Страница:
После отъезда Димы Лиза неожиданно заболела. То ли акклиматизация проходила сложно, то ли солнечный удар умудрилась получить с непривычки, то ли вирус какой-то пристал. Елизавета Андреевна пролежала в постели целую неделю – температура держалась под тридцать девять, постоянно накатывала противная тошнота, страшно кружилась голова, и совершенно не было сил. Хорошо, девочки уже большие – могли сами о себе позаботиться. А с хозяйством в доме управлялась нанятая Дмитрием Львовичем домработница.
За мамой девочки ухаживали сами. Приносили в спальню обед – правда, есть Лиза почти не могла, следили за тем, чтобы она вовремя принимала лекарства, и постоянно меняли влажное полотенце на ее разгоряченном болезнью лбу. Лиза лежала и сквозь туманные мысли ни о чем и полубредовые сновидения удивлялась тому, какими взрослыми стали ее дети, – казалось, вчера только были совсем крохами и не слезали с маминых колен. А теперь – Машке шестнадцать, Саше десять. И куда только время так спешит?
Наконец, Лизе стало немного лучше. Сначала появились силы на то, чтобы читать книги, – благо притащила из Москвы целый чемодан, потом на то, чтобы есть. В результате она встала и начала по чуть-чуть гулять. Сначала на улицу выходила только по вечерам – боялась жары, но постепенно осмелела.
Жизнь на Кипре была совершенно другой. Не такой, как в Москве. Да и понятно – все определялось климатом острова и размеренным течением времени в условиях тотального безделья. С самого утра стояла невозможная жара – поэтому Лиза старалась вставать пораньше, пока еще можно выкупаться и позагорать, не боясь получить тепловой удар или солнечный ожог. Но возвращаться с пляжа под палящим солнцем было уже тяжело – жарило вовсю. Вообще-то, от дома до моря было метров триста, не больше. Но берег вокруг Пафоса в основном каменистый – ни песочка, ни галечки – только отполированные водой разных форм и размеров каменные глыбы. Приходилось пользоваться пляжем расположившегося неподалеку отеля. Там, как могли, приспособили берег для купаний. Огородили каменным пирсом небольшой закуток, чтобы волны не зашибли купальщиков ненароком, засыпали пляж мелкими белыми-белыми камушками – то ли мраморной крошкой, то ли чем-то похожим – и построили деревянный помост. Зайти в воду можно было только с него. Все остальные поверхности были твердыми, мокрыми и, соответственно, скользкими. Так и голову проломить недолго. Днем Лиза всегда оставалась дома. Даже запретила помощнице по хозяйству готовить, чтобы было чем себя занять.
Время на Кипре непривычно для Лизы остановилось, дни стали похожи один на другой, как две капли воды. Разнообразие вносили только приезды мужа по выходным. Дмитрий Львович был неутомим – вытаскивал семью на экскурсии: то на древние мозаики в Пафосе посмотреть, то к знаменитой купальне Афродиты, где она вышла на свет из морской пены, то в аквапарк в Лимасоле, то в монастырь Киккос, то в Никосию, то куда-то еще. Было весело, а Дима выглядел совершенно счастливым и даже, казалось, помолодел. Лиза радовалась, глядя на мужа. Судя по всему, морской воздух и активный отдых действовали на него благотворно. Раньше он никогда не любил загорать, а теперь вот пристрастился. И с удовольствием разглядывал по вечерам в зеркале свое отражение бронзового цвета. В воскресенье вечером он, к невозможному сожалению всех членов семьи, возвращался в Москву. Девушки оставались одни. Самостоятельно по острову они пока не ездили – Лиза не сразу привыкла к особенностям левостороннего движения на дорогах и водила с опаской. Максимум – до супермаркета в Пафосе, за продуктами. Поэтому без папы становилось скучно и даже тоскливо.
Поначалу они с девочками часто выбирались в разные кафе, чтобы поужинать или пообедать. Но это дело надоело Лизе очень быстро – греческая кухня на Кипре разнообразием не отличалась. Салат, гриль, шашлык или прославленное кипрское мезе – вот и все изыски. Мезе можно было попробовать, честно говоря, от силы пару раз. И больше не хотелось – даже с условием того, что смена блюд в рамках этого самого мезе происходила раз по восемь. Все было специфическим, довольно непривычным для русского человека, а главное – не всегда можно было без добросовестных объяснений официанта разобрать, что из чего состоит. Какие-то тефтельки из фарша, обильно сдобренного непонятной, мелко нашинкованной травой, что-то вроде долмы – мелких голубцов, завернутых в виноградные листья, неясного происхождения запеканки, опять же с травой, и бесчисленное множество довольно острых соусов и паст ядовитых расцветок. От всего этого желудок начинал сдавать – ощущались тяжесть и тупая боль наверху, между ребер. Поэтому Лиза эксперименты прекратила. Покупала продукты и готовила сама. Только и в этом случае не все было так просто, как хотелось. Например, найти банальную свеклу, чтобы сварить борщ, было практически невозможно. Сколько Лиза ни пыталась, никто из продавцов даже не понимал, о чем она говорит и чего, в конце концов, хочет от них настырная и эксцентричная мадам.
Но если не обращать внимания на мелкие проблемы в части гастрономии, Кипр был местом практически идеальным. Бурная растительность и экзотические пальмы щедро украшали территории бесчисленных отелей, по дорожкам которых можно было бродить сколько душе угодно: никто не запрещал. Неподалеку от дома стояла замечательная живописная церквушка Святого Георгия. Там то и дело происходили какие-нибудь торжественные события – то венчания, то свадьбы, то крещения, то похороны. И при желании всегда было на что поглазеть: церемонии, все как одна, были богатые и очень людные. Сегодня женилась состоятельная русская пара, завтра семья армян приносила крестить ребенка, послезавтра венчалась дочка какого-то местного олигарха с выбранным для нее папашей женихом. И так без конца. Постепенно Лиза разобралась с вождением, и они чуть ли не каждый день стали ездить в горы. Бродили по сосновым лесам, наслаждались их ароматным воздухом, щедро даруемой тенью и покоем.
Водить машину на Кипре было сложно только на первый взгляд. На самом же деле после московских дорог езда здесь оказалась раем. Водители все как один были вежливы и внимательны. Правила соблюдались неукоснительно. Никто не пролезал вперед по встречной, никто не давил в бешенстве на клаксон. А уж к арендованным машинам аборигены относились так снисходительно и почтительно одновременно, что Лиза поначалу даже смущалась. Но потом привыкла и только благодарно улыбалась в ответ. Дороги были ровные, с четкой разметкой – никаких колдобин или ям, никаких «лежачих полицейских». Только маркировка на асфальте, призывающая сбросить скорость. И все послушно тормозили.
