Денежкина Ирина. Шнур

   Почему-то модно говорить, что вся наша эстрада — безголосые придурки. Ну и что Они же не в опере поют. А мне нравятся и «Корни», и Орбакайте, и «Фабрика». Едешь в машине, кругом темнота, огни мелькают. Рядом любимый Сураев. А играющая в этот момент песня — любая хорошая, было бы слово «любовь» или любое другое нежное. Организм на него откликается, как сигнализация срабатывает. Нежность добирается до горла. Какая разница при этом, кто и как поёт.
 
   — Ты когда песни пишешь, то пишешь для себя или все-таки для какой-то аудитории? Представляешь, для кого они? Или просто идет вдохновение — написал?
   — Да, я понял. На самом деле, есть очень много песен, которые я никому не показываю. Они как раз написаны для себя и в стол, не пришло еще то время, когда их можно демонстрировать.
   — А про что?
   — Да про все. Какие-то валяются. Мне они нравятся.
   — И про любовь есть?
   — Да нет, что-то там про жизнь, про смерть.
   — Философское?
   — Да хрен его знает. Что-то свое, думаю, я рано или поздно издам.
   — Перед смертью?
   — Да нееет. Перед смертью, я думаю, бу-дет не до того.
   — Боишься смерти?
   — К счастью, нет. Вот мучиться не хочется. А так, что ее бояться
   — А если рак легких — умрешь быстро, и ничего не успеешь, что хотел?
   — Если быстро, то это нормально. Главное, чтоб не мучиться.
 
   В романе Тургенева (Андрея) «Месяц аркашон» пугливый герой загадывает желание на падение метеорита — так французе-ры падающую звезду называют, — чтобы умереть незаметно. Типа, блин, во сне. Я еще, когда читала, подумала, что это за хуиня, га-лимый эгоизм. Ну, умер ты во сне, довольный, как жопа, а кто-то ведь найти тебя должен. Трупака твоего. Утром жена просыпается, мужа привычно за член берет, а член холодный. И синий. Фу. Или вот у нас в городе поэт по фамилии Рыжий повесился на поясе от кимоно, так в этот момент дома в другой комнате родители тусовались. Вот им праздничек. Или ты один дома был, так кто-то дверь должен ломать, догадаться вообще как-то, что ты там трупуешь. Тебе в лом в больнице поваляться, пострадать там как-то, — а родственникам приятнее. Пока ты в больнице. Они уже успокоились, к мысли привыкли. Удара не будет. Я так считаю.
   — Главное, чтоб вокруг себя никого не мучить.
   — Ну да… Но тогда меня точно вообще волновать не будет, издал или не издал я эти песни — пошли вы все в жопу.
   — А дети? — захотелось резко сменить
   тему.
   — Что дети?
   — Они на маме висят?
   — На мамах. Дети вообще такой продукт, который сам по себе растет, и чем меньше ты вмешиваешься, тем интереснее личность получается. Совершенно глупая установка — я живу ради детей.
   — Ну, например, какая-нибудь мамаша, ребенок пятилетний у нее «Вот умру, на кого же я оставлю Васю? Он же пойдет в детский дом».
   — У меня столько друзей, я думаю, что в детский дом-то они точно не пойдут. Так, о чем мы говорим, я еще собираюсь пожить.
   — У меня есть подруга, и она работает в одной инстанции у нас в городе с девяти до восьми. Каждый день она прётся, час дорога, вся такая сонная, на работе все орут. Всю неделю она так мудачится, а в выходные отсыпается. А я ничего не делаю, захотела то, сё, все дни у меня выходные, катаюсь на лошадке. Но все равно чего-то не хватает, я подруге завидую, она на работе, занята. А она мне завидует. Что в этом случае делать? У кого лучше положение?
   — Надо вам обеим мужичков хороших.
   — Есть.
   — Значит не те, если нечем заниматься.
   — Они работают, приходят вечером, а днем-то что делать?
   — Любовника завести.
