Страница:
Исследование показало, что географическое распределение долголетия на Сардинии не отличалось однородностью. В одном регионе – «голубой зоне» Барбаджа – вероятность дожить до ста лет была значительно выше, чем в других частях острова. Эта область исключительного долголетия была расположена в горном районе, находившемся до недавнего времени в относительной изоляции. «Специфический механизм, в силу которого люди, проживающие на данной территории, чаще доживают до весьма преклонного возраста, остается неизвестным», – заключили исследователи.
Как демограф, Пулен при описании населения опирался на конкретные факты, не делая никаких выводов. Помимо указания на другие области исключительного долголетия, существующие в горных районах, в его статье не предпринималось попыток объяснить, почему жители данной «голубой зоны» жили так долго. По мнению Пулена, разгадка этой тайны требовала многоаспектного подхода к истории, рациону и укладу жизни населения этой области. Испытывали ли жители данного региона стресс? Если да, каким образом они с ним боролись? Играла ли какую-нибудь роль религия? Традиционная медицина? Чистый воздух? Состав воды? Хранила ли «голубая зона» секреты, которые помогли бы всем людям жить дольше?
Начало изучения «голубых зон»
Все дело в генах?
Словесная дуэль с долгожителем
Вино, козье молоко и фисташковое масло
Как демограф, Пулен при описании населения опирался на конкретные факты, не делая никаких выводов. Помимо указания на другие области исключительного долголетия, существующие в горных районах, в его статье не предпринималось попыток объяснить, почему жители данной «голубой зоны» жили так долго. По мнению Пулена, разгадка этой тайны требовала многоаспектного подхода к истории, рациону и укладу жизни населения этой области. Испытывали ли жители данного региона стресс? Если да, каким образом они с ним боролись? Играла ли какую-нибудь роль религия? Традиционная медицина? Чистый воздух? Состав воды? Хранила ли «голубая зона» секреты, которые помогли бы всем людям жить дольше?
Начало изучения «голубых зон»
В октябре 2004 года мы вместе с фотографом National Geographic Дэвидом Маклейном приземлились в Сассари, университетском городке вблизи северо-западного побережья Сардинии. Мы хотели проникнуть в тайну «голубых зон». Нас сопровождали два молодых итальянских журналиста – Джанлука Колла и Мариса Монтебелла: они помогали нам беседовать с людьми, переводили, организовывали транспорт и техническое оснащение. Мы намеревались взять интервью у двадцати долгожителей, олицетворявших собой культуру долголетия «голубых зон». Из материала, собранного в ходе интервью, планировалось выделить культурные характеристики, затем встретиться с местными экспертами, которые могли бы объяснить, каким образом эти характеристики влияют на экстраординарное долголетие жителей острова.
К счастью для нас, в университете Сассари преподавал генетику антрополог, учившийся в Стэнфордском университете, доктор Паоло Франкалаччи. «Пожалуйста, зовите меня Паоло», – заявил он в первый день знакомства. Молодой энергичный профессор с длинными каштановыми волосами, одетый в голубые джинсы, твидовый пиджак и рубашку с расстегнутым воротником, провел меня по узким мощеным улочкам города Альгеро мимо большой пиццерии с фонтаном и уличных кафе прямиком в тускло освещенный бар с 400-летней историей. Мы уселись на скамьях за угловым столиком и заказали по кружке пива. Человек невероятного интеллекта, Франкалаччи принадлежит к тому редкому типу ученых, кто умеет доступно объяснить сложные понятия, сопровождая свои объяснения бурной жестикуляцией.
По его собственному признанию, он, еще будучи студентом-биологом в университете Пизы, заинтересовался эволюцией человечества. Движимый этим интересом, он устроился в лабораторию известного генетика Луиджи Лука Кавалли-Сфорца в Стэнфорде, где изучал население разных стран, анализируя их гены. Он специализировался на анализе митохондриальной ДНК с целью определения происхождения людей – живых или мертвых. Изучая мумии, найденные в китайской пустыне Такла-Макан, он установил, что они имели индоевропейское происхождение. Это открытие принесло ему известность.
«Половину хромосом мы получаем от матери, половину – от отца, – поясняет Паоло, и его руки летают в воздухе, словно он дирижирует оркестром. – Другими словами, каждый ген мы получаем в двух копиях, по одной от каждого родителя, и эти две копии взаимодействуют друг с другом. Правда, это не относится к двум маленьким участкам ДНК: Y-хромосоме, передающейся от мужчины к мужчине (у женщин ее нет), и митохондриальной ДНК, передающейся от женщины к женщине (у мужчин она присутствует, но они не могут передавать ее потомству). Эта особенность облегчает попытки проследить историю населения по женщинам (в случае митохондриальной ДНК) или мужчинам (в случае Y-хромосомы) к предкам-основателям. Используя ДНК, мы смогли проследить происхождение каждого человека до первых предков по материнской линии».
Франкалаччи воспользовался этим методом и на Сардинии, проследив происхождение ее жителей на 14 тысяч лет назад. Тогда планета еще только отогревалась после ледникового периода. По мере таяния снегов небольшая группа генетически близких людей из Иберии сошла с Пиренеев и отправилась к Средиземному морю. Они двигались вдоль побережья на восток через территории, известные нынче как Французская Ривьера и Тоскана, а затем через море переправились на Корсику, где сделали короткую остановку. Осели они на побережье Сардинии у подножия гор.
«Восемнадцать тысяч лет назад во время так называемого ледникового максимума люди в Европе могли выжить только на двух “спасительных островках”: в Иберии и на Балканах», – продолжал рассказывать Паоло. После отступления ледников и потепления климата люди стали заново заселять Европу. Они двинулись на запад с Балканского полуострова и на восток с Пиренейского полуострова. Сардиния была заселена исключительно иберийской волной – людьми с Y-хромосомной линией наследования М26.
