Страница:
– Чуть меньше полумиллиарда долларов.
Анатолий Петрович присвистнул.
– Повезло же Кире…
– Толя! Думай, что говоришь!!! Девочка поехала в Австралию с мужем и Анфисой и исчезла! – она зарыдала. Немного успокоившись, вытерла нос и глаза и продолжила рассказ: – И все было хорошо сначала, кто бы мог подумать, что так это закончится. Там, в Австралии, очаровательная вилла. Кирочка присылала мне фотографии. Вид из окон чудесный. После улаживания всех формальностей с наследством Кира решила с семьей остаться там, отдохнуть. Почему бы нет? Девочка много работает, ей нужен отдых. Она мне часто звонила, радостная такая, смеялась все время. Двадцать седьмого мая у Кирочки день рождения…
– Я помню.
– Да, знаю. Я хотела в этот день ей позвонить, поздравить, но накануне мне вдруг что-то тревожно стало. Вот знаешь, Толь, сжалось сердце и давит, давит… Ну, я и набрала номер ее сотового. Думаю, если она поднимет трубку, ничего плохого про свои предчувствия говорить не стану. Скажу, что просто захотелось позвонить, расспросить, как она думает свой день рождения отмечать. Сижу, жду, а она трубку все не поднимает. Я нервничать начала. Опять номер набираю – а она уже недоступна!
Нина Михайловна опять всхлипнула и потянулась к бокалу с коньяком. Анатолий Петрович быстро схватил бутылку и плеснул еще.
– Ты представляешь, что я чувствовала? Я телефон оборвала, раз за разом дозваниваясь ей. А потом позвонила Анфисе, а она говорит, мол, мама спит. Под утро, дескать, только легла. Ну, я и успокоилась! Чего, думаю, Кирочке мешать, пусть девочка отдыхает. На следующий день звоню поздравить с днем рождения – опять ее телефон не отвечает. А потом узнала, что ее нет…
Последние слова она прошептала и, задохнувшись, начала беззвучно рыдать.
– Толя, найди ее. Я тебя очень прошу. Может, она еще жива?! Она же должна быть жива, да?
Анатолий Петрович испуганно посмотрел на нее, и она сразу поняла его взгляд.
– Думаешь, я схожу с ума? Не переживай, у меня психика крепкая. Просто не могу думать о ней как о покойнице. Живая она для меня. Толя, накажи его, я тебя очень прошу. Пусть сгниет в тюрьме, никогда оттуда не выйдет.
Анатолий Петрович молча разлил оставшийся коньяк и, залпом выпив, посмотрел пристально в глаза Нине Михайловне.
– Нина, я сделаю все, что от меня зависит. И даже больше.
– Да, я знаю, Толя. Ну вот как мне после этого жить? Кирочка никогда сама не вышла бы в море: она с детства боялась воды. А тут вдруг на яхте, в океане, одна. Я не поверю этому ни на секунду! О, боже мой, – заскулила она, – он ее убил! Он! Будь они прокляты, эти деньги, ради которых он это сделал. Лучше бы она никогда не получала наследства.
– Ниночка, успокойся. Если он виновен, ответит по всей строгости закона.
Прокурор скрипнул зубами и придвинул к себе телефон.
Почему в этот раз, в порядке исключения, провидению не отменить бы этот закон?
Он со вздохом перешел к другой ленте, потянув за собой Анфису. Она после исчезновения матери до сих пор пребывала в шоке. Хотя она уже не плакала, но была заторможена и не отходила от Алексея ни на шаг. Лицо ее при том ничего не выражало, будто у пластмассовой куклы. Она двигалась механически, как автомат, и Лесу все время приходилось следить за Анфисой, чтобы не потерялась.
На втором транспортере сумка Леса приехала первой. Он поставил ее рядом с собой и, сжав узкую ладонь Анфисы, сказал:
– Смотри внимательно, сейчас должен и твой багаж появиться. Не пропустишь?
– Ты куда?
– Воды куплю попить.
– Не уходи!
Анфиса вцепилась в него мертвой хваткой, и он остался.
Когда обе сумки, и его и Анфисы, оказались у него в руках и все формальности были соблюдены, они направились к выходу.
– Ты хотел воды купить, – вяло напомнила Анфиса.
– Обойдусь. Куда тебя отвезти?
– А ты куда поедешь?
– К себе. В свою старую квартиру.
– А я тогда к бабушке. Не могу сейчас оставаться одна.
Он был к этому не готов и потому предпочел вернуться в свою старую квартиру. Почему-то ему казалось, что в ней будет легче. Но он ошибался. Все и здесь было пропитано памятью о Кире. Вот тут она сидела, листая журнал, в первый раз, когда пришла к нему. Тут они целовались, а там занимались любовью.
Лес застонал и, отшвырнув сумку, бросился вон. В тот вечер он впервые напился до потери контроля над собой. Как добирался домой из бара, Алексей позже так и не смог вспомнить.
Алексей как раз спустился в магазин, чтобы купить минералки. После выпитого вчера ему было плохо, но опохмеляться Лес принципиально не хотел. Взял бутылку и только, откупорив, поднес ее к губам, как взгляд его наткнулся на фотографию. На первой полосе газеты улыбающиеся и счастливые – он и Кира. По инерции отхлебнув, поперхнулся и вытер рот рукой.
Алексей скупил все, что смог найти. Старушка продавщица оказалась не слишком любопытна и не узнала его. Или же зрение ее было не той остроты, чтобы признать по фото человека. Она равнодушно протянула ему сдачу и стопку купленных им газет.
Но проходящие мимо девчонки вдруг остановились и начали шушукаться, показывая на Алексея. Испарина выступила у него на лбу. Может, причина такого интереса к нему была в чем-то ином, но он чувствовал себя как голый на балу. Быстро влетев в свою квартиру, Лес закрылся и сел за стол. Разложил перед собой прессу и методично, по порядку, прочел все, что принес.
Как и ожидалось, правдивая информация была искусно перемешана с полуправдой и откровенной ложью. Он, разумеется, выглядел сущим злодеем, а Кира – невинно убиенной страдалицей. И никого не интересовало, что еще не доказан ни факт ее смерти, ни его причастность к ней. Журналистские домыслы часто кажутся правдой, когда это касается других. Но чем ближе нам описываемые события или люди, тем очевиднее извращение фактов в подаче материала.
Ясно одно: имя его до такой степени смешано с грязью, что лучше ему нигде не появляться. Внешность у Алексея запоминающаяся, так что идентификация фотографии с оригиналом не составит труда. Да и шепот за спиной он долго еще будет слышать, чем бы ни закончилась эта печальная история. Люди всегда гораздо охотнее верят дурному, чем хорошему.