   Нехитрый набор идей вечером мужичка, днем любовника. Меня и мужичок неплохо…
   — Ладно, ну, что бы ты выбрал ничего не делать, быть свободным или с девяти до девяти?
   — Я уже выбрал. Я не хожу на работу, но я занят бесконечно. Если мне становится скучно, пишу альбом.
   — Как отчитываешься?
   — Так, имитирую работу в офисе — раскладываю пасьянс «косынка».
   — Это потому что ты раньше работал кузнецом, сторожем? Наелся работой?
   — Просто я не вижу смысла. Мне гораздо интереснее заниматься тем, чем я занимаюсь, и мне экономически невыгодно работать. Все просто. Так прикинуть, если я буду ходить на работу, буду получать меньше денег.
   — Ну, да, если я пойду работать, то не смогу никуда ездить с книжкой. В разные страны там…
   — Ну вот, значит, не работай. Не работать выгоднее.
   — Обычно день у тебя как проходит?
   — Ну, просыпаюсь часа в два, кофе, потом на студию иду, если есть студия. Сижу там, чего-то ковыряюсь. Но если я там ковыряюсь, то ковыряюсь допоздна. Потом прихожу домой…
   — Во сколько?
   — Когда как. Со студии прихожу часов в двенадцать, если, конечно, я не пошел куда-нибудь клубиться. Если я пошел клубиться, то под утро, спать. Проснулся с бодуна — в аэропорт, в самолет, сел, концерт отыграл, ура, и домой.
   — Это уже рутина? Наверное, уже не замечаешь, где какой город, где просыпаешься?
   — Слава Богу, у меня хватает ума не играть много концертов. Концерта три в месяц — максимум, что я себе позволяю.
   — Раньше так же было, три концерта в месяц?
   — Вообще в этом году я собирался один концерт в месяц играть, но пока не получается, потому что народ как-то дико хочет. Когда мы были совсем клубной группой, мы играли много. Сейчас бы я так не смог играть.
   Не догадалась спросить, что за народ ввиду имеется и чего он хочет народ-публика, который песен хочет, или народ-музыканты, которые гонораров хотят, пока лидер в моде.
   — А не скучно каждый раз одни и те же песни петь? Еще же и энергетика нужна.
   — Слава Богу, мы одни и те же не поем, как-то все время их меняем. Я тут как-то посчитал, что мной написано около двухсот песен, так что, в принципе, можно выбирать.
   — А новый альбом? Концерт после нового альбома?
   — Нееет. Вот это дико скучно, когда ты едешь в тур и играешь все эти песни. Мы в туре ни разу не были. Я не понимаю, как можно играть одно и то же двадцать концертов подряд. У нас нет контрактных обязательств ни с кем. Я сам себе продюсер — сел, подумал и сделал, Я все делаю по-другому, вне схемы. А схема очень проста записал альбом — снял клип, показал клип — поехал в тур, тур закончился — снял второй клип с этого же альбома и опять в тур. Прокатал его, потом следующий альбом. И так все живут. Мы показали за этот год ну клипов пять, наверное. В туре ни разу не были.
   — А ты деньги не теряешь?
   — Зато я сохраняю себя, понимаешь? Всех денег не заработаешь. Мне хватает на жизнь, а стремиться там к большему нет желания.
   — А ради поклонников?
   — Ради поклонников это глупо. Ради поклонников я снимаю клипы. Совершенно понятно, что в нашем случае это совершенно убыточное предприятие, поскольку мы их не отбиваем турами.
   — А что вообще с авторскими правами? Вы получаете процент с продаж дисков?
   — Что-то получаем, но это не космические деньги. Что-то получаем.
   — На что живет группа? За счет денег, которые приносит продажа дисков?
   — Мы даем редкие, но меткие концерты.
   — И они позволяют группе финансово существовать?
   — Ну, да. Какие-то записи коммерческие, кино. До фига же чего-то там пишется, все музыканты что-то получают. Так что все нормально.
   — А музыкальная тусовка? С музыкантами тусуешься, общаешься? Которые такие публичные, по телевизору их показывают?
