От домашних заданий можно было сдохнуть. Я просто не мог усидеть дома в летний вечер, когда все другие ребята играли на улице. Напротив нашего дома, в Ардвике, было поле, и из окна я наблюдал, как все веселятся.
   В нашем районе мало кто учился в «Институте», и меня дразнили «институтским пудингом» или еще «хреновым институтским пудингом».
   Я же мечтал только о женщинах, деньгах и одежде. Я немного подворовывал, ну, например, курево. Мы заходили в пустые магазины и, выждав, когда хозяин отлучится в жилую часть помещения, хватали все, что попадется.
   В течение многих лет мечтой моей жизни было заполучить 100 фунтов. Мне казалось, что с такими деньгами дом, гитара и машина мне обеспечены. Так что, если бы у меня оказались деньги, я, наверное, покатился бы по наклонной.
   Впрочем, Пол все же не был закоренелым бездельником. В 1953 году он получил премию за сочинение - специальную Премию Коронации, книгу под названием «Семь королев Англии» Джеффри Триза, изданную Хайнеманом, которая до сих пор стоит у него на полке. За все сочинения он всегда получал отличные оценки.
   – Помню, однажды школьный инспектор спросил, как мне удалось написать сочинение на такую чисто техническую тему, как горное дело. А я узнал обо всем из радиопередачи. Эти наушники просто чудо - лежишь себе в кровати и слушаешь радио. Здорово развивает.
   Джим своими руками провел к кровати каждого из сыновей по паре наушников, чтобы заставить их раньше ложиться спать и чтобы они поменьше дрались друг с другом. Они действительно много дрались, но не больше, чем любые другие братья. Майкл, например, злил Пола тем, что обзывал его «Жирнягой».
   – Ребенком Пол был очень красив, с огромными глазами и длинными ресницами, - говорит Джим. - Люди говорили: «Ох, он разобьет не одно девичье сердце». Но в раннем отрочестве был период, когда он вдруг располнел.
   Маккартни уехали из Ардвика, когда Полу было около тринадцати. Его мать перестала работать акушеркой на дому, а позже вновь стала патронажной сестрой.
   Семья поселилась в муниципальном доме по адресу: Аллертон, Фортлин-роуд,20. Дом стоял в низине, неказистый, старенький, но чистый и аккуратный. Менлов-авеню находилась теперь всего лишь в двух милях.
   Они недолго пробыли на Фортлин-роуд - Полу должно было вот-вот исполниться четырнадцать, когда его мать вдруг стала ощущать боли в грудных железах. Эти боли продолжались три или четыре недели, то усиливаясь, то утихая: она объясняла их менопаузой. Ей было тогда сорок пять.
   – Это, наверное, связано с возрастными изменениями, - говорила она Джиму. Она советовалась с разными врачами, но они соглашались с ней и рекомендовали поменьше думать об этом. Однако боли не проходили, а становились все сильнее и сильнее.
   Однажды Майкл, неожиданно вернувшись домой, застал мать плачущей. Он подумал, что она плачет из-за того, что они с Полом натворили что-нибудь. «Ведь мы были порядочными подонками». Он не стал спрашивать ее, в чем дело. Она ничего не сказала. Но теперь она решила обратиться к специалисту. Диагноз был - рак. Ее оперировали, и она умерла. С того момента, когда она впервые почувствовала острую боль, не прошло и месяца.
   – Я был убит, - говорит Джим. - Не верил, не понимал, что произошло. Это было ужасно и для мальчишек. Особенно для Майкла, ведь ему сравнялось всего двенадцать и он был очень близок с матерью. Не то чтобы они сломались, нет. Горе доходило до них постепенно.
   – Я не могу отчетливо вспомнить тот день, когда нам все сказали, - говорит Майкл. - Помню только, что кто-то из нас, не помню кто, глупо сострил. Потом мы оба долго переживали.
