Страница:
* * *
– Не слишком ли круто для первого раза? – с некоторой опаской поглядывая на товарища, спросил Рудаков. – По-моему, пленки вполне достаточно.Машина неторопливо двигалась по направлению к ПНД № 3.
– Не слишком, – спокойно возразил Владимир. – С ним иначе нельзя. Слишком хитрожоп. Нужно было сломать его напрочь! С гарантией!
– А я грешным делом подумал, ты в Чечне уши резать привык. Видал однажды по телевизору, как спецназовцы...
– Перестань, – поморщился Ермолов. – Лучше скажи – не много ли будет Кадыковым двухкомнатной квартиры?!
– Видел бы ты ту халупу! – развеселился Вадим. – Район хуже не придумаешь. Глухая окраина. Неподалеку обширная свалка, где обосновалась «чудная» община отвязанных[32] бомжей с уголовным прошлым. За пузырь сивухи – глотку перережут! Дом по швам разваливается. Кишит тараканами, клопами да жильцами-синюшниками. Горячей воды – круглый год нет. Холодная – по праздникам. Отопление практически не работает.
– Тогда другое дело. Усатому пидору в самый раз, – успокоился Владимир. – А квартира деда?!
– Высший класс! Расположена в центре города в двух шагах от станции метро: лифт, телефон, евроремонт. В общем – пальчики оближешь!
– Отлично! – улыбнулся бывший спецназовец. – Ветеран Великой Отечественной заслужил нормальные условия жизни... Да, чуть не забыл. Как только выпустят дедушку – возьмем «бороду» за жабры. Оснований уже достаточно...
Глава 6
На показательном процессе в присутствии международной прессы кремлевские врачи во главе с доктором Левиным публично и во всех подробностях признавались, как они потихоньку отравляли своих кремлевских пациентов... Вечером отец недоверчиво читал вслух газету:
– Отравление производилось при помощи распыления через пульверизатор медленно действующих ядов, преимущественно солей ртути. Ими опрыскивали ковры, занавески, мягкую мебель. Через легкие эти яды попадали в кровь и постепенно разрушали организм жертвы в самом слабом месте, вызывая смерть как будто от естественных причин.
Комиссар госбезопасности хлебал суп и бормотал в тарелку:
– Я Сталину открыл книжечку и показываю: видите, те же методы, что и в шестнадцатом веке. Ренесса-а-анс-с!Григорий Климов. Князь мира сего
Приблизительно в то же время, когда Ермолов с Рудаковым вразумляли господина Кадыкова, Зиновий Михайлович Кудряшкин, пользуясь отсутствием дражайшей супруги, нежившей дряблые телеса в дорогом комфортабельном санатории, самозабвенно предавался пороку пьянства. Облаченный в испещренный сальными пятнами махровый халат, он сидел в просторной гостиной возле декоративного электрического камина и хлебал стакан за стаканом. На журнальном столике у кресла, где устроился психиатр, валялись остатки закуски и стояли полные бутылки (пустые окосевший кандидат медицинских наук бросал куда попало). Глаза его налились кровью, лицо приобрело багрово-синеватый оттенок, в неряшливой взлохмаченной бороде застряли крошки и потухший окурок. Заместителя главного врача душила беспричинная, но неистовая ярость. Начинающееся полнолуние сказывалось на психиатре так же, как на подведомственных ему сумасшедших, быть может, лишь не в столь внешне заметной форме. Впрочем, замаскированное зло куда опаснее открытого! Итак, Зиновий Михайлович кипел от бешенства. Мысли в мозгу Кудряшкина роились грязные, черные, зловонные. Он с ненавистью перебирал в уме всех, кто хоть как-нибудь ему досадил, особенно дерзкого пенсионеришку, осмелившегося обозвать заместителя главного врача «щенком сопливым».
