Заводы Главного артиллерийского управления из-за слабой материально-технической базы и забастовок рабочих оказались не в состоянии обеспечить потребности действующей армии. Меры, принятые управлением по повышению их производительности, не смогли существенно улучшить положения, так как запоздали на несколько лет. Не помогли ни закупки за границей, ни заказы частным оружейным заводам. В сложившейся ситуации единственно надежным источником снабжения стали неприкосновенные запасы артиллерийских складов и войск, не участвующих в боевых действиях. Изъяв большую их часть, ГАУ сумело в значительной степени удовлетворить потребности действующей армии. В то же время это обескровило боевой потенциал империи, и Россия осталась почти безоружна на своих западных и азиатских границах.
Несколько легче перенесло войну Главное инженерное управление. Вопросы формирования и комплектования инженерных частей, ввиду их немногочисленности, не вызвали особых затруднений. Управлению приходилось отправлять меньше грузов на театр военных действий, так как значительная часть инженерного имущества изготовлялась непосредственно в войсках действующей армии. Успеху работы управления способствовала предусмотрительность его чиновников, приступивших с самого начала войны к созданию запасов инженерного имущества на случай его утери и порчи[#] во время боевых действий. К сожалению, такая предусмотрительность проявлялась не всегда, и в случае с ручными гранатами недальновидность тех же чиновников привела к неприятным последствиям. К изъятию неприкосновенных запасов Главное инженерное управление прибегало гораздо реже, чем Главное артиллерийское. Поэтому недостачу удалось в значительной степени возместить уже к концу войны.
В наиболее тяжелом финансовом положении оказалось Главное интендантское управление. Ему всегда выделялось меньше ассигнований, чем требовалось, а просьбы начальника ГИУ об отпуске дополнительных средств встречали стойкое сопротивление членов Военного совета. Поэтому интендантство было гораздо хуже подготовлено к войне, чем, скажем, артиллерийский и инженерный главки. Во время войны финансовое положение интендантства не во многом изменилось к лучшему, в результате чего основная часть предметов снабжения приобреталась с торгов по «наидешевейшей цене», что пагубно отражалось и на сроках выполнения заказов командования, и на качестве закупаемой продукции. В 1904—1905 гг. интендантству пришлось изъять большую часть неприкосновенных запасов и даже забрать часть обмундирования у войск Европейской России.
Немалый вред снабжению армии наносил бюрократизм чинов Главного интендантского управления, который, впрочем, значительно уменьшился по мере развития военных действий. По-прежнему имела место коррупция, но не она, а закупки по «наидешевейшей цене» оказались главной причиной низкого качества интендантского довольствия.
Из-за нехватки кадров интендантство, часто не справляющееся с текущей работой, было вынуждено прибегать к помощи других государственных учреждений. Однако она оказывалась на благотворительных началах, и не всегда Главное интендантское управление получало ее в нужном объеме.
В период Русско-японской войны интендантское снабжение было наиболее слабым местом в работе Военного министерства.
Для Главного военно-медицинского управления самой острой проблемой в период войны 1904—1905 гг. стал недостаток кадров, объяснявшийся низким уровнем финансирования военно-медицинского образования, а также тем, что по ряду причин Военно-медицинская академия не отвечала стоявшим перед ней задачам и не была заинтересована в подготовке кадров для военного ведомства. При решении организационных вопросов управление проявило себя с разных сторон: с одной – эффективно организовало борьбу с эпидемиями, но с другой – допускало грубые просчеты при распределении кадров, а также при организации медицинского обследования запасных и новобранцев. Снабжение действующей армии медицинским имуществом было организовано хорошо и не вызвало осложнений во взаимоотношениях командования действующей армии с Военным министерством. Это объяснялось не только расторопностью Главного военно-медицинского управления, но и неизмеримо меньшим по сравнению с другими главками объемом поставок.
Однако в целом административно-хозяйственную деятельность Военного министерства по обеспечению действующей армии в описываемый период следует признать неудовлетворительной[#].
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
КОММЕНТАРИИ
Несколько легче перенесло войну Главное инженерное управление. Вопросы формирования и комплектования инженерных частей, ввиду их немногочисленности, не вызвали особых затруднений. Управлению приходилось отправлять меньше грузов на театр военных действий, так как значительная часть инженерного имущества изготовлялась непосредственно в войсках действующей армии. Успеху работы управления способствовала предусмотрительность его чиновников, приступивших с самого начала войны к созданию запасов инженерного имущества на случай его утери и порчи[#] во время боевых действий. К сожалению, такая предусмотрительность проявлялась не всегда, и в случае с ручными гранатами недальновидность тех же чиновников привела к неприятным последствиям. К изъятию неприкосновенных запасов Главное инженерное управление прибегало гораздо реже, чем Главное артиллерийское. Поэтому недостачу удалось в значительной степени возместить уже к концу войны.
В наиболее тяжелом финансовом положении оказалось Главное интендантское управление. Ему всегда выделялось меньше ассигнований, чем требовалось, а просьбы начальника ГИУ об отпуске дополнительных средств встречали стойкое сопротивление членов Военного совета. Поэтому интендантство было гораздо хуже подготовлено к войне, чем, скажем, артиллерийский и инженерный главки. Во время войны финансовое положение интендантства не во многом изменилось к лучшему, в результате чего основная часть предметов снабжения приобреталась с торгов по «наидешевейшей цене», что пагубно отражалось и на сроках выполнения заказов командования, и на качестве закупаемой продукции. В 1904—1905 гг. интендантству пришлось изъять большую часть неприкосновенных запасов и даже забрать часть обмундирования у войск Европейской России.
Немалый вред снабжению армии наносил бюрократизм чинов Главного интендантского управления, который, впрочем, значительно уменьшился по мере развития военных действий. По-прежнему имела место коррупция, но не она, а закупки по «наидешевейшей цене» оказались главной причиной низкого качества интендантского довольствия.
Из-за нехватки кадров интендантство, часто не справляющееся с текущей работой, было вынуждено прибегать к помощи других государственных учреждений. Однако она оказывалась на благотворительных началах, и не всегда Главное интендантское управление получало ее в нужном объеме.
В период Русско-японской войны интендантское снабжение было наиболее слабым местом в работе Военного министерства.