Но главной приятностью, разумеется, было море. Огромное, переменчивое. То бурное и кричащее, то шепчущее и спокойное. Лиза облюбовала себе местечко на камне около самой воды и после заката часами сидела на берегу, обдаваемая солеными брызгами и вдыхая живительный аромат. Сашка, наигравшись и набегавшись за день с новыми подругами, уходила спать. Маша отправлялась с появившимся у нее курортным бой-френдом – сыном председателя правления известного в России банка – в близлежащий паб. Лизу удивляло то, что на Кипре так много русских детей. Расспрашивая своих общительных дочурок, она выяснила, что практически все дома у моря заселены семьями из Москвы. А англичане, которые исторически считают остров чуть ли не собственностью Соединенного Королевства и переезжают сюда жить на пенсию, селятся по большей части в горных поселках, мешаясь с коренным населением.
Несмотря на обилие русских соседей, заводить новые знакомства Лиза не собиралась. Она и в Москве-то не часто приглашала и принимала гостей – как-то все времени не хватало. А если и была возможность, она чаще всего находила отговорки. Приятней было провести вечер дома, в тишине, почитать книгу. А не тратить время на бессмысленную женскую болтовню, изобилующую рассуждениями на предмет одежды, косметики, салонов Haute Couture. Это все было скучно и неизменно навевало на Лизу зевоту. Но дома в Москве по вечерам было уютно и хорошо, а здесь, на Кипре, почему-то становилось грустно. Иногда вместе с темнотой накатывала такая жуткая тоска, что белый свет становился не мил.
Лиза сидела на берегу и всматривалась в потемневшую воду. Вокруг бродили влюбленные парочки, слышались приглушенные голоса, восторженные вздохи, и сам воздух наполнялся возбуждением курортной жизни. А Лиза была одна. В доме ждала пустая постель – не к кому прижаться, некого обнять, некого приласкать. А так хотелось, что просто голова кругом шла. Лиза с нетерпением, как манны небесной, ждала каждого приезда мужа. Но он, привыкший к их «раз – максимум два в месяц», словно и не замечал состояния жены: ее пылких взглядов, умоляющих прикосновений, неизбывной тоски в глубине голубых глаз. Он носился по пляжу как мальчишка, играл с дочками в мяч, не вылезал из воды, возил семью по разным историческим местам, а вечером падал в постель, усталый и довольный, чтобы моментально заснуть. Лиза лежала с открытыми глазами до самого утра. Но сама напроситься не смела. В воскресенье Дима, отдохнувший и посвежевший, уезжал. Лиза оставалась, мрачная и раздраженная. Чтобы с надеждой ждать его следующего приезда.
Наконец лето подошло к концу. Лиза, страшно соскучившись по Москве и устав от Кипра, с радостью упаковала чемоданы и повезла дочек домой. Испытание Кипром, слава богу, осталось позади. Вернулась нормальная, полная забот и мелких радостей, семейная жизнь. Родной дом, где все было продумано и обставлено не каким-то дизайнером, а ею самой, привычный распорядок дня, украшенный кучей крупных и мелких дел. За день даже не хватало времени, чтобы все успеть, хотя Лиза крутилась как белка в колесе – школа, поликлиники, занятия Маши с репетиторами, спорт, уроки, покупки и возвращение опустевшему дому уюта и сверкающей чистоты. Засыпала она уставшая, но с сознанием того, что день прожит не зря.
Все шло, как и прежде, хорошо. Лиза блаженствовала. После Кипра она получала удовольствие от всего, что окружало ее в родном доме, в родном городе. И даже думала о том, что лето на Кипре прошло не зря – благодаря трем месяцам вдали от дома теперь, в сравнении, она чувствовала себя самым счастливым человеком. Длилось это чудное состояние до тех пор, пока Дмитрий Львович все не испортил одним своим словом.
Вообще-то, давным-давно, сразу после рождения Маши было решено, что она, окончив школу, будет поступать в МГУ. Лиза заранее обо всем договорилась – деканом факультета социологии работала ее бывшая школьная подруга, которая прекрасно знала, что, как, кому, когда и почем. Так что неожиданная идея отправить ребенка в Кембридж была не только спонтанной, но и совершенно необдуманной. Дмитрий Львович даже не посоветовался с женой – просто и однозначно поставил ее перед фактом. Елизавета Андреевна вспылила. Обычно спокойная и терпеливая, она совершенно вышла из себя. Дмитрий молча выслушал все ее излияния и заявил: «Все будет, как я сказал. Спорить бесполезно». Развернулся и вышел из супружеской спальни. Сердце Елизаветы Андреевны подступило к самому горлу. Мешало дышать и вызывало тошноту. Так уже было однажды – года три назад, – когда расторопная соседка, напросившись к ней на чай, радостно доложила, что Дмитрий Львович был замечен в казино с молодой любовницей. Сомнений не было – так они друг на друга смотрели и даже держались за руки на людях. Соседка тут же предложила услуги какой-то знакомой бабки-колдуньи, чтобы избавиться от соперницы. Но «можно и заказать эту шлюшку – дороже, зато надежней» – вдогонку предложила она. Лиза тогда расплакалась. Соседку попросила немедленно уйти и оставить свои комментарии и предложения при себе. Было такое чувство, что ее уютный семейный мир – единственная ценность, которая была у нее в этой жизни, – рушится прямо на глазах. Но Лиза тогда смогла все заново отстроить – переключилась целиком и полностью на детей. А Диму стала воспринимать как необходимую, но и неподвластную ей часть бытия. С тех пор пару раз она слышала подобные вести и от других «доброжелателей». Но не реагировала бурно. Даже не пыталась выяснить, была ли это все время одна и та же девушка или он менял их как перчатки. Ей это было по большому счету все равно.
А вот Кембридж сейчас оказался таким же страшным ударом, как и те первые дурные вести. Лиза с ужасом поняла, как сильно изменился Дима. Позади остались времена, когда они вместе принимали решения, когда муж советовался с ней, когда она помогла поставить на ноги его небольшую тогда компанию, серьезно пошатнувшуюся в девяносто восьмом. И даже продала ради поддержки предприятия доставшуюся ей от бабушки огромную трехкомнатную квартиру на Тверской. Лиза никогда не ставила ему это в укор – считала своим долгом. А вот сейчас захотелось припомнить зарвавшемуся мужу все. Лиза расплакалась, как девчонка, от жалости к себе – ее пытались разлучить с самым дорогим, с тем, что было смыслом ее жизни и надеждой на завтрашний счастливый день. Но, как это ни странно, злость на мужа вытекала из Лизы вместе со слезами. Она задумалась, решила, что Дима тоже по-своему заботится о благе дочерей. Хочет дать им лучшее. Утерла слезы и пообещала себе при случае спокойно объяснить мужу все: что МГУ не хуже – проверено временем и многими вышедшими оттуда теперь знаменитыми и достойными людьми, что нельзя лишать ребенка привычного круга общения, отсылать от дома и семьи.
