II. ПЕРЕВОДЧИКИ
В настоящую кампанию обеспечение армий переводчиками являлось вопросом первостепенной важности. С языками противника и местного населения войска европейской России были совершенно незнакомы, а в рядах войск Восточной Сибири число лиц, знающих эти языки, было весьма ограниченное.
Названный вопрос осложнялся еще тем обстоятельством, что на театре военных действий приходилось иметь дело, кроме китайского, также с корейским и монгольским языками. Таким образом, являлась потребность в переводчиках четырех восточных языков: японского, китайского, корейского и монгольского.
Насколько вопрос переводчиков был поставлен неудовлетворительно, можно заключить из нижеприводимых цифровых данных.
а) японский язык
Переводчиков японского языка на всю армию имелось всего 11 человек, из коих 8 Восточного Института и 3 вольнонаемных (из них один знал только разговорный язык). Таким образом, даже не было возможности снабдить переводчиками японского языка столь крупные единицы, как корпуса и отряды.
Из всех одиннадцати переводчиков только один, г-н Тихай, а впоследствии с мая месяца с. г. с приездом Г. Хан-пиль-меня, двое могли разбирать японскую рукопись. Это последнее обстоятельство имело специально для разведки ту невыгоду, что только эти два лица могли читать японские рукописные документы, какими являлись казенная переписка, частные письма, дневники и т. п., служившие важнейшими документальными данными для определения частей войск противника.
Между строевыми офицерами почти вовсе не было знающих японский язык.
б) китайский язык
Более благоприятно обстояло дело с переводчиками китайского языка, так как число офицеров из Восточного Института, знающих этот язык, было значительно большее. Почти все корпуса имели интеллигентных переводчиков-офицеров или студентов названного института. Кроме того, при строевых частях состояли простые китайцы в качестве переводчиков для сношений с местным населением.
Нельзя не отметить, что этот элемент был малонадежный: были даже неоднократно указания, что через посредство этих последних передавались японцам сведения о наших войсках и кроме того, эти китайцы злоупотребляли нередко своим положением во вред местному населению, что вызывало жалобы и портило наши отношения к нему. Это вполне понятно, так как названная категория переводчиков комплектовалась исключительно из местных китайцев, служивших в мирное время у русских – подрядчиками, приказчиками и т. п. Жалованье им платили от 30 до 70 рублей без лошади.
в) корейский язык
Что касается переводчиков корейского языка, то их было достаточно: 1) потому, что в Корее приходилось действовать незначительному числу войск, и 2) в Южно-Уссурийском крае живут корейцы, русские подданные, которые очень охотно поступали в войска переводчиками.
Лиц, знающих корейский язык письменно, было сравнительно немного.
Но недостаток в ученых переводчиках не ощущался особенно остро, так как несравненно большей части армии вовсе не приходилось действовать в Корее и поэтому сношений с корейским населением и властями почти не было.
г) монгольский язык
Знающих язык литературно, т. е. разбирающих монгольскую письменность, было только двое: студент С-Петербургского Императорского Университета В. Шангин и окончивший Восточный Институт Хионин. Что же касается разговорного языка, то таких переводчиков можно было находить в достаточном количестве между казаками бурятами.
Недостаток лиц, знающих монгольский язык, был менее ощутим, так как нашим войскам мало приходилось иметь дело с монголами.
Нельзя не отметить, что особенно ощущался недостаток в лицах, знающих японский и китайский языки.
Основательное знание японского языка, в особенности умение разбирать японскую рукопись, являлось необходимым условием для разбора японских документов, которые представляли самый ценный материал для разведки.
Между тем таким знатоком японского языка и рукописи, как выше указано, был на все три армии только один – г-н Тихай, великолепно знающий японский язык, знакомый с Японией и с организацией японской армии (как уроженец г. Токио, сын бывшего псаломщика при Посольской церкви).
Г-н Тихай все время находился с начала кампании при штабе Маньчжурской (потом 1-й Маньчжурской) армии, куда и посылались неразобранные рукописные документы из других армий. В начале мая с. г. прибыл в штаб Главнокомандующего второй переводчик японского языка, умеющий разбирать японскую рукопись, служивший переводчиком при нашем консульстве в Чемульпо, бывший лектор Восточного Института, корейский подданный Ханпиль-мень.
Сравнительно небольшое количество офицеров, владеющих китайским языком, затрудняло в высшей степени разведку через китайцев, так как успешно мог вести таковую только офицер, знающий китайский язык.
Нельзя не отметить ту пользу, какую принес армии Восточный Институт (во Владивостоке). Строго говоря, слушатели последнего – офицеры и студенты – были единственные надежные и интеллигентные переводчики.
В заключение необходимо упомянуть о книгах-переводчиках, коими снабжались войска.
Общий их недостаток заключался в том, что слова и предложения изображались не иероглифами, а русскими буквами. Так как этим способом не могло точно передаваться произношение восточного языка, то слова и предложения часто оставались непонятными. Исключение составлял переводчик[13] китайского языка, составленный Яковом Брандтом (в Пекине), в котором слова и предложения изображены не только русскими буквами, но и китайскими иероглифами.
Этот последний способ имеет то огромное преимущество, что неправильность произношения русскими китайских слов пополняется прочтением китайцем соответствующих иероглифов в книге переводчиков.