«Этот генетический маркер M26 обнаружен у 35 процентов современных жителей Сардинии и редко встречается за ее пределами», – утверждает Франкалаччи. Учитывая генетическую чистоту населения этой «голубой зоны», он предположил, что первые сардинцы не смешивались с другими средиземноморскими народами. Они, скорее всего, занимались рыбалкой, охотой и собирательством. Сельское хозяйство появилось на Сардинии около 6–7 тысяч лет назад вместе с неолитическими людьми из Леванта, где земледелие возникло минимум на три тысячи лет раньше.
«Наши данные по Y-хромосоме предполагают, что контакты с людьми из Леванта носили, скорее, культурный, нежели генетический характер», – добавляет Франкалаччи. По этой причине население Сардинии отличается в генетическом плане от остальных народов Европы. Некоторые из присущих им уникальных характеристик негативны: например, высокая частота заболевания диабетом 1-го типа и рассеянным склерозом. Но есть и положительные особенности: например, невосприимчивость к малярии и высокая концентрация долгожителей, особенно среди мужчин.
После пива мне нужно перевести дух. Беседовать с Франкалаччи – все равно что присутствовать при извержении вербального вулкана; мне даже не нужно подталкивать его. Он пригласил меня в свою маленькую квартирку под крышей и познакомил с очаровательной женой, гречанкой Кристиной. Из окна кухни открывался вид на морской берег, покрытый комочками красной глины.
Гостеприимный хозяин поставил диск с народной музыкой Барбаджа, и квартира наполнилась мелодиями кочевых народов сардинских гор – голоса пастухов, перекликающиеся со звуками духового инструмента под названием лаунеддас. Инструмент этот производит звуки за счет вибрации воздушного столба: когда музыкант вдыхает через нос, а выдыхает через рот. Франкалаччи открыл бутылку красного сардинского вина «Каннонау» и продолжил свой рассказ.
В бронзовом веке на Сардинии существовала племенная культура – так называемая нурагическая цивилизация (в некотором смысле культура, предшествующая сардинской «голубой зоне»), получившая свое название от каменных башен, изобиловавших на острове, – нурагов.
В христианскую эпоху другие цивилизации открыли богатства и красоты Сардинии, и в начале своей истории остров швыряло, словно мяч для игры в регби, – его захватывали, завоевывали и подчиняли различные народы. Финикийцы, а затем римляне, чья военная мощь превосходила сардинскую, колонизировали остров и долины юга. Исконное население вынуждено было спасаться в центральной гористой части. По многочисленным источникам, вторгшиеся кочевые племена варваров были заинтересованы в выпасе скота.
Этимология и значение названия «Барбаджа» восходят к латинскому слову Barbaria – земля варваров. Местные жители называли иностранцев barbarus – от древнегреческого слова barbaros, которое, предположительно, пародировало звуки, издаваемые человеком, пытавшимся говорить на греческом. Коренные жители Сардинии не питали интереса к тяжелому труду, связанному с сельским хозяйством, хотя, вероятно, переняли у римлян основы земледелия. «Даже если древним сардинцам были известны техники земледелия, они тут не прижились, – утверждает Франкалаччи. – Население занималось в основном охотой и собирательством, а также выпасом скота».
Вероятно, по той же причине сардинцам свойственна осторожность и презрение к чужестранцам. Последние ассоциировались с покорением, эксплуатацией и налогами. Поэтому местные жители замкнулись в себе, культивируя страстную преданность семье и общине и формируя репутацию людей жестких и грубых. В одной из поговорок Барбаджи сосредоточилось все отношение ее жителей к иностранцам: Furat chie benit doe su mare[1].
Проходили столетия, а изолированные от внешнего мира сардинцы продолжали жить в уникальных социокультурных условиях. Многие деревни даже вернулись к прежним названиям, существовавшим еще до прихода римлян. «Названия деревень в этом регионе, – рассказывает Франкалаччи, – например, Оллолаи, Иллораи, Ирголи, Иттири, Оруне, – звучат весьма необычно для уха континентальных итальянцев». Регион севернее Альгеро носит название Нурра; некоторые лингвисты полагают, будто оно произошло от слова nur, что в переводе с нурагического означает «куча камней». Также оно служит хорошим описанием нурагов – башен периода бронзового века, разбросанных по всей Сардинии.
Исконные сардинцы, кстати, не сохранили свой древний язык. Римляне господствовали слишком долго, поэтому к моменту бегства в горы местное население переняло латынь, которая за несколько столетий сохранилась на удивление нетронутой. В сардинском диалекте «голубой зоны» для обозначения дома до сих пор используется латинское слово domus. Произношение также больше напоминает латынь. Слово «небо» на итальянском звучит как cielo, а вот на сардинском – как kelu, где сохраняется твердый звук k, характерный для оригинального латинского caelum (ka-AY-lum). То же можно сказать и о структуре предложения. Сегодня итальянцы говорят io bevo vino (я пью вино), а сардинцы скажут так, как говорили древние римляне: io vino bevo (я вино пью).
Какое отношение все вышесказанное имеет к долголетию? «Можно предположить, что образ жизни в “голубой зоне” на Сардинии не сильно изменился с момента рождения Христа, – поясняет Франкалаччи. – По законам эволюции вид не будет развиваться в комфортных изолированных условиях, облегчающих размножение. И наоборот, в трудных условиях, где взаимодействуют индивидуумы различного происхождения и различных качеств, вид эволюционирует быстрее. В таком месте, как сардинская “голубая зона”, практически отсутствуют стрессовые факторы, к которым нужно приспосабливаться. Ее население сохранило не только генетические особенности, но и экономическую изолированность, и традиционные социальные ценности, такие как уважение к старшим как источнику мудрости и опыта, важность семейного клана и подчинение неписаным законам. Все это помогало жителям столетиями противостоять иностранному вмешательству».