Случай поговорить представился не скоро: Дмитрий Львович, словно нарочно, избегал возможности остаться с женой наедине. Возвращался поздно и сразу ложился спать, утром на скорую руку пил кофе и уезжал. Лиза ждала. В один из выходных, спустя месяц после первого упоминания о Кембридже, девочки уехали всей школой на экскурсию, а супруги волей-неволей остались дома одни. Лиза приготовила завтрак, накормила мужа, никак не демонстрируя своих намерений, и они, как в старые добрые времена, отправились прогуляться по лесу.
– Дим, – Лиза взяла мужа за руку, – ты меня еще хоть капельку любишь?
Такого подвоха от спокойного субботнего утра Дмитрий Львович не ожидал. Он внутренне напрягся и ответил вопросом на вопрос:
– Почему ты спрашиваешь?
– Да так. Хочется иногда услышать от тебя приятные слова. Последнее время ты редко со мной говоришь. – Она делано-печально вздохнула. Дмитрий вряд ли догадывался о том, что она в курсе его неверности и только по привычке играет роль любящей жены. Так и нечего ему все знать. Пусть считает себя самым умным – ему это нужнее.
– Работа… – Дмитрий Львович обрадовался, что удалось уклониться от ответа. – Устаю как собака, ты же знаешь. За день так наговоришься, что язык во рту не ворочается. Иногда по семь-восемь переговоров в день – свихнуться можно. Да и от персонала покоя нет – то это у них случилось, то то. Приходится все решать.
– Дим, – Елизавета Андреевна посмотрела на мужа, – ты мне не ответил.
– Я? – От Лизы не ускользнуло то, как он отвел глаза. – На что?
– На то, любишь ли ты меня, – терпеливо, почти по слогам, повторила она.
– Ну конечно! Мы же с тобой одна семья. Вон какие дочки замечательные растут – все твоя заслуга.
– Зачем ты тогда это затеял? – Дмитрий Львович не сразу понял, о чем идет речь. Непроизвольно дернулся и на всякий случай вытащил из ладони жены свою руку.
– Что ты имеешь в виду?
– Кембридж, – Елизавета Андреевна печально усмехнулась, глядя на его испуг. А потом торопливо, не давая ему вставить даже слово, продолжала: – Это же глупо. Зачем он нужен Маше? Она и здесь прекрасно выучится и станет блестящим специалистом. Она умная девочка. Да ты на себя хоть посмотри – ни Гарвардов, ни Кембриджей не заканчивал, учился в Москве, – а такое дело в своей жизни создал! Любой мужчина твоим уму и способностям позавидует.
– Сейчас времена другие, – сухо ответил Дмитрий Львович. – Без новых технологий, методик, разработок на мировой рынок не выйдешь. А у нас учат до сих пор по старинке.
– Да ведь не это главное! МГУ дает прочное классическое образование. Это университет с мировым именем, – Елизавета Андреевна начала нервничать, но старательно сохраняла спокойствие. – Главное – научить человека мыслить, искать решения поставленных перед ним задач, получать ответы на любые вопросы. Тогда он ни в одной компании, ни на одной должности не пропадет. А все методики и новые технологии – дело наживное. Придет на работу и по профилю во всем разберется. Думающий человек, который умеет учиться, нужен везде.
– А мне в компании нужен готовый профи по финансам! И точка. В Кембридже преподают не только теоретики, но и практики с большим опытом. – Дмитрий Львович резко развернулся и направился к дому.
– Дима! Постой! – Елизавета Андреевна еле поспевала за ним. – Ты хоть Машку-то спросил? Хочет она именно в твою компанию? Ведь у человека в жизни должен быть выбор. Нельзя так вот взять и все за нее решить.
– Я – спросил. И тебе советую. А лучше бы ты сделала это до того, как мне нервы трепать. – Дмитрий скрылся за воротами.
С Машей Лиза поговорила в тот же вечер. И выяснила, что «папе нужно будет помогать», что «не всякому человеку от рождения дается шанс стать крупной фигурой в огромной корпорации», что «Кембридж – это круто» и что «именно в таких мировых учебных заведениях человек обрастает первыми деловыми связями, которые в будущем могут сыграть в жизни важную роль». Маша закончила тем, что на все университетские каникулы будет обязательно приезжать домой. Поэтому пусть мамочка не волнуется – все у них останется, как прежде. Она обняла Лизу. Чмокнула в щечку и побежала по своим делам. Лиза сидела, застыв, как изваяние. И когда только вечно отсутствующий дома отец успел внушить дочери все эти прогрессивные мысли? Почему ему так легко дается то, на что у нее, Лизы, уходит море времени и сил? Ответа на эти вопросы Лиза так и не нашла.
Она пробовала заговорить с Дмитрием на тему Кембриджа еще несколько раз. Он молчал и на все доводы, убеждения, просьбы только повторял как заведенный, что все уже решено. Лиза перестала спать по ночам. Она не могла смириться с мыслью о том, что ее драгоценного ребенка пытаются у нее отнять. Отправить куда-то далеко-далеко, в эту чертову Англию. И как же она будет разрываться на части, как научится делить время между Сашенькой в Москве и Машей в Кембридже? Лиза знала себя. Знала, что не сможет так жить: будет рваться на каждые выходные к старшей дочери и, прилетев к ней, скучать по младшей. Она совсем себя измучила беспрерывными мыслями о том, что их семья рушится, распадается и разваливается на части. Родные, любимые, но разные части. Неужели дети всегда так болезненно для родителей взрослеют? И почему так быстро? Лиза непрерывно задавала себе эти вопросы. С трудом она удерживалась от того, чтобы не «шантажировать» Машку постоянно – словами о том, как она будет без нее скучать, или жалобами на то, что неблагодарная доченька бросает мать, которая вложила в нее все силы, всю любовь. Лиза понимала – таких вещей говорить нельзя. Как бы больно ни было, а решения своего повзрослевшего ребенка нужно научиться уважать. Слишком прозрачна и тонка грань между материнской любовью и материнским эгоизмом. А последний – прямой путь испортить раз и навсегда сложившуюся дружбу. Такую радостную, приятную и такую хрупкую одновременно. Так что Машку Лиза не трогала, а вот мужу объявила войну. Сказались и злость, и обида, и прошлые его грехи.