Названный вопрос осложнялся еще тем обстоятельством, что на театре военных действий приходилось иметь дело, кроме китайского, также с корейским и монгольским языками. Таким образом, являлась потребность в переводчиках четырех восточных языков: японского, китайского, корейского и монгольского.
Насколько вопрос переводчиков был поставлен неудовлетворительно, можно заключить из нижеприводимых цифровых данных.
а) японский язык
Переводчиков японского языка на всю армию имелось всего 11 человек, из коих 8 Восточного Института и 3 вольнонаемных (из них один знал только разговорный язык). Таким образом, даже не было возможности снабдить переводчиками японского языка столь крупные единицы, как корпуса и отряды.
Из всех одиннадцати переводчиков только один, г-н Тихай, а впоследствии с мая месяца с. г. с приездом Г. Хан-пиль-меня, двое могли разбирать японскую рукопись. Это последнее обстоятельство имело специально для разведки ту невыгоду, что только эти два лица могли читать японские рукописные документы, какими являлись казенная переписка, частные письма, дневники и т. п., служившие важнейшими документальными данными для определения частей войск противника.
Между строевыми офицерами почти вовсе не было знающих японский язык.
б) китайский язык
Более благоприятно обстояло дело с переводчиками китайского языка, так как число офицеров из Восточного Института, знающих этот язык, было значительно большее. Почти все корпуса имели интеллигентных переводчиков-офицеров или студентов названного института. Кроме того, при строевых частях состояли простые китайцы в качестве переводчиков для сношений с местным населением.
Нельзя не отметить, что этот элемент был малонадежный: были даже неоднократно указания, что через посредство этих последних передавались японцам сведения о наших войсках и кроме того, эти китайцы злоупотребляли нередко своим положением во вред местному населению, что вызывало жалобы и портило наши отношения к нему. Это вполне понятно, так как названная категория переводчиков комплектовалась исключительно из местных китайцев, служивших в мирное время у русских – подрядчиками, приказчиками и т. п. Жалованье им платили от 30 до 70 рублей без лошади.
в) корейский язык
Что касается переводчиков корейского языка, то их было достаточно: 1) потому, что в Корее приходилось действовать незначительному числу войск, и 2) в Южно-Уссурийском крае живут корейцы, русские подданные, которые очень охотно поступали в войска переводчиками.
Лиц, знающих корейский язык письменно, было сравнительно немного.
Но недостаток в ученых переводчиках не ощущался особенно остро, так как несравненно большей части армии вовсе не приходилось действовать в Корее и поэтому сношений с корейским населением и властями почти не было.
г) монгольский язык
Знающих язык литературно, т. е. разбирающих монгольскую письменность, было только двое: студент С-Петербургского Императорского Университета В. Шангин и окончивший Восточный Институт Хионин. Что же касается разговорного языка, то таких переводчиков можно было находить в достаточном количестве между казаками бурятами.
Недостаток лиц, знающих монгольский язык, был менее ощутим, так как нашим войскам мало приходилось иметь дело с монголами.
Нельзя не отметить, что особенно ощущался недостаток в лицах, знающих японский и китайский языки.
Основательное знание японского языка, в особенности умение разбирать японскую рукопись, являлось необходимым условием для разбора японских документов, которые представляли самый ценный материал для разведки.
Между тем таким знатоком японского языка и рукописи, как выше указано, был на все три армии только один – г-н Тихай, великолепно знающий японский язык, знакомый с Японией и с организацией японской армии (как уроженец г. Токио, сын бывшего псаломщика при Посольской церкви).
Г-н Тихай все время находился с начала кампании при штабе Маньчжурской (потом 1-й Маньчжурской) армии, куда и посылались неразобранные рукописные документы из других армий. В начале мая с. г. прибыл в штаб Главнокомандующего второй переводчик японского языка, умеющий разбирать японскую рукопись, служивший переводчиком при нашем консульстве в Чемульпо, бывший лектор Восточного Института, корейский подданный Ханпиль-мень.
Сравнительно небольшое количество офицеров, владеющих китайским языком, затрудняло в высшей степени разведку через китайцев, так как успешно мог вести таковую только офицер, знающий китайский язык.
Нельзя не отметить ту пользу, какую принес армии Восточный Институт (во Владивостоке). Строго говоря, слушатели последнего – офицеры и студенты – были единственные надежные и интеллигентные переводчики.
В заключение необходимо упомянуть о книгах-переводчиках, коими снабжались войска.
Общий их недостаток заключался в том, что слова и предложения изображались не иероглифами, а русскими буквами. Так как этим способом не могло точно передаваться произношение восточного языка, то слова и предложения часто оставались непонятными. Исключение составлял переводчик[13] китайского языка, составленный Яковом Брандтом (в Пекине), в котором слова и предложения изображены не только русскими буквами, но и китайскими иероглифами.
Этот последний способ имеет то огромное преимущество, что неправильность произношения русскими китайских слов пополняется прочтением китайцем соответствующих иероглифов в книге переводчиков.
III. БОРЬБА СО ШПИОНАМИ ПРОТИВНИКА
Хотя на точном основании № 202 Положения о полевом управлении войск в военное время (приказ по В. В. 1890 г. № 62) в круг деятельности разведывательного отделения не входит принятие мер для борьбы со шпионами противника, но вопрос этот был в течение почти всей кампании так неудовлетворительно поставлен, что было признано необходимым дать некоторые руководящие указания в этом отношении.