В среду, надев темные очки и надвинув бейсболку на лоб, он отправился на тренировку.
– Шифруешься? – спросил Васильич, мельком бросив на него взгляд.
– А что мне остается? – вопросом на вопрос ответил Лес.
– И правильно. Ни к чему сейчас лишний раз к себе внимание привлекать. Иди переодевайся.
После тренировки они сели в кабинете, и Василий Васильевич, пристально глядя Лесу в глаза, спросил:
– И что из всего, просочившегося в прессу, правда?
– Просочившегося в прессу?! Да это не просачивание, это слив! Причем грязный и лживый.
Алексей долго и подробно, останавливаясь только для того, чтобы перевести дух и справиться с эмоциями, рассказывал Васильичу все, что с ним произошло. Тот слушал внимательно, не перебивая, кивая в такт словам. Когда Лес выговорился и замолчал, Василий стал задумчиво мерить кабинет шагами.
– То, что ты рассказываешь, – наконец сказал он, – очень серьезно. Мне кажется, тебе нужно, не откладывая в долгий ящик, обратиться к адвокату.
Алексей выпрямился и с тревогой всмотрелся в лицо друга:
– Думаешь, это только начало?
– Уверен, порочащую тебя информацию распространили не только для того, чтобы насолить. Боюсь, скоро последует предъявление обвинения в убийстве.
– Но как?! – вскричал Лес. – Я же не убивал, я даже не знаю, что на самом деле с Кирой произошло!
Василий Васильевич горько усмехнулся.
– Скажи-ка мне, кого и когда останавливала невиновность жертвы? Если кто-то задался целью тебя уничтожить, он добьется своего. А улики найдутся, не сомневайся. Кстати, ты вполне уверен, что Кира пропала сама, не без помощи извне?
Алексей замер, глядя на Васильича, и лицо его побледнело.
– Ты думаешь, ей кто-то помог утонуть?! Нет… Нет же, нет! Как это может быть? Мне кажется, у Киры не было и не могло быть врагов.
Он взъерошил волосы рукой и вскочил. Вид у Алексея при этом был такой, будто он собирается куда-то бежать, но он снова свалился на стул, и кровь прилила к его лицу.
– Если кто-то намеренно навредил Кире, я найду и убью его! – задыхаясь от гнева, сказал Лес.
– Тихо, тихо. Сейчас резких движений делать не стоит. Чем опаснее противник, тем продуманнее должны быть твои действия. Не мне говорить, ты и сам все это знаешь.
В тот вечер Алексей напился второй раз. Теперь его терзало чувство вины. Ему казалось, что он должен был заметить предпосылки несчастья и предотвратить его. А он вместо этого, как мальчишка, пребывал в эйфории от счастья.
То, что Василий Васильевич прав и судебная машина набирает обороты, скоро подтвердилось: Алексея вызвали в Следственный комитет.
Поднявшись по ступеням, Алексей прошел по коридору и вошел в небольшой кабинет. Следователь жестом пригласил его сесть.
– Гарденин Алексей Иванович, насколько я понимаю?
– Да.
– Следователь Гаврилов Максим Семенович. Я вот по какому поводу вас вызвал. К нам поступило заявление от гражданки Карелиной Нины Михайловны. Она заявляет, что вы причастны к исчезновению ее дочери, Киры Карелиной. Что-нибудь можете по этому поводу сказать?
– Ничего. Я не знаю, где моя жена.
– Я вам советую очень хорошо подумать. Чистосердечное признание, как вы понимаете, существенно смягчает наказание.
– Вот даже как. Хорошо Нина Михайловна поработала. И на чем же строится ее обвинение?
– У нас есть показания свидетеля, который утверждает, что вы планировали убийство своей жены.
– Да вы что! Ну надо же, – рассмеялся Лес, – а показаний свидетеля, который утверждает, что я одиннадцатого сентября взорвал башни-близнецы в Америке, у вас нет?
– Зря ерничаете. Это еще не все.
– Я весь внимание.
– Вот, посмотрите, долговая расписка. Узнаете свой почерк? Да-да. Вы пишете, что обещаете отдать миллион долларов до пятого июля. Оно, конечно, понятно, что вы можете не успеть вступить в права наследства до этого времени. Но оттянуть срок отдачи долга вам смерть жены вполне поможет. Что скажете об этом? Можете взять посмотреть. Это копия.
Лес взял в руки клочок бумаги и с удивлением уставился на него.
– Эта долговая расписка, как вы изволили выразиться, – просто клочок бумаги, написанный во время игры. А вот как он попал к вам, это уже интересно.
– У нас свои источники. Я так понимаю, что вы задолжали кому-то крупную сумму, и именно поэтому вам выгодна смерть вашей жены.
– Чушь.
– Ничего другого я от вас и не ожидал. Но это еще не все. Есть свидетель, который утверждает, что накануне происшествия вы и ваша жена сильно поссорились. Как вам этот аргумент?
– Можно полюбопытствовать, кто же этот таинственный свидетель?
– Пока я воздержусь от того, чтобы назвать его имя. А для начала в связи с полученным заявлением я приму от вас объяснение.
На протяжении следующего часа Лес исправно отвечал на вопросы следователя. Когда все было запротоколировано и подписано, Алексей спросил:
– Это все?
– Да.
– Что мне сейчас делать?
– Вы пока свободны. Будете нужны – я вас вызову.
Выйдя на улицу, Лес мрачно проводил взглядом перебежавшую ему дорогу черную кошку и понял, что Васильич оказался прав: без хорошего адвоката никак не обойтись.
Глава 3
Два года назад. Конец мая
Анатолий Петрович присвистнул.
– Повезло же Кире…
– Толя! Думай, что говоришь!!! Девочка поехала в Австралию с мужем и Анфисой и исчезла! – она зарыдала. Немного успокоившись, вытерла нос и глаза и продолжила рассказ: – И все было хорошо сначала, кто бы мог подумать, что так это закончится. Там, в Австралии, очаровательная вилла. Кирочка присылала мне фотографии. Вид из окон чудесный. После улаживания всех формальностей с наследством Кира решила с семьей остаться там, отдохнуть. Почему бы нет? Девочка много работает, ей нужен отдых. Она мне часто звонила, радостная такая, смеялась все время. Двадцать седьмого мая у Кирочки день рождения…
– Я помню.
