус уже начали разрушаться и осыпались целыми кусками и мелкой крошкой. Сквозь щели, образовавшиеся между ступенями, проросли трава, вездесущий репейник и какие-то мелкие синие цветочки. Вход был хорошо освещен солнцем, а потому не смог бы испугать никого. Она смело шагнула в проем. Двери навешены не были, а может, когда и были, но их давно унесли хозяйственные жители микрорайона для своих собственных, вероятнее всего дачных, нужд. В нос резко ударил густой запах мочи и фекалий. Молодая женщина сморщилась, постояла немного на пороге и пошла вперед. Она примерно представляла, куда направлялась, потому ничего неожиданного в миазмах для нее не было. Удивительным по-прежнему оставалось то, зачем сюда пошел Родион, всеми фибрами души ненавидевший гнусное здание. Если бы ему и впрямь захотелось повеситься, а в такое желание Юля продолжала не верить, он мог бы выбрать для этих целей место поприятнее, например чердак или подвал их собственного дома.
Глазам открылся большой высокий зал с толстыми квадратными колоннами, он, разумеется, должен был стать торговым. Несмотря на то что думать надо было о другом, Юля оценила ту самую находку архитектора, касающуюся множественных круглых окон, сквозь которые в здание столбами лился свет. Хотя... для чего эти световые столбы в магазине?
На полу зала были навалены горы мусора, гнутая ржавая арматура, битые кирпичи и стекло, мятые пивные жестянки, бутылки, рваные полиэтиленовые пакеты, контейнеры из-под продуктов, обрывки газет и прочая дрянь, которую приносят с собой люди.
Юля понимала, что идти ей надо куда-то на верхние этажи, а потому стоит поискать лестницу. Повертев головой, сразу увидела в нишах слева и справа начальные ступени лестниц и решительно повернула вправо.
Ступени тоже были страшно захламлены и загажены. Юля с трудом выбирала места, куда можно было поставить ногу в новой кроссовке. Зачем она их надела? Надо было надеть старые спортивные тапки.
Перед выходом на площадку второго этажа в лестничном пролете не хватало трех ступенек. Было совершенно непонятно, как конструкция держалась. Юля глянула сквозь образовавшийся пролом вниз и поняла, что, если вдруг сорвется, скорее всего, разобьется насмерть, рухнет прямо на груду битых кирпичей. Впрочем, можно было погибнуть еще эффектнее: пролететь мимо кирпичей и оказаться нанизанной на ржавый ребристый штырь, как кусок баранины на шампур. Штырь почти перпендикулярно торчал из бетонной глыбы непонятного назначения. Юля поежилась, представив последний полет вниз, и тут же начала соображать, как бы половчей перебраться через эту дырень на площадку второго этажа. Если уж она сюда пришла, не сдаваться же при первой трудности! Ясно, что никто не преподнесет ей на блюдечке правду о гибели мужа. За нее, эту правду, придется побороться и пострадать.
Молодая женщина обеими руками изо всех сил потрясла перила, чтобы проверить их на прочность. Перила стояли неколебимо, что Юле понравилось. Она поставила ногу в проем решетки и еще раз попыталась раскачать их ногой. Ничего не вышло, тогда она, не раздумывая, оттолкнулась от ступеньки, вставила в соседний проем вторую ногу и повисла над бездной. Теперь надо было начать передвигаться, осторожно переставляя ноги и перебирая руками верхнюю часть перил, которую совершенно напрасно покрыли пластиком. Хорошо, что на него осело приличное количество пыли и грязи, а потому он не слишком скользил под мгновенно вспотевшими от страха руками.
Когда Юля наконец выбралась на площадку второго этажа, у нее до такой степени дрожали руки и ноги, что она вынуждена была прислониться к пыльной стене. Она села бы прямо на пол, если бы он не был таким грязным. В висках стучало, губы пересохли. Юля облизнула их шершавым языком и поняла, что элементарно боится. Да, хорошо было храбриться дома в кухне. А здесь она чувствует себя совсем по-другому...
Юля огляделась. Через широкий дверной проем виден был такой же огромный, как на первом этаже, торговый зал. Ей явно надо было не туда. Она повернула голову, увидела проход в коридор, там, возможно, планировалось разместить кабинеты руководства или складские помещения. Туда пройти стоило.
Молодая женщина постояла еще немного у стены, собираясь с силами, но страх почему-то не отпускал ее. Коридор был довольно темен, но смрадом из него не тянуло. Или она, Юля, принюхалась и перестала замечать?
Все знали: недострой обитаем. Конечно же бомжи живут не в торговых залах. Наверняка они заняли отдельные апартаменты, которые здесь, безусловно, имеются. Юле показалось, что она слышит доносящиеся как раз из коридора шелестящие звуки. Страх накатил новой волной. И зачем она сюда пришла? Разве что-то можно узнать? Да кто ей скажет-то? Пока с ней не случилось ничего ужасного, побыстрей свалить отсюда подобру-поздорову? Пожалуй, она погорячилась с заявлением о том, что готова окончить жизнь в этой трущобе... Да... но она с таким трудом и такой опасностью для жизни перебралась через дыру в лестничном проеме, что глупо поворачивать назад... Ведь придется опять перелезать по решетке перил вниз, а ноги еще до сих пор подрагивают. А может, они дрожат от страха? Коридорчик-то темноват... Торговые залы полны льющегося в окна-иллюминаторы света, а здесь мрачно, гадко, мерзко.
Юля постояла в дверном проеме, помучилась сомнениями, а потом шагнула в темноватый туннель коридора. Идти было трудно, потому что пол был завален кирпичами, мотками проводов, досками. Иногда путь преграждали кучи строительного мусора, которые приходилось преодолевать, скользя кроссовками по мелким, противно хрустящим осколкам и вздымая тучи пыли. По мере продвижения вперед темнота вокруг Юли кромешной не становилась. Позади продолжал светлеть дверной проем, да из открывавшихся взору небольших помещений тоже лился свет. Комнатки были такими же захламленными, как все вокруг, и явно необитаемыми.
Когда путь преградила куча битого стекла, Юля остановилась, так как вспомнила, что ей сказали в милиции: пресловутый оранжевый шнур был привязан к какой-то трубе над потолком. Надо посмотреть, есть ли в этих помещениях трубы. Она отступила от стеклянной горы и заглянула в первый же дверной проем. Над потолком не было никаких труб. Юля подумала, что надо подняться на верхние этажи. Похоже, здесь ей делать нечего. Она и сама не знала, что ей даст лицезрение проходящих под потолком труб, но хотела увидеть именно их. Почему-то казалось, что она непременно наткнется на обрывок шнура, который сможет о многом рассказать. О чем? Юля не знала...
Она уже готова была повернуть назад, чтобы подняться на самый верхний этаж недостроенного магазина, когда услышала какие-то звуки в помещении, за кучей битого стекла. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Юля двинулась вперед. Осколки предательски разъезжались под ногами. Скользнув по крупному стеклянному огрызку, нога подвернулась. Юля кулем осела на кучу. Та отозвалась неприятным скрежетом. Руки ожгла острая боль. Юля громко взвизгнула, отдернула руки и поехала по куче вниз, обдирая об осколки стекла футболку, а заодно и спину. Подняться на ноги она не смогла, пока не выдернула из ладоней несколько впившихся в них острых стеклянных кусочков. Ладони кровоточили и саднили, спина зудела, но Юля посчитала это платой за знание, которое собиралась получить. За него стоило помучиться.