Страница:
Федя что-то залепетал, оправдываясь, но, получив жестокий удар в челюсть, рухнул на мостовую. Парень избивал его безжалостно, со знанием дела, и остановился, лишь когда лицо Палихина превратилось в кровавую маску, а тело - в сплошной синяк. Он ползал по мостовой, всхлипывая и пуская носом пузыри.
- Мразь, дерьмо! - с отвращением сплюнул незнакомец. - Пришить бы тебя, да мараться не хочется! Но получил ты еще мало!
Парень на некоторое время задумался. Затем достал из кармана нож и щелкнул кнопкой, выкидывая лезвие.
- Вставай на колени, а то уши отрежу!
Обезумевший от боли Федя поспешно выполнил приказ.
- Теперь кричи, что ты козел, пидор!
Палихин закричал.
- Громче! - зарычал незнакомец, пнув его ногой в лицо.
Федя вопил так старательно, что из окон окрестных домов повысовывались их обитатели, наблюдая занимательную картину. Сплетен хватит теперь на целый месяц!
Наконец его мучитель, казалось, удовлетворился.
- Еще раз так сделаешь - убью! - бросил он на прощание и, усевшись в машину, уехал.
Естественно, что после этого случая Федин авторитет рассыпался как карточный домик. Залечив травмы, он поспешно отправился в туристическую поездку, старательно избегая недавних друзей, которые теперь вовсю потешались над Палихиным и тоже норовили дать по морде. Федя был в отчаянии, не зная, что делать дальше, но, прослышав о Кащеевых сокровищах, оживился. Проклятье? Да хрен с ним! Грехов своих Федя не признавал, поскольку совести не имел. Он думал, как возьмет золото, откроет собственный бизнес, наймет мордоворотов-телохранителей и станет таким крутым, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Поспешно одевшись, Палихин выбежал на улицу. Толпу демонстрантов он миновал благополучно. Видя кожаную куртку и бритую голову, те приняли его за мафиози. Поэтому решили не связываться. Вдруг пристрелит?!
В поисках музея Федя углубился в запутанные пустынные переулки города Кащеева. Спросить дорогу было не у кого. Долго блуждал он, брезгливо обходя вонючие лужи, спотыкаясь на колдобинах.
Наконец вдали показалась фигура, обряженная в пятнистый комбинезон.
"Ну, наконец-то, сейчас узнаю дорогу", - радостно подумал Федя, кидаясь навстречу.
- Вы не скажете, как пройти в музей? - запыхавшись от быстрого бега, выпалил он.
Зомби тупо уставился на Палихина. Неожиданно в мертвых глазах вспыхнула радость.
- Внимание, внимание, - загундосил он в рацию, - обнаружена "кожаная куртка", повторяю, "кожаная куртка".
- Ты что, ты что, - испуганно заголосил Федя, - ведь я ничего...
Однако договорить ему не дали. Со всех сторон послышались топот и восторженные завывания целой стаи мертвецов. На Федю обрушился резиновый град ударов.
Некоторое время озоновцы добросовестно лупцевали свою жертву, затем выкрутили руки и куда-то поволокли.
Говорящий дуб майор Меркулов пребывал сегодня в прескверном настроении. Недавно обнаружили было "кожаную куртку", но упустили. Виноват этот новенький, триста восемнадцатый, не сумел догнать! (Надо сказать, что, постоянно общаясь с озоновцами, коренные жители Кащеева приобрели изрядную сноровку в беге на длинные дистанции, однако дуб не желал принимать это во внимание.)
Сейчас он с ненавистью разглядывал стоявшего навытяжку Учватова и скрипел ветками, с трудом сдерживая ярость. Майор тужился изобрести провинившемуся достойное наказание, но ничего путного на ум не приходило.
- Как стоишь перед начальством? - рявкнул он, пытаясь выиграть время.
Учватов, тараща оловянные глаза, вытянулся еще сильнее.
- Строевым шагом вокруг меня марш! - придумал наконец майор.
Мертвец послушно выполнил приказ. Ему было все равно, что выполнять. Бывший гаишник Семен Учватов, а ныне зомби № 318, не испытывал ни усталости, ни боли, ни жалости, вообще никаких чувств. Да и не соображал, что творит, поскольку душа его, или что там у Семена вместо нее было, короче, личность бывшего гаишника пребывала сейчас далеко-далеко, в самом вонючем закоулке Преисподней.
- Р-раз-раз, два, три! - командовал дуб. - Выше ногу, четче шаг! Делай раз!
Зомби застыл, вытянув в воздухе левую ногу.
Тут до слуха майора донеслись торжествующие вопли, и на поляну перед ним вывалилась целая толпа озоновцев, которые волокли под руки бритоголового парня в кожаной куртке. Дуб так обрадовался, что полностью забыл о триста восемнадцатом, и если б был, скажем, яблоней, то непременно бы расцвел!
- Попался, бандит! - проскрипел он, грозно потрясая ветвями.
Бритоголовый ничего не ответил. Как выяснилось, он был без сознания. Зомби всегда отличались излишним усердием.
Некоторое время Меркулов соображал, что делать. Прошло минут пять.
- Облить задержанного холодной водой, - внезапно догадался он, но Палихин уже пришел в себя. Ошалело мотая головой, он озирался по сторонам. Его окружали только тупые морды мертвецов.
- Сознавайся, к какой преступной группировке принадлежишь, громыхнул дуб, - количество единиц огнестрельного оружия, имена главарей!
Федя в результате сотрясения мозга почти не понял вопроса и что-то пробормотал разбитыми губами.
- Крепкий орешек попался! - констатировал майор. - Ну-ка, обработайте его, ребята! - распорядился он.
Зомби принялись усердно избивать задержанного дубинками и пинать ногами.
Один лишь триста восемнадцатый, который не получил отмены ранее полученного приказа, продолжал неподвижно стоять, вытянув в воздухе ногу и бессмысленно тараща пустые глаза.
- Хватит пока, - наконец решил дуб и повторил прежний вопрос: - К какой преступной группировке принадлежишь, сколько единиц огнестрельного...
Но Федя Палихин уже ничего не мог ответить по той простой причине, что был мертв.
Уразумев создавшуюся ситуацию, дуб досадливо крякнул:
- Опять сорвалось, никакой возможности работать, до чего упорные, злодеи!
"Ладно, - подумал он про себя, - по крайней мере еще один сотрудник будет!"
- Па-адъем, равняйсь, смирно! - рявкнул майор, и мертвец тут же вскочил на ноги, словно Ванька-встанька.
- Номер триста девятнадцатый, шагом марш на склад за обмундированием! По забору и направо!
- Есть! - отчеканил новоиспеченный зомби и послушно замаршировал в указанном направлении.