Другими словами, добровольная изолированность Сардинии создала своего рода генетический инкубатор, укрепляющий одни характеристики и подавляющий другие. Предварительные генетические анализы, кстати, показывают, что эритроциты чрезвычайно высокого числа долгожителей в этой «голубой зоне» меньше нормального размера. Это обусловливает их невосприимчивость к малярии и меньшую вероятность образования опасных сгустков крови. Однако генетическая и культурная изоляция идут рука об руку, заметил Франкалаччи: «Объединив эти два фактора, вы получите любопытный результат».
Мы с Франкалаччи засиделись за полночь, а потом продолжали общаться по электронной почте. Я узнал, что до 1950 года Сардиния напоминала скорее загнивающее болото, нежели рай для долгожителей. Плохая гигиена, плохое качество воды и ее дефицит способствовали безудержному распространению инфекционных заболеваний. Дизентерия, чума, туберкулез, малярия и диарея сгубили многих молодых сардинцев. Как писал в 1828 году в своем «Очерке о текущем состоянии острова Сардиния» Уильям Генри Смит, «просто удивительно, что при таких неудобных жилищах и отсутствии правил гигиены местные жители еще сохраняют здоровье».
К счастью для нас, в университете Сассари преподавал генетику антрополог, учившийся в Стэнфордском университете, доктор Паоло Франкалаччи. «Пожалуйста, зовите меня Паоло», – заявил он в первый день знакомства. Молодой энергичный профессор с длинными каштановыми волосами, одетый в голубые джинсы, твидовый пиджак и рубашку с расстегнутым воротником, провел меня по узким мощеным улочкам города Альгеро мимо большой пиццерии с фонтаном и уличных кафе прямиком в тускло освещенный бар с 400-летней историей. Мы уселись на скамьях за угловым столиком и заказали по кружке пива. Человек невероятного интеллекта, Франкалаччи принадлежит к тому редкому типу ученых, кто умеет доступно объяснить сложные понятия, сопровождая свои объяснения бурной жестикуляцией.
По его собственному признанию, он, еще будучи студентом-биологом в университете Пизы, заинтересовался эволюцией человечества. Движимый этим интересом, он устроился в лабораторию известного генетика Луиджи Лука Кавалли-Сфорца в Стэнфорде, где изучал население разных стран, анализируя их гены. Он специализировался на анализе митохондриальной ДНК с целью определения происхождения людей – живых или мертвых. Изучая мумии, найденные в китайской пустыне Такла-Макан, он установил, что они имели индоевропейское происхождение. Это открытие принесло ему известность.
«Половину хромосом мы получаем от матери, половину – от отца, – поясняет Паоло, и его руки летают в воздухе, словно он дирижирует оркестром. – Другими словами, каждый ген мы получаем в двух копиях, по одной от каждого родителя, и эти две копии взаимодействуют друг с другом. Правда, это не относится к двум маленьким участкам ДНК: Y-хромосоме, передающейся от мужчины к мужчине (у женщин ее нет), и митохондриальной ДНК, передающейся от женщины к женщине (у мужчин она присутствует, но они не могут передавать ее потомству). Эта особенность облегчает попытки проследить историю населения по женщинам (в случае митохондриальной ДНК) или мужчинам (в случае Y-хромосомы) к предкам-основателям. Используя ДНК, мы смогли проследить происхождение каждого человека до первых предков по материнской линии».
Франкалаччи воспользовался этим методом и на Сардинии, проследив происхождение ее жителей на 14 тысяч лет назад. Тогда планета еще только отогревалась после ледникового периода. По мере таяния снегов небольшая группа генетически близких людей из Иберии сошла с Пиренеев и отправилась к Средиземному морю. Они двигались вдоль побережья на восток через территории, известные нынче как Французская Ривьера и Тоскана, а затем через море переправились на Корсику, где сделали короткую остановку. Осели они на побережье Сардинии у подножия гор.
«Восемнадцать тысяч лет назад во время так называемого ледникового максимума люди в Европе могли выжить только на двух “спасительных островках”: в Иберии и на Балканах», – продолжал рассказывать Паоло. После отступления ледников и потепления климата люди стали заново заселять Европу. Они двинулись на запад с Балканского полуострова и на восток с Пиренейского полуострова. Сардиния была заселена исключительно иберийской волной – людьми с Y-хромосомной линией наследования М26.
«Этот генетический маркер M26 обнаружен у 35 процентов современных жителей Сардинии и редко встречается за ее пределами», – утверждает Франкалаччи. Учитывая генетическую чистоту населения этой «голубой зоны», он предположил, что первые сардинцы не смешивались с другими средиземноморскими народами. Они, скорее всего, занимались рыбалкой, охотой и собирательством. Сельское хозяйство появилось на Сардинии около 6–7 тысяч лет назад вместе с неолитическими людьми из Леванта, где земледелие возникло минимум на три тысячи лет раньше.
«Наши данные по Y-хромосоме предполагают, что контакты с людьми из Леванта носили, скорее, культурный, нежели генетический характер», – добавляет Франкалаччи. По этой причине население Сардинии отличается в генетическом плане от остальных народов Европы. Некоторые из присущих им уникальных характеристик негативны: например, высокая частота заболевания диабетом 1-го типа и рассеянным склерозом. Но есть и положительные особенности: например, невосприимчивость к малярии и высокая концентрация долгожителей, особенно среди мужчин.
После пива мне нужно перевести дух. Беседовать с Франкалаччи – все равно что присутствовать при извержении вербального вулкана; мне даже не нужно подталкивать его. Он пригласил меня в свою маленькую квартирку под крышей и познакомил с очаровательной женой, гречанкой Кристиной. Из окна кухни открывался вид на морской берег, покрытый комочками красной глины.
Гостеприимный хозяин поставил диск с народной музыкой Барбаджа, и квартира наполнилась мелодиями кочевых народов сардинских гор – голоса пастухов, перекликающиеся со звуками духового инструмента под названием лаунеддас. Инструмент этот производит звуки за счет вибрации воздушного столба: когда музыкант вдыхает через нос, а выдыхает через рот. Франкалаччи открыл бутылку красного сардинского вина «Каннонау» и продолжил свой рассказ.