Недостаток жандармско-полицейского надзора за малочисленностью личного состава (только с конца 1904 г. начали прибывать на театр военных действий полуэскадроны полевых жандармов, коих было всего только четыре и то под конец войны) и отсутствие опытных сыскных агентов делали борьбу со шпионами неприятеля почти невозможной.
Не лучше обстоял порядок судебного разбора дела со шпионами: между началом возбуждения судебного дела и окончанием его протекал нередко большой промежуток времени – иногда до 6-ти месяцев и более, между тем как скорый суд в делах о шпионах, в особенности, является вопросом первостепенной важности.
Ввиду вышеизложенного и в целях лучшей постановки дела надзора за шпионами и более скорого разбора судебных дел о них, было признано необходимым принять неотложно надлежащие меры.
Поэтому после Мукденских боев розыск неприятельских шпионов, преимущественно из европейцев (евреев, греков, армян, турок и проч.) и негласный надзор за ними имелось в виду возложить на некоего Персица (рядового 4-го Заамурского железнодорожного батальона) под непосредственным руководством заведующего жандармско-полицейским надзором Маньчжурских армий отдельного корпуса жандармов подполковника Шершова.
Названный Персиц казался по своим способностям, знанию иностранных языков и своей службе до войны в сыскной полиции лицом, вполне подготовленным для намеченной цели.
Ввиду имевшихся сведений, что очагом шпионства неприятеля являлся г. Харбин, Персиц был командирован в этот город, причем на организацию и ведение этого дела ассигновалось ежемесячно в распоряжение подполковника Шершова 1000 рублей.
Но попытка эта окончилась полной неудачей, вследствие того, что Персиц оказался нравственно несостоятельным и не сумел подыскать хороших сыскных агентов.
С большим успехом велась борьба с неприятельскими шпионами из китайцев. Лучшим приемом было признано ведение ее посредством китайцев же.
Дело это было поручено купцу Тифонтаю, агенты которого действительно вскоре раскрыли несколько шпионских гнезд, среди них самые значительные в Маймайкае и в Гунчжулине.
Поимкой неприятельских лазутчиков занимались также агенты начальника транспортов Маньчжурских армий Генерального штаба генерал-майора Ухач-Огоровича.
В течение мая с. г. были получены неоднократно сведения о том, что японцы высылают в большом количестве лазутчиков-китайцев в расположение наших армий, в тыл их и на все железнодорожные станции, преимущественно на участке Харбин – Гунчжулин, для сбора сведений о наших войсках, особенно для наблюдения за вновь прибывающими из России подкреплениями.
Ввиду этого отношением от 7-го июня с.г. за № 6883 был запрошен начальник военных сообщений при Главнокомандующем по следующим пунктам:
1) Какие приняты меры названным управлением относительно наблюдения и задержания японских шпионов.
2) На какие органы эти обязанности возложены в расположении армий, в тылу и на железнодорожных станциях.
3) Какие инструкции даны органам, на которые возложены законом наблюдение за шпионами и задержание их.
4) Принятие каких мер считалось бы желательным для более успешной борьбы со шпионами противника.
В ответ на это отношение была препровождена и.д. начальника этапов «Инструкция для руководства комендантам этапов для борьбы со шпионством».
Инструкция эта была препровождена военному следователю полковнику Огиевскому на заключение.
Инструкция с приложением заключения полковника Огиевского была препровождена для сведения и руководства в штабы: армий, Приамурского военного округа, тыла армий, Заамурского округа отдельного корпуса пограничной стражи и военным комиссарам.
Для ускорения, а главное для объединения всех дел о неприятельских шпионах в руках одного лица, было возбуждено ходатайство о прикомандировании к Управлению генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем специального военного следователя.
Выбор пал на военного следователя 3-й Маньчжурской армии при 4-м армейском корпусе полковника Огиевского, который уже был несколько лет помощником военного прокурора, четвертый год состоял военным следователем, был уже знаком с организацией шпионства в Японии и по месту постоянного служения при штабе 4-го армейского корпуса жил близ штаба Главнокомандующего.
Сосредоточение всех дел о шпионах неприятеля в руках одного опытного лица имело еще то большое преимущество, что мы узнавали новые приемы ведения тайной разведки японцами, по мере того, как они выяснились из разбора судебных дел и которые японцы, как установлено, часто видоизменяли.
Прилагается доклад полковника Огиевского «Об организации шпионства в японской армии».
Кроме того, штаб получал сведения о всех подозрительных лицах из разбора судебных дел и захваченных вещественных доказательств.
Независимо от этого, находились на учете у полковника Огиевского все подозреваемые в шпионстве лица, сведения о которых получались разведывательным отделением от наших военных агентов, комиссаров, консулов и проч.
За все время прикомандирования полковника Огиевского к Управлению генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем было рассмотрено 8 дел о неприятельских шпионах, всего о 25 обвиняемых, из коих осуждено и казнено 16 человек, а оправдано 9.
Из дел о шпионах было установлено, что японским лазутчикам из китайцев для сбора сведений о наших войсках указывалось обращать внимание главным образом на цвет и шифровку погон.