Для Главного военно-медицинского управления самой острой проблемой в период войны 1904—1905 гг. стал недостаток кадров, объяснявшийся низким уровнем финансирования военно-медицинского образования, а также тем, что по ряду причин Военно-медицинская академия не отвечала стоявшим перед ней задачам и не была заинтересована в подготовке кадров для военного ведомства. При решении организационных вопросов управление проявило себя с разных сторон: с одной – эффективно организовало борьбу с эпидемиями, но с другой – допускало грубые просчеты при распределении кадров, а также при организации медицинского обследования запасных и новобранцев. Снабжение действующей армии медицинским имуществом было организовано хорошо и не вызвало осложнений во взаимоотношениях командования действующей армии с Военным министерством. Это объяснялось не только расторопностью Главного военно-медицинского управления, но и неизмеримо меньшим по сравнению с другими главками объемом поставок.
Однако в целом административно-хозяйственную деятельность Военного министерства по обеспечению действующей армии в описываемый период следует признать неудовлетворительной[#].
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Все вышеизложенное позволяет сделать следующие выводы.
Историография Русско-японской войны весьма обширна. Однако эта тема не являлась предметом постоянноговнимания историков. Наибольшее количество работ приходится на период между этой и Первой мировой войнами. Затем интерес к данной проблеме затухает и пробуждается ненадолго лишь в связи с очередными ухудшениями российско-японских отношений.
Ни одна из опубликованных работ не затрагивает сколько-нибудь серьезно нашей темы, и лишь некоторые содержат обрывки информации, имеющей отношение к аппарату военного управления. Поэтому изучение проблемы основано почти исключительно на многочисленных и разнообразных источниках. Наибольший интерес представляет обширный комплекс архивных документов.
В начале двадцатого столетия наступила эпоха бурного развития военной техники и тотальных войн. Если в прежние времена армия, даже заброшенная на значительное расстояние от своего отечества, сохраняла боеспособность, то в XX веке технические и хозяйственные потребности войск привели к тесной их зависимости от экономического потенциала страны. Войны новой эпохи влекли за собой необходимость мобилизации всего народного хозяйства (промышленности, сельского хозяйства, финансов и самого населения). В таких условиях резко возрастала роль управленческого аппарата Военного министерства, и теперь оно должно было работать в плотном, непосредственном контакте с другими частями государственного механизма. Но в России оно оставалось по-прежнему «одним из многих» и действовало само по себе, практически без помощи других государственных учреждений.
Во время Русско-японской войны не были проведены мобилизация экономики и перестройка ее на военные рельсы, отсутствовали специальные координационные органы. Связь Военного министерства с другими ведомствами практически отсутствовала, если не считать установления более тесных контактов с Министерством путей сообщения и эпизодической помощи интендантству со стороны ряда государственных учреждений. Кроме того, в результате конкретных исторических условий Военное министерство оказалось не только в межведомственной, но и в полной общественной изоляции.
Из-за недальновидности правительства и стараниями агентов влияния (вроде С. Ю.Витте) в конце XIX века резко сократились военные расходы, в результате чего военное ведомство оказалось в жестких тисках бедности. Нищенский бюджет повлек за собой чрезмерную централизацию в расходовании средств, бездействие на тех участках, на которые денег не хватало, и в конечном счете – общий застой в военном деле.
Оставляла желать лучшего и сама организация военной машины. Отсутствие четкой регламентации во взаимоотношениях ее центральных и местных органов вело к пагубной в условиях войны децентрализации в управлении, медлительности и неповоротливости аппарата. Именно эти обстоятельства были корнем всех бед.
Конечно, имели место и другие факторы, как то: бюрократизм, слепое следование устаревшим инструкциям, грубые ошибки аппаратчиков и т. д. Однако эти явления характерны в той или иной степени для любой управленческой структуры, имеющей достаточно долгий стаж работы. Но в условиях застоя эти качества обостряются.
Во время Русско-японской войны практически не произошла перестройка аппарата Военного министерства на военные рельсы. Правда, в связи с войной наблюдался ряд дополнений в управленческой структуре, но они имели эпизодический характер и осуществлялись довольно вяло. То же самое можно сказать о реформе военного управления, необходимость которой давно назрела и ясно проявилась с началом войны. Вялотекущее обсуждение проектов реформы затянулось надолго, и первые нововведения появились уже накануне Портсмутского мира. Кроме того, из-за некомпетентного вмешательства правящих верхов реформа была проведена не в лучшем из предлагаемых вариантов.
В период Русско-японской войны Военное министерство не справлялось должным образом с исполнением своих обязанностей, что оказало непосредственное и отрицательное влияние на ход боевых действий. Непродуманная система частных мобилизаций привела к тому, что действующая армия оказалась укомплектована наихудшим из возможных контингентов солдат. Отсутствие необходимого количества учебных частей, прямым виновником которого был Главный штаб, привело к тому, что запасные солдаты попадали в действующую армию без необходимой переподготовки. Военное министерство не смогло справиться с некомплектом офицерского состава и медицинских кадров, допускало грубые ошибки при решении организационных вопросов.
Недостаточное финансирование и плохая организация военной разведки повлекли за собой абсолютную неготовность к войне. Кроме того, пришлось лихорадочно менять все планы и расчеты Военного министерства.
Из-за дезорганизации в работе военной цензуры она не сумела предотвратить проникновение секретной информации на страницы печати, что создало на редкость выгодные условия для работы вражеской агентуры, а неэффективность нашей контрразведки обеспечила ей почти полную безнаказанность.
Армия, находясь в прямой зависимости от поставок оружия, боеприпасов и снаряжения из Европейской России (что в принципе характерно для всех войн России в XX веке), не получала оперативно того, что требовалось для успешного ведения боевых действий. Нельзя сказать, что Военное министерство проявило в этой области бездействие и халатность, но результаты его работы оставляли желать лучшего. Дело в том, что все принимаемые меры имели «догоняющий» характер и большую часть своей энергии Военному министерству приходилось тратить на наверстывание упущений мирного времени, что было невозможно сделать за столь короткий срок. В конечном счете действующую армию удалось вооружить лишь посредством изъятия неприкосновенных запасов войск, не участвующих в боевых действиях, что оставило Россию практически безоружной на ее европейских и азиатских границах.