ГЛАВА 8
Вскоре после Феди Палихина продрали глаза Анна Матвеевна и Владлен Изотопович Марципановы. Пыхтя и почесываясь, толстые супруги неторопливо выбрались из кровати. Марципановы бессменно, много лет подряд руководили крупным мясокомбинатом: Владлен Изотопович являлся директором, Анна Матвеевна - главным бухгалтером. Наворовать они успели предостаточно, особенно до перестройки, в эпоху всеобщего дефицита.
Сейчас им тоже жилось совсем неплохо, но раньше было лучше. Дело даже не в деньгах, а в уважении! При социализме Марципановы чувствовали себя важными персонами, все с ними старались дружить, все заискивали. Теперь же развелось столько новоявленных богатеев, что Марципановы затерялись в их толпе. Поэтому перестройку супруги не одобряли. В туристическую поездку они поехали, дабы поправить здоровье, пошатнувшееся в результате чрезмерного обжорства. Вот почему первым делом Марципановы решили совершить моцион, конечной целью которого являлись все те же пресловутые Кащеевы сокровища. Они, конечно, слышали о проклятии, оборотнях, но информация, особенно мистическая, всегда с трудом проникала в их ожиревшие мозги и воспринималась частично. Есть золото, можно взять, ну и все, чего тут думать! К тому же значение слова "грех" они вообще не понимали, это что-то церковное, а "религия - опиум для народа", так их в школе учили. Все же Владлен Изотопович немного недоумевал. Как это можно просто взять, когда испокон веков нужно было обязательно украсть? Долго, тяжело шевелил он извилинами, пока наконец не сообразил - приватизация!
- Приватизация! - произнес он вслух, многозначительно поглядев на жену. - Пойдем, Аннушка, за золотом!
Та в настоящий момент примеряла перед зеркалом платье. Местная деревенщина небось таких сроду не видывала! Правда, по причине внушительных габаритов Аннушка в зеркало не вмещалась и ей никак не удавалось осмотреть свой наряд целиком. В лучшем случае одну треть.
Поэтому она не услышала мужа, поглощенная всецело собственными проблемами.
- Приватизация, говорю! - разозлился Владлен Изотопович. - Слышишь, дура!
- Сам дурак, - автоматически отозвалась жена, все так же безуспешно пытаясь уместиться в зеркале. Воцарилась тишина.
- Что?! - примерно через минуту вдруг завизжала разгневанная Анна Матвеевна, до которой наконец дошел смысл услышанного: - Как ты меня назвал, старый козел?!
- Ну что ты, Аннушка, что ты! - засуетился перетрусивший Владлен Изотопович. - Я только говорю - приватизация, мол, золотишко, мол, раздают бесплатно, камешки там всякие!
- Где дают, по сколько в руки?! - оживилась Анна Матвеевна, но муж в ответ лишь растерянно развел руками.
- Вот! - заорала она в полной ярости. - Никогда ты ничего не знаешь, жирный идиот! Знаешь только, как секретаршам своим, блядям, под юбки заглядывать!
Мелкая семейная неурядица начинала принимать опасный оборот. Владлен Изотопович напрягся, с трудом шевеля заскорузлыми извилинами. Супруга тем временем вопила все сильнее:
- Знаю, все знаю! И про Ленку твою, потаскуху, и про Вальку, шалаву!
При этом она размахивала руками, надвигаясь на мужа подобно тайфуну.
Страх придал последнему сообразительности.
- В музее, вот где! - неожиданно родил он.
Слово это подействовало на мадам Марципанову, как ушат холодной воды.
- Ась, что? - осела она, ворочая заплывшими глазками.
- В музее! - гордо повторил Владлен Изотопович и, стремясь закрепить достигнутый успех, льстиво добавил: - А как тебе это платье идет, Анечка!
В ответ супруга что-то довольно хрюкнула.
- И где он находится? - через некоторое время уже спокойно спросила Анна Матвеевна.
- А вот выйдем на улицу да у людей спросим, - суетливо зачастил Марципанов, опасавшийся новой вспышки жениного гнева. - Мы же ночью с тобой говорили об этом, ты сама это придумала, золотая у тебя голова!
- Ладно, пошли, - окончательно подобрела жена и решительно двинулась вперед, волоча за собой, как на буксире, Владлена Изотоповича.
Демонстрация на площади шла полным ходом. Ветераны, изрядно приободрившиеся после избиения Рыбаковых, вспоминали молодость: борьбу с врагами народа; ударные стройки, где они работали в качестве надзирателей или конвоиров; службу в доблестных органах НКВД. Бренчали медали, брызгала слюна, размахивали костыли. Надо сказать, что настоящих фронтовиков здесь не было. Большинство из них поумирало от ран, а те, что остались, - на подобные сборища не ходили, да и медалей имели негусто, бренчать было нечем.
Интересно, почему те, кто проливает кровь, остаются в тени, умирают преждевременно, а тыловая сволочь, нюхавшая порох разве что на расстрелах безоружных людей, живет до глубокой старости, густо увешанная орденами, бьет себя кулаком в грудь и качает права?!
Однако мы отвлеклись. Так вот, ветераны, стало быть, бренчали медалями, Нелипович снова благоговейно слушал, телохранители Рожкова щедро подносили водку разомлевшим алкашам, а сам товарищ Рожков густо обливался потом, продолжая толкать речь.
- Мы не допустим разграбления России дерьмократами и жидомасонами! Да здравствует пролетарская революция! Долой буржуев! Назад к социализму!
При слове "социализм" слезы умиления выступили на глазах Владлена Изотоповича. Вспомнились годы золотые, почет, уважение, заискивающие морды простых смертных, готовых за кусочек колбасы на что угодно.
Стряхнув женину руку, он выпятил грудь колесом, сверкнул пламенным взором и ринулся к трибуне, рассекая, подобно ледоколу, пьяную толпу.
- Прошу слова! - с пафосом объявил он товарищу Рожкову.
Телохранители насторожились и придвинулись поближе, нащупывая в карманах кастеты.
- Я - старый член партии, - поспешил добавить Владлен Изотопович.
Рожков несколько опешил, но, учуяв в подошедшем толстяке родственную номенклатурную душу, расплылся в широчайшей улыбке.
- Слово предоставляется товарищу... э-э...
- Марципанову!
- Слово предоставляется товарищу Марципанову! - закончил Рожков, сходя с трибуны.
С трудом вскарабкавшись на его место, Владлен Изотопович некоторое время обозревал толпу. Ветераны с Нелиповичем обратились во внимание, алкашам было по-прежнему наплевать. Марципанов напыжился, силясь высказать что-нибудь эпохальное.
- Долой предателей-демократов! - наконец выкрикнул он.
- Ур-а-а-а!!! - отозвались ветераны.
- Бей буржуев!!! Да здравствует равенство!!!