– Я те, старый хрыч, покажу «щенка»! – злобно бубнил психиатр, обильно перемежая бубнеж похабными ругательствами. – Ишь, ты! «Герой войны»! Я тя, пердуна, заживо на корню сгною! До кондрашки доведу, если мои психи тебя раньше во сне не придушат! Гы-гы-гы! А может, уже придушили? А?! Проверим-с!
Нетвердой рукой Кудряшкин набрал номер телефона «Острого отделения».
– ПНД № 3, – донесся из трубки низкий мужской голос.
– Кто у аппарата? – рыгнув, спросил Зиновий Михайлович.
– Санитар Ермолов, – ответил бывший спецназовец, вернувшийся в клинику буквально минуту назад.
– А-а-а, новенький! Скажи-ка, санитар, как там состояние пациента Куницына? Инфаркт? Инсульт? Говори, не стесняйся!
– Нет, все в порядке.
– Что-о? Что ты сказал, мальчишка!
– В полном порядке, – спокойно подтвердил Владимир. – Больной спит.
Психиатра захлестнула волна безумной ненависти. Прохрипев нечто нечленораздельное, он с треском швырнул трубку на рычаг и, дабы успокоиться, залпом высосал прямо из горла полбутылки водки.
– Жи-и-иивучий, с-с-с-котина! – отдышавшись, зашипел по-змеиному Зиновий Михайлович. – К-к-ре-п-кий, с-с-сука! П-п-придется по-м-мо-очь! Э-т-то з-з-запросто! Я к-кандидат нау-к-к! Чай не лыком ш-ш-шит!
В голове заместителя главного врача в мгновение ока сложился хитроумный, коварный, поистине дьявольский план. Подсобить старому контуженому гипертонику отправиться в мир иной, якобы по естественным причинам, в сущности не так сложно. Он отметит в истории болезни наличие гипертонии, но не пошлет Куницына в обычную больницу, а определит в отдельную палату и проведет «курс лечения» самостоятельно: диплом-то у него широкого профиля! Сперва необходимо под благовидным предлогом подготовить почву для инфаркта или инсульта, на протяжении некоторого времени регулярно вводя пациенту препараты, сгущающие кровь и способствующие образованию тромбозов... Аскорбиновая кислота? Нет, не совсем то! Во! Придумал! Хлористый кальций!
Здесь одна лишь загвоздка – хлористый кальций вводят внутривенно. Уколы! Могут возникнуть подозрения! Эврика! Капельница! Правда, гипертоникам капельницы ставят редко, в исключительных случаях[33] но случай этот можно – хе-хе – по-научному обосновать. Он напишет в истории болезни: «Ради улучшения кровообращения вводить в течение пяти дней раствор реополиглютина» – по сто кубиков зараз, а медсестре всучит обычный физиологический раствор с примесью хлористого кальция (кубов двадцать в каждой дозе), элементарно заменив этикетки на пузырьках[34] Ни одна собака не подкопается. Не будет же медсестра проводить химический анализ содержимого капельницы! Гы-гы-гы! Спустя пять дней, доведя старикашку до кондиции, он поздно вечером незаметно проникнет в палату да ширнет ему пару кубиков мезатона.[35] И усе!!! Клиент культурно отбросит копыта!
Восхищенный собственной изобретательностью, кандидат медицинских наук воспрял духом, вылакал на радостях целую бутылку водки, доплелся до дивана, рухнул ничком и захрапел...
* * *
– Пей, Зяма, пей! – приговаривал облепленный желтой слизью урод, пытаясь всунуть в рот Кудряшкину узкое горлышко большой пузатой посудины с горящей огненной надписью на боку: «Средство от паразитов». – Пей, иначе хуже будет! Чуешь, внутри копошатся?!Зиновий Михайлович, прикованный цепями к металлическому столу, извивался, сопротивлялся, отплевывался. Однако ощущал – в животе действительно что-то шевелится, да мало того – пищит, царапает крохотными ноготками и пребольно кусает внутренние органы.