   — В меру сил, все ж люди занятые. Года два назад мне это очень нравилось — весело, нажрался, поорал там чего-то. А сейчас уже как-то неинтересно, собственно. Разговоры уже все переговорены, а пить ради того, чтобы пить… Не особенно вижу в этом смысл. Приятно вот с Земфирой мы пообщались совершенно недавно. Это да. С Троицким тоже. А так… Чего тусоваться-то.
   — Вот меня приглашают на всякие писательские фестивали, там мне все говорят про книжки. Каждый своим долгом считает со мной поговорить про книжки. Книжки, книжки, книжки, книжки. Уже голова пухнет от книжек. Меня просто бесят все эти писательские тусовки. А тебя не бесят музыканты?
   — Да нет, мы как-то особенно про музыку и не разговариваем, косвенно как-то. И потом, мы же этим живем. Меня разговоры о музыке не напрягают. Мне кажется, что вообще мало музыкантов говорят о музыке в последнее время. Вот Петкун, положим, про футбол говорит. Просто непонятно, почему Петкун говорит про футбол Странно, что Ярцев про музыку не говорит, — неожиданно дико веселится Шнур
   — Дай совет моей подруге. Она связалась с мужчиной. Бросить его она не может, сразу говорю. Она хочет быть стюардессой, но пока лечится от всяких несущественных болячек, с которыми в стюардессы не берут. Мужчина получает пять тыс. руб. в месяц. Работает через «не могу» на одной работе и все деньги пропивает. Бедная подруга сидит у окна, пока он там где-то нажирается с друзьями по баням. Подруга страдает — он ее, получается, ниже водки ставит. Что ей делать?
   — Нужно ей пойти работать и начать пить виски.
   — Она не может пойти работать, потому что все время уходит на лечение. Она с утра по всяким анализам бегает, кровь берут, тыкают там ее всяко…
   — Тогда ей нужно начать писать книжки про это.
   — Она уже пишет.
   — Про тяжелую жизнь одинокой женщины с пьющим мужчиной, которая мечтает стать стюардессой. Я думаю, будет бестселлер.
   — Ну, ты бы его оправдал, этого мужика? Его до сих пор родители кормят-поят. Ну, вот у него такая тяга.
   — Бог его знает. Это алкоголизм, наверное. Может, его что-то не устраивает в этой схеме. Люди ведь пьют зачем-то, не просто ради того, чтобы пить.
   — А ты зачем пьешь?
   — Я-то А потому что пьяному легче все это переносить, всю эту жизнь. Как-то проще относишься ко многим вещам.
   — А почему не найти внутри себя силы? Это же самый легкий способ — забыться?
   — А я не комсомолец, я по легким путям иду. Это комсомольцы выбирают посложнее, а я — нет, я БАМ строить не буду, мне не надо.
   — У тебя же никто не страдает от этого или страдает? Что ты так ходишь на вечеринки, в говно падаешь.
   — И такое бывало. Бывало, что я «мама» сказать не мог. Самый офигенный случай был с моим приятелем. Мой приятель жил, и сейчас живет, со своей женой. Как-то раз он так нажрался в гавио и своей жене говорит, целуя так нежно «Оставайся у меня сегодня ночевать». Так что когда падает, как мешок — это еще не самое страшное. У каждого свои особенности организма. Есть, конечно, страшно запойные люди, у которых планка падает и все. Но такие зачастую не пьют, потому что знают о таком вот.
   — Им же трудно живется, все время ограничивают себя — как бы не выпить лишнего.
   — Если бы они пили, им бы жилось еще труднее.
   — Но ты же говоришь, что в таком состоянии легче все переносить.
   — Это мне. Это не универсальный рецепт. Я видел людей, которым не очень хорошо от этого становится.
   — Вот у нас в Екатеринбурге любимое развлечение вечер — значит пиво надо пить.
   — Сейчас приняли закон, кстати, что со следующего года не будут продавать пиво в общественных местах. Только в барах или ресторанах, а на улице нельзя будет купить.