Наиболее тяжелая ситуация сложилась в сфере снабжения войск обмундированием, снаряжением и продовольствием, что объяснялось недопониманием значения интендантства со стороны руководства Военного министерства и финансированием его по «остаточному» принципу. Даже в условиях военного времени интендантству приходилось закупать почти все с торгов по «наидешевейшей» цене, что привело к неимоверному затягиванию сроков поставок и низкому качеству предметов интендантского довольствия.
В то же время нельзя не отметить ряд положительных моментов в деятельности Военного министерства, например хорошую работу Управления военных сообщений, энергичную и эффективную борьбу с эпидемиями, предусмотрительность и добросовестность некоторых чиновников. Но, к сожалению, это лишь исключения из правила.
Таким образом, Военное министерство в период Русско-японской войны не сумело оперативно и эффективно, полностью и своевременно обеспечить потребности подведомственных ему учреждений (в нашем случае это главным образом действующая армия), поскольку для обеспечения эффективности его работы были необходимы:
а) достаточное и своевременное финансирование, четкое понимание условий и потребностей войны еще до ее начала; своевременное проведение подготовительных мероприятий;
б) рациональная организация управленческой структуры, быстрая перестройка ее самой и методов ее работы на военные рельсы;
в) тесные связи и взаимопомощь с другими государственными учреждениями, поддержка общественного мнения и патриотический подъем населения.
Ничего этого в описываемый период не было.
Работа управленческого аппарата Военного министерства во время войны самым непосредственным образом влияла на состояние действующей армии и явилась хотя не единственной, но одной из важнейших причин поражения.
Историография Русско-японской войны весьма обширна. Однако эта тема не являлась предметом постоянноговнимания историков. Наибольшее количество работ приходится на период между этой и Первой мировой войнами. Затем интерес к данной проблеме затухает и пробуждается ненадолго лишь в связи с очередными ухудшениями российско-японских отношений.
Ни одна из опубликованных работ не затрагивает сколько-нибудь серьезно нашей темы, и лишь некоторые содержат обрывки информации, имеющей отношение к аппарату военного управления. Поэтому изучение проблемы основано почти исключительно на многочисленных и разнообразных источниках. Наибольший интерес представляет обширный комплекс архивных документов.
В начале двадцатого столетия наступила эпоха бурного развития военной техники и тотальных войн. Если в прежние времена армия, даже заброшенная на значительное расстояние от своего отечества, сохраняла боеспособность, то в XX веке технические и хозяйственные потребности войск привели к тесной их зависимости от экономического потенциала страны. Войны новой эпохи влекли за собой необходимость мобилизации всего народного хозяйства (промышленности, сельского хозяйства, финансов и самого населения). В таких условиях резко возрастала роль управленческого аппарата Военного министерства, и теперь оно должно было работать в плотном, непосредственном контакте с другими частями государственного механизма. Но в России оно оставалось по-прежнему «одним из многих» и действовало само по себе, практически без помощи других государственных учреждений.
Во время Русско-японской войны не были проведены мобилизация экономики и перестройка ее на военные рельсы, отсутствовали специальные координационные органы. Связь Военного министерства с другими ведомствами практически отсутствовала, если не считать установления более тесных контактов с Министерством путей сообщения и эпизодической помощи интендантству со стороны ряда государственных учреждений. Кроме того, в результате конкретных исторических условий Военное министерство оказалось не только в межведомственной, но и в полной общественной изоляции.
Из-за недальновидности правительства и стараниями агентов влияния (вроде С. Ю.Витте) в конце XIX века резко сократились военные расходы, в результате чего военное ведомство оказалось в жестких тисках бедности. Нищенский бюджет повлек за собой чрезмерную централизацию в расходовании средств, бездействие на тех участках, на которые денег не хватало, и в конечном счете – общий застой в военном деле.
Оставляла желать лучшего и сама организация военной машины. Отсутствие четкой регламентации во взаимоотношениях ее центральных и местных органов вело к пагубной в условиях войны децентрализации в управлении, медлительности и неповоротливости аппарата. Именно эти обстоятельства были корнем всех бед.
Конечно, имели место и другие факторы, как то: бюрократизм, слепое следование устаревшим инструкциям, грубые ошибки аппаратчиков и т. д. Однако эти явления характерны в той или иной степени для любой управленческой структуры, имеющей достаточно долгий стаж работы. Но в условиях застоя эти качества обостряются.
Во время Русско-японской войны практически не произошла перестройка аппарата Военного министерства на военные рельсы. Правда, в связи с войной наблюдался ряд дополнений в управленческой структуре, но они имели эпизодический характер и осуществлялись довольно вяло. То же самое можно сказать о реформе военного управления, необходимость которой давно назрела и ясно проявилась с началом войны. Вялотекущее обсуждение проектов реформы затянулось надолго, и первые нововведения появились уже накануне Портсмутского мира. Кроме того, из-за некомпетентного вмешательства правящих верхов реформа была проведена не в лучшем из предлагаемых вариантов.
В период Русско-японской войны Военное министерство не справлялось должным образом с исполнением своих обязанностей, что оказало непосредственное и отрицательное влияние на ход боевых действий. Непродуманная система частных мобилизаций привела к тому, что действующая армия оказалась укомплектована наихудшим из возможных контингентов солдат. Отсутствие необходимого количества учебных частей, прямым виновником которого был Главный штаб, привело к тому, что запасные солдаты попадали в действующую армию без необходимой переподготовки. Военное министерство не смогло справиться с некомплектом офицерского состава и медицинских кадров, допускало грубые ошибки при решении организационных вопросов.
Недостаточное финансирование и плохая организация военной разведки повлекли за собой абсолютную неготовность к войне. Кроме того, пришлось лихорадочно менять все планы и расчеты Военного министерства.
Из-за дезорганизации в работе военной цензуры она не сумела предотвратить проникновение секретной информации на страницы печати, что создало на редкость выгодные условия для работы вражеской агентуры, а неэффективность нашей контрразведки обеспечила ей почти полную безнаказанность.