Дабы затруднить японцам пользоваться этим самым безопасным и надежным средством для установления частей наших войск, был поднят вопрос о снятии нашими войсками погон наподобие японской армии, но такая мера была признана неудобной ввиду дисциплины.
В заключение нельзя не отметить, что борьба со шпионами затруднялась в высшей степени еще тем обстоятельством, что японцы могли пользоваться для целей тайной разведки своими соотечественниками. Эти последние, по наружности похожие на китайцев, переодевались в китайское платье, привязывали косу и в среде настоящих китайцев делались неузнаваемыми для неопытного глаза наших войск. Местное население их не только не выдавало, но даже часто скрывало.
Случаи поимки таких шпионов были очень редки, за всю кампанию – 4, и всегда были случайными[6]. Но как видно, отчасти из опросов пойманных разведчиков-японцев, отчасти же из других источников, японцы, в особенности накануне больших наступательных операций, высылали всегда густую цепь переодетых китайцами разведчиков, преимущественно из офицеров и нижних чинов кавалерии.
Недостаток жандармско-полицейского надзора за малочисленностью личного состава (только с конца 1904 г. начали прибывать на театр военных действий полуэскадроны полевых жандармов, коих было всего только четыре и то под конец войны) и отсутствие опытных сыскных агентов делали борьбу со шпионами неприятеля почти невозможной.
Не лучше обстоял порядок судебного разбора дела со шпионами: между началом возбуждения судебного дела и окончанием его протекал нередко большой промежуток времени – иногда до 6-ти месяцев и более, между тем как скорый суд в делах о шпионах, в особенности, является вопросом первостепенной важности.
Ввиду вышеизложенного и в целях лучшей постановки дела надзора за шпионами и более скорого разбора судебных дел о них, было признано необходимым принять неотложно надлежащие меры.
Поэтому после Мукденских боев розыск неприятельских шпионов, преимущественно из европейцев (евреев, греков, армян, турок и проч.) и негласный надзор за ними имелось в виду возложить на некоего Персица (рядового 4-го Заамурского железнодорожного батальона) под непосредственным руководством заведующего жандармско-полицейским надзором Маньчжурских армий отдельного корпуса жандармов подполковника Шершова.
Названный Персиц казался по своим способностям, знанию иностранных языков и своей службе до войны в сыскной полиции лицом, вполне подготовленным для намеченной цели.
Ввиду имевшихся сведений, что очагом шпионства неприятеля являлся г. Харбин, Персиц был командирован в этот город, причем на организацию и ведение этого дела ассигновалось ежемесячно в распоряжение подполковника Шершова 1000 рублей.
Но попытка эта окончилась полной неудачей, вследствие того, что Персиц оказался нравственно несостоятельным и не сумел подыскать хороших сыскных агентов.
С большим успехом велась борьба с неприятельскими шпионами из китайцев. Лучшим приемом было признано ведение ее посредством китайцев же.
Дело это было поручено купцу Тифонтаю, агенты которого действительно вскоре раскрыли несколько шпионских гнезд, среди них самые значительные в Маймайкае и в Гунчжулине.
Поимкой неприятельских лазутчиков занимались также агенты начальника транспортов Маньчжурских армий Генерального штаба генерал-майора Ухач-Огоровича.
В течение мая с. г. были получены неоднократно сведения о том, что японцы высылают в большом количестве лазутчиков-китайцев в расположение наших армий, в тыл их и на все железнодорожные станции, преимущественно на участке Харбин – Гунчжулин, для сбора сведений о наших войсках, особенно для наблюдения за вновь прибывающими из России подкреплениями.
Ввиду этого отношением от 7-го июня с.г. за № 6883 был запрошен начальник военных сообщений при Главнокомандующем по следующим пунктам:
1) Какие приняты меры названным управлением относительно наблюдения и задержания японских шпионов.
2) На какие органы эти обязанности возложены в расположении армий, в тылу и на железнодорожных станциях.
3) Какие инструкции даны органам, на которые возложены законом наблюдение за шпионами и задержание их.
4) Принятие каких мер считалось бы желательным для более успешной борьбы со шпионами противника.
В ответ на это отношение была препровождена и.д. начальника этапов «Инструкция для руководства комендантам этапов для борьбы со шпионством».
Инструкция эта была препровождена военному следователю полковнику Огиевскому на заключение.
Инструкция с приложением заключения полковника Огиевского была препровождена для сведения и руководства в штабы: армий, Приамурского военного округа, тыла армий, Заамурского округа отдельного корпуса пограничной стражи и военным комиссарам.
Для ускорения, а главное для объединения всех дел о неприятельских шпионах в руках одного лица, было возбуждено ходатайство о прикомандировании к Управлению генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем специального военного следователя.
Выбор пал на военного следователя 3-й Маньчжурской армии при 4-м армейском корпусе полковника Огиевского, который уже был несколько лет помощником военного прокурора, четвертый год состоял военным следователем, был уже знаком с организацией шпионства в Японии и по месту постоянного служения при штабе 4-го армейского корпуса жил близ штаба Главнокомандующего.