В бронзовом веке на Сардинии существовала племенная культура – так называемая нурагическая цивилизация (в некотором смысле культура, предшествующая сардинской «голубой зоне»), получившая свое название от каменных башен, изобиловавших на острове, – нурагов.
В христианскую эпоху другие цивилизации открыли богатства и красоты Сардинии, и в начале своей истории остров швыряло, словно мяч для игры в регби, – его захватывали, завоевывали и подчиняли различные народы. Финикийцы, а затем римляне, чья военная мощь превосходила сардинскую, колонизировали остров и долины юга. Исконное население вынуждено было спасаться в центральной гористой части. По многочисленным источникам, вторгшиеся кочевые племена варваров были заинтересованы в выпасе скота.
Этимология и значение названия «Барбаджа» восходят к латинскому слову Barbaria – земля варваров. Местные жители называли иностранцев barbarus – от древнегреческого слова barbaros, которое, предположительно, пародировало звуки, издаваемые человеком, пытавшимся говорить на греческом. Коренные жители Сардинии не питали интереса к тяжелому труду, связанному с сельским хозяйством, хотя, вероятно, переняли у римлян основы земледелия. «Даже если древним сардинцам были известны техники земледелия, они тут не прижились, – утверждает Франкалаччи. – Население занималось в основном охотой и собирательством, а также выпасом скота».
Вероятно, по той же причине сардинцам свойственна осторожность и презрение к чужестранцам. Последние ассоциировались с покорением, эксплуатацией и налогами. Поэтому местные жители замкнулись в себе, культивируя страстную преданность семье и общине и формируя репутацию людей жестких и грубых. В одной из поговорок Барбаджи сосредоточилось все отношение ее жителей к иностранцам: Furat chie benit doe su mare[1].
Проходили столетия, а изолированные от внешнего мира сардинцы продолжали жить в уникальных социокультурных условиях. Многие деревни даже вернулись к прежним названиям, существовавшим еще до прихода римлян. «Названия деревень в этом регионе, – рассказывает Франкалаччи, – например, Оллолаи, Иллораи, Ирголи, Иттири, Оруне, – звучат весьма необычно для уха континентальных итальянцев». Регион севернее Альгеро носит название Нурра; некоторые лингвисты полагают, будто оно произошло от слова nur, что в переводе с нурагического означает «куча камней». Также оно служит хорошим описанием нурагов – башен периода бронзового века, разбросанных по всей Сардинии.
Исконные сардинцы, кстати, не сохранили свой древний язык. Римляне господствовали слишком долго, поэтому к моменту бегства в горы местное население переняло латынь, которая за несколько столетий сохранилась на удивление нетронутой. В сардинском диалекте «голубой зоны» для обозначения дома до сих пор используется латинское слово domus. Произношение также больше напоминает латынь. Слово «небо» на итальянском звучит как cielo, а вот на сардинском – как kelu, где сохраняется твердый звук k, характерный для оригинального латинского caelum (ka-AY-lum). То же можно сказать и о структуре предложения. Сегодня итальянцы говорят io bevo vino (я пью вино), а сардинцы скажут так, как говорили древние римляне: io vino bevo (я вино пью).
Какое отношение все вышесказанное имеет к долголетию? «Можно предположить, что образ жизни в “голубой зоне” на Сардинии не сильно изменился с момента рождения Христа, – поясняет Франкалаччи. – По законам эволюции вид не будет развиваться в комфортных изолированных условиях, облегчающих размножение. И наоборот, в трудных условиях, где взаимодействуют индивидуумы различного происхождения и различных качеств, вид эволюционирует быстрее. В таком месте, как сардинская “голубая зона”, практически отсутствуют стрессовые факторы, к которым нужно приспосабливаться. Ее население сохранило не только генетические особенности, но и экономическую изолированность, и традиционные социальные ценности, такие как уважение к старшим как источнику мудрости и опыта, важность семейного клана и подчинение неписаным законам. Все это помогало жителям столетиями противостоять иностранному вмешательству».
Другими словами, добровольная изолированность Сардинии создала своего рода генетический инкубатор, укрепляющий одни характеристики и подавляющий другие. Предварительные генетические анализы, кстати, показывают, что эритроциты чрезвычайно высокого числа долгожителей в этой «голубой зоне» меньше нормального размера. Это обусловливает их невосприимчивость к малярии и меньшую вероятность образования опасных сгустков крови. Однако генетическая и культурная изоляция идут рука об руку, заметил Франкалаччи: «Объединив эти два фактора, вы получите любопытный результат».
Мы с Франкалаччи засиделись за полночь, а потом продолжали общаться по электронной почте. Я узнал, что до 1950 года Сардиния напоминала скорее загнивающее болото, нежели рай для долгожителей. Плохая гигиена, плохое качество воды и ее дефицит способствовали безудержному распространению инфекционных заболеваний. Дизентерия, чума, туберкулез, малярия и диарея сгубили многих молодых сардинцев. Как писал в 1828 году в своем «Очерке о текущем состоянии острова Сардиния» Уильям Генри Смит, «просто удивительно, что при таких неудобных жилищах и отсутствии правил гигиены местные жители еще сохраняют здоровье».
Все дело в генах?
Когда в 1921 году Д. Г. Лоуренс посетил Сардинию в поисках более простого образа жизни, он счел Барбаджу вполне отвечающей своим мечтам. «Вот уже сколько веков человек укрощает горы, строя в них дома, добывает камни, пасет овец в редких лесах, которые сам же и вырубил, топит углем. Он наполовину одомашнился даже среди этой дикой суровости. Именно в этом и таится привлекательность… Жизнь здесь такая примитивная, такая простая, такая удивительно языческая и наполовину первобытная».