Армия, находясь в прямой зависимости от поставок оружия, боеприпасов и снаряжения из Европейской России (что в принципе характерно для всех войн России в XX веке), не получала оперативно того, что требовалось для успешного ведения боевых действий. Нельзя сказать, что Военное министерство проявило в этой области бездействие и халатность, но результаты его работы оставляли желать лучшего. Дело в том, что все принимаемые меры имели «догоняющий» характер и большую часть своей энергии Военному министерству приходилось тратить на наверстывание упущений мирного времени, что было невозможно сделать за столь короткий срок. В конечном счете действующую армию удалось вооружить лишь посредством изъятия неприкосновенных запасов войск, не участвующих в боевых действиях, что оставило Россию практически безоружной на ее европейских и азиатских границах.
Наиболее тяжелая ситуация сложилась в сфере снабжения войск обмундированием, снаряжением и продовольствием, что объяснялось недопониманием значения интендантства со стороны руководства Военного министерства и финансированием его по «остаточному» принципу. Даже в условиях военного времени интендантству приходилось закупать почти все с торгов по «наидешевейшей» цене, что привело к неимоверному затягиванию сроков поставок и низкому качеству предметов интендантского довольствия.
В то же время нельзя не отметить ряд положительных моментов в деятельности Военного министерства, например хорошую работу Управления военных сообщений, энергичную и эффективную борьбу с эпидемиями, предусмотрительность и добросовестность некоторых чиновников. Но, к сожалению, это лишь исключения из правила.
Таким образом, Военное министерство в период Русско-японской войны не сумело оперативно и эффективно, полностью и своевременно обеспечить потребности подведомственных ему учреждений (в нашем случае это главным образом действующая армия), поскольку для обеспечения эффективности его работы были необходимы:
а) достаточное и своевременное финансирование, четкое понимание условий и потребностей войны еще до ее начала; своевременное проведение подготовительных мероприятий;
б) рациональная организация управленческой структуры, быстрая перестройка ее самой и методов ее работы на военные рельсы;
в) тесные связи и взаимопомощь с другими государственными учреждениями, поддержка общественного мнения и патриотический подъем населения.
Ничего этого в описываемый период не было.
Работа управленческого аппарата Военного министерства во время войны самым непосредственным образом влияла на состояние действующей армии и явилась хотя не единственной, но одной из важнейших причин поражения.
КОММЕНТАРИИ
К стр. #.
[#] На самом деле А. Н. Куропаткин отличался незаурядной личной храбростью и пользовался большой любовью солдат. Относительно первого приведем оценку выдающегося советского историка П. А. Зайончковского: «О храбрости Куропаткина свидетельствует его поведение не только на Русско-турецкой войне, но и в период военных действий с Японией, когда он являлся главнокомандующим. По многочисленным свидетельствам, его наблюдательный пункт всегда находился по крайней мере в зоне артиллерийского огня. Один из его штабных офицеров капитан Генерального штаба Б. В. Геруа рассказывает об одном эпизоде, произошедшем во время боев на реке Шахэ в конце сентября 1904 г. „В последние дни операции нажим японцев в центре привел было к неустойчивости на фронте одного полка. Тогда Куропаткин двинул в угрожаемом направлении свежий полк из оставшегося небольшого резерва и сам, спешившись, лично повел этот полк вперед. Вечерело. На фоне потухавших красок силуэт фигуры Куропаткина неторопливо покачивался на слегка согнутых, немолодых ногах, cтупавших по кочкам и жестким торчкам стеблей убранного гаоляна. Посвистывали ружейные пули и рвались то шрапнели над головой, то так называемые „шиймозы“ (гранаты) по полю, поднимая клубы черного дыма и земли. Невольно на память приходило описание Львом Толстым в „Войне и мире“ Шенграбенского сражения и то место в нем, где картинно изображен Багратион, ведущий по пахоте пехотный полк в атаку „...““ (Зайончковский П. А. Самодержавие и русская армия на рубеже XIX – XX столетий. М. , 1973. С. 70).
Что касается любви солдат к А. Н. Куропаткину, то А. А. Игнатьев описывает в своих воспоминаниях такой случай: вскоре после отстранения Куропаткина с поста главнокомандующего (он был отстранен 3 марта 1905 г. после неудачного сражения под Мукденом) в г. Гунчжулине, где находился в то время Игнатьев, разнеслась весть, что через город проследует поезд Куропаткина. Офицеры стали обсуждать, следует ли им идти приветствовать опального сановника. Но солдаты дружно устремились к вокзалу навстречу поезду. Далее Игнатьев отмечает «громкое, дружное, неподдельное „ура“ солдатской массы», провожавшее поезд. (Игнатьев А. А. 50 лет в строю. М. , 1948. С. 276).
К стр ##.
[#] Это второе издание. Первое вышло в 1919 г. в Омске, когда П. Ф. Рябиков служил у Колчака. Второе издание отличается от первого тем, что в нем отсутствует критика разведки и контрразведки «красных» (И. Д. ).
К стр. ##.
[#] Например, в своих воспоминаниях А. А. Игнатьев, рассказывая историю агента-двойника Х.М. Гидиса, сообщает, что тот был разоблачен японской контрразведкой, арестован и казнен. Игнатьев даже приводит текст его предсмертного письма. Работая в фондах ЦГВИА над составлением сборника документов о русской разведке в период Русско-японской войны, автор данной монографии обнаружил целый комплекс документов по делу Гидиса. На самом деле Гидис был арестован русскойконтрразведкой и до окончания войны находился в русской тюрьме. Он благополучно остался жив и после войны был отпущен на свободу (И. Д. ).
К стр. ##.
[#] Правда, по словам советского историка Б. А. Романова, «Германия усвоила себе политику „сверхдружественного“ нейтралитета, фактически обращавшую ее в единственную союзницу царя, готовую подстрекнуть Николая II и против Японии, и против Англии, и дипломатически бить по франко-русскому союзу» (Романов Б. А. Очерки дипломатической истории Русско-японской войны. М. – Л. , 1947. С. 312).
К стр. ##.