Сосредоточение всех дел о шпионах неприятеля в руках одного опытного лица имело еще то большое преимущество, что мы узнавали новые приемы ведения тайной разведки японцами, по мере того, как они выяснились из разбора судебных дел и которые японцы, как установлено, часто видоизменяли.
Прилагается доклад полковника Огиевского «Об организации шпионства в японской армии».
Кроме того, штаб получал сведения о всех подозрительных лицах из разбора судебных дел и захваченных вещественных доказательств.
Независимо от этого, находились на учете у полковника Огиевского все подозреваемые в шпионстве лица, сведения о которых получались разведывательным отделением от наших военных агентов, комиссаров, консулов и проч.
За все время прикомандирования полковника Огиевского к Управлению генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем было рассмотрено 8 дел о неприятельских шпионах, всего о 25 обвиняемых, из коих осуждено и казнено 16 человек, а оправдано 9.
Из дел о шпионах было установлено, что японским лазутчикам из китайцев для сбора сведений о наших войсках указывалось обращать внимание главным образом на цвет и шифровку погон.
Дабы затруднить японцам пользоваться этим самым безопасным и надежным средством для установления частей наших войск, был поднят вопрос о снятии нашими войсками погон наподобие японской армии, но такая мера была признана неудобной ввиду дисциплины.
В заключение нельзя не отметить, что борьба со шпионами затруднялась в высшей степени еще тем обстоятельством, что японцы могли пользоваться для целей тайной разведки своими соотечественниками. Эти последние, по наружности похожие на китайцев, переодевались в китайское платье, привязывали косу и в среде настоящих китайцев делались неузнаваемыми для неопытного глаза наших войск. Местное население их не только не выдавало, но даже часто скрывало.
Случаи поимки таких шпионов были очень редки, за всю кампанию – 4, и всегда были случайными[6]. Но как видно, отчасти из опросов пойманных разведчиков-японцев, отчасти же из других источников, японцы, в особенности накануне больших наступательных операций, высылали всегда густую цепь переодетых китайцами разведчиков, преимущественно из офицеров и нижних чинов кавалерии.
IV. СБОР И ОБРАБОТКА СВЕДЕНИЙ О ПРОТИВНИКЕ. СВОДКА
Главной задачей разведывательного отделения была группировка всех разнообразных сведений о противнике, поступающих в штаб Главнокомандующего, и возможно частое сообщение их, в обработке, войскам. Выливалось это в виде «сводок сведений о противнике».
Настоящий отдел имеет целью рассмотреть следующие вопросы:
А. Источники, которые служили материалом для сводки.
Б. Группировку сведений.
В. Характер содержания и принятую форму сводки.
Г. Снабжение сводками войск.
Настоящий отдел имеет целью рассмотреть следующие вопросы:
А. Источники, которые служили материалом для сводки.
Б. Группировку сведений.
В. Характер содержания и принятую форму сводки.
Г. Снабжение сводками войск.
А. Материал для сводки
Сведения о противнике, поступавшие в штаб, делились:
1) на получившие предварительную обработку в низших штабах и
2) на сырой материал.
Первые обычно представлялись в форме «сводок», т. е. донесения из первоисточников, уже оказывались выжатыми; все наиболее достоверное и существенное в них отобрано и сделаны выводы на основании критического сопоставления с другими данными.
Так как в штаб продолжало поступать много донесений непосредственно от войск пограничной стражи, и с целью снять с разведывательного отделения непроизводительную работу группировки и разбора сведений, которые должны были быть сведены в низших штабах, было предложено (в марте 1905 г.) штабу Заамурского округа представлять сведения в виде сводок.
Вследствие этих указаний донесения чинов пограничной стражи стали поступать в штаб округа в этой форме.
К той же форме перешел и Мукденский комиссар.
Поступление же в штаб Главнокомандующего донесений непосредственно от войск было ограниченно.
В последнее время материал для сводки уже распределялся так:
1. Предварительно обработанный
Сводки штабов:
1-й армии,
2-й армии,
3-й армии;
Приамурского военного о. (с 1 июля);
Заамурского окр. пограничн. стражи (с 2-го апреля);
Мукденского военн. комиссара (с апреля).
2. Сырой
Донесения:
а) Дальней и ближней агентуры штаба Главнокомандующего.
б) штаба тыла.
в) Войсковых штабов: отрядов ген. Ренненкампфа и Мищенко.
Опросы
пленных
(копии).
Выборки из газет.
Копии с донесений непосредственно от штабов отрядов генералов Ренненкампфа и Мищенко имели значение, так как отряды эти носили характер отдельных фланговых[14].
Опросы пленных, показания которых уже входили в сводки армий, препровождались в копиях в штаб Главнокомандующего ввиду того, что показания эти давали богатый материал по вопросам организации японских армий.
Пользование японской печатью было крайне затруднено тем, что в нее не проникала военная тайна, кроме того, офицеры Генерального штаба разведывательного отделения были в руках малочисленных и сравнительно мало знающих переводчиков.
1) на получившие предварительную обработку в низших штабах и
2) на сырой материал.
Первые обычно представлялись в форме «сводок», т. е. донесения из первоисточников, уже оказывались выжатыми; все наиболее достоверное и существенное в них отобрано и сделаны выводы на основании критического сопоставления с другими данными.