Процветание пришло на Сардинию в конце 1940-х. Фонд Рокфеллера профинансировал борьбу с малярией, а послевоенный экономический бум в Италии создал новые рабочие места и проложил дороги в Барбаджу. Вместе с этим появились вакцинации, антибиотики и современная система здравоохранения. И лишь после этого сардинская комбинация генов и образа жизни начала волшебным образом сказываться на населении.
До нашего отъезда из Сассари мы с фотографом Дэвидом Маклейном узнали еще массу полезного. Доктор Лука Дейана, местный политик, возглавлявший проект под названием Akea, одно из первых исследований, посвященных сардинским долгожителям (akea – сардинское приветствие, приблизительно означающее «желаю тебе прожить до ста лет»), поведал нам о гене Г6ФД. Дефект этого гена связывают с фавизмом – заболеванием, которое проявляется при употреблении в пищу конских бобов Vicia fava. По словам генетика доктора Антонио Као, живой пример здорового старения в возрасте 78 лет – ген Г6ФД – защищает некоторых сардинцев от малярии. Вероятно, рацион питания играет немаловажную роль. «Барбаджа, – добавляет он, – непохожа на остальную часть Средиземноморья. Здесь не едят продукты, традиционные для средиземноморского рациона».
Доктор Джанни Пес, предоставивший демографам первые данные о «голубых зонах», рассказал, что в объяснении долголетия сардинцев более важную роль играет не генетика, а окружающая среда и образ жизни. «Возьмем, к примеру, гены воспаления. Мы рассчитывали найти кое-что интересное в ДНК сардинцев. Мы изучили несколько десятков генных вариаций, связанных с воспалением, но не обнаружили ни одного доказательства их роли в долголетии сардинцев. То же самое касается и генов, связанных с раком и сердечно-сосудистыми заболеваниями. Полагаю, окружающая среда, образ жизни и питание имеют большее значение для здоровой жизни».
Снабженные этими знаниями и рюкзаком, битком набитым научными трудами, Дэвид, Джанлука, Мариса и я отправились в «голубую зону» Сардинии. По мере приближения к центральному горному району мы словно въезжали в другой мир. Извилистая дорога, что петляла меж скал, вела к грандиозному горному массиву Дженнардженту на востоке. За исключением лиственных лесов, где растут терн, тис, дуб и ясень, а также немногочисленных виноградников, нам встречались только пастбища.
Мне на память пришли многочисленные предупреждения, слышанные или виденные о Барбадже. «Стоит хорошенько подумать, прежде чем отправляться в одиночку бродить по безлюдным деревням, в особенности в провинции Нуоро», – писал автор одного путеводителя.
Наш друг, Франко Диаз из Кальяри, самого крупного города Сардинии, подтвердил наше первое впечатление о Барбадже как о суровом крае, где люди трудятся на маленьких участках каменистой земли, выращивают овец и коз. Местные жители пользуются дурной репутацией как похитители заложников, воры и любители выяснять отношения на очень длинных ножах, рассказал он. «Вендетта может продолжаться в течение нескольких поколений. Сегодня сына могут застрелить за то, что его отец совершил десятки лет назад». Дочь Франко подтверждает его слова. «Если парень заметит, что вы смотрите на его девушку, ссоры не избежать, – предупреждает она. – И помните, в Барбадже у каждого в кармане нож».
Процветание пришло на Сардинию в конце 1940-х. Фонд Рокфеллера профинансировал борьбу с малярией, а послевоенный экономический бум в Италии создал новые рабочие места и проложил дороги в Барбаджу. Вместе с этим появились вакцинации, антибиотики и современная система здравоохранения. И лишь после этого сардинская комбинация генов и образа жизни начала волшебным образом сказываться на населении.
До нашего отъезда из Сассари мы с фотографом Дэвидом Маклейном узнали еще массу полезного. Доктор Лука Дейана, местный политик, возглавлявший проект под названием Akea, одно из первых исследований, посвященных сардинским долгожителям (akea – сардинское приветствие, приблизительно означающее «желаю тебе прожить до ста лет»), поведал нам о гене Г6ФД. Дефект этого гена связывают с фавизмом – заболеванием, которое проявляется при употреблении в пищу конских бобов Vicia fava. По словам генетика доктора Антонио Као, живой пример здорового старения в возрасте 78 лет – ген Г6ФД – защищает некоторых сардинцев от малярии. Вероятно, рацион питания играет немаловажную роль. «Барбаджа, – добавляет он, – непохожа на остальную часть Средиземноморья. Здесь не едят продукты, традиционные для средиземноморского рациона».
Доктор Джанни Пес, предоставивший демографам первые данные о «голубых зонах», рассказал, что в объяснении долголетия сардинцев более важную роль играет не генетика, а окружающая среда и образ жизни. «Возьмем, к примеру, гены воспаления. Мы рассчитывали найти кое-что интересное в ДНК сардинцев. Мы изучили несколько десятков генных вариаций, связанных с воспалением, но не обнаружили ни одного доказательства их роли в долголетии сардинцев. То же самое касается и генов, связанных с раком и сердечно-сосудистыми заболеваниями. Полагаю, окружающая среда, образ жизни и питание имеют большее значение для здоровой жизни».
Снабженные этими знаниями и рюкзаком, битком набитым научными трудами, Дэвид, Джанлука, Мариса и я отправились в «голубую зону» Сардинии. По мере приближения к центральному горному району мы словно въезжали в другой мир. Извилистая дорога, что петляла меж скал, вела к грандиозному горному массиву Дженнардженту на востоке. За исключением лиственных лесов, где растут терн, тис, дуб и ясень, а также немногочисленных виноградников, нам встречались только пастбища.
Мне на память пришли многочисленные предупреждения, слышанные или виденные о Барбадже. «Стоит хорошенько подумать, прежде чем отправляться в одиночку бродить по безлюдным деревням, в особенности в провинции Нуоро», – писал автор одного путеводителя.