   Пол помнит, что произошло: «Пошутил я. Первое, что я сказал, было: «Что же мы будем делать без ее денег?»
   Но всю ночь они оба проревели в своих постелях. Много дней Пол молился, чтобы она вернулась.
   – Дурацкие молитвы, знаете, такие: «Если она вернется к нам, я буду всегда очень-очень хорошим». Я подумал, какая глупость вся эта религия. Молишься, молишься, и все бесполезно, ничего не сбывается, - как раз тогда, когда больше всего в этом нуждаешься.
   Оба мальчика уехали из дома на время похорон и поселились у своей тетушки Джинни.
   – Я думаю, отец не хотел, чтобы мы видели, как он убивается. У тети Джинни было скучно. Да еще и спать приходилось в одной кровати.
   Самые большие заботы свалились на Джима. Он никогда не занимался домашним хозяйством - так было заведено его женой. А теперь, в пятьдесят три года, он должен был поднять двух мальчиков, двенадцати и четырнадцати лет, в самые их трудные годы. У него появились и денежные проблемы. Жена, работая акушеркой, приносила в дом денег больше его, что и отметил Пол с такой жестокостью. В 1956 году зарплата Джима составляла всего лишь 8 фунтов в неделю. Весь прочий рабочий люд стал ощущать какие-то признаки благоденствия, но как раз в хлопковой индустрии, где вы якобы должны были чувствовать себя спокойно всю жизнь, наступил спад.
   Очень помогали Джиму две его сестры - тетушка Милли и тетушка Джинни. Одна из них раз в неделю приходила на Фортлин-роуд и делала полную уборку в доме. Когда мальчики были маленькими, тетушки часто забирали их из школы.
   – Особенно тяжело бывало зимой, - говорит Джим. - Возвратившись из школы, мальчикам приходилось приниматься за топку. Стряпал же я.
   Но больше всего у меня болела голова оттого, что я не мог решить, как же мне вести себя как родителю. Когда была жива жена, я их ругал. Я строго наказывал их, коли заслуживали. Жена же была с ними доброй и мягкой. Если в виде наказания их лишали ужина, то именно она, чуть позже, приносила им в постель что-нибудь поесть.
   Теперь мне предстояло решить, кем же я буду: отцом, матерью или тем и другим; а может быть, положиться на них, стать их другом и выкарабкиваться всем вместе?
   Мне часто приходилось полагаться на них. Я говорил им: «Когда вернетесь из школы, не заходите в дом, если там нет одной из ваших тетушек». Иначе они начали бы приводить своих друзей и превратили бы дом бог знает во что.
   Скажем, я возвращаюсь домой, а пяти яиц как не бывало. Сначала они не признавались; они, мол, понятия не имеют, что стряслось е яйцами, но потом раскалывались: «ах да, вспомнили - мы угостили друзей яичницей». В общем и целом они вели себя хорошо. Но я очень тосковал по жене. Ее смерть подкосила меня.
   Майкл совершенно не понимает, как отцу удалось справиться с ними.
   – Мы были ужасными, жестокими. Отец оказался большим молодчиной. И все это время у него не было женщины. Представить себе не могу. Пол очень многим обязан отцу. Оба мы ему обязаны.
   Братья только и делали, что издевались над его доморощенной философией.
   – Вот опять идет со своими двумя «остями», - говорили они про отца. Потому что Джим часто объяснял им, что две самые главные вещи на свете - это терпимость и сдержанность.
   – Терпимость - это исключительно важное качество, - говорит Джим. - Они, например, как многие дети, смеялись над калеками. Я пытался объяснить, как бы им это не понравилось, окажись они сами на их месте. И сдержанность. Очень много бед случается из-за отсутствия сдержанности. Часто слышишь, как люди говорят: «Я бы побесил этого мерзавца», совершенно не задумываясь над тем, как на самом деле можно помочь такому человеку. Джим всегда думал о том, как сделать людям лучше. Он обладал природным обаянием и предупредительностью по отношению ко всем, но речь идет не об обходительности продавца, а о чем-то гораздо более глубоком и искреннем. Останься они на руках менее вдумчивого, менее отзывчивого отца, вся их жизнь после смерти матери пошла бы наперекосяк.