Дмитрий Львович старательно не замечал враждебности жены. Не реагировал на обиженное молчание, не отвечал на нападки, не комментировал ее еженощные бдения и вообще старался держаться от измотанной собственными тяжелыми мыслями супруги подальше. Пока она сама в очередной раз не подходила к нему и не поднимала «кембриджский вопрос». У Лизы исчерпывался запас разумных доводов и веских аргументов – все их она уже безрезультатно испробовала на супруге. Теперь она все чаще просто зло смотрела ему в глаза и угрожала. Тем, что устроит ему веселую жизнь, тем, что он у нее еще попляшет, тем, что его привычный уклад будет разрушен так же, как ее. Дмитрий Львович не реагировал. В результате Лиза начинала кричать и впадала в самую настоящую истерику.
В один прекрасный день Дмитрий Львович заявил, что с него хватит. Проорал в ответ, что, если она не перестанет накалять обстановку и настаивать на своем, он переедет в московскую квартиру – и все. Лиза испугалась. Попыталась взять себя в руки, но получилось не очень. Слезы брызнули из широко раскрытых глаз, а плач превратился в болезненные всхлипы. Выглядело это так, словно ей не хватало воздуха, чтобы дышать. Дима в свою очередь испугался тоже. Пожалел Лизу. Обнял ее за плечи и стал утешать. Не помогало. Тогда он встал, взял телефон и набрал какой-то номер.
– Виктор? Добрый вечер, Рубцов побеспокоил. Мне нужна твоя помощь. Да нет, я в порядке – жене. Запиши, пожалуйста, к себе на прием. Нет. Это долго. Найди время в понедельник. Откажи кому-нибудь! Да. Да. Устраивает. Я сам с ней подъеду. – И повесил трубку.
Дмитрий Львович вернулся к жене. Снова положил ей руку на плечо.
– В понедельник поедем к врачу.
– Зачем? – еле-еле смогла выдавить Лиза сквозь всхлипы.
– Он замечательный психотерапевт. Лучший. Если сами не можем разобраться со своими проблемами – будем привлекать сведущих людей.
– Я не буду! – Лиза говорила как капризный ребенок, утомленный собственным долгим плачем.
– Зато буду я. – Он крепче прижал к себе жену и стал укачивать ее как маленькую.
К Виктору они поехали. Правда, присутствие Дмитрия Львовича можно было назвать в лучшем случае номинальным. Он привез Лизу в клинику, провел в кабинет, представил врачу и тут же удалился. Дела. Лиза чувствовала себя неуютно. Никогда, даже близким, не рассказывала она о своих душевных муках, о проблемах в семье. А тут на тебе – совершенно чужой человек, да еще и мужчина, да еще приставучий, как банный лист. Он измучил ее вопросами. Обо всем – о ее образе жизни, о привычках, о муже, о детях. Лиза вздохнула с облегчением, только когда все это закончилась и она вышла из клиники на свежий воздух. В глубине души она считала подобные консультации совершенно бесполезными. Никогда не доверяла чужим. Да и с какой стати раскрываться перед совершенно незнакомым человеком? Тем более что с детства внушили, что «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Не на кого в этой жизни надеяться, кроме как на себя.
Водитель Дмитрия Львовича ждал ее на крыльце.
– Елизавета Андреевна, Дмитрий Львович просил вас не уезжать домой. Он хотел бы с вами пообедать. В «ПушкинЪ», в три. Могу вас туда отвезти? – Водитель услужливо открыл дверцу, Лиза села. Дверцу машины он не закрывал – ждал ответа.
– Можешь, – устало сказала она.
Дмитрий ждал ее за столиком на втором этаже. Лиза поднялась на лифте, отыскала мужа глазами. Он встал, когда она подошла, и продолжал стоять, пока официант не помог Лизе сесть. Обед уже был заказан. Лиза с горечью отметила, что и здесь ее никто не спросил. Настроение испортилось окончательно.
Из окна, у которого они сидели, лился яркий морозный свет. Дмитрий молчал. Лиза от нечего делать теребила салфетку и рассматривала мужа, пытаясь сравнить его с тем молодым человеком, которым он был тринадцать лет тому назад. Когда Машка была маленькая. Когда он только-только открыл свое собственное дело. Дима сильно располнел за это время, волосы чуть поредели, откуда-то появилась перхоть, зато взгляд стал самоуверенным и надменным. Он смотрел на людей только в упор, не стесняясь и не боясь показаться бестактным. Во всех его движениях читалось презрение к окружающим. Он не давал себе труда разобраться, кто перед ним: официант, портье, заместитель, партнер или жена. Все были для него слишком мелки, и всех он одаривал одним и тем же сверлящим холодным взглядом.
– Ну, как? – нарушил он, наконец, молчание.
– Плохо, – в тон ему ответила Лиза.
– Что, Виктор отказался помочь?
– Да что ты. Он-то как раз полон энтузиазма. Я не хочу.
– Это неразумно. – Дмитрий, видимо, дал себе зарок изъясняться только односложными фразами. – Попробовать стоит.
– А мы можем сменить тему? – Лиза боялась выйти из себя. Все-таки общественное место.
– Можем. Но я искренне хочу, чтобы ты поправилась.
– Я здорова, – процедила Лиза сквозь зубы. Она подумала, что он специально не стал дожидаться вечера, чтобы не заводить опасных разговоров дома. Там она бы впала в истерику снова. Здесь ей придется сдержаться – он знал, как она щепетильна по части демонстрации своих эмоций на людях.
– Хорошо. Но ты переживаешь. И это сказывается не только на мне. На детях тоже.
Лиза поджала губы. Значит, вот как. Неприкрытый шантаж.
– Дети не знают.
– Лизонька, – Дима, наконец, сменил застывшее выражение надменных глаз на что-то более человеческое, – ты зря так думаешь. Они все видят. Спрашивают меня, «что случилось с мамой». И что мне им сказать? Я же и сам не пойму, что конкретно произошло. Наша дочь сделала выбор. Я считаю его правильным. Вот и все.
– Это не Машка! – прошипела Лиза. – Это все ты! Ты ей внушил. Если тебя так тяготит присутствие в доме взрослой дочери, то мне оно жизненно необходимо!