[#] В период Русско-японской войны большинство дел из общего количества рассматривалось в частных присутствиях (ЦГВИА. Ф. 1. ОП. 1. Д. 66994. Л. 190—192, 197; Д. 66991. Л. 251 (цифровые данные). Это объяснялось тем, что в начале XX века в военном ведомстве России наряду с сепаратизмом военных округов и децентрализацией важнейших вопросов управления имела место чрезмерная централизация решения хозяйственных вопросов, что объяснялось нищенским бюджетом и режимом строжайшей экономии, которого были вынуждены придерживаться руководители Военного министерства. Даже самые незначительные дела, связанные с расходованием денежных средств, проходили множество инстанций и подлежали обязательному рассмотрению в Военном совете министерства. Например, в 1904 г. там обсуждались помимо прочих такие вопросы: «Об отпуске Брянскому арсеналу денег на покупку двух рабочих лошадей»; «Об ассигновании 110 рублей на уплату вознаграждения лицам, охранявшим дрова, оставшиеся от курских маневров», «О включении в штат Георгиевского кавалерийского склада одной рабочей лошади взамен одной пары волов» и т. д. (ЦГВИА. Ф. 831. ОП. 1. Д. 939. Л. 23—25, 91—92; Д. 942. Л. 416).
К стр. ##.
[#] А. Ф. Редигер дает ему такую характеристику: «Кузьмин-Короваев был человек прекрасный и очень симпатичный, но мало пригодный для своей должности. Средних способностей, медлительный и мелочный, он и докладывал ужасающе медленно» (ЦГВИА. Ф. 280. ОП. 1. Д. 4. Л. 49).
К стр. ##.
[#] В. М. Павлову А. Ф. Редигер давал в своих воспоминаниях блестящую характеристику: «Павлов – отличный знаток своего дела, чрезвычайно требовательный, уважаемый за его справедливость и сам отличный работник» (ЦГВИА. Ф. 280. ОП. 1. Д. 4. Л. 60).
[#] С началом Русско-японской войны были созданы местные военно-судебные органы на Дальнем Востоке, на которые легла вся тяжесть работы в действующей армии. Сперва это были Кассационное присутствие и суд Маньчжурской армии, а также лица, заведовавшие военно-судной частью в войсках. Разделение маньчжурских войск на три армии привело к необходимости новой организации военно-судебных учреждений на Дальнем Востоке. В конечном счете она оформилась в следующем виде: 1) Кассационное присутствие. 2) Три суда трех армий. 3) Лица, заведовавшие военно-судной частью в войсках. В начале 1905 года был образован Суд тыла войск Дальнего Востока. Произошли также некоторые дополнения в судебной структуре смежного с театром войны Сибирского военного округа. Военно-судебные учреждения действующей армии рассматривали дела японских агентов, а также преступников и мародеров из числа русских военнослужащих.
За весь период войны судами на Дальнем Востоке были приговорены к смертной казни 34 человека, в том числе 1 офицер, 8 солдат, 16 китайцев, 4 японских шпиона и 5 каторжников на острове Сахалин (Всеподданнейший отчет о действиях Военного министерства за 1904 г. СПб., 1906. С. 118—119).
Уголовными преступлениями в войсках внутри империи в описываемый период занимались военно-судные управления военных округов. В 1904 г. ими были рассмотрены дела о 18 лицах, из них 6 человек приговорены к смерти, однако помилованы императором и сосланы на каторгу без срока.
Революция 1905 г. значительно увеличила объем работы военно-окружных судов. Во многих местностях было введено «Положение усиленной охраны», которое повлекло за собой передачу военным судам многих дел о гражданских лицах. Из сведений, поступивших в ГВСУ, видно, что в 1905 г. в военно-окружных судах находились 165 таких дел.
Что касается преступлений в войсках, то в 1905 г. на основании высочайше утвержденного «Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» военно-окружными судами были рассмотрены дела о 284 лицах, из которых 22 были приговорены к повешению, а 119—к каторжным работам. Остальных подсудимых приговорили к отправке в дисциплинарные батальоны и в исправительные арестантские отделения, а также к ссылке на поселение. Некоторые из подсудимых были оправданы из-за недоказанности обвинения. Помимо этого отделением Сибирского военно-окружного суда в Иркутске были рассмотрены 23 дела, по которым последовали 15 смертных приговоров, но все они были заменены отправкой на каторгу. Петербургскому военно-окружному суду был передан по личному распоряжению императора некий финн Прокоппе. Он был приговорен к смерти, но помилован императором и сослан на каторгу без срока. Петербургским военно-окружным судом было также рассмотрено дело о трех членах боевой организации эсеров, которые были приговорены судом к каторжным работам: один – на 11 лет и двое других – на 7 (ЦГВИА. Ф. 1. ОП. 1. Д. 66991. Л. 123).
В период Русско-японской войны само Главное военно-судное управление рассматривало только особо важные дела о государственных преступлениях, шпионаже и т.п. Для этого еще в начале 1904 г. (Положение Военного совета от 27 ноября 1903 г., утвержденное императором 31 января 1904 г.) при ГВСУ было учреждено особое отделение в составе 3 чинов. В его функции входила также выработка мер по ограждению войск от политической пропаганды. В 1904 г. в ГВСУ поступило 164 дела о государственных преступлениях, но из них было рассмотрено только 36 дел, а по остальным лишь дано заключение. В 1905 г. на рассмотрение в ГВСУ поступило 185 дел, но из них 52 было прекращено в силу именного высочайшего указа от 21 октября 1905 г. (ЦГВИА. Ф. 831. ОП. 1. Д. 946. Л. 103—104; ЦГВИА. Ф. 1. ОП. 1. Д. 66991. Л. 123; «Всеподданнейший отчет о действиях Военного министерства за 1904 г.» СПб., 1905. С. 116—117).
Кроме того, в ГВСУ в 1904—1905 гг. велись работы по пересмотру военно-уголовного законодательства. С этой целью при управлении была создана специальная комиссия под руководством действительного тайного советника С. А. Быкова. В ее работе использовались военно-уголовные законодательства ряда иностранных государств. Заседания комиссии начались 24 декабря 1904 г. Были отменены, в частности, телесные наказания в армии и на флоте и изменен порядок перевода нижних чинов в разряд штрафованных; разработан проект установления в дисциплинарном уставе точных правил увольнения от службы не соответствующих должности или воинскому званию генералов и штаб-офицеров и т. д. (ЦГВИА. Ф. 1. ОП. 1. Д. 4. Л. 48; Д. 66991. Л. 120; «Всеподданнейший доклад по Военному министерству за 1904 г.» СПб., 1905. С. 68—69).