- Где бить, кого бить?! - оживился Генка Кривой, успевший опохмелиться, но по-прежнему алчущий драки. Он оглянулся вокруг в поисках жертвы, но, кроме друзей-собутыльников да старых пердунов, ничего не обнаружил. Внезапно в толпе сверкнули очки Нелиповича.
- У, падла, антилигент вшивый, - зарычал Генка, двигаясь по направлению к нему.
- Я свой, я патриотический!! - заверещал Сережа, кидаясь наутек.
Занеся над головой пустую бутылку, Генка ломанулся следом.
- Да здравствует мировая революция! - закончил речь Владлен Изотопович и сполз с трибуны прямо в объятия дражайшей супруги.
- Что ж, похвально, похвально! - отечески улыбнулся товарищ Рожков и затем охотно разъяснил, где находится музей: прямо по коридору, налево, направо, вверх, вниз, налево, опять налево, затем направо, вверх, а там уже рукой подать.
Войдя в здание мэрии, супруги Марципановы двинулись по указанному маршруту, но вскоре все перепутали и вместо музея очутились перед солидной дверью, которую украшала табличка - "Профессор Неустроев С.С.".
Осторожно постучавшись, они заглянули. Стены украшали похвальные грамоты, вырезки из газет. На книжной полке, выстроившись в ряд, стояли несколько изданий знаменитой монографии Неустроева "Баранья кость ХVI века, как источник по изучению опричнины Ивана Грозного в свете решений XXV съезда КПСС".
Довершал картину огромный лозунг - "Да здравствует демократия, перестройка и гласность!".
Сам профессор сидел за столом, тоскливо уставившись в чистый лист бумаги.
В настоящее время он был занят сверхважным делом: составлял биографию Кащея Бессмертного. Это поручение дал ему господин Шевцов. Однако работа двигалась туго.
Сергей Сергеевич сумел написать только "Кащей родился в..." - и на этом застопорился, поскольку, ни когда Кащей родился, ни когда умер, известно не было. Отсутствовали также сведения о его родителях, политических взглядах, социальном происхождении. Конечно, в русских народных сказках имелось немало информации, но она была сплошь негативной, а биография ввиду новых веяний в исторической науке должна была получиться хвалебной.
Сергей Сергеевич по собственной инициативе организовал сбор средств для сооружения в городе мемориала Кащею. Но мэр Шевцов сетовал на скудость городского бюджета, предлагая обратиться к щедрости народных масс, а те, в свою очередь, посылали Неустроева куда подальше.
Короче, трудна была жизнь знаменитого ученого! Заметив посетителей, он оживился.
- Проходите, проходите, господа, - любезно пригласил профессор, поднимаясь из-за стола и жестом указывая Марципановым на два кресла, в которые те тут же тяжело плюхнулись.
- Чем могу служить?
- Да, - выслушав их, грустно улыбнулся Неустроев. - Все желают приобщиться к наследию великого человека, а о нем самом забыли!
Супруги тупо уставились на профессора, не в силах уразуметь суть дела.
- Передовая общественность выбивается из сил, собирая средства для увековечивания памяти национального героя, - продолжал между тем Сергей Сергеевич, - а обывателю все равно!
Тут Анна Матвеевна поняла, к чему он клонит.
- Мы всегда пожалуйста, готовы внести...
- Вот и прекрасненько, - обрадовался Неустроев. - Денежки положите на стол, а сами распишитесь вот здесь.
Затем Сергей Сергеевич долго тряс им руки, заставил выслушать длинную речь о значении личности Кащея в отечественной истории и, наконец, лично проводил к дверям музея.
- Приобщайтесь, господа, - хихикнул он на прощание.
Музей представлял собой небольшую грязную комнату три на четыре метра. Сокровища в полном беспорядке валялись прямо на полу. Чего тут только не было! Золотые цепи, кольца, браслеты, рубины, изумруды, алмазы. На стене висел огромный портрет Кащея. Лучи солнца, отражаясь от драгоценностей, падали на портрет причудливыми бликами. Благодаря этому казалось, что лицо Кащея постоянно меняется: на нем сменяли друг друга жадность, злоба, жестокая радость...
Увидев сокровища, Марципановы некоторое время стояли в оцепенении, затем, восторженно хрюкая, шлепнулись пузами прямо на них.
Кащей на стене гнусно ухмылялся.
ГЛАВА 9
Мы оставили Светлова с шофером в тот момент, когда они, завершив неудачное преследование господина Шуллермана, направились в бар. Усевшись за свободный столик, приятели заказали пол-литра и огляделись по сторонам.
Несмотря на раннее время, народу вокруг хватало, причем большинство было в изрядном подпитии. (Надо сказать, что кащеевцы издавна поддерживали с "зеленым змием" самые теплые отношения.) За стойкой клевал носом спившийся бармен, а за спиной у него вопил телевизор, по которому в настоящий момент передавали рекламу акционерного общества "Лопух-Инвест", обещавшего вкладчикам миллион процентов годовых. "Лева Хитрюков, дом на Марсе, почему бы нет?!" - выкрикнул напоследок телевизор и начал показывать девятьсот сорок шестую серию очередной "мыльной оперы" латиноамериканского производства. Герои все время плакали, нудно выясняя отношения.
- Переключи на другую программу, - попросил Витя бармена, но тот не услышал.
Тогда Светлов сделал это сам.
- Сейчас уже ни у кого не вызывает сомнения существование инопланетных пришельцев, - бодро объявил с экрана румяный мужчина в очках. - Растет число контактеров! Передаем репортаж из психиатрической лечебницы номер один!
Камера показала больничную палату с зарешеченными окнами, где в смирительной рубашке сидел контактер. Он что-то замычал, вращая глазами. "Александр Иванович говорит, что пришельцы зеленого цвета и умеют ползать по стенам", - перевел услужливый репортер.
Псих завыл дурным голосом.
- А это, - продолжал репортер, - инопланетная цивилизация передает нам послание, используя голосовые связки Александра Ивановича...
Светлов плюнул и, махнув рукой, отправился за свой столик.
- Сплошной дурдом! - в сердцах произнес Витя, разливая водку по стаканам.
- Вот именно, - поддакнул Коля.
- Что ты думаешь насчет Кащеевых сокровищ? - после некоторого молчания спросил он.
- Что? - усмехнулся бандит. - Сокровищ, говоришь?! Не сокровища это, браток, а отрава, по крайней мере для такой мрази, как все мы! Ну, пойду я в музей, ну, возьму... А дальше?! Слышал о проклятии? То-то же. Чтобы взять их, чистым надо быть, а у меня руки по локоть в крови да душа вся шерстью поросла... Видал Женьку вчера? Так он цыпленок по сравнению со мной. Нет, туда я не ходок, по крайней мере хоть внешне человеческий облик сохраню!