– Пей, Зяма, пей!
Психиатр в порыве отчаяния глотнул и в ту же секунду вспыхнул с ног до головы синим пламенем. Склизкий урод зашелся в приступе демонического хохота:
– Обманули дурака на четыре кулака!!! – заливался он. – На четыре дышла.
Между тем огонь палил нещадно. Кожа на теле чернела, сморщивалась, отваливалась лохмотьями. Кудряшкин заорал благим матом. К уроду с посудиной, столь подло обманувшему заместителя главного врача, присоединилось еще пятеро, один другого безобразнее.
– Гори, гори ясно! Чтобы не погасло! – хором горланили они. – Жарься, жарься вечно! Страдай бесконечно!
Психиатр понял, что находится в аду, в существование коего прежде никогда не верил.
– Господа черти, отпустите! – гнусаво взмолился он. – Я... Я... Я вам душу продам!
– Ха! На хрена нам покупать то, что давно принадлежит по праву, – презрительно фырчали бесы.
– Отпустите!
– Не-е-е-ет!
– Я отработаю, отслужу, – ныл Кудряшкин. – Все! Все! Все! Исполню!
– Договорились! – из туманной пелены возник мелкий лысый мужичонка. Зиновий Михайлович с удивлением узнал одного из своих многолетних пациентов по фамилии Уткин. Хотя, если честно, тело Уткина служило лишь своеобразной ширмой, прикрывающей черное, словно сажа, бесформенное существо с красными, невероятно злыми глазами.
– Так и быть, отпустим до поры до времени, – милостиво сообщило существо голосом Уткина. – Но учти, Зяма, не пройдет и суток, я приду получить должок.
– Да, да, – всхлипывал психиатр. – Всегда готов услужить!
– Смотри не забудь! – ухмыльнулось существо уткинскими губами и вдруг рявкнуло: – Во-о-он!!!
Невидимые руки схватили Зиновия Михайловича за волосы, поволокли в неизвестном направлении и с размаху ткнули носом в диван... Проснувшийся от удара кандидат медицинских наук с трудом поднял чугунную голову и обвел комнату заплывшими глазами. Кругом послепьяночный бардак. В воздухе застоявшийся запах водочного и табачного перегара. На ковре пустые бутылки. За окном – серенький рассвет.
– Ох-хо-хо, – прокряхтел он. – Приснится же всякая дрянь!
Кудряшкин вспомнил посудину со «Средством от паразитов», содрогнулся и, не удержавшись, блеванул на пол. Потом, немного отдышавшись, не раздумывая поднялся, на ватных ногах подошел к столику, трясущейся рукой откупорил бутылку, налил полстакана и с грехом пополам пропихнул в пищевод смердящее сивухой «лекарство».
– Ох-хо-хо, – повторил психиатр, с отвращением оглядел разгромленную гостиную и, прихватив бутылку, перебрался в соседнюю, не загаженную пока комнату...