Наш друг, Франко Диаз из Кальяри, самого крупного города Сардинии, подтвердил наше первое впечатление о Барбадже как о суровом крае, где люди трудятся на маленьких участках каменистой земли, выращивают овец и коз. Местные жители пользуются дурной репутацией как похитители заложников, воры и любители выяснять отношения на очень длинных ножах, рассказал он. «Вендетта может продолжаться в течение нескольких поколений. Сегодня сына могут застрелить за то, что его отец совершил десятки лет назад». Дочь Франко подтверждает его слова. «Если парень заметит, что вы смотрите на его девушку, ссоры не избежать, – предупреждает она. – И помните, в Барбадже у каждого в кармане нож».
Словесная дуэль с долгожителем
Мы добрались до деревни Арзана под моросящим октябрьским дождем. Дым из труб словно растворялся в висящем тумане. Деревни в самом сердце «голубой зоны» Сардинии – Фонни, Гавои, Виллагранде-Стризаили, Талана и Арзана – из скопления пастушеских хижин выросли в современные поселки с несколькими тысячами жителей. Над большинством городов с древними побеленными домами, теснящимися на булыжных улочках, до сих пор витает ореол опасности. Улицы Арзаны словно вымерли.
И сразу стала понятна причина хорошей физической формы местных жителей. Визит к друзьям или поход на рынок превращались в поход, изматывающий сильнее, чем полчаса на велотренажере. Однако наступление цивилизации бросалось в глаза. У большинства домов стояли припаркованные автомобили и грузовики, на крышах приютились спутниковые тарелки, по главной улице разбросаны магазинчики с гамбургерами, пиццей и мороженым. Чтобы раскрыть секреты долголетия сардинцев, нам необходимо окунуться в традиционный жизненный уклад Барбаджи – тот, что существовал до повышения уровня благосостояния в 1950-х годах.
Согласно нашему плану, нам предстояло познакомиться с дюжиной долгожителей. В городе, как выяснилось, все их знали и относились к ним как к знаменитостям. На стенах таверн вместо плакатов с красотками в бикини или спортивными машинами висели календари с фотографией «Долгожителя месяца».
Нам оставалось лишь спросить адрес у любого местного жителя, и услужливый палец тотчас же указывал в сторону нужного дома. Мы стучались в двери, представлялись, и в ответ всегда слышали радушное приветствие и приглашение. В течение первой недели я познакомился с восемнадцатью долгожителями – восемью мужчинами и девятью женщинами. Большинство из них, как мы выяснили, коротают время между кроватью и любимым креслом. Самыми главными событиями в течение дня являются семейные трапезы и редкие прогулки к друзьям. Как правило, они всю жизнь много и тяжело работали, пасли коз или возились с землей. Их жизнь строилась вокруг одних и тех же рутинных каждодневных и сезонных дел. Они вырастили детей, которые теперь заботились о них. Их жизнь была удивительно обыкновенной – за одним исключением.
В Силанусе, деревне с населением в 2400 человек на склоне Дженнардженту, чья история уходит еще в нурагическую эпоху, мы с Дэвидом встретились со 102-летним Джузеппе Мура. Из раскаленного полуденного зноя мы вошли в побеленный дом XIX века, в котором Джузеппе жил вместе с 65-летней дочерью Марией и ее семьей. Внутри царила приятная прохлада; слегка пахло сосисками и красным вином. Джузеппе сидел в конце старинного деревянного стола, а по бокам – Мария и его сын Джованни, зашедший в гости.
– Эти люди из Америки, – прокричала Мария отцу в ухо, – хотят взять у тебя интервью для журнала National Geographic.
– Что? – прокричал тот в ответ.
– Они хотят взять у тебя интервью для журнальной статьи. В National Geographic.
– Я не против, – рявкнул Джузеппе. – Но если они хотят получить деньги, пусть убираются к дьяволу.
Я побледнел, зато Мария и Джованни разразились хохотом. Они-то прекрасно были знакомы с резким юмором отца, как я вскоре узнал, типичным для Сардинии. Мне нужно было задать несколько вопросов, которые передали мне доктора Пол Коста и Луиджи Ферруччи из Национального института старения. Эти вопросы были очень четко сформулированы, причем таким образом, чтобы побудить отвечающего дать максимально полный ответ и воссоздать картину типичного жизненного уклада. Вместо того чтобы спрашивать, что собеседник ел в детстве, мы спрашивали: «Можете рассказать о том, что делаете каждый день или что делали бо́льшую часть жизни?»
Я адресовал вопросы Марии, которая переводила их отцу. Так я узнал, что Джузеппе трудился всю свою жизнь, сперва фермером, потом пастухом. На протяжении многих лет он в течение 16-часового рабочего дня либо обрабатывал землю, либо гнал овец на пастбище. Обычно в середине дня он приходил домой пообедать и вздремнуть, а вечером часок-другой общался с друзьями на центральной площади. И возвращался на поля, где работал до темноты. Он особо не утруждал себя воспитанием восьми детей. Эти и все прочие бытовые вопросы он переложил на плечи жены.
Рацион Джузеппе состоял из конских бобов, сыра пекорино, хлеба и мяса, когда он мог его себе позволить, что в молодости случалось не часто. Мария подсчитала, что отец выпивал по литру вина каждый день и чуть больше во время праздников, поскольку всегда был заводилой и душой компании.
– Есть ли что-нибудь необычное в воспитании самого Джузеппе? – поинтересовался я.
Джованни сделал паузу и вопросительно взглянул на Марию.
– Да, есть, – ответил он. – Джузеппе воспитывала мать-одиночка. Сразу после того как его мать забеременела, отец ушел на войну, а когда вернулся, то связался с другой женщиной, которая тоже от него забеременела. Поэтому мать моего отца растила ребенка одна.
Джузеппе слушал эту историю, опустив голову и сплетя пальцы. Уверен, даже по прошествии столетия эта история оставалась позором для семьи.
– Что ж, кажется, Джузеппе вырос хорошим человеком, – заметил я обнадеживающе.