- Покаяться не пробовал? - тихо спросил внезапно протрезвевший Коля. - Может, исправишься?
- Поздно мне, - мрачно усмехнулся Светлов, - поезд ушел!
В этот момент дверь распахнулась, и в бар ввалился сияющий торжеством Генка Кривой. Он только что со вкусом набил морду Нелиповичу, а также отнял все деньги, которые обнаружил у "подающего надежды молодого патриота". Заимев наличные, Генка решил на митинг не возвращаться. Зачем на солнце париться? Теперь есть на что выпить. Он громогласно потребовал у бармена бутылку водки и, усевшись за соседний столик, принялся хлестать ее прямо из горлышка.
- Надо думать, как домой вернуться, - говорил тем временем шофер. Противно здесь!
- Какая разница! - устало отмахнулся Светлов. - Везде то же дерьмо. Тут, по крайней мере, сразу видно кто есть кто...
- Что ты сказал?! - зарычал со своего места Генка, услышавший последние слова. - Ты кого дерьмом обозвал?
Кривой не понял сути разговора, да она его, по правде сказать, и не интересовала. Нужен был повод подраться.
Он грозно поднялся со своего места. Публика в баре притихла. Витя, брезгливо сморщившись, шагнул навстречу. Кривой опешил. Он привык, что все его боятся, норовят убежать. Незнакомец молча глядел на Гену жестокими, тигриными глазами.
- Я сказал, что ты дерьмо! Дальше что? Второй глаз выбить?
- Да вы чего, ребята, вы чего, - забормотал перепуганный Гена. - Я пошутил только. Давайте выпьем вместе, а?
- В жопу себе залей! - резко ответил Светлов, возвращаясь на свое место.
- Вот пожалуйста! - криво улыбаясь, сказал он Коле. - Типичная шавка. Здоровая, наглая, но трусливая. Здесь, когда проспится да до Кащеевых богатств доберется, так и станет выглядеть. В другом месте будет человеком казаться. Но суть-то не меняется!
Посидев еще некоторое время, приятели вышли из бара. Они не заметили, как прошел день. Солнце клонилось к закату. Светлов отправился в гостиницу, заливать водкой тоску зеленую, а Коля принялся чинить автобус. Он мысленно дал себе слово, что ни часу лишнего не задержится в проклятом городе. О Кащеевом золоте шофер даже не думал, помнил за собой грехов множество. Одна служба в Афганистане чего стоит! Он заскрипел зубами, отгоняя непрошенные мысли, но не тут-то было!
Кто-то услужливо, как в кино, демонстрировал Коле картины прошлого. Вот он, двадцатилетний, безжалостный, перепахивает танком мятежный кишлак. Вот расстреливает в упор из автомата пленного партизана. Вот издевается над молодым солдатом. "Москвич хренов, - рычит Коля, методично ударяя парня кулаком в грудь, - отъелся на столичных харчах". Вот опять тот же "молодой" через несколько дней, с отрезанными ушами, выколотыми глазами: затравленный "дедами", он убежал из части и попал в плен к душманам. Вот еще многое и многое, о чем хочется забыть, да не получается!
Долго возился Коля с автобусом. Наконец понял, что теряет время даром. Эту развалюху давно в металлолом пора, к тому же сосредоточиться невозможно, душа болит!
Тогда он вылез из-под машины, отряхнулся и решительно зашагал прочь из Кащеева. Солнце полностью опустилось за горизонт. Обыватели захлопывали ставни, наглухо запирали двери.
На улицы выползала разнообразная нечисть.
В это самое время в кащеевском отделении милиции капитан Катов проводил общее собрание сотрудников. Они уже повылезали из гробов и, протирая заспанные рожи, преданно взирали на начальство.
- Оперативная обстановка в городе такова, - хрипел капитан, поминутно облизываясь, - граждане хитрые стали, на улицу ночью не высовываются, что крайне отрицательно сказывается на состоянии нашего трудового коллектива!
Вурдалаки скорбно понурились, понимающе качая головами.
- Водители-дальнобойщики появляются здесь редко, - продолжал Катов, пищи на всех не хватает!
Некоторые вампиры пустили слезу.
- Однако ситуация не представляется мне полностью безысходной. До сих пор мы контролировали главным образом подъездные пути к городу, но... - тут Катов сделал паузу и торжествующе улыбнулся, - но есть еще дорожки разные, тропинки, по которым машина не проедет, а пешеход пройдет! Есть мнение, что на них может очутиться случайный прохожий!
Вурдалаки восторженно зааплодировали, восхищаясь административным гением своего начальника.
- Короче, приказываю: перекрыть все, повторяю, все подступы к городу!
Натянув фуражки и выпустив когти, сотрудники кащеевского отделения милиции во всю прыть понеслись выполнять приказ.
Между тем Коля продолжал быстро идти по улице. В небе ярко светила луна. Ветер, гонявший по мостовой разную дрянь и объедки, пронизывал холодом до самых костей. Со свистом пронеслась в ступе Баба-Яга, работавшая директором кащеевской средней школы. Заметив позднего прохожего, она притормозила.
- Чу, чу, русским духом пахнет! - проскрипела ведьма.
- Пошла прочь, старая карга! - ответил Коля, и та сочла за лучшее ретироваться, горько сетуя на свои гнилые зубы. Давно пора сходить к дантисту!
По стенам домов скользили подозрительные тени. Откуда-то несло трупным запахом и нечистотами. Из-за угла выглянула крыса - Нелипович. Он следил за Колей, собираясь донести потом в "соответствующие органы".
- Пшел! - заметив оборотня, пнул его ботинком в морду шофер.
Постепенно дома редели. Начались окраины Кащеева.
- Эй, привет! - услышал Коля и, обернувшись, увидел рэкетира-оборотня. Тот ухмылялся, обнажая острые белые клыки.
- Как там Витька? - спросил Круглов. (Работягу волк есть не собирался. Они не вкусные.)
- Водку пьет.
- Понятно, он всегда был слаб на это дело. Я тебе вот что скажу, мужик, ты зря ночью уходить собрался, не мог дня дождаться? Менты наши уже на охоту вышли.
- Не мог! - лаконично отрезал Коля.
- Понимаю. Что ж, тогда слушай сюда. По главной дороге не ходи. Постарайся выбраться незаметно. Авось пронесет! - Волк широко зевнул. Ладно, покедова, пойду прилягу, а то я сегодня коммерсантов объелся!
Сверкнув зелеными глазами, оборотень исчез.
Следуя мудрому совету Круглова, Коля свернул прочь с центральной улицы, разыскивая какую-нибудь глухую незаметную тропку. Однако ни он, ни Женька-волк недооценили предусмотрительности капитана Катова.