– Не говори ерунды. – Дмитрий оставался спокоен. – Я люблю ее не меньше, чем ты. А в тебе говорит материнский эгоизм. – Лиза всхлипнула, припоминая собственные мысли в этом ключе. – Опасная штука, между прочим. «Я растила, я воспитывала, а она теперь меня бросает». Так нельзя! Нужно уметь принять все как есть. Даже если нам это кажется неправильным.
За мамой девочки ухаживали сами. Приносили в спальню обед – правда, есть Лиза почти не могла, следили за тем, чтобы она вовремя принимала лекарства, и постоянно меняли влажное полотенце на ее разгоряченном болезнью лбу. Лиза лежала и сквозь туманные мысли ни о чем и полубредовые сновидения удивлялась тому, какими взрослыми стали ее дети, – казалось, вчера только были совсем крохами и не слезали с маминых колен. А теперь – Машке шестнадцать, Саше десять. И куда только время так спешит?
Наконец, Лизе стало немного лучше. Сначала появились силы на то, чтобы читать книги, – благо притащила из Москвы целый чемодан, потом на то, чтобы есть. В результате она встала и начала по чуть-чуть гулять. Сначала на улицу выходила только по вечерам – боялась жары, но постепенно осмелела.
Жизнь на Кипре была совершенно другой. Не такой, как в Москве. Да и понятно – все определялось климатом острова и размеренным течением времени в условиях тотального безделья. С самого утра стояла невозможная жара – поэтому Лиза старалась вставать пораньше, пока еще можно выкупаться и позагорать, не боясь получить тепловой удар или солнечный ожог. Но возвращаться с пляжа под палящим солнцем было уже тяжело – жарило вовсю. Вообще-то, от дома до моря было метров триста, не больше. Но берег вокруг Пафоса в основном каменистый – ни песочка, ни галечки – только отполированные водой разных форм и размеров каменные глыбы. Приходилось пользоваться пляжем расположившегося неподалеку отеля. Там, как могли, приспособили берег для купаний. Огородили каменным пирсом небольшой закуток, чтобы волны не зашибли купальщиков ненароком, засыпали пляж мелкими белыми-белыми камушками – то ли мраморной крошкой, то ли чем-то похожим – и построили деревянный помост. Зайти в воду можно было только с него. Все остальные поверхности были твердыми, мокрыми и, соответственно, скользкими. Так и голову проломить недолго. Днем Лиза всегда оставалась дома. Даже запретила помощнице по хозяйству готовить, чтобы было чем себя занять.
Время на Кипре непривычно для Лизы остановилось, дни стали похожи один на другой, как две капли воды. Разнообразие вносили только приезды мужа по выходным. Дмитрий Львович был неутомим – вытаскивал семью на экскурсии: то на древние мозаики в Пафосе посмотреть, то к знаменитой купальне Афродиты, где она вышла на свет из морской пены, то в аквапарк в Лимасоле, то в монастырь Киккос, то в Никосию, то куда-то еще. Было весело, а Дима выглядел совершенно счастливым и даже, казалось, помолодел. Лиза радовалась, глядя на мужа. Судя по всему, морской воздух и активный отдых действовали на него благотворно. Раньше он никогда не любил загорать, а теперь вот пристрастился. И с удовольствием разглядывал по вечерам в зеркале свое отражение бронзового цвета. В воскресенье вечером он, к невозможному сожалению всех членов семьи, возвращался в Москву. Девушки оставались одни. Самостоятельно по острову они пока не ездили – Лиза не сразу привыкла к особенностям левостороннего движения на дорогах и водила с опаской. Максимум – до супермаркета в Пафосе, за продуктами. Поэтому без папы становилось скучно и даже тоскливо.
Поначалу они с девочками часто выбирались в разные кафе, чтобы поужинать или пообедать. Но это дело надоело Лизе очень быстро – греческая кухня на Кипре разнообразием не отличалась. Салат, гриль, шашлык или прославленное кипрское мезе – вот и все изыски. Мезе можно было попробовать, честно говоря, от силы пару раз. И больше не хотелось – даже с условием того, что смена блюд в рамках этого самого мезе происходила раз по восемь. Все было специфическим, довольно непривычным для русского человека, а главное – не всегда можно было без добросовестных объяснений официанта разобрать, что из чего состоит. Какие-то тефтельки из фарша, обильно сдобренного непонятной, мелко нашинкованной травой, что-то вроде долмы – мелких голубцов, завернутых в виноградные листья, неясного происхождения запеканки, опять же с травой, и бесчисленное множество довольно острых соусов и паст ядовитых расцветок. От всего этого желудок начинал сдавать – ощущались тяжесть и тупая боль наверху, между ребер. Поэтому Лиза эксперименты прекратила. Покупала продукты и готовила сама. Только и в этом случае не все было так просто, как хотелось. Например, найти банальную свеклу, чтобы сварить борщ, было практически невозможно. Сколько Лиза ни пыталась, никто из продавцов даже не понимал, о чем она говорит и чего, в конце концов, хочет от них настырная и эксцентричная мадам.
Но если не обращать внимания на мелкие проблемы в части гастрономии, Кипр был местом практически идеальным. Бурная растительность и экзотические пальмы щедро украшали территории бесчисленных отелей, по дорожкам которых можно было бродить сколько душе угодно: никто не запрещал. Неподалеку от дома стояла замечательная живописная церквушка Святого Георгия. Там то и дело происходили какие-нибудь торжественные события – то венчания, то свадьбы, то крещения, то похороны. И при желании всегда было на что поглазеть: церемонии, все как одна, были богатые и очень людные. Сегодня женилась состоятельная русская пара, завтра семья армян приносила крестить ребенка, послезавтра венчалась дочка какого-то местного олигарха с выбранным для нее папашей женихом. И так без конца. Постепенно Лиза разобралась с вождением, и они чуть ли не каждый день стали ездить в горы. Бродили по сосновым лесам, наслаждались их ароматным воздухом, щедро даруемой тенью и покоем.
Водить машину на Кипре было сложно только на первый взгляд. На самом же деле после московских дорог езда здесь оказалась раем. Водители все как один были вежливы и внимательны. Правила соблюдались неукоснительно. Никто не пролезал вперед по встречной, никто не давил в бешенстве на клаксон. А уж к арендованным машинам аборигены относились так снисходительно и почтительно одновременно, что Лиза поначалу даже смущалась. Но потом привыкла и только благодарно улыбалась в ответ. Дороги были ровные, с четкой разметкой – никаких колдобин или ям, никаких «лежачих полицейских». Только маркировка на асфальте, призывающая сбросить скорость. И все послушно тормозили.