   — Дорого будет, в ресторанах-то.
   — Да, так что в Екатеринбурге жизнь поменяется. Будут в магазинах продавать, но вот этих палаток уже не будет. И пить будет нельзя на улице.
   — Так что? Пришел домой, нажрался после работы.
   — Дома ж совершенно не то.
   — На улице холодно уже.
   — Тогда на улице водку пьют. Летом, представляешь, как хорошо — сесть с бутылочкой пива…
   — Ну, это единственное развлечение, получается. То есть все развлечения подразумевают пиво. Водка — это, чтобы нажраться, а так они сидят — — пиво пьют.
   Разговоры разговорами, а закон-то такой, и впрямь, хотят принять или приняли уже. Только, значит, майское солнышко согреет кустики и учащаяся молодежь потянется на лавочки и на лужайки — из кустов повыскакивают менты и начнут с молодежи бабки драть и пиво отбирать. Говорят, Дума такой закон приняла, потому что пивные магнаты мало про-башляли, чтобы откупиться. Типа дали каждому депутату по червонцу, а они хотели по сто штук, гады. Правда это или нет — про деньги — а люди, которые другим людям на улице пиво пить запрещают, людьми называться не очень право имеют.
   — Не знаю. Я, вот, например, отдыхать в компании без бухла не умею. Смысла никакого нет. А так — повод собраться. На природу поехать — это ж все равно с бухлом, ну, ты ж сама понимаешь.
   — А как же, например, катание на мотоциклах водных, чтобы не просто так кружком сидеть, а как-то активно?
   — Ну и где ты сейчас покатаешься на водных мотоциклах
   — А на лошадках где-нибудь?
   — На лошадках — это нужно в Репино ехать на машине. Да и потом, не всем нравится кататься на лошадках.
   — Ну, я примерно говорю.
   — Дело в том, что все примерно, а хочется конкретики.
   — Чем тебе не нравится активно отдыхать?
   — Активно — это как? Чтобы преодолевать какие-то сложности, чтобы вот с этими огромными рюкзаками или со сноубордом хуярить куда-то?
   — А на велосипедах?
   — На велосипедах мы катаемся. В этом году лето было плохое, так что мы не особенно катались. А в прошлом… У нас даже целое течение есть, алкобайк называется. Берешь с собой бухло и катаешься. Мне проще всех, он у меня такой здоровый, трёхколёсный, с него не упадешь никогда.
   — Мы с подругой как-то нажрались и пошли кататься на коньках. Мы, по-моему, весь снег собрали, подруга ногу подвернула.
   — Видишь, нажрались и пошли кататься. А не нажрались бы — так и хрен пошли бы.
   Отдых в компании у меня все равно связан с каким-то кутежом. Отдыхать ты можешь один поехал в Пушкин и гуляй себе по парку. Или в Павловск, да, белочек кормить.
   — Ездили тут вчера в Павловск, одна несчастная белочка там была на всех…
 
   Началось с того, что Юля проснулась и заявила, что она в такой прекрасный день — синее небо, тёплый ветерок — хочет подышать свежим воздухом. Где-нибудь не в городе. Мы взяли с собой Курицына и его дочь Геру и поехали в Павловск. Ехали долго, и меня укачало. Я вообще ненавижу все эти «мягкие» иномарки. Лучше уж трястись по кочкам.
   Курицын был слегка пьян и растрёпан. Когда приехали в парк, он первым делом побежал писать на дерево. Юля купила у бабушки орехов. Для белочек. Там так и было написано орехи для белочек. Стихами. И нарисована жирная белочка с орехом. Почему она такая жирная, мы поняли позже. Потому что она в этом парке одна, ну максимум, их две, а желающих покормить — сотни. За одной белочкой Юля долго гонялась по зарослям, крича «кис-кис!» с орехом на вытянутой руке. Белочка удирала. Юля промочила ботинки и отстала. В парке было тихо, сыро и солнечно. Курицын с дочкой курили траву. Я фотографировала сама себя. Юля дышала свежим воздухом.