   От матери Пол унаследовал умение работать и преданность делу. Он из тех людей, которые в случае необходимости всегда добиваются того, что хотят. В определенном смысле Пол презирал школу со всеми ее испытаниями, экзаменами и прочим не меньше Джона. Но какая-то частичка в его натуре никогда не позволяла ему распуститься окончательно, вовремя заставляла включиться в любую тяжелую работу и совершить рывок, достаточный, чтобы наверстать упущенное. Джон стал совершенно неуправляемым и не желал участвовать ни в чем. Полу это претило.
   Его брат Майкл считает, что смерть матери непосредственно повлияла на Пола в одном:
   – Все это началось сразу после смерти матери. Одержимость. Одержимость стала его спутником на всю жизнь. Потерял мать и нашел гитару? Не знаю. Может быть, в тот момент это помогло ему отключиться. Но отключиться от чего?

4. Пол и «Кворримен»

   Ребенком Пол не проявлял к музыке особого интереса. И Майкл, и Пол взяли два или три урока фортепьяно, тем дело и кончилось.
   – Мы сделали ошибку, что начали учить их музыке летом. Учитель приходил к нам домой, а в дверь беспрерывно стучали ребятишки и звали Пола и Майкла выйти погулять. Тогда я заставил сыновей ходить к учителю домой, но это продолжалось недолго.
   Джиму хотелось также, чтобы Пол пел в Ливерпульском кафедральном хоре.
   – Я послал его туда, но он нарочно дал петуха во время прослушивания. Правда, потом Пол недолгое время пел в хоре церкви святого Барнабаса, неподалеку от Пенни-лейн.
   Но вскоре дядя подарил Полу старенькую трубу, и он научился подбирать на ней разные мелодии. Музыкальный слух он унаследовал от отца. В детстве Джим самостоятельно научился играть на рояле. Среди всех родителей «Битлз» только отец Пола обладал каким-то музыкальным опытом.
   – Меня никто никогда не учил, - говорит Джим. - Я просто сидел и подбирал что-то на плохоньком пианино - кто-то подарил его нам еще в Эвертоне, когда мне было лет четырнадцать. Пианино привезли из «Северного музыкального магазина», как сейчас помню эту марку - «НЕМС» [«North End Music Stores» («NEMS») - «Северный музыкальный магазин» (расположенный в северной части города, на северной окраине) (англ.)]. У меня было хорошее чувство ритма, и я мог справиться с любой мелодией. Во всяком случае, ни разу не опозорился.
   Вскоре после того, как Джим начал работать, он собрал небольшую группу рэгтайм, чтобы играть на танцах. Это было в 1919 году, когда Джиму исполнилось семнадцать лет.
   Первое публичное выступление группы состоялось на танцах в зале святой Екатерины на Вайн-стрит в Ливерпуле.
   – Мы хотели выкинуть что-нибудь эдакое, натянули на физиономии черные маски и придумали себе название: «Мелодии в масках». Но не прошло и половины концерта, как мы совершенно взмокли и черная краска потекла. Так родилась и умерла группа «Мелодии в масках».
   Мы сменили название на «Группа Джима Мака». Участники выступали в смокингах, бумажных манишках и бумажных манжетах.
   Отличная штука. За пенни можно купить двенадцать пар. А разницы с настоящими никакой. Я руководил этой группой четыре или пять лет, но не постоянно. Я считался боссом, но на самом деле мы все были более или менее равны.
   Однажды мы сопровождали первый местный показ фильма «Царица Савская». Понятия не имели, что играть. Во время гонки на колесницах мы наяривали популярную тогда песенку «Thanks for the Buggy Ride», а когда царица Савская умирала, мы играли «Horsey, Keep Your Tail Up».