Но главной приятностью, разумеется, было море. Огромное, переменчивое. То бурное и кричащее, то шепчущее и спокойное. Лиза облюбовала себе местечко на камне около самой воды и после заката часами сидела на берегу, обдаваемая солеными брызгами и вдыхая живительный аромат. Сашка, наигравшись и набегавшись за день с новыми подругами, уходила спать. Маша отправлялась с появившимся у нее курортным бой-френдом – сыном председателя правления известного в России банка – в близлежащий паб. Лизу удивляло то, что на Кипре так много русских детей. Расспрашивая своих общительных дочурок, она выяснила, что практически все дома у моря заселены семьями из Москвы. А англичане, которые исторически считают остров чуть ли не собственностью Соединенного Королевства и переезжают сюда жить на пенсию, селятся по большей части в горных поселках, мешаясь с коренным населением.
Несмотря на обилие русских соседей, заводить новые знакомства Лиза не собиралась. Она и в Москве-то не часто приглашала и принимала гостей – как-то все времени не хватало. А если и была возможность, она чаще всего находила отговорки. Приятней было провести вечер дома, в тишине, почитать книгу. А не тратить время на бессмысленную женскую болтовню, изобилующую рассуждениями на предмет одежды, косметики, салонов Haute Couture. Это все было скучно и неизменно навевало на Лизу зевоту. Но дома в Москве по вечерам было уютно и хорошо, а здесь, на Кипре, почему-то становилось грустно. Иногда вместе с темнотой накатывала такая жуткая тоска, что белый свет становился не мил.
Лиза сидела на берегу и всматривалась в потемневшую воду. Вокруг бродили влюбленные парочки, слышались приглушенные голоса, восторженные вздохи, и сам воздух наполнялся возбуждением курортной жизни. А Лиза была одна. В доме ждала пустая постель – не к кому прижаться, некого обнять, некого приласкать. А так хотелось, что просто голова кругом шла. Лиза с нетерпением, как манны небесной, ждала каждого приезда мужа. Но он, привыкший к их «раз – максимум два в месяц», словно и не замечал состояния жены: ее пылких взглядов, умоляющих прикосновений, неизбывной тоски в глубине голубых глаз. Он носился по пляжу как мальчишка, играл с дочками в мяч, не вылезал из воды, возил семью по разным историческим местам, а вечером падал в постель, усталый и довольный, чтобы моментально заснуть. Лиза лежала с открытыми глазами до самого утра. Но сама напроситься не смела. В воскресенье Дима, отдохнувший и посвежевший, уезжал. Лиза оставалась, мрачная и раздраженная. Чтобы с надеждой ждать его следующего приезда.
Наконец лето подошло к концу. Лиза, страшно соскучившись по Москве и устав от Кипра, с радостью упаковала чемоданы и повезла дочек домой. Испытание Кипром, слава богу, осталось позади. Вернулась нормальная, полная забот и мелких радостей, семейная жизнь. Родной дом, где все было продумано и обставлено не каким-то дизайнером, а ею самой, привычный распорядок дня, украшенный кучей крупных и мелких дел. За день даже не хватало времени, чтобы все успеть, хотя Лиза крутилась как белка в колесе – школа, поликлиники, занятия Маши с репетиторами, спорт, уроки, покупки и возвращение опустевшему дому уюта и сверкающей чистоты. Засыпала она уставшая, но с сознанием того, что день прожит не зря.
Все шло, как и прежде, хорошо. Лиза блаженствовала. После Кипра она получала удовольствие от всего, что окружало ее в родном доме, в родном городе. И даже думала о том, что лето на Кипре прошло не зря – благодаря трем месяцам вдали от дома теперь, в сравнении, она чувствовала себя самым счастливым человеком. Длилось это чудное состояние до тех пор, пока Дмитрий Львович все не испортил одним своим словом.
Вообще-то, давным-давно, сразу после рождения Маши было решено, что она, окончив школу, будет поступать в МГУ. Лиза заранее обо всем договорилась – деканом факультета социологии работала ее бывшая школьная подруга, которая прекрасно знала, что, как, кому, когда и почем. Так что неожиданная идея отправить ребенка в Кембридж была не только спонтанной, но и совершенно необдуманной. Дмитрий Львович даже не посоветовался с женой – просто и однозначно поставил ее перед фактом. Елизавета Андреевна вспылила. Обычно спокойная и терпеливая, она совершенно вышла из себя. Дмитрий молча выслушал все ее излияния и заявил: «Все будет, как я сказал. Спорить бесполезно». Развернулся и вышел из супружеской спальни. Сердце Елизаветы Андреевны подступило к самому горлу. Мешало дышать и вызывало тошноту. Так уже было однажды – года три назад, – когда расторопная соседка, напросившись к ней на чай, радостно доложила, что Дмитрий Львович был замечен в казино с молодой любовницей. Сомнений не было – так они друг на друга смотрели и даже держались за руки на людях. Соседка тут же предложила услуги какой-то знакомой бабки-колдуньи, чтобы избавиться от соперницы. Но «можно и заказать эту шлюшку – дороже, зато надежней» – вдогонку предложила она. Лиза тогда расплакалась. Соседку попросила немедленно уйти и оставить свои комментарии и предложения при себе. Было такое чувство, что ее уютный семейный мир – единственная ценность, которая была у нее в этой жизни, – рушится прямо на глазах. Но Лиза тогда смогла все заново отстроить – переключилась целиком и полностью на детей. А Диму стала воспринимать как необходимую, но и неподвластную ей часть бытия. С тех пор пару раз она слышала подобные вести и от других «доброжелателей». Но не реагировала бурно. Даже не пыталась выяснить, была ли это все время одна и та же девушка или он менял их как перчатки. Ей это было по большому счету все равно.
А вот Кембридж сейчас оказался таким же страшным ударом, как и те первые дурные вести. Лиза с ужасом поняла, как сильно изменился Дима. Позади остались времена, когда они вместе принимали решения, когда муж советовался с ней, когда она помогла поставить на ноги его небольшую тогда компанию, серьезно пошатнувшуюся в девяносто восьмом. И даже продала ради поддержки предприятия доставшуюся ей от бабушки огромную трехкомнатную квартиру на Тверской. Лиза никогда не ставила ему это в укор – считала своим долгом. А вот сейчас захотелось припомнить зарвавшемуся мужу все. Лиза расплакалась, как девчонка, от жалости к себе – ее пытались разлучить с самым дорогим, с тем, что было смыслом ее жизни и надеждой на завтрашний счастливый день. Но, как это ни странно, злость на мужа вытекала из Лизы вместе со слезами. Она задумалась, решила, что Дима тоже по-своему заботится о благе дочерей. Хочет дать им лучшее. Утерла слезы и пообещала себе при случае спокойно объяснить мужу все: что МГУ не хуже – проверено временем и многими вышедшими оттуда теперь знаменитыми и достойными людьми, что нельзя лишать ребенка привычного круга общения, отсылать от дома и семьи.