– Да, знаю. Я хотела в этот день ей позвонить, поздравить, но накануне мне вдруг что-то тревожно стало. Вот знаешь, Толь, сжалось сердце и давит, давит… Ну, я и набрала номер ее сотового. Думаю, если она поднимет трубку, ничего плохого про свои предчувствия говорить не стану. Скажу, что просто захотелось позвонить, расспросить, как она думает свой день рождения отмечать. Сижу, жду, а она трубку все не поднимает. Я нервничать начала. Опять номер набираю – а она уже недоступна!
Нина Михайловна опять всхлипнула и потянулась к бокалу с коньяком. Анатолий Петрович быстро схватил бутылку и плеснул еще.
– Ты представляешь, что я чувствовала? Я телефон оборвала, раз за разом дозваниваясь ей. А потом позвонила Анфисе, а она говорит, мол, мама спит. Под утро, дескать, только легла. Ну, я и успокоилась! Чего, думаю, Кирочке мешать, пусть девочка отдыхает. На следующий день звоню поздравить с днем рождения – опять ее телефон не отвечает. А потом узнала, что ее нет…
Последние слова она прошептала и, задохнувшись, начала беззвучно рыдать.
– Толя, найди ее. Я тебя очень прошу. Может, она еще жива?! Она же должна быть жива, да?
Анатолий Петрович испуганно посмотрел на нее, и она сразу поняла его взгляд.
– Думаешь, я схожу с ума? Не переживай, у меня психика крепкая. Просто не могу думать о ней как о покойнице. Живая она для меня. Толя, накажи его, я тебя очень прошу. Пусть сгниет в тюрьме, никогда оттуда не выйдет.
Анатолий Петрович молча разлил оставшийся коньяк и, залпом выпив, посмотрел пристально в глаза Нине Михайловне.
– Нина, я сделаю все, что от меня зависит. И даже больше.
– Да, я знаю, Толя. Ну вот как мне после этого жить? Кирочка никогда сама не вышла бы в море: она с детства боялась воды. А тут вдруг на яхте, в океане, одна. Я не поверю этому ни на секунду! О, боже мой, – заскулила она, – он ее убил! Он! Будь они прокляты, эти деньги, ради которых он это сделал. Лучше бы она никогда не получала наследства.
– Ниночка, успокойся. Если он виновен, ответит по всей строгости закона.
Прокурор скрипнул зубами и придвинул к себе телефон.
* * *
У какого бы транспортера вы ни стояли, ваш багаж обязательно появится на другом – эту истину Алексей успел проверить на себе неоднократно.Почему в этот раз, в порядке исключения, провидению не отменить бы этот закон?
Он со вздохом перешел к другой ленте, потянув за собой Анфису. Она после исчезновения матери до сих пор пребывала в шоке. Хотя она уже не плакала, но была заторможена и не отходила от Алексея ни на шаг. Лицо ее при том ничего не выражало, будто у пластмассовой куклы. Она двигалась механически, как автомат, и Лесу все время приходилось следить за Анфисой, чтобы не потерялась.
На втором транспортере сумка Леса приехала первой. Он поставил ее рядом с собой и, сжав узкую ладонь Анфисы, сказал:
– Смотри внимательно, сейчас должен и твой багаж появиться. Не пропустишь?
– Ты куда?
– Воды куплю попить.
– Не уходи!
Анфиса вцепилась в него мертвой хваткой, и он остался.
Когда обе сумки, и его и Анфисы, оказались у него в руках и все формальности были соблюдены, они направились к выходу.
– Ты хотел воды купить, – вяло напомнила Анфиса.
– Обойдусь. Куда тебя отвезти?
– А ты куда поедешь?
– К себе. В свою старую квартиру.
– А я тогда к бабушке. Не могу сейчас оставаться одна.
* * *
Такси остановилось у его подъезда, он расплатился с шофером и поднялся на свой этаж. Квартира, в которой он давно не был, встретила его затхлым воздухом и тишиной. Алексей намеренно приехал сюда, чувствуя, что не в силах видеть вещи Киры – ее чашку, оставленную на столе, платья, которые она собиралась взять, но в последний момент передумала, ее любимое кресло, ее плед, ее…Он был к этому не готов и потому предпочел вернуться в свою старую квартиру. Почему-то ему казалось, что в ней будет легче. Но он ошибался. Все и здесь было пропитано памятью о Кире. Вот тут она сидела, листая журнал, в первый раз, когда пришла к нему. Тут они целовались, а там занимались любовью.
Лес застонал и, отшвырнув сумку, бросился вон. В тот вечер он впервые напился до потери контроля над собой. Как добирался домой из бара, Алексей позже так и не смог вспомнить.
* * *
Утром десятого июня желтая пресса запестрела заголовками: «Миллионер из трущоб заказал свою жену», «Исчезновение известной писательницы и миллионерши: кто виноват?», «Миллионное наследство не принесло счастья: Кира Карелина мертва», «Много шума – и… ничего. Кто убийца?»Алексей как раз спустился в магазин, чтобы купить минералки. После выпитого вчера ему было плохо, но опохмеляться Лес принципиально не хотел. Взял бутылку и только, откупорив, поднес ее к губам, как взгляд его наткнулся на фотографию. На первой полосе газеты улыбающиеся и счастливые – он и Кира. По инерции отхлебнув, поперхнулся и вытер рот рукой.
Алексей скупил все, что смог найти. Старушка продавщица оказалась не слишком любопытна и не узнала его. Или же зрение ее было не той остроты, чтобы признать по фото человека. Она равнодушно протянула ему сдачу и стопку купленных им газет.
Но проходящие мимо девчонки вдруг остановились и начали шушукаться, показывая на Алексея. Испарина выступила у него на лбу. Может, причина такого интереса к нему была в чем-то ином, но он чувствовал себя как голый на балу. Быстро влетев в свою квартиру, Лес закрылся и сел за стол. Разложил перед собой прессу и методично, по порядку, прочел все, что принес.
Как и ожидалось, правдивая информация была искусно перемешана с полуправдой и откровенной ложью. Он, разумеется, выглядел сущим злодеем, а Кира – невинно убиенной страдалицей. И никого не интересовало, что еще не доказан ни факт ее смерти, ни его причастность к ней. Журналистские домыслы часто кажутся правдой, когда это касается других. Но чем ближе нам описываемые события или люди, тем очевиднее извращение фактов в подаче материала.
Ясно одно: имя его до такой степени смешано с грязью, что лучше ему нигде не появляться. Внешность у Алексея запоминающаяся, так что идентификация фотографии с оригиналом не составит труда. Да и шепот за спиной он долго еще будет слышать, чем бы ни закончилась эта печальная история. Люди всегда гораздо охотнее верят дурному, чем хорошему.