Тропинку, к которой направлялся Коля, давно стерегли сержант Залепукин и старшина Абакумов. Мотоцикл с коляской они оставили у обочины, а сами внимательно, хотя, впрочем, без особой надежды, вглядывались в темноту.
- Мразь, дерьмо! - с отвращением сплюнул незнакомец. - Пришить бы тебя, да мараться не хочется! Но получил ты еще мало!
Парень на некоторое время задумался. Затем достал из кармана нож и щелкнул кнопкой, выкидывая лезвие.
- Вставай на колени, а то уши отрежу!
Обезумевший от боли Федя поспешно выполнил приказ.
- Теперь кричи, что ты козел, пидор!
Палихин закричал.
- Громче! - зарычал незнакомец, пнув его ногой в лицо.
Федя вопил так старательно, что из окон окрестных домов повысовывались их обитатели, наблюдая занимательную картину. Сплетен хватит теперь на целый месяц!
Наконец его мучитель, казалось, удовлетворился.
- Еще раз так сделаешь - убью! - бросил он на прощание и, усевшись в машину, уехал.
Естественно, что после этого случая Федин авторитет рассыпался как карточный домик. Залечив травмы, он поспешно отправился в туристическую поездку, старательно избегая недавних друзей, которые теперь вовсю потешались над Палихиным и тоже норовили дать по морде. Федя был в отчаянии, не зная, что делать дальше, но, прослышав о Кащеевых сокровищах, оживился. Проклятье? Да хрен с ним! Грехов своих Федя не признавал, поскольку совести не имел. Он думал, как возьмет золото, откроет собственный бизнес, наймет мордоворотов-телохранителей и станет таким крутым, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Поспешно одевшись, Палихин выбежал на улицу. Толпу демонстрантов он миновал благополучно. Видя кожаную куртку и бритую голову, те приняли его за мафиози. Поэтому решили не связываться. Вдруг пристрелит?!
В поисках музея Федя углубился в запутанные пустынные переулки города Кащеева. Спросить дорогу было не у кого. Долго блуждал он, брезгливо обходя вонючие лужи, спотыкаясь на колдобинах.
Наконец вдали показалась фигура, обряженная в пятнистый комбинезон.
"Ну, наконец-то, сейчас узнаю дорогу", - радостно подумал Федя, кидаясь навстречу.
- Вы не скажете, как пройти в музей? - запыхавшись от быстрого бега, выпалил он.
Зомби тупо уставился на Палихина. Неожиданно в мертвых глазах вспыхнула радость.
- Внимание, внимание, - загундосил он в рацию, - обнаружена "кожаная куртка", повторяю, "кожаная куртка".
- Ты что, ты что, - испуганно заголосил Федя, - ведь я ничего...
Однако договорить ему не дали. Со всех сторон послышались топот и восторженные завывания целой стаи мертвецов. На Федю обрушился резиновый град ударов.
Некоторое время озоновцы добросовестно лупцевали свою жертву, затем выкрутили руки и куда-то поволокли.
Говорящий дуб майор Меркулов пребывал сегодня в прескверном настроении. Недавно обнаружили было "кожаную куртку", но упустили. Виноват этот новенький, триста восемнадцатый, не сумел догнать! (Надо сказать, что, постоянно общаясь с озоновцами, коренные жители Кащеева приобрели изрядную сноровку в беге на длинные дистанции, однако дуб не желал принимать это во внимание.)
Сейчас он с ненавистью разглядывал стоявшего навытяжку Учватова и скрипел ветками, с трудом сдерживая ярость. Майор тужился изобрести провинившемуся достойное наказание, но ничего путного на ум не приходило.
- Как стоишь перед начальством? - рявкнул он, пытаясь выиграть время.
Учватов, тараща оловянные глаза, вытянулся еще сильнее.
- Строевым шагом вокруг меня марш! - придумал наконец майор.
Мертвец послушно выполнил приказ. Ему было все равно, что выполнять. Бывший гаишник Семен Учватов, а ныне зомби № 318, не испытывал ни усталости, ни боли, ни жалости, вообще никаких чувств. Да и не соображал, что творит, поскольку душа его, или что там у Семена вместо нее было, короче, личность бывшего гаишника пребывала сейчас далеко-далеко, в самом вонючем закоулке Преисподней.
- Р-раз-раз, два, три! - командовал дуб. - Выше ногу, четче шаг! Делай раз!
Зомби застыл, вытянув в воздухе левую ногу.
Тут до слуха майора донеслись торжествующие вопли, и на поляну перед ним вывалилась целая толпа озоновцев, которые волокли под руки бритоголового парня в кожаной куртке. Дуб так обрадовался, что полностью забыл о триста восемнадцатом, и если б был, скажем, яблоней, то непременно бы расцвел!
- Попался, бандит! - проскрипел он, грозно потрясая ветвями.
Бритоголовый ничего не ответил. Как выяснилось, он был без сознания. Зомби всегда отличались излишним усердием.
Некоторое время Меркулов соображал, что делать. Прошло минут пять.
- Облить задержанного холодной водой, - внезапно догадался он, но Палихин уже пришел в себя. Ошалело мотая головой, он озирался по сторонам. Его окружали только тупые морды мертвецов.
- Сознавайся, к какой преступной группировке принадлежишь, громыхнул дуб, - количество единиц огнестрельного оружия, имена главарей!
Федя в результате сотрясения мозга почти не понял вопроса и что-то пробормотал разбитыми губами.
- Крепкий орешек попался! - констатировал майор. - Ну-ка, обработайте его, ребята! - распорядился он.
Зомби принялись усердно избивать задержанного дубинками и пинать ногами.
Один лишь триста восемнадцатый, который не получил отмены ранее полученного приказа, продолжал неподвижно стоять, вытянув в воздухе ногу и бессмысленно тараща пустые глаза.
- Хватит пока, - наконец решил дуб и повторил прежний вопрос: - К какой преступной группировке принадлежишь, сколько единиц огнестрельного...
Но Федя Палихин уже ничего не мог ответить по той простой причине, что был мертв.
Уразумев создавшуюся ситуацию, дуб досадливо крякнул:
- Опять сорвалось, никакой возможности работать, до чего упорные, злодеи!
"Ладно, - подумал он про себя, - по крайней мере еще один сотрудник будет!"
- Па-адъем, равняйсь, смирно! - рявкнул майор, и мертвец тут же вскочил на ноги, словно Ванька-встанька.
- Номер триста девятнадцатый, шагом марш на склад за обмундированием! По забору и направо!
- Есть! - отчеканил новоиспеченный зомби и послушно замаршировал в указанном направлении.