   Скульптуры в парке были одеты в деревянные чехлы, как будто вокруг было много-много деревянных туалетов. Настоящего же туалета не было ни одного. Хотя указатель присутствовал. Мы шли по стрелке с надписью «туалет», которая игриво петляла по всему парку, посылая нас то туда, то обратно. Мы обошли весь парк, видели печальную лошадку. У ней губа свисала презрительно. Потом к ней в повозку сели папа и мелкая дочка, и лошадка резво побежала. Папа отгадывал кроссворд.
   Туалет мы так и не нашли. Пришлось писать в кустах. Крапива обожгла мне зад. Вот тебе и парк.
   На обратном пути мы встретили дядьку. Он сидел на напряжённых ногах, с орехом на ладони. Подманивал жирную белочку. Юля увидела её и вновь погналась за ней, чтобы покормить. Белочка сдристнула.
 
   — Вы мест не знаете. Сейчас они активно начнут на зиму припасы делать, у них же инстинкт, так что они будут тут по дорогам бегать. Ну да, они там закормленные.
   — А с семьей?
   — Какой же это отдых.
   — Ну, все равно, не бухаешь. Или бухаешь?
   — Конечно, до беспамятства не напиваюсь, так же потерять можно ребенка-то.
   — С младенцами ты не возился?
   — Возился, почему нет
   — Ну и на сколько тебя хватало Или опять же с бухлом, нормально
   — Нет, ты что. Это ж такая ответственность. Смысл бухать? Как? Я не знаю, чего про него говорить-то, про бухло? — Шнур, похоже, недоволен. — Проблема на самом деле в том, хочется тебе или не хочется, помогает или мешает. Если ты не мешаешь окружающим, бухай, ради Бога. Мне кажется, проблема утрирована.
   — Почему творческие люди в основном пьют или курят, то есть находят для себя какие-то дополнительные стимулы? — не отстаю я.
   — Мне кажется, что это не стимулы. Для меня, вот, совершенно наоборот. У меня происходит такая защитная реакция, чтобы совсем с ума не сойти. Когда ты что-то делаешь и понимаешь, что это сильно, то все равно ты переживаешь эти эмоции внутри себя. И когда ты их переживаешь, то это примерно то же самое, как друга похоронить. И, собственно говоря, после этого пьешь…
   Ладно, хватит с него. Есть тема пооживленнее алкоголя.
 
   — Ты вообще нормально с журналистами про секс говоришь?
   — Да, спокойно, конечно.
   — Не в общих чертах, а про свою личную жизнь?
   — Не знаю, смотря до какой степени.
   — Ну, до какой степени?
   — Не знаю. Задавай вопросы.
   — Лижешь ли ты своей девушке? Сосет ли она у тебя?
   — Сосет и глотает. Можно, конечно, ответить, но я не вижу смысла, потому что и так все понятно.
   — Ну, может быть, у тебя какие-то предрассудки
   — Ну, говна не ем. Есть предрассудки такие, комплексы.
   — А с мужиками?
   — Слава Богу, нет, никогда. Женщин люблю.
   — Ну а какого-нибудь симпатичного мальчика, похожего на девушку?
   — Нет. Мне кажется, это некий суррогат, все равно. Если есть пиво, зачем пить мочу?
   — Люди пьют и лечатся.
   — Ну, да, я про то же.
   — Девушка же тебя не может трахать в зад. А попробовать все надо. Ты так не считаешь?
   — Все да не все, знаешь? Если все попробовать, то тогда каждому нужно закончить жизнь самоубийством. Но тогда ты не узнаешь, как умереть своей смертью. Как ты все попробуешь в этой схеме?
   — С творческими людьми я тут пообщалась, очень много таких, которые и с мальчиками, и с девочками.
   — Значит, я не творческий.
   — А денег много зарабатываешь?
   — На мой взгляд, до фига.
   — Друзья как к этому относятся Они же не все так зарабатывают.
   — Кто-то больше, кто-то меньше, но все нормально себя чувствуют.