Так как в штаб продолжало поступать много донесений непосредственно от войск пограничной стражи, и с целью снять с разведывательного отделения непроизводительную работу группировки и разбора сведений, которые должны были быть сведены в низших штабах, было предложено (в марте 1905 г.) штабу Заамурского округа представлять сведения в виде сводок.
Вследствие этих указаний донесения чинов пограничной стражи стали поступать в штаб округа в этой форме.
К той же форме перешел и Мукденский комиссар.
Поступление же в штаб Главнокомандующего донесений непосредственно от войск было ограниченно.
В последнее время материал для сводки уже распределялся так:
1. Предварительно обработанный
Сводки штабов:
1-й армии,
2-й армии,
3-й армии;
Приамурского военного о. (с 1 июля);
Заамурского окр. пограничн. стражи (с 2-го апреля);
Мукденского военн. комиссара (с апреля).
2. Сырой
Донесения:
а) Дальней и ближней агентуры штаба Главнокомандующего.
б) штаба тыла.
в) Войсковых штабов: отрядов ген. Ренненкампфа и Мищенко.
Опросы
пленных
(копии).
Выборки из газет.
Копии с донесений непосредственно от штабов отрядов генералов Ренненкампфа и Мищенко имели значение, так как отряды эти носили характер отдельных фланговых[14].
Опросы пленных, показания которых уже входили в сводки армий, препровождались в копиях в штаб Главнокомандующего ввиду того, что показания эти давали богатый материал по вопросам организации японских армий.
Пользование японской печатью было крайне затруднено тем, что в нее не проникала военная тайна, кроме того, офицеры Генерального штаба разведывательного отделения были в руках малочисленных и сравнительно мало знающих переводчиков.
Б. Группировка сведений
Сведения о противнике при разборе было принято делить по степени вероятия на так называемые документальные,т. е. несомненные, и вероятные,приводившие к предположительным заключениям.
Документальныесведения получались посредством: захвата пленных, различных знаков отличий войск, записных книжек, писем и т. п.
Сведения эти служили основойпри сведении в одно всех разнообразных данных. В канву документальных сведений вплетались, с тем или другим показателем достоверности, предположительные.
Эти последние получались из опросов пленных и донесений тайных агентов и, хотя весьма мало, из печати. Показаниям пленных, на основании опыта, давалась большая вера, так как показания их часто документально подтверждались. Сведения же тайной разведки, зависящие от надежности лазутчиков, по степени вероятия ставились на последнее место[15].
После боя под Мукденом к лазутчикам, разведывающим расположение армий Ойямы, были предъявлены требования доставки документов. Донесения, сопровождаемые таким подтверждением, были оцениваемы выше.
Отдельную, сравнительно незначительную, группу сведений составляли выборки из прессы. Более ценные были почерпнуты из японских и английских газет.
Такие вопросы разведки, как устройство тыла противника, расположение глубоких резервов, подход подкреплений, новые формирования, мобилизация частей в Японии, освещались главным образом донесениями тайных агентов;
организация – главным образом показаниями пленных и документами;
группировка сил, укрепления на фронте – преимущественно непосредственно войсковой разведкой, доставлявшей пленных и другие документальные данные.
Естественно, что самые точные сведения имелись в разведывательном отделении относительно группировки войск в ближайшей полосе и об организации (на основании результатов войсковой разведки) и менее достоверные – о глубоких резервах и о том, что делалось в далеком тылу до Японии включительно.
Как известно, после Мукдена связь с противником была совершенно потеряна; поэтому не лишен интереса характерный порядок, в котором картина положения японцев восстановилась[16].
В первых числах марта вошла в соприкосновение конница сторон и вырисовалась только линия передовых конных частей.
В середине марта вполне определилась линия пехотного охранения и места авангардов на важнейших операционных направлениях, а на крайнем востоке обнаружены части армии Кавамуры (в долине Хуньхе).
25 марта уже документально были установлены японские войсковые части в трех точках фронта, а именно: авангард армий Ойямы (Нодзу в районе Кайюань-Телин) и конные авангарды: бригада Тамуры (по дороге на Цзинцзятунь) и бригада Акиямы на (Цулюшу).
2 апреля (сводка № 36) в общих чертах намечались районы двух фланговых армий – Ноги и Кавамуры. Об армиях Оку и Куроки делалось предположение (на основании сведений лазутчиков и метода сопоставления), что обе они в резерве за серединой. Другими словами, рисовалось, что армии Ойямы были расположены в крестообразном порядке.
16 апреля (сводка № 47) первое документальное сведение об армии Куроки подтвердило существовавшее о ней предположение.
К 28 апреля расположение армий, кроме Оку и Куроки, остававшихся в резерве, было определено уже по дивизиям (сводки № 53).
2 мая выяснился выход из резерва армии Куроки и расположение двух ее дивизий (сводка № 56).
Наконец к 11 мая (сводка № 63) установлено появление головы армии Оку.
Таким образом, к этому времени порядок развертывания японских армий не возбуждал никаких сомнений. В резерве считались: 3, 4, 8 гвардейские полевые дивизии и все резервные части, не считая 1-й резервной дивизии Ялучжанской армии.
К середине мая, т. е. через 2,5 месяца после потери связи с противником, группировка была более или менее подробно восстановлена.
В общих чертах (по армиям) она была восстановлена 2-го апреля, т. е. через месяц.