В среду, надев темные очки и надвинув бейсболку на лоб, он отправился на тренировку.
– Шифруешься? – спросил Васильич, мельком бросив на него взгляд.
– А что мне остается? – вопросом на вопрос ответил Лес.
– И правильно. Ни к чему сейчас лишний раз к себе внимание привлекать. Иди переодевайся.
После тренировки они сели в кабинете, и Василий Васильевич, пристально глядя Лесу в глаза, спросил:
– И что из всего, просочившегося в прессу, правда?
– Просочившегося в прессу?! Да это не просачивание, это слив! Причем грязный и лживый.
Алексей долго и подробно, останавливаясь только для того, чтобы перевести дух и справиться с эмоциями, рассказывал Васильичу все, что с ним произошло. Тот слушал внимательно, не перебивая, кивая в такт словам. Когда Лес выговорился и замолчал, Василий стал задумчиво мерить кабинет шагами.
– То, что ты рассказываешь, – наконец сказал он, – очень серьезно. Мне кажется, тебе нужно, не откладывая в долгий ящик, обратиться к адвокату.
Алексей выпрямился и с тревогой всмотрелся в лицо друга:
– Думаешь, это только начало?
– Уверен, порочащую тебя информацию распространили не только для того, чтобы насолить. Боюсь, скоро последует предъявление обвинения в убийстве.
– Но как?! – вскричал Лес. – Я же не убивал, я даже не знаю, что на самом деле с Кирой произошло!
Василий Васильевич горько усмехнулся.
– Скажи-ка мне, кого и когда останавливала невиновность жертвы? Если кто-то задался целью тебя уничтожить, он добьется своего. А улики найдутся, не сомневайся. Кстати, ты вполне уверен, что Кира пропала сама, не без помощи извне?
Алексей замер, глядя на Васильича, и лицо его побледнело.
– Ты думаешь, ей кто-то помог утонуть?! Нет… Нет же, нет! Как это может быть? Мне кажется, у Киры не было и не могло быть врагов.
Он взъерошил волосы рукой и вскочил. Вид у Алексея при этом был такой, будто он собирается куда-то бежать, но он снова свалился на стул, и кровь прилила к его лицу.
– Если кто-то намеренно навредил Кире, я найду и убью его! – задыхаясь от гнева, сказал Лес.
– Тихо, тихо. Сейчас резких движений делать не стоит. Чем опаснее противник, тем продуманнее должны быть твои действия. Не мне говорить, ты и сам все это знаешь.
В тот вечер Алексей напился второй раз. Теперь его терзало чувство вины. Ему казалось, что он должен был заметить предпосылки несчастья и предотвратить его. А он вместо этого, как мальчишка, пребывал в эйфории от счастья.
То, что Василий Васильевич прав и судебная машина набирает обороты, скоро подтвердилось: Алексея вызвали в Следственный комитет.
* * *
Лес приехал к Следственному комитету немного раньше назначенного времени и долго сидел в машине, глядя на идущих мимо людей. Тягостное предчувствие не оставляло его. Что-то плохое непременно с ним должно произойти, хотя в это не хотелось верить.Поднявшись по ступеням, Алексей прошел по коридору и вошел в небольшой кабинет. Следователь жестом пригласил его сесть.
– Гарденин Алексей Иванович, насколько я понимаю?
– Да.
– Следователь Гаврилов Максим Семенович. Я вот по какому поводу вас вызвал. К нам поступило заявление от гражданки Карелиной Нины Михайловны. Она заявляет, что вы причастны к исчезновению ее дочери, Киры Карелиной. Что-нибудь можете по этому поводу сказать?
– Ничего. Я не знаю, где моя жена.
– Я вам советую очень хорошо подумать. Чистосердечное признание, как вы понимаете, существенно смягчает наказание.
– Вот даже как. Хорошо Нина Михайловна поработала. И на чем же строится ее обвинение?
– У нас есть показания свидетеля, который утверждает, что вы планировали убийство своей жены.
– Да вы что! Ну надо же, – рассмеялся Лес, – а показаний свидетеля, который утверждает, что я одиннадцатого сентября взорвал башни-близнецы в Америке, у вас нет?
– Зря ерничаете. Это еще не все.
– Я весь внимание.
– Вот, посмотрите, долговая расписка. Узнаете свой почерк? Да-да. Вы пишете, что обещаете отдать миллион долларов до пятого июля. Оно, конечно, понятно, что вы можете не успеть вступить в права наследства до этого времени. Но оттянуть срок отдачи долга вам смерть жены вполне поможет. Что скажете об этом? Можете взять посмотреть. Это копия.
Лес взял в руки клочок бумаги и с удивлением уставился на него.
– Эта долговая расписка, как вы изволили выразиться, – просто клочок бумаги, написанный во время игры. А вот как он попал к вам, это уже интересно.
– У нас свои источники. Я так понимаю, что вы задолжали кому-то крупную сумму, и именно поэтому вам выгодна смерть вашей жены.
– Чушь.
– Ничего другого я от вас и не ожидал. Но это еще не все. Есть свидетель, который утверждает, что накануне происшествия вы и ваша жена сильно поссорились. Как вам этот аргумент?
– Можно полюбопытствовать, кто же этот таинственный свидетель?
– Пока я воздержусь от того, чтобы назвать его имя. А для начала в связи с полученным заявлением я приму от вас объяснение.
На протяжении следующего часа Лес исправно отвечал на вопросы следователя. Когда все было запротоколировано и подписано, Алексей спросил:
– Это все?
– Да.
– Что мне сейчас делать?
– Вы пока свободны. Будете нужны – я вас вызову.
Выйдя на улицу, Лес мрачно проводил взглядом перебежавшую ему дорогу черную кошку и понял, что Васильич оказался прав: без хорошего адвоката никак не обойтись.
Глава 3
Два года назад. Конец мая
Не ищите ошибки, если не знаете, что с ними делать.
«Кто это сказал? – Кира задумалась. – Может быть, Штейнбах… Или же у него фраза звучала как-то иначе?»
Сдвинув наушники на шею, она побежала в более спокойном темпе. Вот уже семь лет, как ежедневная пробежка стала обычным делом для нее. Она старалась этой привычке не изменять, потому что именно регулярные занятия спортом помогли ей когда-то справиться с болезнью.
Десять лет назад одним будничным утром Кира приготовила завтрак и села рядом с мужем за стол. Ей нравилось просто так сидеть рядом и смотреть, как он ест. Обычно он эмоционально восхищался кулинарными способностями Киры, рассказывал какие-нибудь истории или делился планами. Но сейчас он глухо молчал. Лицо его было непроницаемо, и Кира терялась в догадках.