ГЛАВА 8
Вскоре после Феди Палихина продрали глаза Анна Матвеевна и Владлен Изотопович Марципановы. Пыхтя и почесываясь, толстые супруги неторопливо выбрались из кровати. Марципановы бессменно, много лет подряд руководили крупным мясокомбинатом: Владлен Изотопович являлся директором, Анна Матвеевна - главным бухгалтером. Наворовать они успели предостаточно, особенно до перестройки, в эпоху всеобщего дефицита.
Сейчас им тоже жилось совсем неплохо, но раньше было лучше. Дело даже не в деньгах, а в уважении! При социализме Марципановы чувствовали себя важными персонами, все с ними старались дружить, все заискивали. Теперь же развелось столько новоявленных богатеев, что Марципановы затерялись в их толпе. Поэтому перестройку супруги не одобряли. В туристическую поездку они поехали, дабы поправить здоровье, пошатнувшееся в результате чрезмерного обжорства. Вот почему первым делом Марципановы решили совершить моцион, конечной целью которого являлись все те же пресловутые Кащеевы сокровища. Они, конечно, слышали о проклятии, оборотнях, но информация, особенно мистическая, всегда с трудом проникала в их ожиревшие мозги и воспринималась частично. Есть золото, можно взять, ну и все, чего тут думать! К тому же значение слова "грех" они вообще не понимали, это что-то церковное, а "религия - опиум для народа", так их в школе учили. Все же Владлен Изотопович немного недоумевал. Как это можно просто взять, когда испокон веков нужно было обязательно украсть? Долго, тяжело шевелил он извилинами, пока наконец не сообразил - приватизация!
- Приватизация! - произнес он вслух, многозначительно поглядев на жену. - Пойдем, Аннушка, за золотом!
Та в настоящий момент примеряла перед зеркалом платье. Местная деревенщина небось таких сроду не видывала! Правда, по причине внушительных габаритов Аннушка в зеркало не вмещалась и ей никак не удавалось осмотреть свой наряд целиком. В лучшем случае одну треть.
Поэтому она не услышала мужа, поглощенная всецело собственными проблемами.
- Приватизация, говорю! - разозлился Владлен Изотопович. - Слышишь, дура!
- Сам дурак, - автоматически отозвалась жена, все так же безуспешно пытаясь уместиться в зеркале. Воцарилась тишина.
- Что?! - примерно через минуту вдруг завизжала разгневанная Анна Матвеевна, до которой наконец дошел смысл услышанного: - Как ты меня назвал, старый козел?!
- Ну что ты, Аннушка, что ты! - засуетился перетрусивший Владлен Изотопович. - Я только говорю - приватизация, мол, золотишко, мол, раздают бесплатно, камешки там всякие!
- Где дают, по сколько в руки?! - оживилась Анна Матвеевна, но муж в ответ лишь растерянно развел руками.
- Вот! - заорала она в полной ярости. - Никогда ты ничего не знаешь, жирный идиот! Знаешь только, как секретаршам своим, блядям, под юбки заглядывать!
Мелкая семейная неурядица начинала принимать опасный оборот. Владлен Изотопович напрягся, с трудом шевеля заскорузлыми извилинами. Супруга тем временем вопила все сильнее:
- Знаю, все знаю! И про Ленку твою, потаскуху, и про Вальку, шалаву!
При этом она размахивала руками, надвигаясь на мужа подобно тайфуну.
Страх придал последнему сообразительности.
- В музее, вот где! - неожиданно родил он.
Слово это подействовало на мадам Марципанову, как ушат холодной воды.
- Ась, что? - осела она, ворочая заплывшими глазками.
- В музее! - гордо повторил Владлен Изотопович и, стремясь закрепить достигнутый успех, льстиво добавил: - А как тебе это платье идет, Анечка!
В ответ супруга что-то довольно хрюкнула.
- И где он находится? - через некоторое время уже спокойно спросила Анна Матвеевна.
- А вот выйдем на улицу да у людей спросим, - суетливо зачастил Марципанов, опасавшийся новой вспышки жениного гнева. - Мы же ночью с тобой говорили об этом, ты сама это придумала, золотая у тебя голова!
- Ладно, пошли, - окончательно подобрела жена и решительно двинулась вперед, волоча за собой, как на буксире, Владлена Изотоповича.
Демонстрация на площади шла полным ходом. Ветераны, изрядно приободрившиеся после избиения Рыбаковых, вспоминали молодость: борьбу с врагами народа; ударные стройки, где они работали в качестве надзирателей или конвоиров; службу в доблестных органах НКВД. Бренчали медали, брызгала слюна, размахивали костыли. Надо сказать, что настоящих фронтовиков здесь не было. Большинство из них поумирало от ран, а те, что остались, - на подобные сборища не ходили, да и медалей имели негусто, бренчать было нечем.
Интересно, почему те, кто проливает кровь, остаются в тени, умирают преждевременно, а тыловая сволочь, нюхавшая порох разве что на расстрелах безоружных людей, живет до глубокой старости, густо увешанная орденами, бьет себя кулаком в грудь и качает права?!
Однако мы отвлеклись. Так вот, ветераны, стало быть, бренчали медалями, Нелипович снова благоговейно слушал, телохранители Рожкова щедро подносили водку разомлевшим алкашам, а сам товарищ Рожков густо обливался потом, продолжая толкать речь.
- Мы не допустим разграбления России дерьмократами и жидомасонами! Да здравствует пролетарская революция! Долой буржуев! Назад к социализму!
При слове "социализм" слезы умиления выступили на глазах Владлена Изотоповича. Вспомнились годы золотые, почет, уважение, заискивающие морды простых смертных, готовых за кусочек колбасы на что угодно.
Стряхнув женину руку, он выпятил грудь колесом, сверкнул пламенным взором и ринулся к трибуне, рассекая, подобно ледоколу, пьяную толпу.
- Прошу слова! - с пафосом объявил он товарищу Рожкову.
Телохранители насторожились и придвинулись поближе, нащупывая в карманах кастеты.
- Я - старый член партии, - поспешил добавить Владлен Изотопович.
Рожков несколько опешил, но, учуяв в подошедшем толстяке родственную номенклатурную душу, расплылся в широчайшей улыбке.
- Слово предоставляется товарищу... э-э...
- Марципанову!
- Слово предоставляется товарищу Марципанову! - закончил Рожков, сходя с трибуны.
С трудом вскарабкавшись на его место, Владлен Изотопович некоторое время обозревал толпу. Ветераны с Нелиповичем обратились во внимание, алкашам было по-прежнему наплевать. Марципанов напыжился, силясь высказать что-нибудь эпохальное.
- Долой предателей-демократов! - наконец выкрикнул он.
- Ур-а-а-а!!! - отозвались ветераны.
- Бей буржуев!!! Да здравствует равенство!!!
- Где бить, кого бить?! - оживился Генка Кривой, успевший опохмелиться, но по-прежнему алчущий драки. Он оглянулся вокруг в поисках жертвы, но, кроме друзей-собутыльников да старых пердунов, ничего не обнаружил. Внезапно в толпе сверкнули очки Нелиповича.