В области организации и новых формирований группировка сведений, большинство которых было от тайных агентов, позволила сделать к августу месяцу несколько выводов, подтвердившихся затем документально (сводки №№ 70, 74, 85, 99, 100). Так, была подмечена реорганизация резервных войск и установлено сформирование весной и в течение лета пяти новых полевых дивизий №№ 13—17.
Труднее всего было следить за подходом подкрепленийк армиям Ойямы.
Благодаря тому, что в японскую печать никогда не проскальзывали подобные указания[17], в документах также их почти не встречалось, а пленные, видимо, искренно не знали об этом, приходилось сопоставлять между собою исключительно сведения лазутчиков.Работа же этих последних была крайне затруднена отсутствием наружных отличий в японских войсках (сводка № 96).
Факт прибытия на Маньчжурский театр трех новых полевых дивизий (14-й, 15-й и 16-й) и их места были окончательно удостоверены лишь документами, захваченными в конце августа на фронте 1-й армии (сводка № 100).
До этого же времени прибытие подкреплений в виде новых дивизий, хотя и было признано (вследствие значительного числа показаний лазутчиков) весьма вероятным и притом именно в числе 3-х (сводка № 79 и др.), но не поддавалось определению: точное время их прибытия, пути подхода и районы сосредоточения.
Сравнение выводов, явившихся результатом разбора сведений о группировке армий Ойямы на фронтеи сведений о подходе подкреплений, т. е. о том, что делалось у него в тылу,характеризует уверенность и твердость первых и гадательность вторых.
Думается, что гадательность выводов, построенных на донесениях из односторонних источников и при этом еще из наименее надежных (лазутчики), вполне естественна.
Документальныесведения получались посредством: захвата пленных, различных знаков отличий войск, записных книжек, писем и т. п.
Сведения эти служили основойпри сведении в одно всех разнообразных данных. В канву документальных сведений вплетались, с тем или другим показателем достоверности, предположительные.
Эти последние получались из опросов пленных и донесений тайных агентов и, хотя весьма мало, из печати. Показаниям пленных, на основании опыта, давалась большая вера, так как показания их часто документально подтверждались. Сведения же тайной разведки, зависящие от надежности лазутчиков, по степени вероятия ставились на последнее место[15].
После боя под Мукденом к лазутчикам, разведывающим расположение армий Ойямы, были предъявлены требования доставки документов. Донесения, сопровождаемые таким подтверждением, были оцениваемы выше.
Отдельную, сравнительно незначительную, группу сведений составляли выборки из прессы. Более ценные были почерпнуты из японских и английских газет.
Такие вопросы разведки, как устройство тыла противника, расположение глубоких резервов, подход подкреплений, новые формирования, мобилизация частей в Японии, освещались главным образом донесениями тайных агентов;
организация – главным образом показаниями пленных и документами;
группировка сил, укрепления на фронте – преимущественно непосредственно войсковой разведкой, доставлявшей пленных и другие документальные данные.
Естественно, что самые точные сведения имелись в разведывательном отделении относительно группировки войск в ближайшей полосе и об организации (на основании результатов войсковой разведки) и менее достоверные – о глубоких резервах и о том, что делалось в далеком тылу до Японии включительно.
Как известно, после Мукдена связь с противником была совершенно потеряна; поэтому не лишен интереса характерный порядок, в котором картина положения японцев восстановилась[16].
В первых числах марта вошла в соприкосновение конница сторон и вырисовалась только линия передовых конных частей.
В середине марта вполне определилась линия пехотного охранения и места авангардов на важнейших операционных направлениях, а на крайнем востоке обнаружены части армии Кавамуры (в долине Хуньхе).
25 марта уже документально были установлены японские войсковые части в трех точках фронта, а именно: авангард армий Ойямы (Нодзу в районе Кайюань-Телин) и конные авангарды: бригада Тамуры (по дороге на Цзинцзятунь) и бригада Акиямы на (Цулюшу).
2 апреля (сводка № 36) в общих чертах намечались районы двух фланговых армий – Ноги и Кавамуры. Об армиях Оку и Куроки делалось предположение (на основании сведений лазутчиков и метода сопоставления), что обе они в резерве за серединой. Другими словами, рисовалось, что армии Ойямы были расположены в крестообразном порядке.
16 апреля (сводка № 47) первое документальное сведение об армии Куроки подтвердило существовавшее о ней предположение.
К 28 апреля расположение армий, кроме Оку и Куроки, остававшихся в резерве, было определено уже по дивизиям (сводки № 53).
2 мая выяснился выход из резерва армии Куроки и расположение двух ее дивизий (сводка № 56).
Наконец к 11 мая (сводка № 63) установлено появление головы армии Оку.
Таким образом, к этому времени порядок развертывания японских армий не возбуждал никаких сомнений. В резерве считались: 3, 4, 8 гвардейские полевые дивизии и все резервные части, не считая 1-й резервной дивизии Ялучжанской армии.
К середине мая, т. е. через 2,5 месяца после потери связи с противником, группировка была более или менее подробно восстановлена.
В общих чертах (по армиям) она была восстановлена 2-го апреля, т. е. через месяц.