– Вкусно? – спросила она, чтобы как-то начать разговор.
– Да.
– У тебя все нормально?
– Да.
Андрей торопливо доел рагу, выпил кофе и, циркнув зубом, пресно сказал:
– Меня с работы не жди. Я ухожу.
Прозвучало это так обыденно и легко, будто подобные вещи он сообщал регулярно. Кира, которая как раз ставила тарелки в раковину, удивленно повернулась:
– Куда ты уходишь? А когда вернешься? Я ужин могу и позже приготовить.
– Кира, ты не поняла, – заиграв желваками, сухо сказал Андрей, – я ухожу от тебя. И не вернусь никогда.
– Почему? – спросила она, чувствуя, как у нее холодеют пальцы.
– Потому что у меня другая женщина.
Потолок качнулся и придавил ее так, что стало нечем дышать.
– Давно?
Никогда не спрашивайте о том, о чем вам не хочется знать. Ответ вас может убить.
– Пять лет, – равнодушно ответил Андрей и кинул скомканную салфетку на пустую тарелку.
Дальше все было как во сне. Андрей поднялся и, не глядя на нее, пошел к двери. Она плелась следом, надеясь, что он сейчас повернется и скажет: «Шутка! Вечером идем в театр».
Глупо, конечно. Она потом сама не могла понять, откуда взялась эта мысль.
Дверь за Андреем захлопнулась, и Кира осталась одна. Двое детей, полное отсутствие работы и совершенно неясные жизненные перспективы.
После первой бурной реакции Кира впала в депрессию. Ее то душили слезы, то она погружалась в безвольное апатичное состояние, чем нервировала мать и пугала детей. Они не понимали, что происходит и почему мама на любой вопрос отвечает вяло и невпопад. Рекомендации друзей и знакомых «взять себя в руки» и «не раскисать» не доходили до сознания Киры. Она смотрела на них непонимающим взглядом и скептически улыбалась. Кира была уверена, что и так достаточно хорошо держит себя в руках – не мечется в истерике, не бросает тарелок в стену, не заламывает в исступлении рук и не рыдает. И мало ли что у нее в душе? Да, оскудело, выгорело все, как в пустыне, но внешне-то она совершенно спокойна. И это благодаря ее собственным усилиям, между прочим.
Как-то раз она брела по городу, сгибаясь под тяжестью сумки с продуктами. Рынок был недалеко, но Кире казалось, что он на другом конце света. Дойдя до лавочки на бульваре, она поставила сумку и села с ней рядом. Солнце было такое ласковое, нежное. Кира подставила ему лицо и закрыла глаза…
Откуда она появилась – эта женщина, – Кира не поняла. Наверное, подошла совсем неслышно: умеют же некоторые так ходить. И когда рядом раздался тихий голос, Кира от неожиданности вздрогнула.
– Я знаю, что происходит с тобой, – вкрадчиво начала цыганка. От нее сладковато пахло кровью и плесенью, и Кира, с детства остро реагирующая на запахи, едва не задохнулась. Захотелось сразу же встать и уйти, но ноги внезапно сделались ватными. Только голос цыганки, густой, тягучий, назойливо вливался в ее уши и растекался по телу слабостью. – Жить тебе, красавица, осталось совсем недолго. Муж от тебя ушел, и ты оттого сильно болеешь. Если муж не вернется – ты умрешь. Но не переживай… я тебе помогу…
Кира очнулась на той же скамейке в парке, и не оказалось у нее ни сумки с продуктами, ни кошелька с жалкими остатками денег. То, что дома ждут двое голодных детей, подействовало на Киру как удар хлыста. Вдруг прошли разом и слабость, и апатия, депрессия последних лет. Воздух приобрел кристальную чистоту и глубину, в которой отчетливо, как в зеркале, Кира увидела свою жизнь.
Так что той цыганке, забравшей последнее, Кира была даже благодарна. Кто знает, сколько бы еще она, не будь такого «волшебного пенделя», терзала себя и близких?
Но, как выяснилось позже, только воспрянуть духом после пережитого кошмара оказалось мало. Да, теперь Кира понимала свои проблемы и очень хотела избавиться от депрессии, но на нее вдруг как из рога изобилия посыпались болячки.
– Психосоматика, – вздохнуло очередное светило медицины, к которому Киру привезла ее мать. – Что ж вы, голубушка, так себя распустили? Нельзя нервы самой себе трепать, никак это не допускается.
Пока врач бормотал себе под нос названия лекарств, выписывая рецепты, Кира вспоминала всю свою прошлую жизнь. Ей было горько и стыдно и жаль потраченные годы. Не те, что ушли на жизнь с мужем и рождение и воспитание детей, а те годы, которые она никак не могла прийти в себя после предательства Андрея.
И вот теперь, уже семь лет подряд, она выходит на утреннюю пробежку в парк. Первые метры тогда ей давались с трудом. Она задыхалась, едва ли не падала, но упрямо продолжала занятия. В конце концов довела дистанцию до десяти километров в день.
Сегодня с утра было много дел – съемки, интервью, поход по магазинам. К тому же делать покупки Кира категорически не любила. Ее эта процедура утомляла сама по себе, независимо от того, что предполагалось купить – одежду, обувь или новые стулья. Домой она приползла уставшая и измотанная. Однако, едва приняв душ, она все-таки натянула на себя спортивный костюм и отправилась в парк.
Кто-то следовал за ней неотступно. Он то приближался, то удалялся на некоторое расстояние, но не исчезал совсем. С Кирой изредка такое бывало: она задумывалась и механически сворачивала не туда. На какую-нибудь боковую аллею, где редко встречались прохожие и заросли были гуще. Но сегодня случай выдался и вовсе особый: она очутилась слишком далеко. Прислушиваясь к тому человеку, что был сзади, Кира пыталась решить, как лучше поступить. Мысли ее испуганно заметались. И тут неизвестный преследователь ускорил шаг, явно решив ее догнать.
Кира побежала быстрее.
Он тоже припустил следом.
Она ускорила бег.
Он тоже ускорил.
Она полетела на пределе своих возможностей.
Преследователь тоже понесся во весь опор.
Кира так испугалась, что уже собралась истошно заорать, и плевать, если кто-то услышит ее вопли. Только бы хоть как-то попытаться спастись. И тут маргинал схватил ее сзади за плечо и знакомым голосом сказал:
– Кира, постойте!
Она повернулась и в изнеможении произнесла:
– О, боже мой, это вы! Вы испугали меня, Алексей. Признавайтесь, зачем вы за мной гнались?!