К стр. 43.
[#] По мнению А. Ф. Редигера, «Великий князь „...“ был явно не на своем месте, так как отличался чрезмерной мягкостью и слабохарактерностью „...“ Однако права его были настолько широки, что он почти все вопросы решал сам, а за военным министром оставалось лишь утверждение новых программ (случай редкий), назначение высших лиц, разрешение льгот при приеме и т.п.» (ЦГВИА. Ф. 280. ОП. 1. Д. 4. Л. 48).
[#] Механизм был таков: Главное управление казачьих войск обращалось с письменным запросом в Военный совет, а тот, рассмотрев документ, давал указания соответствующим главкам. Это бывало очень редко, так как в описываемый период казачьи войска сами занимались своим снабжением за счет войсковых капиталов.
Кроме того, в период Русско-японской войны, как и в предшествующие годы, ГУКВ занималось вопросами гражданского управления казачьих войск, развитием сельского хозяйства в казацких областях, развитием там народного образования и т. д. Продолжались работы по улучшению медицинской части в казачьих войсках. В 1904 г. при содействии Главного управления казачьих войск был создан ряд новых начальных и средних учебных заведений для казаков. В 1905 г. осуществлен ряд мер по улучшению быта нижних чинов казачьих войск: введено ежедневное чайное довольствие, увеличено жалованье, улучшено снабжение продуктами питания и т. д. Управление также руководило перевооружением казачьих частей пиками нового образца, которое началось еще в 1903 г. и продолжалось в течение всей войны, по мере изготовления пик Сестрорецким оружейным заводом. В 1905 г. под руководством ГУКВ проводилась мобилизация строевых казачьих частей для замены внутри империи регулярных войск, отправляемых на Дальний Восток, а также для подавления народных волнений. Кроме того, для борьбы с беспорядками были сформированы особые вольнонаемные конно-полицейские казачьи команды (ЦГВИА. Ф. ВУА. Д. 2793. Л. 2об. – 189об.; ЦГВИА. Ф. 1. ОП. 1. Д. 66991. Л. 138, 221—228; «всеподданнейший доклад по Военному министерству за 1904 г.» СПб., 1905. С. 113—123).
[#] По данным Военного министерства, с начала революции и по 1 декабря 1905 г. было 2699 случаев привлечения войск для подавления «беспорядков и волнений». Всего было командировано 15 297 рот, 3665 эскадронов и казачьих сотен, 154 частные команды, 10 конвойных команд, 5 охотничьих команд, 10 местных команд, 224 орудия, 124 пулемета и отдельными командами еще 83 885 солдат. Войска применили оружие в 191 случае, причем были убиты 1 офицер и 17 солдат, ранены – 2 офицера и 176 солдат, «ушиблены» – 11 офицеров и 130 солдат. По высочайшему повелению в различные районы империи командирован ряд генералов (в том числе В. В. Сахаров, после отстранения его с поста военного министра) «для расследования причин беспорядков и принятия мер к немедленному их прекращению». Крепость Кронштадт объявлена на военном положении, а крепости Севастополь и Кушка – на осадном. Было признано необходимым предоставить комендантам всех крепостей империи более широкие полномочия, что и было сделано высочайше утвержденным положением Военного совета (ЦГВИА. Ф. 1. ОП. 1. Д. 66991. Л. 102—104).
Привлечение регулярных войск для подавления беспорядков не вызвало особого воодушевления в военных кругах. В данном случае весьма характерно мнение генерала А. Н. Куропаткина: « „...“чинов армии вместо занятий военным делом привлекают чуть ли не к постоянной полицейской службе, к подавлению разных беспорядков, и не только военных бунтов, где без содействия верных войск нельзя, но и в таких случаях, где должны справиться полиция и жандармы. Офицеров привлекают к деятельности в полевых судах по осуждению, расстрелу и вешанию политических и иных преступников. Такая деятельность армии вызывает возбуждение против нее населения, а в армии, несущей жертвы убитыми и ранеными, озлобление не только против тех, которые стреляют в солдат, но и против офицеров, которые заставляют солдат стрелять по гражданам. В результате дисциплина расшатывается» (Куропаткин А. Н. Итоги войны. Берлин, 1909. С. 470).
[#] На самом деле А. Н. Куропаткин отличался незаурядной личной храбростью и пользовался большой любовью солдат. Относительно первого приведем оценку выдающегося советского историка П. А. Зайончковского: «О храбрости Куропаткина свидетельствует его поведение не только на Русско-турецкой войне, но и в период военных действий с Японией, когда он являлся главнокомандующим. По многочисленным свидетельствам, его наблюдательный пункт всегда находился по крайней мере в зоне артиллерийского огня. Один из его штабных офицеров капитан Генерального штаба Б. В. Геруа рассказывает об одном эпизоде, произошедшем во время боев на реке Шахэ в конце сентября 1904 г. „В последние дни операции нажим японцев в центре привел было к неустойчивости на фронте одного полка. Тогда Куропаткин двинул в угрожаемом направлении свежий полк из оставшегося небольшого резерва и сам, спешившись, лично повел этот полк вперед. Вечерело. На фоне потухавших красок силуэт фигуры Куропаткина неторопливо покачивался на слегка согнутых, немолодых ногах, cтупавших по кочкам и жестким торчкам стеблей убранного гаоляна. Посвистывали ружейные пули и рвались то шрапнели над головой, то так называемые „шиймозы“ (гранаты) по полю, поднимая клубы черного дыма и земли. Невольно на память приходило описание Львом Толстым в „Войне и мире“ Шенграбенского сражения и то место в нем, где картинно изображен Багратион, ведущий по пахоте пехотный полк в атаку „...““ (Зайончковский П. А. Самодержавие и русская армия на рубеже XIX – XX столетий. М. , 1973. С. 70).
Что касается любви солдат к А. Н. Куропаткину, то А. А. Игнатьев описывает в своих воспоминаниях такой случай: вскоре после отстранения Куропаткина с поста главнокомандующего (он был отстранен 3 марта 1905 г. после неудачного сражения под Мукденом) в г. Гунчжулине, где находился в то время Игнатьев, разнеслась весть, что через город проследует поезд Куропаткина. Офицеры стали обсуждать, следует ли им идти приветствовать опального сановника. Но солдаты дружно устремились к вокзалу навстречу поезду. Далее Игнатьев отмечает «громкое, дружное, неподдельное „ура“ солдатской массы», провожавшее поезд. (Игнатьев А. А. 50 лет в строю. М. , 1948. С. 276).