Случай поговорить представился не скоро: Дмитрий Львович, словно нарочно, избегал возможности остаться с женой наедине. Возвращался поздно и сразу ложился спать, утром на скорую руку пил кофе и уезжал. Лиза ждала. В один из выходных, спустя месяц после первого упоминания о Кембридже, девочки уехали всей школой на экскурсию, а супруги волей-неволей остались дома одни. Лиза приготовила завтрак, накормила мужа, никак не демонстрируя своих намерений, и они, как в старые добрые времена, отправились прогуляться по лесу.
– Дим, – Лиза взяла мужа за руку, – ты меня еще хоть капельку любишь?
Такого подвоха от спокойного субботнего утра Дмитрий Львович не ожидал. Он внутренне напрягся и ответил вопросом на вопрос:
– Почему ты спрашиваешь?
– Да так. Хочется иногда услышать от тебя приятные слова. Последнее время ты редко со мной говоришь. – Она делано-печально вздохнула. Дмитрий вряд ли догадывался о том, что она в курсе его неверности и только по привычке играет роль любящей жены. Так и нечего ему все знать. Пусть считает себя самым умным – ему это нужнее.
– Работа… – Дмитрий Львович обрадовался, что удалось уклониться от ответа. – Устаю как собака, ты же знаешь. За день так наговоришься, что язык во рту не ворочается. Иногда по семь-восемь переговоров в день – свихнуться можно. Да и от персонала покоя нет – то это у них случилось, то то. Приходится все решать.
– Дим, – Елизавета Андреевна посмотрела на мужа, – ты мне не ответил.
– Я? – От Лизы не ускользнуло то, как он отвел глаза. – На что?
– На то, любишь ли ты меня, – терпеливо, почти по слогам, повторила она.
– Ну конечно! Мы же с тобой одна семья. Вон какие дочки замечательные растут – все твоя заслуга.
– Зачем ты тогда это затеял? – Дмитрий Львович не сразу понял, о чем идет речь. Непроизвольно дернулся и на всякий случай вытащил из ладони жены свою руку.
– Что ты имеешь в виду?
– Кембридж, – Елизавета Андреевна печально усмехнулась, глядя на его испуг. А потом торопливо, не давая ему вставить даже слово, продолжала: – Это же глупо. Зачем он нужен Маше? Она и здесь прекрасно выучится и станет блестящим специалистом. Она умная девочка. Да ты на себя хоть посмотри – ни Гарвардов, ни Кембриджей не заканчивал, учился в Москве, – а такое дело в своей жизни создал! Любой мужчина твоим уму и способностям позавидует.
– Сейчас времена другие, – сухо ответил Дмитрий Львович. – Без новых технологий, методик, разработок на мировой рынок не выйдешь. А у нас учат до сих пор по старинке.
– Да ведь не это главное! МГУ дает прочное классическое образование. Это университет с мировым именем, – Елизавета Андреевна начала нервничать, но старательно сохраняла спокойствие. – Главное – научить человека мыслить, искать решения поставленных перед ним задач, получать ответы на любые вопросы. Тогда он ни в одной компании, ни на одной должности не пропадет. А все методики и новые технологии – дело наживное. Придет на работу и по профилю во всем разберется. Думающий человек, который умеет учиться, нужен везде.
– А мне в компании нужен готовый профи по финансам! И точка. В Кембридже преподают не только теоретики, но и практики с большим опытом. – Дмитрий Львович резко развернулся и направился к дому.
– Дима! Постой! – Елизавета Андреевна еле поспевала за ним. – Ты хоть Машку-то спросил? Хочет она именно в твою компанию? Ведь у человека в жизни должен быть выбор. Нельзя так вот взять и все за нее решить.
– Я – спросил. И тебе советую. А лучше бы ты сделала это до того, как мне нервы трепать. – Дмитрий скрылся за воротами.
С Машей Лиза поговорила в тот же вечер. И выяснила, что «папе нужно будет помогать», что «не всякому человеку от рождения дается шанс стать крупной фигурой в огромной корпорации», что «Кембридж – это круто» и что «именно в таких мировых учебных заведениях человек обрастает первыми деловыми связями, которые в будущем могут сыграть в жизни важную роль». Маша закончила тем, что на все университетские каникулы будет обязательно приезжать домой. Поэтому пусть мамочка не волнуется – все у них останется, как прежде. Она обняла Лизу. Чмокнула в щечку и побежала по своим делам. Лиза сидела, застыв, как изваяние. И когда только вечно отсутствующий дома отец успел внушить дочери все эти прогрессивные мысли? Почему ему так легко дается то, на что у нее, Лизы, уходит море времени и сил? Ответа на эти вопросы Лиза так и не нашла.
Она пробовала заговорить с Дмитрием на тему Кембриджа еще несколько раз. Он молчал и на все доводы, убеждения, просьбы только повторял как заведенный, что все уже решено. Лиза перестала спать по ночам. Она не могла смириться с мыслью о том, что ее драгоценного ребенка пытаются у нее отнять. Отправить куда-то далеко-далеко, в эту чертову Англию. И как же она будет разрываться на части, как научится делить время между Сашенькой в Москве и Машей в Кембридже? Лиза знала себя. Знала, что не сможет так жить: будет рваться на каждые выходные к старшей дочери и, прилетев к ней, скучать по младшей. Она совсем себя измучила беспрерывными мыслями о том, что их семья рушится, распадается и разваливается на части. Родные, любимые, но разные части. Неужели дети всегда так болезненно для родителей взрослеют? И почему так быстро? Лиза непрерывно задавала себе эти вопросы. С трудом она удерживалась от того, чтобы не «шантажировать» Машку постоянно – словами о том, как она будет без нее скучать, или жалобами на то, что неблагодарная доченька бросает мать, которая вложила в нее все силы, всю любовь. Лиза понимала – таких вещей говорить нельзя. Как бы больно ни было, а решения своего повзрослевшего ребенка нужно научиться уважать. Слишком прозрачна и тонка грань между материнской любовью и материнским эгоизмом. А последний – прямой путь испортить раз и навсегда сложившуюся дружбу. Такую радостную, приятную и такую хрупкую одновременно. Так что Машку Лиза не трогала, а вот мужу объявила войну. Сказались и злость, и обида, и прошлые его грехи.