В области организации и новых формирований группировка сведений, большинство которых было от тайных агентов, позволила сделать к августу месяцу несколько выводов, подтвердившихся затем документально (сводки №№ 70, 74, 85, 99, 100). Так, была подмечена реорганизация резервных войск и установлено сформирование весной и в течение лета пяти новых полевых дивизий №№ 13—17.
Труднее всего было следить за подходом подкрепленийк армиям Ойямы.
Благодаря тому, что в японскую печать никогда не проскальзывали подобные указания[17], в документах также их почти не встречалось, а пленные, видимо, искренно не знали об этом, приходилось сопоставлять между собою исключительно сведения лазутчиков.Работа же этих последних была крайне затруднена отсутствием наружных отличий в японских войсках (сводка № 96).
Факт прибытия на Маньчжурский театр трех новых полевых дивизий (14-й, 15-й и 16-й) и их места были окончательно удостоверены лишь документами, захваченными в конце августа на фронте 1-й армии (сводка № 100).
До этого же времени прибытие подкреплений в виде новых дивизий, хотя и было признано (вследствие значительного числа показаний лазутчиков) весьма вероятным и притом именно в числе 3-х (сводка № 79 и др.), но не поддавалось определению: точное время их прибытия, пути подхода и районы сосредоточения.
Сравнение выводов, явившихся результатом разбора сведений о группировке армий Ойямы на фронтеи сведений о подходе подкреплений, т. е. о том, что делалось у него в тылу,характеризует уверенность и твердость первых и гадательность вторых.
Думается, что гадательность выводов, построенных на донесениях из односторонних источников и при этом еще из наименее надежных (лазутчики), вполне естественна.
В. Характер содержания и форма сводки
Исследования велись по следующим вопросам.
1. Группировка на театрах Маньчжурском и Корейском. Укрепления.
2. Подход подкреплений.
3. Планы японцев.
4. Устройство тыла.
5. Организация и состав войск.
6. Численность.
7. Новые формирования.
8. Тактика японской армии.
Сообразно с этим разделялись и отделы в сводках. При этом практика показала, что загромождение одной сводки ответами на все или даже несколько перечисленных вопросов, неудобно и что, наоборот, цельность как исследования, так и впечатления достигаются лучше при сводке, затрагивающей одну какую-нибудь сторону разведки или немногие из них зараз, такой тип сводки, стремящийся к возможной сжатости и избегающий разброски и был принят как наиболее отвечавший требованиям штаба Главнокомандующего.
Сведения, которые не могли быть включены в перечисленные крупные отделы и случайного характера, как то: настроение войск и жителей, вооружение, флот, данные исторического интереса и т. п., составляли отдел «разных известий».
В некоторых объяснениях нуждаются отделы: группировки и численности войск.
Группировка войскармии Ойямы составлялась в том предположении, что отдельные армии сосредоточены,т. е. части, которые в действительности могли быть в резерве, но могли быть и в сравнительном удалении на сообщениях, предполагались в резерве[18].
Численность войск в ружьяхдавалась двумя цифрами: 1) штатного состава и 2) с 25% сверхштатной надбавкой, о которой с начала войны накапливались довольно определенные сведения.
В общем, для противника принимались самые благоприятные условия.
Что касается формы сводки,то, преследуя цель сжатости изложения, разведывательное отделение стремилось вынести из текста, что возможно, в схемыи таблицы.
Достигалась и наглядность, что особенно было важно для группировки войск. Схем группировки было дано за период с апреля по 1-е августа – 13, таким образом, примерно три раза в месяц давалась общая схема расположения противника.
1. Группировка на театрах Маньчжурском и Корейском. Укрепления.
2. Подход подкреплений.
3. Планы японцев.
4. Устройство тыла.
5. Организация и состав войск.
6. Численность.
7. Новые формирования.
8. Тактика японской армии.
Сообразно с этим разделялись и отделы в сводках. При этом практика показала, что загромождение одной сводки ответами на все или даже несколько перечисленных вопросов, неудобно и что, наоборот, цельность как исследования, так и впечатления достигаются лучше при сводке, затрагивающей одну какую-нибудь сторону разведки или немногие из них зараз, такой тип сводки, стремящийся к возможной сжатости и избегающий разброски и был принят как наиболее отвечавший требованиям штаба Главнокомандующего.
Сведения, которые не могли быть включены в перечисленные крупные отделы и случайного характера, как то: настроение войск и жителей, вооружение, флот, данные исторического интереса и т. п., составляли отдел «разных известий».
В некоторых объяснениях нуждаются отделы: группировки и численности войск.
Группировка войскармии Ойямы составлялась в том предположении, что отдельные армии сосредоточены,т. е. части, которые в действительности могли быть в резерве, но могли быть и в сравнительном удалении на сообщениях, предполагались в резерве[18].
Численность войск в ружьяхдавалась двумя цифрами: 1) штатного состава и 2) с 25% сверхштатной надбавкой, о которой с начала войны накапливались довольно определенные сведения.
В общем, для противника принимались самые благоприятные условия.
Что касается формы сводки,то, преследуя цель сжатости изложения, разведывательное отделение стремилось вынести из текста, что возможно, в схемыи таблицы.
Достигалась и наглядность, что особенно было важно для группировки войск. Схем группировки было дано за период с апреля по 1-е августа – 13, таким образом, примерно три раза в месяц давалась общая схема расположения противника.