   — У меня подруга очень мало зарабатывает, еще мама, братик, надо всех кормить. И она стремается у меня вообще деньги занимать «В дружбе не должно быть денег». У тебя, вот, как с этим делом?
   — Мы, старое поколение, в Советском Союзе еще пожили, и, собственно, завтрак, обед и ужин составлял пакет молока и батон хлеба, так что… Нужны деньги? На.
   — А этому человеку не стремно, что он у тебя все время берет деньги?
   — У меня не берут все время деньги. Есть люди, которым я даю и прощаю долги. Это нормально, на мой взгляд, потому что каждый в такой ситуации может оказаться.
   — Если человек богатеет, то у него сразу куча друзей, родственников появляется, все приезжают, что-то требуют.
   — У меня, на самом деле, круг общения увеличился, а круг друзей — нет. Какой был, такой и остался.
   — Все настоящие друзья почему-то со школы, со двора, из детства. А нельзя найти настоящего друга, например, в твоем возрасте?
   — Ну почему. У меня есть два таких друга, которых я знаю лет пять, наверное.
   — Они же не лучшие. Лучший один, все равно.
   — Лучший — это субъективно. Просто с ним пережито больше, вот и все.
   — Наверное, на тебя девки стали пачками вешаться, после того как ты музыкантом стал?
   — Даже не знаю. Знакомиться не представляется никакой сложности, во всяком случае.
   — А раньше?
   — Раньше тоже не было, но сейчас вообще ничего не нужно делать. Это было давно, года четыре назад, мы баловались с моим другом. Приходили в клуб — у нас была игра кто больше поцелует баб взасос. Причем ты не должен говорить ни слова, просто подходишь и…
   — Кто выиграл? Какой счет?
   — Не помню, потому что эта игра велась постоянно.
   — А по морде не получал?
   — Нет, знаешь, ни разу, ни он, ни я.
   — И как ты к девкам относишься, к которым можно вот так в клубе подойти?
   Если бы ко мне так подвалили, я бы, наверное, пнула по яйцам. Мне только дай повод. Мужчинка сразу скрючивается, и лицо у него становится напряжённое. Смехота.
   — Если бы их не было, жизнь была бы скучнее.
   — Ну, ты бы, например, женился на такой, стал бы с ней встречаться? Тебе все равно, какая она в этом плане? Что ее можно засосать в клубе?
   — Я, конечно, ревнивец. И понятно, что нет. Наверное, нет.
   — То есть, с девушкой, которую в первый же вечер поцеловал, ты бы не стал?…
   — Девушки — существа настолько пластичные, так быстро меняются, что та, которая вчера целовалась, завтра будет лучшей домохозяйкой. Женщина, как змея, — очень часто меняет шкуру.
   — А были у тебя девушки, которые от тебя требовали квартиру, машину, каждый день букет цветов?
   — Ну, они же знают, с кем связываются. Нереально, нет. Есть определенный сорт девушек, которые знакомятся с мужчинами ради этого.
   — С тобой такие знакомились?
   — Может быть, и знакомились, но со мной же все понятно. Со мной весело и удивительно, не более.
   — А были девушки, которые знакомились ради того, чтобы прикоснуться к славе Чтобы побыть рядом, попасть на экраны
   — Наверное, были. Не знаю.
   — Как часто ты влюблялся?
   — Так, чтобы до крови? Ну, раз пять, наверное.
   — Я так понимаю, после первого раза не женился?
   — Ты по поводу женитьбы?
   — Ну да. Умереть в один день — так влюбился. Или ты думаешь, что через месяц или через год у меня будет что-то другое?
   — Да нет, ты что. Если ты так думаешь, значит, по-настоящему влюбился. Если ты живешь с каким-то бэкграундом, у тебя за спиной еще что-то есть, тогда это хуйня.
   — Ну ты же влюблялся первый раз, второй, третий. А на четвертый — блин, что же это такое, с каждым разом все больше и больше, и больше?