* * *
Корреспондент газеты «Ныне» всю ночь маялся как неприкаянный. Внезапный наезд «крутых ребятишек» напугал его до желудочных колик, вышиб почву из-под ног и вселил в гнилую душонку Кадыкова дремучий ужас. Папарацци вообразил, будто зловещие визитеры родня, пусть отдаленная, Куницыну. Выходит, он ошибался, считая деда одиноким как перст?! Во вляпался!!! «Внучки-то», судя по всему, закоренелые убийцы! Таким прикончить человека – раз плюнуть! Мысль обратиться за помощью в милицию журналист отмел сразу. Волчара с седыми висками непременно выполнит обещание. Отрежет голову, глазом не моргнув. Лишившись в качестве предупреждения мочки правого уха, Кадыков в этом ни капельки не сомневался. «Чертов зверюга! – мысленно костерил Ермолова Николай Андреевич. – Бессердечный палач! Изувер! Изверг!!!» О том, что он-то сам и есть настоящий изверг, обрекший беспомощного старика на мучительную смерть ради дополнительной жилплощади, корреспондент газеты «Ныне» не думал. Точь-в-точь как в Священном писании: «Ты смотришь на сучок в глазе брата своего и бревна в своем глазе не чувствуешь.[36] Однако Николай Андреевич Евангелия не читал, да и вообще в Бога не верил, зато о шкуре своей драгоценной пекся неустанно. Периодически он осторожно ощупывал шею, убеждался, что голова пока крепко держится на плечах, и облегченно вздыхал. Так прошла ночь. Едва рассвело, журналист принялся вызванивать господина Зайцева, надеясь выяснить домашний адрес Кудряшкина. Бандюга с седыми висками дал срок до понедельника, но лучше, знаете ли, перестраховаться! На счастье Кадыкова, жэковский начальник проснулся сегодня рано, разбуженный, подобно психиатру, свирепым похмельем. Владимир Андреевич, нутро которого раскалилось, как пески пустыни Сахары в полдень, а в голове грохотали тамтамы,[37] не удивился ни столь раннему звонку, ни просьбе корреспондента. Мысли Зайцева занимало нечто другое, архиважное. Живонасущное!!! Он торопливо просипел адрес, положил трубку и с хлюпом присосался к откупоренному баллону «Очаковского» пива...* * *
Вдумчиво похмеляясь, заместитель главного врача нет-нет да вспоминал жуткий сюрреалистический сон и каждый раз покрывался холодной испариной. Поэтому Кадыкова он поначалу встретил без обычной в таких случаях агрессивности (с бодуна врожденная грубость кандидата медицинских наук возрастала в геометрической прогрессии) и не обратил внимания ни на «бледный вид», ни на заклеенное пластырем укороченное ухо.– Зиновий Михайлович! Дорогой! – с порога начал запыхавшийся журналист. – Ситуация изменилась. Необходимо не мешкая выписать Куницына из клиники! Сегодня же!
– Зачем?! – поперхнувшись водкой, вытаращился Кудряшкин. – Все идет по плану. За неделю управлюсь! Фирма, хе-хе, гарантирует!
– Нужно выписать! – настаивал Николай Андреевич. – Очень нужно! Немедленно! А денежки будьте любезны вернуть!
– Че-е-го?! – взвился на дыбы психиатр. – Де-е-еньги?!
– Да-да-с! – подтвердил Кадыков. – Мы нашли приемлемый вариант обмена!
Зиновия Михайловича переполнила лютая злоба. Дерзкий старикашка, осмелившийся обозвать его «щенком сопливым», останется безнаказанным, дак мало того – «деньги вернуть». Это уж вовсе ни в какие ворота не лезет!
– Накося-выкуси! – заорал он, тыча Кадыкову в лицо смачную фигу. – Хрен тебе с прованским маслом! Убирайся к едрене фене, бумагомаратель сраный!
– Ладненько, бородатый козел! – не остался в долгу журналист. – Я тебя так распишу в нашей газете – век не отмоешься! По гроб жизни из говна не выкарабкаешься. Ха-ха! Ой!
Волосатый кулак психиатра с размаху врезался Николаю Андреевичу в нос. Корреспондент газеты «Ныне» мокрой жабой шлепнулся на пол, но духом не сломался.
– Организую журналистское расследование, – пуская кровавые сопли, забулькал он. – В твоей лавочке найдется чего накопать! Дерьмом, сука, умоешься! На всю страну опозорю! Сгною! Погублю!
Упоминание о «журналистском расследовании» мигом отрезвило Кудряшкина, имевшего веские основания опасаться обнародования неких неблаговидных подробностей своей трудовой деятельности, а главное – пикантных деталей отношений с девчонками, помещаемыми в отдельные палаты. С полминуты он напряженно размышлял, что проще: попытаться замести следы или полюбовно договориться с Кадыковым? Кругом выходило – проще помириться, но батюшки-светы! До чего не хотелось расставаться с миленькими, зелененькими баксиками!!!