– Да, – согласился Джованни. – Но это не все. Однажды в воскресенье, когда отец Джузеппе направлялся в церковь с новой женой, мать Джузеппе подстерегла его и застрелила. Прямо на ступеньках церкви. Ее отправили в тюрьму, но все понимали, что она защищала свою честь. Полиция выпустила ее лишь спустя четыре месяца.
Что случилось со второй женщиной и ее ребенком? Думаю, матери-одиночке приходилось не сладко в деревне в начале XX века.
– Это еще одна история из анналов нашей деревни, – сказала Мария, продолжив повествование. – Второй ребенок, сводный брат Джузеппе, получил имя Раймондо Ареа. Джузеппе до семнадцати лет даже не догадывался о существовании сводного брата. В тот день он вместе с другими мальчишками играл на центральной площади.
– То была игра на выбывание, – продолжала женщина. – Она похожа на «камень, ножницы, бумага», только сардинская версия отличается большей агрессивностью. Джузеппе и Раймондо дошли до последнего раунда, когда разгорелся спор и дело дошло до кулаков.
Раймондо колотил моего отца, когда проходивший мимо житель, знавший историю их матерей, разнял мальчишек со словами: «Братья не должны драться». Правда вышла наружу, после этого мальчики подружились и с той поры оставались друзьями. Кстати сказать, Раймондо тоже жив и живет на этой же улице. Деревня праздновала их столетие два года назад.
Мы с Дэвидом смотрели друг на друга, разинув рты. В Соединенных Штатах лишь один мужчина из двадцати тысяч доживает до ста лет. Шансы на то, что в одной семье окажутся сразу два долгожителя, более чем маловероятны, если только отец не передаст уникальный набор генов обоим сыновьям.
Мы разговаривали еще часа полтора. Мария угостила нас вином и ветчиной, за которыми последовал горячий кофе. В ходе беседы мы узнали, что у Джузеппе имеется специальная коробка, где он хранит скудные накопления и дорогие его сердцу предметы, которые он собирал на протяжении всей своей долгой жизни. Ключ от коробки он носил на шее на веревочке, которую тщательно оберегал.
Дэвид, постоянно выискивающий выразительные кадры, запечатлел Джузеппе со своими сокровищами. Он спросил у Марии, не согласится ли Джузеппе открыть для нас коробку.
– Папа, – снова прокричала Мария на ухо старику, – эти люди хотят увидеть, что в твоей коробке.
– Что? – пробубнил Джузеппе.
– Эти люди хотят увидеть, что в твоей коробке с сокровищами, где ты хранишь деньги, – повторила она, беря в руки ключ и показывая его отцу.
– Скажи этим американцам, пусть убираются к черту, – огрызнулся тот, вырывая ключ у нее из рук. Изо рта у него вылетела слюна и шлепнулась на стол прямо передо мной. – Так я и показал. Пусть утрут свои любопытные носы!
Хотя эта вспышка гнева снова вызвала у Марии и Джованни приступ хохота, мы расценили ее как намек на то, что пришла пора нам убираться восвояси.
И сразу стала понятна причина хорошей физической формы местных жителей. Визит к друзьям или поход на рынок превращались в поход, изматывающий сильнее, чем полчаса на велотренажере. Однако наступление цивилизации бросалось в глаза. У большинства домов стояли припаркованные автомобили и грузовики, на крышах приютились спутниковые тарелки, по главной улице разбросаны магазинчики с гамбургерами, пиццей и мороженым. Чтобы раскрыть секреты долголетия сардинцев, нам необходимо окунуться в традиционный жизненный уклад Барбаджи – тот, что существовал до повышения уровня благосостояния в 1950-х годах.
Согласно нашему плану, нам предстояло познакомиться с дюжиной долгожителей. В городе, как выяснилось, все их знали и относились к ним как к знаменитостям. На стенах таверн вместо плакатов с красотками в бикини или спортивными машинами висели календари с фотографией «Долгожителя месяца».
Нам оставалось лишь спросить адрес у любого местного жителя, и услужливый палец тотчас же указывал в сторону нужного дома. Мы стучались в двери, представлялись, и в ответ всегда слышали радушное приветствие и приглашение. В течение первой недели я познакомился с восемнадцатью долгожителями – восемью мужчинами и девятью женщинами. Большинство из них, как мы выяснили, коротают время между кроватью и любимым креслом. Самыми главными событиями в течение дня являются семейные трапезы и редкие прогулки к друзьям. Как правило, они всю жизнь много и тяжело работали, пасли коз или возились с землей. Их жизнь строилась вокруг одних и тех же рутинных каждодневных и сезонных дел. Они вырастили детей, которые теперь заботились о них. Их жизнь была удивительно обыкновенной – за одним исключением.
В Силанусе, деревне с населением в 2400 человек на склоне Дженнардженту, чья история уходит еще в нурагическую эпоху, мы с Дэвидом встретились со 102-летним Джузеппе Мура. Из раскаленного полуденного зноя мы вошли в побеленный дом XIX века, в котором Джузеппе жил вместе с 65-летней дочерью Марией и ее семьей. Внутри царила приятная прохлада; слегка пахло сосисками и красным вином. Джузеппе сидел в конце старинного деревянного стола, а по бокам – Мария и его сын Джованни, зашедший в гости.
И отец, и сын носили пастушеские кепки, шерстяные костюмы, пальто и черные ботинки – ежедневная форма сардинских крестьян. Приглушенное полуденное солнце просачивалось сквозь красиво расшитые прозрачные занавески. Джузеппе поймал мой взгляд и дружелюбно кивнул.Равнозначная физическая нагрузка
Во время каждодневных пеших прогулок сардинские пастухи сжигают до 490 ккал/ч; эквивалентное число калорий можно сжечь за 120 минут быстрой ходьбы (со скоростью примерно 5,5 км/ч), 90 минут работы в саду, 2 часа игры в боулинг или гольф (если при этом вы носите с собой сумку).