– А вы хорошо бегаете. И, главное, долго. Извините, не хотел вас напугать. Увидел издали: вы, думаю, или не вы. Решил догнать. Смотрю, вы на боковую аллею поворачиваете, самую безлюдную и криминальную. Вы знаете, что здесь месяц назад нашли убитую девушку? А чуть раньше – ребенка?
– Нет, меня в это время не было в Москве. Я только недавно вернулась.
– Тогда понятно, отчего вы так беспечны. Потом я уже бежал следом намеренно, боялся, что с вами что-нибудь случится. Кричать и звать вас мне казалось глупым, хотел дождаться, когда вы остановитесь, и тогда подойти. А вы все дальше в парк и дальше… Боялся вас напугать…
– Вам это удалось, – перебила его Кира, – у меня до сих пор сердце колотится как сумасшедшее.
– Извините, Кира. Я хотел как лучше. Честно.
– А чего потом погнались за мной во весь опор? Я думала, меня убивать собираются!
– Я понял, что все-таки вас испугал и надо ситуацию исправлять.
Он улыбнулся.
Кира посмотрела на него подозрительно и поправила растрепавшиеся волосы.
– Ну ладно. Пусть так. Вы знаете, как отсюда выбраться? Что-то я никак не соображу, где это мы.
– Найдем. Здесь куда ни иди, все равно к людям выйдешь.
– Конечно. Разница только во времени.
– Это да. А почему вас не было так долго в Москве?
– Я была в Германии.
– У вас там родственники?
– Я по приглашению ездила от немецкого литературного общества. Читала лекции, проводила семинары.
– Об эмиграции не задумывались?
– Боже упаси! Я считаю эмиграцию большим несчастьем. Конечно, всякое в жизни бывает, ни от чего зарекаться нельзя. Но чтоб добровольно – нет.
– Почему? Сейчас многие уезжают.
Кира пожала плечами.
– Вот смотрите, Лес. Аксенов – он уехал из России вынужденно и все время скучал по Москве. При первой же возможности вернулся. «Я московский гражданин», – говорил он о себе. Почему так произошло? Да потому что существует понятие менталитета, и даже те, кто его отрицает, все равно до смерти будут помнить русские сказки, услышанные в детстве, русские песни, своих друзей со двора, первую учительницу, первую любовь. Возможно, на чужбине что-то получится у их детей. А для эмигрантов в первом поколении все будет очень сложно.
– У меня друг эмигрировал в Германию десять лет назад вместе с женой и детьми. На некоторое время мы потеряли друг друга из виду, а потом он разыскал меня. Началась переписка. Он писал то же самое примерно, что сейчас сказали вы, Кира. Писал о тоске, о том, что не может найти себя. О том, что дети, ради которых и делалось все это, вырастают и перестают понимать своих родителей. Они-то как раз уже немцы, а друг, его жена как были, так и остаются русскими. Иногда он шутил, рассказывал что-то забавное. В общем, я не думал даже, что все так плохо. В одном из последних своих писем он мне рассказывал, как были они с женой и детьми в путешествии. Интересном, счастливом, радостном. И вдруг в какой-то момент ему подумалось: «Хочу домой». И тут же обожгло: некуда – домой. Нет дома. Некуда хотеть.
Лес помрачнел и замолчал, снова переживая.
– С ним что-то нехорошее произошло?
– Он вдруг умолк и перестал отвечать на мои письма. А месяц назад я от общих знакомых узнал, что он покончил с собой.
– Какой ужас!
– Ему на тот момент исполнилось только тридцать пять. Я перечитывал потом его письма, все пытался понять: почему он сделал это? И понял, что он оказался бессилен перед обстоятельствами. Не смог реализовать себя в том социуме, где очутился, и не смог вернуться назад: дети выросли и никуда уезжать не захотели. Я до сих пор не могу поверить, что его больше нет. Оттого и среагировал так на слово «Германия».
– Да, я понимаю. Вот потому я считаю эмиграцию трагедией, не всем даны силы ее выдержать.
Некоторое время они шли молча. Алексей – заново переживая смерть друга, Кира – размышляя об услышанном.
Лес вдруг отошел в сторону и, присев, снял с гриба прилипший листок:
– Надо же, в это время – и сыроежка. Рано для нее еще.
– Разве? Впрочем, я в этом не разбираюсь.
Кира отметила про себя, что она со своими метром семидесятью двумя сантиметрами да без каблука смотрится рядом с ним совсем маленькой, и не удержалась от вопроса:
– Алексей, а какой у вас рост? Два метра?
– Ну что вы, только слегка за метр девяносто перевалил.
– А кажетесь выше. Или это мне от страха мерещится. Напугали вы меня здорово, что и говорить.
– Кира, я вас не видел здесь раньше, хотя бегаю каждый день.
– То же самое могу сказать и о вас. Я бегаю тут каждое утро вот уже два года и ни разу не видела вас.
– Ах, вот оно что, – Лес удовлетворенно засмеялся. – Значит, утром! А я бегаю больше по вечерам. Выходит, мы перемещались все время параллельно.
– Думаете, это можно так назвать?
– А почему нет? Если верить теории, что время нелинейно, значит, существует некая точка пространства, где два события, разрозненные в линейном времени, могут произойти одновременно при его нелинейности.
– Не знаю, я в этом ничего не понимаю. У меня всегда было плохо с математикой.
Она посмотрела на него и, наткнувшись на его веселый, смеющийся взгляд, почувствовала, что снова краснеет.
«Да что же это такое, – разозлилась она на себя, – расслабилась, раскисла. Влюбилась, просто как малолетка».
Приняв строгий и неприступный вид, она отвернулась. Очень не хотелось, чтобы Лес догадался, какие он вызывает у нее эмоции.
Но мысли ее предательски снова и снова возвращались к обаятельному спутнику.
«Интересно, сколько ему лет? – думала она, искоса рассматривая Алексея. – Насколько он меня моложе? Лет на пять-шесть? Он сказал, что другу исполнилось тридцать пять. Может быть, и ему тоже столько. Но выглядит молодо».
И вдруг поняла, что ей очень хотелось бы, чтобы эта разница была как можно меньше. Все-таки гораздо спокойнее, когда муж старше.
«Кто это сказал? – Кира задумалась. – Может быть, Штейнбах… Или же у него фраза звучала как-то иначе?»
Сдвинув наушники на шею, она побежала в более спокойном темпе. Вот уже семь лет, как ежедневная пробежка стала обычным делом для нее. Она старалась этой привычке не изменять, потому что именно регулярные занятия спортом помогли ей когда-то справиться с болезнью.