– Извините, Николай Андреевич! Погорячился я, – снова переходя на «вы», любезно сказал он, помогая журналисту подняться на ноги. – Давайте рассуждать как взрослые люди! Вы хотите забрать соседа обратно? Воля ваша, отдам! Но поймите, уважаемый! Бо льшая часть работы выполнена! Я понес ощутимые финансовые потери – пришлось кое-кого подмазать (здесь психиатр беспардонно врал) – давайте поищем консенсус. Деда – выпишу! Но деньги... Не обессудьте!
– Работа только-только начата! – агрессивно возразил Кадыков.
...В течение часа они ожесточенно торговались и в конце концов все же пришли к общему знаменателю. Кудряшкин оставляет себе полторы тысячи долларов (на покрытие «производственных затрат»), а остальные отдает обратно, но завтра, в крайнем случае послезавтра. В настоящий момент их, к сожалению, в наличии нет. Положены в банк. Удручаемый перспективой в ближайшие дни лишиться головы, Кадыков вынужден был согласиться, хотя ясно понимал – по поводу банка докторишка брешет как сивый мерин! Ну разве мало-мальски нормальный человек положит доллары в банк в условиях экономического кризиса и патологической ненадежности любых вкладов, особенно валютных?!
«Ничего, ничего! – мысленно утешал себя Николай Андреевич. – Когда все утрясется – достану бородатого козла! Сейчас же задача номер один – голову сохранить. Остальное подождет!»
Кудряшкин сполоснул вспухшую физиономию холодной водой, отбивая водочный запах, пожевал чеснока, вытряс из бороды мусор и вместе с Кадыковым отправился в больницу...
Глава 7
Он (одержимый нечистым духом. – И.Д.) имел жилище в гробах и никто не мог связать его даже цепями. Потому что многократно был он скован оковами и цепями, но разрывал цепи и разбивал оковы и никто не в силах был укротить его.Евангелие от Марка, 5.3,4
Первого ноября в воскресенье Куницына рано утром выписали из больницы в соответствии с личным распоряжением заместителя главного врача по лечебной части, явившегося вопреки обыкновению на работу в выходной. Соседа встречал у проходной угодливый до омерзения Кадыков.
– Рад видеть вас в добром здравии, дорогой Антон Петрович, – холуйски суетился корреспондент. – Ошибочка вышла, простите! А внучикам передайте: пусть не беспокоятся. Я сделаю все как обещал! Завтра же начну оформлять необходимые документы. За мой счет, разумеется! В неделю управимся! Внучики обещали предоставить нотариуса и маклеров. Проходите, проходите! Я тут машину подогнал. Не пешком же вам, заслуженному человеку, ходить!
Антон Петрович, которому Ермолов накануне сообщил (не вдаваясь в подробности) о грядущем обмене жилплощади и о стопроцентной гарантии лояльности соседей, хранил брезгливое молчание. «Славный мальчик! – думал он о Владимире. – Дай Бог ему счастья!» Отсутствие части уха, в значительной степени объяснявшее трусливое заискивание Кадыкова, старого фронтовика не смущало. Поделом собаке!
Сам Ермолов наблюдал сцену «радушной встречи» издали, благоразумно решив не раскрывать своего инкогнито. Убедившись, что все идет как подобает, он наскоро переговорил по телефону с Рудаковым: «Заряжай маклеров, Вадик!» Устало зевнул, прошел в дежурку и прилег на раскладушку немного вздремнуть. Ночью Коля-«косила» доложил: раскрутить Журавлеву на откровенность не удалось. Правда, действие сульфазина прошло, девчонка более-менее успокоилась и вешаться больше не собирается. «Ничего страшного, – засыпая, подумал Ермолов. – Вытрясем подробности из «бороды». Все расскажет котик-песик. Даже пытаться не придется. Сашка через друзей-фээсбэшников пентональчик[38] раздобыл. Полезная штука...» – тут мысли бывшего спецназовца оборвались, и он погрузился в глубокий сон...