   — Да нет, все как-то синусоидами. Мне кажется все это идет на спад, мое либидо все-таки остается где-то на студии в большей степени, там оно все живет.
   — Тебе важнее талант или любовь? Работа; талант, любовь, деньги?
   — Нет такого мужчины, которому любовь была бы важнее работы. Если нет, то тогда он не мужчина.
   Не верю!
   — Это удел женщины, когда любовь важнее работы?
   — Ага.
   — Почему? Обидно же женщинам.
   — Ну, почему женщины рожают, а не я? Не я придумал эти законы, понимаешь Я просто констатирую факты.
   — Женщина получается обиженной.
   — Это удел женщин — быть обиженной.
   — Очень часто слышу — удел женщины страдать, женщина должна страдать — это нормальная женщина. Украшают страдания женщину?
   — Когда как. Степень тоже важна.
   — А уверенная в себе женщина все же держит свои чувства внутри?
   — Уверенная женщина тоже может страдать. Мы же не знаем, что она по ночам плачет в подушку.
   — А если не плачет?
   — Если не плачет, то тогда это ужасно. Это вообще кошмар какой-то.
   Я вот не плачу. Хотя, вру, плачу. Слёзы текут. Когда смотрю передачу «Жди меня». Это очень жалостливая передача, редкий человек удержится от пары-тройки слезинок. Мы смотрим ее с бабушкой.
   — А ты страдаешь? И из-за чего? — мне кажется, такой отменный перец не может страдать.
   — Из-за всего. Да и жизнь такая штука, не прогулка в Диснейленде. Без страданий не бывает. Я думаю, любой творческий акт, даже какие-то пустяки, все равно требует какого-то эмоционального напряжения, которое сопряжено с душевными травмами. Даже если в жизни ничего не происходит. Что-то внутри у тебя свербит, я называю .это «метафизической тоской».
   — Хуйня какая-то просто.
   — Ага.
   — Я хочу у тебя спросить. Вот есть такое мнение, что модели все такие тупые.
   — Чушь. Модели бывают и не тупые.
   — Но в большинстве своем…
   — Я, понимаешь, на вес женщин не мерю. Не могу сказать, что там в большинстве своем с ними происходит.
   — Например, они могут быть озабочены исключительно своей внешностью. Больше их ничего не волнует. Такие ограниченные.
   — Разные встречаются экземпляры. То же самое, как и порядочные менты тоже попадаются.
   — Бывает такое?
   — А чё же… Люди же. Все бывает.
   — К ментам вообще как относишься?
   — Сложно. Как и к моделям.
   — Тебя били?
   — Так, чтобы сильно-сильно, нет.
   — А как не сильно? По почкам?
   — Ну, да, так, дубиночкой, прикладом по голове.
   — А сейчас узнают менты? Или все равно бьют?
   — Чаще, конечно, узнают. Сейчас меня бить тяжело.
   — Почему?
   — Фиг его знает. Я потом катану заяву, начнется судебный процесс. А еще все знают, что у меня юрист заслуженный. И чем это все закончится
   — А если не узнают? Обросший дядька, валяется…
   — Обычно я не валяюсь, начнем с того. Иду. Документы? На. Все, пока.
   — А раньше?
   — Раньше же, в те времена, когда мы все в школе учились, была такая фигня, что менты забирали за внешний вид, а если у тебя ирокез, то, значит, ты подонок полный.
   — У тебя что, был ирокез?
   — У меня был и ирокез, и длинные волосы. В общем, подонок — рваные джинсы, все атрибуты для прямой дороги в пятое отделение.
   — Я думаю, с болельщиками футбольными такая же хрень.
   — Ты знаешь, сейчас все много проще стало, сейчас они стали гуманнее относиться к болельщикам. На стадионе «Петровский» у них есть договоренность с ментами, что они проносят фальшфеера с собой и всякие их выкрутасы, У них определенный регламент, что столько-то фальшфееррв они с собой проносят и делают с ними все что угодно. Они там даже ведут переговоры с самыми агрессивными болельщиками. Вот так вот.