   Началась вторая мировая война, у Джима была уже семья, и он забросил свою исполнительскую карьеру, хотя дома частенько садился за пианино.
   – Пол никогда не проявлял интереса к моей игре, но обожал слушать музыку в наушниках, лежа в кровати. И потом вдруг, в четырнадцать лет, потребовал гитару, Не знаю, чем было вызвано это желание.
   Его гитара обошлась в 15 фунтов, и поначалу Пол не мог извлечь из нее ничего вразумительного. Подумали даже, что все дело в том, что он - левша. Тогда он дернул гитару торговцу и добился, чтобы ее переделали.
   – Трубу я не очень любил. Гитара же мне страшно понравилась, потому что было достаточно выучить несколько аккордов, и играй себе на здоровье, да еще и петь можно одновременно.
   Как и большинство его друзей, Пол начал следить за эстрадной музыкой с двенадцати лет. Первый концерт, который он посетил, состоялся в ливерпульском театре «Эмпайр», - выступала группа Эрика Деланея. В ту пору Полу было двенадцать лет. А в четырнадцать он уже выстоял целый час в очереди, чтобы увидеть Лонни Донегана, и это вместо обеда!
   – Помню, он опоздал. И для заводских девчонок написал коротенькие записочки, в которых объяснял, что они задержались по его вине.
   Обычно мы топтались у дверей артистической и ждали, чтобы кто-нибудь вышел и помог нам раздобыть автограф. Однажды, я стоял в очереди, чтобы получить автограф Уи Уилли Харриса. Пол ходил также в театр «Павильон». - Там шли шоу с раздеванием. Они устраивали на сцене полный стриптиз, догола. Некоторые были ничего себе. Странно, что нас на это пропускали. Впрочем, это было всего лишь развлечение, нормальное, хоть и грязноватое.
   Как и прочие, и Джон среди них. Пол испытал на себе влияние периода скиффла, а также ранних роков Билла Хейли. Но - и вновь это было похоже на путь Джона - сразил его наповал лишь Элвис Пресли.
   – Это было потрясающе здорово. Если я был в плохом настроении, то ставил пластинку Элвиса и сразу же чувствовал себя великолепно, изумительно, - я не понимал, как делаются эти пластинки, просто волшебство какое-то. «All Shook Up!» Ox, до чего же здорово!
   Когда у Пола появилась гитара, он стал пытаться подражать Элвису и другим знаменитостям. Лучше всего имитировал он Малыша Ричарда.
   – В жизни не слыхал ничего отвратительнее, - признается Джим. - Ужас какой-то. Уши вянут. И только много лет спустя, когда в одном концерте с «Битлз» я услышал Литтл Ричарда, то понял, как превосходно подражал ему Пол.
   – В ту минуту, когда он взял гитару, - говорит Майкл, - все было кончено. Он пропал для всех. У него не оставалось времени ни думать, ни есть. Он играл на гитаре в уборной, в ванной, везде.
   Примерно в это же время появилась гитара у школьного приятеля Пола, Йена Джеймса, из Дингла. Йен и Пол вместе шатались теперь со своими гитарами.
   Они играли, обучая один другого тому немногому, что умели.
   – Мы приходили на ярмарку, - говорит Пол, - слушали самые последние мелодии на игральных автоматах и пытались их подобрать. Старались заодно подцепить каких-нибудь пташечек, но у нас ни разу ничего не вышло. Я не умею знакомиться с ходу.
   И Пол, и Йен Джеймс носили совершенно одинаковые белые спортивные пиджаки в крапинку с накладными карманами, что, несомненно, явилось следствием популярности песий «A White Sports Coat». А также черные «дудочки».
   – Мы разгуливали повсюду вместе, одинаково одетые, и считали себя неотразимыми. Причесывались под Тони Кертиса. Немало часов тратили, чтобы привести себя в должный вид.