* * *
Оформив надлежащую документацию по Куницыну, Зиновий Михайлович собрался было вернуться домой, но по непонятной причине остался в кабинете. Какая-то неведомая сила удерживала психиатра на месте, не давала уйти. «Продолжу похмеляться здесь», – так и не поняв мотивов своего поведения, решил он. Сгонял Любаню в ближайший магазин за «парой-тройкой пузырей», употребил вовнутрь очередную порцию и, возложив ноги на стол, закурил сигарету. Выпитая спозаранку натощак водка тяжело ударила в голову. Заместитель главного врача пребывал в состоянии вялой полудремоты, не забывая, однако, периодически прикладываться к бутылке. Прошел час, другой, третий... Внезапно дверь кабинета настежь распахнулась.– Приветик, Зяма, – произнес знакомый писклявый голосок. – Я пришел получить обещанный давеча должок. Чуть раньше запланированного срока, но уж не обессудь! Обстоятельства!
Кудряшкин, вздрогнув, открыл глаза и замер в ужасе: на пороге стоял Уткин в изодранной, заляпанной кровью одежде, с перекошенным в нечеловеческой гримасе лицом и горящими рубиновым огнем глазами. Точь-в-точь как у бесформенного черного чудовища из сна. В одной руке он держал широкий окровавленный кухонный тесак, а в другой – оскаленную в предсмертной муке голову старшей медсестры Виктории Кукиной, дальней родственницы Кудряшкина, иногда делавшей ему минет и потому занимавшей в клинике привилегированное положение.
– Попалась по дороге, сучонка! Извини, не удержался, – кривляясь, пропищал Уткин. – Решил прихватить в качестве сувенира. Да не печалься. Губки-то целы. – Уткин недвусмысленно пошевелил чуть высунутым языком: – Держи, может, еще используешь по назначению! – Он с силой швырнул мертвую голову, угодив точно в живот Зиновию Михайловичу. Кудряшкин застонал. Викина голова, больно ударив в солнечное сплетение, скатилась на штаны.
– Изготовилась к выполнению своих основных обязанностей! – заржал Уткин. – Прилежная сучка! Гы-гы-гы! Ладно, шутки в сторону! – посерьезнев, сказал он. – За мной по пятам гонится несколько рассерженных типов во главе с санитаром Ермоловым. Недооценил я мальчишку! Ох недооценил! Знаешь ли ты, что твой сотрудник в прошлом сержант спецназовец, воевавший в Чечне в составе группы войск генерала Шаманова?! Знаешь, скольких «воинов ислама» он собственноручно спровадил в преисподнюю?
Заместитель главного врача отрицательно помотал головой.
– Но это не суть важно! – Одержимый перекосился еще больше, окончательно утратив человеческий облик. – Земному человеку, пусть даже суперкрутому, не тягаться с высшими силами. Беда в другом – мальчишку активно защищают наши недруги, а на груди у Ермолова освященный оптинским старцем крест! Вблизи него я утрачиваю большую часть силы. Ух, ненавижу! – Красные глаза изрыгнули сноп пламени, задевший по касательной бороду психиатра. В кабинете запахло паленым волосом. – Я хотел убить его первым, – писклявый голос Уткина внезапно стал низким, гортанным, с металлическими нотками, – однако не сумел. Короче, лекарь, преследователи обшаривают все закутки больницы и скоро доберутся сюда. Ты должен незаметно вывести меня! Понял, червь?!
– Так точно, хозяин! – против воли отчеканил Зиновий Михайлович.
– Молодец! Соображаешь!
– Вам, господин, не мешало бы переодеться, – робко посоветовал кандидат медицинских наук.
– Правильно! – согласился бесноватый. – А ну скидывай костюмчик! Да пошевеливайся, раб. Время не терпит!