– Эти люди из Америки, – прокричала Мария отцу в ухо, – хотят взять у тебя интервью для журнала National Geographic.
– Что? – прокричал тот в ответ.
– Они хотят взять у тебя интервью для журнальной статьи. В National Geographic.
– Я не против, – рявкнул Джузеппе. – Но если они хотят получить деньги, пусть убираются к дьяволу.
Я побледнел, зато Мария и Джованни разразились хохотом. Они-то прекрасно были знакомы с резким юмором отца, как я вскоре узнал, типичным для Сардинии. Мне нужно было задать несколько вопросов, которые передали мне доктора Пол Коста и Луиджи Ферруччи из Национального института старения. Эти вопросы были очень четко сформулированы, причем таким образом, чтобы побудить отвечающего дать максимально полный ответ и воссоздать картину типичного жизненного уклада. Вместо того чтобы спрашивать, что собеседник ел в детстве, мы спрашивали: «Можете рассказать о том, что делаете каждый день или что делали бо́льшую часть жизни?»
Я адресовал вопросы Марии, которая переводила их отцу. Так я узнал, что Джузеппе трудился всю свою жизнь, сперва фермером, потом пастухом. На протяжении многих лет он в течение 16-часового рабочего дня либо обрабатывал землю, либо гнал овец на пастбище. Обычно в середине дня он приходил домой пообедать и вздремнуть, а вечером часок-другой общался с друзьями на центральной площади. И возвращался на поля, где работал до темноты. Он особо не утруждал себя воспитанием восьми детей. Эти и все прочие бытовые вопросы он переложил на плечи жены.
Рацион Джузеппе состоял из конских бобов, сыра пекорино, хлеба и мяса, когда он мог его себе позволить, что в молодости случалось не часто. Мария подсчитала, что отец выпивал по литру вина каждый день и чуть больше во время праздников, поскольку всегда был заводилой и душой компании.
– Есть ли что-нибудь необычное в воспитании самого Джузеппе? – поинтересовался я.
Джованни сделал паузу и вопросительно взглянул на Марию.
– Да, есть, – ответил он. – Джузеппе воспитывала мать-одиночка. Сразу после того как его мать забеременела, отец ушел на войну, а когда вернулся, то связался с другой женщиной, которая тоже от него забеременела. Поэтому мать моего отца растила ребенка одна.
Джузеппе слушал эту историю, опустив голову и сплетя пальцы. Уверен, даже по прошествии столетия эта история оставалась позором для семьи.
– Что ж, кажется, Джузеппе вырос хорошим человеком, – заметил я обнадеживающе.
– Да, – согласился Джованни. – Но это не все. Однажды в воскресенье, когда отец Джузеппе направлялся в церковь с новой женой, мать Джузеппе подстерегла его и застрелила. Прямо на ступеньках церкви. Ее отправили в тюрьму, но все понимали, что она защищала свою честь. Полиция выпустила ее лишь спустя четыре месяца.
Что случилось со второй женщиной и ее ребенком? Думаю, матери-одиночке приходилось не сладко в деревне в начале XX века.
– Это еще одна история из анналов нашей деревни, – сказала Мария, продолжив повествование. – Второй ребенок, сводный брат Джузеппе, получил имя Раймондо Ареа. Джузеппе до семнадцати лет даже не догадывался о существовании сводного брата. В тот день он вместе с другими мальчишками играл на центральной площади.
– То была игра на выбывание, – продолжала женщина. – Она похожа на «камень, ножницы, бумага», только сардинская версия отличается большей агрессивностью. Джузеппе и Раймондо дошли до последнего раунда, когда разгорелся спор и дело дошло до кулаков.
Раймондо колотил моего отца, когда проходивший мимо житель, знавший историю их матерей, разнял мальчишек со словами: «Братья не должны драться». Правда вышла наружу, после этого мальчики подружились и с той поры оставались друзьями. Кстати сказать, Раймондо тоже жив и живет на этой же улице. Деревня праздновала их столетие два года назад.
Мы с Дэвидом смотрели друг на друга, разинув рты. В Соединенных Штатах лишь один мужчина из двадцати тысяч доживает до ста лет. Шансы на то, что в одной семье окажутся сразу два долгожителя, более чем маловероятны, если только отец не передаст уникальный набор генов обоим сыновьям.
Мы разговаривали еще часа полтора. Мария угостила нас вином и ветчиной, за которыми последовал горячий кофе. В ходе беседы мы узнали, что у Джузеппе имеется специальная коробка, где он хранит скудные накопления и дорогие его сердцу предметы, которые он собирал на протяжении всей своей долгой жизни. Ключ от коробки он носил на шее на веревочке, которую тщательно оберегал.
Дэвид, постоянно выискивающий выразительные кадры, запечатлел Джузеппе со своими сокровищами. Он спросил у Марии, не согласится ли Джузеппе открыть для нас коробку.
– Папа, – снова прокричала Мария на ухо старику, – эти люди хотят увидеть, что в твоей коробке.
– Что? – пробубнил Джузеппе.
– Эти люди хотят увидеть, что в твоей коробке с сокровищами, где ты хранишь деньги, – повторила она, беря в руки ключ и показывая его отцу.
– Скажи этим американцам, пусть убираются к черту, – огрызнулся тот, вырывая ключ у нее из рук. Изо рта у него вылетела слюна и шлепнулась на стол прямо передо мной. – Так я и показал. Пусть утрут свои любопытные носы!
Хотя эта вспышка гнева снова вызвала у Марии и Джованни приступ хохота, мы расценили ее как намек на то, что пришла пора нам убираться восвояси.
Вино, козье молоко и фисташковое масло
Хотя многие из долгожителей, с которыми мы общались, пребывали в достаточно здравом уме, чтобы вести беседу и отвечать на вопросы, большинство из них были прикованы к дому и находились на попечении дочери или внучки. И о многом они не могли вспомнить.