   Джим Маккартни пытался отговорить Пола от такой манеры одеваться, но у него ничего не получилось.
   – Пол был очень хитрый, - вспоминает Майкл, - когда он покупал себе брюки, то прежде всего показывал их отцу, чтобы он воочию убедился, какие они широкие, и одобрил покупку. Потом Пол уносил их и переделывал. И если отец замечал изменения, Пол клялся на Библии, что уже показывал ему эти брюки и отец разрешил ему носить их.
   – Я очень боялся, что из него получится настоящий «тедди-бой», - говорит Джим. - Мне снились страшные сны. Я снова и снова запрещал ему ходить в узких брюках. Но он добился своего. У него были длинные волосы, уже тогда. Он возвращался из парикмахерской точно такой, какой уходил, и я спрашивал: «Что, закрыто, что ли?»
   Девушками Пол интересовался не меньше, чем гитарой. - Близость с женщиной я познал впервые в пятнадцать лет. Думаю, это все же рановато. В классе я испытал это первым. Она была старше и крупнее меня. Все произошло у нее дома. Она должна была присматривать за ребенком, пока мама куда-то ушла. На следующий же день я, конечно, разболтал все в школе, всем и каждому. Оказался настоящим предателем.
   Пол хорошо помнит летний день 1956 года, когда Айвен сказал, что хочет сходить в приходскую церковь Уолтон повидаться с ребятами из группы, в которой он иногда выступает, хотя в тот день играть с ними не собирался. Пол сказал, что и он с удовольствием пойдет посмотреть на них, - хорошо бы еще девчонок каких-нибудь прихватить.
   – Они неплохо играли, - говорит Пол. - Джон играл на гитаре - соло, как на банджо, с типичными для банджо аккордами; видно, ничего другого он не умел.
   Остальные вообще ничего не понимали, бренчали как попало, и все. Они исполняли такие вещи, как «Maggie May», слегка изменив слова. Джон сам их придумал, потому что не знал настоящих.
   Выступление проходило на открытом воздухе, посреди большого поля. Во время игры Джон внимательно наблюдал за слушателями. Он сказал мне потом, что в тот день впервые попытался оценить и почувствовать аудиторию, понять, как лучше стоять: например, боком к публике или лицом.
   Я был, как обычно, в своем белом блейзере и черных дудочках. Правда, во время обеденного перерыва в школе я сузил их еще сильнее. Они меня так обтягивали, что все просто обмирали.
   Потом я зашел в церковный холл, чтобы познакомиться с ними. Поболтал, похвастался немного. Показал им, как надо играть «Twenty Flight Rock», и напел слова. Они их не знали. Потом я исполнил им «Be Вор a Lula» - эту песенку они тоже знали с грехом пополам. Изобразил им кусочек из моего шоу «Литтл Ричард» - короче говоря, познакомил их со всем своим репертуаром. Помню, как во время моей игры один тип, от которого разило пивом, придвигался все ближе и ближе, дышал мне прямо в затылок. «Что делает этот старый пьянчуга?» - подумал я. Потом он сказал, что «Twenty Flight Rock» - его любимая вещь. И я понял, что это настоящий знаток.
   Знатоком оказался Джон. Он только что выпил несколько банок пива. Ему было шестнадцать, а мне всего четырнадцать! Настоящий взрослый мужчина. Я научил его еще нескольким аккордам, которые знал. Вообще-то мне их показал Йен Джеймс. Потом я ушел. Я чувствовал, что произвел на них впечатление, они поняли, что я за птица.