Десять лет назад одним будничным утром Кира приготовила завтрак и села рядом с мужем за стол. Ей нравилось просто так сидеть рядом и смотреть, как он ест. Обычно он эмоционально восхищался кулинарными способностями Киры, рассказывал какие-нибудь истории или делился планами. Но сейчас он глухо молчал. Лицо его было непроницаемо, и Кира терялась в догадках.
– Вкусно? – спросила она, чтобы как-то начать разговор.
– Да.
– У тебя все нормально?
– Да.
Андрей торопливо доел рагу, выпил кофе и, циркнув зубом, пресно сказал:
– Меня с работы не жди. Я ухожу.
Прозвучало это так обыденно и легко, будто подобные вещи он сообщал регулярно. Кира, которая как раз ставила тарелки в раковину, удивленно повернулась:
– Куда ты уходишь? А когда вернешься? Я ужин могу и позже приготовить.
– Кира, ты не поняла, – заиграв желваками, сухо сказал Андрей, – я ухожу от тебя. И не вернусь никогда.
– Почему? – спросила она, чувствуя, как у нее холодеют пальцы.
– Потому что у меня другая женщина.
Потолок качнулся и придавил ее так, что стало нечем дышать.
– Давно?
Никогда не спрашивайте о том, о чем вам не хочется знать. Ответ вас может убить.
– Пять лет, – равнодушно ответил Андрей и кинул скомканную салфетку на пустую тарелку.
Дальше все было как во сне. Андрей поднялся и, не глядя на нее, пошел к двери. Она плелась следом, надеясь, что он сейчас повернется и скажет: «Шутка! Вечером идем в театр».
Глупо, конечно. Она потом сама не могла понять, откуда взялась эта мысль.
Дверь за Андреем захлопнулась, и Кира осталась одна. Двое детей, полное отсутствие работы и совершенно неясные жизненные перспективы.
После первой бурной реакции Кира впала в депрессию. Ее то душили слезы, то она погружалась в безвольное апатичное состояние, чем нервировала мать и пугала детей. Они не понимали, что происходит и почему мама на любой вопрос отвечает вяло и невпопад. Рекомендации друзей и знакомых «взять себя в руки» и «не раскисать» не доходили до сознания Киры. Она смотрела на них непонимающим взглядом и скептически улыбалась. Кира была уверена, что и так достаточно хорошо держит себя в руках – не мечется в истерике, не бросает тарелок в стену, не заламывает в исступлении рук и не рыдает. И мало ли что у нее в душе? Да, оскудело, выгорело все, как в пустыне, но внешне-то она совершенно спокойна. И это благодаря ее собственным усилиям, между прочим.
Как-то раз она брела по городу, сгибаясь под тяжестью сумки с продуктами. Рынок был недалеко, но Кире казалось, что он на другом конце света. Дойдя до лавочки на бульваре, она поставила сумку и села с ней рядом. Солнце было такое ласковое, нежное. Кира подставила ему лицо и закрыла глаза…
Откуда она появилась – эта женщина, – Кира не поняла. Наверное, подошла совсем неслышно: умеют же некоторые так ходить. И когда рядом раздался тихий голос, Кира от неожиданности вздрогнула.
– Я знаю, что происходит с тобой, – вкрадчиво начала цыганка. От нее сладковато пахло кровью и плесенью, и Кира, с детства остро реагирующая на запахи, едва не задохнулась. Захотелось сразу же встать и уйти, но ноги внезапно сделались ватными. Только голос цыганки, густой, тягучий, назойливо вливался в ее уши и растекался по телу слабостью. – Жить тебе, красавица, осталось совсем недолго. Муж от тебя ушел, и ты оттого сильно болеешь. Если муж не вернется – ты умрешь. Но не переживай… я тебе помогу…
Кира очнулась на той же скамейке в парке, и не оказалось у нее ни сумки с продуктами, ни кошелька с жалкими остатками денег. То, что дома ждут двое голодных детей, подействовало на Киру как удар хлыста. Вдруг прошли разом и слабость, и апатия, депрессия последних лет. Воздух приобрел кристальную чистоту и глубину, в которой отчетливо, как в зеркале, Кира увидела свою жизнь.
Так что той цыганке, забравшей последнее, Кира была даже благодарна. Кто знает, сколько бы еще она, не будь такого «волшебного пенделя», терзала себя и близких?
Но, как выяснилось позже, только воспрянуть духом после пережитого кошмара оказалось мало. Да, теперь Кира понимала свои проблемы и очень хотела избавиться от депрессии, но на нее вдруг как из рога изобилия посыпались болячки.
– Психосоматика, – вздохнуло очередное светило медицины, к которому Киру привезла ее мать. – Что ж вы, голубушка, так себя распустили? Нельзя нервы самой себе трепать, никак это не допускается.
Пока врач бормотал себе под нос названия лекарств, выписывая рецепты, Кира вспоминала всю свою прошлую жизнь. Ей было горько и стыдно и жаль потраченные годы. Не те, что ушли на жизнь с мужем и рождение и воспитание детей, а те годы, которые она никак не могла прийти в себя после предательства Андрея.
И вот теперь, уже семь лет подряд, она выходит на утреннюю пробежку в парк. Первые метры тогда ей давались с трудом. Она задыхалась, едва ли не падала, но упрямо продолжала занятия. В конце концов довела дистанцию до десяти километров в день.
Сегодня с утра было много дел – съемки, интервью, поход по магазинам. К тому же делать покупки Кира категорически не любила. Ее эта процедура утомляла сама по себе, независимо от того, что предполагалось купить – одежду, обувь или новые стулья. Домой она приползла уставшая и измотанная. Однако, едва приняв душ, она все-таки натянула на себя спортивный костюм и отправилась в парк.
Кто-то следовал за ней неотступно. Он то приближался, то удалялся на некоторое расстояние, но не исчезал совсем. С Кирой изредка такое бывало: она задумывалась и механически сворачивала не туда. На какую-нибудь боковую аллею, где редко встречались прохожие и заросли были гуще. Но сегодня случай выдался и вовсе особый: она очутилась слишком далеко. Прислушиваясь к тому человеку, что был сзади, Кира пыталась решить, как лучше поступить. Мысли ее испуганно заметались. И тут неизвестный преследователь ускорил шаг, явно решив ее догнать.
Кира побежала быстрее.
Он тоже припустил следом.
Она ускорила бег.
Он тоже ускорил.
Она полетела на пределе своих возможностей.
Преследователь тоже понесся во весь опор.