Дмитрий Львович старательно не замечал враждебности жены. Не реагировал на обиженное молчание, не отвечал на нападки, не комментировал ее еженощные бдения и вообще старался держаться от измотанной собственными тяжелыми мыслями супруги подальше. Пока она сама в очередной раз не подходила к нему и не поднимала «кембриджский вопрос». У Лизы исчерпывался запас разумных доводов и веских аргументов – все их она уже безрезультатно испробовала на супруге. Теперь она все чаще просто зло смотрела ему в глаза и угрожала. Тем, что устроит ему веселую жизнь, тем, что он у нее еще попляшет, тем, что его привычный уклад будет разрушен так же, как ее. Дмитрий Львович не реагировал. В результате Лиза начинала кричать и впадала в самую настоящую истерику.
В один прекрасный день Дмитрий Львович заявил, что с него хватит. Проорал в ответ, что, если она не перестанет накалять обстановку и настаивать на своем, он переедет в московскую квартиру – и все. Лиза испугалась. Попыталась взять себя в руки, но получилось не очень. Слезы брызнули из широко раскрытых глаз, а плач превратился в болезненные всхлипы. Выглядело это так, словно ей не хватало воздуха, чтобы дышать. Дима в свою очередь испугался тоже. Пожалел Лизу. Обнял ее за плечи и стал утешать. Не помогало. Тогда он встал, взял телефон и набрал какой-то номер.
– Виктор? Добрый вечер, Рубцов побеспокоил. Мне нужна твоя помощь. Да нет, я в порядке – жене. Запиши, пожалуйста, к себе на прием. Нет. Это долго. Найди время в понедельник. Откажи кому-нибудь! Да. Да. Устраивает. Я сам с ней подъеду. – И повесил трубку.
Дмитрий Львович вернулся к жене. Снова положил ей руку на плечо.
– В понедельник поедем к врачу.
– Зачем? – еле-еле смогла выдавить Лиза сквозь всхлипы.
– Он замечательный психотерапевт. Лучший. Если сами не можем разобраться со своими проблемами – будем привлекать сведущих людей.
– Я не буду! – Лиза говорила как капризный ребенок, утомленный собственным долгим плачем.
– Зато буду я. – Он крепче прижал к себе жену и стал укачивать ее как маленькую.
К Виктору они поехали. Правда, присутствие Дмитрия Львовича можно было назвать в лучшем случае номинальным. Он привез Лизу в клинику, провел в кабинет, представил врачу и тут же удалился. Дела. Лиза чувствовала себя неуютно. Никогда, даже близким, не рассказывала она о своих душевных муках, о проблемах в семье. А тут на тебе – совершенно чужой человек, да еще и мужчина, да еще приставучий, как банный лист. Он измучил ее вопросами. Обо всем – о ее образе жизни, о привычках, о муже, о детях. Лиза вздохнула с облегчением, только когда все это закончилась и она вышла из клиники на свежий воздух. В глубине души она считала подобные консультации совершенно бесполезными. Никогда не доверяла чужим. Да и с какой стати раскрываться перед совершенно незнакомым человеком? Тем более что с детства внушили, что «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Не на кого в этой жизни надеяться, кроме как на себя.
Водитель Дмитрия Львовича ждал ее на крыльце.
– Елизавета Андреевна, Дмитрий Львович просил вас не уезжать домой. Он хотел бы с вами пообедать. В «ПушкинЪ», в три. Могу вас туда отвезти? – Водитель услужливо открыл дверцу, Лиза села. Дверцу машины он не закрывал – ждал ответа.
– Можешь, – устало сказала она.
Дмитрий ждал ее за столиком на втором этаже. Лиза поднялась на лифте, отыскала мужа глазами. Он встал, когда она подошла, и продолжал стоять, пока официант не помог Лизе сесть. Обед уже был заказан. Лиза с горечью отметила, что и здесь ее никто не спросил. Настроение испортилось окончательно.
Из окна, у которого они сидели, лился яркий морозный свет. Дмитрий молчал. Лиза от нечего делать теребила салфетку и рассматривала мужа, пытаясь сравнить его с тем молодым человеком, которым он был тринадцать лет тому назад. Когда Машка была маленькая. Когда он только-только открыл свое собственное дело. Дима сильно располнел за это время, волосы чуть поредели, откуда-то появилась перхоть, зато взгляд стал самоуверенным и надменным. Он смотрел на людей только в упор, не стесняясь и не боясь показаться бестактным. Во всех его движениях читалось презрение к окружающим. Он не давал себе труда разобраться, кто перед ним: официант, портье, заместитель, партнер или жена. Все были для него слишком мелки, и всех он одаривал одним и тем же сверлящим холодным взглядом.
– Ну, как? – нарушил он, наконец, молчание.
– Плохо, – в тон ему ответила Лиза.
– Что, Виктор отказался помочь?
– Да что ты. Он-то как раз полон энтузиазма. Я не хочу.
– Это неразумно. – Дмитрий, видимо, дал себе зарок изъясняться только односложными фразами. – Попробовать стоит.
– А мы можем сменить тему? – Лиза боялась выйти из себя. Все-таки общественное место.
– Можем. Но я искренне хочу, чтобы ты поправилась.
– Я здорова, – процедила Лиза сквозь зубы. Она подумала, что он специально не стал дожидаться вечера, чтобы не заводить опасных разговоров дома. Там она бы впала в истерику снова. Здесь ей придется сдержаться – он знал, как она щепетильна по части демонстрации своих эмоций на людях.
– Хорошо. Но ты переживаешь. И это сказывается не только на мне. На детях тоже.
Лиза поджала губы. Значит, вот как. Неприкрытый шантаж.
– Дети не знают.
– Лизонька, – Дима, наконец, сменил застывшее выражение надменных глаз на что-то более человеческое, – ты зря так думаешь. Они все видят. Спрашивают меня, «что случилось с мамой». И что мне им сказать? Я же и сам не пойму, что конкретно произошло. Наша дочь сделала выбор. Я считаю его правильным. Вот и все.
– Это не Машка! – прошипела Лиза. – Это все ты! Ты ей внушил. Если тебя так тяготит присутствие в доме взрослой дочери, то мне оно жизненно необходимо!
– Не говори ерунды. – Дмитрий оставался спокоен. – Я люблю ее не меньше, чем ты. А в тебе говорит материнский эгоизм. – Лиза всхлипнула, припоминая собственные мысли в этом ключе. – Опасная штука, между прочим. «Я растила, я воспитывала, а она теперь меня бросает». Так нельзя! Нужно уметь принять все как есть. Даже если нам это кажется неправильным.