   Пит Шоттон, однако, не припоминает, чтобы Пол произвел на группу Джона особенно сильное впечатление. Но, начисто лишенный всякой музыкальности, Пит вряд ли был в состоянии оценить «Twenty Flight Rock» даже в самом блестящем исполнении. - Во время той первой встречи я не обратил на Пола особого внимания, - говорит Пит. - Он показался мне очень тихим, но ведь так всегда бывает, когда человек впервые встречается с группой незнакомых парней. Я не ревновал к нему, во всяком случае в тот первый раз. Он был настолько моложе! Я не видел в нем будущего соперника. Мы с Джоном были самыми близкими корешами. Я всегда дружил с ним. Только из-за того, что любил его.
   Джон вспоминает, что после встречи с Полом долго думал, прежде чем на что-то решиться. Это было совершенно не похоже на него - думать вместо того, чтобы немедленно принять решение.
   – Наверное, оттого, что я был раздосадован, - говорит Джон. - И это замедлило мою обычную реакцию.
   «Twenty Flight Rock» в исполнении Пола жутко на меня подействовал. Он явно умел играть на гитаре. Я сказал себе: ведь он не хуже меня. До сих пор я был королем. А если я его возьму, что будет? Если брать его, - рассуждал я, - придется держать парнишку в узде.
   Но он был так хорош, что взять его стоило… Да еще и вылитый Элвис! Мне он годился по всем статьям.
   Примерно через неделю Пол поехал на велосипеде к Айвену по Менлов-авеню. Он катил из Аллертона мимо поля для гольфа. На обратном пути Пол встретил Пита Шоттона.
   – Пит сказал, что они говорили обо мне. «Хочешь в нашу группу?» Я сказал: «О’кей, договорились».
   Первое публичное выступление Пола как участника группы «Кворримен» состоялось на танцах в «Консерветив клаб» на Бродвее. Пол в этот вечер собирался исполнить собственное небольшое соло, может быть «Twenty Flight Rock», но что-то помешало этому.
   После танцев Пол сыграл Джону несколько собственных мелодий. Он пытался сочинять с того времени, как начал играть на гитаре. Первая песня, которую он показал Джону в тот вечер, называлась «I Lost My Little Girl». He желая ни в чем уступать Полу, Джон немедленно стал тоже сочинять. Он уже давно начал обрабатывать и приспосабливать чужие слова и мелодии для своих целей, но собственных мелодий не сочинял, пока не появился Пол со своими. Не то чтобы первые песни Пола, да и Джона, чем-нибудь поражали. Как правило, их сочинения были довольно простыми и неоригинальными. Но когда они сошлись вместе, подначивая друг друга, их осенило вдохновение и они решили отныне сочинять песни только сами. И с того дня никогда уже не отступали от этого решения.
   – Я начал развиваться в совершенно другом направлении, - говорит Пол. - Когда я узнал Джона, все изменилось. Дружба с ним стала счастьем. И хотя он был на два года старше меня, а я был совсем ребенком, мы думали обо всем одинаково.
   В последующие месяцы Пол и Джон были всецело заняты тем, что узнавали друг друга. Они проводили вместе каждую свободную минуту. Вместе прогуливали школу, шли домой к Полу, пользуясь тем, что отец был на работе, ели яичницу и учили гитарные аккорды. Пол показал Джону все аккорды, которые знал. Все, чему научила Джона Джулия, владевшая банджо, оказалось совершенно бесполезным. Пол был левшой, и Джону приходилось дома заниматься перед зеркалом, чтобы приобрести правильные навыки.
   Пит Шоттон почувствовал, что постепенно отходит в тень. - Мои выступления в группе вскоре прекратились, - говорит Пит. - Мы играли где-то на вечеринке. Какую-то муру. Мы с Джоном гоготали как сумасшедшие, покатывались от смеха, рассказывали анекдоты. А потом он взял мою стиральную доску и треснул ею об мою башку. Я свалился и лежал, обливаясь слезами, а вокруг шеи валялись обломки доски. Больше мне не захотелось играть в группе. Я и раньше неловко себя чувствовал, мне не нравилось стоять на виду у всех. Я стеснялся.