К стр ##.
[#] Это второе издание. Первое вышло в 1919 г. в Омске, когда П. Ф. Рябиков служил у Колчака. Второе издание отличается от первого тем, что в нем отсутствует критика разведки и контрразведки «красных» (И. Д. ).
К стр. ##.
[#] Например, в своих воспоминаниях А. А. Игнатьев, рассказывая историю агента-двойника Х.М. Гидиса, сообщает, что тот был разоблачен японской контрразведкой, арестован и казнен. Игнатьев даже приводит текст его предсмертного письма. Работая в фондах ЦГВИА над составлением сборника документов о русской разведке в период Русско-японской войны, автор данной монографии обнаружил целый комплекс документов по делу Гидиса. На самом деле Гидис был арестован русскойконтрразведкой и до окончания войны находился в русской тюрьме. Он благополучно остался жив и после войны был отпущен на свободу (И. Д. ).
К стр. ##.
[#] Правда, по словам советского историка Б. А. Романова, «Германия усвоила себе политику „сверхдружественного“ нейтралитета, фактически обращавшую ее в единственную союзницу царя, готовую подстрекнуть Николая II и против Японии, и против Англии, и дипломатически бить по франко-русскому союзу» (Романов Б. А. Очерки дипломатической истории Русско-японской войны. М. – Л. , 1947. С. 312).
К стр. ##.
[#] В период Русско-японской войны большинство дел из общего количества рассматривалось в частных присутствиях (ЦГВИА. Ф. 1. ОП. 1. Д. 66994. Л. 190—192, 197; Д. 66991. Л. 251 (цифровые данные). Это объяснялось тем, что в начале XX века в военном ведомстве России наряду с сепаратизмом военных округов и децентрализацией важнейших вопросов управления имела место чрезмерная централизация решения хозяйственных вопросов, что объяснялось нищенским бюджетом и режимом строжайшей экономии, которого были вынуждены придерживаться руководители Военного министерства. Даже самые незначительные дела, связанные с расходованием денежных средств, проходили множество инстанций и подлежали обязательному рассмотрению в Военном совете министерства. Например, в 1904 г. там обсуждались помимо прочих такие вопросы: «Об отпуске Брянскому арсеналу денег на покупку двух рабочих лошадей»; «Об ассигновании 110 рублей на уплату вознаграждения лицам, охранявшим дрова, оставшиеся от курских маневров», «О включении в штат Георгиевского кавалерийского склада одной рабочей лошади взамен одной пары волов» и т. д. (ЦГВИА. Ф. 831. ОП. 1. Д. 939. Л. 23—25, 91—92; Д. 942. Л. 416).
К стр. ##.
[#] А. Ф. Редигер дает ему такую характеристику: «Кузьмин-Короваев был человек прекрасный и очень симпатичный, но мало пригодный для своей должности. Средних способностей, медлительный и мелочный, он и докладывал ужасающе медленно» (ЦГВИА. Ф. 280. ОП. 1. Д. 4. Л. 49).
К стр. ##.
[#] В. М. Павлову А. Ф. Редигер давал в своих воспоминаниях блестящую характеристику: «Павлов – отличный знаток своего дела, чрезвычайно требовательный, уважаемый за его справедливость и сам отличный работник» (ЦГВИА. Ф. 280. ОП. 1. Д. 4. Л. 60).
[#] С началом Русско-японской войны были созданы местные военно-судебные органы на Дальнем Востоке, на которые легла вся тяжесть работы в действующей армии. Сперва это были Кассационное присутствие и суд Маньчжурской армии, а также лица, заведовавшие военно-судной частью в войсках. Разделение маньчжурских войск на три армии привело к необходимости новой организации военно-судебных учреждений на Дальнем Востоке. В конечном счете она оформилась в следующем виде: 1) Кассационное присутствие. 2) Три суда трех армий. 3) Лица, заведовавшие военно-судной частью в войсках. В начале 1905 года был образован Суд тыла войск Дальнего Востока. Произошли также некоторые дополнения в судебной структуре смежного с театром войны Сибирского военного округа. Военно-судебные учреждения действующей армии рассматривали дела японских агентов, а также преступников и мародеров из числа русских военнослужащих.
За весь период войны судами на Дальнем Востоке были приговорены к смертной казни 34 человека, в том числе 1 офицер, 8 солдат, 16 китайцев, 4 японских шпиона и 5 каторжников на острове Сахалин (Всеподданнейший отчет о действиях Военного министерства за 1904 г. СПб., 1906. С. 118—119).
Уголовными преступлениями в войсках внутри империи в описываемый период занимались военно-судные управления военных округов. В 1904 г. ими были рассмотрены дела о 18 лицах, из них 6 человек приговорены к смерти, однако помилованы императором и сосланы на каторгу без срока.
Революция 1905 г. значительно увеличила объем работы военно-окружных судов. Во многих местностях было введено «Положение усиленной охраны», которое повлекло за собой передачу военным судам многих дел о гражданских лицах. Из сведений, поступивших в ГВСУ, видно, что в 1905 г. в военно-окружных судах находились 165 таких дел.
Что касается преступлений в войсках, то в 1905 г. на основании высочайше утвержденного «Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» военно-окружными судами были рассмотрены дела о 284 лицах, из которых 22 были приговорены к повешению, а 119—к каторжным работам. Остальных подсудимых приговорили к отправке в дисциплинарные батальоны и в исправительные арестантские отделения, а также к ссылке на поселение. Некоторые из подсудимых были оправданы из-за недоказанности обвинения. Помимо этого отделением Сибирского военно-окружного суда в Иркутске были рассмотрены 23 дела, по которым последовали 15 смертных приговоров, но все они были заменены отправкой на каторгу. Петербургскому военно-окружному суду был передан по личному распоряжению императора некий финн Прокоппе. Он был приговорен к смерти, но помилован императором и сослан на каторгу без срока. Петербургским военно-окружным судом было также рассмотрено дело о трех членах боевой организации эсеров, которые были приговорены судом к каторжным работам: один – на 11 лет и двое других – на 7 (ЦГВИА. Ф. 1. ОП. 1. Д. 66991. Л. 123).