Кира так испугалась, что уже собралась истошно заорать, и плевать, если кто-то услышит ее вопли. Только бы хоть как-то попытаться спастись. И тут маргинал схватил ее сзади за плечо и знакомым голосом сказал:
– Кира, постойте!
Она повернулась и в изнеможении произнесла:
– О, боже мой, это вы! Вы испугали меня, Алексей. Признавайтесь, зачем вы за мной гнались?!
– А вы хорошо бегаете. И, главное, долго. Извините, не хотел вас напугать. Увидел издали: вы, думаю, или не вы. Решил догнать. Смотрю, вы на боковую аллею поворачиваете, самую безлюдную и криминальную. Вы знаете, что здесь месяц назад нашли убитую девушку? А чуть раньше – ребенка?
– Нет, меня в это время не было в Москве. Я только недавно вернулась.
– Тогда понятно, отчего вы так беспечны. Потом я уже бежал следом намеренно, боялся, что с вами что-нибудь случится. Кричать и звать вас мне казалось глупым, хотел дождаться, когда вы остановитесь, и тогда подойти. А вы все дальше в парк и дальше… Боялся вас напугать…
– Вам это удалось, – перебила его Кира, – у меня до сих пор сердце колотится как сумасшедшее.
– Извините, Кира. Я хотел как лучше. Честно.
– А чего потом погнались за мной во весь опор? Я думала, меня убивать собираются!
– Я понял, что все-таки вас испугал и надо ситуацию исправлять.
Он улыбнулся.
Кира посмотрела на него подозрительно и поправила растрепавшиеся волосы.
– Ну ладно. Пусть так. Вы знаете, как отсюда выбраться? Что-то я никак не соображу, где это мы.
– Найдем. Здесь куда ни иди, все равно к людям выйдешь.
– Конечно. Разница только во времени.
– Это да. А почему вас не было так долго в Москве?
– Я была в Германии.
– У вас там родственники?
– Я по приглашению ездила от немецкого литературного общества. Читала лекции, проводила семинары.
– Об эмиграции не задумывались?
– Боже упаси! Я считаю эмиграцию большим несчастьем. Конечно, всякое в жизни бывает, ни от чего зарекаться нельзя. Но чтоб добровольно – нет.
– Почему? Сейчас многие уезжают.
Кира пожала плечами.
– Вот смотрите, Лес. Аксенов – он уехал из России вынужденно и все время скучал по Москве. При первой же возможности вернулся. «Я московский гражданин», – говорил он о себе. Почему так произошло? Да потому что существует понятие менталитета, и даже те, кто его отрицает, все равно до смерти будут помнить русские сказки, услышанные в детстве, русские песни, своих друзей со двора, первую учительницу, первую любовь. Возможно, на чужбине что-то получится у их детей. А для эмигрантов в первом поколении все будет очень сложно.
– У меня друг эмигрировал в Германию десять лет назад вместе с женой и детьми. На некоторое время мы потеряли друг друга из виду, а потом он разыскал меня. Началась переписка. Он писал то же самое примерно, что сейчас сказали вы, Кира. Писал о тоске, о том, что не может найти себя. О том, что дети, ради которых и делалось все это, вырастают и перестают понимать своих родителей. Они-то как раз уже немцы, а друг, его жена как были, так и остаются русскими. Иногда он шутил, рассказывал что-то забавное. В общем, я не думал даже, что все так плохо. В одном из последних своих писем он мне рассказывал, как были они с женой и детьми в путешествии. Интересном, счастливом, радостном. И вдруг в какой-то момент ему подумалось: «Хочу домой». И тут же обожгло: некуда – домой. Нет дома. Некуда хотеть.
Лес помрачнел и замолчал, снова переживая.
– С ним что-то нехорошее произошло?
– Он вдруг умолк и перестал отвечать на мои письма. А месяц назад я от общих знакомых узнал, что он покончил с собой.
– Какой ужас!
– Ему на тот момент исполнилось только тридцать пять. Я перечитывал потом его письма, все пытался понять: почему он сделал это? И понял, что он оказался бессилен перед обстоятельствами. Не смог реализовать себя в том социуме, где очутился, и не смог вернуться назад: дети выросли и никуда уезжать не захотели. Я до сих пор не могу поверить, что его больше нет. Оттого и среагировал так на слово «Германия».
– Да, я понимаю. Вот потому я считаю эмиграцию трагедией, не всем даны силы ее выдержать.
Некоторое время они шли молча. Алексей – заново переживая смерть друга, Кира – размышляя об услышанном.
Лес вдруг отошел в сторону и, присев, снял с гриба прилипший листок:
– Надо же, в это время – и сыроежка. Рано для нее еще.
– Разве? Впрочем, я в этом не разбираюсь.
Кира отметила про себя, что она со своими метром семидесятью двумя сантиметрами да без каблука смотрится рядом с ним совсем маленькой, и не удержалась от вопроса:
– Алексей, а какой у вас рост? Два метра?
– Ну что вы, только слегка за метр девяносто перевалил.
– А кажетесь выше. Или это мне от страха мерещится. Напугали вы меня здорово, что и говорить.
– Кира, я вас не видел здесь раньше, хотя бегаю каждый день.
– То же самое могу сказать и о вас. Я бегаю тут каждое утро вот уже два года и ни разу не видела вас.
– Ах, вот оно что, – Лес удовлетворенно засмеялся. – Значит, утром! А я бегаю больше по вечерам. Выходит, мы перемещались все время параллельно.
– Думаете, это можно так назвать?
– А почему нет? Если верить теории, что время нелинейно, значит, существует некая точка пространства, где два события, разрозненные в линейном времени, могут произойти одновременно при его нелинейности.
– Не знаю, я в этом ничего не понимаю. У меня всегда было плохо с математикой.
Она посмотрела на него и, наткнувшись на его веселый, смеющийся взгляд, почувствовала, что снова краснеет.
«Да что же это такое, – разозлилась она на себя, – расслабилась, раскисла. Влюбилась, просто как малолетка».
Приняв строгий и неприступный вид, она отвернулась. Очень не хотелось, чтобы Лес догадался, какие он вызывает у нее эмоции.
Но мысли ее предательски снова и снова возвращались к обаятельному спутнику.
«Интересно, сколько ему лет? – думала она, искоса рассматривая Алексея. – Насколько он меня моложе? Лет на пять-шесть? Он сказал, что другу исполнилось тридцать пять. Может быть, и ему тоже столько. Но выглядит молодо».
И вдруг поняла, что ей очень хотелось бы, чтобы эта разница была как можно меньше. Все-таки гораздо спокойнее, когда муж старше.