   Айвен Вон давно уже расстался с группой, хотя продолжал дружить с Джоном дома, а с Полом в школе.
   Пол все больше и больше склонялся к тому, чтобы привести в группу одного своего школьного друга. Этот парнишка примерно в то же время, что и все остальные, увлекся скиффлом, роком и Элвисом, но преуспел во всем этом больше, чем другие мальчишки. Пол подумывал о том, чтобы познакомить его с Джоном. Он был еще моложе, чем Пол, но, думал Пол, это неважно, поскольку парень очень уж хорош.
   Айвен Вон пришел в раздражение. Он первым привел к Джону из «Института» Лена Гарри и Пола Маккартни. Деятельность этого рода он считал своей прерогативой. Ему не понравилось, что Пол тоже хочет кого-то привести.
   Этот новый друг был не только гораздо младше, он не напускал на себя умный вид, как это делал Пол. Джордж Харрисон - так звали нового мальчика - был записной «тедди-бой». И Айвен совершенно не понимал, какой интерес он может представлять для группы «Кворримен».

5. Джордж

   Джордж Харрисон - единственный из «Битлз», выросший в большой и дружной семье. Он самый младший из четырех «Битлз» и самый младший из четырех детей Харолда и Луизы Харрисон. Джордж родился 25 февраля 1943 года в доме № 12, Арнолд-Гроув, Уэйвертри, Ливерпуль.
   Миссис Харрисон - плотненькая, веселая, очень приветливая и легкая на подъем женщина. Мистер Харрисон - худой, медлительный и педантичный, любил делать все с чувством, с толком, с расстановкой. Он оставил школу в четырнадцать лет и начал работать в фирме, выпускавшей катки для белья, которыми пользовались домохозяйки в дни большой стирки. Он получал 7 шиллингов и 6 пенсов в неделю за то, что на тачке развозил эти катки по домам и затаскивал их внутрь.
   Юношей он хотел записаться во флот, но мать не разрешила. Его отец был убит в Монсе во время первой мировой войны, и, наверное, поэтому мать испытывала отвращение ко всем родам войск. Но она позволила ему записаться в торговый флот. С 1926 по 1936 год он прослужил стюардом в море, на линии «Уайт Стар».
   С женой Луизой он познакомился в 1929 году. «Нет, уж эту историю дай рассказать мне», - заявляет она.
   – Ничего смешнее вы никогда в жизни не слышали. Однажды на улице я познакомилась с ним и с какими-то другими ребятами. Один из них сказал: «Дай-ка нам твой адрес. Я завтра отправляюсь в Африку и пришлю тебе оттуда флакончик духов». Я подумала: «Что ж, флакончик духов - это флакончик духов», но Харолд выхватил мой адрес и был таков.
   Его первое письмо вызвало целый переполох. На конверте красовался флаг «Уайт Стар», поэтому я сразу поняла, что письмо от него. В день, когда пришло письмо, у нас на кухне сидел глухонемой, он зашел попить. Мать всегда была очень добра к людям.
   В те времена письма были большой редкостью, во всяком случае для нас. Глухонемой нагнулся и поднял мое письмо, хотя был неграмотный. Я успела увидеть, что на конверте написано «Мисс Луиза Френч», и попыталась вырвать у него письмо. Но кто-то меня опередил, и оно пошло по рукам; все, умирая от хохота над поцелуями, которые он мне посылал, прочитали его раньше меня. Пришлось прогладить письмо утюгом, чтобы разобрать, что там написано.
   Бракосочетание Харолда и Луизы состоялось в Отделе регистрации гражданских актов 20 марта 1930 года. Так как невеста была католичкой, а жених - нет, они не могли обвенчаться в церкви. Ее отец приехал из Вексфорда, Ирландия, и поначалу писал свое имя на ирландский манер, через «Ф». Он был ростом в шесть футов два дюйма и одно время работал комиссионером в «Нью-Брайтон Тауэр», а потом фонарщиком.