- У, падла, антилигент вшивый, - зарычал Генка, двигаясь по направлению к нему.
- Я свой, я патриотический!! - заверещал Сережа, кидаясь наутек.
Занеся над головой пустую бутылку, Генка ломанулся следом.
- Да здравствует мировая революция! - закончил речь Владлен Изотопович и сполз с трибуны прямо в объятия дражайшей супруги.
- Что ж, похвально, похвально! - отечески улыбнулся товарищ Рожков и затем охотно разъяснил, где находится музей: прямо по коридору, налево, направо, вверх, вниз, налево, опять налево, затем направо, вверх, а там уже рукой подать.
Войдя в здание мэрии, супруги Марципановы двинулись по указанному маршруту, но вскоре все перепутали и вместо музея очутились перед солидной дверью, которую украшала табличка - "Профессор Неустроев С.С.".
Осторожно постучавшись, они заглянули. Стены украшали похвальные грамоты, вырезки из газет. На книжной полке, выстроившись в ряд, стояли несколько изданий знаменитой монографии Неустроева "Баранья кость ХVI века, как источник по изучению опричнины Ивана Грозного в свете решений XXV съезда КПСС".
Довершал картину огромный лозунг - "Да здравствует демократия, перестройка и гласность!".
Сам профессор сидел за столом, тоскливо уставившись в чистый лист бумаги.
В настоящее время он был занят сверхважным делом: составлял биографию Кащея Бессмертного. Это поручение дал ему господин Шевцов. Однако работа двигалась туго.
Сергей Сергеевич сумел написать только "Кащей родился в..." - и на этом застопорился, поскольку, ни когда Кащей родился, ни когда умер, известно не было. Отсутствовали также сведения о его родителях, политических взглядах, социальном происхождении. Конечно, в русских народных сказках имелось немало информации, но она была сплошь негативной, а биография ввиду новых веяний в исторической науке должна была получиться хвалебной.
Сергей Сергеевич по собственной инициативе организовал сбор средств для сооружения в городе мемориала Кащею. Но мэр Шевцов сетовал на скудость городского бюджета, предлагая обратиться к щедрости народных масс, а те, в свою очередь, посылали Неустроева куда подальше.
Короче, трудна была жизнь знаменитого ученого! Заметив посетителей, он оживился.
- Проходите, проходите, господа, - любезно пригласил профессор, поднимаясь из-за стола и жестом указывая Марципановым на два кресла, в которые те тут же тяжело плюхнулись.
- Чем могу служить?
- Да, - выслушав их, грустно улыбнулся Неустроев. - Все желают приобщиться к наследию великого человека, а о нем самом забыли!
Супруги тупо уставились на профессора, не в силах уразуметь суть дела.
- Передовая общественность выбивается из сил, собирая средства для увековечивания памяти национального героя, - продолжал между тем Сергей Сергеевич, - а обывателю все равно!
Тут Анна Матвеевна поняла, к чему он клонит.
- Мы всегда пожалуйста, готовы внести...
- Вот и прекрасненько, - обрадовался Неустроев. - Денежки положите на стол, а сами распишитесь вот здесь.
Затем Сергей Сергеевич долго тряс им руки, заставил выслушать длинную речь о значении личности Кащея в отечественной истории и, наконец, лично проводил к дверям музея.
- Приобщайтесь, господа, - хихикнул он на прощание.
Музей представлял собой небольшую грязную комнату три на четыре метра. Сокровища в полном беспорядке валялись прямо на полу. Чего тут только не было! Золотые цепи, кольца, браслеты, рубины, изумруды, алмазы. На стене висел огромный портрет Кащея. Лучи солнца, отражаясь от драгоценностей, падали на портрет причудливыми бликами. Благодаря этому казалось, что лицо Кащея постоянно меняется: на нем сменяли друг друга жадность, злоба, жестокая радость...
Увидев сокровища, Марципановы некоторое время стояли в оцепенении, затем, восторженно хрюкая, шлепнулись пузами прямо на них.
Кащей на стене гнусно ухмылялся.
ГЛАВА 9
Мы оставили Светлова с шофером в тот момент, когда они, завершив неудачное преследование господина Шуллермана, направились в бар. Усевшись за свободный столик, приятели заказали пол-литра и огляделись по сторонам.
Несмотря на раннее время, народу вокруг хватало, причем большинство было в изрядном подпитии. (Надо сказать, что кащеевцы издавна поддерживали с "зеленым змием" самые теплые отношения.) За стойкой клевал носом спившийся бармен, а за спиной у него вопил телевизор, по которому в настоящий момент передавали рекламу акционерного общества "Лопух-Инвест", обещавшего вкладчикам миллион процентов годовых. "Лева Хитрюков, дом на Марсе, почему бы нет?!" - выкрикнул напоследок телевизор и начал показывать девятьсот сорок шестую серию очередной "мыльной оперы" латиноамериканского производства. Герои все время плакали, нудно выясняя отношения.
- Переключи на другую программу, - попросил Витя бармена, но тот не услышал.
Тогда Светлов сделал это сам.
- Сейчас уже ни у кого не вызывает сомнения существование инопланетных пришельцев, - бодро объявил с экрана румяный мужчина в очках. - Растет число контактеров! Передаем репортаж из психиатрической лечебницы номер один!
Камера показала больничную палату с зарешеченными окнами, где в смирительной рубашке сидел контактер. Он что-то замычал, вращая глазами. "Александр Иванович говорит, что пришельцы зеленого цвета и умеют ползать по стенам", - перевел услужливый репортер.
Псих завыл дурным голосом.
- А это, - продолжал репортер, - инопланетная цивилизация передает нам послание, используя голосовые связки Александра Ивановича...
Светлов плюнул и, махнув рукой, отправился за свой столик.
- Сплошной дурдом! - в сердцах произнес Витя, разливая водку по стаканам.
- Вот именно, - поддакнул Коля.
- Что ты думаешь насчет Кащеевых сокровищ? - после некоторого молчания спросил он.
- Что? - усмехнулся бандит. - Сокровищ, говоришь?! Не сокровища это, браток, а отрава, по крайней мере для такой мрази, как все мы! Ну, пойду я в музей, ну, возьму... А дальше?! Слышал о проклятии? То-то же. Чтобы взять их, чистым надо быть, а у меня руки по локоть в крови да душа вся шерстью поросла... Видал Женьку вчера? Так он цыпленок по сравнению со мной. Нет, туда я не ходок, по крайней мере хоть внешне человеческий облик сохраню!
- Покаяться не пробовал? - тихо спросил внезапно протрезвевший Коля. - Может, исправишься?
- Поздно мне, - мрачно усмехнулся Светлов, - поезд ушел!