* * *
Появлению Уткина в кабинете заместителя главного врача предшествовали следующие события. В половине двенадцатого утра Владимир проснулся, разбуженный диким гвалтом. Вопили психи, истошно, как милицейская сирена, верещала Любовь Филипповна. Соскочив с раскладушки, Ермолов побежал в общий отсек. Там творилось нечто неописуемое. Душевнобольные вместе с медперсоналом затравленно жались по углам, а посредине, на освобожденном от раскиданных во все стороны коек пространстве, оседлав подергивающееся в конвульсиях тело санитара Василия, сидел вампир и, причмокивая, сосал кровь из прокушенного горла. Нельзя сказать, чтобы это зрелище чересчур шокировало бывшего спецназовца. В Чечне ему довелось повидать много запредельного. Например, одного чичу бойцы разведроты капитана Свиридова застукали в тот момент, когда «воин Аллаха», пыхтя от возбуждения, насиловал в задний проход труп солдата Федеральных войск, и недолго думая, посадили выродка на кол. «Борцы за независимость Ичкерии» вообще здорово напоминали исчадий ада: распинали пленных на крестах, заживо сдирали кожу, распарывали животы и набивали соломой, кидали федералам отрезанные головы их товарищей с засунутыми в рот половыми органами и т.д. и т.п. Многие русские командиры, если понимали, что вынуждены срочно отступить с занимаемых позиций, перепахивали танками тела погибших ребят, дабы не оставлять зверью на поругание. Ермолов машинально потянулся за автоматом, но тут же с горечью вспомнил – оружия нет, а он находится не в взбесившейся Ичкерии, а в мирном российском городе... Вампир медленно поднял окровавленную пасть. Владимир узнал «египтолога».– Господи! – прошептал Ермолов, невольно коснувшись рукой нательного креста, надетого позавчера по настоянию матери.
– Приветик, сержант! – прокаркал Уткин. – Я ждал тебя! Праздник Полнолуния начинается!
Одержимый схватил одной рукой за ножку ближайшую кровать и с чудовищной силой метнул в перепуганную толпу. Кровать спикировала на Козицкую, повалив на удивление трезвую (очевидно, со страха) медсестру на пол.
– Иди! Иди ко мне, спецназовец! – прорычал лысый сантехник. – Помнишь Валеру Свешникова? Так вот. Я сделаю с тобой то же самое! (Раненого Свешникова, сослуживца и одногодка Владимира, чеченцы разорвали пополам двумя танками.) Ермолов не заставил себя долго упрашивать. Стремительно сблизившись с вампиром, он нанес ему серию хорошо поставленных, неоднократно проверенных на практике профессиональных ударов, нацеленных в жизненно важные центры. К его величайшему изумлению, одержимый не отключился, а лишь отлетел назад и злобно ощерился.
– Прыткий паренек! – с ненавистью проскрежетал он.
(Владимир не знал, что нечистый дух, управлявший телом Уткина как опытный кукловод марионеткой, удивился еще больше. Бес почувствовал – сила его во много раз уменьшилась и, когда понял причину – освященный оптинским старцем крест Ермолова – преисполнился бессильной ярости, предвкушая горечь поражения.) Однако сила хоть и ослабла, но все равно значительно превышала возможности обычного человека. «Попробую справиться! Попытка не пытка!» – решил демон, набрасываясь на санитара. Не утративший вошедшего в привычку хладнокровия, бывший спецназовец встретил несущегося на него бесноватого мощным ударом ноги в грудную клетку. «Египтолог» захрипел, но движения не прекратил и скрюченными костлявыми пятернями вцепился Владимиру в горло. Задыхающийся Ермолов захватил большие пальцы одержимого, выламывая их, отвел руки Уткина от своей гортани, нанес нападавшему жестокий удар коленом в низ живота и скрутил шею согнувшегося противника борцовским приемом.