В период Русско-японской войны само Главное военно-судное управление рассматривало только особо важные дела о государственных преступлениях, шпионаже и т.п. Для этого еще в начале 1904 г. (Положение Военного совета от 27 ноября 1903 г., утвержденное императором 31 января 1904 г.) при ГВСУ было учреждено особое отделение в составе 3 чинов. В его функции входила также выработка мер по ограждению войск от политической пропаганды. В 1904 г. в ГВСУ поступило 164 дела о государственных преступлениях, но из них было рассмотрено только 36 дел, а по остальным лишь дано заключение. В 1905 г. на рассмотрение в ГВСУ поступило 185 дел, но из них 52 было прекращено в силу именного высочайшего указа от 21 октября 1905 г. (ЦГВИА. Ф. 831. ОП. 1. Д. 946. Л. 103—104; ЦГВИА. Ф. 1. ОП. 1. Д. 66991. Л. 123; «Всеподданнейший отчет о действиях Военного министерства за 1904 г.» СПб., 1905. С. 116—117).
Кроме того, в ГВСУ в 1904—1905 гг. велись работы по пересмотру военно-уголовного законодательства. С этой целью при управлении была создана специальная комиссия под руководством действительного тайного советника С. А. Быкова. В ее работе использовались военно-уголовные законодательства ряда иностранных государств. Заседания комиссии начались 24 декабря 1904 г. Были отменены, в частности, телесные наказания в армии и на флоте и изменен порядок перевода нижних чинов в разряд штрафованных; разработан проект установления в дисциплинарном уставе точных правил увольнения от службы не соответствующих должности или воинскому званию генералов и штаб-офицеров и т. д. (ЦГВИА. Ф. 1. ОП. 1. Д. 4. Л. 48; Д. 66991. Л. 120; «Всеподданнейший доклад по Военному министерству за 1904 г.» СПб., 1905. С. 68—69).
К стр. 43.
[#] По мнению А. Ф. Редигера, «Великий князь „...“ был явно не на своем месте, так как отличался чрезмерной мягкостью и слабохарактерностью „...“ Однако права его были настолько широки, что он почти все вопросы решал сам, а за военным министром оставалось лишь утверждение новых программ (случай редкий), назначение высших лиц, разрешение льгот при приеме и т.п.» (ЦГВИА. Ф. 280. ОП. 1. Д. 4. Л. 48).
[#] Механизм был таков: Главное управление казачьих войск обращалось с письменным запросом в Военный совет, а тот, рассмотрев документ, давал указания соответствующим главкам. Это бывало очень редко, так как в описываемый период казачьи войска сами занимались своим снабжением за счет войсковых капиталов.
Кроме того, в период Русско-японской войны, как и в предшествующие годы, ГУКВ занималось вопросами гражданского управления казачьих войск, развитием сельского хозяйства в казацких областях, развитием там народного образования и т. д. Продолжались работы по улучшению медицинской части в казачьих войсках. В 1904 г. при содействии Главного управления казачьих войск был создан ряд новых начальных и средних учебных заведений для казаков. В 1905 г. осуществлен ряд мер по улучшению быта нижних чинов казачьих войск: введено ежедневное чайное довольствие, увеличено жалованье, улучшено снабжение продуктами питания и т. д. Управление также руководило перевооружением казачьих частей пиками нового образца, которое началось еще в 1903 г. и продолжалось в течение всей войны, по мере изготовления пик Сестрорецким оружейным заводом. В 1905 г. под руководством ГУКВ проводилась мобилизация строевых казачьих частей для замены внутри империи регулярных войск, отправляемых на Дальний Восток, а также для подавления народных волнений. Кроме того, для борьбы с беспорядками были сформированы особые вольнонаемные конно-полицейские казачьи команды (ЦГВИА. Ф. ВУА. Д. 2793. Л. 2об. – 189об.; ЦГВИА. Ф. 1. ОП. 1. Д. 66991. Л. 138, 221—228; «всеподданнейший доклад по Военному министерству за 1904 г.» СПб., 1905. С. 113—123).
[#] По данным Военного министерства, с начала революции и по 1 декабря 1905 г. было 2699 случаев привлечения войск для подавления «беспорядков и волнений». Всего было командировано 15 297 рот, 3665 эскадронов и казачьих сотен, 154 частные команды, 10 конвойных команд, 5 охотничьих команд, 10 местных команд, 224 орудия, 124 пулемета и отдельными командами еще 83 885 солдат. Войска применили оружие в 191 случае, причем были убиты 1 офицер и 17 солдат, ранены – 2 офицера и 176 солдат, «ушиблены» – 11 офицеров и 130 солдат. По высочайшему повелению в различные районы империи командирован ряд генералов (в том числе В. В. Сахаров, после отстранения его с поста военного министра) «для расследования причин беспорядков и принятия мер к немедленному их прекращению». Крепость Кронштадт объявлена на военном положении, а крепости Севастополь и Кушка – на осадном. Было признано необходимым предоставить комендантам всех крепостей империи более широкие полномочия, что и было сделано высочайше утвержденным положением Военного совета (ЦГВИА. Ф. 1. ОП. 1. Д. 66991. Л. 102—104).
Привлечение регулярных войск для подавления беспорядков не вызвало особого воодушевления в военных кругах. В данном случае весьма характерно мнение генерала А. Н. Куропаткина: « „...“чинов армии вместо занятий военным делом привлекают чуть ли не к постоянной полицейской службе, к подавлению разных беспорядков, и не только военных бунтов, где без содействия верных войск нельзя, но и в таких случаях, где должны справиться полиция и жандармы. Офицеров привлекают к деятельности в полевых судах по осуждению, расстрелу и вешанию политических и иных преступников. Такая деятельность армии вызывает возбуждение против нее населения, а в армии, несущей жертвы убитыми и ранеными, озлобление не только против тех, которые стреляют в солдат, но и против офицеров, которые заставляют солдат стрелять по гражданам. В результате дисциплина расшатывается» (Куропаткин А. Н. Итоги войны. Берлин, 1909. С. 470).