В этот момент дверь распахнулась, и в бар ввалился сияющий торжеством Генка Кривой. Он только что со вкусом набил морду Нелиповичу, а также отнял все деньги, которые обнаружил у "подающего надежды молодого патриота". Заимев наличные, Генка решил на митинг не возвращаться. Зачем на солнце париться? Теперь есть на что выпить. Он громогласно потребовал у бармена бутылку водки и, усевшись за соседний столик, принялся хлестать ее прямо из горлышка.
- Надо думать, как домой вернуться, - говорил тем временем шофер. Противно здесь!
- Какая разница! - устало отмахнулся Светлов. - Везде то же дерьмо. Тут, по крайней мере, сразу видно кто есть кто...
- Что ты сказал?! - зарычал со своего места Генка, услышавший последние слова. - Ты кого дерьмом обозвал?
Кривой не понял сути разговора, да она его, по правде сказать, и не интересовала. Нужен был повод подраться.
Он грозно поднялся со своего места. Публика в баре притихла. Витя, брезгливо сморщившись, шагнул навстречу. Кривой опешил. Он привык, что все его боятся, норовят убежать. Незнакомец молча глядел на Гену жестокими, тигриными глазами.
- Я сказал, что ты дерьмо! Дальше что? Второй глаз выбить?
- Да вы чего, ребята, вы чего, - забормотал перепуганный Гена. - Я пошутил только. Давайте выпьем вместе, а?
- В жопу себе залей! - резко ответил Светлов, возвращаясь на свое место.
- Вот пожалуйста! - криво улыбаясь, сказал он Коле. - Типичная шавка. Здоровая, наглая, но трусливая. Здесь, когда проспится да до Кащеевых богатств доберется, так и станет выглядеть. В другом месте будет человеком казаться. Но суть-то не меняется!
Посидев еще некоторое время, приятели вышли из бара. Они не заметили, как прошел день. Солнце клонилось к закату. Светлов отправился в гостиницу, заливать водкой тоску зеленую, а Коля принялся чинить автобус. Он мысленно дал себе слово, что ни часу лишнего не задержится в проклятом городе. О Кащеевом золоте шофер даже не думал, помнил за собой грехов множество. Одна служба в Афганистане чего стоит! Он заскрипел зубами, отгоняя непрошенные мысли, но не тут-то было!
Кто-то услужливо, как в кино, демонстрировал Коле картины прошлого. Вот он, двадцатилетний, безжалостный, перепахивает танком мятежный кишлак. Вот расстреливает в упор из автомата пленного партизана. Вот издевается над молодым солдатом. "Москвич хренов, - рычит Коля, методично ударяя парня кулаком в грудь, - отъелся на столичных харчах". Вот опять тот же "молодой" через несколько дней, с отрезанными ушами, выколотыми глазами: затравленный "дедами", он убежал из части и попал в плен к душманам. Вот еще многое и многое, о чем хочется забыть, да не получается!
Долго возился Коля с автобусом. Наконец понял, что теряет время даром. Эту развалюху давно в металлолом пора, к тому же сосредоточиться невозможно, душа болит!
Тогда он вылез из-под машины, отряхнулся и решительно зашагал прочь из Кащеева. Солнце полностью опустилось за горизонт. Обыватели захлопывали ставни, наглухо запирали двери.
На улицы выползала разнообразная нечисть.
В это самое время в кащеевском отделении милиции капитан Катов проводил общее собрание сотрудников. Они уже повылезали из гробов и, протирая заспанные рожи, преданно взирали на начальство.
- Оперативная обстановка в городе такова, - хрипел капитан, поминутно облизываясь, - граждане хитрые стали, на улицу ночью не высовываются, что крайне отрицательно сказывается на состоянии нашего трудового коллектива!
Вурдалаки скорбно понурились, понимающе качая головами.
- Водители-дальнобойщики появляются здесь редко, - продолжал Катов, пищи на всех не хватает!
Некоторые вампиры пустили слезу.
- Однако ситуация не представляется мне полностью безысходной. До сих пор мы контролировали главным образом подъездные пути к городу, но... - тут Катов сделал паузу и торжествующе улыбнулся, - но есть еще дорожки разные, тропинки, по которым машина не проедет, а пешеход пройдет! Есть мнение, что на них может очутиться случайный прохожий!
Вурдалаки восторженно зааплодировали, восхищаясь административным гением своего начальника.
- Короче, приказываю: перекрыть все, повторяю, все подступы к городу!
Натянув фуражки и выпустив когти, сотрудники кащеевского отделения милиции во всю прыть понеслись выполнять приказ.
Между тем Коля продолжал быстро идти по улице. В небе ярко светила луна. Ветер, гонявший по мостовой разную дрянь и объедки, пронизывал холодом до самых костей. Со свистом пронеслась в ступе Баба-Яга, работавшая директором кащеевской средней школы. Заметив позднего прохожего, она притормозила.
- Чу, чу, русским духом пахнет! - проскрипела ведьма.
- Пошла прочь, старая карга! - ответил Коля, и та сочла за лучшее ретироваться, горько сетуя на свои гнилые зубы. Давно пора сходить к дантисту!
По стенам домов скользили подозрительные тени. Откуда-то несло трупным запахом и нечистотами. Из-за угла выглянула крыса - Нелипович. Он следил за Колей, собираясь донести потом в "соответствующие органы".
- Пшел! - заметив оборотня, пнул его ботинком в морду шофер.
Постепенно дома редели. Начались окраины Кащеева.
- Эй, привет! - услышал Коля и, обернувшись, увидел рэкетира-оборотня. Тот ухмылялся, обнажая острые белые клыки.
- Как там Витька? - спросил Круглов. (Работягу волк есть не собирался. Они не вкусные.)
- Водку пьет.
- Понятно, он всегда был слаб на это дело. Я тебе вот что скажу, мужик, ты зря ночью уходить собрался, не мог дня дождаться? Менты наши уже на охоту вышли.
- Не мог! - лаконично отрезал Коля.
- Понимаю. Что ж, тогда слушай сюда. По главной дороге не ходи. Постарайся выбраться незаметно. Авось пронесет! - Волк широко зевнул. Ладно, покедова, пойду прилягу, а то я сегодня коммерсантов объелся!
Сверкнув зелеными глазами, оборотень исчез.
Следуя мудрому совету Круглова, Коля свернул прочь с центральной улицы, разыскивая какую-нибудь глухую незаметную тропку. Однако ни он, ни Женька-волк недооценили предусмотрительности капитана Катова.
Тропинку, к которой направлялся Коля, давно стерегли сержант Залепукин и старшина Абакумов. Мотоцикл с коляской они оставили у обочины, а сами внимательно, хотя, впрочем, без особой надежды, вглядывались в темноту.